Текст книги "Аритмия (СИ)"

Автор книги: Анна Джолос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)

Глава 35. Право на ошибку

Дарина

– Ты кушай, кушай, Дариночка! – приговаривает Нонна Григорьевна. – Вот драннички. Вооот блинчики с мясом.

– Спасибо, я уже сыта. Столько всего! – отзываюсь смущенно.

– Нет-нет-нет, так не пойдет. Ты еще мою шикарную «Мимозу» не попробовала. Пальчики оближешь! Верно, Толя?

– Верно, Нонночка, – соглашается муж.

– Давай-ка, я положу тебе! – встает и забирает у меня тарелку.

Я не люблю «Мимозу», однако отказываться как-то невежливо… Она ведь накануне целый день у плиты простояла, чтобы накрыть такой внушительный стол.

– Совсем чуть-чуть, если можно, – почти умоляю я. Но поздно. Нонна Григорьевна и понятие «чуть-чуть» – это параллельные вселенные.

– Чего это чуть-чуть?! Вон худющая какая! Одни глаза, да скулы. Небось на диетах сидишь? – стреляет в меня неодобрительным взглядом.

– Нет, что вы!

– Даша учится на бюджете в Первой Московской Государственной Академии. Плюс много работает. Я же тебе говорил, мам, – напоминает ей Сережа, наяривая очередной кусок пирога.

– Да-да, точно, в ПМГА же учится, – пододвигает ко мне блюдо с дранниками. – Тяжко, наверное, там, детонька?

– Непросто, но я стараюсь, – отвечаю честно.

– Молодец!

– Моя Дашка – лучшая на факультете! – горделиво заявляет Матвеев.

Зачем обманывает? Это не так…

– Не преувеличивай, Сереж.

– А чего… – пожимает плечами. – Как есть говорю.

– Вовсе нет, – спорю я.

– Скромная к тому же, – довольно улыбается его мама.

– А в ПМГА женихов богатых много? – интересуется шестнадцатилетняя сестра Сережи.

– Оксана! – Нонна Григорьевна стучит кулаком по столу.

– Что я такого спросила? – фыркает она. – Эта академия входит в топ столичных вузов. Там же наверняка много «заряженных». Ты, кстати, брателло, глаз да глаз за своей Дариной. Она у тебя что надо. В оба смотри, не то уведут, как мой новый самокат.

– Чушь не неси…

– Но я вообще-то для себя на будущее коны пробиваю.

– Ну что за выражения, Оксаночка! – мягко журит дочку Анатолий Ефремович.

– Совсем уже! Понасмотрятся этих своих тиктоков! – причитает его жена. – Интернет от лукавого! Всю дрянь в себя дети впитывают! Верно, Толя?

– Верно, моя птичка, – поддакивает тот.

– Жениха богатого ей подавай. Что на уме вообще? – возмущается она громко.

– Не смейте осуждать меня! – дерзит девчонка. – Я просто хочу вылезти из болота! Свои лучшие годы профукали и мне того же желаете?

Фразу про болото в первый день знакомства бросила и наша Инга.

– Оксан… – осторожно вмешиваюсь я. – Разве обязательно стремиться к тому, чтобы удачно выйти замуж? Ты ведь можешь отучиться, устроиться на престижную работу и ни от кого не зависеть, – объясняю я ей. – Это же гораздо круче.

– Правильные вещи Дарина говорит! – активно поддерживает меня ее мать. – Толя! Ну хоть слово скажи!

– Верно-верно, – кивает он, будто китайский болванчик.

– Ну… Рядом с электриком только на саму себя и остается рассчитывать, – бросает маленькая язва.

Сережа моментом бледнеет. Кусок пирога зависает в воздухе, так и не добравшись до его рта.

– Зачем ты так, Оксан… У тебя замечательный брат.

– Так я и не спорю, но речь-то о деньгах, – невозмутимо заявляет она. – Которых у него толком нет и не предвидится.

– Не деньги делают нас счастливыми. Вырастешь, поймешь, – уверяю я.

– Я бы поспорила с этим утверждением, Даш. Его ведь придумали те, у кого этих самых денег никогда не было.

– Телефон сюда, – строго командует глава семьи, Нонна Григорьевна.

– Не ну за что!

– За то, что голова не тем забита! И за то, что хватает наглости дурно высказываться о своем брате! Что о тебе подумает наша гостья?!

– Ой, да ладно! – отмахивается она. – Все равно скоро сбежит от вас, как Ирка.

