Текст книги "Трагедия капитана Лигова"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 43 страниц)
Тернов пожал плечами. Ясинский вскочил, схватил сигару, но переломил ее и, швырнув в пепельницу, выругался, как пьяный матрос.
– Если дела и дальше так пойдут, я буду банкротом.
– Я старался как мог. – Тернов затянулся ароматным дымом. – Я готов сделать все, что вы прикажете.
Тернов весь напрягся, ожидая, что Ясинский сейчас спросит о доверенности и векселях, которые он выдал ему для ведения дел от его имени. И тогда Тернов нанесет первый удар, который заставит Ясинского со многим примириться, но коммерсант закивал:
– Я знаю, дорогой Федор Иван… Иоаннович, знаю и верю и доверяю вам, как самому себе. Я должен обо всем подумать, все взвесить. Отложим деловые разговоры до завтра. А сейчас мы должны отпраздновать ваш благополучный приход.
Тернов ожидал, что Ясинский вызовет горничную, прикажет готовить ужин, но коммерсант подошел к шкафчику в углу кабинета и, щелкнув замком, достал бутылку с коньяком, две рюмки и хрустальную тарелочку с лимоном. Нарезав его кружочками и посыпав сахаром, он наполнил рюмки:
– За счастливое возвращение, – и залпом выпил коньяк, как водку. Тернов неторопливо выпил свою рюмку. Ясинский наполнил вновь:
– За ваш хороший отдых. За…
– …Счастье, которое от вас зависит, от вашего слова и согласия, – перебил его Тернов.
– Согласие всегда было и будет между нами, – проговорил Ясинский. – А мое слово коммерсанта вы же знаете.
– Вы не поняли меня, Владислав Станиславович, – поднялся с кресла Тернов и, подняв рюмку, глядя в глаза Ясинскому, отчетливо проговорил: – Я намереваюсь просить руки вашей дочери, Тамары Владиславовны!
Ясинский замер с поднесенной ко рту рюмкой и удивленно смотрел на Тернова. По лицу пошли красные пятна.
– Я не… не… – начал он и замолк, а Федор Иоаннович сказал:
– Вы не ослышались, Владислав Станиславович, я прошу руки вашей дочери и почту себя наисчастливейшим человеком…
– Не надо, не надо, замолчите, – шепотом сказал Ясинский и, выпив коньяк, потянулся к бутылке. Тернов оставил свою рюмку и холодно, почти вызывающе проговорил:
– Я не понимаю вас, Владислав Станиславович. Вы что же, считаете меня совершенно недостойным Тамары Владиславовны? Вы же знаете, как я вам предан. Семейные, родственные узы помогут нам…
– Садитесь, прошу вас, – страдальчески морщась, указал Ясинский на кресло. – Я сейчас все объясню.
Тернов холодно следил за коммерсантом, который вновь наливал себе коньяк. Рука его дрогнула, и золотистая жидкость пролилась на стол, но Ясинский не обратил на это внимания… «Если откажешь, – злобно подумал Тернов, – разорю, уничтожу».
– Тамары дома нет, – смотря куда-то мимо Тернова, заговорил Ясинский. – Нет, она ушла, ушла от нас и, нарушив все законы, все правила приличия, стала женой Клементьева без нашего родительского благословения.
– Что? – закричал Тернов. – Какой Клементьев, что вы говорите? Где Тамара Владиславовна?
Он перестал владеть собой и готов был с кулаками броситься на Ясинского. Тот попросил:
– Ради бога потише. Жена очень больна. Это для нее такой удар…
Но Тернов считал, что его обокрали. Слушая хозяина и понимая, что гибнут его мечты стать владельцем всего дела Ясинского, Федор Иоаннович наливался ненавистью к Клементьеву. Как, он еще и друг Лигова? Тернов вспомнил и расправу с ним Лигова в бухте Счастливой Надежды, и презрение китобоев… Все это еще не отомщено. А ему нанесен новый удар: Тамара – жена Клементьева, друга Лигова. Ну, уж это слишком!
Когда Ясинский кончил говорить, в кабинете наступила долгая пауза. Было слышно, как часы отсчитывают время, как прошла через гостиную горничная, как где-то в глубине дома хлопнули двери…
– Они обвенчались? – спросил Тернов.
