Текст книги "Аритмия (СИ)"
Автор книги: Анна Джолос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)
Глава 23. Логово Мрачного Яна
Ян
– Входи, – открываю дверь и пропускаю девчонку в квартиру.
– Ну здравствуй, Логово Мрачного Яна, – произносит она, с нескрываемым любопытством осматриваясь по сторонам.
Щелкаю выключателем. Скидываю обувь, снимаю верхнюю одежду и помогаю ей раздеться. Нарядилась как капуста. Пока шарф размотали, изматерился.
– Пуховик однозначно сушить, – забираю его из ее рук. – И обувь тоже. Пошли со мной.
Послушно плетется следом, молча разглядывая все вокруг.
– Какая люстра!
– Мать притащила ее из Франции.
– С тобой заходить? – останавливается у двери в ванную комнату.
– Да.
Размещаю куртку на полотенцесушителе, ставлю ее ботинки вниз. Так, чтобы высохли.
– Красиво тут у тебя, – застенчиво делится впечатлениями, потирая ладони друг о друга.
– Не жалуюсь, – перехватываю ее запястье, спускаюсь ниже. – Ледяные совсем…
– Я немного замерзла, – признается честно.
Ну не удивительно. Виной тому наши дурацкие забавы на снегу.
Тяну за руку к себе, вынуждая приблизиться к раковине. Встаю позади нее и подставляю наши ладони под струю теплой воды.
– Так лучше? – спрашиваю в самое ухо.
– Угу, – отвечает, зажмуриваясь. – Ты тоже… замерз? Губы… холодные.
Непроизвольно вздрагивает.
– Да… Срочно надо греться, Арсеньева. Всеми возможными способами.
Румянец на ее щеках становится значительно ярче, что вызывает непроизвольную ухмылку на моем лице.
– Может горячую ванну набрать, м?
Невозмутимо намыливаю наши пальцы, откровенно наслаждаясь охватившим ее волнением.
– Нет. Не нааадо, – спешно отказывается, распахнув глаза. – Может лучше… чаю выпьем?
Наши взгляды встречаются в зеркале.
Чаю.
Абрамов, ты когда-нибудь пил с кем-нибудь из девчонок чай?
– Давай, – соглашаюсь, глядя на наше отражение.
Прямо красавице и чудовище…
– Только… неудобно просить, но мне бы что-нибудь из вещей, – произносит сконфуженно. – Мои… все мокрые.
– Сейчас принесу. Снимай все.
Опускает голову и принимает из моих рук полотенце.
Оставляю ее одну, отправляюсь на кухню. Щелкаю кнопкой электрочайника и проверяю наличие чая. Сам я предпочитаю кофе, потому стоящая на полке пачка листового – везение, не иначе.
Спасибо, матери. Она иногда забивает шкафчики всякой всячиной.
Высыпаю чайные листья в заварник и заливаю их кипятком. Иду в спальню. Переодеваюсь сам и пытаюсь подобрать что-нибудь для своей гостьи. Женских шмоток у меня нет, поэтому снимаю с вешалки свою рубашку и свитер. Пусть сама решает, что надеть.
Достаю из выдвижного ящика носки и со всем этим добром возвращаюсь в коридор.
– Даш. На ручке все оставил, – сообщаю, постучав.
– Спасибо! Я скоро! – пищит в ответ.
Подперев стену плечом, с минуту гипнотизирую лакированную деревянную поверхность и ухожу лишь тогда, когда слышу характерный щелчок электрочайника.
Н-да… Впервые я не раздеваю девчонку, а наоборот.
Сам себе поражаюсь.
Потираю висок и открываю дверцу шкафчика, чтобы достать оттуда сахар, вафли и шоколадные конфеты. Арсеньева – та еще сладкоежка. Постоянно на переменах что-нибудь точит.
Включаю плиту, колдую с туркой.
– Эй. Ты здесь?
Девчонка появляется в проеме. Робко топчется на пороге кухни и все никак не решается войти.
По ходу выражение лица у меня то еще… Но что поделать, если жестко вштырило только от одного вида своей рубашки на желанном девичьем теле.
