Текст книги "Трагедия капитана Лигова"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 43 страниц)
Вначале иностранцы пытались прикрыть свой разбой в русских водах вывеской организованной «Бритиш Москоу Компани». Несмотря на то, что она считалась англо-русской, основной доход шел англичанам.
Вскоре голландцы на острове Шпицберген построили город Смеренбург, который стал центром китобойного промысла на севере. Корабли, нагруженные китовым жиром и усом, уходили отсюда в Голландию в сопровождении военных судов.
Запасы китов в русских водах катастрофически уменьшались.
7 ноября 1723 года Петр Первый своим указом учредил «Кольское китоловство». В этом указе значилось: «Зачать оный промысел пятью кораблями, которые сделать у города Архангельского. Ловцов вывезти из Голландии, матрозов употребить русских, понеже ловцы китовые сами суть матрозы…»
Китоловство было создано уже после смерти Петра. С 1727 года по 1731 год в море из Колы уходили три китобойных корабля при голландских шкиперах и гарпунерах. За четыре года они поймали только четырех китов. Коммерц-коллегия обвинила стоявших во главе предприятия иностранцев в том, что они «имели тайные инструкции от голландских китоловных компанейщиков и получали оплату за то, чтобы китовые промыслы в России не размножать, но стараться всеми силами их искоренить».
Императрица Анна Иоанновна в 1736 году указала, чтобы «кроме всех других промыслов, производить и грунландский», то есть китобойный. Екатерина Вторая назначила пособие в 20 тысяч рублей для развития промысла. Но все это не принесло результатов.
Недолго просуществовало и также не принесло большой пользы созданное в восьмидесятых годах прошлого столетия «Первое мурманское китобойное и иных промыслов товарищество».
На острове Еретика был построен завод по перетопке китового жира. Возникла «Товарищество китоловов на Мурмане». Оно построило салотопный завод в Арской губе. Оба товарищества работали не более десяти лет и распались, так как промысел не приносил доходов.
В конце концов иностранцы извели китов в северных русских водах. Одновременно они усиленно распространяли слухи о том, будто русские не способны быть китобоями.
Когда русские землепроходцы обнаружили в открытых ими морях на востоке тысячные стада китов, сюда устремились немцы, норвежцы, англичане, французы. С маниакальной настойчивостью стали они истреблять животных. Катастрофически быстро таяли стада в Охотском, Беринговом и Чукотском морях.
С конца XVIII века в русские восточные моря начали посылать свои суда американцы. В сороковых годах прошлого века сюда приходило до четырехсот американских китобойцев. Их экипажи совершали нападения на береговые поселки и села, грабили, сжигали селения коренных жителей, увозили женщин, вырубали леса. На Шантарских островах для того, чтобы легче было добыть соболя, устраивали огромные пожарища. Испуганный зверь бежал к морю и здесь становился добычей американцев».
…Северов оторвался от рукописи, поднял глаза на портрет Лигова, точно приглашая капитана Удачу вместе с ним вспомнить бухту Счастливой Надежды, их жизнь и борьбу. Долго сидел неподвижно Северов, погруженный в воспоминания, потом потер лицо, взялся за бумаги, перечитал выписки, сделал отметки, и снова его перо легко заскользило по бумаге:
«В 1846 году капитан 2-го ранга Машкин, начальник Камчатки, в рапорте генерал-губернатору Восточной Сибири писал, что «неограниченный промысел иностранных китобойных судов в Беринговом море и даже в бухтах и заливах Камчатки и Охотском море, за последние 5–6 лет растет очень быстро. Летом 1845 года к берегам Камчатки приходило до 500 китобойных судов всех наций…»
Северов обмакнул перо в чернила и проговорил:
– Но в большинстве это были американские суда.
Перо вывело эти слова на бумаге, и Алексей Иванович продолжал:
«В 1851 году исполняющий дела Камчатского военного губернатора капитан 1-го ранга Завойко писал на имя генерал-губернатора Восточной Сибири, что иностранные предприниматели уже истребили китов в Беринговом море и переключились на Охотское, а также промышляют зверей на островах «Российско-Американской компании». Иностранцы торгуют по побережью Берингова моря, по камчатскому берегу и в ссорах убивают туземцев. Суда иностранных китобоев в значительном числе стоят на якорях у берегов Камчатки, у Карагинского острова и в Охотском море… Торгуют китобои чаем, безделушками и заражают туземцев венерическими болезнями…»
Северов отложил перо и прислушался. Было тихо. Из детской слабо доносились голоса сыновей и Тамары Владиславовны. Вернувшись, она все дни проводила с мальчиками, и они привязались к ней, как к матери.
