Текст книги "Неравный брак"
Автор книги: Анита Берг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 41 страниц)
Всякий вечер она с особенной тщательностью готовилась ко сну, как если бы ожидала прихода любовника, и каждую ночь ложилась рядом с Роберто, держала его за руку, разговаривала, если ему не спалось. В его взгляде читалось затаенное желание: Роберто по-прежнему хотел ее.
Джейн боролась за его жизнь со страстью тигрицы – и он почувствовал некоторое улучшение. Объявленный врачами месяц миновал, а Роберто все еще был жив.
Наступило Рождество, и, несмотря на запреты докторов, Джейн пригласила Мэй с Джованни. Врачи опасались того, что ребенок утомит Роберто, отнимет последние силы. Оказалось, что присутствие ребенка, детский смех сделали то, чего не смогли сделать никакие лекарства: Роберто, похоже, пошел на поправку. Роберто перенесли вниз и усадили в его любимое кресло перед елкой. Он принялся распоряжаться, куда повесить гирлянды, как развернуть елку; он даже подтрунивал над Джейн, добродушно подшучивал – и всегда улыбался. Он теперь старался все время улыбаться.
Этот дом сделался ее новым миром, а центром этого мира оказалась его спальня. Джейн никогда не уходила из дома, всегда была с ним рядом. Они нередко теперь говорили о Джованни, планируя его будущее. С нового года его определили в детский сад. По вечерам ребенок усаживался на колени к отцу, и они либо рассматривали детские книжки, либо разговаривали друг с другом. Джейн даже стала подумывать о том, куда бы отправиться всем троим летом. Роберто слушал ее с улыбкой, соглашаясь решительно со всеми ее планами, – ну а она старательно делала вид, будто не замечает его грустных глаз.
Пришла весна. Солнце порой грело так ощутимо, что Роберто вывозили в прогулочном кресле в сад. Однако бывали такие дни, когда Роберто чувствовал себя плохо и о прогулках не могло быть и речи. Ее неукротимый дух и преданность мужу поражали всех, кто был в курсе их отношений. Джейн решительно отказывалась говорить о смерти, и, когда весна плавно перетекла в лето, Джейн показалось, что ей удалось победить болезнь. Месяц – так говорили врачи, а прошло уже целых семь.
Роберто мирно спал. Она сидела у постели, держа его за руку и с любовью глядя в его лицо. Наконец Роберто проснулся, открыл глаза и улыбнулся ей.
– Обещай, что не будешь жить одним прошлым, – прошептал он. – Старайся не растрачивать жизнь впустую. Мы и так потеряли слишком много времени. Обещаешь, а, контесса? – с неожиданным пылом спросил он.
Это были его последние слова. Роберто погрузился в сон, однако на сей раз более уж не проснулся. Сон тихо и незаметно перешел в глубокую кому. Это состояние длилось три дня и закончилось смертью. Джейн не могла поверить своим глазам: она по-прежнему сидела и разговаривала с Роберто, стараясь вернуть его к жизни. Она была уверена, что Роберто слышит и понимает ее: несколько раз он даже слабо ей улыбался. Но на четвертый день Роберто умер – умер у нее на руках.
Возвращение в замок было очень грустным. Поезд с телом Роберто подошел к перрону, и показалось, что все жители городка собрались на станции. Процессия двинулась в церковь, отслужили панихиду. Затем гроб поставили на сверкающий серебряно-черный катафалк, запряженный тремя парами породистых черных лошадей. Лошадей обули в специальные бахилы, чтобы они бесшумно тащили скорбный груз по дороге к замку. Роберто упокоился в мраморном белом мавзолее вместе с предками. Во время всей этой церемонии у Джейн было такое чувство, что душа ее окаменела. У нее не было сил плакать, лицо ее заострилось, превратившись в подобие вытянутой маски.
