Текст книги "Аритмия (СИ)"

Автор книги: Анна Джолос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

Глава 37. Донор

Ян

У входа в палату нос к носу сталкиваюсь с медсестрой. Молодая девчонка лет двадцати. Испуганная и зареванная.

Новенькая, что ли?

– Вы ЕГО сын? – растерянно хлопает мокрыми ресницами.

– Если речь про того, кто находится в этой палате, то да.

– Поговорите с ним, пожалуйста! Это просто невыносимо! – поднимает на меня умоляющий взгляд.

– Что на этот раз? – интересуюсь равнодушно.

– Кричит. Ругается. Отказывается сдавать анализы и требует срочной выписки.

Поджимаю губы. Ну, собственно, ничего нового.

Хуже ребенка, ей богу.

– Мне надо взять кровь и мочу, а ваш отец не соглашается ни в какую, – расстроенно мямлит медсестра. – От врача влетит. Меня такими темпами уволят, и как потом платить ипотеку?!

– Дайте-ка это сюда, – забираю у нее лоток с пробирками. – Как зовут?

– Лиза, – шмыгает носом. – Можно на ты.

– Через пятнадцать минут подойди, Лиза, – захожу в палату.

– Но у нас так нельзя…

Захлопываю за собой дверь.

– Ты принес то, что я просил? – вместо приветствия с порога осведомляется отец.

– Принес, только хер ты получишь дела до тех пор, пока мы не наполним твоими ядовитыми эритроцитами все эти пробирки.

– Какого ляда? – дергается на кровати.

– Спокойно… Тебе нельзя делать резких движений. Сотрясение, забыл?

– Дай сюда мои папки! – ворчит брюзга.

– Они у Ромы. Он поднимется через пять минут. Припарковаться во дворе не может, клоун, – оставляю пакет из супермаркета у тумбочки, а лоток, который отжал у медсестры, помещаю на столик.

– Почему вчера не привезли документы?

Отправляюсь мыть руки.

– У меня дело Пахмутова горит. Просил же, забрать как можно скорее! – бухтит он вслед недовольно.

– Никуда твой вор в законе не денется, – закрываю кран и сдергиваю с вешалки полотенце.

– По-твоему, Пахмутов будет сидеть и ждать оглашения грозящего срока? Не за это он мне деньги платил.

– Что за концерт ты тут устроил? Медсестра вышла из палаты вся в слезах.

Возвращаюсь к нему и подхожу к постели.

– Тупая овца, – прилетает глубокомысленное в ответ. – Клешни свои протягивает. Русским языком сказал, что не буду сдавать кровь.

– Руку давай сюда, – надеваю перчатки и распаковываю спиртовые салфетки.

– Обойдемся без анализов, – заявляет он, нахмурившись.

– Так не прокатит. Руку! – двигаю столик ближе.

Как сидел, так и сидит. Не шелохнулся.

– Ты сейчас беспомощен, как ни крути. Папки просто так не отдам, это понятно? А у тебя там Пахмутов «горит».

Матерится и лупится на меня злющими глазами. Однако ради спасения собственной задницы на что только не пойдешь. Даже на очередную борьбу с собственными страхами…

Да. Мой папаша до смерти боится уколов. Кому скажи – не поверят. Такой вот маленький секрет имеем. И эти самые уколы в период обострения аллергии на амброзию, например, делаю ему только я.

– Что? Из вены брать кровь тоже умеешь?

– А ты сомневаешься?

– Морду свою видел? – презрительно морщится.

– Можешь не смотреть, если тебе так легче. Но твоя выглядит не лучше. Зеркало дать?

Закатываю рукав его рубашки.

Нашел место наряжаться…

– Сюда руку положи, – подкладываю плоскую подушку.

– Не занеси мне какую-нибудь дрянь, – поворачивает голову к окну.

– Тебя даже самая страшная инфекция не возьмет, – затягиваю жгут повыше и протираю внутренний сгиб локтя стерильной салфеткой.

– И аккуратно делай, – наставляет этот умник.