– Вон из-за стола! Марш к себе! – кричит на нее мать.

– Аллилуйя! – девчонка поднимается со своего стула и удаляется, вздернув кверху нос.

Так моего Лешку напоминает.

– Посмотрите на нее! Жениха ей захотелось богатого!

– Нонночка, тише, успокойся. Ты же знаешь, нервные клетки не восстанавливаются! – гладит ее по спине Анатолий Ефремович.

– От рук отбилась совершенно! – причитает женщина. – Ты уж нас, ради бога, прости, Дарина. Оксанка – сложный экземпляр. Это с Сереженькой трудностей не возникало, рос идеальным ребенком, а тут… полный букет.

– Ничего, я понимаю, у меня ведь есть младший брат. И он тоже с характером.

– Что за поколение потребителей…

– Не злись, Нонночка. Возраст у Оксаночки такой – трудный!

– Давай теперь все будем этим трудным возрастом оправдывать и прикрывать! – хватается за сердце.

Эх… Все это я уже где-то видела.

– Проблема на проблеме! И только ведь наказали!

– Что опять? – наконец подает голос Сережа.

– Целовалась с Петровым на крыльце! – рассказывает нехотя.

– Совсем стыд потеряла? – хмурится он.

– Вот и я о том!

– Ну так ваша вина, – заявляет Матвеев. – Мать, ну ты же учитель! А в голову заложить ей правильные установки так и не смогла.

– А не закладываются! – разводит она руками в ответ.

– Сереж, родители не всегда виноваты в поступках своих детей, – робко вмешиваюсь я.

– Всегда, Дарина! – стоит на своем.

– Я так не считаю.

– Оксана только и делает, что нас позорит. Матери уже перед коллегами неудобно. Представь, что за спиной говорят!

– Да что бы ни говорили. Это прежде всего твоя сестра.

Во мне сейчас кипит собственная обида, но все же…

– И что? – сводит брови на переносице. – Предлагаешь закрывать глаза на ее аморальное поведение?

– Ты не так меня понял. Я про то, что Оксана всегда должна чувствовать поддержку своей семьи. Что бы не случилось. Каждый имеет право на ошибку.

– Сегодня она целуется, а завтра ляжет под кого-нибудь! – сердится он, и я закрываю рот, ощущая, как предательски вспыхивают уши. – Кому потом испорченная будет нужна?

«Испорченная».

– Я не целовалась с Петровым! Это он меня поцеловал! – оправдываясь, кричит из коридора Оксана.

– Еще и подслушиваешь! – взрывается Нонна Григорьевна.

– Потому что тебе наврали! А ты привыкла верить кому угодно, но не мне!

– Вот видишь, – вскидываю бровь. – Может, все совсем не так, как кажется на первый взгляд.

– Мне странно, что ты ее защищаешь! – на лице Сергея отражается явное недовольство.

– Я не защищаю. Просто считаю, что не следует отворачиваться от девочки, так вы рискуете потерять ее насовсем, – собственные слова отзываются болью в груди. – Обозлится. Закроется. Начнет делать все наперекор.

– Ну и дура значит, – звучит равнодушно.

– Если оступится, отвернешься от нее? – задаю прямой вопрос в лоб.

– А не надо оступаться и проверять! – повышает голос Сергей. Что вообще-то для него нехарактерно…

– Давайте прекратим этот спор. Не будем портить прекрасный вечер. Дариночка, ты лучше о своей семье расскажи.

Как-то абсолютно нет желания.

– Мама и папа живут в Новосибирске. Отец работает на заводе, мама ухаживает за бабушкой. Особо нечего рассказывать… Обычная семья.

– Так хотелось бы познакомиться с твоими родителями. Выразить им свое восхищение. Такую девочку вырастили для нашего Сережи! Умную, порядочную, искреннюю! – рассыпается в комплиментах мать Сергея.

– Вы ведь меня совсем не знаете…

– Милая, – берет за руку и накрывает мою ладонь своей, – иногда достаточно пяти минут, чтобы понять, каков человек, сидящий перед тобой.

Еле сдерживаюсь от саркастичного ответа.

Как же глубоко вы заблуждаетесь, Нонна Григорьевна. Я вот, например, уже сомневаться начала по поводу того, достойна ли вашего отпрыска.

– У меня разболелась голова. Можно я прилягу?

– Конечно, дорогая. Да и время уже позднее. Засиделись мы. Идем, провожу. Я постелила тебе в гостевой спальне.

