Текст книги "Трагедия капитана Лигова"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 43 страниц)
– Неужели такой великий ущерб наносят иностранные китоловы? – притворно удивлялся Ясинский, хотя ему было хорошо известно положение дел и усиление активности браконьеров его ничуть не тревожило.
– Если не остановить их, принесут еще больший вред. А край сей богат, ах как богат! – Лицо Лигова прояснилось. – Осмотрел я внимательнейше бухту Золотой Рог. Удачное название, весьма удачное.
Он поднялся с кресла и подошел к окну. Долго молча смотрел на голубую морскую гладь. В бухте стояло около десятка кораблей. Над большинством из них осенний ветерок перебирал цветные иностранные флаги.
– А ведь не случайно сюда иностранцы идут, – заговорил Лигов. – Понимают – Владивосток будет большим портом.
Ясинский согласно закивал: – Верно подметили, Олег Николаевич.
Опытным глазом моряка Лигов видел все достоинства бухты Золотой Рог. Укрытая от ветров и морских волнений, она была прекрасной, удобной стоянкой для судов.
– Думаю здесь дом строить. – Лигов не высказал до конца своей мысли. У него все больше зрело решение обосноваться во Владивостоке.
– Преотличнейшая мысль! – чересчур восторженно одобрил Ясинский, скрывая свое неудовольствие и опасение, что нахождение Лигова во Владивостоке может повредить ему.
– Помогите выбрать участок и найти плотников, – попросил Лигов. – Хотелось бы дом заложить нынче.
– Поздновато, пожалуй, – осторожно возразил Ясинский. – Морозы вот-вот нагрянут.
– А мы их обгоним рублем, – засмеялся Лигов. Ясинскому ничего не оставалось делать, как взяться за дело.
Участок был выбран на следующий день у подножия Орлиной сопки, откуда открывался широкий вид на бухту. За Чуркиным мысом голубела полоска залива Петра Великого. Мария с Лиговым и Ясинский с женой и дочерью, сопровождаемые Клементьевым, присутствовали при рубке первых деревьев на участке, расчищаемом под дом. Падали под ударами топоров крепкие дубы и ильмы, рассыпая вокруг золотистые листья…
…Однажды Лигов пришел к шхунам. Полувытащенные на берег, они стояли, слегка припорошенные снегом. Вокруг лежали, желтея свежей древесиной, балки и доски, точно золотистый песок, усыпали снег опилки. Со шхун доносился шум работы.
– Олег Николаевич, Олег Николаевич! – раздался сверху голос Белова.
Он стоял на палубе «Марии» в расстегнутом полушубке и сбитой на затылок фуражке. Зима стояла теплая, тихая. Лицо капитана «Аляски», темное от загара и ветров, было оживленно. Белов отпустил усы, и это придавало ему больше добродушия.
– Хорошо ремонт идет! – говорил Белов поднявшемуся на палубу Лигову. – Добротные шхуны наши!
– Скоро придется с ними расстаться, – невесело сказал Лигов.
– Почему? Что случилось? – Белов остановился, почти с испугом смотря на Лигова. Шхуна – это единственное, что было у Белова в жизни. И он ею очень дорожил.
Накануне, просматривая иностранные газеты, Лигов с горечью узнал, что иностранные китобойные компании переоборудуют свои суда. Паруса уже уходят в прошлое. Их заменяют паровые машины, что делает охотничьи суда более поворотливыми, быстроходными, удобными в добыче китов.
И это была не единственная новинка в китобойном деле. На судах устанавливались компрессоры для накачивания воздухом туш убитых китов, которые могли после этого держаться на воде, как поплавки, не тонуть. Изменились и гарпуны. Их лопасти теперь были подвижные, на осях, а на конец гарпуна навинчивалась граната. При преследовании кита лопасти гарпуна привязывались к стержню. Когда гарпун попадал в тело животного и граната там разрывалась, раня или убивая кита, лопасти расходились, и добыча уже не могла сорваться с гарпуна.
Белов с унылым видом слушал Лигова. Когда тот умолк, капитан «Аляски» растерянно спросил:
– Что же нам теперь делать?
– Главное, не унывать, – подбодрил друга Лигов и потрепал его по плечу. – Год будем охотиться по-старому, а затем заведем и паровые машины, и компрессоры.
– А шхуны? – спросил Белов.
– Для них дело найдется, – успокоил капитана Лигов. – Со шхунами не расстанемся. Они хорошо нам служат.