– Поработайте кулачком адвокат, – ухмыляюсь, глядя на его покореженный фэйс.

– Козел. Давай уже быстрей! – гаркает на всю палату.

Забавно… Побледнел. Трясется как осиновый листок на ветру. Того и гляди, в обморок хлопнется…

Игла. Защитный колпачок. Ловкая манипуляция.

Этим и другим нехитрым премудростям я обучен с четырнадцати лет. Так уж сложилось… Ответственность за особенного ребенка – дело непростое. Мало ли что может приключиться с Савелием и где.

– Слушай, а как часто в твоих вещах копошится Гаврилин? – наполняю пробирку его кровью.

– Он был в моем офисе? – отвлекается от происходящего, приходит в бешенство за доли секунды, чем я и пользуюсь, меняя одну емкость на другую.

– Да. Еще и в кресле твоем сидел.

– Какого дьявола? – аж багровеет от накатившей ярости.

– Этот вопрос можешь адресовать своей подстилке. Ключи от твоего кабинета только у нее и у меня. Не удивлюсь, если они с Гаврилиным на пару тебе палки в колеса вставляют. А может, он и ей…

– Заткнись! – не позволяет озвучить мои предположения.

– Я-то заткнусь, но выводы делай, – убираю иглу, обрабатываю место инъекции и накладываю повязку.

– Можешь дышать, трипанофоб[9]9
  Трипанофоб – человек, страдающий трипанофобией. Трипанофобия – боязнь шприцев, инъекций и уколов.


[Закрыть].

Придирчиво осматривает свою руку, пока я утилизирую использованные перчатки.

– Теперь утка, уважаемый.

– Иди ты…

Что ж. Предсказуемо.

– Тогда вставай, – демонстрирую ему баночку. – Айболиту надо убедиться в том, что ты не собираешься отойти в мир иной.

Закатывает глаза и начинает копошиться.

– Здорово, дядь Игореш!

Беркутов вламывается в палату как раз в тот момент, когда донор с моей помощью поднимается с кровати, сопровождая каждое свое действие красным словцом.

– А че уткой не воспользовались? – комментирует наше передвижение.

Еще и стоит разглядывает ее словно экспонат какой-нибудь. Придурок…

– На голову ее себе надень! – орет папаша, повиснув на мне всей тушей.

Нога и рука у него в гипсе. Так что, он тот еще ходок…

– Дальше сам справишься? – нарочно играю на его нервах, когда добираемся до пункта назначения – туалета.

– Дай сюда! – выхватывает банку для анализов, и я терпеливо жду, когда он закончит.

– Дядь Игорь, а как вообще себя чувствуете?

– Дерьмово, – живописно описывает свое состояние мой родитель.

– Плохо… Мы, кстати, отогнали вашу тачку в сервис. Парни сказали, недели две потребуется на ремонт, – сообщает он.

– Смотрите мне, пусть не косячат эти ваши парни, – застегивает ширинку.

– Все? – уточняю на всякий пожарный. – Или может…

– Все. Тащи меня назад, – скрипнув зубами, приказывает великодушно.

– Ну погнали.

– Трындец вы парочка, – хохочет Рома, наблюдая за нами. – Тетя Марьяна-то приедет?

Стреляю в него красноречивым взглядом.

– Марьяна повезла своего хахаля на Бали. Ей не до бывшего мужа, загремевшего в больницу по причине дтп, – бубнит отец.

И мне почему-то кажется, что его голос звучит несколько обиженно. Хотя возможно ключевое слово кажется…

– Зови гребаного лекаря. Пусть даст мне обезболивающее.

Очень вовремя к нам наведывается Лиза.

– Я сейчас все вам принесу.

– И побыстрее! – поторапливает ее папаша.

Медсестра заглядывает в лоток и, заметив там пробирки, наполненные кровью, облегченно вздыхает.

– И на раковине баночка, – киваю в сторону сортира.

– Спасибо.

– Где мои папки?! – пялится на Рому пострадавший.

– Все вот тут, дядь Игорь, – Беркут протягивает моему нервному родителю сумку.

