Текст книги "Аритмия (СИ)"

Автор книги: Анна Джолос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)

Глава 47. От любви до ненависти

Дарина

– Ему лучше? – опираюсь спиной о подоконник.

– Да. Мультики лежит смотрит. Через пару дней нас выпишут.

– Хорошо.

– Привет тебе передает. Слышишь?

На заднем фоне раздается голосок Савелия, и я улыбаюсь.

– И от меня передай. Пусть поправляется!

– Спасибо, Даш.

Сбрасываю вызов и наконец выдыхаю с облегчением.

Слава богу, что с Савелием все в относительном порядке. Плевать, что пришлось самой звонить Роману. Не у Абрамова ведь спрашивать в самом деле…

Поглядываю на часы. До начала пары остается пять минут, а Ритка до сих пор не вышла из туалета. Весь день ее бедную выворачивает.

Мысли возвращаются в минувший вечер, закончившийся настолько страшно, что до сих пор мороз ползет по коже.

Столпившиеся люди. Савелий, лежащий на снегу. Испуганный Рома, аккуратно придерживающий тело брата, бьющееся в конвульсиях, и Ян, чье нечеловеческое спокойствие и хладнокровие просто не укладывалось в голове. Ведь пока я в отчаянии рыдала, сидя рядом, он делал укол. И ни одна мышца не дрогнула на сосредоточенном лице.

До самой больницы мальчик был исключительно в его руках. Ехали молча. Беркутов за рулем, мы сзади. Я всю дорогу сжимала маленькую Савкину ладошку в своей, а снова расплакаться позволила себе только тогда, когда Рома повез меня домой.

– Фуух, – Бобылева прикладывается лбом к холодной стене.

Я и не заметила, как она появилась.

– Держи, выпей, – достаю из сумки маленькую бутылку негазированной воды. – Ты как?

– Не могу больше…

Аж зеленая вся.

– Может, к медсестре сходим?

– И чем она мне поможет? – горько усмехается.

И то верно. Ничем.

– Как же так вышло, Рит? – касаюсь ее плеча.

– Дура потому что, – произносит она тихо.

Какое-то время смотрит в окно, а потом вздыхает и в изнеможении опускает пушистые ресницы.

– Это ребенок Яковлева, да? – все же имею наглость спросить.

Резко распахнув глаза, поворачивается.

– Откуда ты знаешь?

– Догадалась.

А какие еще кандидаты могут быть, учитывая тот факт, что подруга ни с кем не встречается.

– Никому не говори. Пожалуйста. И ему. Не вздумай, – просит она жалобно.

– Рит, ну что ты, как я могу. Это ведь настолько личное…

Ее глаза наполняются прозрачными слезами.

– Не плачь, все образуется, – привлекаю ее к себе и крепко-крепко обнимаю.

– Я боюсь…

– Оно и понятно. Думаю, бояться – это абсолютно естественно, – стараюсь успокоить.

– Я читала, тесты часто ошибаются, – активно продолжает убеждать в этом саму себя. – Будем надеяться, что кровь покажет другой результат.

– Рит, твои анализы уже пришли мне на почту, – сообщаю осторожно.

Нет смысла тянуть.

– ХГЧ повышен и…

– Нет. Господи, ну почему?! – ее накрывает самая настоящая истерика.

– Тихо, Ритка. Тихо…

Состояние паники невольно передается и мне. Во-первых, я за нее сильно переживаю. А во-вторых, знаю о непростом положении семьи Бобылевых.

– Это случилось в середине октября, – рассказывает она срывающимся шепотом.

– Посвящение в студенты… – предполагаю, примерно прикидывая по дате.

Тяжелый вздох в ответ.

Тогда после официальной части праздника многие первокурсники отправились в клуб. Инга долго и нудно нас уговаривала. В итоге, и мы с Бобылевой там оказались. Правда я ушла рано. Ночные клубы – совсем не мое.

– Антон уболтал меня поехать к нему домой, – чувствую, как Рита напрягается всем телом. – Не знаю, зачем согласилась. Пьяный был, веселый. Шутил, комплиментами сыпал, улыбался. Кота обещал своего показать. Мэйн Куна. Я же их обожаю…

Кота.

Резко захотелось отыскать Яковлева и огреть чем-нибудь тяжелым по голове.

