Текст книги "Аритмия (СИ)"
Автор книги: Анна Джолос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)
Глава 27. Вдребезги
Ян
Чебринский мне не понравился с первого взгляда. Страшный. Противный и гадкий. Крючковатые пальцы поправляют галстук, а затем обхватывают вилку.
Никак не нажрется.
Даже жует мерзко. С кривой ухмылкой на худощавой морде.
– Вот и сыну хочу дать самое лучшее образование, – расстилается перед ним папаша. – Вы ведь знаете, Борис Алексеевич, как важно в наше время получать знания там, где их могут подать наилучшим образом.
Старикашка кивает и обращает на меня свой внимательный взгляд.
– Ян продолжит нашу адвокатскую династию, – вещает донор.
Ну да конечно. Мечтай…
– Благо, все имеет для этого. Эрудирован, сообразителен, сдержан.
Какая реклама… Интересно, его самого не тошнит такие слова озвучивать относительно моей персоны?
– Победитель Всероссийской олимпиады по обществознанию и праву. Заключительный этап. Победитель МОШ. Участник конференции…
Ни хера себе он подготовился.
– Предполагаемые баллы ЕГЭ? – сухо интересуется профессор Мерзость, перебивая его разглагольствования.
– Не ниже девяноста пяти. Уже. Набирает, – влезает мать, и тут же получает от отца фирменный взгляд «закрой-свой-рот-женщина».
– Ну а сам-то отпрыск что нам скажет? – обращается ко мне старикашка. – Учиться в МГУ есть интерес?
– Есть, – равнодушно отзываюсь я.
– Но, судя по лицу, факультет тебя не особо устраивает.
– Еще не определился, – выдавливаю через силу.
– Не привлекает идея работать с законом?
– А смысл? Законы физики – единственные законы, которые работают в нашей стране.
Он давит улыбку и усмехается.
– И потом, если тратить все время на изучение законов, то когда ж их тогда нарушать?
– Поговори мне еще! – предупреждающе сверкает глазами отец.
– Перспектива стать юристом не так уж плоха, – вытирая рот салфеткой, убеждает меня его коллега-мышь.
– Да, только у меня и без того регулярные проблемы со сном, и карма загрязнена до предела.
– Ян.
– Погоди-погоди, Игорь. Ну такой у тебя парень интересный… Острый на язык, что, несомненно, плюс. А где ж ты все-таки учиться хочешь, дорогой? – не отстает Чебринский.
– Говорю же, еще не решил, – повторяю специально для тугодумов.
– Молодежь, – раздраженно отмахивается отец. – Наивно полагают, что у них вся жизнь впереди. А времени на раскачку нет. О своем будущем надо думать уже сейчас, Ян.
– Так может и дашь мне подумать самому? – не выдерживаю этот цирк.
– Решать в любом случае буду я, – заявляет Абрамов-старший.
– К моменту поступления в вуз мне будет девятнадцать лет, – на всякий случай напоминаю я ему.
Спасибо, что в гимназию отдали поздно. Продвинутый курс дошкольной подготовки задержал меня на год.
– И что? – смотрит на меня насмешливо. – Без моего слова и моих денег куда подашься?
– Ян, – мать цепляется за мою руку, когда я поднимаюсь из-за стола.
– Сядь, – снова гаркает донор.
Приказной тон. Уничтожающий взгляд.
– Так если ты решаешь, к чему здесь мое присутствие? – ухмыляюсь. – Я не девка, чтобы смотрины устраивать.
– Сядь, сказал…
– Я к себе, царь-батюшка. Пойду учить уголовный кодекс, – уходя, бросаю через плечо.
– Вот оно – поколение зэт, – причитает кто-то вслед.
Уже за пределами обеденного зала, позволяю себе смачно выругаться.
Херово сборище псевдоинтеллегенции. До рвотного рефлекса, честное слово.
