Текст книги "Аритмия (СИ)"

Автор книги: Анна Джолос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)

Тупые общие фразы. Терпеть их не могу, но зачем-то говорю.

Первые тяжелые капли дождя падают на землю. Отбивают ритмичную дробь по гладкой поверхности асфальта. А мы все стоим. До тех пор, пока раскат грома не разрезает затянутое черными тучами небо.

– Извините, – Дарина отстраняется и смущенно опускает глаза.

– Поехали, пока в меня херова молния не шарахнула. Я ее до смерти боюсь… – признаюсь зачем-то.

Кивает, и мы быстрыми шагами направляемся к парковке, расположенной слева от здания. Наблюдать за развернувшейся непогодой из машины куда приятнее…

– На ближайшей остановке высадите, пожалуйста, – лепечет, принимая из моих рук салфетки.

Сто лет в бардачке лежали. Пригодились, спасибо Марьяне.

– Давай без этих твоих финтов. Я устал и хочу жрать. Поужинаем где-нибудь в ресторане, расскажешь, о чем хотела поговорить, и я отвезу тебя в общежитие.

– Не пойду в ресторан, – упрямится.

– Тогда в штаб, но ты готовишь и первое и второе, – сразу выдвигаю свои условия.

– Хорошо, – соглашается и даже не спорит.

Штаб – это квартира сына. Там мы с ней регулярно собирались для того, чтобы обсудить грядущие заседания. Как я понял, девчонка чувствует себя безопасно в этой его мрачной конуре. С каким-то особым трепетом относится к логову Яна. Полагаю, причина в бабских заморочках. Воспоминания и прочая сопливая ересь…

– А плов умеешь мутить? – интересуюсь, выезжая с парковки.

– Умею, – отзывается тихо.

– Тогда мне нужен и борщ, и соус, и плов.

Вижу, как дергается уголок ее губ.

Нет, ну а что… С домашней едой ничто не сравнится, а у нее недурно получается. В прошлый раз я приговорил кастрюлю борща за сутки.

Сигналю долбокряку, тупящему на перекрестке. По лобовому вода стеной. Дворники работают на полную мощность, но еле справляются. На улице самый настоящий апокалипсис развернулся. Льет, словно из ведра.

– Как прошла ваша встреча с сыном? – спрашивает робко.

– Я был паинькой. Обещал же тебе, – пожимаю плечом.

– У него… все хорошо? – смотрит на дорогу и, почувствовав мой пристальный взгляд, краснеет.

Впервые сама подняла эту тему со времен нашего скандала…

Дело в том, что в день оглашения судьей решения относительно дальнейшей судьбы Яна, у нас с Дариной состоялся непростой разговор, в ходе которого она узнала всю правду о состоянии моего сына. О том, что он не совсем здоров. О том, что с детства периодически посещает врача и порой нуждается в приеме определенных препаратов.

Приняв услышанное, Дарина выдала то, чего я никак не ожидал. Точнее я полагал, что у нее не хватит храбрости на то, чтобы озвучить нечто подобное. (Вот, кстати, в тот момент невольно и проникся к девчонке уважением, хотя выбесила своими нравоучениями знатно. Вылила на меня экспрессивным монологом свою правду-матку. Растоптала морально, чего давно уже никто делать не смел).

Опять анализирую…

Если коротко, в открытую заявила, что адвокат я блестящий, а вот отец из меня – дерьмо. Я, собственно, и без нее знал об этом, но спокойно выслушать соплячку, порицающую меня за то, что не поддержал сына после произошедшей в семье трагедии, не смог. Наорал на нее в ответ и жестко осадил. Потому что последние, сказанные ею фразы, в одну секунду прожгли внутренности уродливыми, жалящими язвами.

«Хотите знать, что я думаю? Его душевная болезнь – ваша заслуга. Мало того, что вы бессовестно переложили на Яна вину за смерть Алисы, так еще и заставили принять ее и жить с ней».