Насти и Джо дома не было. Они вместе ушли на базар за продуктами.
«Любят друг друга», – подумал с удовлетворением Северов, и на него нахлынула грусть: «Лиза, как мне не хватает тебя…»
Склонив голову, Алексей Иванович почувствовал себя старым, усталым, но тут же возмутился: «Что, духом упал? Нет, Северовы не раскисают!» Он, обмакнув перо в чернила, подвинул к себе рукопись. С легким поскрипыванием перо заскользило по бумаге…
…Двигалось перо и в руке Ясинского. Перед ним лежал конверт с адресом: «Сеул. Русскому поверенному в Корее, действительному статскому советнику А. Г. Веберу».
«Дорогой Адольф Генрихович! – обращался к дипломату Владислав Станиславович. – Осмелился беспокоить вас, хотя и хорошо осведомлен о вашей занятости. Вся Россия воздает вам должное за бесподобный успех – заключение русско-корейского договора, который окажет благотворное влияние на Страну утренней свежести. Ваши заслуги…»
Ясинский отложил перо, потянулся к бутылке, стоявшей около чернильницы, и, налив стакан вина, неторопливо выпил. В глазах коммерсанта разгорались хищные огоньки. Перечитав написанное и оставшись довольным, Владислав Станиславович вновь взялся за перо. «Вы еще вспомните меня, господин Клементьев, – говорил он про себя. – Я вас заставлю прийти ко мне за помощью. Да поздно будет». И Ясинский продолжал строчить:
«Наши встречи у господина Мораева вспоминаются как самые отрадные дни, какие я когда-либо проводил в нашей северной столице. Вам всегда везло за зеленым полем. Очень сожалею, что мы сейчас, находясь почти рядом, до сих пор были лишены возможности встретиться. Если не возражаете, летом навещу вас как старый друг. На этом же основании считаю себя обязанным поставить вас в известность о некоем капитане Клементьеве, который сейчас, очевидно, браконьерствует под русским флагом в корейских водах…»
Ясинский вновь отпил несколько глотков вина и, улыбаясь, писал дальше:
«Сегодня я определенно узнал, что этот пират будет вести промысел китов в районе бухты Чин-Сонг. Это может повредить нашему союзу с Кореей. Прошу вас об изгнании судов Клементьева из корейских вод и как истинно русский человек, пекущийся о дружбе с соседней страной, и как ваш друг, и как страдающий отец. Господин Клементьев осмелился оскорбите мою семью, обесчестить мою единственную дочь…»
Долго еще писал Ясинский, не жалея трогательных слов и высокопарных выражений. Ему приходилось встречаться с Вебером у Мораева, сидеть за картами. В те годы начинающий дипломат, ловкий в картах, нуждался в деньгах, и Ясинский, сердясь, не раз проигрывал ему значительные суммы. Теперь он был рад этому. Как все хорошо складывается. Владислав Станиславович был уверен, что Вебер исполнит его просьбу. «Не достанется вам, господин Клементьев, ни один кит в корейских водах, – грозил он капитану. – Прогорите и пойдете служить или мне, или Дайльтону. Да, надо сейчас же написать об этом президенту компании». Тут Ясинский задумался. Может быть, рассказать Джилларду о письме в Корею? «Нет, – решил коммерсант. – Этот советник все припишет себе. Будет таскать моими руками каштаны из огня».
Едва Ясинский заклеил конверт, как горничная доложила, что пришел Джиллард. Коммерсант поморщился и торопливо убрал письмо в стол, а бутылку со стаканом – в шкафчик.
Джиллард вошел, сияя улыбкой, протягивая руку коммерсанту.
– Хэллоу, май дир фрэнд [37]37
Май дир фрэнд – мой дорогой друг (англ.).
[Закрыть], пришел прощаться. Я был рад встретиться с вами в этом молодом городе. О, я предвижу, что Владивосток будет большим портом! – Советник президента был оживлен, разговорчив. Ясинский слушал его внимательно, ожидая какой-нибудь неприятности.