– И воды налей мне…

– Ща, – сверкая пятками, спешит исполнить его, язык не поворачивается сказать, «просьбу».

– Ян, иди по-быстрому оформи мне выписку, – продолжает раздавать приказы пациент.

– Минимум еще двое суток релаксируешь тут, а дальше видно будет, – невозмутимо бросаю через плечо.

– Какие двое суток? Спятил? У меня суд послезавтра.

– Не ори. Уже чуть не отправился на небеса, торопыга, – выдерживаю его тяжелый, испепеляющий взгляд. – Придумаешь что-нибудь. Ты ж изворотливый.

– Что я тебе придумаю?! В своем уме? Я два месяца угробил на это дело! И все коту под хвост?

– Организуем тебе онлайн-вещание, трудоголик херов.

– Эти забери. Не нужны, – отдает две пухлые папки Роме. – Не потеряй, понял?

– Отдам вашему отроку на хранение, – прижимая к груди вверенную ценность, обещает Птицын.

– Пошли, прихвостень, надо в академию заехать. Там уже чуть ли не панихиду мне заказывают. Оборвали трубу.

Уже намереваюсь уйти.

– Свет включи мне, Ян.

Заколебал. Царевна, блин.

Щелкаю выключателем.

– В пакете фрукты и всякая полезная провизия. Дотянешься.

– Бабло откуда, сынок?

Это его «сынок» звучит так искуственно-тошнотворно…

– А Ян же у нас теперь работает, дядь Игорь! – делится последними новостями мой друг-идиот. – Честно трудится и вечером, и ночью. Прикиньте?

– Беркутов… Язык без костей, вырвать легко, – на всякий случай напоминаю я ему.

– Тайна, что ли? – пучеглазится, пожимая плечами.

Как сильно иной раз хочется приложить его головой о стену.

– На выход давай, трепло, – открываю дверь и пропускаю вперед.

Донор все это время молчит. Так себе примета. Хотя, может, он просто пребывает в состоянии шока. Где я и где работа… Кто знал, что так рано придется напрягаться.

– Вернусь вечером. Пиши-звони, если что надо.

– Обойдусь, – снова возвращается к своим драгоценным бумажкам.

– На медсестру, Лизу, не ори. А то организую тебе на постой тетю Люду, – предупреждаю, угрожающе сверкнув глазами.

Эта «милая» шестидесятилетняя женщина, обслуживающая его в течение первых двух суток, произвела на нас неизгладимое впечатление. Такое ощущение, что до работы в медучреждении она трудилась в колонии. Но моему папаше даже полезно общаться с такими персонажами.

– Исчезни уже и не отвлекай, – напяливает на нос очки.

Усмехаюсь. Сколько раз я слышал в детстве эту фразу – не сосчитать.

Выхожу из палаты. Беркут стоит и глазеет на стену, точнее на информационный плакат. Изучает строение костей в человеческом организме.

Задрот…

– Пошли, доходной.

Направляюсь прямо по коридору.

– Че у тебя с медсестрой какие-то шуры-муры? – догоняет и пристраивается слева.

– Чего?

– Она так откровенно пялилась на тебя, – толкает локтем в бок.

– Не выдумывай, кретин.

– А че?

Вот же чекало картонное…

– Хотя ты прав. Твоя разукрашенная физиономия не особо располагает к близкому знакомству, – замечает многозначительно.

– Вот и я о том же.

Заходим в лифт. Там уже стоит какая-то бабуленция в пижаме.

Рома нажимает на кнопку и становится напротив.

– Жулики? – она подозрительно на нас косится.

То ли спрашивает, то ли утверждает.

– Прохиндеи… Поразвелось! Вон уже и по больницам шарахаются! Лишь бы несчастных пенсионеров надуть.

Вскидываю бровь.

– С чего вы взяли, что мы жулики? – нахохлившись, вопрошает Птицын.

– Так на рожах же написано! – деловито упирает руки в бока. – В папках что? Липовые договоры на займы? Я смотрю телевизор, все про эти ваши бандитские схемы знаю!

