Текст книги "Аритмия (СИ)"

Автор книги: Анна Джолос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)

– Зачем?

– Чтобы побольше были.

– Кхм…

– У Игорешиной жены, Марьяны этой Андреевны, свои шары, как думаешь? – интересуется звонко.

– Вот уж без понятия.

– Ладно, а мои насколько оценишь по десятибалльной шкале? – не отстает эта прилипала.

– Десять.

– Ну, Арсеньева! – раздраженно цокает языком.

– Да не знаю я! Тебе нужен независимый мужской совет. Спроси у Германа. Он тщательно осмотрит и подскажет.

– Коза… – выходя из комнаты, слышу, как Инга хохочет.

Собираю волосы наверх и склоняюсь над раковиной. Умываюсь, тщательно чищу зубы и придирчиво осматриваю свое отражение в зеркале. Оно, к слову, не особо мне нравится.

Бледнючая. Замученная. Синяки под глазами.

Не стала я краше. Корсаков – тот еще льстец…

– Как там мелкий? – спрашивает подруга, когда я возвращаюсь.

– Плохо, – рассказываю, расстилая постель. – Боюсь даже звонить Роме. Вечером должны были собрать консилиум. Завтра проведут еще одну операцию, но это… – плечи опускаются.

Не могу говорить.

– Кошмар…

– Не хочу пока ничего знать, – признаюсь трусливо. – Слишком страшно.

– Понимаю, Даш. Сочувствую…

– Я прилягу. Тебе как, свет пока оставить? – сворачиваю этот тяжелый разговор.

– Мне достаточно ночника. Еще полчасика посижу, – объявляет, пристраивая Евгения себе на лоб.

– Спокойной ночи.

– Укрывайся нормально. Дует сильно, надо окно третьим слоем скотча заклеивать.

– Заклеим.

Взбиваю подушку. Натягиваю одеяло повыше. Отворачиваюсь к стенке и закрываю глаза.

Глава 69. Все еще моя

Дарина

Беспокойные мысли еще долго мечутся в голове хороводом, не давая покоя. Не спится конечно. То и дело ворочаюсь, однако в какой-то момент организм отключается. Правда судя по всему ненадолго, ибо за стеной раздается какой-то дикий шум и визг, а уже пару минут спустя наша собственная дверь ударяется о стену.

– Какого хрена? – испуганно вопит Вершинина.

Да я и сама от неожиданности вскакиваю с постели. Растерянно моргая, сквозь дрему совершенно не понимаю, что к чему.

– Арсеньева, твой парень залез к нам на балкон, – беззлобно поясняет происходящее Наташка.

– Забирай, а то себе оставим, – хихикает ее соседка, активно стреляя глазами в сторону «моего парня», отряхивающего с волос снег.

– Девочки, спасибо за доставку. Сладких снов, – без церемоний спешит попрощаться с ними Инга.

– Эээ, Вершинина. Спасибо в карман не положишь, – заявляет Копылова. – Щас как настучу комендантше!

– Щас как настучу по твоей пустой обесцвеченной башке! – угрожает Инга, передавая мне Женю, спрятавшего от страха свое тельце в панцирь.

– Послушай, ты…

– Только рот открой – и все девчонки мигом узнают, кто у нас в общаге ворует!

Копылова мямлит что-то нечленораздельное и становится белее мела.

Вот это да…

– Ты думала, я свои эксклюзивные духи не учую, что ли? Мать везла мне их из Эмиратов. Чтоб вернула на место завтра же! Иначе ждет тебя ментовской рейд. Все, пошли отсюда! – громко хлопает дверью перед носом.

Я тем временем осматриваю «гостя».

– Абрамов, ты… – осекаюсь на полуслове, отступая на шаг.

Не нравится мне его взгляд. И состояние тоже.

– Он че, в дрова? – озадаченно уточняет подруга, когда Ян, преодолев по диагонали пару метров, молча опускается у противоположной стены на пол.

– Не знаю… – отвечаю одними губами.

– На фига ему кукла? – подруга лишь сильнее хмурится, глядя на пупса, одетого в модный джинсовый комбинезон.

Я же в это самое мгновение ощущаю острый, болезненный укол в трепыхнувшемся сердце.

– Даш, скажи, он после психушки совсем ку-ку? – Инга понижает голос до полушепота.

Ян, невесело хохотнув, поднимает голову.

– Я все слышу, Яга, – обращается к ней, а смотрит при этом на меня. Да так… что внутренности будто кипятком ошпаривают.

– И тебе добрый вечер, – недовольно произносит Яга в ответ.

