Текст книги "Аритмия (СИ)"

Автор книги: Анна Джолос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

Непроизвольно вздрагиваю, когда она дотрагивается до них подушечками пальцев. Нежно, ласково и осторожно. Еще и глазищами своими терзает так, что меня наизнанку выворачивает.

Каждую мышцу тремором сводит. Сердце заходится рваными стуками. Кровь громыхает неистовой пульсацией в ушах.

Сглатываю.

Смотрю на нее. Смотрю.

Все. Закоротило…

Стремительно наклоняюсь к ней ближе.

– Ты просил впустить твоих демонов, – выдыхает прямо в губы и одновременно с этим выставляет между нами руку, не позволяя ее поцеловать. – Я должна знать, если впущу, – переходит на взволнованный шепот, – что получу взамен?

Поднимаюсь. Резко ставлю девчонку на ноги. Поправляю на ней шапку, натягивая ее плотнее на уши. Потуже завязываю шарф. Беру за руку и веду назад к дому.

Пока идем, молчу.

«Если я впущу их, то что получу взамен?»

Это не вопрос, это выстрел.

Что в действительности я могу дать ей? Довольно глупо было бы не признать, что Дарина слишком хороша для меня. Во всех смыслах…

Сергей паркует машину прямо около ступенек. Выходит, поправляет ворот пальто, здоровается с Арсеньевой и протягивает мне руку.

Именно его приезд позволил поставить на паузу тот серьезный разговор, к которому нам с ней придется вернуться позже.

– Ты один?

– Роман остался с матерью в больнице, – произносит он, разуваясь.

– Как… Савелий? – выдавливаю из себя через силу.

– Никак, к сожалению, – отводит взгляд и рассеянно хлопает меня по плечу.

– Можно будет к нему завтра приехать? – робко интересуется Арсеньева.

– Можно, Даш. Игорь и Марьяна где?

– Там, на кухне.

Беркутов-старший кивает и проходит в дом.

Меня же будто гвоздями к полу прибили.

Как Савелий?

Никак, к сожалению.

Это все?

– Ян, – Даша настойчиво тянет за рукав. Сама снимает с меня куртку. Приседает. Развязывает шнурки на ботинках.

Шнурки. На ботинках…

В гостиной опускаюсь на ковер. Какое-то время смотрю на потрескивающий в камине огонь. И даже он сейчас не вызывает привычного содрогания. Может, потому что внутри меня черт знает что творится. Авария, сравнимая разве что с взрывом атомной электростанции.

Боковым зрением выхватываю движение слева от себя.

Арсеньева. Подходит. Ладонь к моему лбу прикладывает. Тягостно вздыхает, и сует под мышку градусник.

Будто сейчас это имеет значение…

* * *

Она заставляет меня выпить колеса от температуры. Я, в свою очередь, достаю с полки покрытую слоем пыли «Снежную королеву». Не говоря ни слова, протягиваю девчонке книгу, укладываюсь на диван и без спроса пристраиваю голову у нее на коленях.

Не протестует, чем я нагло пользуюсь. Послушно начинает читать вслух и в какой-то момент, увлекшись, принимается перебирать пряди моих волос. По привычке, наверное…

Долго-долго слушаю ее мелодичный голос. Мутным взором слежу за подрагивающими языками пламени и без конца думаю о маленьком человеке, за жизнь которого готов отдать, что угодно. Знать бы к кому идти с такими жертвами. К Богу или к самому Дьяволу. Кто подсказал бы…

Веки тяжелеют, глаза закрываются, но хоровод беспокойных мыслей не дает покоя. Мучает и мучает. Воспоминаниями. Коих так много, что все в моем воспаленном мозгу не помещаются.

Чудик, куда же ты собрался так рано…

Устал?

Не можешь больше бороться?

Много лет назад ты спас меня от саморазрушения. Потому что с твоим появлением как-то резко абсолютно все переменилось. Заиграло яркими красками. Обрело вдруг смысл.