– Садись, – наливаю ей чай, ощущая как пересыхает в глотке.
– А ты? Я одна не буду…
– Я выпью, но кофе.
– Хорошо.
Внимательно наблюдаю за тем, как она идет к столу.
Занимает место напротив. Закатывает длинные рукава, пуще прежнего краснея от моего пристального взгляда.
– У тебя везде такой идеальный порядок, – хмыкает, обхватывая пальчиками пузатую чашку.
– Просто люблю чистоту, – отзываюсь, забирая турку с плиты.
Еще бы немного, остался бы и без кофе, и без турки.
– Давно ты… живешь один? – снова поднимает тему, которую мы не раз обходили стороной.
– С прошлого года. Эта квартира досталась мне от деда. Переехал сюда из родительского дома сразу после ремонта.
– И они реально не были против? – хмурит брови.
– Нет.
Мать, конечно, пыталась отговорить меня от этой затеи, но кто собирался ее слушать?
– Рано началась твоя взрослая жизнь, – заключает задумчиво.
– Так проще обеим сторонам. Конфету взяла, – командую строго.
– «Мишки на севере», – не может сдержать улыбку. Ныряет в вазу. – Обожаю их.
Дите, говорю же…
– Круто, что мы посмотрели Телецентр. Повезло вам, столичным школьникам, в Москве столько интересных мест!
– Пельш регулярно заморачивается экскурсиями.
– Правильно, чтобы сплотить коллектив, – кивает, одобряя. – Еще одну возьму, можно?
Пальцы замирают в воздухе.
– Арсеньева, не задавай глупые вопросы. Ешь, сколько хочешь. Я к ним абсолютно равнодушен.
Делаю глоток крепкого черного кофе и без стеснения слежу за тем, как шоколадный мишка исчезает у нее во рту.
– А к чему не равнодушен? – любопытничает и принимается дуть на чай, дабы тот немного остыл. – Ну там любимая кухня или блюдо…
– Солянка, – пожимаю плечом.
– Неожиданно! – вскидывает бровь. – Но многое объясняет. Мне, кстати, в «Дачниках» очень понравилось.
– Это было заметно.
– Там здорово. И еда вкусная.
– Моя солянка все равно вкуснее, – откидываюсь на спинку стула.
– Прямо сам готовишь?
– Естественно.
Но, судя по взгляду, она не верит.
– Что?
– Ничего…
– Ты голодна? – вспоминаю, что в столовой Останкино она согласилась только на булочку и компот.
– А что, Абрамов? – хитро прищуривается. – Хочешь приготовить мне солянку?
Согласен. Звучит как нечто очень странное. Прямо-таки бред сумасшедшего.
– Тогда я тебе помогу, – расценивает мое молчание как «да».
– Еще испортишь мне всю технологию, – встаю и подхожу к холодильнику, чтобы посмотреть, есть ли в нем необходимые ингредиенты.
* * *
Вообще меня всегда дико раздражает, когда кто-то стоит над душой, но общество Арсеньевой как-то… не напрягает. Сидит себе, с выражением читает вслух «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера. Уж больно зацепила ее эта книга.
Готовлю, внимательно слушаю ее голос, но в какой-то момент отключаюсь и начинаю думать о своем.
О Ней.
О Нас.
И чем больше думаю, тем четче осознаю, что отступить все-таки не смог бы…
Да, попытался. Ведь по возвращении из Питера дал девчонке понять, что ни черта между нами не изменилось. Глупо. Нелепо. Но я снова ее оттолкнул. Потому что впервые в жизни стало не наплевать на чью-то судьбу. Впервые не хотелось причинять боль.
Дни сменяли друг друга, и было до блевоты неприятно видеть, как Беркутов лезет из кожи вон, чтобы завладеть ее вниманием.
Но я наблюдал.
Молча.
До тех пор пока удушающая ревность не вышла из берегов.
Меня ломало от того, что я не могу прикоснуться к Даше или хотя бы элементарно с ней поговорить. Я без конца прокручивал в мыслях те последние сутки, которые мы провели в Питере, и все больше сходил с ума, не понимая, какого дьявола со мной происходит.
