Текст книги "Трагедия капитана Лигова"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)
– О, ви ошень добры, Алешей Ифанович!
Лигов сидел молча. Георгий Георгиевич заметил, что Олег Николаевич с грустью посматривал на сыновей друга. Видимо, тяжелые воспоминания нахлынули на него.
– За встречу! – оживленно воскликнул Северов, поднимая свою рюмку.
– А? Что? Да, да, – оторвался от своих дум Лигов. – За встречу и за то, чтобы больше никогда не расставаться.
К Лигову вернулось приподнятое настроение.
Клементьев и Северов присоединились к его тосту. Второй был провозглашен за русских китобоев. И хотя не было названо ни одного имени, Клементьев понял, что друзья чтят память своих любимых Марии и Лизы, всех тех, кто был с ними в бухте Счастливой Надежды. «Тяжелая сложилась у них судьба, – мелькнуло у Клементьева, – Что-то ожидает меня?»
Георгий Георгиевич не ощутил ни тревоги, ни беспокойства. Он думал: «Я не поддамся… Если же кто попытается помешать мне, то пусть не ждет пощады». Клементьев поднялся с бокалом в руке:
– За успех нашего предприятия, господа!
– За успех, – поднялись Лигов и Северов.
…На китобоец Георгий Георгиевич возвращался один. Ходов отпросился до утра. Хотел побыть с детьми.
Было поздно. Клементьев неторопливо шел по темным ухабистым улицам. Редкие фонари не могли разогнать осенний мрак безлунной ночи.
В воздухе заметно посвежело. Ветер тянул с океана, и Клементьев машинально подумал: «Как бы не было шторма. Лучше отвести судно на рейд». И вновь думы вернулись к тому, что произошло в течение дня. Все складывалось как нельзя лучше. Клементьев не был сентиментальным человеком, но сейчас, вспоминая о Корфе, Лигове и Северове, он не мог сдержать такого чувства благодарности к ним, которое чуть ли не вызывало слезы. Оно тут же сменилось приподнятостью, желанием действовать. Он не один! Он не будет, как Лигов, в одиночку бороться со всеми хищниками! «Итак, решено – охоту на китов начну с осени! Завтра осмотреть шхуну «Надежда» – и в море!»
Клементьев ускорил шаг и скоро был в порту. У трапа вахтенный доложил, что на судне все в порядке, и смущенно добавил:
– Господин Клементьев! Вас в каюте ждет жена. Я пустил ее.
– Что? – Клементьеву показалось, что он ослышался. Вахтенный виновато повторил сказанное: пускать на судно посторонних можно было только с разрешения капитана.
– Молодая… – От волнения у вахтенного перехватило голос. Он боялся, как бы капитан немедленно не выгнал его с судна.
Георгий Георгиевич подозрительно присматривался к матросу. Нет, тот был абсолютно трезв. Он быстро направился в каюту. Рывком открыв дверь, Клементьев, пораженный, остановился на пороге. В освещенной каюте за столом сидела Тамара. Ее пальто было брошено на спинку кресла, тут же лежала широкополая шляпа с вуалью. На полу стоял небольшой саквояж.
Девушка при шуме открываемой двери выпрямилась в кресле. Руки Тамары сжимали край стола с такой силой, что длинные пальцы побелели. На ней было шерстяное темное платье, обтягивавшее тонкую фигуру, в которой чувствовалось большое напряжение.
Тамара смотрела на капитана широко раскрытыми голубыми глазами, в них были испуг, и смятение, и решимость.
Клементьев закрыл за собой дверь и шагнул к столику.
– Тамара! – Он не находил слов, не знал, что сказать… Девушка медленно поднялась с кресла.
– Георгий! Я ждала тебя, – проговорила она дрожащим голосом и, бросившись к Клементьеву, спрятала лицо у него на груди.
Капитан обнял девушку и поцеловал ее пушистые волосы. Никогда еще в жизни Клементьев не испытывал такого счастья. Это было новое, незнакомое ему чувство. Он пытался успокоить Тамару, шептал ей какие-то слова, гладил ее руки. Тамара подняла голову, взглянула в лицо моряка большими глазами, затуманенными слезами:
– Я пришла к тебе. Пришла навсегда…
Клементьев увидел в ее глазах ожидание, тревожное, мучительное… «Ушла тайком от родителей, без согласия матери, отца», – думал он, когда первые минуты встречи прошли. Он смотрел в лицо Тамаре. Оно было каким-то новым. То ли девушка похудела, то ли стала старше, возмужала и время, проведенное в разлуке с Клементьевым, наложило на нее свой отпечаток.