Достаю трубку, включаю. Надо посмотреть отчет курьера. Девчонке должны были доставить цветы. Может хоть так не будет на меня обижаться…
Вообще я планировал провести этот вечер с ней. Однако свалить из дома не удалось. Есть у папаши свои рычаги давления, и не в моей ситуации усложнять себе жизнь.
Чертово яблоко горит слишком долго.
Бесит.
Мысли снова возвращаются к Даше. В последнее время слишком часто. Почти всегда. И это в какой-то степени даже пугает. Попахивает помешательством…
Аллилуйя!
Открываю сообщения. Вижу смс от курьера. Доставил букет домой.
Цветы, Абрамов!
А сколько выбирал, придурок…
Начинаю подниматься по лестнице и параллельно с этим открываю чат класса. Гулянка в «Сантафе» идет полным ходом и явно набирает обороты. Народ тусит, дурачится. Все как всегда.
Зачем-то шлют мне эту чушь и в личку.
Листаю фотографии вперемешку с видео, а потом резко останавливаюсь, едва не споткнувшись. Стискиваю челюсти до неприятного хруста. Увеличиваю снимок, смотрю на время выкладки.
Какого…
Недолго думая, спускаюсь вниз, захожу в кабинет отца и достаю из ящика второй брелок от его «Мерседеса». Направляюсь в холл. Срываю с вешалки пальто и быстрым шагом выхожу на улицу.
– Ян Игоревич, вас куда-то отвезти? – осведомляется водитель, стоящий у машины.
Сбегаю по ступенькам, одеваясь на ходу.
– Сам.
– А ваш отец в курсе?
– В курсе.
Сажусь в тачку и завожу мотор. Звоню Арсеньевой, потом набираю Беркутова. Слушаю бесконечные гудки, и в груди начинает разгораться злость.
Сидят там на пару!
Нетерпеливо постукиваю пальцами по рулю, ожидая пока охрана откроет ворота.
Чертов Рома!
Да и эта хороша! Как она там оказалась? Запретил ведь идти.
Три минуты по дороге нашего элитного поселка – и я уже выезжаю на МКАД.
Звоню еще раз. Беркутову. Но этот сученыш трубку так и не берет. То ли в блок меня слил после нашего разговора, то ли нарочно не отвечает.
Игрок херов.
Руки трясутся, мысли путаются паутиной.
Говорил же, не подходи к нему! Просил ведь держаться подальше!
Набираю Юнусова.
– Алло…
– Кэмэл, ты в «Сантафе»? – сразу перехожу к делу.
– Нет. Дома. Сдался мне этот ваш зоопарк.
– Ясно… Ладно, – сбрасываю.
Единственный адекват и не там, где мне надо.
Настырные сообщения продолжают брякать в вотсапе. Периодически гдядя на дорогу, листаю пальцем снимки.
Ёлка. Стол. Толпа. Где-то там в центре Даша. Опять же с Ромой.
Танцуют.
Танцуют, мать твою!
Протяжный гудок. Резко вскидываю глаза и поворачиваю руль вправо, чтобы избежать столкновения с несущимся на меня КАМАЗом.
Придурок конченый. Цветы… Свидание. Подарок купил.
Неужели не могла побыть дома в окружении своих предков? Сложно?
Одни и те же вопросы долбят мозг, а дерьмовое предчувствие все явственнее оседает давящей тенью на плечи.
Топлю по трассе, зная, что менты не остановят. Номера у отца блатные. Никто не рискнет…
Звоню Бондаренко.
– Абрамыч.
Непроизвольно дергаюсь. Музыка на всю. Помехи.
– Беркутова дай мне!
– Ян, я его не вижу… Он тут где-то поблизости, с Дашей твоей.
На секунду прикрываю глаза.
Колотит. Как же колотит…
Убью его. Назло мне это делает!
Швыряю телефон в сторону и прибавляю газу, не обращая внимания на стрелку, добравшуюся практически до максимума.
* * *
Уже у «Сантафе» пытаюсь взять себя в руки. Успокоиться. Выдохнуть. Остановить паранойю.