Одна лишь мысль долбила мозг. Эта искренняя, наивная девочка была нужна мне. Потому что теперь я знал, каковы на вкус ее губы. Помнил, как она задыхалась, дрожа всем телом. Как трепетали длинные, пушистые ресницы. Как звучал ее голос.
Эгоистично, но отдать все это Роме я не мог. Особенно учитывая обстоятельства, объясняющие его нездоровый интерес к ней.
Окончательно поехав крышей, в один из вечеров подкараулил ее после тренировки. Проводил до остановки. Сел с ней в автобус, битком набитый людьми и, крепко стиснув в своих руках, заявил, что она теперь со мной. Хочет того или нет.
Идиот.
– Пахнет недурно, – заглядывает в кастрюлю и вдыхает аромат.
– Все. Теперь надо ждать пока настоится, – отодвигаю любопытную варвару в сторону и накрываю кастрюлю крышкой.
– А лимон зачем?
– Все тебе надо. Понадобится. Но уже в тарелку.
– Ясно.
– Идем. Здесь дышать нечем, – открываю фрамугу, чтобы проветрить.
В зале оживает ее телефон, оставленный на кофейном столике. Несется со всех ног, чтобы успеть ответить.
– Алло! Да, Леш!
Мужское имя вынуждает поднапрячься, но потом до меня доходит – она разговаривает с братом.
– Вернулись. Отлично съездили! В Останкино очень интересно! Пока не знаю, скоро. А ты уже дома? Давай не допоздна, ладно? Чтобы я тебя не искала.
Сбрасывает вызов и прикладывает телефон к подбородку.
– Проблемы?
– Да Лешка опять непонятно где. Родители улетели в Новосибирск на пару дней. Вот он и решил, что может весело провести выходные.
– И что? Дайте парню продышаться.
Предки у Арсеньевой чересчур беспокойные. Любители со всех сторон перекрыть кислород.
– Время еще детское, восемь. Расслабься.
– А если опять вляпается во что-нибудь…
– Не нагнетай. Ну завис у друзей, с кем не бывает.
Возвращает книжку на полку и тягостно вздыхает. Уже небось заранее себя накрутила. Но меня, не буду кривить душой, снова беспокоит только чертова рубашка. Даша смотрится в ней просто убийственно.
Внезапно гаснет свет.
– Ой. Что это? – спрашивает испуганно.
– Без понятия. Третий раз за неделю.
Встаю с дивана.
Задолбали реально.
– Где ты, Ян? Мне страшно…
– Здесь, у окна. Опять весь дом вырубили по ходу.
– Это надолго? – подходит ко мне и тоже прилипает носом к стеклу.
– Не знаю.
* * *
– Солянка при свечах, – улыбается, поднимая взгляд. – Это и правда было очень вкусно. Спасибо!
– Не думай, что все затевалось твоей похвалы ради, – отзываюсь равнодушно.
Уголок ее губ едва заметно поднимается вверх.
– Что?
– Скажи честно, ты готовил вот так кому-нибудь? – прищуривается.
– Беркутов у нас немощный, – пожимаю плечом.
Этот идиот даже хлеб не в состоянии нарезать. В прошлый раз всю кухню мне залил своей кровью. Рукожоп.
– Я про девушек, Ян, – уточняет тихо.
– Нет. Посуду вымой.
Кивает и поднимается со стула. Молча забирает свою тарелку, а затем и мою. Идет к раковине.
– А что с лицом? – спустя пару минут осведомляюсь недовольно.
Качает головой и закусывает губу.
– Арсеньева…
– Мне просто приятно, что ты сделал это для меня. Вот и все, – бормочет, выставляя чистую посуду на махровое полотенце.
Тоже мне подвиг…
Вытирает руки. Поворачивается, улыбается и пожимает плечом.
Смотрим друг на друга. Долго, внимательно, пристально…
Я снова откровенно ее разглядываю. На то и даны глаза, верно?
Маленькая. Худенькая. Хрупкая.