«Что же он молчит? – с испугом спрашивала себя Тамара. – Неужели он разлюбил меня, неужели он против того, что я сделала?»
Лицо девушки стало еще взволнованнее и решительнее. Клементьев понял, что если вот в эту минуту он не скажет тех слов, которых она ждет от него, она уйдет навсегда и никогда не вернется. Одно неосторожное слово – и…
– Тамара, я вечно буду любить тебя. Вечно. Ты же моя, верно, моя… – с глубоким чувством произнес Клементьев.
– Я останусь здесь… – тихо проговорила Тамара. – Я твоя жена…
Она крепко обняла капитана, и их губы встретились.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Георгий Георгиевич проснулся с ощущением огромного счастья, вошедшего в его жизнь. Осторожно, чтобы, не разбудить Тамару, он повернул к ней голову. Она спала, прислонившись лбом к его крутому плечу. Георгий Георгиевич смотрел на дорогие черты, и ему не верилось, что вот Тамара здесь, рядом с ним… Какое у нее спокойное выражение лица. Георгий Георгиевич ощутил к жене нежность, жалость, которые тут же сменились чувством любви. Вот Тамара с ним, рядом. Такая доверчивая, беспомощная, нуждающаяся в защите. Он никому ее не отдаст, он оградит ее от всех бед, волнений, он сделает все, чтобы она была счастлива с ним… Клементьев наклонился над женой и нежно поцеловал ее. Тамара открыла глаза, застенчиво улыбнулась, но тут же ее руки крепко обняли мужа, и Клементьев услышал только одно слово:
– Георгий!
…Капитан вышел на палубу. Погода по-прежнему держалась хорошая. Клементьев счастливыми глазами смотрел на город, бухту, суда, и все ему нравилось, все казалось хорошим, красивым, даже вон тот человек в лохмотьях, что сидел на борту, старой баржи и удил рыбу. Вот он взмахнул удилищем, из темной синей воды вырвался пучеглазый бычок и заплясал на леске, а по воде пошли круги. Рыболов ловко снял с крючка добычу, бросил в ведро и вновь забросил удочку.
Ходов уже хозяйничал на китобойце. Шоркали швабры, то и дело на шкертиках выбрасывались за борт ведра и палуба обдавалась студеной водой. Фрол Севастьянович подошел к капитану. Тот взглянул на него лучистыми глазами, улыбнулся.
– Эх, Фрол Севастьяныч, хорошо-то как! Ты вот что, – он обернулся в сторону рыболова. – Если кто придет просить поесть, не жалей.
– Есть!.. – Боцман из-под бровей смотрел на капитана и по-своему разделял его радостное состояние. Он сам был молод и сам любил, но… рыбачка из Одессы волей родителей досталась другому. Ходов закусил ус. Хоть и давно все это было, а как вспомнится, щемит сердце.
Клементьев, как и все счастливые люди, не заметил изменившегося настроения собеседника и сказал:
– Поздравь меня, Фрол Севастьяныч! Жена у меня… – Он смутился.
– Дочка господина Ясинского, – не то утверждая, не то спрашивая, проговорил Ходов и добавил: – Красивая… должно, хорошей женой будет. – Ходов по-отечески посмотрел из-под бровей. – Дай бог вам счастья, Георгий Георгиевич!
– Спасибо, Фрол Севастьяныч, – с чувством благодарности произнес Клементьев. – Попроси завтрак в каюту принести.
Он повернулся, чтобы идти к Тамаре, и увидел гарпунера. Ингвалл стоял на берегу, у трапа. Норвежец только что вернулся из города. Хмурое, даже злое лицо гарпунера огорчило Клементьева. Стараясь узнать, в чем дело, он весело окликнул Ингвалла:
– Доброе утро!
– Плохое утро, капитан, – покачал большой головой гарпунер.
– Плохое? Почему же? Капитан и гарпунер говорили по-английски, и немногие из моряков, находившихся на палубе, понимали, о чем идет речь. Клементьева удивило, что Ингвалл не поднимается на судно, а продолжает стоять на месте. Он пригласил его перейти на судно, но тот отказался:
– Сейчас я не могу быть на китобойце.