Члены семейства Роберто плотным кольцом окружили Джейн, защищая от любопытных. Впервые она ощутила себя частью этой большой итальянской семьи. Франческа взяла Джованни к себе – пусть пока поиграет с ее сыном. Поддерживаемая под руку Эмилио, Джейн заставила себя войти в замок. В большой зале для особых торжеств все окна, зеркала и картины были затянуты черным крепом: при всяком дуновении легкого ветерка траурные складки скорбно вибрировали, и только большие арумные лилии, чей сладковатый аромат наполнял помещение, – только они одни украшали залу. Все пришедшие сюда с головы до ног были облачены в траурные одежды, и речи не могло быть о том, чтобы поминки превратились в некое подобие вечеринки, как на похоронах Онор. Торжественность достигла такого напряжения, что у Джейн сердце разрывалось.
Эмилио вывел Джейн на середину залы, подвел к креслу, в котором восседала высохшая старуха.
– Джейн, я хочу вам представить мою тетку, принцессу Ренату Виллициано, мать Роберто. – Джейн с волнением приблизилась к старухе, лицо которой было скрыто под густой вуалью. Эмилио что-то быстро произнес, та на удивление проворно откинула вуаль. На желтом, высохшем и изрядно сморщившемся лице сверкнули черные живые глаза. Они так походили на глаза Роберто, что Джейн не без труда подавила готовый вырваться крик. Старуха пристально изучала ее взглядом.
– Да, грустный сегодня выдался день, доченька, – твердым голосом произнесла старуха на безупречном английском.
– Такой грустный, что у меня и слов нет, принсипесса, – мягко откликнулась Джейн.
– Я счастливее тебя, я вскоре с ним опять увижусь, – без тени смущения произнесла женщина, и Джейн на мгновение позавидовала ей. – Но у нас остается его сын, за которого я очень благодарна тебе, Джейн. – Джейн поклонилась в ответ. – Я полагаю, мой сын сказал тебе о том, что хотел бы, чтобы Джованни рос как настоящий итальянец?
– Да, принсипесса, можете на этот счет не волноваться. Я непременно исполню волю Роберто.
Старуха откинулась на подушки, взгляд "ее неожиданно потух, словно кто-то властной рукой отключил свет в глазах.
– Слава Богу, – проговорила она тихим, усталым голосом, сделала знак рукой. Слуга, бесшумно приблизившись, взял ее на руки и унес из залы. Старуха только ради этого и пришла сюда.
Джейн сумела найти в себе силы выдержать всю церемонию до конца и даже проводила пришедших. Наконец в замке остались только Эмилио и Джеймс: он специально прилетел сюда, чтобы поддержать мать в трудную минуту. Остались также несколько юристов. Об имениях Джованни не приходилось беспокоиться: они, как и прежде, будут в надежных руках, за ними присмотрят должным образом. Однако Джейн приняла решение закрыть все дома, с тем чтобы Джованни использовал их по своему усмотрению, когда вырастет. Джейн очень любила этот замок, однако без Роберто находиться тут не могла.
Когда наконец юристы были отпущены, Джеймс попросил разрешения осмотреть замок.
– Дорогой, у меня совершенно нет сил. У меня все еще так свежо в памяти, и все вызывает такую острую боль… Может, Эмилио будет так любезен? – Они удалились, и Джейн прошла в комнату, которая прежде служила их приватной гостиной. Может, здесь, где она провела столько счастливых часов с Роберто, ей удастся выплакать слезы… Вдруг послышался негромкий скрип, и в комнату осторожно вошел золотистый терьер. Джейн нагнулась и погладила собаку.
– Ну, здравствуй, приятель. Ты кто же такой будешь? Тоже, наверное, очень любил его, да? – Собака жалобно заскулила, Джейн потрепала пса по холке. Но и теперь у нее не было слез.
– Ма, ма! Иди скорее, – позвал ее Джеймс. Волнуясь, она побежала к нему. Он стоял на ступенях лестницы у входа в картинную галерею. – Ты никогда не говорила нам об этом. – Он быстрым шагом направился к галерее фамильных портретов. – Посмотри!
Джейн вскрикнула от неожиданности. Рядом с изображением Роберто висел ее собственный портрет в полный рост. На нем Джейн была изображена в изумрудного цвета платье, в каком она была, когда они впервые встретились. Изумруды Онор украшали ее шею. Художнику удалось очень точно передать выражение ее лица.
– Ты никогда не говорила про этот превосходный портрет!
