Текст книги "Трагедия капитана Лигова"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц)
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Среди своих служащих Дайльтон выше всех ценил капитана Хогана. Это был не только опытный китобой и моряк, но и дельный администратор, осторожный, умело разбирающийся в обстановке, шедший на риск при условии непременного выигрыша. Уже не раз Хоган оказывал президенту компании большую помощь немногословными, но всегда дельными советами. И давно бы Дайльтон сделал Хогана своим советником, если бы не биография китобоя, которая могла окончиться лишь виселицей. Слишком хорошо еще помнят во многих портах мира быстроходный парусник «Марс», капитаном которого был Рой Батлер, высокий, узкоплечий моряк с маленькими, близко поставленными глазами и хищно изогнутым носом над узкими губами.
«Марс» всегда покидал порт после выхода из него какого-либо купца, с трюмами, полными груза. Вначале этому никто не придавал значения, и исчезновение купеческих судов относили за счет ярости штормов и слабости корпусов кораблей.
Так, возможно, длилось бы и до сих пор, если бы не случайное спасение капитана одного из торговых судов. Он поведал миру о том, что его судно было в открытом море настигнуто «Марсом», стоявшим рядом с ним в Гонконге, и взято на абордаж. Команда торгового судна была полностью вырезана, груз перенесен в трюмы «Марса», а само судно затоплено. Нападением командовал капитан «Марса» Рой Батлер.
Вот тогда многие судовладельцы и вспомнили, что их корабли всегда исчезали после выхода следом за ними «Марса». Улик было много, и оспаривать их никто не пытался. Началась охота за «Марсом». Но, очевидно, Рой Батлер был кем-то предупрежден. Вскоре «Марс» обнаружили выброшенным на коралловые отмели одного из пустынных полинезийских островов, с пустыми трюмами, но с полной командой. В кубриках и на палубе лежали уже разлагающиеся трупы моряков. Нетрудно было определить, что вся команда «Марса» отравлена. Среди мертвецов не был обнаружен Рой Батлер. В это же время у Дайльтона появился новый служащий – капитан Хоган, который отличался замкнутостью, но был очень ценным работником для Дайльтона.
Сейчас в кабинете президента компании было тихо. Несколько минут назад Хоган сказал Дайльтону:
– На моей флотилии заканчивается подготовка к выходу на промысел. В каком районе будем бить китов?
Это значило, что Хоган рассматривает воды Шантарских островов как сомнительные. Нет, Хоган не трус и он не испугался капитана Лигова, приславшего ему вот эту карту Тихого океана, что сейчас лежит перед Дайльтоном, с обозначением границ и берегов на востоке России. Хоган думал о будущем, о том, что могло ожидать китобойные корабли Дайльтона в русских водах.
– Капитан Удача действовал смело, очевидно, имея за спиной военные корабли, – размышлял вслух Дайльтон.
– Я тоже так думаю, – неторопливо кивнул Хоган. – Но наши ребята ни разу их не обнаружили.
– Вот это меня и удивляет и обнадеживает, – сказал Дайльтон. – Лигов человек смелый и…
– Достаточно хорошо нас знающий, – продолжал за президента Хоган, – чтобы не сомневаться, что мы могли бы его утопить, как щенка!
– И тем не менее он пришел к вам один, – стукнул ладонью по столу Дайльтон, словно ставя точку. – Как сообщил мне Джиллард, а он навел за эту зиму точные справки, у русских на Востоке очень мало сторожевых кораблей, к тому же они в основном крейсируют у Камчатки и Командорских островов.
– Да, Лигов очень храбрый человек, – проговорил Хоган сдержанно. Дайльтон понял, что капитан сердится на себя.
Хоган добавил:
– После новой встречи со мной Лигов больше не будет называться капитаном Удачей.
Черты лица капитана обострились, губы были сжаты еще плотнее. Дайльтон был доволен изменением настроения Хогана. «Зато ты будешь лучше бить китов и в конце концов я избавлюсь от Лигова», – подумал он и сказал:
– Было бы очень обидно отказаться от Шантарских островов.
– Да, – подтвердил Хоган, – это же самые богатые китами воды на северо-западе Тихого океана. Мы там не ищем китов – они трутся о борта наших судов.