– Почему же? – Клементьев недоумевающе смотрел на Ингвалла.
– На судне находится женщина, – мрачно и глухо произнес гарпунер. Его светлые глаза гневно сверкнули. – Вы же знаете, капитан, что женщина приносит китобоям несчастье!
– А-ах, вот в чем дело, – протянул весело Клементьев и чуть не рассмеялся, но сдержал себя, чтобы не обидеть гарпунера. – И вы верите этой сказке?
Теперь он вспомнил многочисленные рассказы моряков о суевериях и приметах. Спорить с гарпунером, пытаться его переубедить было бесполезно. Что же делать?
Ингвалл помолчал, потом твердо проговорил:
– Если женщина останется на судне, то я не буду гарпунером. Прикажите, чтобы боцман вынес мои вещи.
Клементьев понял, что свое решение гарпунер не изменит, и рассердился. Вот так из-за глупого суеверия лишиться гарпунера в самом начале промысла? Это было бы катастрофой. Но как же с Тамарой? О жене капитан подумал с нежностью. С каким удовольствием он обругал бы гарпунера за его невежество, даже прогнал бы его. Всю радость утреннего настроения испортил этот норвежец. Как же быть? Решение пришло неожиданно.
– Хорошо, Ингвалл, – примирительно обратился Клементьев к гарпунеру. – Моя жена скоро уйдет.
– Я буду на судне, капитан. – Ингвалл медленно повернулся и зашагал в город.
«Какой осел», – про себя обругал гарпунера Клементьев, глядя в его широкую спину, и тут же вспомнил, что этот предрассудок еще живет и среди русских моряков, особенно военных. Даже такой командир, как Рязанцев, и тот в Петербурге без особой охоты брал на клипер «Иртыш» Ясинского с женой и дочерью.
В каюте Клементьева ждала Тамара. Она у маленького зеркала причесывала свои непослушные легкие волосы. Увидев мужа в зеркале, Тамара опустила руку с гребенкой и пошла ему навстречу.
…Позднее, допивая чашку кофе, Георгий Георгиевич осторожно, боясь, что Тамара может его понять неправильно, стал рассказывать о суевериях моряков, о неудобстве для молодой женщины жить на таком маленьком корабле, как китобоец.
Тамара с первых слов насторожилась, медленно опустила свою чашку на блюдечко, потом взглянула на мужа и, наклонившись через стол, положила ладонь на его загорелую руку.
– Я догадываюсь, милый, о чем ты хочешь сказать. Моряки недовольны тем, что женщина на корабле? Я много слышала об этом еще в Петербурге, когда мы собирались ехать на «Иртыше». – Не ехать, а идти, – поправил ее с улыбкой капитан. – Ты жена моряка и должна выражаться по-морскому.
– Идти, – засмеялась Тамара, пытаясь скрыть свое беспокойство. Где же она теперь будет жить? Как они устроятся?
Возвращаться к родителям она не может.
– Олег Николаевич с удовольствием уступит нам одну комнату в своем большом доме, – сказал Клементьев. – Если, конечно, ты будешь согласна…
– Как же я могла забыть о своем друге! – воскликнула Тамара, и ее лицо порозовело. Она лукаво взглянула на мужа: – Он же мне дал свой адрес в Норвегии и тайком сообщал, как проходит твое плавание… Конечно, он нам поможет. Я ведь смогу и с мальчиками господина Северова заниматься, я же готовилась стать учительницей…
Стук в дверь прервал ее… Клементьев отозвался, вошел Ходов. Боцман поздоровался с Тамарой так, словно делал это каждый день, и осторожно сказал:
– Вас, Георгий Георгиевич, просит принять один господин.
– Кто?
Ходов кашлянул в кулак и бросил из-под лохматых бровей быстрый взгляд на Тамару. – Да один господин из города, то есть… – он замялся, потоптался на месте. Боцман явно был в замешательстве.
– Кто, кто же? – нетерпеливо переспросил капитан. – Что, он не назвал своей фамилии?
– Назвал, но… – Ходов опять посмотрел на Тамару, и она догадалась:
– Мой папа?
– Так точно, – кивнул Ходов. – Ваш родитель, господин Ясинский.