А хотите знать, что думаю я? Неприятно, однако, когда тебя тычут носом в собственное дерьмо.

– Почему твоего брата не было в суде? – жду, когда на светофоре загорится зеленый.

– Леша не смог прийти.

– Ну еще бы… – ухмыляюсь. – А что же родители?

С Арсеньевой я работаю довольно продолжительный отрезок времени, а об этих ущербных ни слова не слышал.

– Они в Новосибирске, – отворачивается к окну.

– Почему там не осталась? Зачем ломанулась в Питер? – давлю, пока стены крепости ослабли.

– Можно мы не будем об этом говорить?

– Ты поддерживаешь с ними связь? – не отстаю, хотя видно, что обсуждать свои отношения с этими упырями она и впрямь не намерена.

– Нет.

И слава Всевышнему. Мне еще тогда, три года назад, показалось, что семейство у нее конченое. Внешняя картинка не всегда соответствует содержанию.

Разве возьмут порядочные родители бабло за «моральный ущерб»?

Вопрос чисто риторический…

Глава 58. Откровенный разговор

Игорь Абрамов

– Игорь Владимирович, готово! – доносится до меня звонкий голос девчонки. – Я тут на кухне накрою, ладно?

Отодвигаю бумажки, снимаю очки и, потирая переносицу, поднимаюсь со стула. Что б вы понимали, повод как следует набить желудок – единственная вещь, способная отвлечь меня от работы.

Иду на запахи. Аромат в квартире стоит убойный. Слюни текут как у некормленой псины, и никакая вытяжка тут не поможет. Чересчур развито обоняние, плюс слишком я падок на домашнюю стряпню…

Гостья суетится у плиты. Я устраиваюсь за столом и предвкушаю сытный ужин.

– Осторожно, очень горячо, – заботливо предупреждает она, пододвигая ко мне тарелку с борщом.

– Не понял, а ты? – хмуро взираю на сервировку.

– Я не буду, – подает нарезанный на дощечке хлеб и сметану в соуснике.

– Почему?

– Не хочу.

– Ну вот еще, у нас был уговор, – напоминаю ей, коль память короткая.

– Игорь Владимирович…

– Села есть!

Взглядом приказываю, и она обреченно достает столовые приборы.

– Ишь че вздумала, рабыню Заура изображать? Или как там звали страдалицу эту…

– Изаура, – смеется, усаживаясь напротив.

Ну хоть настроение немного поднялось.

– Во-во. Марьяна вечно лобуду эту крутила. Крузы, Мэйсоны…

– Это другой сериал.

– Ой да по хер! – раздраженно отмахиваюсь и вдыхаю балдежный аромат поглубже в легкие.

Вот где рай-то! Наваристый борщец, с зеленушкой.

– Плов сейчас будете или позже?

– Конечно сейчас. Накладывай давай, да побольше.

Угукает и принимается исполнять мое желание.

Прищуриваюсь от удовольствия. Прикидываю, не сожрать ли еще одну порцию первого.

– Вот, – передо мной приземляется вожделенный плов. Длиннозерный рис, много моркови, лука и мяса. Все как я люблю. Не скончаться бы от радости.

– Неплохо, – оглашаю вердикт. – Соли не хватает.

– Так добавьте, – передает мне солонку.

Без стеснения самозабвенно предаюсь одному из семи смертных грехов – чревоугодию, в то время как сидящая напротив Арсеньева поклевывает свою богичную стряпню точно птичка.

– Ну и тошнотик, – подмечаю неодобрительно.

– Да просто нет аппетита. Перенервничала, наверное, – тихо произносит, елозя ложкой в борще.

– Успокаивайся. Никто из них тебя не тронет. Поняла меня? – голосом демонстрирую максимум уверенности. И она верит. Кивает.