Странное дело. Никогда не думал, что после смерти Алисы вновь смогу так сильно к кому-то привязаться. Что смогу оберегать, защищать, заботиться…

Ты всегда так искренне радовался моему появлению. С улыбкой тянул ко мне ручонки. С присущей детской непосредственностью требовал эмоциональной отдачи. Только с тобой это и работало. Только рядом с тобой я переставал быть жестокой, циничной сволочью.

– Ян… – тихий шепот выдергивает меня из тягучего дурмана.

Потираю лицо. Недовольно морщусь.

– Поднимайся. Уже очень поздно.

– Плевать.

– Ноги затекли, – жалуется сконфуженно.

Нехотя встаю с ее колен, и Арсеньева, потянувшись руками вверх, тут же вскакивает с дивана. Разминает пальцами лодыжки. Находит тапочки и уходит, а уже пять минут спустя я отправляюсь следом.

Цепной пес, ей богу…

Застаю ее на кухне. Суетится. Что-то разогревает на плите. Зевая, достает маленькую кастрюлю из холодильника.

– Тебе нужно обязательно поесть, – щебечет, замечая мое присутствие.

Вижу, как загорается экран лежащего на столе телефона. Подхожу ближе и в одно мгновение закипаю. Потому что это опять электрик. А на часах, между прочим, уже почти два ночи.

Тянемся к смартфону одновременно, но я забираю его первым.

– Ян, не надо, – пытается отобрать его, но я уже нажимаю «принять».

– Алло, Даринка-мандаринка, – раздается бодрое в трубке. – Привет! Рад, что ты наконец ответила.

Даринка-мандаринка.

Не могу в ответ не выдать порцию отборной нецензурной брани.

– Кто это? – озадачивается Матвеев.

– Еще раз ей позвонишь или напишешь, вырву тебе руки. Уяснил?

– Кто это? – повторяет, явно растерявшись.

– Клянусь, электрик, так и сделаю, – угрожающей интонацией даю понять, что не шучу. – Лучше не испытывай мое терпение.

– Абрамов, это ты? Я узнал тебя.

– Отличная память, Сережа. Так вот запоминай. Девчонка – моя. Самоустранись или я помогу тебе.

– Перестань, – Даше все-таки удается вырвать телефон из моей ладони. – Что это вообще такое было? – возмущенно пищит, сбрасывая вызов.

– Ты с ним расстаешься, – сообщаю тоном, не терпящим возражений.

Ладно бы кто-то другой! Но как она могла опять связаться с этим чмошником?!

Подозреваю, что меня аж перекосило после нашего с ним разговора.

– Ну приехали! Уже больше года прошло, как мы с Матвеевым расстались! – с глухим стуком кладет свой допотопный аппарат на столешницу.

– Зачем он тогда звонит тебе? – перехватываю ее руку.

– Ну…

– Что ну?

– На него периодически находит, – объясняет, нахмурившись.

– Как это понимать?

– Говорит, что любит и что хочет все вернуть, – бормочет себе под нос.

Любит. Хочет все вернуть. Перебьется.

– А ты? – сильнее стискиваю ее запястье.

– Что я? – поднимает взгляд.

– Ты… хочешь? – дергаю ближе к себе.

– Нет, – таращится на меня как на умалишенного.

– Второй кто такой? Михаил этот, – пережевывая его имя, выплевываю яростно.

– Координатор нашей команды, – отвечает она после небольшой заминки.

– И?

– И? – отзеркаливает, вскинув бровь.

– Арсеньева… – наступаю на нее, предупреждающе сверкнув глазами.

– Ему пятьдесят семь, Ян! – усмехается, качая головой. – Жена, трое детей. Мне продолжать?

– У тебя есть кто-нибудь? – зажимаю ее в углу, перекрыв все пути к отступлению. – Был за этот год? М?

Выражение ее лица меняется в секунду. Все оттенки гнева в нем читаются, а потом она вдруг залепляет мне пощечину. Хорошую такую. Звонкую, тяжелую и отрезвляющую.

– Их было так много, что всех и не вспомню, – цедит ядовито.

Начинает перечислять имена, а у меня бурлящей жижей кровь по венам разносится.

– Ждала значит? – перебиваю, отмечая контузию левого уха.