Когда спустя десять минут дверь за ней закрывается, я вздыхаю с нескрываемым облегчением. Ложусь в кровать, укрываюсь и долго ворочаюсь. То ли в колючем одеяле дело, то ли в том, что мне всегда непросто уснуть на новом месте.

Сережа заглядывает в мою комнату позже, но я бессовестно делаю вид, что крепко сплю. Даже почувствовав его губы на своей щеке.

Мысленно прокручиваю разговоры, прозвучавшие за столом, и отчего-то становится все более некомфортно находиться в этом доме…

Субботним утром помогаю Нонне Григорьевне накрыть на стол.

– Как спалось?

– Хорошо, спасибо, – зеваю, прикрывая рот рукой.

– Завтрак для Сережи – святое. Приучайся к тому, что должна вставать раньше него. Блинчики, омлет или запеканка. Несложно на скорую руку.

Молчу.

– Обеды – всегда обязательно первое и второе. С солью и приправами не перебарщивай. Ты же готовить умеешь?

– Умею конечно.

– Рубашки и свитера стирай только гипоаллергенным порошком. У Сережи чувствительная кожа. На шерсть чихает, поэтому животные – тоже табу.

– Нонна Григорьевна… я не очень понимаю… – смотрю на нее растерянно.

– Присядь-ка, Даша, – произносит взволнованно.

Опускаюсь на стул.

– Ну ты же видишь, что Сережа очень серьезно к тебе относится? Души в тебе не чает!

– Вижу, – прочищаю горло.

– Вчера сообщил нам, что собирается на тебе жениться.

Вот так новость…

– Подождите, мы ведь всего полгода как встречаемся. Я только поступила в академию и…

– Ну уж не прямо сейчас… – улыбается она радостно.

– Но в ближайшем будущем точно, – слышим голос Сергея за спиной.

* * *

– Ты серьезно? – спрашиваю настороженно.

– Вполне.

Мы сидим на ступеньках. Холодный осенний ветер заставляет поежиться и сильнее завернуться в шерстяной плед.

– Так внезапно… Я понимаю, ты старше и у тебя последний курс, но все-таки мне кажется, что нам рано говорить о свадьбе.

– Тебе почти девятнадцать.

– Вот именно, Сереж.

– Даш, давай начистоту, – поворачивается ко мне корпусом.

– Давай.

– Тебе хорошо со мной? – спрашивает, вглядываясь в глаза.

– Хорошо.

– Я тебя люблю, ты меня тоже. Так в чем проблема?

Ты меня тоже. Я этих слов даже ни разу ему не говорила.

– Ну хотя бы в том, что мы с тобой слишком молоды, – привожу весомый аргумент.

– Я же тебя не прямо завтра в ЗАГС веду, но хочется, чтобы ты понимала: я старых правил, сожительство не приемлю.

– Мы это и не обсуждали…

– Дарин, – его пальцы сжимают мои. – Логично, что отношения между мужчиной и женщиной должны иметь развитие. Ты меня знаешь, я терпеливо жду того момента, когда ты будешь готова… пойти со мной дальше. Но мне показалось, что ты усомнилась в серьезности моих намерений. Поэтому я и даю тебе понять, что готов ко всему.

– Сереж… да не в том дело.

– Для тебя это впервые. Понимаю и ни в коем случае не собираюсь давить, – уверяет спешно.

– Не впервые, – стыдливо опускаю ресницы.

– То есть? – его удивлению нет предела.

– То и есть, Сережа.

– Почему не сказала?

– Для тебя это что-то меняет? – поднимаю взгляд, ожидая его реакции.

– Нет. Просто… неожиданно, – признается растерянно.

– У тебя ведь тоже была девушка.

– Я мужчина. Это совсем другое! – бросает раздраженно.

Ну разумеется.

Молчим. Эту щекотливую тему мы до сегодняшнего дня как-то обходили стороной.

– Откуда ты знаешь тех мажоров на «Лексусе»? – вдруг осведомляется он. – Судя по всему, вы достаточно близко знакомы.

Снова начал допрос.

Близко знакомы. И что говорить?

Внутренний голос шепчет, что нужно говорить исключительно правду.

– Мы учились в одной школе.

– Что-то я вообще их не припомню, – отрицательно качает головой.

– В другой школе, в гимназии имени Попова, – поясняю я.

– Когда это было? – недовольно хмурится.

– В десятом классе.

– И?

– Что «и», Сереж? – уточняю я.

– С кем из них ты… – морщится, так и оставляя фразу незаконченной.

