Текст книги "Трагедия капитана Лигова"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 43 страниц)
– Продашь по три, – сказал Лигов. – Много хочешь заработать.
– Мне надо поправить свои дела, – признался Пуэйль. – Кроме меня, здесь ус может купить только Дайльтон.
Испанец умолчал о французских торговцах. Сейчас в Париже за фунт уса платят четыре доллара. Но Лигов не должен знать.
– Он даст по три с половиной доллара, – сказал Лигов, скрывая свою неудачу. – Нам нужны деньги.
– А что на эти деньги здесь купишь? – решаясь выложить свой главный козырь, спросил Пуэйль. Он не знал, что Лигов был в конторе Дайльтона.
– Шхуну;– сказал Лигов, не собираясь скрывать своих намерений. – Два вельбота и снаряжение!
– У кого? – перегнувшись через стол, спросил Пуэйль и расхохотался. – Дайльтон продаст снаряжение, если ты заключишь с ним договор на сдачу ему всей продукции. Ты знаешь об этом?
Лигов кивнул. Он понимал, что попал почти в безвыходное положение, но в кабалу он не пойдет. Пуэйль, кажется, лучший выход. Не тащиться же назад с усом, на который в России не найдется покупателя. Испанец словно читал мысли капитана.
– Я достану все: и вельботы, и снаряжение. – Пуэйль сделал паузу, впившись взглядом в лицо Лигова, и торжественно произнес: – Дам шхуну!
– Настоящую шхуну? – спросил Лигов, решив лучше иметь дело, с этим откровенным спекулянтом, чем с Дайльтоном, который, конечно, хуже Пуэйля в несколько раз. Испанец поднял руку, точно для клятвы.
– Вернешься в Россию на собственном судне.
– Как ни противно мне с тобой иметь дело, – откровенно сказал Лигов, – но, как видно, придется. Берешь по три доллара за фунт?
– Наливай рому! – выразил свое согласие Пуэйль, прикинув, что ему удастся через подставное лицо продать ус французу за четыре. – Вельботы и снаряжение посмотрим после воскресенья. Пока никому ни слова!
Выпив рому, Пуэйль покинул бот, Алексей сказал Лигову:
– Я едва удержался, чтобы не дать по морде этому негодяю, когда он заговорил о Лизоньке!
Северов говорил так горячо, что капитан уже больше не сомневался в чувствах товарища. Лигов подумал о Марии. Боже, как все медленно тянется, скорее бы встретиться с ней, скорее бы…
Лигов уже не видел берега, судов, не слышал Алексея. Он словно бы перенесся в квартиру на далеком Васильевском острове.
2
В воскресенье Алексей привел Лигова в дом священника отца Серафима. Их ждали. Из кухни доносился запах готовящегося воскресного обеда.
Моряков встретила Лизонька. Ее тонкую, гибкую фигуру облегало кремовое, с большими яркими цветами шелковое платье. Оно оттеняло бронзовое лицо со строгими чертами, с которого смотрели гордые глаза.
Лигов убедился, что индианка действительно красива, и разделил восхищение Алексея. С капитаном она поздоровалась приветливо, без всякого смущения и жеманства. На ее пунцовых губах была мягкая улыбка. Но когда Алексей подошел к ней, продолговатые глаза Лизы стали настороженными, как тогда у ворот, точно у недоверчивого, пугливого оленя.
Отец Серафим провел гостей в комнаты. На столике было несколько графинов с наливками и вином, закуски. Отец Серафим не чуждался хорошей ко времени чарки и, подводя моряков к столику, посмеиваясь, сказал:
– Соблазнителен напиток виноградный. Но грех небольшой.
Он налил всем по рюмке. Закусив, моряки присели. Лигов понравился отцу Серафиму и своим видом, и своими словами. Просто он рассказал о делах своего предприятия, о затруднениях с продажей уса. Священник, слушая, кивал:
– Говорил мне господин Северов. Разузнавал и я. Я человек здесь давнишний, но должен огорчить вас, – священник погладил бороду. – Охотились прежде русские у здешних берегов, вместе с алеутами китов промышляли. Теперь этого нет. Промысел и торговля в руки к американской компании перешли. Что-либо сделать нельзя.
Священник грустно вздохнул, покачал большой с залысинами головой.