– Кого? – нарочно, похоже, косит под дурочку.

– Меня. Ждала? – сжимаю худенькие плечи, и от осознания ситуации капитально дурею.

– Глупо, но да, – признается, отчаянно краснея.

– Ни черта не глупо.

– Вы чего тут в полутьме? Ложку мимо рта пронесете, – раздается за спиной голос отца.

– Уйди, – бросаю через плечо.

– Ишь раскомандовался. Я в своем доме. Есть что-нибудь пожрать?

– Есть.

Дарина, выскользнув из моих рук, спешит его обслужить. И меня это жутко раздражает.

– Выдохни, невменяемый, – глумится надо мной донор, после того как она сбегает, пожелав нам обоим спокойной ночи.

– Жрите молча, дядя Игорь, – отодвигаю свою тарелку. Аппетит во время еды так и не пришел.

– Мы с ней отлично ладим. Не ищи никакой подоплеки.

– Я тебя знаю, – прищуриваюсь. – В чем подвох?

– Я к ней по-отечески отношусь, дурила, – насаживает кусок котлеты на вилку.

– С чего бы вдруг? – хмыкаю недоверчиво.

Пожимает плечом.

– Алиску нашу мне напомнила. Хорошая. Добрая. Наивная. Чистая душой. Диву даюсь, какого ляда тебе так повезло…

Не мог не съязвить естественно.

Поднимаюсь со стула. Звякает посуда в раковине.

– Сын… – вынуждает остановиться, когда прохожу мимо. – Оттолкнешь девчонку снова – уйдет. Не дури мне, понял?

– Я без тебя решу, что нам делать, – отвечаю, скрипя зубами.

– Нарешал уже. И это… давай вообще с ней помягче.

– Ты кем себя возомнил? – охреневаю от подобного заявления.

– Старого послушай. У нее ж по большому счету никого кроме тебя и нет.

– Что ты несешь? – хмуро взираю на родителя.

– Захочет – расскажет.

Не двигаюсь с места. Что еще за ребусы?

– Иди давай, – возвращается к процессу принятия пищи. – И не вздумай косячить…

Глава 66. Обрыв

Дарина

Марьяна Андреевна сказала, что на втором этаже в конце коридора есть свободная комната. Вот только я, похоже, ошиблась дверью. В этой, по ощущениям, явно кто-то живет. Во всяком случае я бы обязательно так подумала, если бы не одно но…

Прекрасно понимаю, что не имею права входить сюда. Однако все равно делаю шаг вперед и неплотно прикрываю за собой дверь.

Свет от включенного декорированного торшера позволяет в деталях рассмотреть девичью обитель. Почему девичью? Да потому что все здесь об этом так и кричит. Начиная от пыльно-розового цвета стен и заканчивая высаженными в ряд дорогими нарядными куклами. Коих здесь, на первый взгляд, насчитывается свыше дюжины.

Прохожу в центр комнаты. С интересом изучаю красивые переплеты стоящих на полке книг. Отмечаю про себя обилие типичной детской литературы. Сказки. Отечественные, зарубежные. Большинство экземпляров – коллекционные. Это сразу бросается в глаза.

Медленно двигаюсь к противоположной стене. Именно там в стильных рамках находится то, что изначально вызвало мой интерес. Фотографии маленького Яна и его сестры…

Вот довольная Алиса сидит на качелях, а он стоит позади, держась одной рукой за цепь.

Вот они вдвоем едут на большом велосипеде. Девчонка, сидящая впереди, зажмурившись, беззаботно раскинула руки в стороны, а озадаченный ее поведением брат вцепился пальцами в руль.

Следующий снимок. Гладь воды, в которой отражается синева неба. Не то пруд. Не то озеро. Лодка. Недовольный Ян, с веслами наперевес, щурится от ярких лучей солнца. Сестра справа от него. И на коленях она держит обалдевшую утку.

– У птицы было что-то с крылом. Алиса сказала, что мы обязаны спасти ее.

Вздрагиваю от неожиданности. Я и не заметила, что в комнате уже не одна.