Ясинский покачал головой. Тернов заходил по кабинету и почти тоном приказа заговорил:
– Вас здесь в городе хорошо знают и уважают. Все порядочные люди вам сочувствуют. Священнослужители без вашего согласия не освятят этот возмутительный брак, и ваша дочь вернется к нам… то есть к вам. И я буду рад повторить свое предложение.
– Но… – Ясинский сидел, обхватив голову руками.
– Вы хотите сказать, что они в фактическом браке?
Ясинский молча кивнул. Тернов сверху с пренебрежением посмотрел на коммерсанта и подумал: «Да пусть она спит с кем угодно. Мне нужно…» Он осмотрел кабинет, бросил взгляд за окно на бухту, где стояла шхуна, куда скоро придут и другие суда Ясинского. Приближался вечер.
– Я выше предрассудков, – заговорил Тернов. – И я готов ради вашего честного благородного имени…
– Спасибо, спасибо, – Ясинский со слезами на глазах встал и обнял Тернова. – Ты должен стать моим зятем.
Коммерсант был уже изрядно пьян. Тернов откланялся.
Первые сумерки уже опускались на город. Тернов вышел на Светланскую улицу, остановился около базара, решая, куда лучше пойти, где провести этот вечер. Друзей, знакомых, с которыми можно было бы посидеть, у него не было. Коньяк, выпитый у Ясинского, давал себя знать. Хотелось гульнуть, повеселиться. Федор Иоаннович жадными глазами оглядывал проходивших мимо женщин. Он вспомнил о заведении мадам Загорской, где всегда был желанным гостем, и направился туда.
На углу Китайской улицы Тернов увидел идущего навстречу Мэйла. Негр быстро шагал, размахивая руками. Лицо его было задумчивым, в больших глазах застыла тоска.
– Джо! – воскликнул Тернов, хватая негра за руку. – Гуд дэй, Джо!
– Добрый вечер, – сказал вежливо Мэйл, вопросительно глядя на остановившего его хорошо одетого господина. «Кажется, я его не знаю, – подумал Джо. – Что ему надо? Откуда он знает мое имя?» Мэйл насторожился. Незнакомые белые почти всегда доставляют неграм горе. Может, это кто из американских китобоев? Но Тернов рассеял все сомнения. Он, быстро назвав себя, напомнил:
– Мы тебя в лодке нашли, помнишь, в море, связанным. Мэйл вспомнил все – и Хогана, и Дайльтона, и китобоев, и лодку, и русских, что его спасли. Он радостно улыбнулся.
– О, мистер Тернофф, вери гуд. Я есть счастливый вижу вас, – мешая английские и русские слова, говорил Джо. В его голосе были, благодарность и неподдельное уважение. Тернов и его друзья спасли его от верной смерти, стали его друзьями. Правда, Джо знал, что белые плохо отзывались о Тернове за то, что он продавал водку, но Мэйл в этом не видел ничего дурного.
– Я только сегодня из плавания, – говорил Тернов. – А ты где? На каком судне плаваешь?
– Я служу в мистера Северова, – сильно коверкая слова, сообщил Мэйл. – Мы снова будем бить китов. Мистер Клементьев…
«Мэйл у Северова. Знает Клементьева, – быстро подумал Тернов. – Вот это удачная встреча».
– По стаканчику рому! – весело сказал Тернов и хлопнул негра по плечу.
– О, спасибо, я должен спешить, – начал отказываться негр, ссылаясь на то, что его ждут дома, ждут миссис Тамара и ребятишки. Это лишь подзадоривало Тернова. Как ни упирался Мэйл, а быть невежливым с белым он не хотел, не мог. Тернов все же привел его в заведение мадам Загорской. Здесь только готовились к приему гостей. Но швейцар, узнав Тернова, впустил его с поклоном, а в большой зале со столиками и буфетом они увидели Адель Павловну, которая в теплом цветастом кимоно визгливым голосом покрикивала на Мишеля. Он расставлял в буфете вина и фрукты.
– Добрый вечер! – весело крикнул Тернов. – Принимайте, первых пташек!
– О, господин Тернов, Федор Иоаннович! – Адель Павловна, напудренная и накрашенная, как всегда, была непричесана. В ее густых волосах белели бесчисленные папильотки. Она схватилась за них руками. – Боже, в каком виде вы меня застали!
– Вот нам с Джо, это мой старый друг, – не обращая внимания на охи Загорской, проговорил Тернов, – кабинетик отдельный. Мой, тот, постоянный, готов?