Сосчитав до десяти, открываю дверь «Мерса».
Сначала этот петух. Потом с девчонкой разберусь. Иначе придушу ее голыми руками. Танцевать с ним она вздумала!
Жму на кнопку брелока. Одергиваю полы пальто и медленно поднимаюсь по ступенькам, щурясь от снега, летящего прямо в морду.
Захожу внутрь, пересекаю холл и сразу направляюсь в зал, где и происходит беспонтовое предновогоднее веселье.
Окидываю внимательным взглядом всех присутствующих. Пацаны, сидящие за столом, что-то кричат мне. Машут. Я не реагирую.
Их нет. Обоих. ОБОИХ!
Двигаю к елке, но в меня внезапно врезается Бондарь.
– О, Яныч приехал! – тянет противным гундосым тоном.
– Где? – встряхиваю его как следует.
Видимо, по взгляду понимает, кого ищу. Беззаботно кивает назад.
– Были там.
Убираю его с дороги. Иду согласно заданному направлению.
Туалеты? Серьезно?
Сворачиваю в коридор.
– Беркут! – ору как ненормальный, и мой голос тут же разносится громким эхом.
Еще один поворот, а потом…
Застываю на месте. Ошарашено смотрю на этих двоих… Приглушенный свет, но я итак все вижу. Рома целует девчонку, прижимая к стене, и она… не сопротивляется.
В башке становится темно. Черная ядовитая ревность тугим жгутом сдавливает грудь. Режет кислотой глаза. Раздирает острыми когтями грудную клетку. Отравляет ядом вскипевшую кровь. Заполняя каждый сосуд.
Мат.
Не помню, как подошел к ним. Как схватил его. Отшвырнул к стене. Ударил с размаху. Не раз. И не два…
Завязывается драка. Борьба.
Пелена ярости затмевают разум. В висках стучит. Внутри все адовым огнем полыхает.
Девичий визг. Парни пытаются нас разнять. Шум. Голоса. Орущая музыка. Все сливается в жуткую какофонию звуков. Будто кто-то сломал радио и насильно принуждает слушать.
В себя прихожу только на улице.
На Нее так и не посмотрел. Не смог… Иначе не сдержался бы…
Приседаю. Пачкаю нетронутый девственный снег своей кровью. Ищу в кармане брелок онемевшими пальцами.
Кто-то из одноклассников зовет меня, трогает за плечо, но я резко сбрасываю руку. Встаю. Иду до машины, жадно глотая сквозь зубы морозный воздух.
Тварь.
Переднее сиденье.
Руль, которому тоже достается.
Дрянь конченая.
Ненавижу…
Судорожный вдох.
Больно.
Будто битое стекло заставили жрать и глотать.
Жму кнопку зажигания. Загораются фары.
Бросаю мутный, растерянный взгляд на дорогу.
Молодец, оторвалась по-взрослому… Теперь уже все можно.
Вытираю разбитую губу тыльной стороной ладони, и по салону разносится мой смех.
Верно говорят, от очарования до разочарования всего один шаг…
Выжимаю педаль в пол и уезжаю прочь.
Голова гудит. Уши закладывает. Легкие саднят.
Ощущаю пустоту и зияющую дыру в том самом месте, где должно быть сердце.
Надо же, как интересно.
Оно у меня было… оказывается.
Глава 28. Жестокие игры
Дарина
Наши дни
По улице иду медленно. Словно все еще раздумываю над тем, нужен мне этот разговор или нет… Совершаю очередную ошибку? Или боюсь заново нырнуть туда, откуда с таким трудом выплыла.
Заворачиваю за угол и замечаю машину, которую видела во дворе общежития накануне. Бросаю взгляд на часы. Еще пятнадцать минут, а он уже здесь…
Тяжело вздохнув, тяну ручку двери на себя и захожу в кофейню.
– Добрый день, – тут же здоровается со мной милая, улыбчивая девушка, стоящая за прилавком.
– Здравствуйте.