– В этом году вы поведете туда все мои суда! – подчеркивая каждое слово, сообщил Дайльтон.
Хоган понял мысль хозяина: взять как можно больше китов, если уж нависнет опасность потерять эти районы охоты, а также собрать вместе флотилию, против которой один-два военных русских корабля окажутся бессильными.
– Очень правильно, – одобрил Хоган.
Дайльтон сделал вид, что не расслышал похвалы подчиненного, хотя она и была ему приятна вдвойне; когда-то Хоган был крупным дельцом, а он, Дайльтон, ничем. К тому же Хоган понимает толк в делах и никогда не заискивает перед ним. И тут у Дайльтона родилась новая, обрадовавшая его мысль: ему самому надо побывать на Шантарах, взглянуть на Охотское море, так щедро дающее ему прибыль. – Я выхожу вместе с вами на промысел.
Хоган пристально посмотрел на президента. Как расценивать новое и весьма неожиданное решение Дайльтона? Просто ради любопытства идет в русские воды босс или же это признак недоверия к действиям Хогана?
– Вы осматривали острова? – спросил Дайльтон.
– Нет, дальше берега да лиственничных рощ не бывал, – мотнул головой Хоган.
– А я совершу по ним экскурсию, – улыбнулся Дайльтон, предоставляя Хогану понимать его слова, как ему угодно. – А теперь – в порт!
Коммерческая гавань Сан-Франциско напоминала на берегу встревоженный муравейник, на воде же, где щетинились мачты, – густой лес с голыми стволами деревьев, у которых могучий тайфун обглодал все листья и ветви. Люди, повозки двигались густым шумным потоком по пристаням, меж длинных складов. Сгружалось и привозилось бесчисленное количество тюков, ящиков, корзин, гремели по булыжникам железные шины колес, фыркали лошади, кричали люди.
На судах стучали молотки, скрипели тали. Пахло смолой, водорослями. Стоял тот неповторимый запах, который присущ только большим портам. Кучер Дайльтона ловко управлял двумя откормленными рысаками, умело лавируя среди людей и повозок. Наконец фаэтон остановился около сходней, ведущих на палубу пришвартованного судна «Генерал Грант». Это был флагман китобойной флотилии Дайльтона.
Президент быстрым, энергичным шагом поднялся на китобоец и, осмотревшись, остался доволен. Судно было в хорошем состоянии. Хоган отличный капитан. Отремонтированный, со свежей покраской и обновленным такелажем, «Генерал Грант» мог служить образцом. На носу, закрытая чехлом, стояла гарпунная пушка.
– Посмотрите! – кивнул в ее сторону Хоган, но Дайльтон отрицательно махнул рукой:
– Не сейчас. В деле! Пригласите Уэсли и Стардсона.
Пока вахтенный бегал за капитанами, Дайльтон в каюте Хогана говорил:
– Район промысла держать в секрете. Пустите слух, что флотилия пойдет к Командорским островам и Чукотке.
– Это станет известно русским, и они пошлют свои сторожевые суда в море Беринга, – впервые улыбнулся Хоган.
– О нашей охоте в море Беринга сообщат газеты, – довольно похрустывая пальцами, говорил Дайльтон. – Перепечатки из них появятся и в русских газетах.
– Вы играете в шахматы? – неожиданно спросил Хоган, большой любитель сражений на черно-белом поле.
– Изредка! – удивленно ответил Дайльтон. – А что? – Ваши решения очень напоминают игру в шахматы. – Хоган в этот день вторично говорил своему хозяину комплимент: – Делая очередной ход, вы уже знаете, как на него ответит противник, и имеете в запасе еще несколько, ходов.
– А как же иначе, – самодовольно усмехнулся Дайльтон. – Не поступив так, мы можем получить мат быстрее, чем объявим противнику шах!
– На какой же ход противника рассчитана ваша поездка с нами на промысел? – не удержался и напрямик спросил Хоган.
Дайльтон не успел ответить. Явились Уэсли и Стардсон. Если у последнего вид был совершенно спокойный, то Уэсли явно волновался. Всякий раз, как его вызывал к себе президент компании, Уэсли казалось, что Дайльтону стало известно об обмене вельбота на китовый ус и сейчас придется за это ответить. А там, где Дайльтон терял хотя бы доллар или же считал, что ему нанесен вред, он бывал беспощаден. Нервозность Уэсли заметил и Дайльтон. Не зная ее причины, он грубо сказал:
– Что вы дергаетесь, Уэсли? С перепою, что ли?