– Он очень мне нравился, Даш. Я как-то растерялась, когда… когда… все началось.

– Ритка, – сильнее сжимаю ее в объятиях и поглаживаю по спине.

Растерялась…

Как это бывает, знаю не понаслышке.

– Осуждаешь? – хрипло спрашивает она.

– Ну что ты! – отстраняюсь, но только для того, чтобы мы посмотрели друг другу в глаза. – Нет. Не осуждаю.

– Один раз всего и вот…

– Я не понимаю, после того, как это случилось, Антон…

– Знатно охренел, утром обнаружив меня в своей постели. Сперва ошарашено молчал, но потом долго смеялся. Вызвал мне такси. Извинился за «недоразумение». Даже денег предложил, – подруга болезненно морщится, отчего черты ее лица искажаются.

Денег предложил? Денег???

Скотина! Ну какая скотина!

А сколько раз потом цеплял ее!

– Урод, – качаю головой.

– Ему стыдно стало. Я ведь страшная корова. Посмешище. Изгой.

– Не надо так говорить о себе. Лучше бы ему стало стыдно за свое немужское поведение! – зло цежу сквозь стиснутые зубы.

– Я такая глупая, Даш!

– Перестань себя винить, – беру ее за руку.

– Отдай мои таблетки, пожалуйста, – умоляет она. – Там нельзя курс прерывать. Меня опять разнесет.

– Нет. Рита, нет! – строго на нее смотрю. – Твоя отрава для похудения давно уже выброшена в мусорку! И не смей больше принимать подобные препараты. Это очень опасно. О себе не думаешь, так подумай хотя бы о ребенке!

– Я не хочу о нем думать, – качает головой.

– Рит.

– Не будет никакого ребенка, Дарин. Я уже все решила.

– Бобылева, ты что!

– Можешь вместе со мной пойти в клинику? – шмыгает носом. – У меня есть деньги.

– Ритка…

– Одной страшно.

Так жалко ее становится, и в то же время мысль о задуманном болезненно терзает душу. Пугающее слово «аборт» не прозвучало из ее уст, но ведь итак все понятно, верно?

– Я…

– Арсеньева, вот ты где! – довольно громко раздается за спиной, и я дергаюсь от неожиданности.

Только не он!

– Ну-ка, сюда иди…

– Не до тебя, – развернувшись, сразу объявляю сурово.

– Где Лавринович?

Боже, ну и взгляд.

– Мне откуда знать?

– Я предупреждал его…

Предупреждал?

– Показала ему чертовы полоски?!

Когда понимаю, о каких полосках идет речь, аж скулы от злости сводит.

– Придурок!

– Показала или нет?! – хватает за руку.

– Уйди, Абрамов, иначе я за себя не ручаюсь!

Достал уже, не могу! То пялится на меня часами, теперь еще и это.

– Он отец, да? И когда ты успела? – кривит губы, часто дышит. От перенапряжения на лбу вздулась вена.

Полюбуйтесь. Неадекват в чистом виде… Того и гляди, лопнет от гнева и негодования.

И мне вдруг становится смешно.

– Арсеньева… – в его голосе слышится предупреждение и явная угроза.

– Да отпусти ты меня, идиот! – требую, пытаясь освободиться от захвата.

– Где. Он. Спрашиваю тебя!

– Ты спятил, Ян?

– Можно я вмешаюсь? – обеспокоенно пищит Ритка.

– Исчезни, Бобылева! – бросает, даже не глядя на нее.

– Отпусти Дашу, пожалуйста.

– Уйди, Рита.

– Да, блин! Это мои полоски! – произносит она обреченно.

Эпичный момент, друзья. Ян Абрамов только что осознал весь кретинизм происходящего. Стоит, соображает… И наблюдать за стремительно меняющимся выражением его лица – одно сплошное удовольствие. Такая палитра – что ни в сказке сказать, ни пером описать.

– Ты можешь ее отпустить, – робко напоминает Рита.

– Это вряд ли, – цедит сквозь зубы в ответ.

– Но нам пора идти, – спорит она. – Пара уже началась.

– Ну так вперед.

– Я… не оставлю Дашу с тобой наедине, – воинственно заявляет подруга, делая глубокий вдох.

– Бобылева…

Стиснутые челюсти. Медленный поворот головы. Смотрит на нее несколько долгих секунд, в течение которых Риткина смелость сдувается подобно воздушному шарику.