– Только сама жертва не особо жаждала попасть к нам в руки. Алиса загоняла меня в тот день. На пару с этой долбаной Серой Шейкой, – ухмыляется и делает небольшую паузу. – Поймали в итоге. Притащили утку к дому. Показали родителям, вызвали ветеринара. Выходили недели за две, отпустили. Соплей было… Ревела без остановки два дня.

Нахожу взглядом еще одну фотографию. Ян стоит рядом с массивным алабаем. Алиса и вовсе оседлала пса сверху, но зверюга вроде как не против, а только за.

– Она забрала пса с собой, – голос парня звучит ровно, но я все равно слышу те едва различимые вибрации, которые выдают его истинную реакцию.

– Что значит забрала с собой? – спрашиваю настороженно.

– После того, как… Алиса исчезла, Барон только и делал, что лежал. Почти сразу перестал есть, а затем и пить. Сбежал, сорвавшись с цепи, а когда я нашел его, он был уже мертв.

Вытираю лицо. Шмыгаю носом.

– Я похоронил его на девятый день. Странно, не находишь?

Изображение снова плывет перед глазами, но я заставляю себя посмотреть на соседнюю фотографию.

Сад. Под цветущим абрикосовым деревом сидят двое. В руках кисточки, и даже лица краской испачканы. Им весело. Они улыбаются…

Когда в последний раз он делал это? Вот также. Искренне и легко.

Сморгнув слезы, опускаю взгляд на письменный стол, стоящий справа от меня. Руки сами собой тянутся к замысловатой деревянной шкатулке, но едва я успеваю открыть ее, как тут же отдергиваю пальцы. Потому что это его «не трогай» звучит довольно строго и агрессивно.

– Что ты вообще здесь забыла? – чеканит, разозлившись.

– Прости, что вошла сюда без разрешения, я не специально, – сглатываю и поворачиваюсь к нему.

– Ну да, как обычно, – цедит он.

– Я…

– Просто не трогай. Здесь. Ничего, – повторяет сухо. И я не выдерживаю.

– Почему? – удивленно на него смотрю.

– Не задавай глупых вопросов. Это Ее вещи. Никто не должен к ним прикасаться. Никто, – выдает на полном серьезе.

– Да ты только себя послушай… – изумленно открываю рот.

– Я сказал. Не трогай ничего. Что тебе не ясно, а? – уточняет ледяным тоном.

– Ладно, – выставляю вперед ладони. – Скажи мне вот что, зачем вы сделали из этой комнаты музей?

– Арсеньева, ты вечно суешь свой нос туда, куда не просят, – недовольно поджимает губы.

– Пожар ведь был в другом доме, верно? – напираю, игнорируя его негодование. – Тогда зачем понадобилось…

– Я хотел сохранить то, что у меня от нее осталось, – отвечает нехотя.

– Все, что нужно, у тебя вот здесь, – дотрагиваюсь до того места, где под ребрами бьется его сердце.

– Тебе не понять, – упрямо дергает головой.

– Не понять, – соглашаюсь, подступая ближе. – Это ненормально, Ян. Сколько лет прошло? Двенадцать, тринадцать?

– Да сколько бы не прошло, – сжимает челюсти. – Она моя сестра.

– Ты должен был отпустить Алису еще тогда… – шепчу я тихо. – А вместо этого держишь ее тут.

– Что за бред ты несешь? – устало потирает прикрытые веки.

– Бред? Да у меня мороз по коже, Ян! Человека нет в живых, но с самой первой минуты моего нахождения в этой комнате, я словно подсознательно ожидаю, что она вот-вот сюда войдет.

– Но она не войдет, – произносит надломленно.

– Так прими это! Не мучай ни себя, ни ее!

– Замолчи, – снова гневается.

– Думаешь, твоя сестра хотела бы этого? – цепляюсь за него в отчаянии. – Хотела бы видеть тебя на кладбище? Одного. В ночь. Год за годом!

– Не лезь ко мне со своими советами, – желваки от напряжения ходят туда-сюда. – Тебя это не касается!

– Перестань винить себя, Абрамов. Перестань уже себя наказывать! – срываюсь на сиплый хрип. – Это был несчастный случай! Ты сделал все, что мог. Все, что мог, Ян.