– Есть немножко, сэр! – виновато хихикнул капитан «Орегона».
– Бросайте пить, Уэсли! Этак скоро превратитесь в трясогузку, и я вас даже в дворники не возьму. – Последние слова Дайльтон произнес с угрозой.
– Есть, сэр! – подобострастно согласился Уэсли.
«Что-то с ним неладно, – с подозрением подумал Дайльтон. – Надо будете разузнать, почему у него вид испуганного кролика»!
– Так вот! – заговорил Дайльтон, обращаясь к Уэсли и Стардсону. – В этот сезон вы будете охранять наши китобойные суда у Шантарских островов. Без всяких оснований в драку ни с кем не ввязывайтесь.
– Но если капитан Удача… – начал Уэсли. Его оборвал президент компании:
– Капитана Удачу не трогать!
Слова Дайльтона были так неожиданны, что моряки изумленно переглянулись.
– Не трогать Лигова? – наконец неуверенно переспросил Стардсон.
– Вы разве плохо слышите? – с раздражением заговорил Дайльтон. – Да, да, не трогать его! Как корабли? – и, не давая капитанам возможности ответить, продолжал: – Очистить корпуса от ракушек и водорослей, обновить паруса, запаслись охотничьими припасами…
Капитаны ушли от Дайльтона, так и не поняв ничего. Президент отдал много распоряжений, которые они, конечно, выполнят, но чем же им придется заниматься весь сезон, он не сказал. «Охрана флотилии» – это, несомненно, сказано для отвода глаз, так как сам Дайльтон собирается находиться у Стардсона на «Блэк стар».
– Поздравляю тебя, старина! – усмехнулся Уэсли, спускаясь по сходням с «Генерала Гранта». – У тебя впереди веселое время! Будешь вместе с хозяином ром потягивать!
Стардсон только головой покрутил. Решение Дайльтона было ему явно не по душе. Придется превратиться в мальчишку на побегушках. Стардсон в сердцах сплюнул в воду, густо покрытую сором, и направился к своему судну.
– Вы решили забыть о Лигове? – первым заговорил Хоган, когда за капитанами закрылась дверь.
– Нет, о нем я никогда не забуду. Во всяком случае, пока он жив, – ответил Дайльтон, о чем-то сосредоточенно думая. – Он мне нужен.
Хогану была непонятна эта резкая перемена отношения Дайльтона к капитану Удаче. Но он промолчал. Президент, словно позабыв о его присутствии, продолжал размышлять, устремив отсутствующий взгляд в иллюминатор, в который падал золотистый луч солнца.
– Как вы думаете, Хоган, что сильнее всего на свете? – неожиданно спросил Дайльтон.
– Сильнее всего… – раздумывая, начал капитан. Президент, не дожидаясь, когда он закончит свой ответ, быстро, возбужденно заговорил:
– Вы скажете, что любовь матери к своему ребенку, любовь к своей родине или что-нибудь в этом роде! – Дайльтон фыркнул с презрением и неожиданно с сердитым видом крикнул: – Деньги! Деньги! Вот что сильнее всего. За них можно купить и родину, и материнскую любовь. Все!
2
Счастье делает людей невосприимчивыми ко всему, что не имеет прямого отношения к источнику их счастья. Так было и с Марией. Став женой Лигова, она вся отдалась своему счастью, которое родилось от встречи с Олегом, от его близости, его ласк и забот. Это был чудесный сон, в котором ушли куда-то вдаль, затушевались муки ожидания встреч с Лиговым, боль, вызванная смертью отца.
Мария много времени проводила на палубе, но красоты южных морей, живописные пейзажи тропических островов, чужих берегов не привлекали ее взгляда. Она видела лишь Олега, его одного, ее любимого, ее мужа. В нем для Марии сейчас сосредоточивался весь мир, вся жизнь!
…Шхуна быстро шла на север. Давно уже исчезла сверкающая голубизна океана. Вода становилась темнее, берега суровее, воздух прохладнее. Лигов однажды сказал Марии:
– Завтра мы будем в нашей бухте Надежды.