Теперь решаю вмешаться я. Уж очень не хочется, чтобы она услышала от него что-то неприятное. С нее, на мой взгляд, итак предостаточно.

– Иди, Рит, я догоню.

– Даш…

– Все в порядке. Не переживай.

– Ты уверена? – косится на Абрамова.

Киваю. Только после этого Ритка нехотя забирает с подоконника свой рюкзак и уходит, то и дело оборачиваясь.

Так тихо становится… И не скажешь, что академия битком набита студентами.

– Ну? – Ян прожигает меня ядовитым взглядом.

– Что, ну? – нарочно уточняю, расправляя осанку.

– А сразу ты не могла сказать?

Злится неимоверно. Прямо кожей ощущаю тот гнев, что от него исходит. Кому ж понравится выглядеть настолько глупо…

– Погоди-ка, я обязана тебе что-то разъяснять?

Выдергиваю руку и отодвигаюсь немного назад. Мне не по себе, когда он нарушает мое личное пространство.

– Не обязана, но могла бы, – недовольно на меня смотрит.

– А что такое? – иду в наступление. – Чего ты так разнервничался из-за этих полосок?

Впервые за тот период, что мы знакомы, вижу, как ярость уступает место подобию растерянности на его лице.

– Прямо сам на себя не похож, – окончательно расхрабрившись, кладу правую ладонь ему на грудь, чего он явно не ожидает. – Надо же! У тебя есть сердце! Чувствую, как часто оно бьется… Ты сейчас напоминаешь живого человека, Абрамов! Но дай угадаю, тебе это совсем не нравится!

Убирает мою руку, раздраженно цокая при этом языком.

– Мне не нравится, что ты решила сделать из меня дурака.

– Ты сам себя накрутил. Сам придумал. Сам поверил. Твоя характерная черта!

– Сам придумал? – наклоняясь ближе, шипит мне в лицо. – По-твоему, херов тест может означать что-то другое?

– Да какое твое дело, Господи! – недоумеваю я.

– Я знаю про тебя и электрика, – выдает он вдруг.

– Что знаешь? – закатываю глаза.

Начинает болеть голова. Сто процентов это его отвратительная аура на меня давит.

– Про ваши пионерские отношения знаю, – лениво усмехается в ответ.

– Я не понимаю, о чем ты.

– О возвышенных чувствах и об отсутствии плотских утех, – поясняет он.

С чего бы вдруг такие мысли?

– Матвеев сам мне все рассказал, – продолжает обескураживать.

– Что?

– Ему пришлось…

– Ты как его нашел?! Зачем? – спрашиваю, ошарашенно на него уставившись.

– Вершинина сказала, что этот убогий отказывается от своего ребенка.

Вершинина сказала?

– Она ему звонила, – объясняет, замечая мое смятение.

– И ты…

Осознание произошедшего – как кирпич по голове.

– Значит ты поехал к нему разбираться, а потом, докопавшись до истины, решил, что я беременна несуществующим ребенком от Лавриновича, с которым единожды видел меня в парке???

Сюр в квадрате.

– По-моему, все логично.

– По-моему, ты идиот, – озвучиваю я диагноз.

– Арсеньева…

– Просто уйди, – прошу устало.

Его поведение в голове не укладывается.

– Ты одно мне скажи… – снова на меня напирает, вынуждая поднять взгляд. – Если с ним – нет, значит… никого после меня не было?

Щеки нещадно печет от накатившего смущения. Готова поспорить на что угодно, они уже пунцовые.

– Да кто ты такой, чтобы задавать мне подобные вопросы! – моментально ощетиниваюсь.

– Отвечай мне, Арсеньева, – удерживает за плечи.

Меня захлестывает обида.

– Их было так много, что всех и не сосчитать! – выплевываю язвительно.

– Да ну…

Прищуривается, внимательно отслеживая мою реакцию.

– Володя Мышинский, Игорь, лучший друг моего брата, Саша из одиннадцатого «в», Костя из дома напротив, сосед Миша, парень из общежития, имени не помню, – принимаюсь перечислять всех знакомых мальчишек, но стоит только разогнаться, как он затыкает мне ладонью рот.

– Ну врешь ведь, маленькая дрянь, – склоняет голову чуть влево.

Не нравится мне его взгляд. Совсем не нравится. Глаза эти дурные пугают до дрожи.