Такая девочка…
Ее природная женственность бьет по живому. Пробуждает инстинкты. И нет, не только самый примитивный из них. Прежде всего мне дико хочется спрятать ее ото всех.
А надо бы от самого себя…
Мой взгляд плавно перемещается по стройной фигуре снизу вверх.
Танцующее пламя свечи, стоящей на столе, красиво подсвечивает молочно-бледную кожу. Светлые волосы отливают теплым золотом. Глаза ярко блестят.
– Иди сюда, – зову ее севшим голосом.
Послушно двигается в мою сторону. Останавливается в шаге от меня, но я ловлю тонкое запястье пальцами и привлекаю к себе, вынуждая сесть ко мне на колени.
Поднимает руку и ласково убирает упавшие на лоб пряди.
Ощущаю болезненный укол под ребрами.
Есть в этом простом движении нечто давно позабытое.
– Поцелуй.
Звучит излишне требовательно.
Она робеет на несколько непозволительно долгих секунд, но затем, склонив голову вправо, осторожно прижимается губами к моей щеке.
И еще раз…
Нежно и чувственно скользит ими вдоль скулы. Спускается чуть ниже к подбородку. Слегка задевает уголок рта.
Обнимает меня за шею, немного отстраняясь.
Так по-детски… Но меня все равно кроет. Причем как-то по-особенному. Ведь то, что было до нее, начинает тлеть в памяти пеплом.
Я испытываю странное и доселе незнакомое мне чувство – рядом с ней хочется отмыться от той грязи, что тащится за мной багажом. Не для того, чтобы казаться лучше. Нет. Просто чтобы ее не испачкать. (Что я обязательно сделаю. Тут, к сожалению, без вариантов).
Да, я и Она – слишком на контрасте. Но от этого дурная кровь кипит лишь сильнее.
– Хочу твои губы… – говорю, глядя прямо в глаза.
Ее веки трепещут. Кожа горит смущением.
Вымученно выдохнув, подается вперед, но в этот самый момент раздается настойчивый стук в дверь. И если бы не скрежет замка, я бы на это даже не отреагировал.
– Кто это? – испуганно спрашивает, вскакивая с колен.
– Донор мой явился, – цежу сквозь зубы.
Телефон начинает вибрировать. Теперь названивать решил.
Выходим в гостиную. Подхожу к двери из темного дерева. Открываю студию.
– Посидишь там, ладно? Он скоро уйдет.
Не хочу, чтобы девчонка попалась ему на глаза в таком виде.
– Хорошо. Только свечку с собой возьму. Страшно.
Иду в коридор. Папаша в этот момент продолжает долбить по двери как ненормальный. Ибо попасть в квартиру так и не смог.
– Уймись, я уже открываю.
Убедившись, что Даша ушла, проворачиваю щеколду.
– Какого хера? Почему так долго?! – орет он.
– И тебе добрый вечер, отец.
Светит своим новороченным айфоном мне в морду.
– Пьяный или обдолбаный? – уточняет, сощурив один глаз.
– К счастью, такую тягу к саморазрушению я не испытываю. Это больше по твоей части.
– Я спрашиваю, почему так долго?! – осматривается и прислушивается.
– Уснуть не могу, что ли?
Оттесняет меня с прохода. Направляется в комнату, и мне приходится пойти за ним следом.
– Обувь снимают при входе, – недовольно бросаю ему в спину.
– Возьмешь тряпку в руки и протрешь.
– А может, лучше ты?
Посылает мне предупреждающий взгляд.
– Сядь, разговор есть.
Принципиально как стоял у стены, так и стою.
– Что со светом? – подходит к окну, выглядывает на соседние многоэтажки.
– В электросеть позвони, узнай.
– Почему домой не явился?
– У меня были дела.
– Дела… – убирает руки в карманы брюк.
– Да.
– Мать ждала тебя вчера, – укор в его голосе – просто нелепость.
– Ничего. Она в этом плане закаленная по твоей милости. Переживет.
– Тяжело оторвать задницу от дивана? – игнорирует мою реплику.
– Нет. Просто отсутствует желание наблюдать ваше лицемерие в квадрате.