– Сожалею, что вы уезжаете, – сказал он, а сам подумал: «Черт бы тебя побрал», но с улыбкой продолжал: – Я приготовил вам подарок.
– О? – вопросительно поднял редкие брови Джиллард.
Ясинский позволил себе помедлить, к нему возвращалось спокойствие. Он неторопливо открыл сейф и достал две бумаги. Глядя на советника, Владислав Станиславович с гордостью сказал:
– Китобойные компании «Берген-ваал» в Норвегии и гамбургская «Миллер и сыновья» согласились на мое предложение и продают акции.
– Прекрасно! – воскликнул сияя Джиллард и потянулся к листкам, которые держал Ясинский. – Сделка уже состоялась?
– Да, – передавая бумаги, кивнул Владислав Станиславович. – Я уже сделал перечисления. Расходы большие. Акции высланы.
Джиллард почти выхватил из рук Ясинского бумаги, быстро пробежал их взглядом и, не скрывая своего удовлетворения, приказал:
– Теперь вы перепродадите эти акции нам, то есть, я хотел сказать, господину Хоаси.
Джиллард по-хозяйски, без приглашения, уселся в кресло и сосредоточенно занялся сигарой. «Удача, удача, – думал он. – Хоаси останется доволен. Да и я не буду в убытке. Сколько же дать этому коммерсанту?» Он подумал и сказал:
– Три процента комиссионных. Не возражаете?
Ясинский с улыбкой кивнул. Операция почти не потребовала расходов, а прибыль получалась солидная. Что-что, а эти американцы могут быть справедливыми. У Владислава Станиславовича потеплело на сердце, и он с охотой сел за составление перепродажного документа…
Когда все формальности были закончены, Джиллард спрятал бумаги в карман.
– Акции перешлете в Нагасаки вот по этому адресу.
Он взял лист бумаги на столе Ясинского и быстро написал адрес Кисуке Хоаси, не подозревая, что незначительная бумажка станет его смертным приговором.
Ясинский был возбуждён. Он с внутренним волнением следил за Джиллардом – не раздумает ли тот и не уничтожит ли бумагу. Она может явиться для Ясинского веским оправдательным документом.
– Господин Хоаси будет весьма благодарен вам за услугу, – говорил Джиллард, передавая адрес. – Но вы не должны забывать свои обязательства перед компанией Дайльтона.
Лицо Ясинского помрачнело. Он покачал головой: – Убытки этого года слишком велики. И я намереваюсь в предстоящей навигации две шхуны отдать под фрахт.
Джиллард про себя выругался. Ясинский мог сорвать план, который он составил с Терновым. Коммерсант должен отказаться от своего намерения. Джиллард неторопливо выпустил струю дыма.
– Вы допустите большую ошибку. – Советник смотрел на Владислава Станиславовича сквозь голубую пелену дыма. – Одна неудача не должна огорчать вас, умелого коммерсанта.
– Что же делать? – развел руками Ясинский и вздохнул: – Убытки слишком велики!
– Торговать! – воскликнул Джиллард, точно ему только сейчас пришла в голову идея. Он поднялся, заходил по кабинету. – Вы оказали мне услугу, мой долг – помочь вам!
Ясинский вопросительно смотрел на Джилларда. «Клюнул», – усмехнулся про себя советник, видя, с каким ожиданием следит за ним Владислав Станиславович.
– Скажу вам по секрету, – доверительным тоном заговорил Джиллард. – Дайльтон намеревается весной отправить большое количество судов к Командорским и Шантарским островам. Я могу уговорить Дайльтона, чтобы вы на своих судах доставляли для наших команд провизию.
Ясинский был разочарован. Такая коммерция сулила малый доход. Джиллард, делая вид, что не замечает настроения коммерсанта, продолжал развивать свою мысль:
– Взамен с наших судов вы получите товары, которые нужны туземцам Камчатки, Чукотки. Вы начнете с ними обмен… Я уговорю Дайльтона… Мы не хотим терять вас как нашего друга в торговле.
– Но почему бы вам самим не торговать с туземцами? – подозрительно спросил Ясинский. Предложение Джилларда было слишком бескорыстным, это и настораживало, и привлекало.