– Подобно шакалам в пустыне держат себя многие американские подданные, – говорил с горечью отец Серафим. – Черная неблагодарность. Ведь Россия всегда была молодой страны другом верным…
Перед Лиговым встали страницы прошлого.
…Поднялись американцы на борьбу за свою независимость, и Россия стала инициатором «вооруженного нейтралитета», который вынуждены были объявить и многие европейские государства. Это помогло американцам в их победе над англичанами.
Радищев воспел американскую революцию в своей оде «Вольность». Русский народ всегда с симпатией относился к свободолюбивому американскому народу. Лучшие, передовые люди России с огромным уважением произносят имя выдающегося государственного деятеля – президента США Авраама Линкольна. Русские воздают должное заслугам всех выдающихся людей Америки и питают лучшие чувства к ее простым людям.
В тяжелые годы континентальной блокады Америка оказалась в трудном положении, и в эти годы ее верным и единственным другом была Россия, поддерживавшая тесные связи Соединенными Штатами. В войну Штатов с Англией Россия В критический момент для Америки предложила свое сотрудничество для восстановления мира. Это сказалась на дальнейшей политике Англии и позволило Соединенным Штатам отстоять свою независимость.
Да вспомнишь ли все, что сделали русские для молодой растущей страны Нового Света? Когда Александр Первый в 1821 году издал указ, запрещающий иностранным судам подходить к берегам Северной Америки к северу от 51° северной широты, в США возникли разговоры о том, что это стеснит торговлю и судоходство Америки, и Россия пошла на уступки, подписала свой первый договор с США, установив ограничительную линию на 54°4′ северной широты.
Россия все время поддерживала молодое государство в его стремлении укрепиться, развиться, и, когда в Америке заполыхало пламя гражданской войны, из всех великих держав только Россия заняла благоприятную по отношению к США позицию, отклонив в 1862 году предложение Наполеона Третьего о вмешательстве в пользу южан. Это сорвало интервенцию европейских государств против США. А на следующий год две русские эскадры посетили Нью-Йорк и Сан-Франциско. Это было демонстрацией дружелюбия России по отношению США и укрепило международные позиции правительства Линкольна.
– Во многом обязаны нам, русским, американцы своим благопроцветанием, – говорил отец Серафим, – да ныне правители Нового Света предали все содеянное забвению. Алчность гложет их сердца, а люди простого звания рады российским.
Отец Серафим умолк, наклонив большую голову с редкими светлыми, почти прозрачными волосами. Глубокие морщины изрезали выпуклый высокий лоб с чистой смуглой кожей. В комнате, наступила тишина. Моряки видели, что священника одолевают тяжелые думы. Алексей хотел отвлечь от них отца Серафима, но Лигов мягким движением удержал друга.
Старый человек вспоминал свои встречи с американцами, и перед его внутренним взором вставало много ярких картин. Помнит он, как пришельцы из Штатов поселились на лесистых берегах реки Стахин. Вначале опасливо они относились к русским, но, не видя от них беды, подружились, помогать стали друг другу в этой необжитой стране. Однажды, в бурную осеннюю ночь, Бен Сьюард, глава переселенцев, привез в Ново-Архангельск своего сына, и русский доктор спас его от смерти, вскрыв нарыв в горле. В привычку вошло, что во всем американцы пробавлялись у русских, но и сами в долгу не оставались. Разве запамятует кто, как Сьюард со своим братом предупредил жителей русского поселения в устье реки Стахин о готовящемся нападении банды сброда, высадившегося с брига, и вместе с русскими отбились от них. Разве можно предать забвению и то, как Бен сопровождал отца Серафима в его особенно далеких и опасных поездках по дебрям лесным и горным в поисках и просветлении темных душ туземцев. Ведь в одной из этих поездок Бен упал у безымянного ручья замертво. Стрела, пущенная в отца Серафима, пронзила сердце американца, закрывшего собой священника.
Видел отец Серафим, как американцы, поселившиеся в долине реки Фрезер, расчищали землю под пашни, и любовался их трудолюбием, прилежностью. Хорошие, умелые руки у людей Нового Света, широки эти люди и душой. Когда напал мор на одно индейское племя, американские трапперы спасли его от голода, за много миль носили туши зверей.