– Это что, ключи от машины? – спрашиваю изумленно.

Видимо, потому и одет легко. Джинсы. Тонкий черный свитер, на котором все еще тают блестящие снежники.

– Я подвез твоего дружка, – выдает невозмутимо.

– Подвез? Хочешь покалечиться или кого-то покалечить? – в два шага приближаюсь к нему. Выдергиваю брелок, зажатый меж пальцев, и только потом осмысливаю то, что он сказал.

Я подвез твоего дружка.

– Вернула быстро! – требует гневно.

– С ума сошел? – кидаю брелок Инге, как раз в тот момент, когда открывается дверь, и на пороге появляется Левицкий.

– Доброй ночи. Я за Женей, – деловито сообщает Герман, поправляя на носу новые очки.

– Держи! – Вершинина бросает ему трофей. Гера, ни на шутку испугавшийся того, что в полет отправился вышеупомянутый Женька, на автомате его ловит. – А теперь беги, Левицкий!

– Чего? – непонимающе таращится на злющего Абрамова, поднимающегося на ноги.

– А лучше вместе, – Инга разворачивает Геру обратно и, подталкивая его вперед, ретируется из комнаты вместе с ним. – Даш, ты с Кучерявым справишься? Или Игореше позвоним?

– Не надо. Я сама….

Не особо в это верю, но выбора у меня точно нет.

– Если что кричи.

– Угу…

Очередной хлопок двери. Гудящая тишина.

Секунда. Две. Три.

Разворачиваюсь и растерянно замираю.

Ян совсем рядом. Он не просто зол. Он в ярости. Прожигает меня насквозь этими своими невозможными глазами. Обещающими устроить ад на земле.

– Ты просила – я принес, – произносит сухо, протягивая мне куклу.

– Я не должна была, – отвечаю виновато.

Я действительно так считаю. Прошлой ночью много думала на эту тему и пришла к выводу, что с подобной просьбой поторопилась.

Ян прикрывает веки, окаймленные густыми черными ресницами. Сжимает челюсти, вследствие чего скулы проступают еще сильнее. Резко и рвано выдыхает воздух носом.

– Ты, Арсеньева, меня доканаешь, – цедит сквозь зубы. – ПРОСИЛА ЧЁРТОВУ КУКЛУ – ТАК ВОТ ОНА!

В противоречие себе так и хочется капризно ляпнуть в его стиле нечто вроде «ложка дорога к обеду». Но я сохраняю паузу и благоразумно молчу. Потому что еще немного – и грядет очередной атомный взрыв. Буквально кожей ощущаю то напряжение, которое исходит от него короткими, неровными волнами-импульсами. Пара секунд – и он точно разнесет все тут в щепки.

Внезапно чувствую, как несмело оживает в моих руках ахатина, тем самым невольно переключая внимание парня на себя.

– Евгений, это – Ян. Ян, это – Евгений, – очевидно, окончательно распрощавшись с рассудком, бормочу я…

Сюр.

Ян смотрит на улитку. Улитка на Яна. Я же решаюсь воспользоваться возникшей паузой.

– Скажи, что не садился за руль пьяным…

– Не садился. Пил уже после. Тут, на парковке у общежития.

Ну хоть так.

– Тебе ведь вообще нельзя, – замечаю осторожно.

– Можно, нельзя… Кончай занудствовать и читать морали, – отрывает заинтересованный взгляд от Жени. – Мне двадцать один. Хочу и пью.

– Ладно, но в остальном? Ты мог упасть! – качаю головой. – Додумался тоже! Там ведь скользко. Как вообще в таком состоянии можно было сюда залезть?

– Хочу и залезаю. Не указывай, что мне делать! – чеканит ледяным тоном.

Закатываю глаза.

Ну ясно…

– Я, может, на трезвую уже не выношу… – выдает, все больше раздражаясь.

– Чего не выносишь? – уточняю, нахмурившись.

– Нормальных парней твоих! – выплевывает язвительно.

– Это твои проблемы.

– Разумеется, – хмыкает, усмехнувшись.

– Почему костяшки пальцев разбиты? – испуганно спрашиваю, случайно подметив эту деталь.

– Догадайся, – бросает задиристо.

Только не это.

– Да-да, – самодовольно ухмыляется. – Отхватил твой хохлатый поклонник, – подтверждает мои опасения.

– Ты… – в ужасе округляю глаза. – Ты не имеешь никакого права на подобные вещи!