– Это так важно?

– Вы хоть встречались? – выплевывает пренебрежительно.

– Я считала, что да.

– А он?

– Сереж…

– Что за сложность в том, чтобы все рассказать мне? – искренне недоумевает.

Еще и смотрит на меня таким взглядом… Осуждающе-разочарованным.

– Я больше не хочу копаться в своем прошлом. Да, оно у меня есть. Из песни, увы, слов не выкинешь, – поднимаюсь со ступенек, потому что начинает моросить мелкий дождик.

– Чтобы я тебя рядом с ними не видел… Это ясно? – произносит требовательно.

Киваю.

– Злишься на меня? – смотрю на его хмурый профиль.

– Не буду врать, мне очень неприятно, – поигрывает желваками на скулах.

Неприятно.

– Теперь твои слова относительно «права на ошибку» воспринимаются несколько иначе, – усмехаясь, мрачно добавляет он.

Капли дождя стекают по моему лицу и пробираются за шиворот.

– Прости, что разочаровала, Сереж. Что оказалась «испорченной», как ты выразился, – направляюсь в дом, едва сдерживая подступившие слезы.

Господи, зачем я вообще сюда приехала!

Забрать рюкзак и немедленно вернуться назад в Москву. Вот чего я хочу…

Глава 36. Стукачка

Дарина

В электричке немноголюдно. Бабушки носят газеты, молодой музыкант исполняет песни Высоцкого под гитару, а я, отвернувшись к окну, размышляю о своей поездке к Матвеевым и о том, как холодно в итоге мы с Сергеем распрощались…

В общежитие попадаю уже ближе к вечеру. В комнате застаю Ингу и Риту. Так что побыть в одиночестве мне не светит. Жаль, очень хотелось бы…

– О, Дашка! Ты че это так рано? – интересуется Вершинина, выглядывая из-за учебника по теоретической фонетике.

– Так вышло, – ставлю рюкзак на стул.

– А что с настроением? Поругались с Серегой?

В проницательности ей не откажешь.

– Ну и ну… В раю, кажись, непогода.

Достаю полотенце, зубную щетку и расческу.

– Даш…

– Я не готова это обсуждать.

– Лаадно, – тянет она расстроенно.

Молча раскладываю вещи, по-прежнему затылком ощущая ее пристальный взгляд.

– А может, все-таки поговорим?

Как предсказуемо! Прилипала…

– О чем? – открываю дверцу шкафа.

– Ты игнорируешь мои звонки и сообщения. Даже не прочла их в мессенджере! – ожидаемо дуется.

– Да, не прочла…

Смысл отрицать очевидное.

– Обижаешься на что-то? – в лоб спрашивает Инга. Как и я, не любит ходить вокруг да около.

– Нет.

– Дело в Яне?

– Он-то здесь причем?! – фыркаю, швыряя ремень вглубь шкафа.

– Ну мало ли. В пятницу мне показалось, что вы…

– Тебе показалось, – обрываю ее предположения, даже не дослушав.

– То есть ты не против того, что мы вместе? – осведомляется, меняя тон.

– А вы вместе? – уточняю насмешливо.

– Даш… Что между нами происходит? – спрашивает истерично.

– Мне не нравится твоя позиция относительно Риты. Вот и все, – стаскиваю прилипшую к телу водолазку.

– И что это ты имеешь ввиду?

– Инга, да брось, ты серьезно? – поражаюсь тому, как умело она косит под дурочку.

– А что я такого сделала? – недоумевает, невинно хлопая ресницами.

– В том-то и дело, что ничего хорошего, – захлопываю скрипучую дверцу. – Смеешься над Бобылевой вместе со всеми. Считаешь, это нормально? Учитывая, что вроде как с ней дружишь… Некрасиво. Вот что я думаю.

– Не делай, пожалуйста, из мухи слона. Я просто с юмором ко всему отношусь. Это же не значит, что я поддерживаю тех, кто стебет Бобылыча, – оправдывается возмущенно.

– Выглядит именно так.

– Да ну бред ведь, Даш! – беззаботно отмахивается.

– Ну разумеется… – хмыкаю я.

– Может, пришла пора Ритке распрощаться с детскими комплексами? Стать уверенней в себе?

– Может, вы перестанете делать вид, что меня в комнате нет? – вытаскивая наушник, подает голос Бобылева.

Не думала, что она слышит наш разговор. Неудобно получилось.

– Извини, накипело, – признаюсь, снимая джинсы.