– Так скоро! – удивилась Мария, прижавшись к плечу мужа. – Мне так хорошо с тобой тут на судне!
Он взглянул в ее темные горячие глаза и понял, сколько горьких, тяжелых дней пережила Мария, сколько невеселых дум осаждало ее за годы их разлуки.
– Пусть бы вечно продолжалось это плавание, – тихо говорила Мария.
Они стояли на мостике, под темным ночным небом. Звезды со своей холодной вышины бесстрастно смотрели на маленький мир земли с его людскими трагедиями, которые никогда не оставляют следа в бесконечной Вселенной, как не оставляет после себя следа птица, пролетавшая в необъятном просторе. Шхуна скользила по черной воде, слегка переваливаясь а борта на борт, и, казалось, вела тихий разговор с морем то скрипом где-то в корпусе, то движением снастей. Слышно было, как рулевой перекладывал штурвал, и тогда шхуна послушно поворачивалась. У форштевня голубовато-золотистыми брызгами искрилась вода. Иногда искорки стремительно бежали вдоль борта, то исчезая, то вновь зажигаясь, и еще долго перемигивались за кормой в темной воде.
– Как хорошо! – тихо проговорила Мария, с радостью и благодарностью чувствуя, как ее обнимает сильная рука мужа.
– Нам еще лучше будет в бухте Надежды! – наклонил к жене лицо Олег. – Надежды! Это я так назвал нашу лагуну, думая тогда о тебе, о нашем будущем!
– И твои мечты сбылись, и мои! – Мария помолчала и добавила – Ведь мы с тобой мечтали о счастье. Верно?
Олег в ответ только крепче обнял плечи жены.
– Так лучше назовем нашу бухту – бухтой Счастливой Надежды. Нравится тебе? – уже не совсем уверенно спросила Мария.
– Счастливой Надежды? – повторил за нею. Лигов и рассмеялся. – Романтично, красиво и верно. Так и будет, моя дорогая.
Рулевой вновь переложил штурвал, и шхуна резко взяла курс на запад. Несмотря на то, что была почти середина лета Охотское море дышало прохладой.
– Скоро будем дома, – сказал Лигов.
В бухте Счастливой Надежды с нетерпением ждали шхуну «Мария». Зима прошла здесь спокойно. С очищением моря ото льдов «Аляска» начала охоту на китов, которыми буквально кишели эти воды. Такого количества огромных животных у этих берегов не могли припомнить самые древние старики стойбища.
В море, у Шантарских островов, были замечены китобойные суда, вельботы, гоняющиеся за китами или идущие у них на буксире, изредка доносился слабый, приглушенный расстоянием гул выстрелов, но никто из иностранных китобоев не заходил в бухту Счастливой Надежды, а ее жители, в свою очередь, не проявляли к ним интереса. Белов на своей шхуне «Аляска» не уходил далеко от берега. Да в этом и не было необходимости. Киты словно сами шли на гарпун Урикана, ставшего умелым охотником.
К своей колонии Лигов подходил в полдень. С утра он, Мария и вся команда шхуны не уходили с палубы, с волнением поглядывая на очертания берега, долинки, темно-зеленые, почти синие массивы леса.
– Вон Сторожевой мыс! – воскликнул Лигов, беря Марию за руку. – Пройдем его и будем в своей бухте.
Из-за мыса поднимался синий дым. «Наверное, перетапливают жир», – подумал Лигов и отдал команду убрать часть парусов и рулевому переложить руль.
Описывая широкую дугу, шхуна обошла Сторожевой мыс и оказалась перед входом в бухту Счастливой Надежды.
– Ура-а! – раздался голос Ходова. К нему присоединились остальные моряки.
От всего сердца они приветствовали родной берег, колонию, где можно было отдохнуть после трудного и долгого плавания.
Лигов жадно осматривал берег. У самого берега на якоре стояла шхуна «Аляска», а под ее бортом покачивалась темная туша кита. На берегу над жиротопными печами поднимался густой дым. Лигов в подзорную трубу пересчитал их. В его отсутствие было сложено еще несколько новых. Прямо против них в воде лежал полуразделанный кит, над которым вилась стая птиц.
При виде шхуны «Мария» на берег высыпало все население бухты. Белов на «Аляске» поднял флаги.