«Упрямится, – подумал Джиллард. – Все равно уговорю». – Часть судов Дайльтон продал, – солгал, не моргнув глазом, советник. – Будем строить паровые. Остальные суда будут заняты охотой на китов и морского зверя. Компания не может прерывать промысел.
Все это Джиллард произнес так искренне, что у Ясинского исчезло сомнение. Но он молчал, все еще обдумывая предложение. Джиллард подтолкнул его:
– Русское побережье Берингова моря будет открыто для вас. Немногочисленные суда американских торговцев не смогут с вами конкурировать.
И Ясинский пошел на приманку. В этот же день он в своей конторе говорил Тернову:
– В предстоящей навигации попытаемся поправить наши дела.
– У вас есть план? – с притворным удивлением спросил Тернов.
– Да! – самодовольно улыбнулся Владислав Станиславович и пересказал ему план Джилларда, не упомянув имени советника. Он не знал, что Тернов уже встречался с Джиллардом и обо всем осведомлен. Чтобы окончательно утвердить Ясинского в его решении, Тернов льстиво сказал:
– Как мудро вы поступаете, Владислав Станиславович. Мы сможем быстро поправить дела.
– Вот денег маловато, – признался Ясинский. – Смогу ли я нагрузить все три судна?
– Под ваши векселя я постараюсь достать денег, – осторожно сказал Тернов.
– Доверенность вам продлю, – пообещал Ясинский и добавил: – Хотел бы я видеть вас, Федор Иоаннович, своим зятем и преемником моего дела. Да так получилось…
Он сокрушенно вздохнул. Мысль о дочери расстроила его. «Тамара, Тамара, ну что ты сделала? Неужели ты не любишь ни меня, ни мать свою? Ушла к моему врагу». Тернов отвлек Ясинского от мрачных мыслей.
– Благодарю вас, – вполголоса произнес доверенный, пряча от Ясинского глаза. – Я не теряю надежды, что Тамара Владиславовна вернется в родительский дом и я буду иметь честь…
– Но они обвенчались! – воскликнул Ясинский и побагровел. – Она его жена. И это моя дочь! О, боже, боже!
– В море разное случается, – многозначительно заметил Тернов. – Промысел китов одинаково опасен для всех китобоев. Тамару Владиславовну я люблю, и останься она… – Он прервал себя, делая вид, что не решается говорить дальше, но Ясинский его понял. И ему впервые не понравилось поведение доверенного. «Слишком самонадеян. Впрочем, и я не против, чтобы Клементьев оказался за бортом. Тогда хозяйкой всего имущества останется Тамара, и, конечно, ей потребуется помощь». Ясинский довольно потер руки. В жизни всегда есть что-то хорошее.
…Настя стояла у широких бамбуковых корзин, наполненных мороженой навагой, и торговалась с хозяином рыбной лавки:
– Давай на две копейки дешевле – возьму у тебя десять фунтов.
– Ай-я-ха! – воскликнул торговец в ватной тужурке, вымазанной рыбьей чешуей. Она перламутром переливалась в красноватых лучах зимнего солнца. Бронзовое лицо торговца оживляла улыбка. – Шибко дешева, мадама. Покупай, навага хороший. Одна копейка дешевле.
Торговец с удовольствием смотрел на румяное лицо девушки, окруженное серым пуховым платком. Шумел Семеновский базар, гудел голосами, звоном бронзовых чашек весов. Настя уложила навагу, стучавшую, как деревяшки, в корзинку и обернулась, разыскивая взглядом Джо. Негр возвышался над толпой в стороне от девушки. В овчинном полушубке с пушистым воротником и в меховой шапке с опущенными ушами, он привлекал внимание своим черным лицом и посиневшими от холода толстыми губами. Джо выбирал у торговца фруктами мороженые яблоки. Их очень любили Геннадий и Ваня. Мороженые яблоки были сладкие, с особым запахом. Негр баловал сыновей Северова этими немудреными лакомствами.