– Нет, – надсадно выпускает воздух сквозь зубы. Кадык дергается. Глаза лихорадочно блестят.

– Отпусти ее. Хватит! – обхватываю ладонями его лицо. Принимаю в себя болезненно-острый взгляд, и в эту самую секунду происходит то, чему я позже так и не найду объяснения.

Запоздало начинает играть та самая музыкальная шкатулка, которую я посмела открыть…

Дергаюсь.

Мне становится по-настоящему жутко. Настолько, что не передать никакими словами.

Замираю. Едва дышу, пока все нервные окончания подхватывают цепную реакцию.

Ян и сам на секунду теряется. Правда в отличие от меня, довольно быстро приходит в себя. Направляется к столу. Захлопывает крышку резной шкатулки и медленно проводит по ней указательным пальцем.

– Я хочу уйти, извини, – в защитном жесте обнимаю себя руками, даже не пытаясь скрыть свое состояние, близкое к панике.

Резко оборачивается через плечо. Во взгляде мелькает открытая тревога, но уже в следующий момент эта секундная вспышка гаснет.

– Ты боишься меня, да? – кивая, спрашивает прямо. – Я понимаю. Чувак, вышедший из дурки и посаженный на таблетки, – та еще перспектива.

Смотрим друг на друга. Не моргая. Долго и пристально.

– Я боюсь не тебя, Ян, – признаюсь предельно честно. – Я очень боюсь, что не смогу тебя спасти…

– Спасти? – морщится, будто съел что-то очень горькое на вкус. – Я тебе не рыба, выброшенная на берег.

– Ясно, – раздраженно выдыхаю.

Я бы определенно поспорила с этим его утверждением, но честно говоря, попросту устала стучать в наглухо закрытые двери. Может и правда, спасение утопающих – дело рук самих утопающих?

– Если ты именно так меня воспринимаешь, то твоя затея заведомо обречена на провал.

Прикрываю глаза и считаю про себя до десяти.

– Я просто хотела помочь, только и всего.

– Не вывезешь…

– И снова грубишь, – замечаю разочарованно.

– Потому что не надо обращаться со мной как с больным и немощным, – чеканит недовольно.

– Да я разве…

Замолкаю.

Невыносимый! Вообще ничего не понимает!

– Мне кажется, у тебя на генетическом уровне код милосердия заложен. Вкупе с состраданием.

– Это называется забота о ближнем, Ян. Только видимо, для тебя это нечто запредельное. Хотя неудивительно, – удержаться от язвительного комментария не получается.

– Я тебе еще раз повторяю, святоша, мне не нужна твоя жалость! – произносит едва ли не по слогам.

– Хорошо. Я поняла. Продолжай заниматься саморазрушением дальше, если это приносит тебе удовольствие.

– О каком саморазрушении идет речь? – прищуривается.

– А ты будто не понимаешь! – цокаю языком.

«Не трогай».

«Это Ее вещи».

«Никто не должен к ним прикасаться».

Театр абсурда. Вся эта странная идеология пугает меня до чертиков. Он же не видит в этом проблемы. А они есть!

– Что? – хмуро смотрит на меня исподлобья.

– Подари мне куклу, – выпаливаю прежде, чем успеваю хорошенько подумать. – Вон того милого пупса в чепчике и джинсовом комбинезоне.

– Ты спятила? – искренне недоумевает. Похоже, эта моя просьба всерьез его озадачила.

– Жалко? – вопросительно вскидываю бровь.

– Арсеньева, в твоем возрасте уже своих рожают…

– Ну уж нет, – громко фыркаю, – я надолго запомню твой экспрессивный воспитательный монолог про зону ответственности. Ты прав, пока не встречу достойного кандидата и не пойму, что мы готовы к столь серьезному событию – точно ни-ни. Никаких детей.

Подвисает на минуту. Не моргает. Бледнеет.

– Подаришь куклу или нет? Я о такой лет в десять и мечтать не смела, потому что все заграничные игрушки были непомерно дорогими.

Внимательно на него смотрю, ожидая реакции. Время идет, а он не двигается. Только молчит в ответ, да прожигает меня колючим, ненавистным взглядом.