– «Добро пожаловать!» – прочитал Лигов вслух.
Мария посмотрела на берег, печи, низкие постройки, и какое-то новое, незнакомое чувство охватило ее. Так вот где ей придется жить! Правда, все ей рисовалось иным, многое выглядит суровее, грубее, но с нею же ее Олег, ее любимый, а с ним она везде будет счастлива. Лигов, старавшийся, угадать по выражению лица жены, какое впечатление произвела на нее колония, с удовольствием заметил легкую улыбку и большое любопытство в ее глазах. Почувствовав на себе взгляд мужа, Мария снежностью и любовью посмотрела на него и убежденно сказала:
– Нам здесь будет очень хорошо, Олег! Он благодарно пожал ей руку.
Пока шхуна становилась на якорь, к ней уже летели от берега вельботы и лодки, подгоняемые дружными ударами весел.
Первым по веревочному шторм-трапу на палубу поднялся Алексей Северов. Он сильно возмужал, отпустил бородку, так что Мария не сразу узнала брата.
– Мария! Машенька! – воскликнул он, называя ее уменьшительным, как когда-то в детстве, именем, и рассмеялся, заметив удивление сестры: – Не узнаешь?
– Алеша! – Мария бросилась к нему, на глазах ее появились слезы. Они обнялись.
– Ну что ты! – гладил по черным блестящим волосам сестру Алексей. – Ты же с нами… Со мной, с Олегом… – И он тихо шепнул ей: – Ты счастлива?
– Очень! – Мария подняла голову от плеча брата и посмотрела на него еще затуманенными глазами. – А ты, Алеша?
– Я… – начал он, и лицо его стало озабоченным, в глазах появилась тревога.
– Что с тобой, Алеша? – тревожно спросила Мария.
– Лиза… – проговорил Алексей. – Ты же писала, что стала врачом. Помоги ей. Мы ждем ребенка. Она очень страдает.
– Что же ты медлишь? Скорее к ней!
Мария как-то разом изменилась. Глаза ее загорелись сухим блеском. Она почти бегом бросилась в каюту и сейчас же вернулась с большим саквояжем. Шаги ее были твердые, движения энергичные. Меж черных бровей легла глубокая морщинка.
Алексей помог ей спуститься в вельбот. Лигов съехал вместе с ним на берег. Северов нетерпеливо поторапливал гребцов, отвечая на расспросы Марии:
– Лизонька чувствовала себя все время хорошо, но вот последние дни ей стало очень тяжело. Как она, бедная, страдает.
– Надо было в Николаевск отвезти, – сердито сказал Олег.
Алексей виновато опустил голову:
– Думали, что все будет благополучно.
– Кто же с ней сейчас? – Мария старалась скрыть волнение, которое охватывало ее.
– Женщины из стойбища!
Мария немного успокоилась. Она должна хорошо, как ее этому учили, выполнить свой долг врача. Это будет ее первая самостоятельная практика без присутствия опытных докторов.
Вельбот почти влетел на береговой, заскрипевший под ним, песок. Моряки и Мария быстро пошли к дому на склоне сопки с развевающимся над ним флагом.
Сбросив в столовой шубку и надев халат, Мария в сопровождении Алексея вошла в спальню Лизоньки и от неожиданности остановилась.
Маленькая комнатка была полна табачного дыма. Две эвенкийские женщины с большими медными серьгами в ушах и такими же кольцами на темных пальцах, сидя на полу около кровати Лизоньки, потягивали из больших трубок.
– Сейчас же прекратить это! – с возмущением потребовала Мария.
Алексей, уже научившийся говорить по-эвенкийски, выпроводил недоумевающих женщин из спальни. Те ушли, бросив на Марию недоброжелательные взгляды.
Заставив брата проветрить комнату, Мария подошла к кровати. Индианка лежала с закрытыми глазами и тяжело дышала. Изредка у нее вырывался тихий стон. Смуглое, лицо осунулось. Черные длинные волосы рассыпались по подушке.
Мария присела у кровати на табурет и взяла тонкую с длинными пальцами горячую и сухую руку Лизы. От этого прикосновения она открыла свои большие с раскосинкой глаза и долго, молча смотрела на Марию, затем перевела взгляд на Алексея, в тревоге застывшего у ее ног, и, слабо улыбнувшись, сказала:
– Мария? Сестра?