Возвращаясь домой, Лигов думал о том, что хотя промысел и развивается и дает хорошую прибыль, все же он по-прежнему один, один во всей России. И в этом, конечно, тоже сказывается отношение и внимание к китобойному промыслу, в стране. Если бы китобоев русских было больше! Как заинтересовать людей, привлечь к этому доходному делу?..
Решение было найдено совершенно неожиданно. Лигов решил принять участие в Нижегородской ярмарке.
– Владислав Станиславович, это очень удобный повод, – убеждал он Ясинского. – На ярмарке в Нижнем Новгороде мы откроем павильон китоловства. В нем будут бочонки с жиром, спермацетом, китовый ус и всякие изделия из него. Их надо будет закупить в Японии. Там же поместим небольшой скелет кита, хотя бы кашалота, а рядом – всякие поделки из китового уса, из кости…
Лигов с увлечением развивал свою мысль. Ясинский слушал, кивал, соглашаясь с капитаном, но сам думал о том, как отнесется к затее Лигова Дайльтон. Ведь президент компании через Джилларда высказывал мысль о том, чтобы в России как можно меньше говорили о китоловстве, и доказывал, что сами русские не смогут его наладить. И вдруг этот павильон! Его необычайные экспонаты, наверное, привлекут к себе большое внимание. Дайльтон будет недоволен Ясинским.
– Кто же займется этим? – спросил Ясинский. – Я, к сожалению, не смогу. У меня здесь много предприятий и оставить их на длительный срок опасаюсь.
– А я, откровенно говоря, очень на вас рассчитывал, – разочарованно проговорил Лигов и забарабанил по ручке кресла.
– С великой бы радостью, но…
– Хорошо, – Лигов тряхнул головой. – Не смею вас утруждать. Алексей Иванович Северов этим займется. Да ему и в России надобно побывать. Давненько мы там не были.
– Вот и хорошо, прекрасно, – потер руки Ясинский. – Алексей Иванович все преотличнейше сделает. А я здесь помогу во всем.
Тут же Ясинский сказал себе, что надо немедленно написать письмо Джилларду о новой затее Лигова. Он это сделает, обезопасит себя, а они пусть поступают так, как найдут необходимым.
Наступила весна. В апреле бухта Золотой Рог очистилась ото льда, но идти на север, в Шантарское море, было рано. В Шантарском море в это время года еще много льда.
В эти дни у Федора Тернова окончательно созрело решение уйти от капитана Лигова, завести свое дело. Затаив на Олега Николаевича злобу и обиду, штурман всю зиму прожил молча, уединенно, присматривался к торговле, к мелким и крупным дельцам, что были в новом русском порту. Стать одним из них – вот было единственное желание Тернова. Но как, с чего начать, чтобы не попасть впросак, не ошибиться, не стать жертвой конкурентов? Эти мысли целиком захватили Тернова. У него было достаточно времени, чтобы все взвесить, не сделать неверного шага, не допустить оплошности.
Федор Тернов увидел и точно, через одного из служащих конторы Ясинского, склонного к крепким напиткам, узнал, что большими делами ворочает в новом порту Ясинский. В его руках большая часть торговли, много судов. Вот с кем вести дела! Одно молодое деревцо в голой степи гибнет от ветра, но если оно начнет расти под прикрытием крепкого дерева, никакие ветры ему не страшны.
Так Тернов решил перейти на службу к Владиславу Станиславовичу. Его не смущало, что Ясинский в отличнейших отношениях с Лиговым. Через того же пьянчужку-служащего Тернов узнал, что Ясинский перепродает китовую продукцию Лигова американцам. Это был главный козырь в ставке Тернова. Вот почему он без особого волнения и смущения явился в контору к Ясинскому и по-деловому начал разговор:
– Я хочу служить у вас, Владислав Станиславович!
– Помилуйте! – воскликнул Ясинский, который не был знаком с Терновым, но знал, что он служит у Лигова. – Вы же штурман у господина Лигова.
– Намереваюсь уйти, очень малодоходная служба.
– Нет, я не могу вас принять, – покачал головой Ясинский. – Олег Николаевич как сие воспримет?
– Он не будет особенно огорчен, – усмехнулся Тернов и напрямик, ничего не тая, рассказал, что произошло в бухте Счастливой Надежды между ним и Лиговым. – Моя приватная торговля с туземцами ему не понравилась…
– Очень нехорошо с вашей стороны спаивать бедных туземцев, – притворно пожурил Ясинский.
– Так же, как с вашей – продавать китовый жир и ус американцам, – отрубил Тернов.