– Те двое… Почему они пошли против Каримова? – наконец задает вопрос, мучивший ее с того самого момента, как она увидела их в зале.

– Потому что у них не было выбора.

Либо продолжать медленно подыхать в подвале дома, находящегося в непроходимом лесу, либо решиться на сотрудничество и обойтись малой кровью.

Парни предпочли второе. Запели в суде так, что Каримов охерел…

– А Руслан? Почему он в инвалидном кресле?

– Только не говори, что тебе жалко эту мразь, – презрительно фыркаю.

– И все-таки… Что с ним?

– Воспаление хитрости, – пожимаю плечом.

– Вы так считаете?

– Травмы, которые в пылу ярости нанес ему Ян, я про побои, – делаю на этом акцент, – были достаточно серьезными. Недаром обвинение давило на то, что сын собирался забить его до смерти.… Но, Дарин, сейчас в инвалидном кресле Руслан не нуждается, поверь. Уже даже кости все срослись, не то, что кишки…

Морщится, забирая грязную посуду.

– Цирк, да и только, – встаю, чтобы сварить нам кофе.

– Его ведь не посадят в тюрьму, да? Они будут оспаривать решение суда?

– Будут, но он по итогу все равно сядет, поверь.

– Что-нибудь придумают, откупятся, – предполагает, рассуждая вслух.

– Вряд ли что-то изменится. Слишком много людей пострадало по вине этого ублюдка.

– А как вам удалось их разыскать? – интересуется, не скрывая удивления и восторга.

– Секрет фирмы. Ты же сама признала, что я – крутой адвокат, – горделиво выпячиваю грудь.

– Признала…

– Даже отрок с тобой в этом вопросе согласится. Печально, что сам он не возжелал последовать моему примеру.

– Не получилось задавить авторитетом? – принимается мыть посуду вручную, хотя на кухне есть рабочая посудомоечная машина.

Хозяйка, блин, ни дать, ни взять.

– У Яна были все шансы построить успешную карьеру в сфере юриспруденции, но в последний момент он вдруг решил сменить учебное заведение. Теперь мне ясно почему, – сверлю ее обвиняющим взором.

– Не во мне причина. Просто у него душа к юрфаку не лежит, – на полном серьезе заявляет она. – Он у вас человек творческий.

– Тю… На одном творчестве далеко не уедешь и капусты не срубишь.

– Деньги – далеко не главное, – спорит, вытирая ладони о вафельное полотенце.

Держите меня семеро. Такие женщины еще водятся в нашем меркантильном мире?

– Ян очень талантливый. Жаль, что вы не придаете этому значения.

– Мужик должен иметь достойную профессию.

– Есть множество таких, в которых он мог бы применить свой талант.

– Ерунда, – раздраженно отмахиваюсь. – Вам-то, бабам, такая хрень кажется дико романтичной. Ты, кстати, если не лень, разбери бардак в его мастерской.

– Не уверена, что хочу, – отчего-то упрямится и краснеет.

– А чего нет? – нахожу ее реакцию довольно забавной.

– Вряд ли это – хорошая идея, – произносит она уклончиво.

Ай-да Ян! Гаденыш… Видать с искусства начали, а постелью закончили. Ее пылающие щеки тому подтверждение.

– Как вообще тебя угораздило связаться с моим мерзавцем? – подпираю подбородок ладонью. – Что привлекло? Внешние данные, то бишь мои гены, в расчет не берем.

– Не знаю, – разглядывает пол под ногами. – В нем удивительно сочетаются несочетаемые вещи. Вот только восхищение в секунду может смениться острым разочарованием.

– И чем восхищалась? – любопытничаю совсем уж по-бабски.

– Независимостью. Прямолинейностью. Смелостью, – принимается петь дифирамбы.

– Это не смелость, а бравада, замешанная на вседозволенности и гипертрофированной уверенности в себе, – фыркаю насмешливо.