Настя начала пробираться к Мэйлу, как вдруг кто-то сильно дернул ее за рукав: – Стой, воровка! Попалась! Резкий женский голос ворвался в базарный гул. Настя обернулась и вскрикнула. Перед ней стояла Адель Павловна в плюшевом пальто с меховым черным воротником. На шелковой ленте висела такая же меховая муфта. Женщина крепко держала Настю рукой, одетой в зеленую варежку. – Наконец-то я тебя поймала, тварь ты неблагодарная! Лицо у Адели Павловны было злое. Сквозь толстый слой пудры просвечивали синие прожилки. Меховая шапочка была сильно надвинута на лоб, отчего лицо казалось неестественно коротким. – Пустите! – прерывающимся голосом произнесла Настя. – Что вам от меня надо? Прижимая к себе корзинку с покупками, она пыталась вырваться из рук Адели Павловны. Вокруг них образовалось кольцо любопытных.
– Я тебя спасла от голодной смерти, от панели, – продолжала вопить Адель Павловна. – А ты за мою любовь обокрала меня. Ух ты, стерва!
Она ударила девушку по лицу. Настя вскрикнула, схватилась за щеку и широко раскрытыми глазами растерянно смотрела на людей. Никто за нее не вступался. Все с интересом ждали, что произойдет дальше. Послышались голоса, одобряющие Адель Павловну:
– Деревенщина разве способна на благодарность. – Раз воровка – тащи в полицию!
– Понаехали всякие потаскушки!
– Идем со мной! – Адель Павловна потащила Настю с базара.
Девушка попыталась остановиться, но чьи-то кулаки ударили ее в спину.
– Не артачься! Иди, воровка, иди!
Ужас охватил Настю. Она уже не сопротивлялась и покорно шла за Аделью Павловной. Перед глазами девушки промелькнула кухня с неразговорчивым шеф-поваром, синее платье, в котором она чувствовала себя обнаженной, красный кабинет, пьяное лицо и грубые руки Тернова и лицо – черное, но доброе…
– Джо! Джо! – громко и отчаянно закричала Настя. – Джо! Джо!
В одно мгновение негр вырос перед Аделью Павловной. Он, как горный обвал, прокладывающий себе путь среди, леса, раздвинул кольцо людей и стал перед содержательницей публичного дома.
– Джо… – тихо произнесла Настя, зная, что пришло спасение, и заплакала.
– А, и ты тут, черная морда! – закричала Адель Павловна, но тут же испуганно вскрикнула и попятилась назад.
Мэйл рывком оторвал ее руки от Насти:
– Эвуэй! [38]38
Эвуэй – прочь (англ.).
[Закрыть]
Толпа отступила. Вид негра был страшен. Адель Павловна стояла с раскрытым ртом, силясь что-то сказать, но гневные большие глаза Джо, его фигура, возвышающаяся над всеми, подействовали на нее отрезвляюще.
– Какой страшный! – взвизгнул женский голос.
– Негр! Что ему надо?
– Такой и убьет не думая!
Джо обнял Настю за плечи и, обращаясь ко всем, указал на Адель Павловну:
– Мисс очень дурной… Настья хороший… Ноу бить…
И хотя мало что было понятно из слов негра, но его искренний тон изменил настроение собравшихся. Послышались голоса:
– Этак каждого можно вором назвать!
– Видно, девушку зря обидели.
– Раз негр вступился… Брат он ей, что ли? – Черный, а тоже понимает.
А Джо с Настей уже выбрались из толпы. Адель Павловна что-то крикнула им вслед, но они не расслышали. Настя шла, прижимаясь к Мэйлу. Она все не могла успокоиться, слезы бежали по ее лицу. Джо взял из рук девушки корзинку.
– Настья… Настья… – повторял Джо, желая успокоить девушку.
А она уже плакала не от испуга, не от страха, а от сознания, что у нее есть друг, который никогда не даст ее в обиду, который всегда защитит ее. Сама тому не удивляясь, она сейчас с гордостью вспоминала, как все испугались Джо, когда он прибежал на ее крик.
Дома они не рассказали о происшедшем. К вечеру Мэйл стал собираться на шхуну. Настя загрустила и тайком утирала слезинки. После ужина, когда пора было уходить и Белов стал со всеми прощаться, негр вошел в детскую, где спали Геннадий и Ваня. Джо постоял у их кроватей и направился в свою комнату за сундучком с вещами. В коридоре его тихо окликнула Настя:
– Джо…
Голос у девушки был ласковый, нежный. Мэйл почувствовал прилив радости. Горячо и взволнованно отозвался милый голос Насти в его сердце. Еще никогда так ласково не говорила она с ним.