– Не говорила, потому что сама не знала.
– Это все Роберто, – объяснил Эмилио. – Пригласил к себе художников, раздал им твои фотографии, Онор дала ему твое платье и украшения. Ему написали не менее дюжины портретов, пока он наконец не остался доволен. Он очень любил тебя, Джейн.
– Я знаю, Эмилио. Я тоже любила его. Мы были идиотами, в первую очередь я. Но, Эмилио, почему ты не сообщил мне, что он так серьезно болен? Почему не послал за мной раньше? – Этот вопрос не оставлял Джейн с тех самых пор, как она увидела Роберто. Почему, почему никто, даже Мэй не рассказала?
– Он запретил нам, Джейн. Всем без исключения. Сказал, что не хочет жалости.
– О Боже, – произнесла она, не смея взглянуть на портрет Роберто.
Когда все усаживались в автомобиль, мажордом по предсмертному распоряжению принца передал Джейн массивную деревянную шкатулку. Тут же появилась собака.
– Это собака принца?
– Да, принсипесса, он жил у принца целый год и, когда хозяин уехал, ужасно переживал. Но только сегодня, как ни странно, почему-то именно сегодня пес места себе не находит!
– Как его звать?
– Гарри, принсипесса.
– Гарри? Очень странная кличка для пса, – воскликнула Джейн.
– Мне кажется, вполне подходящая. Возьмем его с собой?
Шкатулку и пса поместили в автомобиль.
– Джейн, тебе не кажется, что было бы лучше, если бы Джованни пока побыл у нас?
– Если тебя не затруднит, Эмилио! Вряд ли я сейчас смогу быть заботливой матерью. – Эмилио поцеловал ей руку. Они выехали из замка и направились к вилле.
Вечером того же дня Джейн открыла шкатулку. В ней находились те украшения, которые Роберто в разное время дарил ей. А под драгоценностями, завернутая в тонкую бумагу, лежала видеопленка, к которой была приложена записка. Джейн надеялась, что это что-то вроде прощального письма. Но там было всего лишь несколько слов: «Прости меня, контесса, я солгал тебе: я не смог уничтожить твою красоту!»
– Роберто! – вырвалось у нее из самой глубины души. Пес поднял голову и уставился на Джейн. Она уткнулась лицом в мягкий, пушистый бок собаки и горько зарыдала.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ 1977 год
Казалось, Джейн живет в мире, наполненном туманом скорби. Каждый Божий день она вспоминала и скорбела об ушедших Онор и Роберто.
Джеймс около месяца прожил на вилле с матерью, но когда наконец объявил, что намерен вернуться в Англию, она испытала невероятное облегчение. Джованни вернулся от кузенов домой, и ей показалось, что теперь она скорее придет в себя. Впрочем, оказалось, что многочисленные капризы малыша раздражают Джейн, а мысль о том, что присутствие ребенка раздражает ее, раздражала Джейн еще больше. Когда же Джованни попросился в дом кузена, где было гораздо веселее, Джейн поспешно, чересчур поспешно согласилась.
– Так дальше продолжаться не может, Джейн, это глупо! – сказала ей Мэй, когда автомобиль с Джованни скрылся за ближайшим поворотом.
– Мэй, ради Бога, не нервируй меня! У Эмилио ему будет гораздо лучше.
– Теперь, когда не стало отца, он особенно нуждается во внимании матери, маленькая бедняжечка…
– Я сама знаю, что мне делать. Мне надо побыть одной.
– Очень уж вы жалеете себя, вот что я вам скажу!
– Мэй, как ты можешь! Я должна пережить эту утрату.
– Я беспокоюсь о Джованни. Вы в этот раз совсем не обращали на него внимания. Бедный мальчик, он, должно быть, недоумевает – почему, тем более что раньше он купался в вашей любви!
– Черт возьми, Мэй, я потеряла мужа! Неужели так трудно понять, что мне надо очухаться?!
– Не думаю, что он был таким уж хорошим супругом. Вы много лет жили раздельно. – Мэй подбоченилась, сердито посмотрела на Джейн.