– Понятно, – досада царапает грудь. – По-твоему, лучше пусть она здесь пылится. В комнате девочки, которой давно уже нет… – разворачиваюсь, решительно дергаю дверь за ручку и покидаю это странное место.

Даже чертовой куклой не готов поделиться! Чего я вообще от него хочу???

Спускаюсь по ступенькам. Оставаться на втором этаже не могу физически. Эффект присутствия давит до невозможного. Как вспомню внезапно заигравшую мелодию шкатулки, так волосы на затылке шевелятся.

Почему она сработала?

Мурашки по телу, клянусь…

– Ну-ка, притормозила, – доносится вслед.

Ой, проходили! Надоело все!

Не реагирую на его команду. Как шла, так и иду, а его это явно подбешивает.

Сбегает по лестнице. Нагоняет в гостиной и дергает за руку на себя, клацнув при этом зубами.

– Обалдел? – выразительно стреляю глазами.

– Повтори всю ту дичь, что прошуршала наверху, – нависает надо мной черной грозовой тучей.

– Хранить вещи Алисы в таком количестве ненормально, впрочем, как и сидеть на кладбище у ее могилы в новогоднюю ночь, – вскидываю подбородок. – Так понятно? Это мое мнение, Ян, и ты вправе с ним не согласиться, только пожалуйста, не делай вид, что никакой проблемы нет!

– Про кандидата, Арсеньева. Это что на хрен такое было? – нарочито спокойный, ледяной тон совсем не вяжется с тем, что транслируют его глаза, горящие каким-то совершенно неадекватным блеском.

– Что?

– Ты дуру из себя не строй, – сжимает пальцами запястье.

– Мне больно, – шепчу яростно. – Ты постоянно делаешь мне больно! Больше ни на что не способен?

Ощущаю, что внутри меня некий сосуд вот-вот переполнится. Что назревает нечто нехорошее, разрушительное…

– Спокойно давай поговорим, – его хватка ослабевает. Отпускает меня, но не отходит.

– А о чем нам говорить? – усмехаюсь грустно.

– О нас с тобой, Арсеньева! – раздражается еще больше.

– Да нет никаких НАС, Ян. Наверное, никогда и не было, – пытаюсь пройти, но он не позволяет.

– А что было? – стискивает мои плечи.

– Спор, игра, я не знаю. Тебе виднее…

Очень больно озвучивать это, но ведь по сути так и есть. Серьезно воспринимала происходящее только я. Они же с Ромой на пару развлекались и не более того.

– Это просто смешно, – закатывает глаза. – Не было никакого спора. Я отказался в нем участвовать, дура.

– Смешно? Тебе смешно? – моментально закипаю и начинаю его лупить. – Я тебе доверилась, а ты… Ты поступил со мной также, как и со всеми предыдущими!

– Потому что ты меня разозлила! Пошла в это сраное кафе и опять связалась с Беркутовым!

– Напомнить тебе, что твои же друзья меня опоили?! В чем я виновата, скажи?! Я даже не понимала, что происходит! Ничего не помню!

Зачем-то оправдываюсь.

Зачем? Перед кем?

– Надо было думать своей башкой, Арсеньева! Ничего не помнишь? Зато в моей памяти все мельчайшие подробности сохранились, – наклоняется ближе, обжигая кожу горячим дыханием. – Он отымел бы тебя прямо там, в этом гребаном сортире. Все к тому шло.

– Замолчи! – отворачиваюсь в сторону, ведь лицо мгновенно заливает краска стыда.

– Ты была в том состоянии, когда это прокатило бы. Своими глазами видел.

– Хватит, перестань!

– В чем виновата, спрашиваешь? – грубо сжимает мой подбородок. – Не окажись ты там, ничего не произошло бы!

– По-твоему, это повод выставить на всеобщее обозрение то личное, что было между нами? – срываюсь на крик.

– Тогда мне казалось, что да. Ты сама-то кем меня выставила?

– То есть не жалеешь? Я правильно понимаю? – резко скидываю его руку.

