Текст книги "За землю Русскую"

Автор книги: Анатолий Субботин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 55 страниц)

Глава 15
Княжее слово

Склонив голову под низким косяком двери, в палату вошел Александр. На мгновение он задержался у входа, потом решительно шагнул вперед, приблизился к архиепископу и преклонил колено.

Владыка поднялся навстречу. Черные попы подхватили было его под плечики, как всегда делали это на людях, но владыка оградился от них костылем.

– Благословен грядый во имя господне! – произнес он, осеняя двоеперстием Александра. Ни во взгляде, ни в облике владыки ничто не напоминало больше сурового святителя, только что словом своим остановившего в совете шум и распрю. – Высоко место твое в совете господ, княже, – продолжал владыка. – Слову твоему да возвеселится и возрадуется всяк сущий.

Рядом с темной фигурой старца юный князь казался выше и привлекательнее. Красный из ипского сукна кафтан, надетый на князе, сверкал золотой тесьмой, кожаный пояс, украшенный чеканным медным набором, туго обвивал тонкую талию; красные же, как и кафтан, сафьяновые сапоги с высокими каблуками и узкими, словно выточенными носками, придавали одежде князя тот особый блеск, который отличал его от застывших по лавкам бояр. Ни драгоценные перстни, ни золото, ни камни не украшали одежду князя. Только легкая, тонкая серьга с оправленной в нее прозрачной зеленой каплей, старый батюшкин дар, выдавала в нем воина и князя, держащего власть. Он безоружен; лишь короткий нож привлекал внимание черной, со вставками из серебра и рыбьего зуба, резной рукоятью.

Неожиданное появление Александра в Грановитой смутило бояр. Никто не ждал его. Пока он стоял перед владыкой, Якун Лизута, вытирая взмокшую лысину, бросал тревожные взгляды на сидевших по лавкам бояр: не обмолвился бы кто по глупости противу. Стефан Твердиславич упер глаза в пол, да так и застыл; насмешливо ухмыляется, глядя то на Лизуту, то на Твердиславича, Сила Тулубьев.

– С чем пожаловал, княже, к владыке и совету нашему? – вымолвил наконец Лизута, поняв, что не время сегодня вспоминать о распре. – Рады мы слышать слово твое, – добавил он.

Строгое выражение лица Александра, его испытующий, сосредоточенный взгляд, морщинки, собравшиеся над переносьем, – все говорило о том, что не распря с боярством, не городовые дела, а что-то иное, более значительное встревожило князя.

– С нуждой и докукой я к Великому Новгороду, – приблизясь к княжему месту, начал Александр и запнулся, точно опасаясь, не слишком ли громко и вызывающе прозвучал в тишине палаты его голос.

Никто не шелохнулся. От настороженных взглядов бояр, устремленных на него, казалось, раскалился воздух. Александр почувствовал, что у него краснеет лицо, на лбу выступил пот.

– Ведаю, многим не люб я, – продолжал он тише, слегка приподняв перед собой руку. – Не люб! – повторил резче. – Но тревожусь я, мужи новгородские, не о себе. Не с радостной вестью стою в Грановитой. Ведомо ли вам, мужи, о кознях, какие чинятся врагами Руси? Чаю, ведомо. И о том ведомо, что ливонские лыцари-меченосцы, короли свейский и датский, с благословения римского патриарха-папы, главы церкви латинской, вступили в союз противу Великого Новгорода. Грозятся латыняне поработить землю нашу, нарушить язык и обычаи, подчинить церковь русскую Риму, а народ русский ввергнуть в полон и рабство. Давно слышали мы о тех замыслах, – голос Александра зазвучал сильнее. – Ныне, мужи новгородские, враг не словами грозит нам – походом. Люди с Ижорской земли, что близко от моря, принесли весть от старосты тамошнего Пелгусия, которому указал я смотреть морские рубежи наши, и Божин-воевода послал гонца с Ладоги. Пишет Семен Борисович и ижоряне сказывают: на море, рубежей наших, ладьи свейского войска. Ведет латынян воевода их Биргер, правитель свейский. Не на то ли уповает он, начав поход, что Господин Великий Новгород не найдет себе помощи? Не потому ли, не дождавшись союзников своих – датских и ливонских лыцарей, – спешит с боем, что верит: не будет у Новгорода времени искать помощь? Захватят свей Ладогу, оттуда близок путь к Новгороду. Горька весть, но горше она оттого, что свейское войско готово к битве, а Новгород не собирает полков. Будем ждать – застигнут нас свей и поразят. И о том помнить нам, мужи: ливонские меченосцы угрожают Пскову, датское войско, кое стоит в земле чуди, готовит поход к Новгороду от Колывани по Луге… Захватят латыняне Новгород, нарушат торговую гостьбу нашу, поставят римских попов над святой Софией. Не Новгород будет господином на торгу у себя, а Готский двор. Свейские, ливонские и иных земель лыцари поделят землю нашу на лыцарские вотчины, воздвигнут замки; люди русские станут рабами и холопами их.

Александр помолчал, окинул взглядом бояр.

– Покорится ли Великий Новгород свеям и попам римским? – произнес он так громко, что даже боярин Лизута вздрогнул от неожиданности. – Станем ли челом бить врагам Руси или соберем рать и выступим навстречу, в поле? Мне, князю новгородскому, и вам, мужи, держать в том ответ перед Великим Новгородом и перед всею Русью.