– У нас сегодня скидка на капкейки! Два по цене одного!
– Спасибо за информацию.
– Дарин!
Замечаю Романа, занявшего столик у окна.
Снимаю куртку, оставляю ее на вешалке и нерешительно направляюсь вглубь полупустого помещения, так и не сделав заказ.
Кусок в горло не лезет. Эта встреча для меня как свидание с моим прошлым: неприглядным и постыдным. Потому и вспоминать не хочется. Наоборот, забыть бы как страшный сон, но разве это возможно?
– Привет. Ты все-таки пришла… – выдыхает с заметным облегчением. Поднимается со своего места, спешно отодвигает мне стул.
– Не хотела, – признаюсь честно.
– Я понимаю, Даш. Заказал тебе раф, ты не против? – спрашивает всерьез.
– Я не стану его пить, – отказываюсь резко.
– Ясно, – кивает и опускает взгляд, а я, пользуясь случаем, отмечаю про себя перемены, так явно бросающиеся в глаза.
И это я не про разбитую губу и страшный здоровенный синяк, красующийся на его скуле.
Сегодня, почти два года спустя, Рома уже не похож на того мальчишку, которого я помню. И дело не только в том, что Беркутов вырос и возмужал. Есть какое-то странное ощущение… позволяющее мне предположить, что сейчас это уже не тот беззаботный повеса. Хотя я могу заблуждаться на этот счет. К сожалению, как следует разбираться в людях так и не научилась…
– Ром… зачем ты меня сюда позвал?
На нервной почве замком сцепляю ладони под столом, но избавиться от мандража, охватившего тело, так и не удается.
– Кофе для Дарины и Романа.
Официантка оставляет на столе два высоких стакана с рафом. И эти сердечки на пенке просто меня добивают.
Дергаюсь, как от удара.
– Даш, не уходи, – просит испуганно. – Я хочу извиниться. Я виноват перед тобой. Очень виноват. Только выслушай, пожалуйста…
Никак не реагирую. Разглядываю причудливую кружевную салфетку и молчу.
Девушка, явно смекнувшая, что произошел какой-то казус, стремительно исчезает.
– Я подло поступил с тобой тогда.
Помимо воли в памяти начинают всплывать кадры того вечера. И я будто снова… там.
Кафе. Люди. Музыка. Шум. Помню, что в какой-то момент перестала понимать, где и с кем нахожусь. Все как-то внезапно смазалось. Поплыло. Смешалось. Каша и сумбур в голове.
Я стала видеть странные, необъяснимые вещи. По очереди ощущала острые вспышки нездорового веселья и внезапно накатившей грусти. Мне было попеременно то жарко, то холодно. А еще больно…
– Даш, выслушай меня. Один раз. Я знаю, что твое отношение ко мне после той ситуации уже не изменить, но… Просто послушай, ладно?
Смотрим друг другу в глаза. В моих, почти наверняка, бесчисленное количество вопросов. И ответов на них тогда никто не дал.
А потом он начинает говорить…
– В тот вечер я просто хотел взбесить Абрамова. Да, аккуратно и беспалевно подвел Сашку к тому, чтобы она тебе позвонила. Знал, что Ян уехал домой и перед этим запретил тебе идти на праздник, но надеялся, что ты все-таки ослушаешься. Уж больно он был в тебе уверен.
Сглатываю.
И словно песок застревает в горле.
Был в тебе уверен…
– Ты пришла. Однако со мной, по обычаю, держалась вежливо и прохладно. Я на тот момент злился страшно. Ну нравилась ты мне, плюс азарт, нежелание проигрывать. В общем… Бондарь… Леха Бондаренко, случайно услышал наш с тобой разговор. И заявляет: мол жалкие вы, пацаны. Смотреть противно. Новенькая лихо водит за нос вас обоих.
Мои брови сходятся на переносице. Я совершенно не понимаю, о чем речь.
– Я ему не поверил конечно, но он начал показывать фотки из вк. И на них ты действительно была с парнем. Теплые объятия, сердечки, все дела…
Сказать, что я удивлена – это ничего не сказать.