– Че вы ваще до нас докопались? Нормальные мы, – пыжится Рома, выпячивая грудь колесом.

– Тю… не смеши, голубчик! Я вас, мошенников, за версту чую.

– Подводит чутье, бабуля! «Аквалор» вам в помощь! – рьяно спорит Птицын.

– Конечно уж! – хмыкает, одарив нас скептическим взглядом.

– Ну, оно и понятно, старость пришла, вот и ворчите! Сколько вам стукнуло?

– Поговори мне тут! – негодует старуха. – У женщины неприлично про возраст спрашивать!

– Блин, а ярлыки на людей навешивать прилично? – парирует униженный и оскорбленный.

– А что ярлыки? Разгар рабочего дня, а вы ничем не заняты. Тунеядцы! Лучше б на завод пошли трудиться, да книжку в руки брали время от времени. Речь – сплошные слова-паразиты! «Блин», «че», «ну», «ваще».

– Педагог, что ли? Так я, между прочим, ЕГЭ сдал на отлично.

– Этот вообще с серьгой! – не обращает она на него внимания. – Срамота! В мое время вас, гэев, за такое…

– Стихотворение хотите? – разворачиваюсь к ней корпусом.

– Ну давай, удиви меня, – фыркает насмешливо.

 
– Нам Пушкин пел очень упорно:
Любви все возрасты покорны,
Мол, и в старости на любовь есть сила.
Но я вам скажу, не тут-то было!
Хочу кокетничать глазки в пол,
А лезу в сумочку, где валидол.
К мужчине в объятья хочется броситься
Да мешают очки на переносице.
А память стала низкого качества —
Зачем легла к нему, забыла начисто.
Одно утешение со мной повсюду.
Я хуже, чем была, но лучше, чем буду…[10]10
  Отрывок стихотворения советской и российской поэтессы Ларисы Рубальской.


[Закрыть]
 

Двери лифта давно распахнулись. Но мы по-прежнему стоим внутри.

Немая пауза, после чего Беркутов начинает истерично хохотать.

Наша спутница тем временем становится пунцовой. Того и гляди, взорвется от праведного гнева…

– Ян, что это было? – выходим.

– Ты же в курсе, что моя бабка, по матушке, наказывала меня в детстве. Заставляла, стоя в углу, учить стихи.

– Да, помню. Она у тебя чиканутая была… – резко меняется в лице. – Извини.

– Однажды Эльвира переборщила с крепкими напитками и, поскольку была поклонницей Рубальской…

– Ой, я не могу! Ну ты и лошара! – Птицын заходится новым приступом хохота.

– Ладно. Поехали, Ром, – закатываю глаза.

– Да после такого выступления… хоть на край света, Кучерявый! – лезет ко мне. Не то обниматься, не то целоваться.

– Отвали, придурок, – шарахаюсь от него в сторону.

Проходим мимо регистратуры.

– Н-да… ГЭЯМИ нас, пожалуй, еще никто не называл, – рассуждает он вслух.

– Если не успокоишься, услышишь подобное не раз, – раздраженно скидываю с себя его руку.

– Так мы в академию твою едем?

– Да. Мне надо в деканат.

И заодно шею свернуть одной глупой девчонке. Снова влезла туда, куда не просили…

Глава 38. Оставь меня

Дарина

Непривычно сидеть одной на нашем излюбленном месте, но я обязательно привыкну.

Инга и Рита объявили мне бойкот. По отдельности, разумеется… Однако сути это не меняет, теперь каждая сама по себе.

Мы с девочками не разговариваем уже четыре дня. И если в академии с игнорированием друг друга никаких проблем не возникает, то в общежитии дела обстоят несколько иначе. Одна комната на троих. Этим все сказано. Как не пытайся сократить время пребывания в ней, а все равно тяжело вынести колючую, давящую атмосферу. Вон даже завтракать-ужинать стали по отдельности. И ездить на учебу тоже. Я – раньше всех, Инга – последней.