– Ну как сказать… – скользит вызывающе дерзким, провокационным взглядом по моему телу. Сверху-вниз и медленно обратно. Оставляя на нем невидимые ожоги. – Я ведь, если не ошибаюсь, первый и единственный…

Боже…

Испытываю острое желание прямо сейчас провалиться сквозь землю.

Первый и единственный.

По факту и возразить нечего. Наши робкие, почти дружеские поцелуи с Матвеевым вот вообще не в счет.

– Как ни крути, а ты все еще моя…

Нехватка кислорода.

Судорожный вдох-выдох.

Не могу произнести ни единого звука.

Стремительно заливаюсь краской смущения. Щеки и уши вовсю пылают костром, и Ян, конечно же, видит эту реакцию. Более того, она ему определенно нравится. Стоит. Наслаждается произведенным эффектом.

– Первый – не последний, – вылетает само собой.

Мрачнеет за секунду. Прищуривается. Презрительно кривит губы. Крылья носа раздуваются от гнева.

Так-то. А то уж больно самоуверенный и наглый.

– Посмотрим… – клацнув зубами, отзывается зло.

– Не ты ли кричал мне «проваливай»? – напоминаю услужливо.

Задетая гордость – дело такое. Непременно даст о себе знать.

– Потому что ты непоследовательна, – поясняет невозмутимо.

– Ах это я непоследовательна??? – поистине обалдеваю от услышанного.

– Лобызаться с Беркутовым напоказ было обязательно? – меняя тему, осведомляется ледяным тоном.

– Прекрати. Я ведь просто поддержала его!

– Арсеньева, – он явно на взводе. – Поддерживай на расстоянии.

Поддерживай на расстоянии. Сам-то себя слышит?

– Что это? – склоняю голову влево и всматриваюсь в каждую черточку его красивого лица. – Ты ревнуешь, Абрамов? – смело задираю подбородок.

– Адски, – глядя мне в глаза, признается честно.

И эта неожиданная откровенность сбивает с толку.

– Куда ты отвез Диму? – спрашиваю тихо.

– Я бы с удовольствием отвез его в Новосибирск!

– Ян…

– Почему ты опять одна шарахаешься по ночи? – отчитывает строго. – Тебя жизнь ничему не учит? Память отшибло, м?

– Я…

– Разве ты не знаешь, чем это чревато?

– Случайно вышло…

– Случайно? Я охреневаю с твоей беспечности! Нельзя быть настолько беспросветно глупой! Ты дура или как? Почему не бережешь себя? – орет на меня он.

– Не кричи. Ты пугаешь его, – пряча выступившие слезы, опускаю глаза и прижимаю к себе Евгения.

– Дай, – вкладывает мне в руки куклу и отнимает Женьку. Какое-то время внимательно его разглядывает. Подносит ближе. – Сю-сю-сю.

Перемена его настроения прошибает до ступора. Я думала, что после картинки «Абрамов и дети» меня уже ничем не удивить. Ан-нет, ошибалась!

– Шкодный. Заберу себе, – информирует и кивает, будто с самим собой соглашаясь.

– Еще чего! Это питомец Германа! – отбираю улитку и спешу посадить ее в контейнер. – Кушай, Жень, – пододвигаю листья салата, однако животное не спешит интересоваться ужином. Надо думать. Сплошной стресс у бедняги.

Оставляю его в покое. Разворачиваюсь и обнаруживаю Яна, сидящего на полу у двери.

– Я с тобой сегодня останусь, – чиркает зажигалкой и смотрит на вспыхнувший красно-синий огонек. – Не против?

– Нет, – с ногами забираюсь на кровать и прислоняюсь спиной к стене.

– Дима этот, из Новосибирска, тебе нравится? – огорошивает внезапно, по-прежнему развлекаясь с зажигалкой.

Опять двадцать-пять. Ну сколько можно?

– Как есть говори.

С радостью солгала бы! Только смысл обманываться.

– Раньше нравился. Даже казалось, что влюблена, – пожимаю плечом.

– Почему казалось? – резко задувает пламя.

– Дурацкий вопрос.

– И все-таки…

– Потому что потом я встретила тебя, – детально изучаю куклу Алисы, которую держу в руках. Чувствую, что Ян на меня смотрит, но в ответ поднять взгляд не решаюсь.

– Ты правда тот день проклинаешь? – озвучивает фразу, брошенную мной в пылу отчаяния.

– Да нет конечно, – выдыхаю устало.

Это на самом деле так.

– И если отмотать время назад…

– Все равно подошла бы.

Вспоминается солнечное осеннее утро и загадочный художник, чей талант привлек мое внимание.