– Готов, готов, – закивала Адель Павловна и обратилась к буфетчику: – Мишель! Проводи дорогих гостей.
– Милости прошу, – потирая руки, залебезил Мишель и на цыпочках бросился из залы вперед по коридору, в который выходили двери. Одну из них он открыл и, пропуская вперед Тернова и Джо, проговорил:
– Прошу, господа! Сейчас засветим лампион. Какие закуски, вина прикажете?
Кабинет осветила большая керосиновая лампа, висевшая под красивым абажуром над столом. Джо осмотрелся. Небольшая комната с единственным окном, затянутым тяжелой шторой, была обставлена широким потертым диваном, несколькими стульями вокруг круглого стола и маленьким сервантом без посуды. Стены и мебель обтягивал красный бархат. Тернов сделал заказ, и Мишель упорхнул. Федор Иоаннович повернулся к Джо и, увидев его грустное лицо, спросил:
– Что невесел?
– Хорошо, все хорошо, – покачал головой Джо. Он не хотел рассказывать Тернову о том, что с приходом в порт каждого нового судна справляется на почте, нет ли ему письма из Кентукки от Элизы, и всегда получает короткий ответ:
– Письма нет!
А сколько писем он направил любимой. Их писал Северов, но все было безрезультатно. Что случилось с Элизой? Где она теперь? Помнит ли его, Джо?
– Ну, раз хорошо, давай не грустить, а веселиться, – начал Тернов. – Так ты служишь у Северова? Доволен?
– О, это очень хороший мистер, – начал Джо, но Тернов не хотел слушать о Северове, друге Лигова, и начал расспрашивать, где эти годы был Джо. Негр простодушно отвечал. Их беседу прервал Мишель, вошедший с большим подносом. Ловко и быстро, все время хихикая и потирая руки, он накрыл стол. Джо при виде многочисленных блюд и бутылок был польщен вниманием Тернова.
Мишель с улыбочкой вертелся у стола, пока коммерсант не преподнес ему рюмку душистого ликера и сказал:
– Чтобы нас никто не тревожил.
– Не беспокойтесь, Федор Иоаннович, я сам буду следить. А если пожелаете вкусить амурских прелестей… – Его глазки заблестели.
– Потом, потом, – махнул рукой в сторону двери Тернов. – Я позову, а сейчас оставь нас.
Мишель исчез. Тернов налил большие рюмки рому.
– Снова будете китов бить, – не то утверждая, не то спрашивая, сказал Федор Иоаннович, высасывая ломтик апельсина.
– Да, да, – закивал курчавой головой негр и добавил: – Вчера мистеры на китобойце капитана Клементьева ушли в бухту… – Джо никак не мог вспомнить ее название. – В той бухте будут строить котлы для перетопки жира.
Тернов насторожился, но, не подав вида, задал новый вопрос о Тамаре и поднял рюмку. Они выпили вновь, Мэйл старательно, во всех подробностях рассказывал о жизни в доме Лигова. Скоро Федор Иоаннович знал почти все о своем бывшем капитане и его друзьях. Он порадовался тяжелой болезни Олега Николаевича и стиснул зубы, узнав, как нежно любят друг друга Тамара и Георгий Георгиевич. Это оскорбило его, вызвало ненависть.
«Будь я проклят, – прошептал он, сжимая в кулаке рюмку, – если они не заплачут от этой любви». Тернов вспомнил Ясинского, его суда, банковский счет. Вот что отнимает Клементьев у Тернова. Нет! Этому не бывать! Все Тернов приберет к рукам, будет его и Тамара. Сама придет к нему, уж он тогда посмеется над ней. Девка! Пошла к моряку на судно.
Тернов был уже пьян. Он залпом выпил еще рюмку рому и громко захлопал в ладоши:
– Эй, хозяйка, Мишель, черт тебя побери! На пороге появилась Адель Павловна:
– Дорогой Федор Иоаннович, чего изволите?
Она была в черном, расшитом стеклярусом платье с глухим воротом. Глаза ее холодно смотрели на гостей. Тернов, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, засунул большие пальцы рук в жилетные карманы, кивком подозвал Загорскую:
– Что нам на десерт предложите?
Он засмеялся, подмигивая Джо и Адели Павловне. Она поняла его и с легкой улыбкой проговорила:
– Лучшее, что есть в этом городе.