– Речь фильтруй свою.
Заводится, и это прямо бальзам на душу.
– В следующую субботу состоится важный для меня ужин. Приглашены серьезные люди. Кстати, Чебринский с юрфака МГУ тоже будет.
– Вертел я и твой ужин, и твой юрфак.
– Ах ты, щенок паршивый!
Пересекает комнату в два шага и хватает меня за футболку.
Ему только повод дай.
– Допрыгаешься, Ян! В колонию упеку! Помяни мое слово! Ты на волоске! – брюзжит слюной.
– Такое грязное пятно на твоей репутации! – прищелкиваю языком. – Один из лучших адвокатов столицы, а собственного сына отмазать не смог. Грош цена тебе как профессионалу.
– Устал отмазывать уже! – орет мне в лицо. – Ты по уши в дерьме! Вывез человека в лес, запугал до смерти, закрыл его в подвале. Вообще рехнулся?
– Воспитательные меры. Этот урод избивал и Пашку, и его мать. Что оставалось делать?
– Ты дебил совсем? Для этого есть отделение полиции, – дергает за ткань футболки на себя.
– Участковый никак не реагировал на заявления его матери, – спокойно поясняю я.
– А тебе больше всех надо?
Его истерики меня угнетают…
– Полудурок! Заварил очередную кашу, а мне расхлебывать!
– Тебе не привыкать.
– Ты все границы дозволенного переходишь, Ян!
– Для меня их нет. Руки убери свои. Мне уже давно не десять. Могу и ответить, – с ненавистью смотрю на него.
– Ты удумал угрожать мне, сопляк? – смеется и неверяще качает головой. – Надо ж было вырастить такую неблагодарную мразь!
– Это все твои дерьмовые гены. Дед о тебе слово в слово говорил также.
– Закрой свой рот!
Переборов себя, отходит. Матерится под нос, а я удовлетворенно усмехаюсь.
– Еще раз повторяю, в субботу как штык, понял?
– А если нет? У меня голубой огонек в школе, – вскидываю бровь.
– Если нет, – склоняется ко мне ближе и вкрадчиво произносит, – можешь сбривать эти свои кучерявые патлы и готовиться к отъезду в места не столь отдаленные.
– Непременно…
– Хоть бы постригся, ей богу, ходишь, как не пойми кто!
– Зависть – дрянное чувство, бать.
Его-то патлы давно редеть начали… Лет пять как носит короткую стрижку.
Вздыхает и машет на меня рукой.
– Мать набери.
Прется куда-то. В ванную, что ли…
Жду его в коридоре. Очень хочется, чтобы он поскорее ушел. Терпеть не могу эти его инквизиторские визиты.
Шум воды. Какой-то грохот. Мат.
Выходит. Поправляет костюм.
– Что ты там забыл?
– Отлить в доме отца не могу, что ли? – передразнивает мою манеру речи.
– Лучше бы на могилу к нему сходил, – замечаю сухо.
– А поможет? Толку, что ты у могилы сестры сидишь? – ядовито парирует он. – Легче становится?
Сглатываю. И в глотке будто осколки. Он, как и я, знает, куда надо бить, так чтоб наверняка…
– То-то же, Абрамов-младший. Молчи…
– Убирайся, – болезненно морщусь.
– Шмотье чье развешено в ванной? Очередную шваль сюда притащил?
– Заткнись.
– Я вышвырну ее отсюда. Еще и в обезьянник посажу на ночь. Вечно собираете тут с Ромой всякую шушеру.
– Не надо в обезьянник. Я… сама уйду.
Голос Арсеньевой звучит тихо, но твердо.
Оборачиваюсь. Стоит у стены. Смотрит на нас испуганно.
– А вот, собственно, и наша малолетняя подстилка материализовалась! – торжественно произносит отец.
– Не разговаривай с ней так! – резко толкаю его в грудь. – Подстилка – твоя секретарша!
– Ян, не надо, пожалуйста, Ян… – отчаянно просит Даша, подбегая ко мне.
– На родного отца бросаешься? Из-за куска шаболды? – он дергает ее за рукав.