Грустно все в общем-то, но при этом я чувствую, что мириться с Вершининой не готова. Не хочу, если быть честной. И причина не в том, как она повела себя в деканате. Понимаю ее в какой-то степени. Испугалась, перенервничала… Тут другое: глубоко задели слова, брошенные в мою сторону. Что скрывать, это было неожиданно и очень неприятно. Произнеси их кто-нибудь другой, реакция была бы иная. Я даже переживать не стала бы по этому поводу.

Экран телефона на секунду вспыхивает, информируя о входящем сообщении…

«Выйди в холл, Арсеньева, надо поговорить».

На меня мгновенно нападает паника.

Решил наконец появиться в университете?

Я не ждала его, нет. Успокоилась, после того, как узнала, что жив и относительно здоров. Остальное меня не касается. Да впрочем и это не должно…

«У тебя три минуты».

Задохнувшись от возмущения и накатившей злобы, пишу ответ.

«Абрамов, ты кем себя возомнил???»

«Две минуты, Даша».

Придурок!

«Сама не выйдешь – приду за тобой».

Такая перспектива меня совсем не радует. Он ненормальный. Ожидать можно чего угодно. Правда ведь придет, устроит очередное шоу и выставит меня при этом круглой идиоткой.

«Нам не о чем разговаривать» – печатаю, спрятав телефон под партой. Укупник терпеть не может гаджеты. В особенности когда студенты на них отвлекаются.

«Или ты выходишь, или я познакомлю твою группу с тобой поближе. Понимаешь да, о чем я?»

Печально усмехнувшись, качаю головой.

«В жизни все повторяется дважды. Но в виде драмы только однажды…» – цитирую Шекспира, ясно давая понять, что мне плевать.

Не тревожит… Это, конечно, не совсем так, но ему знать правду необязательно. Не хочу, чтобы Ян думал, будто может меня шантажировать.

Ненавижу… Как же сильно я его ненавижу! Ровно пропорционально тому, как любила когда-то.

Убираю смартфон в сумку. Время ползет невероятно медленно. Слушаю профессора вполуха и обреченно жду, когда что-то произойдет. Но, на удивление, ничего не происходит…

Лекция заканчивается, и я вздыхаю с облегчением. Последняя пара. Одногруппники торопятся покинуть кабинет. Складываю в сумку свои вещи и спешу последовать их примеру. Мне пора на работу и я мысленно радуюсь, что сегодня приду домой очень поздно. Когда бойкотирующие уже будут спать.

– Милочка, ну-ка помогите! – обращается ко мне Укупник.

Задержаться приходится еще минут на десять. Потому что профессор явно не в ладах с техникой. Его капризный принтер зажевывает листы третий раз за неделю, а он не желает запомнить, с какой стороны следует подбираться к печатающему монстру, дабы устранить поломку.

– Вот здесь, – еще раз демонстрирую, что и как нужно делать.

Отмахивается и беззаботно заявляет, что обратится ко мне, если снова столкнется с подобной проблемой.

Класс! А я ведь даже элементарного спасибо не услышала…

Мельком взглянув на часы, покидаю аудиторию. Оказавшись за дверью, сразу прибавляю шагу. Потому что, как и предполагала, в коридоре стоит тот, с кем я вообще не хочу пересекаться. Ни при каких обстоятельствах.

Сердце начинает стучать громче и чаще.

– Притормози, Арсеньева, – доносится до меня, когда прохожу мимо.

Я бы непременно показала ему неприличный жест, но вот незадача, рядом с ним стоит его куратор. Видимо, перехватил его по пути к нашей аудитории.

Повезло мне…

Или нет.

– Стой, сказал же, – Ян останавливает меня уже за следующим поворотом.

– Убери от меня свои руки! – дергаю локтем, разозлившись пуще прежнего.

Надо признать, мой голос звучит твердо и уверенно. Свершилось…

– И с каких это пор ты такая недотрога? – произносит он насмешливо.

– С тех самых пор, как имела неосторожность связаться с одним моральным ублюдком. Спасибо, что напомнил мне об этом сегодня. Отпусти. Не то я закричу!

Скептически вскидывает бровь, осматривая опустевший холл.