Есть плохие люди и среди русских, которые обижали пришельцев. Да простит господь бог их! Все люди у бога равны, как дети у одного отца. Поссорятся, да бог их помирит. Но тяжелые и опасные наступают времена. Давно отец Серафим заметил, что вражда сеется между русскими и американскими правителями из Штатов, охочих до богатств здешних земель. Посылают они сюда своих служителей. Водкой они спаивают слабых перед зельем туземцев, вкладывают им в руки оружие и посылают против русских. Ох, сколько уже безвинной крови пролилось. Черные слухи ползут, как змеи, кусают людей, и уже американцы и русские искоса смотрят друг на друга, особенно после слуха об открытии золотых гнезд у горы святого Ильи. Алчность людей распаляет…
Отец Серафим тяжело вздохнул, поднял голову и, не заметив, что пауза затянулась, продолжал:
– Добр американский народ, гостеприимен, трудолюбив и доверчив. Поводыри его сим пользуются в большой вред. Семена зла и нелюбви к другим народам, жажду богатств сеют в благодатную ниву душевную… Дают уже всходы эти семена… Много они принесут бед разным народам и самим американцам… Но народ силен, могуч и чист, как океан. Впадает в него много мутных рек. Темными струями они пробиваются далеко среди небесной голубизны вод, всякую божью тварь пугают, а все же океан их осиливает, и пропадают мутные струи. И народ так. Весь злу не поддастся, в чистоте своей останется, в любви к ближнему своему останется. – Голос отца Серафима стал тверже, громче. – Верую, что грядет день божий, когда по воле его вечная дружба настанет между народами России и Нового Света, как братья, обнимутся они и будут землю свою украшать трудом и любовью. Быть может, пройдут они через горнило тяжких испытаний, которые очистят их души и соединят на веки веков! Боже, сотвори так!
Отец Серафим, подняв глаза, перекрестился, Моряки последовали его примеру. Олег Николаевич полностью разделял мысли, и настроение священника:
– Мне приходилось встречаться с китобоями, американцами. Конечно, народ морской, люди грубые, тяжелые, но много среди них честных тружеников. Однако должен заметить, что имя американское позорят сильно те, кто бежал от правосудия из различных стран, скрыл свое имя, назвался американцем…
– Истинная правда, – кивнул отец Серафим. – Они-то и творят противные богу деяния…
Как ни была интересна беседа, Алексей тянулся из столовой к девушке, хлопотавшей на кухне. Он то и дело посматривал на дверь, ведущую туда. Отец Серафим заметил это, но виду не подал.
– Придут сюда новые хозяева, американские, плохо будет жить индейцам, – сокрушаясь, сказал священник, думая о Лизоньке. – Забыли они, что все люди перед богом равны.
Замечания отца Серафима вызвали вопрос Алексея:
– Лиза очень хорошо говорит по-русски?..
Священник неторопливо, внимательно взглянул на Северова и проговорил:
– Почти дочерью мне девушка приходится.
– Как дочерью? – быстро спросил Алексей.
– Духовной. – Отец Серафим улыбнулся горячности, с конторой был задан вопрос Алексеем. – Воспитал ее, как дочь свою, да и полюбил… Сирота она.
– Отчего же? – вступил в разговор Лигов.
– Давнее событие, – проговорил священник, и лицо его потемнело от воспоминания. – Почти двадцать лет…
Священник умолк, глаза его ласково засветились. В комнату легкой, почти бесшумной походкой вошла Лиза. Она несла большую супницу. Священник пригласил всех к столу.
– Как на Руси, – проговорил отец Серафим, подвязывая салфетку, – еще по чарке, молодые люди.
Он засмеялся старческим смехом, и Лигов только сейчас увидел, как стар священник. Ему было уже за восемьдесят.
Обед проходил весело. Лизоньке часто приходилось вскакивать из-за стола и уходить на кухню. Все она делала с легкостью, удовольствием, но говорила мало, сдержанно. Отец Серафим не раз из-под бровей посматривал на воспитанницу. Удивления у него не было. Он просто проверял свои мысли. С того дня, как Алексей проводил ее, в девушке появилось что-то новое, беспокойное, хотя она умела хорошо владеть собой. Видел священник, что и моряк часто посматривает на Лизоньку глазами, полными жаркого восхищения. Ох, молодость, молодость…
Сославшись на возраст и привычку подремать после обеда, отец Серафим оставил молодежь. Наступила минута замешательства. Все молчали. Лицо Лизы стало замкнутым. Алексей мучительно искал, что сказать, но мыслей не было, или, вернее, они неслись с такой быстротой, что ни одну он не успевал ухватить.