– Решила не торопиться на этот раз? – иронично вскидывает бровь.

– Нда, – отодрав его руку ото рта, соглашаюсь я. – Урок усвоила. Спасибо учителю.

– Хочешь сказать, дело только в этом? – его холодные пальцы оглаживают скулу и спускаются ниже.

– Только в этом, – сглотнув, спешу его заверить.

– Опять врешь… – сжимает мою шею ладонью.

– Тебе хочется так думать.

– Проверим? – мрачно предлагает он, сгребая волосы на затылке в кулак.

Совсем озверел.

– Что ты де…

Не успеваю среагировать. Впивается порывистым, грубым поцелуем в мои губы. Усиливая давление, размыкает их своими: настойчивыми и требовательными. Жадно и исступленно ласкает языком мой рот, не позволяя ни на йоту сдвинуться.

Я в ступоре. Гаснет свет. Это глаза помимо воли закрываются.

В голове белый шум.

Израненное сердце, пропустив удар, гулко ударяется о ребра.

Не отвечаю ему, нет… Но в эти несколько секунд бездействия точно нахожусь в плену своих таких противоречивых желаний.

Оттолкнуть. Притянуть ближе к себе.

Я так скучала.

Как хорошо.

И как нестерпимо болит в груди от того, что внутри проснулось…

Дергаюсь влево. Отворачиваюсь, упираюсь ладонью в грудь.

– Перестань…

Не мольба. Я призываю его к здравому смыслу, но он будто не слышит. Целует скулу, спускается к шее и страстно прихватывает горячими губами тонкую кожу.

Взросли цветы на адовом пепелище. Распустились в непроглядной темноте бутон за бутоном. Стоило ему только сильнее стиснуть меня в своих объятиях и прошептать заветное «Да-ша», волнующими мурашками осыпавшееся по спине.

Ухватив меня за подбородок, разворачивает к себе и снова затевает эту свою мучительно-сладостную игру.

Вовремя очнувшись, трепыхаюсь, подобно антилопе, пойманной хищником. Отталкиваю его от себя. Цепляюсь за свитер.

Не могу остановить его. Не получается. Не умеет проигрывать. Не собирается.

В отчаянии кусаю его. Сильно. Больно.

Металлический привкус во рту.

Его глаза полны досады, смешавшейся с изумлением.

Моя злость, громыхая, стучит по венам. Надеюсь, я отчетливо транслирую ее взглядом.

– Отойди от меня, – все еще дрожа, пытаюсь восстановить сбившееся дыхание. – И никогда, слышишь, никогда больше так не делай!

Не двигается с места. Ухмыляется. Медленно проводит языком по окровавленной губе и смотрит на меня как-то по-новому. Оценивающе.

– Там на крыльце, в октябре, я видел твои слезы, – зачем-то напоминает о минутной слабости, случившейся по причине того, что я не была готова с ним встретиться.

– Ты разве не этого добивался? – даже не пытаюсь скрыть разочарование. – В очередной раз потешил свое самолюбие. Втаптывать в грязь у тебя всегда отлично получалось.

– Много ты понимаешь…

– А я и не хочу понимать. Еще раз тебе повторю, больше всего на свете я желаю, чтобы ты исчез из моей жизни.

– Это так не работает, Арсеньева, – смотрит прямо в глаза. Обреченно и устало.

– Знаешь что? Хватит с меня! Я съела свой пуд соли. Найди себе другую жертву, Ян!

Нервы на пределе. Натянуты как струны. Того и гляди, порвутся…

– Что если мне не нужна другая, – зло отзывается он, вновь сокращая расстояние между нами. Не для того, чтобы поцеловать… Для того, чтобы прижаться своим лбом к моему.

– Тебе никто не нужен, – тихо говорю я, ощущая острый укол в сердце. – Ты глубоко несчастен и считаешь своим долгом снова затащить меня в эту свою яму. Яму, из которой я еле выбралась, Ян…

– Ты в ней оказалась по собственной воле.

– Знаю. И поверь, больше ни за что к ней близко не подойду…

– Все равно будет по-моему! – отодвигается от меня и опасно сверкает потемневшими глазами.

– Не будет, – убираю его руку, выставленную справа от меня, и забираю свою сумку.

– Посмотрим, – выдает ледяным тоном.