Он обернулся. Настя сунула ему в руки что-то мягкое и, поднявшись на носки, обняла его горячими руками и поцеловала. Это произошло так быстро и неожиданно, что, Джо и опомниться не успел, а Настя уже бежали от него по коридору.
– Настья… – позвал Джо, но в ответ хлопнула дверь. «Милая Настья, – думал Мэйл. – Я же люблю, люблю тебя. Я приду, и мы…» Он взглянул на свои руки. В них был шерстяной красный шарф.
– Мэйл! – позвал из прихожей Белов. – Пора идти!
– Да, мистер кэп! – Джо повязал шарф вокруг шеи, и ему показалось, что его вновь обняли горячие руки девушки.
3
– Фрол Севостьяныч! – окликнул Клементьев боцмана, следившего за матросами, работавшими на палубе. Как всегда, перед приходом в порт Ходов делал на судне тщательную уборку. Сказав что-то одному из матросов, он неторопливо, чуть переваливаясь с ноги на ногу, поднялся к капитану. Георгий Георгиевич смотрел, как рука боцмана крепко ложится на поручни трапа, и подумал с уважением: «Крепкий старик».
Ходов взглянул на капитана маленькими спокойными глазами. Во всей его широкой, приземистой фигуре была уверенность, которая приходила к боцману только тогда, когда он находился на судне. Клементьев вынужден был признаться, что он завидует выдержке боцмана. Капитан волновался – как его встретят в бухте Чин-Сонг? Об этом он и сказал боцману:
– Как думаете, Фрол Севастьяныч, прогонят они нас? Боцман достал трубку, набил ее табаком.
– Людишки черствые на поверку оказались. Мы, можно сказать, их с того света вернули, а они даже…
Ходов взмахнул набитой трубкой и сунул ее в рот. Капитан и боцман вспомнили расставание со спасенными рыбаками, требования корейского начальника. Все это не предвещало ничего хорошего.
– На берег никого без моего разрешения не пускать, – приказал Клементьев. – Матросы могут по глупости кого-нибудь обидеть, и тогда нам придется уйти.
– Угу, – согласился боцман и, взяв трубку в руку, ткнул ею в сторону приближающегося берега. – Станем на рейде?
– Да! Петер, не отрывая взгляда от компаса, внимательно прислушивался к разговору капитана с боцманом, но всего понять не мог. Одно было ясно – речь идет о береге. Абезгауз досадовал на себя, что мало приложил старания для изучения русского языка.
– Приготовь корейскому начальнику подарки, – продолжал Клементьев и, потерев переносицу, подумал, что лучше взять. – Так, бочонок рому, корзинку фруктов – покрупнее да поярче, ну, и…
Он умолк, думая, что бы еще преподнести. Боцман выручил капитана из затруднения:
– Презентуйте ему нашу русскую морскую форму.
– Ну и додумался, – рассмеялся Клементьев. – В матросы к себе хочешь его взять? – Но тут же умолк. Предложение боцмана ему понравилось. В преподнесении формы был символ дружбы, и Клементьев весело закончил: – Будет по-твоему. Отбери лучший бушлат и все, что положено. Я дам одну из своих фуражек.
– Капитан! – раздался голос Абезгауза. – Мы входим в бухту!
– Держите в центр, где стояли в прошлый раз, Фрол Севастьяныч, готовься отдать якорь!
Боцман сбежал с мостика. Клементьев приказал в машину убавить ход до самого малого. «Геннадий Невельской» проходил мимо высокого, отвесно спускавшегося в воду склона сопки. Перед Клементьевым открывалась глубоко вдававшаяся в берег бухта и поселок у самой воды. Вода в бухте была спокойной. От нее шло холодное синеватое сияние. У берега стояли рыболовные суда с убранными парусами. Приход «Геннадия Невельского» был сразу же замечен. На берегу собрался народ. Люди оживленно жестикулировали, показывая руками на китобоец. Клементьев рассматривал корейцев в бинокль. Беспокойство его росло. По всему было видно, что жители Чии-Сонга обеспокоены приходом русского судна.
Едва якорь расколол синеватое зеркало воды и с всплеском погрузился в глубину, Георгий Георгиевич торопливо сказал:
– Шлюпку на воду!