Тернов поднял отяжелевшие веки и приказал:
– Зови!
Загорская приблизилась к Тернову и что-то зашептала ему на ухо. Он громко расхохотался и повторил:
– Зови!
– Только она дикарочка, – предупредила Адель Павловна.
– Дикарочка, – снова залился Тернов, вспоминая женщин Чукотки. – Ну, я мигом ее укрощу!
Мэйл, занятый едой, не прислушивался к беседе Тернова с Загорской. Он был трезвее Федора Иоанновича и сейчас думал о том, что пора возвращаться домой. Было около полуночи. Из зала доносилось дребезжание пианино, громкие мужские голоса и женский смех.
– Ты мой гость, и мы гуляем сегодня! – хлопнул Тернов негра по плечу. – Ты мне нравишься, и я возьму тебя к себе.
Он нагнулся через стол, хотел еще что-то Добавить, но махнул рукой. Мысли начинали ускользать, путаться. Тернов налил себе рюмку, но выпить не успел. В кабинет вошли в сопровождении Адели Павловны две девушки. Одна из них с усталым, испитым, сильно напудренным лицом и светлыми пережженными от частой завивки волосами развязно подошла к столу и села рядом с Джо:
– Здравствуй, эфиопчик.
Она засмеялась, широко раскрывая рот, и сама потянулась к бутылке мадеры. Мэйл с укоризной и неприязнью смотрел на нее. Он понял, куда привел его Тернов, и поднялся, чтобы уйти, но его остановил голос Адели Павловны:
– А вот наша дикарочка Люси.
Мэйл обернулся и увидел жавшуюся к двери молоденькую девушку в синем платье с большим вырезом на груди. Она старалась прикрыть грудь обнаженными до плеч руками. У девушки был испуганный вид. Большие золотистые глаза со страхом смотрели на людей. Во всей фигуре Анастасии было что-то жалкое, детски-беззащитное.
– Ну, иди! – подтолкнула ее в спину Адель Павловна и со смехом сказала Тернову:
– Вы обещали укротить! Прошу! Адью!
Она вышла из кабинета, плотно закрыв дверь. Анастасия стояла не двигаясь, помертвев от ужаса. Что этим людям от нее надо? Зачем ее привели к ним? Что и кому она сделала плохого? Ей было жарко. Впервые выпитый по приказу хозяйки стакан красного вина начинал действовать.
Тернов с пьяной улыбкой поманил ее пальцем:
– Ну-ка, иди ко мне, красотка! Не бойся. Я тебя не обижу, а приласкаю.
Анастасия не двинулась. Джо и его соседка смотрели на нее. Девица с переложенными волосами грубо сказала:
– Чего как столб стоишь? Тоже мне – недотрога. Мы все недотроги. – Она засмеялась и обняла Мэйла за шею. Он резко сбросил ее руку. Девица надула губы, но не обиделась, занялась едой.
– А ты и впрямь дикарочка. – Тернов поднялся со стула и, пошатываясь, подошел к ней, взял за руку. – Ну иди же!
Мэйл, молча следивший за девушкой и Терновым, увидел, как дрогнули губы Анастасии, а в ее глазах отразился ужас. Она отдернула руку и попятилась назад. Мэйлу стало жаль эту девушку, очень жаль. Как же помочь ей? Но зачем? Она же в этом доме… Тут ничем не поможешь. Она сама сюда пришла. Молодая еще, вот и не привыкла. А в то же время Мэйл видел и понимал, что эта девушка совсем не такая, как его соседка, с равнодушным видом уплетающая крабовые котлеты и запивающая их вином. – Дикарочка! – снова шагнул к Анастасии Тернов и схватил ее за плечи. – Я хочу тебя угостить!
– Пустите меня! – крикнула с отчаянием Анастасия и зарыдала. – Пустите меня!
Она вырвалась из рук Тернова, но он успел схватить ее за платье. Послышался треск разрываемой материи, и Анастасия, отбежавшая к дивану, оказалась с обнаженной грудью. Тернов, держа в руках обрывок платья, двинулся к ней. Она закрыла лицо руками.
– Дура! – спокойно обругала ее соседка Мэйла, но негр не услышал.
Вид растерянной, плачущей Анастасии напомнил ему далекие хлопковые плантации Кентукки. Перед глазами пронеслись картины прошлого. Он увидел, как белый надсмотрщик вот так же, как сейчас Тернов, схватил одну молодую негритянскую девушку, и никто не мог, не посмел заступиться за нее…
А та плакала, просила отпустить ее – вот так же, как эта девушка, которую пытается поцеловать Тернов.