– Это уже случилось, и ты простила, – огорошивает своим заявлением. – Иначе не стояла бы здесь, верно?

В груди петарды от возмущения взрываются. Шквал эмоций накрывает будто снежной лавиной.

– Неверно! – прямо-таки чувствую, как обида переполняет скукожившиеся легкие.

– Не лги. Ты едва ли ни единственная принимала меня таким, каков я есть. Со всем тем дерьмом, что внутри. И даже после того, что я сделал.

– То, что ты сделал, я никогда не забуду, уж поверь! – бросаю зло.

– Посмотрим…

– Не посмотрим! – обещаю уверенно. – Все. Надоело!

– Долго думала? – возвращает плечом на место, когда я собираюсь уйти.

– Вот прямо сейчас и решила! – объявляю, яростно толкая его в грудь.

– Что решила, ненормальная? – перехватывает руку и фиксирует ее за моей спиной.

– Ничего у нас с тобой не получится! – предпринимаю попытку вырваться из захвата, но становится только хуже, потому что в одну секунду расстояние между нами сокращается до критически опасного минимума. Впереди он. Позади стена, и деться мне некуда.

– Ты стала чересчур нервной и агрессивной, – нарочно задевает горячими губами ухо, разгоняя по телу мелкую дрожь.

– Отпусти меня! – отчаянно протестую. – Иначе я…

– Иначе ты что? – хрипло усмехается, а затем вдруг внаглую прижимает к себе.

Сглатывает.

Выражение лица меняется.

Глаза с поволокой.

Взгляд недвусмысленно горит.

– Я тебя ударю, Ян, – угрожающе предупреждаю и стремительно краснею, ощущая его… боевой настрой.

Мягкие, но настойчивые губы жадно врезаются в мои, а пальцы тем временем принимаются ловко расстегивать пуговицы на платье.

Наш разговор и это – параллельные вселенные.

Я страшно злюсь. На него. На себя… Потому что на уровне инстинктов снова срабатывает знакомая и совершенно необъяснимая химия. Чувства: яркие, острые… Захлестывают и пленяют возмущенный в край разум.

С запоздалым ужасом представляю, что кто-то может увидеть нас со стороны.

– Ян… Мы… – непроизвольно зажмуриваюсь, ощущая грубые, страстные поцелуи на своей шее.

Вместе со мной перемещается левее, в уже знакомую комнату, куда отец притащил его в ночь на первое января. И с хлопком двери вообще с катушек слетает. Как дикий на меня набрасывается. Хаотично трогает. Сжимает в свои руках до асфиксии. Целует без остановки.

– Стооой, – увернувшись, прошу не своим голосом.

– Снимай все, Арсеньева. Слышишь, снимай все…

Волнующая темнота мне совсем не союзник, но я держусь. Насколько это возможно.

– Нееет, – сиплю в ответ.

– Что значит нет? Снимай сказал, – рывком стаскивает трикотаж вниз до самого живота. Проходится ладонями по обнаженным плечам. Притиснув к себе вплотную, гладит спину, цепляет застежку нижнего белья.

– Нет значит нет! – отстраняясь, поясняю тоном учительницы начальных классов.

– Плевать мне на твое нет. Я хочу, – сгребает волосы в кулак. Запечатывает мой протест долгим, требовательным поцелуем. Язык глубоко запускает. Имитирует им недвусмысленные движения. Развязно стонет мне в рот и толкается напряженным пахом в бедро, отчего меня в жар бросает моментально.

Мамочки… Вот ведь дьявол…

– Пусти, Ян! – целую вечность спустя прошу я, с трудом сохраняя остатки самообладания. Это очень сложно, учитывая тот факт, что тянет меня к нему просто невероятно.

Трясет. Кровь кислотой кипит. Тело – сплошной оголенный провод. Дотронься – перегорит. Сердце от каждого прикосновения медленно останавливается и заходится. Погибая. Воскресая. И так поочередно.

– Отойди!

– Не начинай.

Борьба.

– Ты должен считаться со мной!

– Тебе будет хорошо, ты же знаешь, – порывисто оглаживает костяшками пальцев мои скулы и губы.