Она вдруг вскидывает на меня взгляд, от которого, клянусь, самые настоящие мурашки по телу разбегаются.

– Ваш сын, невзирая на пережитый в детстве кошмар, бросился в огонь спасать мальчика. Это, по-вашему, не смелость?

Что еще за чушь?

– Это было в Питере, во время прогулки нашей группы по Невскому проспекту. Квартира полыхала, ребенок был дома один. Если бы Ян не вытащил его оттуда, выбравшись в окно…

В памяти всплывают брошенные в пьяном бреду слова:

«Ты должен был спасти ее, чертов кусок дерьма. Хоть что-то стоящее мог сделать в своей жизни!»

– Господи, да вы представьте, как страшно ему было? Страшно снова не успеть.

Перед глазами стоит картинка двенадцатилетней давности. Восьмилетний Ян сидит на снегу. Стискивает бездыханное тело Алисы и просит ее вернуться.

Потираю виски, сжимаю челюсти до скрежета зубов.

– Вот видите… Что вообще вы знаете о нем? О его жизни?

Реагирую не сразу. И не так, как надо бы.

– Я знаю достаточно. Я был в курсе всего. Думаешь, не горжусь его победами в спорте, в учебе?

Немыслимо.

Это что сейчас происходит? Оправдываюсь?

– Это все не то… Я о том, что творилось у него вот здесь, – прикладывает ладонь к груди.

Между нами повисает напряженная пауза.

Крыть мне нечем.

Где-то там, глубоко внутри, на секунду восстала из пепла совесть.

– Я вот рискнула туда пробраться, но обожглась. Инициатива не всегда уместна и, как говорят, наказуема… – первой прерывает затянувшееся молчание.

– Скажи, Дарин, твое отношение к моему сыну изменилось, после того, как ты узнала некоторые… подробности его биографии?

– Нет, – ни секунды не раздумывает над ответом.

– Тогда что происходит?

– Дело не в его душевной болезни…

– Я, кстати, отнес ему твои книжки. Те, которые ты напрасно таскала в СИЗО.

– Уже неважно.

Не слепой. Еще как важно, причем для обоих.

– Отпрыск доволен, просил передать спасибо и страстный поцелуй. Иди сюда, передавать буду, – тяну к ней свои загребущие лапы, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

– Игорь Владимирович! – пищит, уворачиваясь. – Лжете и не краснеете. Я отлично знаю Яна и поведение, которое вы описываете, для него нетипично.

Перегнул похоже. Раскусила.

– Торкает его от тебя не по-детски, – взъерошиваю волосы на ее макушке. – По-моему, это очевидно.

– По-моему, все его действия говорят об обратном, – начинает злиться.

– Много ты понимаешь, глупая. Навестишь его? Я договорюсь с врачом.

– Нет, – решительно противится она. – Я к нему больше ни ногой. Конец значит конец, и давайте не будем обсуждать это.

Конец. Уж не мой ли придурок из лучших побуждений так решил?

– Видела бы ты его бритую голову, – не могу не поделиться.

– Это шутка? – моментом меняется в лице.

– Вот и я говорю, дебилоид. На уголовника не канает, но выглядит это странно. Я привык уже к его патлам, а тут нате, здрасьте.

Неопределенно ведет плечом и вскидывает бровь. Небось даже представить подобного не может. Ян Кучерян и без кудрей. Моветон.

– У тебя ко мне был разговор, – напоминаю, разливая кофе по чашкам. – Сядь.

– Это касается одной женщины, которую поместили в наш центр, – взволнованно вздыхает.

– Ты про этот ваш дом престарелых? – шарюсь на полках в поисках пиалы с конфетами. Сам их не жру, но девчонка вроде как любит сладости.

– Да.

– Выкладывай.

– Филатова Мария Сергеевна – наш новый постоялец и бабушка моего преподавателя. Еще до новогодних праздников он увидел меня в центре и попросил повнимательнее за ней приглядывать.