– О… – Ясинский от неожиданности не знал, что сказать. Он весь покрылся потом: – Как… что это значит?
Коммерсант попытался принять оскорбленный вид, но Тернов почти по-дружески сказал:
– Меня это не касается. Знаю только я один. Я хочу служить у вас. На вашем судне буду ходить вдоль побережья и продавать туземцам муку, порох, водку… – Он захохотал: – Тут уж Олег Николаевич нам не помешает получить пушнину за водку!
Если бы Олег Николаевич сейчас взглянул на Тернова, он бы не узнал своего штурмана, так нагло и самодовольно было его лицо.
Ясинский, все еще ошеломленный словами Тернова, быстро прикинул, что обещает ему сделка с ним, человеком, как видно, хватким. Торговля могла принести большие доходы. Владислав Станиславович встал из-за стола, поплотнее прикрыл дверь и вернулся на место. Так было выиграно время для того, чтобы собраться с мыслями.
– Вы человек дела и мне нравитесь, – начал Ясинский.
– И вы мне тоже, – улыбнулся Тернов, – На каких условиях мы будем торговать?
– Одно условие – от Лигова вы уйдете в день его ухода в плавание и никому не скажете, что переходите ко мне, – сказал Ясинский, думая про себя, что таким образом у него будет время проверить, не подослан ли Тернов Лиговым. Если опасаться Тернова нечего, то надо взять его втайне от Лигова и, быть может, использовать когда-нибудь против капитана…
Тернов ушел от Ясинского, предвкушая все выгоды новой службы.
Над Владивостоком непрерывно шел мелкий дождь, которому, казалось, не будет конца. Если же переставал дождь, то на смену ему приходил густой туман и моросил надоедливо, выматывающе. Туман полз из-за сопок, отгораживающих юго-восточную часть бухты Золотой Рог от моря, и жители Владивостока прозвали этот участок оконечности полуострова Муравьева-Амурского Гнилым Углом.
Солнечные дни здесь выдавались редко, но они были изумительны по красоте и сразу же заставляли забывать о непогоде, длившейся неделями. Солнце своими почти южными Лучами щедро заливало ярко зеленевшие сопки, в бухте вода становилась такого цвета, что трудно было отличить, где чище и нежнее краски: здесь – меж изумрудных берегов – или на высоком небе. Быстро высыхали лужи, влажные листья растений лоснились на солнце, тайга наполнялась птичьими голосами.
Лигов с удовольствием слушал их. Он неторопливо спускался по узкой, прорубленной в лесу улице у подножия Орлиной сопки. Олег Николаевич, как обычно, по утрам посещал стройку своего дома. Зимние морозы все-таки задержали работы, и дом будет готов только к осени – добротный, многокомнатный, удобный. Хорошо будет жить в нем.
Лигов улыбнулся своим мечтам. В глазах, его появилась нежность и мечтательность. Сегодня Мария сообщила ему, что она готовится стать матерью. У него будет ребенок, ребенок… И обязательно сын. Голубые глаза Лигова заискрились. Как он благодарен Марии, как он ее любит! Какой же ей сделать вода рок? Лигов шел, не замечая дороги. Все, что приходило на ум, казалось незначительным, мелким. Да и прав ли он, думая о каком-то подарке? Разве может быть что-нибудь равное материнству или хотя бы близкое по значению? Нет, ни о каком подарке не может быть и речи. Мария все эти годы стойко, терпеливо, мужественно переносила тяготы и трудности жизни в китоловной колонии. Она заслужила хороший отдых. Он повезет Марию в Японию, покажет ей эту необычайную страну, хозяева которой уже разрешили иностранцам осматривать многие города. Заодно Лигов приобретет там изделия из китового уса для выставки на Нижегородской ярмарке.
Олег Николаевич поспешил домой, чтобы сказать Марии о своем намерении. Широко шагая по недавно проложенным дощатым панелям, он не заметил, как от бухты к особняку Ясинского, тяжело отдуваясь, поднимался Ходов. Его в оспинах лицо блестело капельками пота, зеленый с красными полосами платок, повязанный вокруг шеи, взмок, в зубах дымилась трубка.
Увидев Лигова, боцман выхватил трубку и крикнул:
– Олег Николаевич! Олег Николаевич!
Лигов оглянулся, и по его губам скользнула невольная улыбка. Ходов на земле был неуклюж, и в его походке было что-то тюленье, комическое. Концами платка утирая лицо, Фрол Севастьянович подошел к капитану, глубоко переводя дыхание. Лигов ждал, что скажет боцман. Тот прохрипел: – Киты, Олег Николаевич! Киты в бухте!