Небрежно расстегнутая белая рубашка. Блеснувшая сережка в ухе. Темные завитушки волос, до которых вдруг нестерпимо захотелось дотронуться.

Оценивающий, предостерегающе-недоброжелательный взгляд из-под полуопущенных ресниц.

Уверенное, волнующее прикосновение тонкой кисточки и его пальцев.

– Рома показывал мне эскизы, которые ты рисовал для «Беркутстроя».

– Рома… – перекатывает на языке его имя. – До хрена, как всегда, деятельный.

– Ты молодец. Особенно мне понравился проект жилого комплекса «Горизонт».

– Что просили, то и делал. Надо же было чем-то полезным на дурке заниматься.

Эмоций на лице в полутьме не разобрать.

– А вообще… тебе это интересно? – все же рискую проявить любопытство.

– Да.

– Так и думала.

– С чего бы? – откидывает голову назад, и наши взгляды пересекаются.

– Ты обладаешь всеми качествами, необходимыми для того, чтобы стать хорошим архитектором. У тебя развито пространственное мышление, чувство вкуса и стиля. Ты креативен, отлично знаешь математику.

– Захвалила.

– Это не лесть. Тебе надо поступить на факультет архитектуры.

– Тебе лишь бы вышвырнуть меня из академии.

– Вовсе нет. Я и сама подумываю о том, чтобы забрать документы.

– Спятила? – искренне удивляется.

– Мне тяжело, Ян.

– Не дури, Арсеньева. Нельзя торопиться с такими решениями. Ты столько лет потратила на то, чтобы поступить туда.

– И воплотить в реальность чужую мечту… – грустная улыбка замирает на моих губах.

– Тогда что насчет твоих?

– Пока я мечтаю о том же, о чем и ты.

Кивает.

Вижу, как дергается кадык, и как блестят в свете ночника его глаза.

Долго молчим.

Какие тут могут быть слова?

Их нет. Как и надежды…

– К морю просился, – первым нарушает звенящую тишину. – Я обещал, что поедем. Выходит, солгал…

Так больно его слушать! Так больно видеть, как сильно он переживает!

– Я очень благодарна тебе за то, что ты спас Лешу от тюрьмы, но Ян, как же мне жаль, что ты не смог провести этот год с Савелием! Если бы ты не взял вину на себя…

– Мы вроде как закрыли эту тему, – перебивает недовольно. – Смотри на ситуацию трезво. Присел бы твой Леша за поножовщину надолго. Мой отец не стал бы рвать задницу ради кого-то левого.

Умом я это, безусловно, понимаю, но поступок Яна до сих пор не укладывается в голове.

– Относись к этому проще, Арсеньева. Считай, что я вернул своего рода долг. У вас ведь в семье возникли из-за меня проблемы.

Нервно расправляю модный комбинезон, в который одет пупс. Как-то мы нечаянно подошли к тому, что ни разу не обсуждали. Не обсуждали и не стоит начинать. Я не хочу. Столько воды с тех пор утекло. Какой смысл?

– Встань с пола, не надо там сидеть.

– Мне нормально, – отзывается равнодушно.

– Может, чай или кофе? – предлагаю растерянно. – Ты голодный?

– Ложись спать, Дарин. И не бойся. Я просто посижу тут до утра. Мне… легче, когда я с тобой.

Глава 70. Все оттенки Яна Абрамова

Дарина

В комнате холодно и темно. За окном протяжно завывает ветер, отчего мелкая снежная крошка периодически постукивает по стеклу.

Вцепившись в подушку, тихо прислушиваюсь к каждому шороху. Уснуть не могу. Столько разных тревожных мыслей гудят в голове. И все, конечно, о Нем…

«Ты просила – я принес».

«Как ни крути, а ты все еще моя».

«Ревнуешь?»

«Адски».

«Мне легче. Когда я с тобой».

Каждое сказанное слово глубоко запало в душу. Отпечаталось раскаленным клеймом на кровоточащем сердце. А это его успокаивающее «сю-сю-сю», предназначенное перепуганной улитке?

Улыбаюсь.

– Ян… – зову тихо.

Однако ответа нет.

Он молчит, и я поднимаюсь с постели. Обуваю тапочки, беру в руки телефон, на вспыхнувшем экране которого мелькает время – два тридцать. Иду к двери.

– Эй… – присаживаюсь на корточки рядом с парнем и осторожно дотрагиваюсь до его плеча. – Ян…

– М? – поднимает голову. Щурится и рассеянно моргает. – Утром уйду. Обещаю.