– Давайте вместе посуду мыть? – предложил Лигов.
Девушка запротестовала, но он сказал:
– Я капитан и мои команды надо выполнять. Притом моряки привыкли все сами делать. Сними ведь жены не плавают.
– А где же ваши жены, далеко? – наивно, пытаясь схитрить, спросила Лиза и впервые спрятала от моряков глаза.
Владела она собой великолепно, но глаза ее могли выдать. С каким нетерпением и страхом ждала она ответа, в то же время спокойно собирая со стола посуду!
– У меня невеста в Петербурге, – сказал Лигов, – Алексея сестра. А сам он еще ни одной девушки не полюбил. Наверное, старый уже для любви, – закончил шутливо капитан.
У Лизы пропала внутренняя скованность. Она радостно улыбнулась, показав свои ослепительные зубы, и с волнением, передавшимся Алексею, продекламировала:
– «Любви все возрасты покорны…»
Она посмотрела на Алексея, который был счастлив поворотом разговора, вначале опасаясь, что Лиза может неправильно истолковать слова Лигова и посчитать его женатым. Индианка и моряк встретились взглядом, и опять глаза девушки стали настороженными или, быть может, это только так показалось ему… Он не знал почему, но ему было радостно, когда Лиза так смотрела на него…
3
Понедельник – день, приносящий несчастье, говорят моряки. Нет на свете капитана, который бы вывел в понедельник свой корабль в море. А если бы и отважился, то команда немедленно была бы охвачена волнением, страхом перед неизвестным, но обязательным несчастьем, и капитану все равно пришлось бы отказаться от своего намерения.
Это и вспомнил Олег Николаевич, когда в понедельник на бот явился Пуэйль. Он не походил на того, каким был несколько дней назад: оживленным, полным жажды легкой наживы, уверенным в себе и в своем успехе.
Сейчас у Пуэйля не было бодрого вида. Он не спеша поднялся на бот и кисло улыбнулся:
– Салют капитану Удаче!
Лигов заметил, что глаза испанца смотрели обеспокоенно.
С явной неохотой он сказал Лигову:
– Придется несколько дней подождать, хозяева шхуны должны приехать к концу недели.
– А вельботы и снаряжение? – спросил Лигов, чувствуя в словах Пуэйля какую-то неправду.
– То же самое, – махнул рукой Фердинандо и, стараясь показаться беспечным, спросил: – Ус сегодня могу взять? Деньги сейчас!
– Нет, – покачал, головой Лигов. – Будет так, как договорились.
Пуэйль пожал плечами, точно подчиняясь неразумному упрямству капитана. На что Фердинандо надеялся, он и сам не знал. В Ново-Архангельске, минуя компанию Дайльтона, невозможно было достать ни одного вельбота, ни одного флейшерного ножа. В этом он убедился, когда попытался купить снаряжение и вельботы, необходимые Лигову. Хозяева складов и лавок продавали лишь тем, кто имел документ компании.
Пуэйль даже опешил, когда хозяин огромного склада – старый знакомый, поставлявший еще снаряжение для его китобойных судов, сказал:
– Без Дайльтона и не пытайся что-нибудь купить для китобойного промысла. Даже я не продам тебе ни одного гарпуна без разрешения компании. Я не сделал бы этого и тогда, когда за каждый гарпун ты отвалил бы мне по десять фунтов чистого золота. И этого не сделает никто из нас. Во-первых, Дайльтон нам хорошо платит и гарантирует сбыт товаров, во-вторых, продай я сегодня тебе тайком хоть один гарпун – сегодня же ночью буду найден проткнутым этим гарпуном. У Дайльтона железные руки. В этом убедились многие. Понял? Гуд бай!