Поднимаю на него измученный, раздраженный взгляд.

Молчу, но потом все же решаю сказать…

– Неужели не видишь? – ломается мой голос. – Не чувствуешь это?

– Что. Это.

– Я тебя не люблю… Я тебя ненавижу, – признаюсь абсолютно искренне.

– Это не имеет никакого значения, Даша, – равнодушно ведет плечом.

– Не оставишь меня в покое…

– Не оставлю, – перебивает, не давая даже закончить фразу.

– Я что-нибудь с собой сделаю.

Пугаю. Нарочно. И он так разительно меняется в лице.

– Арсеньева… – хватает меня за запястье.

Не могу больше. Даже одним воздухом с ним дышать не могу.

– Будешь потом еще у одной могилы сидеть?

Жестоко. Низко. Но как до него достучаться?

Скулы напрягаются, дергается кадык, и что-то болезненное, настоящее, вспыхивает в его глазах. А потом также резко гаснет…

Молча отпускает мое запястье. Беспрепятственно позволяет уйти.

Ноги несут вниз к гардеробной. Слезы обжигающей кислотой льются по щекам. Сердце в ошметки.

Никогда и ничего уже не будет как раньше.

Глава 48. Час расплаты

Дарина

Сидим в полупустой маленькой кофейне, расположенной напротив клиники женского здоровья. Клиники, которую мы с Риткой покинули всего каких-то пятнадцать минут назад. И поход туда я точно никогда не забуду. Разговор с врачом был не из приятных…

Бобылева отрешенно смотрит в одну точку, а я снова пытаюсь отговорить ее от того, что она задумала.

– Ритка, – сжимаю ее ладонь.

– Даш, ну не начинай опять, пожалуйста…

– Девять недель – это очень много.

– У меня нет выбора, – дергано пожимает плечом.

– Выбор есть всегда, – осторожно спорю я.

– Да? Ну и каков же он по-твоему? – поднимает на меня глаза, полные слез. – Вернуться с пузом в родное село? Здравствуй, мама, вот гостинчик вам из столицы привезла! В подоле! Встречайте с хлебом, солью!

– Рит…

– Предлагаешь мне бросить академию? Я к поступлению готовилась четыре года! Четыре!

– Не бросить, оставить учебу на время. Ты ведь сможешь потом вернуться.

– Вернуться? Ты в этом так уверена? – грустно усмехается и качает головой.

– Почему нет… Есть ведь возможность взять академ.

– На первом курсе?! Да кому нужны такие студенты? Тем более, в ПМГА. Нет. Гробить свое будущее я не стану, – безапелляционно заявляет она.

– А на собственное здоровье, выходит, наплевать? – возмущаюсь я тихо. – Ты вообще понимаешь, что бывает после таких операций? Врача совсем не слушала, Рит?

– Не надо читать мне нотации, Арсеньева! Сама оступилась, сама исправлю, – кивает, будто соглашаясь с собой.

Исправлю.

Хочется поежиться от того, как она это называет.

– Вот ведь дура! Думала, что тошнота вызвана таблетками для похудения! – сокрушаясь, роняет бледное лицо в ладони.

– Я прошу тебя. Прошу подумать, Рит!

– Все решено. Дата назначена. Поздно.

– Но это ведь маленький человечек! – привожу самый весомый аргумент.

– Да перестань, Даша! – отпивает чай. Обжигается, ойкает и снова плачет.

– Может, так судьбой предначертано.

– Судьбой предначертано быть необразованной матерью-одиночкой? Так, что ли?

– Ты ведь даже не сообщила Яковлеву о ребенке!

– И не стану сообщать! Он ему не нужен. Как и я не нужна…

Молча смотрим друг на друга.

Неужели сделает это? Неужели пойдет на такой риск?

– Рит… – грудь будто острой стеклянной крошкой наполняется.

– Господи, Даш, мне девятнадцать! Девятнадцать, понимаешь? Вся жизнь впереди. Лучшие годы, несмотря ни на что!

– Поезжай домой на новогодние каникулы. Расскажи все маме. Ты же говорила, что между вами доверительные отношения.

– Она очень расстроится! Да о чем вообще речь?! Меня всей семьей провожали в Москву. Столько надежд с этим отъездом связано!

– Да плевать на эту Москву! – зло стукаю кулаком по столу.