– Никогда не смей говорить мне такое, Мэй! – резко повернулась к ней Джейн. – Я всегда его любила, и ты это прекрасно знаешь, черт возьми! Тут он был моим мужем… – Джейн указала на грудь и заодно поправила бюстгальтер, что выглядело сейчас несколько театрально.
– Извините, Джейн, мне, конечно же, не следовало так говорить. Конечно, вы всегда его любили, но ведь жизнь-то не закончилась. Я совершенно не хочу, чтобы вы опять заболели.
– Такого больше не случится, обещаю тебе. Просто мне нужно какое-то время.
Она понимала, что Мэй права, и понимала, что сама ведет себя неподобающим образом. Просто у Джейн не было ни желания, ни сил менять что-либо прямо сейчас.
Пришло Рождество, возвратился Джованни. Они купили елку и нарядили ее. Затем она пошла по магазинам покупать подарки. На праздник Гвидо вырядился Дедом Морозом. Они с Мэй на пару развлекали ребенка, Джейн же, подобрав под себя ноги, неподвижно сидела в кресле, держа в руках бокал с джин-тоником и без тени улыбки наблюдая за шумной забавой.
Джованни опять вернулся в дом кузена. Джейн снова бесцельно переходила из комнаты в комнату, будучи совершенно уверенной, что Онор была бы в ужасе от подобного ее поведения.
– Вы потеряете ребенка точно так же, как потеряли Джеймса. Вы идиотка, Джейн. Этот ребенок вам совершенно необходим. Не отталкивайте же его от себя, – взмолилась Мэй.
– Сама знаю. Дай мне хотя бы год.
– А потом что? Опять будете хныкать, опять будет песня про «еще один годик». И потом, вы уж слишком много стали пить. – Мэй с неодобрением посмотрела на бокал в руке Джейн. – Да, между прочим, мы с Гвидо решили пожениться.
– Решили – что?! – Джейн с громким стуком поставила бокал на мраморную столешницу. – Хорошенькая новость! А я ничего и не заметила.
– Конечно, где уж вам заметить! Вы настолько погружены в собственные переживания…
– Извини меня, Мэй. Неужели я и вправду невнимательна?
– Да уж. Вся проблема в том, что вам решительно нечем заняться. Если бы вы остались с кучей ребятишек на руках и этих самых ребятишек нужно было бы поить, кормить, тогда другое дело. А так, у вас полно денег, никаких проблем… нужно как-то взять себя в руки.
Как всегда, Мэй была совершенно права. Конечно, при таких деньгах, которые должны бы упростить решение любых вопросов, у Джейн все получалось совершенно наоборот.
Бракосочетание Мэй с Гвидо, состоявшееся в декабре, было единственным веселым днем за очень долгое время. Событие это встряхнуло Джейн, она решила поехать отдохнуть и оставить парочку наедине.
Но возник вопрос: куда поехать? Не имея определенных планов, Джейн бесцельно перемещалась по странам Европы, останавливаясь сообразно со своими прихотями где на день, где на неделю. Она посещала соборы, замки и музеи, радуясь тому, что сейчас не лето и вокруг никаких разношерстных туристов. Лишь много недель спустя она поняла, что получает удовольствие от того, что видит вокруг.
Приехав на французское побережье без какой-либо определенной цели, Джейн взяла билет на паром в Англию. Когда корабль плыл через Ла-Манш, Джейн сидела в баре и размышляла о том, куда бы ей двинуться далее. Вот тут-то ей в голову пришла мысль поехать в Шотландию и поискать дом, как советовала Онор. Это было вроде обязательства перед покойной, и обязательство это следовало исполнить. Взяв напрокат автомобиль, она доехала до Эдинбурга, посетила конторы агентов по торговле недвижимостью, а затем принялась петлять по стране, надеясь отыскать то, что в наибольшей степени подходило бы ее вкусам. Она видела множество имений, но ни одно ей не понравилось. Никто не знал, что ей и предложить. За ее спиной крутили пальцем у виска.
Джейн ехала все дальше и дальше на север, не прекращая поисков. Проезжая через Драмоктер-Пасс, она увидела снежные вершины: горы казались гигантскими долматинцами, погруженными в сон. Странная приподнятость наполнила вдруг ее душу: она была уверена, что очень скоро ее поиски увенчаются успехом.