– Короче Леша предложил тебя наказать. Выставить не в лучшем свете и перед Яном, и перед ребятами. Я сперва не понял, каким образом он хочет это осуществить, но когда полчаса спустя ты громко смеялась и не отказала мне в танце, до меня дошло: перемена в твоем поведении – его рук дело.
Вот уж правду говорят, внешность обманчива. Не видела Бондаренко подлецом и злодеем. Неприятным, избалованным мальчишкой, возможно, но чтоб вот так…
– Ты вообще знаешь, что было в моем стакане? – спрашиваю надтреснутым голосом.
Не так давно я посмотрела фильм «Астрал». Так вот мальчик, герой этой истории, имел обыкновение отправляться во сне путешествовать, на время покидая свое тело. В воскресенье, после той вечеринки, лежа в кровати и слушая монотонное тиканье настенных часов, я чувствовала примерно тоже самое. Будто я – пустая оболочка, не более.
Родственники были в шоке. Еще и выдвинули свою версию. Мол я сама чего-то наглоталась.
Моя мать, уже работавшая на тот момент в клинике, сразу поняла, что это за препарат.
– Бондаренко проболтался потом спустя год, что притащил из дома бабушкины психотропы… – отзывается он тихо.
Спустя год.
– Даш, по-дурацки все вышло, – отводит взгляд. – Ты была послушной, как кукла. А еще лихорадочно цеплялась за меня, не желая отпускать.
– Мне было… очень страшно, Ром. Я не понимала, что со мной происходит.
Непроизвольно обнимаю себя руками.
– А потом ты начала звать Его… Без конца повторяла его имя. Тебе стало совсем плохо.
– Не надо дальше рассказывать, – опускаю глаза и смотрю на свои трясущиеся руки.
– Мы вышли к туалетам. Ты начала пить прямо из-под крана, потом привалилась к стене. Я услышал голос Яна, Даш, и подумал, что больше не будет возможности зацепить его. Не знаю, что было тогда в моей голове. Злость, обида или желание показать ему, что ты – такая же, как и те, что были до…
– Ясно…
Глаза щиплет, но слез нет. Только острое разочарование душит.
– После нашей драки он уехал. А тебя в зале искал тот самый пацан с фотографии. Тогда-то я и подумал, что мы все сделали правильно.
– Это был мой брат! – защищаюсь отчаянно.
– Да кто знал! Я ж его не видел, когда был у вас дома. И ты не рассказывала о том, что у тебя есть брат!
– Я говорила тебе!
– Не запомнил значит, идиот.
Театр абсурда, не иначе.
– Почему твои родители не обратились в полицию? Ну… из-за лимонада и его содержимого.
– Да кто поверил бы, что не сама! Да и потом, Ром, было уже не до этого.
Его лицо искажается в гримасе. А меня тут же безжалостно атакуют воспоминания…
Понедельник.
Утро. Я прихожу лишь к третьему уроку, потому что сдавала анализы у мамы в клинике.
Захожу в холл. Раздеваюсь в гардеробной и поднимаюсь на нужный этаж, уже тогда начиная замечать странные взгляды, обращенные в мою сторону.
Думаю, что разлетелись сплетни с «праздника» и спокойно провожу перемену в рекреации.
Парни-старшеклассники, идущие мимо, показывают неприличный жест, смеются. Ухмыляются и девочки, презрительно морща нос. Где-то здесь я начинаю подозревать неладное, однако поразмыслить на эту тему не успеваю, ведь в коридоре появляется Венера Львовна, с яркими, пунцовыми пятнами на щеках.
Пренебрежительно поджав тонкие губы, сообщает, что я должна немедленно последовать за ней. Идем молча, но я замечаю, что весь путь до административного корпуса она часто и надсадно дышит, будто сдерживается из последних сил, дабы не сорваться.