Клементьев встретился взглядом с женой. Она сидела растерянная, испуганная, прижав руки к груди. Кровь отхлынула от лица, оно стало совершенно белым, прозрачным.
– Хорошо, – сказал капитан Ходову. – Скажи, что я сейчас выйду. Тамара, ради бога, не волнуйся. – Нет, нет, подождите! – остановила молодая женщина Ходова и попросила мужа: – Я хочу, чтобы разговор был при мне. Так будет лучше!
– Но ты же… я беспокоюсь о тебе. – Клементьев встал из-за стола, подошел к жене, нежно обнял ее, чувствуя, что сам волнуется.
– Я прошу исполнить мою просьбу. – Она почти с мольбой подняла на мужа глаза, и он уступил, сделав боцману знак пригласить Ясинского…
…Владислав Станиславович после ужина с наслаждением покуривал сигару в своем кабинете. Было тихо, тепло, успокаивающе отсчитывали время часы. Из-под абажура лампы лился мягкий, ровный свет. У Ясинского было хорошее настроение. Не сегодня-завтра должен вернуться из рейса Федор Тернов. И, наверное, как всегда, трюм шхуны «Аргус» будет полон песцовых, котиковых шкурок и другой пушнины. Федор Тернов – незаменимый приказчик. Пушнину, что он выменивал у инородцев, и лес, который вырубал за гроши, Ясинский сбывал Дайльтону и другим коммерсантам с прибылью в несколько тысяч процентов. Его небольшие суденышки, нагруженные спиртом, солью, охотничьими припасами, шныряли от берегов Кореи до мыса Дежнева.
Оплывшее лицо коммерсанта было самодовольным. «Как правильно я поступил, что послушался совета Мораева, – думал Ясинский. – Эта окраина – буквально Эльдорадо, как говорят американцы».
Вдруг сквозь спокойные думы коммерсант почувствовал тревогу. Джиллард! Вот причина беспокойства. Ясинский вздохнул и взял с низенького столика, что стоял рядом с диваном, бланк каблограммы и уже в пятый раз пробежал его глазами: Джиллард должен скоро быть во Владивостоке, просит ждать его, никуда не уезжать. Что ему надо? Или, быть может, опять придется иметь дело с японцами? Эти островитяне того и гляди скоро обгонят всех европейцев. Торговлю завели большую, суда под белым флагом с красным кругом в центре встречаются в самых неожиданных местах. Много появилось японцев и во Владивостоке, открыли мелочную торговлю, модные фотографии, парикмахерские. Но с японцами вести дела Ясинский хотел сам. Мысль опять вернулась к Джилларду. Что же все-таки заставило его ехать сюда? Ясинский напряженно думал, перебирал в уме всевозможные причины. Мелькнула какая-то смутная догадка, но ухватиться за нее помешал крик, страшный, истерический.
Владислав Станиславович не успел подняться с дивана, как распахнулась дверь и в кабинет вбежала жена в распахнутом ночном халате, с папильотками в волосах. Низенькая, до странности похожая на мужа полнотой, с расплывшимся лицом, по которому бежали слезы, она протягивала мужу листок бумаги, хотела что-то сказать, но только бессвязные слова срывались с ее искривленных плачем губ.
– Смотри… ушла… Ох, матка боска!
– Что случилось, моя душенька? – еще ничего не понимая, усаживая ее на диван, спросил Ясинский. Та, забыв о своем французском прононсе, всхлипывала:
– Тамарочка, моя доченька… ушла…
Ясинский взял из ее рук листок и прочел: «Я навсегда ухожу от вас. Я люблю Георгия Георгиевича Клементьева и буду его женой. Вы искали мне достойную партию – богача, знатного человека. Со мной вы мало считались. Теперь прощайте!»
Владислав Станиславович, ошеломленный, не знал, что делать.
– Как же так? – начал он. – Как она смела, как решилась? Это же позор!
– Это ты виноват, ты! – Лицо жены искривила злоба. «Какая она безобразная, – подумал Ясинский, – старая, рыхлая, чем-то напоминает студень». Жена перестала плакать, вскочила с дивана и размахивала перед лицом мужа руками: – Ты отказал Клементьеву. Старый ты дурак! Беги сейчас же к нему, верни дочь нашу, слышишь, верни! Спасайся от позора. Обещай Георгию Георгиевичу свое согласие…
Она задохнулась и упала на диван. Ясинскому стоило больших усилий успокоить ее. Весь дом был на ногах. Владислав Станиславович разносил прислугу. Все ходили испуганные, и только старый швейцар посмеивался про себя. Он-то все знал.