– Дай пройти, – пытаюсь обойти его, но все заканчивается плохо. Прямо как в школе.

Затаскивает меня в туалет, находящийся поблизости. Я сопротивляюсь как могу, однако по итогу все равно не получается с ним справиться.

– Успокойся, бешеная, – оттесняет к стене и затыкает рот ладонью.

В помещении никого. Тихо и монотонно из-под крана капает вода.

Учащенное дыхание и момент вынужденной напряженной тишины.

Хотя полагаю, он и без слов читает в моих глазах все, что я о нем думаю.

– Скажи, Арсеньева, тебя жизнь ничему не учит? – наклоняется ближе, зачем-то сокращая и без того опасное расстояние между нами. – Дурой была, дурой осталась. Мужская драка. Какого дьявола ты полезла в это? Где были твои мозги, идиотка?

Предпринимаю попытку отвернуться. Но он не дает мне этого сделать.

– Одно поясни. Скучно и безмятежно живется? Или все дело во мне? – в очередной раз надо мной глумится.

Резко отдираю его руку от своего лица.

– Отойди и не смей меня трогать! – толкаю его в грудь, вынуждая соблюдать дистанцию.

Мне это нужно как воздух, которого рядом с ним всегда катастрофически не хватает. Иначе беда…

– Раньше тебя все устраивало, – напоминает дерзко.

– Просто не с чем было сравнить… – вскинув подбородок, отвечаю с вызовом.

Он по-прежнему сохраняет ледяное спокойствие, но я успеваю заметить, как на короткий, неконтролируемый промежуток времени меняется выражение его лица.

Исчезает усмешка. Ожесточаются черты.

Кривятся разбитые губы и напрягаются скулы…

Злится. Будто ему по какой-то причине не все равно. Будто до скрежета зубов неприятно это слышать.

– Ну хоть в чем-то твой недопарень хорош, – выплевывает презрительно.

– Недопарнем был ты, – смело смотрю в его, подернутые холодом глаза.

– Следи за языком, – угрожающе прищуривается и до боли стискивает левое запястье.

– Не то что?

– Не нарывайся, дура…

– Что тебе надо, Абрамов? – интересуюсь прямо. – Зачем ты писал мне? И зачем провоцировал Сергея в тот вечер?

– У твоего электрика есть какие-то вопросы? – ситуация его явно забавляет. – Так пусть задаст их.

– С какой стати? Кто ты такой?

– Короткая память? – сжимает пальцами мои щеки, но я снова грубо сбрасываю его ладонь.

Потому что душа, в отличие от тела, неистово протестует и кричит.

– Сказала… Не трогай меня! – повышаю голос.

– Этот твой Сережа, не дурак ведь? Все прекрасно понял, верно? – пытается отследить мою реакцию. – Сложил два и два?

– Не лезь в мою жизнь.

– Кто в чью лезет – большой вопрос, – цедит сквозь зубы.

– И не смей угрожать мне… Ты понял? Я не боюсь.

– Господи боже, да нет у меня на тебя ничего… – закатывает глаза.

– Мне все равно, даже если есть, – откровенно блефую.

Что остается? Только показать, что я все еще жива. Пусть униженная, сломленная и разбитая, но вполне способная обходиться без него.

– Считаешь, была настолько значима? Хочешь так думать, м? – вдруг склоняется еще ближе, и его издевательский смех волнами вибрирует на моей коже. Разгоняет по шее ворох мелких мурашек, и я, нервно сглотнув, отодвигаюсь в сторону.

Вроде ожидаемо. Добивает, как обычно, но почему-то мне, как и прежде, больно слышать хлесткие слова. Хотя от той наивной, влюбленной Даши мало, что осталось…

– Заметь, не я тебя здесь задерживаю… – подчеркиваю предельно сухо.

Отклоняется.

Смотрит на меня оценивающе.

И клянусь, если бы можно было убить одним взглядом, я стопроцентно была бы уже мертва.

– Оставь меня в покое, Ян. Вот, пожалуй, единственное, чего я хочу…