Мэйл, почти не помня себя, вскочил на ноги, отшвырнул стул и ринулся к Тернову. Огромный кулак негра отбросил Тернова в угол кабинета. Федор Иоаннович ткнулся головой в стену и растянулся на полу. Соседка Мэйла закричала, негр набросил на перепуганную Анастасию, свою тужурку, крепко взял ее за руку, ударом ноги растворил дверь и, не говоря ни слова, быстро направился к выходу. Ему навстречу бежали Мишель, Адель Павловна, какие-то мужчины и женщины. Все кричали, шумели, но никто не посмел задержать Мэйла. Анастасия покорно шла за ним. Она не понимала, что с ней происходит, но чувствовала, что этот чернолицый гигант с ярко-красными губами, с добрым лицом и большими глазами не сделает ей вреда, что он защитит ее. Мэйл крепко, почти до боли, сжимал ее руку, но это была рука друга, который выводил ее из страшного дома. Они спустились по лестнице. У входных дверей им преградил дорогу швейцар, которому что-то кричала сверху Адель Павловна. Это был такой же высокий и здоровый парень, как и Мэйл. Он положил руку на плечо негра и угрожающе сказал:
– Оставь девчонку!
– Год дэм! – выругался Мэйл и нанес удар в живот швейцару, тот, глухо охнув, упал, а Мэйл и Анастасия выбежали на улицу.
…Тамара открыла дверь и в испуге отступила:
– Джо, что с тобой?
Вид негра поразил ее. Тут Тамара увидела за Мэйлом девушку, кутавшуюся в тужурку Джо. Тамара вопросительно посмотрела на Мэйла. Он торопливо проговорил: – Ее обижали… мистер Тернов…
– Тернов? Федор Иванович? – переспросила Тамара. – Да, миссис!
– Входите! – Тамара провела их в гостиную и предложила присесть. Анастасия, осмотревшись, немного успокоилась, но по-прежнему куталась в тужурку Мэйла, который сбивчиво рассказывал хозяйке, что произошло.
Узнав, откуда Анастасия, Тамара насторожилась, внимательно посмотрела на нее. Анастасия не походила на известных девиц.
– Ты правильно поступил, Джо, – сказала Тамара негру. – Иди спать, а мы с Анастасией немного поговорим.
Мэйл ушел. Тамара сочувственно и ласково проговорила:
– Расскажи мне, откуда ты. Как ты оказалась в доме мадам Загорской?
Ласковый тон Тамары, домашняя, спокойная тишина тронули сердце девушки. Не в силах сдержать слез, она заплакала и, часто всхлипывая, заговорила о далекой курской деревне…
Рассвет застал Тамару и Анастасию в гостиной. Девушка только что закончила свое печальное повествование. Тамара гладила ее по волосам и говорила:
– Оставайся жить у нас. Здесь тебя никто и никогда не обидит. Хорошо, останешься?
Анастасия подняла глаза на молодую женщину. В них было столько благодарности, что Тамара нежно обняла ее и поцеловала.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
«Геннадий Невельской» входил в бухту Гайдамак. На мостике по одну сторону Клементьева стоял Лигов, по другую, слева, – Северов. Моряки молча осматривали открывавшиеся им берега, и только Олег Николаевич время от времени коротко отдавал команды Абезгаузу:
– Лево руля! Еще лево! Так держать!
Петер Абезгауз, перекладывая штурвал, шумно вдыхал воздух. Злоба душила его. «Какого черта я должен подчиняться кому угодно?» – думал он.
Абезгауз был из тех людей, которые с трудом выносят распоряжения, считая себя лучше, умнее, способнее других, но несправедливо обиженными судьбой. Да, она не только его обошла, но и насмеялась, загнала на русское судно.
– Одерживай! – Резкий окрик Лигова прервал мысли штурвального, и он быстро, по новой команде переложил руль. – Видите, тут рифы! – Лигов кивнул на выглядывавшие из воды черные камни.
– Вы, Петер, кажется, спешите на свой риф? – не оборачиваясь, проговорил сухо Клементьев.
– Нет, герр, – тихо, сдерживая ярость, буркнул Абезгауз.
– Тогда держите правее! – добавил Лигов. – Распороть борт легко!