Такие же отказы встретил и Лигов, который в течение недели сделал несколько попыток самостоятельно обменить ус на снаряжение. Везде мешал Дайльтон. И капитан понял, что в Ново-Архангельске больше нечего делать. Разве попытаться в Сан-Франциско? Но для этого надо найти судно для перевозки туда уса. Капитан бота «Компас» сочувствовал Лигову, но ничем не мог помочь. Он получил приказ готовиться к рейсу в Гонолулу. На фрахт другого судна у Лигова не было денег. «В крайнем случае я расплачусь усом, – размышлял капитан, – или пойду во Фриско, там, наверное, сразу сбуду ус».
Но тут же Лигов почувствовал сомнение. А что, если и в Сан-Франциско повторится эта же история? Главная контора компании Дайльтона там.
О китовом усе на боте «Компас» уже знал весь Ново-Архангельск. К Лигову каждый день являлись желающие купить ус по довольно сходной цене, но капитан не соглашался. Продать ус он всегда успеет – ему нужна хоть небольшая шхуна, вельботы…
Посетители выслушивали, одни внешне сочувственно, но с издевательски смеющимися глазами, другие даже не пытались скрыть насмешки. Один нагло сказал:
– Видно, вам, капитан Удача, навсегда изменила удача. Он расхохотался. Алексей, присутствовавший при разговоре, вскочил на ноги со сжатыми кулаками. Ноздри его носа нервно расширились, а в глазах билась ярость. Еще секунда – и Северов бросился бы на наглеца. Лигов, встав, указал покупателю на дверь:
– Всего хорошего!
Когда на палубе послышались шаги агента компании Дайльтона, Лигов сурово сказал Алексею:
– Так коммерцию не ведут! Или дай слово, что ты будешь себя держать в руках, или же попрошу тебя больше при деловых разговорах не присутствовать!
– Олег! Нам здесь делать нечего. Надо уходить!
– Куда? – спокойно спросил Лигов.
Северов молча подошел к иллюминатору и долго смотрел на запорошенный ослепительным снегом город. Зима стояла тихая, снежная. В порт все больше прибывало американских судов. Они по-хозяйски швартовались у лучших причалов, и «Компас» уже дважды менял свою стоянку.
Ответ на свой вопрос Лигов получил в этот же день. Явившийся после полудня Пуэйль, больше не скрывая своей неудачи в Ново-Архангельске, решил открыть карты. Зная положение Лигова, он вновь стал вести себя развязно.
– Капитан, стаканчик согреться. Да и за удачу, которую мы уже держим за хвост.
Потягивая ром, Фердинандо почти цинично рассказывал:
– Ваш ус я перепродал французам. Немного заработал на этом.
Он самодовольно ухмыльнулся.
– Но ус я с борта не сниму без… – начал Лигов. Его перебил Пуэйль:
– И не надо. В этом же все дело. Французы сейчас не очень-то шлют свои корабли сюда. Переход Аляски к янки им не по вкусу.
Пуэйль снова отхлебнул рома. Его худое, оливкового цвета лицо стало багроветь. Кривя тонкие губы, он самодовольно сказал:
– Все-таки я оставил Дайльтона за кормой. Шхуну и все прочее вы получите, но надо идти на Гавайи. Вот у меня купчая. – Пуэйль вытащил из кармана вчетверо сложенный лист бумаги. – По ней мы и получим в Гонолулу судно в обмен на ваш ус.
Лигов и Алексей обменялись быстрыми взглядами. Удача, кажется, действительно повертывается к ним лицом. От Фердинандо не ускользнуло облегчение моряков при его сообщении. Уже начиная пьянеть, он говорил:
– Для старых друзей я сделаю все… Скоро испанец, заметно покачиваясь, ушел.
Капитан «Компаса» был рад помочь китобоям доставить их груз в Гонолулу. Алексей неожиданно загрустил, подумав о Лизоньке. Он стал частым гостем в доме священника, и его чувство к девушке росло и крепло. Как же быть теперь? Расстаться с ней навсегда? Нет, этого не может быть. Алексей даже и думать об этом не хотел. Вернувшись с Лиговым от капитана «Компаса» в каюту, Северов сказал:
– Олег! Для тебя не секрет, что я люблю Лизоньку, хотя ни разу тебе об этом не говорил. – Голос его от волнения прервался. – Я не могу уйти из Ново-Архангельска.