Джейн ранее не понимала, что покупка дома была действом, сродни влюбленности. Только теперь ей это пришло в голову. Она повернула на заброшенную дорогу, давно уже требовавшую ремонта, и перед ней неожиданно вырос особняк, освещенный яркими лучами солнца. Дом сразу приглянулся Джейн. Даже если гниль несколько и подпортила кое-где строение, даже если жуки-могильщики избрали этот дом своим местопребыванием – ей было совершенно все равно. Она решила его купить.
Дом был выкрашен в белый цвет, имел величественный вид и возвышался над общим ландшафтом. Две восхитительные башенки со сверкающими крышами, подобно стражам, стояли по обе стороны дома. Окна были большими, двери широкими… Старые березы защищали дом от ветров, а вид на поросшую вереском местность прямо-таки захватывал дух. Казалось, этот дом и прилегающая к нему местность чудом перенесены сюда из Франции: вообще особняк более напоминал небольшой французский замок, а вовсе не шотландскую крепость.
Она с нетерпением дожидалась, когда же наконец юристы оформят все надлежащие документы. Остановившись в местной гостинице, она вдруг испытала забытый восторг. У нее было такое чувство, словно она наконец-то нашла свой дом. Если это так, то она постарается позабыть все былые горести, вернет себе девичью фамилию и сделает все возможное, чтобы о ее прежних замужествах никто не знал.
Она много ездила, подбирая мебель и картины; договорилась с ремонтной бригадой, что, как только дом перейдет в ее собственность, рабочие немедленно приступят к ремонту. Она решила перевезти сюда мебель из лондонского дома Онор. А затем восторженным письмом известила Мэй, что сумела наконец подыскать себе дом. Она даже не подозревала, как Мэй обрадуется: теперь-то за хозяйку беспокоиться нечего! Самочувствие Джейн, в чем теперь не сомневалась Мэй, шло на поправку.
Наконец Джейн вступила во владение домом. Желая ускорить работы, она облачилась в рабочую спецовку, подвязала косынкой волосы и стала помогать декораторам, что немало удивило рабочих. Они совершенно не предполагали, что состоятельная дама может вести себя подобным образом, – однако вместе с тем поведение Джейн вызвало у них некоторое уважение. Каждый вечер, усталая и счастливая, она заваливалась в постель и спала без задних ног. Она нашла лесника, согласившегося привести в порядок окрестности, и распорядилась, чтобы тот не уничтожал ни кустика без крайней на то необходимости. И хотя лесник ехидничал на ее счет, разговаривая с приятелями, постепенно он все более проникался идеей Джейн. Она нашла также некую Маргарет с супругом, которые согласились прислуживать в доме и присматривать за ним, когда Джейн будет в отъезде. В Маргарет Джейн распознала такую же добродушную женщину, как и Мэй. Она не склонна была болтать и выкладывала все начистоту.
Настал очередной день рождения Джейн. Она праздновала его в одиночестве: ей стукнуло сорок. Годы уже не шли, а летели. Она улыбнулась, поскольку понимала, что в ее возрасте каждый человек испытывает нечто подобное. Впрочем, выглядела она очень даже неплохо. Появилось, правда, несколько морщин, но, повертев головой из стороны в сторону, она решила, что морщины скорее придают ее лицу некоторую добавочную выразительность, а вовсе не уродуют лицо. У Джейн еще совсем не было седины, а фигура по-прежнему оставалась стройной. Тот шарм, что она приобрела благодаря Роберто, по-прежнему оставался при ней. Даже в джинсах, с косынкой на голове она выглядела весьма элегантно.
Шотландский воздух излечил ее. Гуляя по своим угодьям, где не было и быть не могло никакой охоты и охотников, она наслаждалась покоем и тишиной, наслаждалась тем, что некуда и незачем более спешить. Открытый горизонт радовал Джейн перспективой: она подчас взбиралась на вершину холма и с восхищением любовалась окрестностями, которые теперь всецело принадлежали ей, Джейн Рид, девочке из рабочей семьи.