Ясинский не побежал за дочерью ночью, как требовала жена: не хотел показаться перед Клементьевым смешным, жалким, униженным. До самого рассвета обдумывал он свой визит к капитану. И вот сейчас, тщательно одетый, стараясь держаться спокойно и уверенно, с видом оскорбленного достоинства входил в каюту Клементьева. Сухо поздоровавшись, он оглянулся, куда бы положить котелок.
У Тамары при виде отца сжалось сердце, она опустила глаза, крепче сплела пальцы рук, лежавших на коленях, и приказала себе: «Спокойно, спокойно. Возврата нет».
Клементьев, настороженно следя за коммерсантом, сдержанно спросил:
– Чем могу служить, господин Ясинский?
– Вы поступили, как самый низкий обманщик, милостивый государь, – взорвался Владислав Станиславович, больше злой на себя, чем на капитана. За те несколько минут, что он находился на судне, коммерсант окончательно убедился, что допустил большой промах, когда отказывал Клементьеву в руке дочери.
– Я не понимаю… – начал капитан, но Ясинский прервал его:
– Да, да, низкий обманщик! Вы соблазнили мою дочь! Так не поступают благородные люди.
– Ты говоришь неправду, папа! – звонко проговорила Тамара и вскочила на ноги. Георгию Георгиевичу показалось, что жена сейчас разрыдается, лицо ее горело, глаза наполнились слезами, но молодая женщина нашла в себе силы и поборола волнение: – Я сама пришла к Георгию. Он и не знал.
– Тем хуже для него, – повысил голос Ясинский. – Он воспользовался твоим необдуманным поступком, и я…
– Я просила его, чтобы он взял меня в жены, и я стала его женой!
– Что ты говоришь, опомнись! – в ужасе отшатнулся Ясинский. Он побагровел от гнева. Дрожащей рукой беря с кресла котелок, Ясинский закричал: – Сейчас же иди со мной из этого плавающего вертепа. Здесь не место честной девушке!
– Я навсегда стала женой Георгия Георгиевича и никогда не вернусь к вам. – Голос Тамары звенел, как натянутая струна, которая вот-вот оборвется.
– Тебя зовет мать! Она умрет с горя от позора, которым ты покрыла наши головы, наш дом!
– Нет, я не вернусь, – устало, но твердо повторила Тамара. – Прощай, папа!
Из глаз ее побежали слезы. Она отвернулась.
– Что же скажете вы? – выкрикнул в лицо капитану коммерсант.
– Я люблю Тамару Владиславовну и сделаю все для ее счастья! До свидания, господин Ясинский.
– Вы, вас… – Ясинский запнулся, подыскивая слова. Он весь надулся, на лбу и лысине выступили крупные капли пота. – Вы мерзавец! Вор!
Тамара обернулась и увидела, как вздрогнул от оскорбления Клементьев, и, боясь, как бы ему не изменила выдержка, умоляюще бросилась к нему:
– Папа не владеет собой. Он не помнит, что говорит. – Уходите с корабля! – глухо проговорил капитан. Ясинский испуганно попятился назад. У двери он крикнул:
– Я проклинаю вас и не даю родительского благословения, а блудницу верну домой!
Владислав Станиславович покинул каюту, и было слышно, как он почти пробежал по палубе, громко стуча каблуками и тростью. Тамара смотрела в открытую дверь, но ничего не видела. Из ее глаз лились слезы. Она обернулась к мужу, ища защиты и успокоения.
…Капитана и его жену в доме Лигова встретил Джо Мэйл. Тамара с любопытством рассматривала темное лицо негра. Она впервые видела Джо так близко, хотя много раз замечала его в городе. Знала она и его историю. В теплом зимнем кителе, из-под воротника которого виднелся шерстяной свитер, негр казался еще огромнее. В руках он держал метелку из перьев. Джо узнал Клементьева и с приветливой улыбкой провел его и Тамару в гостиную.