– За бабло? – прищуриваюсь.

– Деньги предлагал, но я отказалась.

– И почему я не удивлен, – бормочу, усмехнувшись.

– Мне за мою работу платят зарплату и в чужих деньгах я не нуждаюсь, – тоном дюже правильной училки поясняет она.

– Похвально…

– Так вот, Денис Андреевич… он… Мы… – стопорится как заевшая кассета.

– Говори уже как есть, – вижу, что по какой-то причине жмется.

– Он пытался за мной ухаживать. Когда узнал о том, что Ян не появится на занятиях, стал чересчур настойчивым. Я бы даже сказала, назойливым. Цветы, подарки, сообщения, звонки… – смущаясь, повествует она.

– Тааак и… – многозначительно вскидываю бровь. – Поговорить с ним, чтобы отвалил?

– Нет, я сама с этим разобралась. Вот только… недавно начали происходить странности. Марии Сергеевне стало хуже. Она слегла, на глазах угасает.

– И?

– И это резкое ухудшение состояния здоровья меня озадачило, – встает и принимается расхаживать по кухне. – С неделю назад я заметила, что Денис Андреевич забирает мою коллегу Жанну после работы. В руках у нее были цветы. Это показалось мне странным, ведь еще совсем недавно он пытался убедить меня в искренности своих чувств.

– Не мельтеши, Шерлок. Сядь, – повторяю свою просьбу.

– Игорь Владимирович, у меня есть подозрение насчет таблеток, которыми пичкают Марию Сергеевну. Вот, я стащила немножко, – она достает из кармана несколько капсул. – Сможете выяснить, что это?

Ну дает…

– Смогу.

– Понимаете, если опустить детали, Филатову давно должны были забрать домой. Ее внук все ремонтом прикрывался, но я как-то с самого начала ему не поверила. Разве можно ремонта ради сдать родного человека в геронтологический центр?

Вот наивная. Можно просто так сдать, если под ногами мешается.

– Дай угадаю. Думаешь, этот Денис хочет, чтобы бабушка отъехала? – наблюдаю за тем, как она, нервничая, делает глоток нелюбимого кофе. Нелюбимого, потому что неженка кривится. – Конфету взяла.

Дарина замирает и растерянно хлопает ресницами.

– Что?

– Ничего, – тут же прячет взгляд, но требование выполняет. – Игорь Владимирович, я боюсь за Филатову. Вдруг с ней что-нибудь случится?

Искренне переживает. И это для меня парадокс, речь ведь идет о чужом человеке…

– С твоих слов картина вырисовывается следующая: гражданин Д. поместил гражданку М. в стардом. Забирать ее он явно не планировал. Через тебя, свою студентку, попытался реализовать хитрожопый план, но ни хрена не вышло. Переключился на эту вашу гражданку Ж. Я все верно излагаю? – уточняю на всякий пожарный.

– Верно, – кивает она.

– Подозреваю, что конечной целью гражданина Д. является квартира…

– Игорь Владимирович, да бог с ней с квартирой, нельзя ли как можно быстрее разобраться с таблетками? Пожалуйста!

– Тогда с тебя пирожки в субботу. Капуста, картошка, мясо, – выдаю невозмутимо. В шутку естественно, но она принимает дурацкий торг за чистую монету.

– Да напеку я вам что угодно! – обещает, всплескивая руками.

– Заметано, – помещаю колеса в маленький спецпакет, таскать которые повсюду стало нездоровой привычкой. – Мне нужны данные этой старухи. Дата рождения, копия паспорта или фотография. Заодно пробью по своим каналам, нет ли там мутки с завещанием.

– Спасибо, достану через Ленку уже сегодня.

– Пока не за что. Утром займусь, у меня как раз до одиннадцати окно.

– Я вот только не знаю, если наша версия – правда, то как же Мария Сергеевна ее воспримет? Как отреагирует?