– Не лезьте в мою жизнь! Мои проблемы – это только мои проблемы!

– Нет у тебя проблем, Бобылыч! – закатывая глаза, восклицает Вершинина. – Ну, пухловата! И че теперь? Ты ж не бесформенный кабан!

– Инга! – пытаюсь остановить подругу от озвучивания дальнейших сравнений.

– Господи, да я и не думала, что ее так сильно задевают все эти шутки!

– Просто не трогайте меня. Не надо заступаться, не надо вообще поднимать эту тему! Сама разберусь! – вскакивая с постели, сиреной вопит Ритка.

– Да че разбираться! Не всем быть балеринами. Прими себя такой, какая ты есть! Легче станет жить в разы! – невозмутимо отзывается Инга.

– А я не хочу принимать! Не хочу, ясно? – в глазах Ритки снова стоят слезы. – Удобно давать советы толстухе, когда у самой сорок четвертый размер, правда?

Прищуривается озлобленно.

– Причем тут мой размер! – пищит Вершинина. – Я к тому, что все мы разные. Худые и не очень. Ты – вот такая… с формами. Тоже мне конец света!

– Ты понятия не имеешь о том, как тяжело жить в таком весе! – отчаянно кричит Рита. – Когда душ, бассейн, аквапарк – целое испытание. Когда поход по магазинам – сплошное расстройство и стресс. Когда парень, который нравится, постоянно сравнивает тебя со свиньей!

– Стресс… Ты ж не одна такая, господи! Твоя беда в восприятии. Тебе полюбить себя нужно и смириться со своей конституцией.

– Я не намерена с ней мириться! – вспыхнув алым румянцем, заявляет Рита.

– А придется, если ты, конечно, не собираешься всю жизнь рыдать в подушку! Ну не быть тебе Дюймовочкой, Бобылыч! Не быть, понимаешь?

– Инга, лучше замолчи, – стреляю в нее негодующим взглядом, потому что этот ее эмоциональный монолог Бобылевой явно только навредит.

– Ну а что? Разве не так, Даш? Не так?

Ритка тем временем уже одевается. Свитер. Брюки. Сапоги…

– Рит, ну куда ты собралась на ночь глядя? – спрашиваю встревоженно.

Идти-то ей некуда однозначно.

– Да куда угодно! Лишь бы подальше от вас! – цедит она сквозь зубы.

– У тебя реакция пятилетнего ребенка! – бросает ей в спину Вершинина. – А Яковлев придурок. Нашла из-за кого раскисать!

– Рит, не уходи.

– Отстаньте от меня!

Громкий хлопок двери, и ядовитая тишина, повисшая в воздухе, пульсацией стучит в ушах.

– Ну и зачем ты снова ее обидела?

– Ага, то есть опять одна я виновата?! – переходит на ультразвук Инга.

– К чему были фразы про балерину и Дюймовочку? – смотрю на нее осуждающе.

– Ей девятнадцать, Арсеньева! Пора научиться адекватно воспринимать свое тело. Со всеми его жирными минусами!

– Не хочу тебя слушать!

Встаю, забираю пакет с картошкой, кастрюлю и нож. Отправляюсь на кухню, чтобы приготовить ужин. К счастью, там никого. Что, в общем-то, большая редкость…

Вздыхаю. Итак все не слава богу, а теперь еще и тут обстановка напряженная…

Ритка приходит поздно. Озябшая, продрогшая и не желающая с нами разговаривать.

Я все-таки отчитываю ее за то, что ушла в ночь без телефона. Мы ведь переживали за нее. Места себе не находили.

После минутного скандала выключаю ночник. Ссоримся мы не впервые, но приятного мало. Куда милее жить в мире, а не вот так, как сейчас…

Засыпаю тяжело и далеко не сразу, а в довершение ко всему, посреди ночи оживает мой телефон.

– Выруби его, Арсеньева! Еще рано вставать! – сонно возмущается Инга.

Конечно рано, второй час ночи. Выключаю звук и мутным взором смотрю на экран.

«Я клялся, ты прекрасна и чиста… А ты как ночь, как ад, как чернота»[8]8
  У. Шекспир Сонет 147.


[Закрыть].

Моргаю. Читаю еще раз.

Незнакомый номер, но я, пожалуй, догадываюсь, кому он принадлежит. К несчастью, знаю только одного любителя цитировать Шекспира при луне.

«Спишь, Арсеньева?»

Сердце предательски начинает стучать быстрее. Заходится как дурное. Бьется о ребра.