– Тебе плевать, а мне – нет! Я домой возвращаться не собираюсь! Нас итак у матери четверо.

– Давай Яковлеву расскажем, а?! – как могу цепляюсь за последнюю ниточку.

Его поступки, конечно, отвратительны, но кто знает, вдруг там не все потеряно? Вдруг проснется чувство ответственности или хотя бы совесть…

– Нет! – протестующе верещит она. – Вот сама на моем месте рассказала бы?

Тут она меня врасплох застала. Я ведь не на ее месте.

– Не знаю… – признаюсь растерянно.

– Вот видишь?! – хлопает ладонями по коленкам.

– Но прерывать беременность я точно не стала бы. Это большой грех, Рит… Я бы не смогла простить себе такое.

– А я смогу. Ради своей семьи смогу! Мать на двух работах загибается, отец беспробудно пьет. Младший только в первый класс пошел. Сеньке школу заканчивать. Соне очередную операцию делать на ухо. Не до моих проблем сейчас!

В ее голосе столько отчаяния… Все я понимаю, но как поддержать это ее решение ума не приложу…

* * *

– Блин, вот это я понимаю! – Ленка довольно присвистывает, глядя на здоровенную сосну, установленную в самом центре комнаты отдыха.

– Как пахнет чувствуешь?

Невероятный аромат хвои так и витает в воздухе.

– Ага.… Класс. Ну вот вам, развлекайтесь, – ставит на пол большую, пыльную коробку. – Там и битое есть, наверное…

– Разберемся.

– А вон и помощники твои ковыляют, – подмигивает мне она. – Аркадий Семеныч, как самочувствие?

– Прекрасное, Ленок.

– То-то гляжу, плететесь раненой улиткой.

– Болюч в ягодичную мышцу укол! Как-будто искусан орех стаей пчел!

Мы с Ленкой смеемся. Этот наш стихоплет кому угодно поднимет настроение.

– Ой, развалюха! – качает головой напарница.

– Не смотри, что стар я телом, докажу, что молод – делом! Глаз горит, поет душа! В сердце я ведь юноша!

– Идите, юноша, помогайте своему ангелочку, а то сама до утра не справится, – она хлопает его по плечу.

– А новогодняя дискотека у нас случаем не предвидится? – интересуется Вера Михайловна, ненадолго прерывая развернувшийся шахматный турнир.

– А что спина уже позволяет разогнуться? – вторит ей Ленка.

Присутствующие начинают переговариваться и шуметь.

– Спокойно, товарищи! – успокаивает их жестом и сдувает прядь, упавшую на лоб. – Будет вам праздник. Все, как положено. Верно, Дашка?

– Верно, – улыбаюсь, доставая елочные украшения, покрытые слоем пыли.

– Чет какие-то они стремные, да? Блеклые и однообразные, – заглядывает в коробку и морщит нос.

– Нормальные.

– Звезда совсем выцвела. Печаль…

– Марь Сергевна!

Мне в голову приходит интересная идея.

– Не трогай ты эту ненормальную, – Лена понижает голос до полушепота.

– Хочу попробовать вовлечь Филатову в процесс, – поясняю ей на ухо. – Мария Сергеевна, можно вас на минуточку отвлечь?

Никак не реагирует.

– Э, демонидзе, к тебе обращаются! Девчонке-то ответить можно? Не обломиссе!

Странное дело. Прям не ожидала поддержки в лице нашей извечно ворчливой Агриппины, более известной в узких кругах по прозвищу Грипп.

Филатова отрывает недовольный взгляд от очередной шпаклеванной пластинки, на которой рисует.

– Нам тут помощь ваша нужна вообще-то, – Ленка упирает руки в бока.

– Ладно! Не гордая! – бурчу под нос, доставая звезду. – Аркадий Семенович, размотайте пока, пожалуйста, гирлянду.

– Слушаюсь и повинуюсь.

Решительно направляюсь в сторону Филатовой, сидящей за столом у окна.

– Не могли бы вы восстановить звезду? – демонстрирую ей старенькую елочную игрушку.

– Нет, – опускает голову и продолжает рисовать, не обращая на меня внимания.

– Пожалуйста, – добавляю я с надеждой.

Молчит.

– Что угодно просите на Новый год. Сделаю! – обещаю я серьезно.

– Что угодно? – выгибает бровь. – Вы себя явно переоцениваете.