Наверное решил, что я его выгоняю.

– Не надо сидеть на полу, ты итак болеешь. Идем, – настойчиво тяну его за руку, вынуждая встать с пола. Веду за собой.

Спотыкается о стул. Тот с грохотом валится в сторону.

– Дарин…

Пока он возвращает стул на место, молча забираюсь в кровать.

– Где ты?

– Я здесь, – дрожа, отзываюсь робко.

Взволнованно замираю, когда высокая фигура в сомнении застывает у постели.

– Ты замерзла? – тишину разбивает его обеспокоенный голос.

– Да, – отвечаю честно.

– Одеяло еще одно дать?

– Нет. Лучше… иди ко мне, – прошу, сгорая от стыда.

В полутьме наблюдаю за тем, как он стаскивает одной рукой свитер, а затем снимает и джинсы.

Краснея, отодвигаюсь к стене, и уже несколько секунд спустя, кровать, скрипнув пружинами, провисает под тяжестью его тела.

Ложится на спину. Смотрит в потолок. В рыцаря играет. Обещал ведь.

Не даю себе времени на подумать. Тянусь к нему. Обнимаю, оказываясь близко-близко и, уткнувшись носом в сильную шею, закрываю глаза.

Его запах, такой волнующий и будоражащий, кружит дурную голову. Вынуждает бессовестно прильнуть к нему. Буквально приклеиться.

Случайно задеваю горячую кожу губами, и он шумно выдыхает.

– Скажи еще раз, что не боишься меня…

– Не боюсь, – шепчу едва слышно.

– Ты всегда была чертовски смелой, – зарывается пальцами в мои волосы. – Кто в здравом уме связался бы со мной? Только ты…

Касается щеки. Целует лоб. И в каждом его движении наряду с порывом и отчаянием, я ощущаю нечто такое, чего не было в наших отношениях раньше. Он… нежен и осторожен со мной.

– Ты ведь так много не знаешь обо мне, Дарин. Я делал множество отвратительных вещей.

– Мне все равно, – озвучиваю правду, как есть.

– В моем прошлом столько грязи. Может поэтому Он забирает у меня Чудика? За мои чертовы грехи.

– Перестань.

– За все то дерьмо, что я совершил. Что если это расплата… – его голос ломается. Дергается кадык.

– Савка тебя очень любит, – приподнимаюсь наверх. Так, чтобы оказаться на уровне его лица. – Для него ты самый-самый лучший. Даже не сомневайся.

– Он на моих глазах вырос. Первые шаги. Первые слова. Уколы эти бесконечные. Все со мной, – желваки на скулах ходят туда-сюда. Ресницы опускаются вниз. – Я не мог от него отлипнуть, Даш. Мой Чудик он же… как солнце.

– Да, он такой, – улыбаюсь сквозь слезы.

– Я не могу представить, что больше не услышу, как он смеется… – делает вдох и выдох. – Не могу представить, что он будет лежать рядом с Алисой. Там.

Пугающая пауза.

Его грудная клетка опадает, а затем вздымается, и тот душераздирающий звук, который из нее вырывается, ранит мое сердце.

Ассоциации самые страшные. Будто смертельно раненый дикий зверь погибает.

– Яяян, – оплетаю руками, привлекая к себе. Стискиваю в объятиях крепко-крепко. Ни за что не отпущу.

Его трясет. Он глухо рыдает на моем плече, и меня накрывает приступом паники. В какой-то момент переживаю, что не справлюсь, ведь его боль настолько осязаема. Настолько глубока и остра, что я попросту теряюсь.

Что мне делать? Как помочь? Как ему помочь?

– Тихо. Все будет хорошо, я с тобой… – проговариваю несколько раз подряд и успокаивающе поглаживаю его широкую спину, ощущая ладонями каждую напряженную мышцу.

Глупость, пожалуй, но я начинаю рассказывать ему сказку. Его любимую сказку – историю про Кая и Герду.

Не знаю, сколько по времени длится это безумие, но вот что удивительно, постепенно Ян приходит в себя. Он расслабляется. Дыхание возвращается к нормальной частоте. Сердце стучит ровнее.

– Прости… – откинувшись на подушку, произносит отстраненно. Будто бы даже стыдясь и стесняясь того, что произошло.

– Все в порядке, – моя ладонь неуверенно опускается на его скулу. Пальцы поглаживают ее, подрагивая в нервном треморе.

Ян поворачивается ко мне. Выразительно смотрит в глаза. Так пронзительно. Пристально.

– Поцелуй. Как раньше, – горячо просит, удерживая в плену мой взгляд.