Ни за что не стану ему отвечать. Ни за что!

«С ним спишь, да?»

Злюсь. Какое его дело? И что вдруг случилось? Почему решил мне написать?

Как следует поразмыслить на эту тему не удается. Телефон начинает вибрировать, и я спешу сбросить вызов.

Первый, второй… А потом и третий.

Настырный.

«Ответь мне, Даша».

Нет… Не отвечу.

Ставлю авиарежим и дрожащими пальцами отправляю смартфон на тумбочку.

Как же надоело… Чувствовать эту глупую зависимость от него. Столько времени прошло, а я по-прежнему неравнодушна. Казалось бы, после всего, что он сделал… Ну не дура ли?

Уткнувшись носом в подушку, роняю слезы.

Все сам сломал и разрушил.

Растоптал. Убил. Уничтожил.

Ну что тебе еще от меня нужно? Что? Все ведь отдала подчистую. Осталась с растерзанным сердцем, искалеченной душой и испорченным телом, как выразился бы Сережа.

Промаявшись в постели до шести утра, встаю. Разбитая. Взъерошенная. Невыспавшаяся. Отправляюсь в душ, долго пытаюсь пробудиться. Возвращаюсь в наше крыло, набираю в чайник воды и ставлю его на плиту.

За окошком снова моросит мелкий дождь.

Вот уж точно… Хандра внутри, хандра снаружи.

– Даринка, доброе-бодрое! – раздается веселое над ухом.

– Привет, Герман, – кисло отзываюсь в ответ.

– А я тут оладушки испек! Чуешь, как удивительно ароматно пахнет? – деловито вскидывает указательный палец вверх.

Принюхиваюсь. И действительно. Вот оно оказывается, в чем дело…

– Сможешь Инге передать? – жестом циркача демонстрирует тарелку с вышеупомянутыми оладушками.

– А сам отдать не хочешь? – интересуюсь с надеждой.

Краснеет по самые уши.

– Не могу, – признается он честно и начинает при этом часто-часто дышать.

– Ладно-ладно, спокойно, – забираю тарелку и поглаживаю его по плечу. – Не нервничай, Гера, я передам.

Еще приступа очередного не хватало. Итак напугал меня тогда в танцевальном зале.

– Вот еще банка гостовской сгущенки! С ней вкуснее, я пробовал! – на полном серьезе уверяет он.

Улыбаюсь. Качаю головой и принимаю гостинцы для Вершининой.

– Чайник выключи, пожалуйста, – прошу, уже по пути в комнату.

Коленкой толкаю дверь и вхожу. Одетая Ритка с остервенением дерет волосы у зеркала. Инга, кутаясь в покрывало, трет глаза. Никто не желает первым прервать неуютное молчание, и это… несколько нервирует.

«Инге от Германа» – пишу на листочке ручкой. Ставлю тарелку с оладьями на середину стола и возвращаюсь на кухню за чайником.

Тягостная атмосфера давит и к общему завтраку не располагает. Наспех закинув в себя бутерброд, одеваюсь.

– Левицкий, в чем подвох? Там крысиный яд? – кричит Инга на весь этаж, когда я покидаю коридор.

Глупая… Очевидных вещей не замечает. Влюблен Герман по самые помидоры.

Спускаюсь по ступенькам, накидываю капюшон и по привычке здороваюсь с Фюрером. Комендантша традиционно молчит, уставившись в говорящий ящик. Мне кажется, даже если начнется атомная война, от утренних новостей ее эта мелочь не отвлечет…

Застегиваю куртку до самой шеи и, лавируя меж луж, бреду к остановке. Там уже собралась внушительная толпа. Замечаю Бобылеву, стоящую чуть поодаль. Порываюсь двинуться к ней, чтобы извиниться за вчерашнее, но подошедший автобус, увы, не позволяет этого сделать. Точнее бушующие волны студентов, отчаянно стремящихся в него попасть. Они разводят нас с Риткой в противоположные концы этого самого автобуса, и добраться друг до друга становится нереально.

Прислонившись к окну, достаю телефон. Почему-то лишь сейчас отважившись отключить авиарежим.

Наблюдаю за тем, как появляется сеть.

Страшно. Тревожно. Волнительно.

Дергаясь и нервничая, жду какого-то апокалипсиса. Но все относительно спокойно. Приходит уведомление о пропущенном вызове. И одно короткое сообщение.

 
«Навсегда расстаемся с тобой, дружок…
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него, а потом сотри…»
 

Лирика Бродского, которого я так люблю.