– Это я, Лиза, – ответила за брата Мария.
Индианка пожала руку Марии и, вздрогнув от боли, закрыла глаза. На лбу выступили крупные капли пота. Мария глазами указала Алексею на дверь…
Роды были трудные. Мария пришла на помощь Лизе вовремя. Опоздай шхуна на сутки – и кто знает, что бы случилось с Лизонькой.
Алексей и Олег не покидали дом, помогая, чем могли, Марии. Северов так изнервничался, что никак не мог заснуть, а каждый доносившийся до него стон Лизы был настоящей пыткой. То он садился за стол и, обхватив голову, пытался читать, но глаза его не видели букв, то его охватывала такая тревога за Лизу, что он метался по комнате, не находя себе места.
– Ну возьми ты себя в руки, будь мужчиной! – не раз говорил ему Олег, обнимая друга за плечи.
Ночь текла мучительно медленно. В окна падал кровавый отсвет от жиротопных котлов.
На рассвете из спальни Лизоньки донесся детский плач. Алексей рванулся к двери, но его удержал Олег:
– Нас позовут! Поздравляю тебя, Алеша. Вот ты и отец!
– Как Лизонька? – тихо проговорил Северов.
Друзья недоумевающе посмотрели друг на друга: из комнаты Лизоньки снова донесся детский плач – два голоса. Глаза Лигова стали веселыми. Он хотел сказать Алексею что-то шутливое, но удержался…
Открылась дверь, и на пороге показалась усталая Мария. Она жестом пригласила моряков к Лизоньке. Они вошли, ступая осторожно, чтобы не шуметь.
Индианка лежала с открытыми глазами, в которых, как и на лице, сохранились еще следы пережитых мук.
Лизонька слабо, с радостью, но в то же время с каким-то ожиданием улыбнулась мужу, который с удивлением смотрел на двух младенцев. Запеленутые в белоснежные простыни, они спали. Смотря на их маленькие смуглые личики с крошечными носами, Алексей с удивлением спрашивал себя: неужели это его сыновья? Ему было как-то странно считать себя отцом. Все казалось сном.
– Поцелуй же Лизу, – подтолкнула Мария брата: – Смотри, каких молодцов она подарила тебе. Побудь с ней.
Мария и Олег вышли из спальни. Лигов увидел, как устала жена. Лицо ее стало серым, под глазами легли тени, – Ложись спать, – сказал Лигов жене.
– Нет, – покачала головой Мария. – Пойдем на воздух! Они вышли на крыльцо. Стояло свежее летнее утро. С моря тянуло острым холодком, легкий ветер разгонял туман, который клочьями цеплялся за траву, за кустарник, оседал темной влагой на скалах.
– Ты вот там думал обо мне? – спросила Мария, указывая на вершину сопки.
– И там, и везде, – ответил Лигов.
– Ты писал, что там ты разговаривал со мной, – напомнила Мария и, схватив мужа за руку, потащила его. – Побежим туда. Я очень хочу побывать сейчас там.
Мария была взволнована, беспокойна. Лигов не мог понять, что с ней происходит. «Переутомилась», – подумал он и подчинился желанию молодой женщины. Запыхавшись, держа друг друга за руки, они взобрались на вершину сопки и остановились у огромного валуна, поросшего серым лишайником.
Мария посмотрела на стойбище у подножия сопки, на берег с жиротопными печами, на две шхуны в бухте и устремила взгляд далеко вперед, в море.
Оно расстилалось бесконечным серо-синим простором и чуть рябило под ветерком. Солнце поднялось из-за горизонта, точно выплыло из воды, и зажгло ярким светом море землю; заискрились вода, песок, гранитные скалы.
– Как хорошо, – проговорила Мария. Она стояла, подставив лицо ветру и о чем-то думая. Еще никогда Лигов не видел такого выражения на лице Марии. Оно было особенно нежное, сильное, светлое.
Мария повернулась к Олегу и, положив ему руки на плечи, поцеловала крепко, долго. Он ощутил ее горячее дыхание и услышал шепотом произнесенные слова:
– У нас тоже будут дети…
Олег Николаевич обнял жену. Вот оно, счастье, огромное и ясное, как это море!.. Лигов взглянул на горизонт, и его руки, обнимавшие жену, вздрогнули.