Трется своим носом о мой, и от этого простого, но до мурашек трогательного жеста, под ребрами разливается какой-то особый трепет. Это ведь я так делала. Там, в Питере, на крыше…

Послушно подаюсь вперед, повинуясь инстинктам.

Контакт.

Привкус терпкого виски.

Медленно и с чувством целую его губы.

Как в семнадцать. Как тогда, когда никого и ничего кроме него не видела. Как тогда, когда мечтала о том, что мы будем вместе. Как тогда, когда верила ему, как себе…

– Да-ша… – хрипло шепчет, нетерпеливо и страстно отвечая.

Грудину изнутри обдает жаром. Понимаю, что нет. В тот роковой вечер не устояла бы перед напором и этой сумасшедшей, всепоглощающей дикой энергией, исходящей от него.

В омут с головой. Нырнула – не выплывешь. С ним только так.

Отклонившись немного назад, хватаю воздух ноющими легкими.

– Мне мало. Еще, – требует, тяжело и рвано дыша.

Снова сталкиваемся зубами и жадно приникаем друг к другу.

Истосковавшиеся. Разгоряченные. Потерявшие реальность.

Язык к языку.

Кожа к коже.

Тело к телу.

Внутри кипит лава-кровь. Неистово грохочет в ушах. Стучит по артериям и сосудам. Добирается паутинкой до самого главного органа, с трудом справляющегося сейчас со своими функциями.

Не остановилось бы. Не разорвалось бы…

Пальцы Яна скользят по моей шее. Двигаются ниже. Сжимают обнаженное плечо, спускаются до локтя. Сменив маршрут, проходятся вдоль позвоночника, пока вторая рука сильнее стискивает талию.

Пьяные поцелуи становятся все откровеннее. Объятия теснее. Слова нецензурнее.

Эмоции, переполняя до краев, душат и рвутся наружу.

Ощущения, помноженные надвое, оглушают. Ослепляют. Дезориентируют.

Мучительно больно и убийственно хорошо. Вот так это чувствуется…

– Почему ни разу не пришла ко мне на дурку? – обиженно интересуется вдруг, нехотя разрывая поцелуй.

– Ты сам об этом просил, разве нет? – отвечаю, не сразу очнувшись.

– А разве ты когда-нибудь меня слушалась? – приподнимает за подбородок.

– Не надо, Ян… Я не хочу вспоминать тот день.

Слишком больно. Наше свидание в СИЗО отложилось в памяти душераздирающей картинкой.

«Не приходи больше, Дарина».

«Все кончено».

– Я хотел тебя отпустить. Посчитал, что будет правильно, если ты начнешь новую жизнь.

– Как видишь, мне так и не удалось это сделать, – выпрямляюсь. Принимаю сидячее положение и поправляю бретельку от майки.

– Значит, по-прежнему любишь? – продолжает с жестокой невозмутимостью выворачивать меня наизнанку.

– Значит, по-прежнему люблю, – соглашаюсь, до конца обнажая чувства.

Невольно вздрагиваю, когда заключает в кольцо своих рук и прижимает спиной к груди, касаясь губами пылающей скулы.

– Так я и знал…

Мне хочется его пристукнуть. Чем-нибудь очень тяжелым.

«Так я и знал».

Выражаясь его же словами, злюсь на него адски!

– Ты… Такая милая в гневе, – выдает, наблюдая за моей реакцией.

– Пьянь, – ворчу, качая головой.

Горячие губы припадают к шее. Медленно и чувственно проходятся вдоль ее изгиба.

– Ян… – взволнованно выдыхаю, когда поцелуй становится настойчивее.

– М?

Зажмуриваюсь от удовольствия.

Как же он целует, Господи!

– Ты с Ингой… У вас… Было тогда что-то?

Вершинина говорила, что нет, но я хочу услышать это от него. Все-таки ту ночь она провела в его квартире.

– Не было, – отвечает, не раздумывая.

– А вообще… – цепляюсь за его руку, скользнувшую к груди. – Сколько их было?

– Кого их, Арсеньева?

– Девушек, с которыми ты… – не хочу даже произносить это. – Ну ты понял.

– Очень сейчас это важно, – отзывается недовольно.

– Но я хочу знать, – гну свою линию. – Берем хотя бы последние полтора года.

– Год, в который вошло пребывание в дурке и СИЗО можешь смело вычеркивать, – усмехается он невесело. – Там я мог развлекаться в подобном ключе разве что наедине с собой.

– То есть… – краснею до корней волос. Хорошо, что в темноте этого не видно.