Клементьев ушел в каюту и, надев парадный мундир, проверил документы, удостоверявшие, что он владелец китобойного судна. Когда капитан вернулся на палубу, он увидел, что на берегу собралось еще больше народу.
– Все готово! – доложил Ходов.
Клементьев спустился в шлюпку, на веслах которой сидели трое матросов. Ходов поместился рядом с капитаном на корме и скомандовал:
– Весла на воду, навались!
Георгий Георгиевич смотрел на берег и говорил боцману:
– Пойдешь со мной, Фрол Севастьяныч! Матросам от шлюпки никуда не уходить. Ты, Андреев, будешь за старшего!
– Есть! – ответил курносый матрос с черными как смоль волосами. Он старательно налегал на весла, на лбу выступили мелкие капельки пота. Клементьеву нравился этот всегда живой, неунывающий матрос. Он еще ни разу не видел Андреева грустным. «Только зачем он усы отрастил, – подумал Клементьев, – старят они его. Надо приучить всех матросов бриться, Как англичане».
Неожиданно для себя он спросил Андреева:
– Усы тебе не мешают?
– Греют, ваше благородие, – обнажил в улыбке мелкие зубы матрос.
– Если бы я был на военном судне, – нахмурился Клементьев, – я бы приказал тебе их сбрить.
– Виноват, – проговорил Андреев, и в глазах его замелькали озорные огоньки. – Какой же матрос без усов?
Но Клементьев не успел ответить. Шлюпка подходила к берегу. Матрос, сидевший ближе к носу, выпрыгнул в воду и подтащил шлюпку дальше на песок. Шумевшие на берегу корейцы умолкли. Наступила напряженная тишина.
Корейцы, одетые в ватные тужурки, соломенные туфли, чем-то напоминавшие русские лапти, стояли плотной стеной и настороженно смотрели на Клементьева и боцмана, ступивших на берег. Георгий Георгиевич попытался завязать разговор:
– Здравствуйте! Альён хасимника! – вспомнил он слова спасенного рыбака.
Но ни его приветствие, ни дружеская улыбка не нарушили молчания рыбаков. Клементьев увидел, что перед ним одни мужчины и юноши. Женщин не было видно, а дети и подростки стояли за спинами взрослых. Толпа была настроена явно враждебно. «Что за черт!» – выругался про себя Клементьев и шагнул вперед.
– Где у вас старшина, начальник?
Он сделал еще шаг вперед, но тут раздался окрик:
– Соот! [39]39
Соот – стой (корейск.).
[Закрыть]
По тону, каким было произнесено это слово, Клементьев понял его значение. Он остановился и усмехнулся: «Радушный прием». Толпа раздвинулась, и к Клементьеву подошли два рослых корейца в темных шинелях и кепи, обшитых галунами. Один из них сказал:
– Пава гатчи габседа [40]40
Нава гатчи габседа – пойдём со мной (корейск.).
[Закрыть].
Свой приказ он сопроводил поясняющим жестом. Лицо его ничего не выражало, но глаза смотрели так, что Клементьев подумал: «Этот готов на все».
Взгляд капитана скользнул по узкой сабле корейца. Тот это заметил и, положив руку на эфес, повторил свой приказ.
– Народишко, – прогудел Ходов. – К ним с калачами, а они с кулаками.
– Не ворчи, Фрол Севастьяныч, – улыбнулся Клементьев, чтобы ободрить боцмана и показать корейцам свое дружелюбие. Моряков провели образовавшимся в толпе коридором.
– Точно арестанты, – пробурчал Ходов и подумал: «Зачем капитан пришел сюда? Тогда еще было видно, что корейцы к дружбе не расположены. Беды теперь не оберешься. В кутузку посадят, а то и побьют».
Толпа, глухо гудя, двинулась за китобоями. Вся процессия шла по широкой грязной улице. По бокам стояли глиняные фанзы с высокими деревянными трубами, которые поднимались из земли позади построек. Клементьев с любопытством рассматривал решетчатые, обклеенные промазанной жиром бумагой двери и окна. Дорога пошла вверх. Моряки миновали несколько фанз с черными черепичными крышами и подошли к одной из них, стоявшей несколько на отлете. У нее были небольшие застекленные окна.
Один из, сопровождавших корейцев исчез за дверью, но тотчас же вернулся и жестом приказал Клементьеву и Ходову войти.