– А ты сама, что бы предпочла? Быть в неведении или узнать истину?

– Второе конечно, – выбирает, не мешкая.

– Ну вот ты и ответила на свой вопрос. Правду бабуленция примет и переварит. И раз уже мы подняли эту тему, сообщу тебе кое-что…

– Что такое? – ее голос дрожит. Будто предчувствует, что новость будет малоприятной (хотя это с какой стороны посмотреть).

– Дарин, это сугубо личное, но я все-таки скажу, – подаюсь корпусом вперед и сцепив руки в замок, внимательно смотрю на девчонку. – Как понимаешь, тесная работа с тобой обязала меня навести о тебе кое-какие справки…

– Говорите, пожалуйста, – испуганно замирает и задерживает дыхание, как будто в ледяную прорубь нырять собралась.

Может и нельзя вот так сразу обрушивать подобную информацию на человека, едва оправившегося от стресса, но я решаюсь взять на себя эту ответственность…

Глава 59. Высокие папские отношения

Дарина

Декабрь. Волейбольная арена спорткомплекса «Динамо». Трибуны взрываются сумасшедшим ревом. Свист, ор. Аж уши закладывает.

Матч завершается дружеским рукопожатием. Победа досталась нам непросто, так что надо отдать должное соперникам: девчонки отыграли достойно. Вымотали нас по полной…

Покончив с формальностями, образуем плотное кольцо, обнимаемся, прыгаем и скандируем кричалку.

Как же здорово быть частью того, что дорого сердцу! За последний год я поняла это как никогда четко. Впрочем как и то, что хочу продолжать серьезно и профессионально заниматься волейболом.

Та-дам!

Вот уже на протяжении семи месяцев я официально состою в самом известном женском волейбольном клубе страны, чем страшно горжусь.

Есть, конечно, свои трудности. Практически все дни недели расписаны с утра до ночи, ведь я учусь и до сих пор иногда беру смены в геронтологическом центре. Однако теперь изменилось вот что: вне всяких сомнений, спорт стоит во главе угла. Игры и тренировки отнимают много времени. Я устаю, но мне нравится.

Уже не представляю, как может быть иначе. И все реже вспоминаю прошлую весну. Тогда мне казалось, что белая полоса никогда не сменит черную. Но я ошибалась.

Бесконечный марафон двадцать четыре на семь не позволяет раскисать. Не дает возможности жалеть себя, попрекать судьбу, страдать и бесконечно рефлексировать.

Это мой спасательный круг, моя маленькая вселенная и, наверное, самый эффективный способ доказать себе, что несмотря ни на что, жизнь продолжается. Минута за минутой. День за днем. Месяц за месяцем…

– Да-ша…

– Привет, Савка! – принимаюсь щекотать мальчишку, и тот, мотыляя ногами, заходится заразительным хохотом.

– Ну все, тихо, – ворчит весь из себя такой серьезный дядя Игорь, держащий его на руках. – Савелий, мать твою, хватит!

На что в ответ получает от мелкого щипок за нос.

Вы бы видели его лицо! Та еще картина.

– Не выражайтесь при ребенке, – одергиваю его я.

– Кончайте дуреть.

– Дашка, это было супер-пупер! – верещит подоспевшая Вершинина, чмокая меня в щеку. – Видишь, я пришла, как и обещала.

– Спасибо, – сдержанно улыбаюсь, глядя на то, как она стреляет глазами и кокетливо откидывает волосы назад.

А вырядилась… Юбка такой длины в минус двадцать – верх глупости.

– Еле выбралась к тебе из Останкино. Там, между прочим, в центре знаешь какие пробки!

Можно подумать, ты тут из-за меня! Ну-ну…

– Игааа! – радуется Савка.

– Ин-га, – безуспешно поправляет его она. Уж очень прозвище «Яга» ее напрягает.