И отчего-то на душе становится тягостно-горько. Лучше бы вообще не открывала сообщение. Совсем настроение испортилось…

Зачем Ян прислал эти стихи? Что хочет этим сказать?

Почему Бродский? Помнит?

Поднимаю голову. Что остановку свою проехала соображаю не сразу. Встрепенувшись, выпрыгиваю из салона на ближайшей и плетусь в сторону академии. Благо, не так уж далеко до нее отсюда пешком.

Так сперва мне кажется. Однако полчаса спустя я понимаю, как сильно заблуждалась… Долго добираюсь. Опаздываю.

Вереница опоздавших шумно движется вперед. Я примыкаю к хвосту, стаскиваю шапку с наэлектризовавшихся волос, почесываю лоб и торопливо вскидываю руку, бегло взглянув на часы.

Не успела вовремя, черт возьми!

Пара уже идет. Семинар.

– Вот она! Постойте-ка, девушка!

Поворачиваю голову. Ко мне обращается охранник.

– Да, вы! – громко кричит он.

Прикладываю карточку, прохожу через турникет.

– Доброе утро, – произношу взволнованно, только сейчас заметив перепуганную Ингу, многозначительно стреляющую в меня глазами.

– В пятницу вечером были на парковке? – осведомляется высокий, рослый мужчина в костюме.

– Да.

– Соответственно и драку видели? – прокручивает на мониторе видеозапись.

– Эта девушка точно там была, – подтверждает преподаватель. Та самая женщина, которая предлагала вызвать скорую помощь.

– Елена Петровна, минутку. Так вы видели драку? – снова повторяет свой вопрос начальник охраны. Так написано на бейдже.

– Видела, – сразу признаюсь я честно.

– Курс?

– Первый, – отвечаю севшим голосом.

– Студенческий, будьте добры.

Покорно достаю и открываю билет.

– Давайте пройдем в деканат, – забирает его и кивает в сторону лестницы.

– Это что же делается, Дмитрий Леонидович? Я, конечно, все понимаю, но толпой на одного… А если в следующий раз эти отморозки нападут на кого-то из нас? – тихо возмущается преподаватель, пока мы поднимаемся по ступенькам. – В сентябре Верестов в реанимацию попал, за ним Старшинов, теперь ситуация повторяется. А если проверка?

– Послушайте, а можно мы пойдем на семинар? Ну не поделили что-то парни, откуда нам знать из-за чего весь сыр-бор? Сегодня дерутся, завтра братаются, – воркуя, вклинивается в их диалог Инга.

– Заходите, – игнорирует зарождающуюся истерику бугай.

– Блин, нам правда нужно идти, – ноет Инга.

– Павел Артемьевич у себя? – интересуется начальник охраны у миловидной брюнетки, работающей за компьютером.

– Все отрицай. Никого и ничего не знаешь, сами разберутся, – вкрадчиво шепчет мне на ухо Инга.

Я же вообще ничего не понимаю.

Заходим в кабинет, где нам предлагают присесть.

– Павел Артемьевич, по поводу пятничного инцидента, – сообщает Дмитрий Леонидович.

Вытираю взмокшие от волнения ладони о джинсы и поднимаю глаза на декана нашего факультета. С ним я встречалась лишь единожды. Мне нужна была его подпись.

– Да, слушаю вас…

Сначала о произошедшем рассказывает Елена Петровна, после чего свои пять копеек вставляет охранник. Последний указывает на Ингу, уверяя, что именно она позвала его на улицу.

– Кто из студентов присутствовал на парковке?

– Да не знаю я их. Не знаю, ясно?

– Судя по записи видеокамер, вы покинули здание университета вместе с тем, на кого впоследствии напали.

– Да… с однокурсником, – нехотя подтверждает Инга. – Там было много парней. Они развязали драку, я испугалась. Начала кричать. Побежала к охраннику.

– Как фамилия однокурсника?

– А вдруг он не хочет, чтобы…

– Фамилия, Инга Викторовна! – с нажимом произносит Дмитрий.

– Абрамов, – выдыхает подруга. – Управленец.

– Это тот новенький, который сломал руку Каримову?

– Да, он.

– Давайте пригласим Абрамова и кураторов обеих групп, – предлагает декан, забирая у Дмитрия студенческий Вершининой. – Кто у вас? Олег Евгеньевич?

Киваю.

– А там Аскеров получается, – размышляет вслух, листая номера в смартфоне.