В кабинете руководителя присутствуют пять человек: два методиста, школьный психолог, сам директор и Элеонора Андреевна. Ловлю ее сочувствующий взгляд – и сомнений не остается. Произошло нечто ужасное. Непоправимое.
Меня сажают в холодное кожаное кресло, а затем Венера Львовна начинает кричать, требуя моего немедленного отчисления из гимназии.
Пельш разглядывает свои ладони, и ее лицо с каждой секундой багровеет все сильнее.
Борис Ефимович просит всех успокоиться. Начинает задавать мне вопросы, пытаясь выяснить, знаю ли я о произошедшем. Когда понимает, что нет, осторожно сообщает мне о том, что по школе разошелся некий ролик с моим участием…
Видимо, что-то из «Сантафе». Я ведь вообще практически не помню определенный отрезок времени.
Венера Львовна снова кричит. На психолога, на Пельш. Говорит что-то о классных часах, посвященных теме нравственности, которые той следует проводить вместо того, чтобы есть булки в столовой.
В дверь стучат. На пороге появляется моя мама. Всполошенная, разнервничавшаяся, раскрасневшаяся с мороза. Здоровается со всеми, наспех скидывает старую дубленку и присаживается на стул, который выставляют для нее прямо в центр кабинета.
– Ну, полюбуйтесь, как воспитали! – гневно произносит Дубинина, вкладывая ей в руки свой телефон.
Я слышу вступление песни Kadi Prayers… и мой мир стремительно рушится.
Раскалывается надвое.
На «до» и «после».
Распадается на атомы…
Один из совместных вечеров. Ян. Свечи. Я танцую.
Как он мог… Зачем… Это ведь было только для него…
Хрип ужаса застревает в моем горле. Вскакиваю и выдираю злосчастный телефон из ее рук.
Мама бледнеет. Стискивает до скрежета ремень любимой сумки.
– Мам…
– Нет, Дарина. Пусть мать посмотрит и послушает, что было дальше! Пусть узнает, чем ее несовершеннолетняя дочь занимается! – настаивает Венера, отбирая смартфон назад. – Гордость Новосибирской школы! Приняли на свою голову!
Стыд опаляет щеки.
Никогда не забуду взгляд матери. Столько в нем было растерянности, порицания, осуждения. Разочарования…
Уже тогда я знала. Не поймет и никогда не простит…
Судорожно выдохнув, на негнущихся ногах покидаю кабинет. Кровь барабанами пульсирует в ушах. Сердце колотится о ребра со страшной силой, внутренности словно кипятком ошпаривают.
Большая перемена все еще идет.
На меня то и дело показывают пальцем. В спину доносятся свист, какие-то нецензурные реплики.
Но глубоко ранит вовсе не публичный позор. Я ищу в толпе лишь одного человека. Человека, растоптавшего то первое, светлое, нежное чувство, которое я, подобно хрупкой гардении, взрастила в себе.
Замедляю шаг.
Он там.
Расслабленная поза. Рукава черного джемпера закатаны до локтей. Руки в карманах брюк.
Друзья рядом. Все они, как один, едва-едва скрывают улыбку. Многозначительно переглядываются между собой.
Подхожу к Нему, и арктический холод, исходящий в мою сторону, оседает на горящей коже колючими мурашками озноба.
Я встречаю абсолютно пустой и равнодушный взгляд. Разве что в потемневших от ненависти глазах полыхает костер, сжигающий меня дотла.
Слезы омывают дрожащие ресницы. Слезы боли, безысходности и пугающего отчаяния.
Кажется мои пересохшие губы шепчут «за что», но я ведь итак знаю ответ на этот вопрос…
Оглушительно звенит звонок, и все присутствующие нехотя начинают разбредаться по классам.
– Короче, Дахач, давай без истерик, – наклоняется ко мне Бондаренко, проходящий мимо. – Проясню тебе ситуацию, а то ты, бедная, не в курсах. Рома и Ян на тебя поспорили. Ян, как ты понимаешь, выиграл.