Не обращая внимания на сердитые голоса шумевшей толпы, Клементьев вошел в фанзу, Ходов последовал за ним.
Они оказались в довольно просторной комнате, обклеенной обоями с рисунками птиц и драконов. В комнате было тепло, пахло хорошим табаком. На кане, приподнятом на аршин от земли, устланном циновками и грубым ковром, сложив под себя ноги, сидел пожилой кореец с длинной редкой бородой. На нем был темный шелковый подбитый ватой халат с широкими, до локтей завернутыми рукавами. Клементьев узнал его. Это был кунжу Ким Каук Син, который приезжал на китобоец и требовал немедленно покинуть бухту. И кунжу узнал капитана, но не подал вида. В стороне от кунжу сидел переводчик, что был на судне осенью.
– Здравствуйте, – сказал по-корейски Клементьев и по-английски продолжал: – Я очень рад снова с вами встретиться.
Пока переводчик с трудом справлялся со своим делом, Клементьев внимательно следил за выражением лица начальника поселка. Тот слушал, сложив руки на коленях. «Точно медное изваяние. На лице ни мысли, ни чувства, – с досадой подумал капитан. – Договорюсь ли с ним?» У Клементьева впервые появилось сомнение в успехе. Начальник поселка, выслушав переводчика, коротко ответил.
– В Чин-Сонг запрещено заходить иностранным судам. Американские китобои должны немедленно уйти!
– Да мы не американцы, мы русские! – крикнул с досадой Ходов. – Слышите, русские! Из Владивостока!
– Спокойнее, Фрол Севастьяныч, – остановил его Клементьев и, достав из кармана свои документы, составленные на русском и английском языках, протянул их старику. Тот неохотно взял их, но при виде российского герба оживился. Лицо его потеряло бесстрастное выражение. Он настороженно, но уже с любопытством и даже дружелюбием посмотрел на моряков и передал документы переводчику. Тот долго молча рассматривал. По его сконфуженному виду Клементьев догадался, что переводчик читать не может. А кунжу уже выказывал нетерпение. Капитан взял документы и, прежде чем прочитать их, спросил:
– Можно сесть?
Начальник поселка закивал, указывая на кан. Но для этого надо снять обувь, да и сидеть по-восточному, сложив ноги, моряки не могли. Переводчик принес из соседней комнаты невысокие тонконогие скамейки, на которые и присели китобои.
Клементьев неторопливо, давая время переводчику, зачитал все свои документы, и о том, что он владелец и капитан «Геннадия Невельского», и то, что судно приписано во Владивостоке. Затем Клементьев зачитал и свой паспорт. Это окончательно убедило корейцев, что перед ними русские. Исчезли холодность и враждебность. А когда Клементьев снял бушлат и оказался в военном мундире, начальник поселка улыбнулся и, вскочив на ноги, с неожиданной для его лет легкостью подбежал к морякам, протянул им руки, крепко пожал. И быстро заговорил. Переводчик едва поспевал за ним:
– Мы боялись, что вы американские китобои. Они были у нас два года назад. Они сделали много плохого. Обижали наших женщин, грабили и убили четырех рыбаков.
Корейцы помрачнели, вспоминая набег пиратов, потом оживились вновь.
– Мы все удивлялись, что американские китобои спасли наших рыбаков…
У Клементьева отлегло от сердца. Наконец-то разъяснилось недоразумение. Он сказал:
– Мы мирные китобои. Мы будем охотиться на китов и, если можно, стоять в вашей бухте…
– Русские много сделали хорошего Корее, – ответил начальник поселка. Голос его звучал искренне. Глаза смотрели дружелюбно – Мы маленькая страна. Нас грабили и китайцы, и американцы, а сейчас японцы… Только вы, русские, настоящие друзья. Вы не разрушали наших городов, не разоряли гробниц, не убивали наших людей!.. [41]41
Западные державы, неоднократно посылали свои вооруженные силы против Кореи. В 1866 г. французская эскадра адмирала Роза бомбардировала форты в устье реки Ханган, высадила десант и взяла крепость Канхва. В этом же году экипаж американской шхуны «Генерал Шерман» в районе г. Пхеньяна грабил население, насиловал женщин. В 1867 г. американцы под командованием авантюриста Дженкинса ограбили гробницы корейских королей и т. д.
[Закрыть]