– Лиза знает об этом? Ты с ней говорил о своей любви? – спросил Лигов, невольно становясь наставником в столь сложном вопросе, хотя еще сам недавно был в роли Алексея.
Северов удивленно посмотрел на капитана, и на его лице появилась растерянная улыбка:
– Нет…
Олег не смог удержаться от смеха, и к нему присоединился Алексей. Капитан положил руку на плечо Северова:
– Вот что, Алеша. Если ты действительно любишь Лизу, то тебе надо поговорить и с ней, и с отцом Серафимом. Пойдем к ним завтра…
…Отец Серафим окончательно убедился, что для Лизоньки наступило время, когда девичье сердце, подобно голубоватой льдинке под весенним жарким солнцем, начинает таять, чтобы оросить землю, дать влагу для молодой нежной муравы, от которой еще прекраснее становится мир. Девичье сердце до своей поры спокойно, и ничьи взгляды и чувства его не заставят сильнее забиться. Но вот встретится он, единственный, предназначенный только для нее, и в ответ в глазах девушки вспыхнут огоньки, забьется сердце, охваченное новым, еще никогда неизведанным и неповторимым чувством. Человеку дано изведать счастье любви только раз, и когда приходит это счастье, кет уже девушке покою, тревожно становится ей, но эта тревога радостная, заставляющая чувствовать всю красоту и прелесть каждой минуты жизни. Будто впервые увидит она, как высока и чиста голубизна неба, как ярок закат за дальними сопками, как чист и приятен морской воздух. И все люди вокруг кажутся лучше, добрее. Не раз спросит себя с удивлением девушка, почему же она до сих пор не замечала всего этого? По губам ее будет скользить улыбка, девушку не покинет тревожно-радостное ожидание, и с каждым днем все сильнее становится оно.
В таком ожидании находилась Лизонька. Она не пыталась разобраться в чувстве, которое охватило ее, не задумывалась над тем, что произошло. Она полностью отдалась новым счастливым ощущениям и ждала, когда придет Алексей. Девушка звала его про себя Алешей, и когда отца Серафима в комнате не было, она вслух громко говорила: «Алеша, Алеша!», – вслушиваясь в звучание имени. Оно становилось ей все дороже. Лизонька любила Алексея.
Отец Серафим был в тревоге за Лизоньку. Кто этот моряк с горячими черными глазами? По всему видно, что человек честный, но ведь так мало знаком. Растревожил он Лизоньку, рассеянна стала. То запоет песню и сразу же умолкнет, то с улыбкой порхает по комнатам и вдруг задумчиво станет у окна, и книги-то ее больше не увлекают. Откроет страницу, да так и не прочтет…
Горела на столе лампа. Сидел в ночной тиши старый священник. Теплился огонек в лампадке перед иконостасом. Из Лизонькиной спальни доносилось ровное дыхание девушки. В длительные часы бессонницы вспоминал отец Серафим свою жизнь. Было время, далекое уже, когда он ступил с палубы русского корабля на эту землю, открытую русскими людьми, и сам Баранов встречал его и говорил о долге русских людей построить здесь новую Россию. И некогда было Серафиму подумать о создании своей семьи. Годы пролетали в других заботах. То нужно было учить грамоте детей русских, индейцев и метисов, то требовалось превращаться в доктора и ехать в глубь материка – оказывать помощь раненому охотнику. В проповедях с амвона приходилось больше произносить советы об укреплении дружбы индейцев с русскими, чем молитвы… Улыбнулся отец Серафим, вспомнив, как индейцы, прослушав его проповеди и ничего не поняв, решили, что сам отец Серафим и есть бог, Иисус Христос, и увезли его к себе в леса… Многое было. Доверчивые дети природы, индейцы скоро сжились с ним и другими русскими, со всеми, от кого видели доброе отношение и помощь. Что теперь с ними станет? До отца Серафима все чаще доходили слухи об участи индейцев, попавших в зависимость от жестоких и алчных стяжателей богатств.
Священник вздохнул. Рушилось на глазах дело, в которое он и другие истинно русские люди вложили столько сил и души. «Продали, продали», – билось в думах одно слово, и почему-то вспомнилась притча о тридцати серебрениках…
Лизонька что-то проговорила спросонья, и снова отец Серафим тревожно подумал, что будет с индейцами, когда уйдут отсюда русские, и боль сжала его сердце. Быть может, это хорошо, что встретился человек, пробудивший в Лизоньке любовь. Уже сколько было счастливых браков русских с индейцами. Сам Баранов пример подал достойный.