«Геннадий Невельской» шел самым малым ходом. Вход в бухту лежал между скалистыми мысами Пущина и Чайковского и стал видимым, лишь когда китобойное судно оказалось на его траверзе.
– Кажется, бухта просторная, – заметил Клементьев.
Взгляд его скользил по серым холодным осенним волнам, задержался на каменистом длинном рифе, у которого узкой белой ленточкой волновался прибой, и остановился на просторной долине, расположенной за бухтой. Поросшая редкими деревьями, она уходила к подножию сопок. Затем Георгий Георгиевич осмотрел окруженные рифами берега бухты.
– Как якорная стоянка? – Клементьев поднял бинокль и стал рассматривать устья нескольких речушек, впадавших в бухту.
– Только при тихой погоде. – Лигов сделал Абезгаузу знак держаться правее и с мягкой улыбкой взглянул на капитана. Клементьев опустил бинокль и с недоумением поднял брови, но Олег Николаевич предупредил его:
– Зачем же мы пришли сюда? Так вы хотите спросить? Клементьев ждал, что Лигов скажет дальше, но тут Северов, до сих пор молча осматривавший бухту, схватил капитана за локоть и громко сказал:
– Взгляните-ка на юг, Георгий Георгиевич! Вот это презент!
Клементьев уже и сам, без бинокля, увидел в глубине бухты выступившую от южного берега песчано-каменистую косу. Он сразу же оценил все преимущества этого места. Крутым поворотом к югу берег образовывал небольшой, совершенно закрытый бассейн. В длину он был до двух кабельтовых.
– Это же прекрасно! – Клементьев осматривал естественный ковш. – Природа сама позаботилась о нас.
– Гавань Гайдамачик всегда нравилась мне… – Лигов хотел еще что-то добавить, но оборвал себя. Лицо его побледнело. Олег Николаевич схватился за грудь. Друзья, увлеченные осмотром бухты, этого не заметили. Северов оживленно говорил:
– Глубина ковша пятнадцать футов, а в середине девятнадцать. Входите смело!
Клементьев, не оборачиваясь, отдавал команду Абезгаузу и в машину. Ширина прохода была всего около кабельтова. Георгий Георгиевич уже прикидывал, где удобнее будет бросать якорь китобойцу, где ставить шхуну.
«Геннадий Невельской» вошел в Гайдамачик, Клементьев приказал остановить машину, а Ходову сказал:
– Отдать якорь!
Загрохотала цепь, и якорь звонко шлепнулся о воду, взметнув веер синеватых брызг, и ушел в глубину. Лигов стоял, привалившись к поручням. На его лице выступили капельки пота. Он отвернулся от товарищей, чтобы никто не видел выражения его лица.
– Фрол Севастьяныч! – приказывал Клементьев. – Спустить шлюпку!
По палубе затопали тяжелые башмаки матросов, заскрипели блоки. «Геннадий Невельской», натянув якорную цепь, застыл, точно вмерз в совершенно спокойную гладь гавани. Абезгауз, заметивший состояние Лигова, подумал: «Сдох бы скорее. Не радовались бы тогда эти господа».
Белесое, уже не греющее солнце заливало бухту и ее берега. Легкий, едва уловимый ветерок доносил горьковатый запах далекого пала и аромат сухих осенних трав.
– Господа, прошу на берег, – приглашал Клементьев.
Он не мог скрыть своего волнения. Сейчас они будут выбирать место для завода и поселка. Спускаясь с мостика следом за Северовым и Лиговым, он посмотрел на берег, на долину и остановился. Он точно увидел, как дымят жиротопные печи, у пристани стоят корабли, а дальше, за заводом, дома, улицы…
– Ну, что же вы, Георгий Георгиевич! – кричал Северов из шлюпки. Там уже был и Лигов.
Клементьев легко сбежал по трапу, спустился в шлюпку. Ходов скомандовал гребцам:
– Весла на воду! Куда прикажете, Олег Николаевич, курс держать?
Лигов улыбнулся:
– Я в отставке. Старший тут Георгий Георгиевич!
– Зачем же так? – Клементьев покачал головой.
– Тогда высадимся на косе, – решил Лигов.
Солнце подходило к закату. Моряки вышли из шлюпки. Северов засмеялся:
– Открытие новых земель началось.
– Впервые ли? – усмехнулся Лигов и пошел вперед.