В один прекрасный день прибыл большой грузовик: прознав о том, что Джейн купила себе новый дом, Алистер решил прислать ей все те вещи, которые принадлежали ей в респринский период. Кроме всего прочего, он прислал ей коробку с письмами и фотографиями. Она весь день читала и перечитывала письма Алистера к ней, свои собственные ответы. Также прислал он ей и некоторые любимые книги.
Ее доверенные лица чуть ли не каждый день напоминали, что Джейн следует вернуться в Италию, пока строительная лихорадка совсем не измучила ее. Не особенно того желая, Джейн все-таки начала паковать вещи. Она совершенно не хотела уезжать из полюбившегося ей дома. Всю жизнь Джейн приходилось жить в домах других людей, среди них не было ни единого, который бы она выбрала и обставила сама. Но, кроме того, этот дом нравился ей и тем, что здесь она никогда не жила с мужчинами, и потому ничто тут не отзывалось болезненными воспоминаниями. Ей неприятна была мысль об отъезде, однако она очень соскучилась по Джованни. Она была права, она, а не Мэй: нужно было провести некоторое время в разлуке, чтобы впредь уже более не расставаться.
Теперь Джейн точно знала, что делать. Она дистанцировалась от ребенка, чтобы проще было принять те решения, которые давно уже назрели. Будет лучше для Джованни, если он станет проводить большую часть года со своими итальянскими родственниками. Она не могла сделать из него настоящего итальянца, не могла обучить его итальянскому языку. Если бы он и далее оставался с ней, то через несколько лет ему пришлось бы отправляться в подготовительную школу, а ей была невыносима мысль о том, что английские дети презирали бы Джованни лишь за то, что в его жилах течет хоть и аристократическая, но – итальянская кровь. И потому Джейн обратилась к Эмилио и Франческе с просьбой оставить мальчика у себя, в их постоянно пополняющейся семье, чтобы Джованни вырос настоящим итальянцем. Она бы забирала его на каникулы, да и вообще навещала бы куда чаще, нежели когда-то навещала Джеймса. Конечно, кому-то могло показаться, что она нарочно отослала его подальше – но это было не так. Она приняла единственное верное решение относительно сына Роберто.
Она отправилась на пароме из Саутгемптона в Гавр. Сидя в баре у иллюминатора, она любовалась сероватым отливом вод Ла-Манша.
– Вы позволите угостить вас? – обратился к ней мужчина, говоривший с сильным акцентом. Джейн подняла голову. Рядом с ней, улыбаясь, стоял молодой черноволосый и темноглазый француз. Одет он был в дорогую, элегантную одежду, подчеркивавшую стройность его фигуры. Чуть поколебавшись, Джейн кивнула, присовокупив вежливую улыбку. Английский ее собеседника был весьма посредственным, но Джейн, к своему удивлению, сумела объясниться по-французски, поражаясь своей памяти. По мере того как они пили, французский Джейн делался все лучше. Собеседник рассказал о себе: зовут его Жак, он из Парижа, ему тридцать два года, он работает в банковской системе. В свою очередь, он поинтересовался, куда едет она, и, узнав, широко улыбнулся.
– Как чудесно. Я тоже еду в Рим.
– Вы на машине?
– Нет, – он похлопал себя по карману, – я на поезде.
– А машину водить вы умеете?
– Разумеется.
– Тогда, если вы не против, я подброшу вас до Флоренции. Если хотите, конечно.
– О, это было бы чудесно!
– Вы не очень спешите?
– Нет, нисколько.
В Гавре они вместе спустились на грузовую палубу. Лицо ее спутника вытянулось при виде «роллс-ройса» Джейн.
– Вот уж не предполагал! – виновато произнес он.
– На ней очень легко ездить.
Поскольку торопиться им было особенно некуда, они решили ехать не по скоростным магистралям, а по обычным шоссе, время от времени останавливаясь.
– Вам знакомы отели системы «Релэ Шато»? По-моему, там великолепно.
– Да, конечно, – ответил он, однако, как ей показалось, весьма неуверенно.
– Предлагаю остановиться там. Но только с одним условием: платить буду я.
– Но, мадам, я не могу согласиться!