– Питонить, Арсеньева, – поясняет, явно издеваясь. – Тебя интересуют подробности? Частота? Мои фантазии?

– Нееет, – спешу остановить его.

– Будь уверена, в такие моменты я представлял только одного человека. Догадываешься, кого? – прикусывает мочку уха и зализывает ее языком.

– Ладно. Ясно, – пытаюсь оставаться на нужной волне. – Период «до»? Академия.

– Никого.

– А школа? Выпускной класс.

– Это херов допрос? – начинает заводиться.

– Значит, были… – озвучиваю за него.

– Я далеко не святой, Арсеньева, – отвечает зло.

– Понятно, – пальцы до боли сжимают одеяло, а на глазах от слепящей ревности выступают слезы.

Пока я страдала по нему, он развлекался с другими.

– Для меня это ничего не значило, – произносит спустя минуту напряженной тишины.

– Как же, – воздух с шумом покидает мои распухшие легкие. Убираю от себя его руки. Отодвигаюсь. Ложусь, отворачиваясь к стене.

– Приехали, – комментирует, цокнув языком.

Как не стараюсь сдержаться, а все равно не получается. Глухо реву, закусив зубами подушку.

– Дарин…

Почему же так больно? И вот вроде умом понимаю, что веду себя глупо, но ничего поделать не могу.

– Когда мы встречались… Тоже с кем-то еще спал? – выталкиваю из себя силой.

– Ты думай, что несешь!

– А что? Спор подразумевает ограничения? – уточняю язвительно.

– Дура!

– Угу. Ааай… – пищу, когда он резко дергает меня за плечо назад и забирается сверху, подминая под себя.

Тяжелый. Взбешенный. Слишком близко.

– Слезь, – требую, запаниковав.

– Не было никакого спора с моей стороны, – фиксирует ладонями лицо. Так, чтобы не могла отвернуться и смотрела только на него.

– Неправда! – кричу гневно.

– Правда, Арсеньева, клянусь. Я сразу отказался. Еще в свой день рождения, когда Беркут заявил о том, что следующей жертвой должна стать именно ты.

– Я тебе не верю, – закусываю губу, дабы не разрыдаться. – Все ложь. Все у нас было не по-настоящему!

– Да нет же, черт тебя дери! – орет свирепо. – По-настоящему, Даш.

– Нет. Ты выложил тот видеоролик… Где я… Где слышно, что мы… – задыхаюсь под ним, ощущая, как накатывает то самое острое разочарование. Горькое на вкус. Отравляющее кровь.

– Выложил, – слышу как скрипят его зубы. – Я поступил как мразь, знаю. Хотел доказать себе, что ты такая же, как и все они. Хотел навсегда от тебя избавиться. Выдрать из груди. Вырезать, как опухоль. Ты же проросла по самые кишки, Арсеньева!

– Ты делаешь мне больно… – хнычу жалобно.

Его захват ослабевает, но отпускать меня он, похоже, не собирается.

– Даш… – гладит скулы, губы.

– Мне было так плохо, – судорожно вдыхая кислород, признаюсь зачем-то. – Умереть хотелось. От стыда. От унижения. Они… они ведь все смеялись надо мной.

Одноклассники. Учителя.

– Мне жаль…

– Родители от меня отвернулись. Ты ведь… будто клеймо позора на мне поставил, – шепчу сорванным шепотом. – С ним и жила все эти годы. Чувствовала себя испорченной, грязной, дефектной.

– Прекрати. Это не так, – обрывает мой эмоциональный монолог. – А родители твои – те еще уроды.

– Они меня вырастили, воспитали.

– Это их прямая обязанность, – замечает сухо.

– Нет, Ян. Это их добрая воля.

– Чего-чего? – фыркает в ответ.

– Они меня удочерили. Я совсем маленькой была…

Замирает в растерянности. Вижу, как озадаченно хмурится в полутьме.

– Мама и папа погибли. Арсеньевы долгое время не могли иметь детей, поэтому и взяли случайную сироту себе. У меня даже родственников кровных не осталось.

Он молчит. Только обнимает сильнее.

– Я люблю их, Ян. Я безмерно за все благодарна, но почему-то теперь словно последняя ниточка оборвалась. Не могу не думать, о том, что они и Леша – чужие люди. Не имею права. Так ведь неправильно, да?

– Это пройдет.

Перекатывается набок, сгребает к себе и натягивает на нас одеяло, заключив в железные объятия.

Прикрываю веки.