В голосе его были какие-то странные нотки, которые заставили переглянуться Северова и Клементьева. Они смотрели ему вслед. Лигов шел не оборачиваясь. На нем было то же черное пальто, морская фуражка. Он отказался надеть, как это сделали Клементьев и Северов, шапку и теплый бушлат. Фуражка была надвинута на лоб, а пальто на сутулых плечах висело слишком свободно. «Как постарел», – одновременно подумали Северов и Клементьев. Георгий Георгиевич хотел догнать Лигова, но Алексей Иванович задержал его:
– Пусть побудет один!
И Клементьев понял. Лигову действительно нужно было побыть одному. Он шел по шуршащей под ногами гальке, и это еще сильнее напомнило ему то далекое время, тот незабываемый день, когда он вот так же высадился в бухте Счастливой Надежды. Память перенесла его в прошлое. Лигов не заметил, как опустился на камень, обросший ракушками, и долго невидящими глазами смотрел на воду. Он был снова там, на сопке с Марией… «Мария, Мария…» – громко зазвучало имя любимой, и это вернуло его к действительности. Он должен помочь друзьям наладить здесь дело – это и его дело, – а затем побывать на могиле Марии…
Лигов поднялся, оглянулся. Клементьев и Северов стояли у основания косы, осматривая берега бухты. Они так увлеклись, что не заметили, как к ним подошел Лигов.
– Ну, градостроители, возведем здесь свой русский Смеренбург?
Друзья обрадовались перемене настроения Лигова, он улыбался, шутил, задорно спорил, быстро шагал впереди, когда они обходили берег.
«Лучшего места не найти», – все больше и больше убеждался Клементьев, узнав, что во время зимы льдом покрывается только гавань Гайдамачик.
Забыв о еде, моряки без устали шагали по берегу, возвращались на осмотренные места, чтобы окончательно принять решение. В проект, составленный Лиговым и Северовым во Владивостоке, были внесены поправки. К вечеру китобои пришли к окончательному решению. На косе возвести склады, а на западном берегу – завод по переработке китового сырья. Южный берег был низменный, болотистый, с пересыхающим ручьем.
– Где же дома поставим? – задал вопрос Клементьев.
– Вы что же, собираетесь сюда переселяться? – удивился Северов.
– Да, конечно, – кивнул Клементьев. – Во всяком случае на время промысла. Ваше мнение, Олег Николаевич?
– Да, да, согласен с вами. – Лигов вопросительно посмотрел на Северова. – А вы, Алексей Иванович…
– И я с вами, и быть посему! – ответил Северов.
– А дома возводить будем там! – Лигов протянул руку в сторону западного берега. Клементьев задумчиво смотрел вдаль, стараясь представить новый поселок. На его лице появилась такая озабоченность, что Северов вдруг громко и торжественно начал декламировать:
– На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн.
И вдаль глядел…
Как-то необычно, но в то же время и торжественно звучали стихи:
– И думал он:
. . . . . . . . . .
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу,
Ни Лигов, ни Клементьев не перебивали друга. Стихи находили отклик в их душах. Лигов думал о том, что иностранцы едва ли теперь решатся помешать новому предприятию. Клементьев был полон радости, как человек, у которого сбываются самые заветные и самые смелые мечты.
– Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе!
Северов неожиданно оборвал чтение стихов:
– Это потом, а пир мы устроим сегодня. Скорее на борт! Глоток рому нам не помешает!
Его веселое настроение передалось товарищам. Лигов поддержал друга:
– И в вахтенном журнале, Георгий Георгиевич, красными чернилами занесите сегодняшний день и час, когда было решено строить русский поселок китобоев.
Моряки вернулись на судно. «Геннадий Невельской» вышел в Японское море, лег курсом на Владивосток. Лигов и его друзья стояли на мостике. Ветер переменился и сейчас посвистывал в вантах [28]28
Ванты – стальные оттяжки, крепления мачт.
[Закрыть], дул в лицо, гнал навстречу крупные волны.
– Скоро по этой дороге китов будете водить! – восторженно сказал Северов.
– Будем, – тряхнул головой Клементьев и пригласил моряков в каюту, где уже был накрыт стол.
– Подождите! – остановил их Лигов. – Подождите!
Он всматривался в море. Солнце уже ушло за прибрежные сопки, быстро темнело. Ветер нагнал с юга тучи, и они, клубясь, ползли низко над морем.