– В свою очередь, вы мне поможете: будете изредка сменять меня за рулем.
– Ну, если это так, что ж, d'accord [10]10
согласен (фр.).
[Закрыть].
Езда по Франции доставляла Джейн большое удовольствие, тем более что у нее оказался попутчик. Он многое знал из истории своей страны, много рассказывал об архитектуре. Она с удовольствием смеялась над его шутками. Они разыграли дело так, словно он ее личный шофер. И посему Джейн спокойно платила за него.
На третью ночь, когда Джейн выключила свет в своей комнате, Жак бесшумно скользнул в дверь и, не произнося ни слова, забрался к ней в постель. В первое мгновение у Джейн появилось желание выгнать его, но, как только Жак дотронулся до нее, она ощутила давно забытое возбуждение, ей сразу же расхотелось сопротивляться. Она повернулась к Жаку, подалась навстречу его мягким губам.
Он и не собирался ехать в Рим: для него в итальянской банковской системе не было места, и с обезоруживающей простотой Жак признался, что у него нет денег даже на железнодорожный билет. Откровенность ей понравилась, как вообще нравилось его общество. Джейн с удовольствием занималась с ним сексом. Жак оказался опытным любовником, лишенным обычного мужского эгоизма. И хотя она не достигла с ним тех высот, что достигала с Роберто, она почему-то не чувствовала, что, занимаясь с ним любовью, оскорбляет память Роберто. Словом, она решила взять Жака с собой на виллу.
Мэй едва дождалась, когда можно будет переговорить с Джейн наедине. Она была вне себя от гнева.
– Он же мальчишка! Он вам в сыновья годится!
– Брось, – отмахнулась Джейн. – Ему за тридцать.
– Я бы скорее поверила, что двадцать пять, – фыркнула Мэй.
– Мэй, когда ты так фыркаешь, ты напоминаешь мне мою мать. – Джейн рассмеялась, однако ответной улыбки так и не дождалась.
– И куда же подевалась вся эта ваша хваленая скорбь?! И года не прошло, как умер принц! Это ужасно! Джейн, что это значит?
– Кажется, ведь именно ты не раз говорила, что я должна взять себя в руки? – парировала Джейн.
– Говорила, но совсем не это имела в виду. Вы выставляете себя совершенно в идиотском свете.
– Мэй, я распоряжаюсь своей жизнью по своему усмотрению и была бы тебе признательна, если бы ты не выговаривала мне в дальнейшем. Или ты забыла, что служишь у меня и получаешь от меня жалованье?! – рассердилась наконец Джейн.
– Нет, не позабыла. Но если вы рассчитываете, что я буду обслуживать его, то лучше сразу же увольте.
– Мэй, черт тебя подери! Я вовсе не намерена тут препираться с тобой!
– Я всегда говорю то, что думаю. И вам едва ли стоит ожидать, что я когда-нибудь сделаюсь другой, – воскликнула Мэй со слезами на глазах.
– Я понимаю, ты несколько шокирована, но, знаешь, Мэй, с ним я забываюсь, он доставляет мне радость. Я по-прежнему очень горюю, что Роберто больше нет. Я его никогда не забуду. Но это – совсем другое. Роберто меня бы понял.
– Ничуть! Его бы кондрашка хватила. Вы – и вдруг какой-то жиголо!
– Если такое могла себе позволить Онор, то и я могу.
– А вы думаете, она была при этом очень уж счастлива?
– Ну, может, и не очень. То, что у меня было, скорее всего никогда не повторится, но из возможных вариантов этот – самый лучший. Он очень милый молодой человек.
– Вы испугались, потому что разменяли пятый десяток, разве нет?
– Оставь, Мэй. То, что мне сорок лет, решительно не имеет значения.
– Ну, словом, единственный вариант, который сейчас мне приходит в голову, такой: если хотите, чтобы этот человек здесь жил, нанимайте еще кого-нибудь. Я его обслуживать не намерена.
– Мэй! – воскликнула Джейн.
– А что Мэй, что Мэй-то? Я не обязана прислуживать таким типам.
– Ты иногда бываешь совершенно невозможной. Не пойму только, чьи интересы ты в данном случае защищаешь?