– Господа Лигов и Северов там читают книги и что-то пишут! – проговорил он по-английски. Клементьев кивнул:
– Хорошо! Докладывать не надо, я сам пройду. Подожди меня здесь, дорогая, – обратился он к Тамаре.
Молодая женщина опустилась на диван, прижалась к его высокому подлокотнику. Во всей ее фигуре было такое горе и одиночество, что Георгий Георгиевич не удержался, подошел к ней и поцеловал.
– Все будет хорошо, дорогая!
– Иди! – тихо сказала Тамара. – Я подожду.
Негр сделал вид, что стирает пыль с крышки рояля, который без того сиял чистотой.
Георгий Георгиевич, подойдя к двери, ободряюще улыбнулся жене и постучал. Послышался голос Лигова:
– Войдите!
Едва капитан оказался в кабинете, как и накануне, наполненном табачным дымом, его встретил оживленный Лигов, который ходил из угла в угол.
– Вовремя, очень вовремя пришли, дорогой Георгий Георгиевич! Смотрите-ка на наш план!
Он, позабыв поздороваться, подхватил капитана под руку и подвел к столу, за которым сидел Северов с дымящейся в зубах трубкой. Вокруг лежали десятки книг, журналов, раскрытые и с заложенными страницами, а перед ним большой лист бумаги с карандашными набросками. Алексей Иванович кивком поздоровался с Клементьевым, нагнувшись, сдул с листа табачный пепел и подвинул чертеж моряку:
– Взгляните!
Но прежде чем Георгий Георгиевич успел в нем разобраться, Северов, поднявшись с кресла, быстро заговорил:
– Олег Николаевич, оказывается, все годы получал из Норвегии, Англии, Германии литературу по китобойному делу. Да и я кое-что читал. Вот и пригодилось. Смотрите! – Он стал водить мундштуком трубки по контурам рисунков. – Это будущий салотопный завод в бухте Гайдамак. Тушу кита мы будем частью разделывать на плаву, затем по деревянным настилам подтаскивать ближе к котлам. Вот это главный цех. Здесь в котлах мы будем паром растапливать китовый жир.
– Да, так делают норвежские китобои в Исландии, – подтвердил Клементьев, заинтересовавшись проектом завода. – Мне удалось во время постройки китобойца сходить с охотниками на их дальние береговые станции.
– Значит, согласны! – обрадовался Северов. Несмотря на свои годы и седину, на все несчастья и невзгоды, что выпали на его долю, он по-прежнему был быстр и горяч, как юноша. – Преотлично! Теперь вот здесь вы видите бондарную мастерскую. Бочонки под жир придется делать самим, благо что там, как говорит Олег Николаевич, недалеко хороший лес.
Георгий Георгиевич с интересом слушал друзей, был им благодарен, но сейчас мысль о жене не давала ему покоя. Он не знал, как заговорить о цели своего прихода.
– Все же наш завод будет примитивен, – вставил Лигов.
– На безрыбье и рак – рыба, – бросил ему сердито Северов, несколько обиженный этим замечанием.
– Вот чуть-чуть разбогатеем, тогда и приобретем все оборудование, – примирительно проговорил Клементьев, – около завода целый городок выстроим, дома…
Он не договорил, представив себе, как Тамара сидит одна в гостиной… Северов и Олег Николаевич ждали, что он скажет дальше.
– Простите, господа, я пришел с Тамарой… то есть с женой… – Клементьев так расстроился, что вновь умолк, потер лоб и почти с мольбой посмотрел на друзей.
– Вы женаты? – почти разом спросили Лигов и Северов, и тут же Олег Николаевич озадаченно сказал:
– Я надеюсь, что Тамара Владиславовна…
– Моя жена, – закончил за него Клементьев, – и я, господа, пришел к вам за советом и с большой просьбой. Разрешите быть откровенным?
– Конечно, Георгий Георгиевич. – В голосе Лигова было участие. Он видел, что капитан находится в большом затруднении.
Друзья внимательно выслушали Клементьева. Северов при упоминании имени Ясинского не выдержал и коротко, зло бросил:
– Мерзавец этот коммерсант!
Лигов молча посасывал трубку, лицо его стало мрачным. Когда Клементьев умолк, он сказал:
– Да, Ясинский причинил нам много бед… Вас, Георгий Георгиевич, и вашу жену я прошу располагать моим домом, как своим собственным. Где Тамара Владиславовна? В гостиной? Что же вы так долго молчали? Наши дела подождут. Пройдемте, господа.