Скалится.
Забавляется.
Происходящее явно его веселит.
А я больше ничего не слышу и не вижу.
Только слепящая ярость перед глазами…
Глава 24. Короткое замыкание
Дарина
Отец Яна уже минут как десять назад покинул квартиру, но меня до сих пор откровенно трясет. Да и отдельные фразы неприятного диалога, свидетелем которого я стала, все еще стучат набатом в ушах. Невольно подталкивая к размышлениям о том, что в семье Абрамовых происходит нечто ужасное.
Честно, я пребываю в состояния полнейшего шока, ведь никогда не видела вот таких отношений между родителем и ребенком. Столько грязи, колких, ядовитых фраз и взаимных оскорблений… Тяжело поверить в то, что речь идет об отце и сыне. Ума не приложу, как они дошли до такого…
– Зачем ты вышла? Просил ведь не высовываться! – высказывает, демонстрируя свое недовольство.
– Он бы все равно меня обнаружил.
– Сказано было сидеть там. Что не ясно? – напряженно сжимает челюсти.
– Давай-ка приложим это, – нахмурившись, предлагаю я.
– Не надо, – отказывается, отворачиваясь.
– Надо. Отек уйдет и болеть меньше будет.
– Мне не больно.
Игнорирую его слова и прикладываю к припухшей скуле пачку сливочного масла, обернутую в вафельное полотенце.
– Почему ты вечно делаешь по-своему, Даша? – произносит раздраженно.
Я опускаю глаза. Мне нечего на это ответить… Наверное, конкретно в этой ситуации хотелось посмотреть в глаза человеку, столь ненавидящего собственного сына. Плюс перспектива отправиться в обезьянник совсем не прельщала. Мои родители такого поворота уж точно не оценили бы.
– Это ведь… случилось не впервые, да? – рискую спросить, хоть и понимаю, что вопрос слишком личный.
Ян невесело усмехается. Исходя из чего делаю неутешительный вывод: не впервые.
– И все-таки уйти нужно было мне.
– Нет.
Вздыхаю, вспоминая их потасовку. Отец ударил его первым и потребовал, чтобы тот «немедленно вышвырнул меня вон». Ян не поднял руку в ответ… но довольно грубо выставил из квартиры родителя, а не меня.
Наблюдать за этим было по-настоящему страшно. До сих пор произошедшее не укладывается в голове.
– Я не понимаю, как же так?! – восклицаю растерянно. – Вы ведь друг для друга – самые родные люди.
– И родные в одночасье могут стать чужими, – равнодушно пожимает плечом.
– Мне показалось, что он тебя ненавидит, – признаюсь я честно.
– Не показалось. Но это взаимно, так что мне глубоко плевать, – ухмыляется, убирая мою руку от лица.
– Разве горе не сближает? – шепчу тихо.
– Как видишь, не всегда.
– Сложилось впечатление, будто он винит тебя в случившемся. Что тогда произошло, Ян? Почему он так относится к тебе?
– Ты задаешь слишком много вопросов. Тебя не должны волновать проблемы моей семьи, – отзывается холодно, метнув в меня острый взгляд.
Сперва открываю рот, но затем, передумав, закрываю. Понимаю, что он просто не хочет говорить на эту тему, потому и грубит, но все равно становится неприятно. Неужели так сложно быть со мной более открытым? Хотя бы на чуть-чуть…
– Не вздумай болтать об этом в школе, поняла?
Ну надо же… Снова говорит мне эти слова.
Прищуриваюсь.
Да за кого он вообще меня принимает?
– А если нет? Вывезешь в лес и бросишь в подвал? – осведомляюсь насмешливо.
Вскидывает бровь.
– Тебе о доверии хоть что-нибудь известно, Ян?
Разочарованно вздыхаю. Возвращаю масло в холодильник, выхожу из кухни и направляюсь в сторону ванной комнаты.
– Куда собралась? – раздается за спиной.
Подсвечивая телефоном пространство вокруг себя, поднимаю с пола свои вещи.
– Мне давно уже пора домой.