Как же мне хочется застыть в этом моменте навсегда. Быть маленькой слабой девочкой рядом с ним. Чувствовать его силу, заботу и тепло…

* * *

Как уснула, совсем не помню. Видимо, эмоциональное истощение дало о себе знать. Вырубило намертво. Без сновидений.

Открываю глаза, рассеянно моргаю. Сразу же приходит понимание того, что в кровати лежу одна. И это открытие, как лезвие по сердцу.

Вот так молча ушел?

Приподнимаюсь на локтях. Осматриваю комнату, залитую лучами зимнего солнца, пробирающегося сквозь занавеску.

Пусто. Ни обуви. Ни одежды.

Внутренности скручивает от обиды. Мог бы ведь хотя бы попрощаться!

Сажусь. Опускаю босые ноги вниз и обнимаю себя руками. Одно только желание испытываю – хочется по-детски разреветься. Звонко. Истерично. Отчаянно. И когда я уже почти готова зарыдать, внезапно открывается дверь.

Ян перекидывает полотенце через плечо и притормаживает на пороге.

Выдыхаю.

Долго смотрим друг на друга. Как-то по-особенному. Даже не знаю, как объяснить то, что чувствую в эту минуту. Совершенно точно погаснув, вспыхивает в районе солнечного сплетения нечто жизненно важное.

Ян подходит ко мне. Наклоняется, по обе стороны опершись руками о постель. Мягко целует в губы, обдавая свежим, мятным дыханием, и в животе мигом оживает рой дурных, трепещущих бабочек.

Отвечаю ему со всей нежностью, на которую способна, и испуганно хватаюсь за его шею, когда он поднимает меня, а потом меняется со мной местами, усаживая на себя.

– Мокрый и холодный… – только и могу вымолвить смущенно, пока от соприкосновения с его обнаженным торсом по плечам и спине бегут крупные мурашки.

– В этой вашей коммуналке отключили горячую воду, – вынуждает отлипнуть от него и увеличить расстояние между нами. Зачем – понимаю уже после, наблюдая за тем, как жадно он меня разглядывает.

– Профилактика по понедельникам, – отвечаю заторможенно, ощущая, как под кожу током проходят микроимпульсы.

Ласкает потемневшим, горящим взглядом призывно торчащую под тонкой маечкой грудь. Ключицы. Шею.

Пересыхает в горле, когда встречаемся жаждущими глазами.

Воздух накаляется до предела. Трещит. Искрит.

Одновременно подаемся навстречу. Одичало и страстно впиваемся в пересохшие губы. Максимально близко прижимаемся наэлектризованными телами. Цепляемся за волосы и самозабвенно целуемся. До ноющей боли. До томительной дрожи. Так несдержанно и пылко, что мозги напрочь отключаются. Мысли испаряются. Все, кроме одной.

Пульс частит на грани. Задыхаемся от сердечной аритмии. Коротит нас. Предохранители выбивает.

– Я столько всего хочу с тобой сделать, Арсеньева, – произносит севшим голосом и сжимает пальцами мое бедро под тканью шорт.

– Сделай, – прошу. Почти умоляю.

Сдаюсь. Белый флаг. Навсегда.

– Даш, у вас есть черный чай? Ух, ну ни фига себе… – слышу за спиной удивленный возглас соседки по этажу.

Черт-черт-черт. Как же я не подумала о том, что кто-то может войти и застукать нас вот таких, раскаленных до предела, готовых сорвать друг с друга одежду.

– Пардооонте, я только пару пакетиков возьму, не отвлекайтесь, – щебечет Лерка, громыхая банками.

– Блин, – умирая со стыда, роняю лоб на его плечо, когда раздается хлопок двери.

– Да ладно тебе, – в отличие от меня, абсолютно спокоен. Будто ничего не произошло.

– Она все видела! Какой ужас! – прижимаю ладони к горящим щекам.

– Что такого она видела? – насмехается надо мной. – Мы же не…

– Дай-ка я с тебя встану, – приподнимаю ногу, но он возвращает ее назад.

– Нет.

– Ян, пожалуйста. Сейчас вернется Инга и…

– Дослушай сначала, – резко пресекает мое нытье.

– Только быстро, – предупреждаю нервно.

– У меня не то чтобы целая речь, – чеканит, закатывая глаза.

– Хорошо.

– Так вот… – прочищает горло. Хмурится. Какое-то время почему-то молчит.

– Абрамов, что такое? – перехватываю его взгляд. Решительный и серьезный.

– Я хочу тебя, Арсеньева.

– Ты… – толкаю его в грудь, не в состоянии найти подходящего слова.