Будет, но что потом?

– Я сказала. Нет, – отстраняясь, повторяю непреклонно.

Матерится. Отходит. Что-то швыряет, а я, пользуясь моментом, ретируюсь в другой угол и спешно натягиваю вверх платье.

– Что тебе не так? Какого ты обламываешь? – даже и не пытается скрыть ярое недовольство в голосе. Напротив.

– Это… не решит нашу проблему, – поправляю волосы и стараюсь восстановить сбившееся дыхание.

– Не можешь да не усложнять? – невесело ухмыляется.

– Я не сомневаюсь, что при желании ты способен с легкостью найти себе вариант попроще, – обращаюсь в сторону его силуэта, застывшего у окна.

– Не сомневайся, – заверяет, соглашаясь.

Сволочь. Будто кипятка плеснул мне за шиворот.

– Отлично, – только и могу выдавить.

– Все? – уточняет насмешливо.

– Все, – отзеркаливаю, не мешкая. – Лишний раз убедилась в том, что мне нужен НОРМАЛЬНЫЙ парень.

– Что же ты так долго тормозила, Арсеньева? Могла бы найти себе «нормального» за год.

– У меня вся жизнь впереди. Успеется, – парирую язвительно.

– Дай-то бог.

– Человек-дерево.

– Девочка-пила.

– Расстаемся. Навсегда теперь уже?

Звучит так непринужденно и легко, но, черт возьми, как тяжело на душе и как невыносимо больно на сердце!

– Ты хочешь?

Жаль, что я так и не узнала, чего хочешь ты… Помимо очевидного.

– Да, Ян. Вот стою и понимаю, что хочу, – произношу твердо.

Пожалуй, я устала любить за двоих. Устала ждать слова, которых он никогда мне не скажет…

– Тогда проваливай, – бросает равнодушно.

И это его хлесткое «проваливай» является катализатором. Что-то там замыкает в моей тоже уже, по-видимому, не совсем здоровой голове.

Смеюсь. Сперва тихо, а потом все громче и громче.

Выхожу в гостиную, и в какой-то момент из состояния «все плохо» ситуация переходит в состояние «катастрофа». Потому что по пути к входной двери, куда я направляюсь, между нами завязывается нечто похожее на драку.

Хватает меня зачем-то.

Я бью его. Руками. Ногами. Как никогда…

Царапаюсь словно обезумевшая дикая кошка. Яростно и остервенело.

Ох, как же я его ненавижу! Так сильно, что изнутри меня на части рвет.

Грудная клетка словно стекловатой набита. Дышать не могу, но кричу во все сорванное горло.

Ян, сдерживая обрушивающиеся на него удары, выдает поток отборной нецензурной брани. Стискивает меня в порыве злости, а я все никак не могу успокоиться и прийти в себя.

Грохот и ор стоят на весь дом. Перемещаясь сокрушительным торнадо вдоль гостиной, случайно разбиваем вазу, настольную лампу и что-то еще.

В общем и целом моя истерия длится до тех пор, пока внизу не появляются сонные Игорь и Марьяна. Они-то и растаскивают нас, вцепившихся друг в друга.

– НЕНАВИЖУ ЕГО! Ненавижу! – рыдаю, продолжая кричать. – Проклинаю тот день, когда подошла к нему первой!

– Пошла ты…

– Вы охерели, дети? Утихомирились оба! Что у вас произошло? – Абрамов-старший в шоке взирает на погром. Марьяна Андреевна и вовсе слова вымолвить не может. Настолько потрясена.

– Домой, дядь Игорь. Пожалуйста, можно мне домой? – отчаянно прошу дрожащими губами.

– Дарин…

– Сейчас, пожалуйста. Хочу подальше от него быть. Отвезите меня домой…

Не знаю, что он видит в моих глазах, но уже десять минут спустя мы выезжаем за территорию элитного поселка.

Внутреннее напряжение не спадает, но я постепенно прихожу в более-менее адекватное состояние. А когда прихожу, вдруг осознаю одну простую, но страшно-горькую мысль: я так просилась домой, однако совсем забыла, что дома как такового у меня и нет…