– Тебя там никто не ждет. Ты сама сказала, что родители в отъезде.
– И что с того? Я должна позаботиться о брате.
– Ему не пять лет, к тому же, он у друзей.
– Я всегда ночую дома, Ян, – привожу весомый аргумент.
– Сегодня ты останешься со мной, – заявляет безапелляционно.
Мои щеки тут же вспыхивают и начинают неистово гореть.
– Не останусь. Не мог бы ты, пожалуйста, выйти? Мне нужно переодеться, – прошу предельно вежливо.
Не двигается с места. По-прежнему стоит в дверях.
– Ян…
– И почему нет? – интересуется недовольно.
Очень странный вопрос. И такой… жутко неудобный.
– Потому что, – бормочу смущенно.
– Отличная формулировка, Арсеньева…
Делает шаг навстречу и резким движением выдергивает из моих рук вещи, которые я все это время прижимала к себе.
– Ян… я… – отступаю назад и упираюсь спиной в холодную плитку.
– Боишься меня? – наступает, наклоняясь ближе к моему лицу.
– Неет.
Я боюсь не тебя. Я боюсь того, что между нами происходит. Потому что совершенно не могу это контролировать.
– Тогда в чем проблема?
Его ладони ложатся на мою шею. Большой палец оглаживает горло, и я непроизвольно сглатываю.
Проблема в том, что для меня сейчас все слишком.
Слишком стремительно. Слишком по-взрослому.
Этот парень даже не подозревает, что творится у меня внутри. Там же целый ураган чувств и короткое замыкание от каждого прикосновения: умелого и решительного.
Клянусь, никогда не думала, что буду испытывать к кому-то такое острое и мучительное притяжение. Я совершенно не была к этому готова.
– Зря ты надела эту рубашку…
Пустившееся вскачь сердце окончательно сбивается с ритма, ведь я начинаю панически нервничать.
– Весь вечер только и думал о том, как сниму ее с тебя.
Горячий шепот на ухо. И я закрываю глаза, даже несмотря на то, что здесь темно.
– Да-ша…
Мелкие волоски на теле встают дыбом. Вдоль спины бегут сумасшедшие мурашки.
Ловлю себя на мысли, что мне до невозможного нравится это его «Да-ша». Ведь мое имя так красиво звучит его голосом. Так волнующе…
Одной рукой настойчиво притягивает за талию к себе. Другой – откидывает волосы и уверенно расстегивает пару пуговиц на своей-моей рубашке.
Приникает губами к шее. Целует… Медленно, но так жадно и страстно, что коленки вмиг подкашиваются.
– Ян… – цепляюсь за его плечо, чтобы не съехать вниз.
Голова кружится. Разум постепенно отключается.
Нельзя вот так безмятежно забываться, Даша. Нельзя…
Совершенно не вовремя в памяти всплывают обидные слова его отца.
«Очередную шваль сюда притащил?»
«Вечно собираете тут с Ромой всякую шушеру».
«А вот и наша малолетняя подстилка материализовалась».
Что все это значит?
Сколько девушек у него было?
Сколько из них вот также, как мороженое на солнце, таяли в его руках?
И как скоро он, не сожалея, забывал о них…
Я ведь и сама не раз замечала эти взгляды. Взгляды девочек, обращенные в Его сторону. Потухшие. Обиженные. А порой даже полные отчаянной ненависти.
Что с ними стало? И что будет со мной?
– Скажи… скажи, что я для тебя особенная… – тихо-тихо прошу, теряясь в собственных ощущениях.
Прижимает меня к себе. Чувственно прикусывает тонкую кожу, вынуждая задрожать и рвано выдохнуть.
– Хочу тебя… – отклоняется и заглядывает в мои глаза, подернутые дымкой, – нарисовать.
– Нарисовать, – загипнотизированная повторяю, толком и не соображая.
– Да, – его пальцы путаются в моих волосах и слегка натягивают их, вынуждая запрокинуть голову.
Моим пересохшим от волнения губам достается всего один развязный поцелуй, после чего Ян берет меня за руку.
– Ну-ка, идем со мной.