Китобои вернутся в Россию. Лизонька стала совсем русской, и ей надо уезжать. Оставаться теперь здесь плохо. Горечь и печаль наполнили душу старика. Любил отец Серафим сироту Лизоньку отцовской любовью, воспитал ее, сделал примерной христианкой. Уедет, уедет Лизонька, знал это священник. Умел он читать людские души. А как же он останется один? Дом показался неуютным нехолодным, словно Лизоньки уже не было в нем. И тут же успокаивал себя. Не скоро уедет, а ему в жить мало уж осталось: скоро на вечный покой. Только бы Лизонька была устроена, нашла свое счастье…
Когда в окна медленно полился серый рассвет, решил отец Серафим поговорить с моряками о Лизоньке. Так в эту ночь, в канун воскресенья, и не спал отец Серафим… Да он уже привык к ночным бдениям, к беседам с самим собой…
…Выслушав сообщение Лигова об их отъезде на Гавайи, отец Серафим перевел взгляд своих спокойных глубоких глаз на взволнованное лицо Алексея. Священник не торопился начать первым разговор и ожидал, что скажет Северов.
– Отец Серафим, – быстро проговорил Алексей и провел ладонью по лбу, точно вспоминая, о чем надо говорить. – Я люблю вашу Лизоньку и хочу… прошу ее руки…
Он замолк. Священник с благодарностью смотрел на молодого моряка, радуясь за судьбу девушки.
– Вам надо с ней самой об этом говорить. – Священник взглянул в окно: не идет ли Лизонька, которая по обыкновению в воскресенье ушла в библиотеку. – Пусть сама ответит. Любовь не терпит, когда за нее решают. – Он помолчал и снова заговорил: – Почти двадцать лет назад я с караваном направился в одну деревню сивашей. Это было дружественное нам племя. В этой деревне у меня было много друзей. Индейцам мы возили товары. Подъезжая к деревне, мы были удивлены тишиной, а когда приблизились, то увидели страшную картину. На земле валялись убитые индейцы. Мужчины, дети, женщины – все жители деревни. Мы обошли разграбленные вигвамы с потухшими очагами. Видно, на деревню напали воины другого враждующего племени. Когда мы собрались хоронить убитых и стали на краю леса выбирать место для могилы, я услышал слабый крик ребенка, очень слабый, и пошел на него. В кустах сидела, прислонившись к дереву, индейская женщина. Она была мертва от раны в груди. Ее застывшие руки прижимали маленького ребенка. Он был голоден и едва кричал. Я взял девочку к себе, окрестил Лизонькой, воспитал…
Священник умолк, склонил голову и погрузился в воспоминания, точно забыв о моряках. А они сидели, потрясенные услышанным.
В дом неслышно вошла Лизонька. Ее лицо дышало свежестью от мороза и молодости. На ее черных волосах серебристой пылью сверкал иней. При виде моряков она весело улыбнулась. Алексей встал. Он не помнил, что говорил девушке. Она жадно слушала и, не отрываясь, смотрела ему в лицо.
– Я согласна, отец, – просто проговорила Лизонька.
С кресла тяжело поднялся священник и, подойдя к ним, благословил. Впервые Алексей поцеловал Лизоньку. Тут же решили, что Лизонька пока будет по-прежнему жить с отцом Серафимом, а Алексей приедет за ней на следующий год.
Через два дня бот «Компас» снялся с якоря. Долго стоял на юте Алексей, не сводя взгляда с берега. Там, рядом с грузным высоким священником, виднелась тоненькая фигурка в беличьей шубке. Она помахивала поднятой рукой, точно звала Алексея к себе.
– Я скоро приеду, скоро приеду, – шептал Алексей.
В снастях все сильнее посвистывал ветер. Волны становились крупнее. Берег затягивался дымкой и скоро скрылся из глаз. А Алексей, не чувствуя холода, все смотрел в ту сторону, где осталось его сердце.
«Компас», набирая ход, взял курс на Гавайские острова.