– Какие киты? Где? – насторожился Лигов.
– Все утро кашалоты там играли. – Боцман указал на оконечность мыса Чуркина, лежащую на противоположной стороне бухты Золотой Рог. – Тут я с одним манзой словом перекинулся. Он трепанголов. Ну и говорит, что китов в заливе Петра Великого – ух сколько!
Боцман ожидающе смотрел на своего капитана. Лигову и раньше, зимой, несколько раз приходилось слышать от местного населения о том, что в бухту заходят киты. Но он не придавал этому значения, считал, что это одиночки – животные, отбившиеся от стад, идущих весной на север. Сейчас слова боцмана заставили Лигова иначе отнестись к появлению китов в районе Владивостока. Почему киты должны быть в большом количестве только в Шантарском море, а не здесь? Лигов стоял перед боцманом и думал. Ходов покуривал свою трубку, и его глазки хитро, вприщур, следили за лицом капитана. Знал боцман, что задел сердце китобоя, и еще подтолкнул его:
– В бухту Счастливой Надежды не скоро придем. А китов нынче можем здесь бить, да и жир тут же продать.
– Правильно, Фрол Севастьянович, – согласился Лигов. – Готовь шхуну. Выйдем на разведку.
– Есть! – обрадованно ответил боцман, которому надоело сидеть на берегу.
Лигов вошел в дом и, забыв о том, что он собирался в Японию, сообщил жене:
– Ухожу в море!
– Куда? Далеко? – забеспокоилась Мария, но Лигов успокоил ее:
– Здесь. Посмотрю: нет ли китов.
– Возьми и меня!
– Но охота за китами… – начал Лигов, не зная, как мягче отказать жене, чтобы ее не обидеть.
– За меня не беспокойся. Мне ничего не повредит! – со смущенной улыбкой, но решительно ответила Мария, поняв причину осторожности мужа.
…Выход в море на разведку и возможную охоту для Ходова был несколько омрачен. Кроме Марии на шхуне оказались Тамара и Клементьев, которые упросили Лигова взять их с собой. Клементьев через несколько дней уходил в плавание на своей клипере, и он был так настойчив, что Олег Николаевич не мог отказать молодому моряку в его просьбе. К тому же офицер вызывал у него симпатию.
Отход и прибытие каждого судна в этом маленьком порту были всегда событием. Весть о выходе китобоев на охоту быстро облетела поселок, и на берегу собралось чуть ли не все его население.
Шхуна «Мария» стояла на рейде. Лигов отдал команду выбрать якорь. Светлые волосы капитана, выбившиеся из-под фуражки, развевались на ветру. Береговой ветер упруго наполнял поднимающиеся паруса, и шхуна двинулась, чутко слушаясь штурвала. С берега казалось, что она легко скользит по голубой глади, оставляя за собой широко расходившуюся дорогу волн. На шхуне было слышно, как шумит у форштевня вода, как гудит ветер в снастях.
«Мария» вышла из бухты и, миновав остров Скрыплева с несколькими низкими фанзами рыбаков-китайцев, вышла в залив Петра Великого. Стало свежо, и Мария с Тамарой укрылись в каюте.
Клементьев стоял рядом с Лиговым и, как все, жадно осматривал море. Оно лоснилось под солнцем, шумело приглушенно, точно сдерживая свой грозный голос.
На палубе каждый хотел первым увидеть кита, но особенно сильным это желание было у Ходова. Он считал себя обязанным перед Лиговым за выход в море. Боцман стал неузнаваем. Исчезли неуклюжесть в походке, медлительность и одышка, донимавшая его на берегу. Помолодевшим голосом он отдавал команды, быстро, почти бегом ходил по палубе.
– Отличный у вас боцман, – сказал Клементьев, следя за Ходовым. – Таким любое военное судно гордилось бы.
– Петр Первый лучших военных моряков назначал из китобоев, – напомнил Лигов Клементьеву его же слова.
Лейтенант помолчал, потом спросил:
– А бывало наоборот?
– Мой гарпунер Петр Суслин из морских артиллеристов, – показал Лигов на матроса, занятого у гарпунной пушки, внимательно присматриваясь к офицеру. Тон его вопросов не был праздным. В словах Клементьева чувствовалась большая заинтересованность. Георгий Георгиевич, не замечая на себе изучающего взгляда Лигова, о чем-то думал глубоко, сосредоточенно. «Может быть, лейтенант серьезно думает стать китобоем», – сказал сам себе Лигов, и предположение это обрадовало его. Он едва удержался, чтобы не спросить Клементьева, но не успел. С фок-мачты раздался голос бочкаря:
– Справа по борту фонтаны!