– Что с тобой? – с беспокойством спросила она. Лигов сделал шаг вперед, точно хотел загородить собой жену, и не сводил глаз с горизонта. Там шли в кильватер суда. Их было много. Они шли на север. Лигов узнал их. Это были иностранные китобойные корабли. Они шли в русских водах стройной колонной, шли уверенно, с поднятыми флагами.
Мария с тревогой следила то за мужем, то за кораблями. Облако, подгоняемое ветром, заслонило солнце, и на море, на сопку, где стояли Мария и Лигов, легла тень. Марии показалось, что их коснулась крылом опасность. У нее тревожно забилось сердце.
3
Первую гарпунную пушку Лигов решил установить и проверить на своей шхуне «Мария». Это оказалось сложным и требующим много времени делом. Те скупые, немногословные инструкции, которые Лигов получил от Ольхова, были недостаточны. Не раз Олег Николаевич вспоминал о Кленове, о его золотых, умеющих все делать руках. В эти дни незаменимым помощником Лигова стал матрос Петр Суслин.
Когда пушку подняли из трюма на палубу, он, не выпуская из зубов вечно дымящейся, обгорелой черной трубки, присел около нее на корточки. Поглаживая черенком трубки пожелтевшие от табака усы, он долго и задумчиво смотрел на гарпунную пушку, которая своим странным видом, казалось, оскорбляла само название благородных пушек военных судов, из которых много лет приходилось палить Петру Суслину.
Короткое дуло с непропорционально толстой казенной частью, с длинной ручкой для поворота на лафете, представлявшем тумбу, выглядело неказистым. Суслин постучал крепким толстым ногтем указательного пальца по стволу пушки и вздохнул. Нет, не из такого «козла», как назвал Суслин гарпунную пушку, мечтал он пострелять, когда узнал о ее привозе, не о такой пушке он думал, мечтая заняться своим любимым делом, по которому так скучал.
– Что, не по душе громобой? – услышал Суслин над собой голос боцмана Ходова.
– Ликом неказиста, да в деле, может, речиста! – уклончиво ответил Суслин и глубоко затянулся дымом. – Ставить, что ли, будем?
– Тебе первому из нее стрелять! – пообещал Лигов матросу, заметив брошенный им на пушку жадный взгляд. – Тебе и помогать!
– На том спасибо, Олег Николаевич. – Суслин поднялся, сбросил с плеч старенький бушлат и, оставшись в фуфайке, закатал рукава.
– Эк тебя размалевали! – охнул Ходов, по-женски всплеснув руками, и его широкое лицо расплылось в улыбке, пышные рыжеватые усы задрожали от смеха: – Ну, чисто…
Боцман задыхался от смеха и не мог закончить фразу. Суслина обступили моряки. Они с любопытством рассматривали крепкие, поросшие рыжеватыми волосами руки матроса. Обнаженные до локтя, они походили на многоцветную панораму. На левой руке переливалась всеми цветами радуги жар-птица, верхом, на которой сидела русалка с зелеными глазами и такими же волосами, распущенными по воздуху. В волосах русалки запутались черные черти, которых пытался наколоть на свой трезубец Нептун, сидящий на гребне голубой волны. Вокруг владыки морей – царя Нептуна – в хороводе плясали золотистые рыбки. Одна из них, обернувшись, смотрела на берег, где под тропическими, почему-то красными пальмами, лежали обнаженные женщины. У одной в руках была подзорная труба, и она смотрела в море на далекий корабль. За его кормой, по прихоти неизвестного художника, были почему-то наколоты двуглавые орлы, которые держали в когтях якорь. Цепь от него образовывала круг, в котором моряки прочитали: «Корвет «Аякс», 1854». Ниже шло слово «Глаша» и был изображен женский профиль.
Но когда китобои взглянули на правую руку Суслина, раздался такой взрыв смеха, что люди с берега встревоженно посмотрели на шхуну. Вся рука была испещрена такими непристойными рисунками, что моряки только покачивали головами. Суслин торопливо опустил рукава. Ходов, трясясь от смеха, со слезами на глазах с трудом спросил:
– Где же это тебя так?