Море зашумело, забило в борт судна, в этом шуме воды было что-то угрожающее. Берег терял очертания.
Олег Николаевич, уцепившись за поручни мостика, сильно нагнувшись вперед, всматривался в море. Клементьев шагнул к нему:
– Что вы заметили, Олег Николаевич?
– Фонтаны, там фонтаны! – проговорил Лигов. На лице его появилось незнакомое Клементьеву выражение. Лигов сжал зубы. Глаза его были широко раскрыты. Северов, остановившийся на трапе, что вел с мостика, не видя Олега Николаевича, крикнул:
– Какие там фонтаны! Все киты уже на юг перекочевали! Может, какой отшельник!
Северов пытался рассмотреть фонтаны в море, но, кроме волн, однообразных, невеселых, ничего не увидел. Клементьев внимательно следил за Лиговым и чувствовал, как его охватывает тревога. «Что с ним? – думал он в смятении. – Какое странное лицо. Кажется, он сейчас закричит. Может, у него опять приступ?»
– Фонтаны. – Олег Николаевич поднял руку, указывая вперед. – Там фонта…
Он не договорил. Рука безвольно упала, и Лигов, с тяжелым стоном навалившись на поручни, опустился на палубу, прежде чем его успел подхватить Клементьев.
– Что с вами? – опустился около него на колени молодой капитан. – Олег Николаевич!
Лигов лежал без сознания и едва заметно дышал.
– Ему плохо. – Северов расстегнул пальто и китель Лигова.
Моряки осторожно перенесли Лигова в каюту капитана. Им помог Ходов.
Боцман испуганно смотрел на неподвижно лежавшего Олега Николаевича, хотел подать воды, но руки у него дрожали, и чашка выпала из непослушных пальцев. «Неужели господь бог позвал к себе? – лихорадочно думал боцман, не сводя глаз с серого, осунувшегося лица старого капитана. – Неужели отходил свое по морям Олег Николаевич? Не дай бог. Как же я буду жить дальше?»
Он машинально перекрестился. Ходов чувствовал себя одиноким, словно не было рядом с ним ни Северова, ни Клементьева, ни мальчиков на берегу, к которым он успел уже привязаться всем сердцем.
– Дадим покой Олегу Николаевичу, – тихо сказал Северов.
– Я побуду возле него, – попросил Ходов. Никто не возразил ему.
Клементьев и Северов поднялись на палубу молчаливые, печальные.
Капитан повел судно самым полным ходом. «Геннадий Невельской» летел, разрезая воду, оставляя за собой длинный пенящийся след.
2
Джиллард любил путешествовать. Каждая поездка доставляла ему удовольствие. Смена мест, встречи с людьми, развлечения, на которые он не скупился, делали жизнь интересной. Да и время летело незаметно. А это, считал советник Дайльтона, важное обстоятельство – не думать о времени, не замечать приближающейся старости. Он боялся ее и делал все что мог для отдаления встречи с ней. Гимнастика, обтирание холодной водой, воздержание в крепких напитках помогли сохранить хороший цвет лица, моложавость, согнать излишнюю полноту. Но все же годы давали себя знать.
И особенно это почувствовал Джиллард сейчас, на пароходе «Клондайк». Он подходил к беретам Японии. Весь рейс, с момента выхода из Золотых ворот [29]29
Золотые ворота – пролив на западном побережье Северной Америки.
[Закрыть], их трепал шторм. И только в последние два дня море несколько утихло и посветлел горизонт. Джиллард, закутанный в плед, сидел на верхней палубе в шезлонге. Взгляд советника рассеянно скользил по волнам с растрепанными гребнями. Небо хмурилось тучами, закрывавшими солнце. На палубе было пусто. Пассажиры после штормовых дней отлеживались в каютах. Джиллард упорно старался быть на свежем воздухе. Хотелось нагулять аппетит.
Он откинул плед, поднялся на ноги и зашагал по палубе, «Клондайк» заметно качало. Джиллард почувствовал себя неуверенно, и на его холеном лице появилась кривая улыбка – не лучше он себя теперь чувствует и на земле. Заложив руки за спину, Джиллард шагал и шагал по тщательно выдраенной дубовой, палубе и думал, думал. Мысли были такие же сумрачные, как эта погода, и тревожные, как крик альбатроса, что, широко раскинув крылья, вился над морем.