Клементьев и Лигов разом вскинули подзорные трубы и быстро отыскали низкие пушистые фонтаны.
– Кашалоты! – раздался голос Ходова, который безошибочно определил породу животных невооруженным глазом…
Лигов начал отдавать команды. Шхуна «Мария» изменила курс и двинулась к темнеющим на воде животным. Они, лениво выбрасывая с каждым разом слабеющие фонтаны, спокойно лежали на воде, окатываемые мелкими волнами. Клементьев смотрел на китов, не отрываясь от подзорной трубы…
…Шхуна «Мария» вернулась в бухту Золотой Рог только на рассвете, ведя на буксире две туши кашалотов. Ходов довольно попыхивал трубкой. Удачу выхода в море он прежде всего приписывал себе: ведь это он уговорил Лигова пойти на охоту!
Опять на берегу бухты было многолюдно. Несмотря на ранний час, люди собрались посмотреть вблизи на морских великанов. Но успех китобоев был омрачен. Они не смогли разделать туши. А если бы они и справились с этим – все равно не было печей для вытопки жира, и Лигов скрепя сердце вывел туши из бухты и бросил их вдалеке от берега.
Однако, несмотря на это, он часто выходил в море, иногда не возвращаясь неделями. Олег Николаевич разведывал запасы китов. Действительность превзошла все его прежние предположения. Китовые стада встречались всюду. Карта прибрежных вод от бухты Посьета до залива Опричник была испещрена пометками, указывавшими места, где были обнаружены киты.
– Вы только посмотрите, – говорил Лигов Ясинскому, расстилая перед ним карту. – Сколько здесь китов! А ведь мы разведывали только очень узкую полоску моря. Охота тут может быть богатая, доходная.
– Уж не думаете ли вы переселиться сюда? – спросил Ясинский, опасаясь положительного ответа.
– Размышляю об этом, – говорил Лигов, – и вижу большую выгоду. Пока Шантарское море освободится ото льдов, я могу здесь бить китов, а не сидеть без дела. С июля – августа охотиться в бухте Счастливой Надежды, а осенью – здесь.
Он постучал пальцем по голубому полю воды у берегов Приморья:
– Владивосток может стать столицей китобоев – восточным Гонолулу. – Повернувшись к окну, Лигов протянул руку: – Я вижу, как в эту бухту входят китобойные корабли, как шумно на ее берегах…
– О, да вы, оказывается, мечтатель, романтик, – засмеялся Ясинский.
– Мечтатель? – быстро и резко спросил Олег Николаевич, и по его лицу прошла тень. – Нет! Я хочу видеть здесь Россию не в тайге, не в этих пустынных берегах, а в расцвете кипящей жизни. Здесь должен быть порт, город, сюда должны прийти люди. Не поняли вы меня, Владислав Станиславович!
Он скатал карту в трубку, и Ясинский попытался сгладить неловкость:
– Я тоже за процветание здесь дел российских. Я, очевидно, неудачно пошутил. Уж прошу прощения!
– Да я не в обиде, – смягчился Лигов. – И сам виноват. Погорячился. Знаете, трудновато иной раз приходится. Все один, один! Вот и меланхолия злая другой раз овладевает!
– Мы сейчас ее развеем. – Ясинский сообщнически подмигнули засеменил к шкафчику темного дерева, стоявшему в углу кабинета. Раздался мелодичный звон, и откинулась одна сторона шкафчика. В его глубине заблестели бутылки. Ясинский взял одну и, подняв, сказал:
– Столетнее бургонское!
– До вин не охотник, – сказал Лигов. – Но такое с удовольствием пригублю.
Ясинский налил бокалы и, подняв свой, торжественно сказал:
– За успехи, Олег Николаевич!
Он не сказал, за чьи. Лигов этого не заметил. В доме послышался серебряный звон: звали к обеду. Закрыв шкафчик, Ясинский подхватил Лигова под руку и повел из кабинета. Свернутая трубкой карта осталась лежать на столе. После обеда, когда Лигов отдыхал в своей комнате, Владислав Станиславович торопливо переносил с нее пометки на свою карту, все время прислушиваясь к звукам в доме, – не подходит ли к кабинету Лигов.