Северов, стоявший ближе к двери, открыл ее и тут же прикрыл, оставив небольшую щель, сделав знак сохранять тишину. Из гостиной донесся голос Тамары. Он звучал ровно, спокойно и ласково:
– Два брата пошли путешествовать. Хотели они стать сильными и богатыми, а как это сделать – не знали. Мечтали они найти клад. Долго бродили из страны в страну, оборвались, ходили в лохмотьях, а сокровищ все не находили. Отчаялись братья стать богатыми и сильными. Встретился им в лесу старик. Рассказали ему братья о своей мечте. Старик им ответил: «Есть чудесный ларец, в котором лежит столько сокровищ, сколько вам понадобится, но только надо открыть его тем ключиком, который у каждого из вас есть!» – «У нас?» – удивились братья, но старик больше ничего не сказал и исчез…
Северов уступил свое место у дверей Клементьеву, и тот увидел Тамару, а рядом с ней сыновей Алексея Ивановича. Смуглые лица мальчиков, сидевших рядом с молодой женщиной, были полны любопытства, а Геннадий даже приоткрыл рот. Мальчики с нетерпением ожидали, что же дальше. Но Тамара молчала, Геннадий не выдержал:
– Значит, у братьев был ключик от ларца? А ларец большой, больше этого дивана?
– Больше.
– И больше рояля? – недоверчиво спросил Ваня.
– Еще больше, больше, – улыбнулась Тамара, поглаживая его по голове. – Больше дома, больше корабля, больше всего на свете.
– Ну, такого ларца не бывает, – разочарованно протянул Геннадий.
– Этот ларец – земля, – продолжала молодая женщина. – В земле лежат все сокровища, и их может добыть только тот, кто имеет к ним ключик.
– Ключик? – залился смехом Ваня и с трудом договорил: – Который землю открывает?
Геннадий не смеялся. Он сосредоточенно думал, сдвинув свои брови. От напряжения у мальчика даже морщинка собралась на лбу. Тамара выждала, пока Ваня успокоится, и продолжала:
– Долго не могли братья найти у себя ключика, о котором сказал им старик, всю одежду свою пересмотрели, все карманы обшарили, в каждый шов заглянули.
– И не нашли? – огорченно спросил Геннадий. – Так они и не стали богатыми и сильными?
– Нет, нашли, – кивнула Тамара. – Вернулись они домой и начали на земле, что осталась им от отца в наследство, работать. Один брат вспахал поле и собрал богатый урожай. Другой выкопал колодец и на дне его нашел золото. Хорошо зажили братья, стали счастливыми и сильными.
– Так, значит, они нашли ключик? – допытывался Геннадий.
– Конечно, нашли.
– Какой же он? – не унимался мальчик.
– О, он тоже большой, – весело улыбнулась Тамара, забывшая в этот момент об утренних огорчениях. – Этот ключик называется – труд, работа. Если человек хорошо, много и усердно трудится, он всегда добьется счастья. Вот и все!
– Расскажите еще! – в один голос запросили братья, но Тамара взглянула на дверь кабинета, и ее лицо залил густой румянец. Из кабинета выходили Северов, Лигов и ее муж. Алексей Иванович, хлопая в ладоши, говорил с улыбкой:
– Браво, браво! Еще никогда эти разбойники не сидели так смирно. Вы быстро их укротили, Тамара Владиславовна.
Молодая женщина сдержанно улыбнулась:
– Они такие внимательные.
Ребята стояли около нее, и Тамара, обняв малышей, ласково спросила:
– Мы будем хорошими друзьями, правда?
– Будем, будем! – закричали Геннадий и Иван, прижимаясь к ней.
Северов почувствовал боль, наблюдая за своими детьми. Как им нужна мать! Ведь они лишены самого дорого го, что может быть у человека в детстве, – матери, материнской ласки, заботы. Лигов уловил изменение в настроении друга и, догадавшись о его причине, шутливо сказал:
– Вы, Тамара Владиславовна, назначаетесь капитаном домашнего корабля. А посему прошу вас принять его, произвести осмотр.