– Игааа! – вторит мальчишка, и я, глядя на раздосадованную подругу, не в силах сдержать смешок.

– Мы с болельщиком пойдем откапывать машину, – сообщает Абрамов-старший, коротко, но ласково прикоснувшись к моему плечу. – Ждем тебя там, не задерживайся.

– Хорошо, я быстро, – корчу страшную рожицу и пытаюсь в шутку куснуть Савку за ручку.

Тот визжит, смеется и цепляется за шею своего спасителя. Любит, когда я изображаю чудище.

– Блииин, какой мужик! – томно вздыхает Инга, глядя вслед Игорю Владимировичу, упакованному в дорогой, стильный костюм.

– Перестань на него пялиться, – толкаю ее локтем в бок.

– Зараза, так откровенно меня игнорит, – складывает руки перед собой и обиженно поджимает губы.

– Неудивительно, – фыркаю я. – Он уже порядком устал от этих твоих выкрутасов.

– А я что? – активно косит под дурочку.

– Тебе пора успокоиться, – советую, снимая наколенник. – Игорь Владимирович уже на грани. Отгребешь скоро по полной.

– Так я того и жду, – подмигивает мне она, когда я выпрямляюсь во весь рост. – Пусть уже выпустит пар, нельзя копить эмоции в себе. Ему необходима разрядка. Я готова помочь.

– Инга… – закатываю глаза.

Она неисправима.

– Ну запала я на него, что могу поделать?! – беспомощно всплескивает руками.

Нет, знаете, сперва этот ее нездоровый интерес к Абрамову-старшему вызывал лишь снисходительную улыбку, однако сейчас мне начинает казаться, что Вершинина спятила. Время идет, но ничего не меняется. Она продолжает эту свою опасную игру, испытывая его нервную систему на прочность.

Меня, честно говоря, обескураживает ее поведение. Такое способна выдать порой, что хоть стой, хоть падай. Границ не признает, сигнала стоп – в упор не замечает. Прет как танк, и это по-настоящему пугает. Как и нежелание нашей известной телеведущей переключиться на кого-то другого.

– Сегодня соблазнять его буду, – решительно сообщает она, с трудом поспевая за мной на своих высоченных каблучищах.

– Нарвешься на очередную грубость, – предупреждаю я.

Церемониться с ней он точно не будет.

– Ничего, закаленная. Здрасти, – бросает девчонкам, когда заходим в раздевалку.

– Ты бы уже угомонилась, – советую, доставая спортивную сумку из своего шкафчика.

– Угомонюсь, когда Игореша проснется со мной утром в одной постели, – обольстительно улыбается.

– Ну хватит.

– Че такого-то? Это у тебя с ним высокие папские отношения, а я его в иной плоскости рассматриваю, исключительно как сексуальный объект.

Мама дорогая… Я прям не могу!

– Вот что ему мешает со мной замутить? – падает на скамейку, закидывает голову назад и задумчиво пялится в потолок.

– Даже не знаю, может, значительная разница в возрасте? – это даже не жирный намек с моей стороны. Я прямым текстом проблему обозначаю.

– Божечки-ежечки, Даш, не будь такой занудой! – беззаботно отмахивается.

– Ему сорок два, – напоминаю на всякий случай.

– И че? – прилетает невозмутимое в ответ. – Он отлично сохранился и телом, и покерфэйсом.

– Двадцать два года разницы, Вершинина! – наклоняюсь и костяшками пальцев постукиваю ее по лбу. – Ты ему в дочери годишься.

– Джэйсон Стэтхэм и Рози Хантингтон-Уайтли, Майкл Дуглас и Кэтрин Зета-Джонс, Леонардо Ди Каприо и Камила Морроне. Дональд и Меланья Трамп. Мне продолжать?

Вздыхаю. Бесполезно пытаться что-то втемяшить в эту дурную голову.

– Короче, я в душ, минут на пять, – сбегаю, прихватив с собой полотенце.