Суслин исподлобья посмотрел на моряков, буркнул:
– Заснул пьяный в таверне, когда стояли в Сингапуре, ну, братишки и заплатили какому-то малайцу. Он и наколол.
– Не срамись больше! – прервав смех, неожиданно строго сказал Ходов, затем крикнул на остальных: – Хватит зубы скалить, а ну за дело!
Лигов сдерживал улыбку, но в его голубых глазах все еще плясали веселые искорки. Он стал объяснять, как надо установить пушку.
Веселье на шхуне утихло, только нет-нет да фыркнет кто-нибудь из моряков, вспомнив татуировку на руке Суслина. При этом Петр хмурился и еще крепче сжимал зубами трубку.
Гарпунную пушку устанавливали на самом носу шхуны. Перед ней в палубе прорубили отверстие, через которое из трюма должен был идти линь с гарпуном, посылаемым при выстреле в тушу кита. Нужно было специально оборудовать и камеру, где будет помещаться линь, и сделать амортизаторы…
Все оказалось намного сложнее, чем ожидал Лигов. Со сбитой на затылок фуражкой, в кожаной куртке, он до позднего вечера был занят на шхуне и даже обедал здесь вместе с командой. Мария несколько раз приходила к мужу, но заметив, что это отвлекало его от работы, терпеливо дожидалась вечера, когда они могли побыть вдвоем, поговорить, подняться на вершину сопки, которой Мария дала название Изумрудной – из-за нежной зелени травы и кустарника, покрывавших ее склоны.
Эти прогулки и часы, проведенные у обомшелого камня, когда сильная рука Лигова обнимала Марию, были для нее самыми счастливыми. Как она любила слушать Олега, разделять его мечты.
– Ты только подумай, Мария, – говорил Олег Николаевич, мечтательно глядя на темное прохладное море, – Охотское море… Лежало оно миллионы лет, никому не известное, тайное, шумело волнами, билось о берега, кишело рыбой, зверем… А где-то за тысячи, тысячи верст жил русский человек в степи, пахал землю, рубил вековечный лес, клал камни кремля в Новгороде, Пскове, Москве, потом пошел встречь солнца, погибал в пути от голода, стужи, от стрелы туземца и вышел сюда, на берег этого моря. И не остановился, а срубил здесь кочи и пересек море, открыл Командорские острова, Аляску…
Лигов умолк. Воспоминания об Аляске больно кольнули сердце. Мария тревожно сжала руку мужа:
– Ты чем-то огорчен? Что с тобой?
«Продали Аляску! Исчезла Русская Америка. – Мысли Лигова были, тяжелые, гнетущие и бессильные. – Сколько же сил, жизней отдали люди, чтобы, открыть земли, что лежат по ту сторону океана, сколько мучений перенесли! И все напрасно! Быть может, и мои все усилия напрасны? Нет! Так и думать нельзя».
Лигов повернул лицо к Марии и горячо, быстро проговорил:
– Верю, Мария, верю, что здесь, на этом самом берегу, где мы сейчас живем, где срубили свои первые дома, будет большой город, будет много людей, будет шумно, будут гореть огни…
Охваченный волнением, Лигов вскочил на ноги, увлек за собой Марию и, протянув руку туда, где светилось багровое пламя жиротопных печей, сказал:
– Там будет порт, гранитные набережные, огромные суда со всего мира будут подходить к ним. Веришь в это, Мария, веришь? Ну? – Он нетерпеливо повернул ее за плечи к себе и, смотря в ее глубокие глаза, которые в темноте светились каким-то далеким светом, чувствовал, как у него прибывают силы. Они точно струились в его сердце из глаз любимой.
– Верю, Олег, верю! – тихо, но уверенно проговорила Мария.
– Спасибо! – Лигов редко испытывал такие минуты приподнятости, радости и силы, как сейчас. Пусть им трудно здесь жить, пусть все время приходится остерегаться незваных гостей, пусть они в далеком, диком краю, но они продолжают дело тех, кто открыл это море, эти берега. И после него, Лигова, сюда придут люди и продолжат его дело, а быть может, вспомнят его имя, как он сейчас вспоминает имена Атласова, Чирикова, Загоскина, Беринга. Лигов крепко обнял Марию. – Спасибо тебе и за то, что ты назвала эту бухту – бухтой Счастливой Надежды!