Он жестом дал ей дорогу в широкий коридор. Тамара Владиславовна покачала головой:
– Какая же из меня хозяйка…
– Вашим боцманом будет Мэйл, – все тем же торжественно-шутливым тоном продолжал Лигов и обратился к негру: – Ты согласен, Джо, быть на службе у миссис Клементьевой?
– О да… – ответил белозубой улыбкой Мэйл.
Дом был просторный, со вкусом обставленный, но запущенный, и Тамара уже стала про себя отмечать, что надо сделать в первую очередь, где что переставить. Лигов остановился около одной двери и, нажав на бронзовую, почерневшую от времени ручку, открыл ее. На всех повеяло застоялым воздухом нежилого и давно не проветриваемого помещения.
– Вот тут будет ваша спальня, – тихо проговорил Лигов, – если, конечно, понравится.
Тамара с восхищением осматривала комнату. Это был настоящий будуар, с чудесным трельяжем, зеркальным шкафом для платьев, широкой кроватью с резными спинками. Стены были затянуты золотистым шелком.
– Как хорошо! – проговорила Тамара, любуясь уютной спальней.
Но ее слов не слышал Лигов. Он смотрел на трельяж. Там стояли покрытые пылью флаконы с духами, коробки с пудрой, гребни и щетки – все лучших французских фирм… Ко всему этому ни разу не притронулась рука Марии. Эти стены не слышала ее голоса, шелеста ее платья. Лигов вспомнил, как он устраивал этот дом, обставлял эту спальню, готовя сюрприз Марии, Так она и не узнала о нем…
Из задумчивости его вывел Северов:
– А ну, марш назад, разбойники!
Он задержал сыновей, которые хотели прошмыгнуть в спальню. Лигов тряхнул головой, прогоняя тяжелые воспоминания;
– Рядом ваша комната, Георгий Георгиевич.
– Но мы же так стесним вас, – попытался возразить Дементьев, но Лигов остановил его печальной улыбкой:
– Дом большой. Для всех найдется место. А мне довольно кабинета.
В эту минуту Лигов казался совсем старым, измученным. Седые волосы заметно поредели, лицо – в глубоких морщинах. Особенно старили его глаза, печальные, тусклые, с застывшим в них навсегда горем. У Клементьева в сердце шевельнулась жалость к капитану, и чтобы отвлечь его, он воскликнул:
– Господа! Прошу вас сегодня на осмотр шхуны «Надежда». – Его мужественный голос прозвучал в запущенной спальне гулко и четко и словно разбудил остановившееся здесь несколько лет назад время.
– Закончим здесь… – Лигов притворил дверь спальни и внезапно побледнел. Рука его прижалась к груди. Он тяжело дышал. Казалось, еще мгновение – и Лигов потеряет сознание, упадет и сердце навсегда перестанет биться.
– Что с вами? – бросилась Тамара к капитану. – Вам плохо?
Олег Николаевич ничего не ответил. Клементьев и Северов подхватили его под руки и выведи в гостиную, хотели положить на диван. Лигов слабым, но настойчивым движением руки отстранил их от себя и тихо попросил:
– Воды, и там… – он поднял руку, указывая на дверь кабинета, но тут же уронил ее на колени, – там флакон…
Северов бросился в кабинет и вернулся с флаконом. Лигов сам отлил несколько капель в стакан с водой и выпил. В гостиной стояла настороженная тишина. Испуганные друзья с тревогой следили за капитаном. Лигов сидел несколько минут, опустив голову. Лоб его покрылся испариной. Потом Олег Николаевич поднялся и с досадой сказал бросившимся к нему Северову и Клементьеву:
– Оставьте. Если корабль с пробитым днищем начинает тонуть, его за борта не поддержишь. – К лицу Лигова прилила кровь, бледность исчезла. Он слабо улыбнулся. – Ну до чего же у вас кислые лица! Поберегите их до моих похорон.
– Зачем так шутить, Олег Николаевич? – с мягкой укоризной сказала Тамара.
– Виноват, – чуть нагнул голову Лигов. Он сердился на себя за слабость, за то, что выдал друзьям свою болезнь, которая все чаще и сильнее стала о себе напоминать. – Прошу вас, господа, не обращать внимания на мою минутную слабость, – сказал он, ни на кого не глядя. – Слишком много сидел взаперти, курил. Пора на море, пора вновь встретить свежий ветер в лицо! Эй, Джо!