Задвигаю шпингалет и включаю воду.

Тяжело слушать откровения Инги, я ведь действительно настолько привыкла воспринимать Абрамова-старшего по-отечески, что на вот эти вот вылетающие из ее рта глупости, иначе как возмущением реагировать не могу.

«Это у тебя с ним высокие папские отношения, а я его в иной плоскости рассматриваю, исключительно как сексуальный объект».

Н-да… Совсем уже ку-ку!

Скребу губкой тело и размышляю.

Ладно, если абстрагироваться, то признаю: Абрамов-старший – мужчина видный, но елки-палки… Двадцать два года разницы – это реально слишком.

Целое поколение.

Пропасть!

Нет, я не в состоянии представить их союз, и дядя Игорь в этом вопросе со мной согласен.

Дядя Игорь…

Губы непроизвольно растягиваются в улыбку. Даже не заметила, как перешла на этот вариант обращения.

Вообще, как-то странно все вышло. Игорь Владимирович – человек очень своеобразный и тяжелый. Никогда бы не подумала, что мы с ним найдем какие-то точки соприкосновения, и уж тем более, не предполагала, что станем близко общаться.

Сказал бы мне это кто-нибудь четыре года назад, я бы рассмеялась этому кому-нибудь в лицо. Ведь самое первое знакомство у нас было то еще…

Уму непостижимо.

Даже не могу пояснить, в какой конкретно момент случилось это наше сближение. Как-то так само закрутилось. После бесконечной вереницы судов наша странная связь чудным образом окрепла. Началось все с борщей, а закончилось тем, что теперь мы иногда проводим время вместе. Допоздна засиживаемся за разговорами на кухне, обсуждаем случаи из судебной практики. Смотрим «Доктора Хауса» по телеку, поедая всякую вредную вкуснятину, и на пару развлекаем Савелия, вцепившегося в меня, что называется, намертво.

Лукавить не буду, сперва такое внимание со стороны взрослого мужчины очень пугало и озадачивало, но потом я расслабилась. Потому что вдруг отчетливо поняла – бояться мне абсолютно нечего. Как впрочем и искать подвох там, где его нет.

Все просто: Игорь Владимирович скучает по своей дочери. И я, совсем чужая девчонка, зачем-то ему нужна…

Зачем? Не берусь угадывать. Могу предположить, что его желание проявить подобие любви и заботы чем-то обосновано. Не знаю, как объяснить, но и я к нему по-своему прикипела. Отчего-то мне жутко льстит, что этот до чертиков сложный человек рядом со мной разительно преображается. Шутит, откровенничает, веселится. С посторонними людьми он совсем не такой. С ними он холоден, груб и достаточно резок.

– Даааш, – эхом вдоль стен разносится голос Вершининой.

– Чего? – выключаю кран и сдергиваю с вешалки махровое полотенце.

– Мож у Игоря кто-то появился? – спрашивает озабоченно.

И снова здравствуйте.

– Мне откуда известно? Его личную жизнь мы не обсуждаем, – шлепаю к выходу.

– А с женой что? – отходит от двери и пропускает меня в опустевшую раздевалку.

– Марьяна иногда приезжает в гости, – бросаю неопределенно.

– Зачем? Они же в разводе, – хмурит брови идеальной формы. – Только не говори, что там наблюдается потепление! Даш, а Даш?!

Со всей уверенностью могу сказать, что наблюдается.

– Инга, хватит на меня напирать! – переодеваясь, пищу недовольно. – Нас это ну совсем не касается.

– Ошибаешься! Еще как касается! Мужик-то мой! – заявляет она на полном серьезе.

Многозначительно на нее смотрю.

Че несет…

– Просто он пока не знает об этом, – добавляет, ухмыльнувшись.

– Ой дурнааая.

– Влюбленная, Дашка, влюбленная, – вздыхает, по-хулигански тиснув меня за грудь.