Выиграл…
Бондаренко, будто бы в знак поддержки, хлопает меня по плечу и уходит.
Коридор пустеет, а я все еще стою там.
И Ян тоже…
– Даш… Прости меня, прошу! Я не знал, что между вами все всерьез.
Голос Ромы помогает мне прийти в себя.
Моргаю, выбираясь из морока.
Кофейня. Кружевные салфетки. Люди, занятые своими делами. Все это напоминает мне о том, что я жива. Хотя казалось, что стоя в том коридоре, я умерла сердцем, вдребезги разбившимся на мелкие-мелкие осколки. Собрать которые уже не получится.
– Мне жаль, Даша. Так жаль… Я слишком поздно узнал о том, что между вами уже… и что он…
Замолкает.
Стукнув по столу, сжимает переносицу.
– От меня отвернулись все. Родители. Брат. Родственники, – зачем-то рассказываю сухим, шершавым шепотом. – Ваши игры, Ром, сколько раз вы вот так спорили?
Удивительно, но я не плачу. Видимо, выплакала все еще в тот проклятый год.
– Это пошло класса с шестого. Сначала на поцелуи спорили, а потом после восьмого…
– Ясно.
Даже слышать не хочу эти мерзости.
– Даш, все это время меня грызло чувство вины, но я очень долго не мог найти в себе смелость прийти к тебе.
Похоже, он говорит искренне.
– А что вдруг случилось, Ром? – прищуриваюсь.
Мне становится интересно. Два года ведь прошло.
Откидывается на спинку дивана. Зарывается пальцами в темные волосы и зажмуривается на секунду.
– Лисица хотела, чтобы я извинился перед тобой. Сказала, что не по совести иначе.
– Лисица?
Что-то знакомое… Но я не понимаю.
– Алена Лисицына. Помнишь ее? Мы с ней… в общем, я обещал ей, что извинюсь. Слово дал.
– Ты рассказал ей?
– Не всю… правду.
Хмыкаю.
– Она… не поняла бы, отвернулась бы от меня. А я не мог потерять ее. Только не ее, Даш!
И все-таки цеплял он Лисицыну не просто так.
– Алена стала следующей в этой вашей игре? – спрашиваю в ужасе.
– Нет, – кладет руки на стол, и только сейчас я замечаю, какие глубокие тени залегли под его глазами. – Все забылось. Ты и другие девчонки. Мы больше не спорили. Однако Ян впоследствии виртуозно донес до меня некоторые вещи.
«Все забылось. Ты и другие девчонки».
Невесело усмехается.
– Месть – это блюдо, которое подают холодным.
– Что он сделал?
– Неважно. Но урок я усвоил. Даш, – берет мою ладонь и легонько сжимает ее. – Прошлого не вернуть, но мне будет легче, если ты… хотя бы попытаешься меня простить. Пусть я этого и не заслуживаю.
Мне нечего ему сказать.
Прощу? Навряд ли.
Я и себе-то до сих пор не могу простить свою беспросветную глупость.
Аккуратно высвобождаю свою руку и встаю.
Меня будто в блендере перемолотили. Аж дурно.
– Даш…
Уже разворачиваюсь, чтобы уйти, но все же решаюсь задать самый главный вопрос.
– А Яну ты всю правду тогда рассказал?
Глупое сердце отчего-то замирает, ожидая его ответа.
– Теперь всю, – поворачивается битой скулой ко мне.
– То есть только сейчас…
– Даш, – перебивает меня, – про свой поцелуй сказал ему сразу, а про остальное…
Почему-то я так и думала.
– А ты, оказывается, трус, Ром.
Опускает голову и сжимает челюсти.
Киваю. Ухожу прочь. Быстро снимаю с вешалки куртку и вылетаю из кофейни, даже не потрудившись ее надеть.
И вот здесь, уже на улице, меня накрывает.
Слезы застилают глаза, безостановочно текут по щекам и солью замирают на губах…
Опыт – жестокий учитель, Даша. Но объясняет доходчиво.