– Проверим…

Вскидывает подбородок. Прищуривается.

– Хочу увидеть своего Алонсо! – произносит капризно.

Алонсо? Итальянец, что ли…

– Где мне искать этого мужчину? – склоняюсь к ней ближе и укладываю звезду на стол.

– Полагаю, его, как и меня, вышвырнули за ненадобностью в подобное заведение, – поджимает губы, а в глазах такая беспросветная печаль…

– А куда именно?

– Откуда мне знать. В приют для животных, видимо. Алонсо – мой пес.

Ну приехали…

– Я постараюсь его найти.

Уж поговорить насчет собаки с Лавриновичем мне по силам.

– Как же, – не верит мне женщина.

 
– Магия ваших рук пленяет!
Глубина красок фантастична!
Искусство нас объединяет,
Мои стихи тоже порой драматичны.
 

– Уйдите от меня! – шикает она на подкравшегося со спины Аркадия.

– Ну что за женщина! Фурия… Шторм! Настоящая буря! – восторженно откликается Аркадий Семенович.

– Я сказала, отойдите от меня немедленно!

Мои губы помимо воли растягиваются в улыбке.

 
– Как уйти, если сердце к ней рвется?
Если плачет за нею дождем,
Если ждет, что она улыбнется
Или вспыхнет адским костром.
 

– Замолчите! Здесь люди! – злится Филатова.

 
– Гремучка моя кусачая,
Неужто внутри один яд?
Тебя приручу я ласково
И буду безмерно рад!
 

Склонившись над ней рифмует Аркадий.

– Заберите этого… поэта-неудачника отсюда!

– Если откажете в помощи, приставлю Аркадия Семеновича к вам в пару на весь день! – шантажирую, еле сдерживаясь от того, чтобы не рассмеяться.

– Ладно, я разукрашу эту вашу звезду! – раздражается наша вредина все больше.

– Аркадий Семенович, не будем мешать художнику. Они страшно не любят, когда у них стоят над душой. Вы справились с гирляндой? Подключить сможем?

Забалтываю старичка и ненавязчиво возвращаю его к сосне, временно дистанцируя от зазнобы…

* * *

Воскресная смена проходит быстро. Обед. Процедуры. Уборка. Ужин. Приятные хлопоты в комнате отдыха.

Уже к вечеру наша пушистая новогодняя елочка при полном параде. Мерцает цветными огоньками, радует глаз своей красотой. Филатова так разошлась, что разукрасила половину елочных игрушек, тем самым вдохнув в них новую жизнь.

А эти их диалоги-пикировки с Семеновичем? Вот уж поистине отдельный вид искусства!

– Пока, студентка! – прощается со мной наш охранник.

– До вторника, дядь Вань!

– Не бери чужие смены! Отдыхать тоже надобно!

– Да…

Он поворачивает ключ.

Отдыхать…

Я сейчас чем угодно готова забить свое время. Лишь бы не думать о парне, чей острый болезненный взгляд, до сих пор стоит перед глазами.

О жадных поцелуях, все еще горящих на губах.

О сказанных мною словах. Резких и подлых.

Понимаю, что поступила правильно, но, черт, как же тошно от себя самой…

Спускаюсь по ступенькам и плотнее заматываю шарф.

Холодно ужас, но так красиво!

Снежинки, кружась, танцуют под фонарем. Деревья одеты в белые одежды. Кругом сугробы. Намело…

Смотрю на часы. Двенадцать десять.

Как раз автобус должен подойти. Надо бы поторопиться.

Прибавляю шагу. Поворачиваю за угол.

– Стоять…

До остановки остается метров пятьдесят, но в темном переулке, у забора, дорогу преграждает незнакомый парень. Рядом с ним появляется еще один, и я на автомате начинаю пятиться назад.

Врезаюсь в кого-то спиной. Испуганно замираю.

– Ну здорово, стукачка, – раздается над самым ухом.

Резко разворачиваюсь.

– Что тебе нужно? – губы еле шевелятся на морозе.

Каримов. Вернулся. Куда пропал после тех разборок в деканате я не знала. Поговаривали, что отец отослал его куда-то в наказание. Хотя до отчисления не дошло.

– Что мне нужно? – лениво делает шаг вперед. – Все просто, Арсеньева. Тик-так… Пришел час расплаты…