– Ваши, черт побери, ваши! – с этими словами Мэй выскочила из комнаты, громко шарахнув дверью.
Джейн созвонилась с агентством, которое занималось подбором прислуги в частные дома. Когда прибыла новая служанка, Мэй успокоилась, однако слову своему оказалась верна и отказывалась даже пальцем пошевелить для Жака. Но в одном Мэй оказалась все-таки не права: интересы Джейн вовсе не были задеты. Конечно, заниматься любовью было очень приятно, но ей доставляло еще большее удовольствие находиться в обществе Жака. Хорошо, когда есть с кем сходить по магазинам, есть с кем прогуляться, поговорить и отобедать. Джейн осточертели все эти одинокие завтраки-обеды-ужины.
Лето пролетело незаметно. Она не знала, что именно заставило ее переменить свое решение. Может, дело было в той крашеной американке, вокруг которой все увивался молодой мужчина? Или в том, с каким интересом Жак посмотрел однажды на молодых девчонок в бикини? Или Джейн наконец взглянула на себя со стороны? Взглянула и поняла, что в некотором смысле Мэй, может, и права и что молодой Жак – всего лишь реакция на разменянный пятый десяток. Как бы то ни было, а Жак должен был уехать.
Наблюдая за тем, как Жак упаковывает вещи, она не испытывала ни удовольствия, ни раскаяния. Она чувствовала лишь легкое раздражение оттого, что Жак так медлил.
– Я не пойму, Джейн, почему мне непременно нужно уезжать? – Он вытащил из шкафа последний костюм и ногой захлопнул дверцу.
Она очень даже хорошо расслышала вопрос, но не сочла нужным отвечать.
– Отчего ты вдруг так переменилась? – спросил он, швыряя одежду как попало.
– Зачем ты так швыряешь? Все же помнется, – заметила она.
– Да мне наплевать! – Он повернулся к Джейн и протянул к ней руки. – Прошу тебя, Джейн, ради Бога, скажи мне, что я сделал неправильно? – Она услышала мольбу в его голосе и закрыла уши, чтобы не слышать всего того, что Жак может наговорить. Она еще подумала, что нужно было вообще оставить его одного: пускай бы себе укладывал все сам. Однако никакой вины она за собой не чувствовала, она лишь дожидалась, когда все закончится и можно будет заняться собственными делами.
Конечно, и его можно было понять: все так неожиданно. Его привлекательное лицо сейчас было искажено гримасой отчаяния, а он всегда выглядел таким счастливым… Ей было очень неловко. И собственно, из-за чего он так расстраивается? Стоит ли? Ведь она едва ли будет горевать без него. Хотя, конечно, ей вновь придется привыкать к одиночеству.
Золотой браслет Жака зацепился за перетяжку чемодана, Жак сдержанно выругался. Она всегда ненавидела этот его браслет, равно как ненавидела и золотой медальон, который вечно болтался у него на груди. Вовсе не потому, что золотые игрушки достались Жаку от американки, предшественницы Джейн, но потому, что эти побрякушки отлично выдавали сущность самого человека и, следовательно, красноречиво говорили, в каких она с ним отношениях. Ее передернуло. Она отчаянно тряхнула головой, как бы сбрасывая всякую нерешительность: он непременно должен покинуть этот дом.
Она улыбнулась Жаку, стараясь улыбаться тепло и дружелюбно.
– Ты все делал совершенно правильно, Жак. Дело не в тебе, пойми. Я хочу остаться самой собой. – Поискав в сумочке, она извлекла пухлый конверт, набитый американскими долларами. – Вот, возьми. – Она протянула ему деньги. Жак даже не подумал отказаться.
Наконец он уложил все вещи в автомобиль. Джейн совершенно забыла про этот автомобиль, который подарила Жаку на день рождения. Может, и не стоило бы давать ему столько денег? Впрочем, Бог с ним… Сейчас уже было поздно что-либо менять.
– Странная ты женщина, Джейн, – сказал он, забираясь в машину. – Вот тут адрес, по нему ты всегда меня отыщешь, если вдруг передумаешь. – Он протянул ей визитную карточку и попытался улыбнуться.