Пока он разговаривает по телефону, охранник сетует на разбитый фонарь. Инга трясущимися пальцами теребит молнию своей меховой жилетки, а я жду того момента, когда в эти двери войдет Ян.

– Ну что имеем. Абрамов на занятия не пришел…

– Вооот! – вскакивает со стула Елена Петровна. – Он живой вообще? Там, между прочим, очень серьезные травмы были.

– Как это не пришел? – спрашиваю, ощущая, как страх мерзкими щупальцами сковывает горло.

В кабинете появляется наш куратор. Следом за ним и тот самый Аскеров, куратор управленцев.

– Доброе утро, Олег Евгеньевич, Игорь Владимирович. Если оно доброе конечно, – с сомнением добавляет декан.

– Дарина, тебе плохо? Ты бледная до невозможного, – мужчина обеспокоенно всматривается в мое лицо.

– Все нормально.

– Пытаемся выяснить, кто из наших студентов причастен к произошедшему на парковке.

– Может это вовсе не студенты были, – зачем-то путает их Инга.

– А кто же это был по-вашему?

– Да мало ли кто! – нервно улыбается она. – Залетные прохожие.

– Вздор, – качает головой Елена Петровна.

– Так значит мои девчонки что-то видели? – проясняет ситуацию Олег Евгеньевич.

– Да.

– Удалось выяснить, что там с Абрамовым?

– Пока на связь не выходит, – пожимает плечами куратор другой группы.

– Звоните матери, отцу! – строго командует декан. – Вдруг с ним и правда… что-то случилось.

Его слова падают на грудь бетонной плитой.

Вспоминаю его состояние.

Почему я не подумала об этом? Почему не ответила на его звонок? Почему…

– Вообще, это форменное безобразие! Я теперь боюсь идти на парковку. Где это видано, на территории академии и такое! А если этот парень не дай бог…

– Давайте до выяснения обстоятельств не будем нагнетать! – не дает ей закончить Аскеров.

– Девушки, знакомы ли вы с теми, кто напал на вашего однокурсника?

– Нет, не знакомы, – торопится с ответом Инга.

– Вы уверены?

– Господи, да там такая суета была! К тому же, куртки, шапки, капюшоны, вы же сами видели! – тараторит она без умолку.

– Вы должны понимать, что есть видеозапись, и личности каждого из присутствующих будут устанавливаться по косвенным признакам.

– Вот и устанавливайте личности, мы-то тут причем! – психует она. – Не знаю их. Точно не знаю.

– Я могу назвать фамилии тех, кто там был… – прерываю спектакль, который она зачем-то разыгрывает.

– Вот это разговор, – Дмитрий Леонидович пододвигает стул ближе, а Вершинина крутит пальцем у виска.

Плевать. Я молчать не стану.

* * *

– Зачем ты это сделала? – верещит Инга со слезами на глазах.

Мы направляемся к аудитории. По очереди набираем номер Абрамова, но абонент по-прежнему недоступен.

– Ты собиралась покрывать их? Серьезно? – резко останавливаюсь.

– Они бы сами прекрасно без нас разобрались! Зачем ты назвала фамилии?! – возмущается, топая от досады ногой.

– Елена Петровна права. Верестов, Старшинов, Ян. Завтра кто-нибудь еще. Об этом ты не подумала?

– Ты считаешь, тот же Ян спасибо тебе, что ли, скажет? – звонко кричит она. – А эти? Они ж вообще нас в порошок сотрут! Нам учиться здесь! Забыла?

– Инга, я тебя не понимаю…

– Даш, да ты же самая настоящая стукачка. Сечешь? Вот что нам теперь делать? Что? – тяжело дыша, мечется в панике.

– Стукачка, значит, – прищуриваюсь. – А тебя-то как назвать? Сидела, нарочно шайку Каримова выгораживала.

Качает головой и шумно вздыхает.

– Ну и чего ты молчишь?

– Я о нашем будущем думала! Пасюков видел, что нас заводят в деканат. Хана нам обеим! Ясно? – начинает плакать.

Присаживаюсь, чтобы завязать шнурки.

– Ритка права, ты вечно лезешь на рожон!

– Уж лучше так, чем переобуваться на ходу.

– Ну конечно! Смелая, да? – произносит насмешливо.

– Не двуличная уж точно, – встаю, выпрямляясь.

– И ладно бы только себя подставляла, так нет… всех за собой паровозом тащишь! – выплевывает гневно и, резко крутанувшись, уходит, оставляя меня одну посреди пустынного коридора…