Речь Александра будто лишила языка сидевших по лавкам бояр. Страшно того, что услышали, и не верится в правду, будто шведское войско у древних рубежей Руси. Закружилось, запуталось все в головах. Тревожные мысли, как осы в жаркий день. С Ордою билось русское войско, с лыцарями-меченосцами сходилось в поле, но чтобы шведы и датчане начали поход, – того давно не было. Разве что – старый Обовьяник помнит год, когда шведы сожгли и разграбили Ладогу. Но у Обовьяника от старости память как тонкая ниточка. Дунешь на нее – порвется. Как тут не опустить голову, не загадать, не подумать. И сомнения трогают: не пугает ли Александр Ярославич шведами? Может, того он хочет, чтобы звал Новгород на подмогу суздальцев? И не шведы – суздальское войско войдет в город.

Александр не опустился на княжее место. Он стоит перед советом, высоко подняв голову. Плотно сжатые губы придают суровую выразительность и упрямую решимость его взгляду. Всем, кто видит его, ясно, что Александр сознает в эту минуту силу свою, готов немедленно собрать полки и выйти в поле.

– Не бывать Новгороду Великому под свеями! – сорвался с места и крикнул, хлестнув о пол лисью шапку, Сила Тулубьев. – Не стоять римским попам над святой Софией… Собирать рать, княже!

От крика Тулубьева у Лизуты свело брови.

– Повремени, Сила! – остановил худородного.

Тулубьев не вернулся еще к своему месту, как заговорил Стефан Твердиславич.

– С кем против свеев-ту, княже? – хитро начал он. – Молвил ты, аль ослышался я, помощи нам не ждать. А за свеями немецкие лыцари, датское войско… Оборем ли рати их в поле? Просить бы батюшку твоего, князя Ярослава Всеволодовича, возвернуться на Новгород… Может, устояли бы, преградили путь…

Сказал и торжествующим взглядом окинул палату: слышали, мол, как хитро молвил? Стефана Твердиславича поддержал Есипович, за ним и другие – кто молчком, кто кивком. Сила Тулубьев снова привстал было, но не вышел вперед, промолчал. Неожиданно, к изумлению всех, поднялся старый Обовьяник. Давно не слыхали в совете его голоса.

– Не дело баешь, Стефане, – промолвил он. – Не дело. Не до Новгорода Великого нынче князю Ярославу. Смел и крылат был Ярослав прежде; парнишком, таким вот, – Обовьяник вытянул перед собой дрожащую руку, – помню его. Смел был. А нынче он, бают, не охочь стал к делам ратным.

– Не пустить ли уж свеев на нашу землю, не в колокола ли звонить им да хлебом-солью встречать на Великом Новгороде? – не стерпел, крикнул Тулубьев.

– Не кидайся словами, Сила! – покосил на Тулубьева взглядом Стефан Твердиславич. – Не твоим умом жить Новгороду.

– С твоим-то большим умом, Стефане, все в прах ляжем.

– Ну-ну! Увидят свей Силу-богатыря, со смеху помрут…

– Не час для споров и перекоров, мужи, – прекращая шум, вновь заговорил Александр. – Болярин Стефан молвил слово: звать-де нам князя Ярослава с войском на помощь Новгороду! А что самим делать – о том не обмолвился. Скажу я – на помощь надежды нет. Покуда ждем суздальское войско, свей будут в Новгороде. Воля Новгороду – немедля ладить полки: соберем городовое ополчение, возьмем посошных ратников… Одного от десяти сох из ближних волостей. Хлеб велим собирать для войска и куделю на тегилеи…

Речь Александра хотя и отрезвила бояр, но вымолвить то, чего он требовал, никто не решался. Скажешь согласно с князем, того и жди, накинуться именитые вотчинники, а против князя пойдешь – худа не было бы.

– Быть ли Новгороду Великому под свеями, спор о том в поле решим, – так и не дождавшись ответа, произнес Александр. – Укажу нынче звонить большое вече, послушаем слово Новгорода.

Сказал, окинул взглядом палату, молча повернулся и быстро, как и вошел, направился к выходу.

Глава 16
Крепка рубашка – топор не берет

Шведское войско на рубеже Руси. Шведы хорошо вооружены. О выносливости их и умении владеть оружием давняя идет слава. Знают они и путь к Новгороду. Каждое лето ладьи шведских гостей приходят по Волхову к Гаральдову вымолу; торгуют гости и в Новгороде, и в Русе, и в Торжке.

Перед советом господ в Грановитой Александр сказал о готовности своей встретить врага в поле, не ожидая его к городу; теперь, размышляя о предстоящей битве, не встречи с врагом опасался он, а того, что силы его слабее шведов. Дружина в Новгороде малочисленна, в городовом ополчении не все ратники копье умеют держать в руках. Шведы опираются на союз свой с ливонскими рыцарями и датчанами; помогают им князья немецких земель и франкский и английский короли… Некогда Новгороду искать помощи, некогда собирать и свои большие полки.

Александр ждал, что верхние люди, перед лицом вторжения сильного и воинственного врага, забудут распри, ждал, что бояре-вотчинники снарядят в полки дружины из своих вотчин, что на снаряжение войска будет у него и золото и серебро из городовой казны. Но не услышал он о том слова совета господ, не услышал и наказа защищать Новгород от нашествия шведских крестоносцев.

Побывав в Грановитой, Александр всю ночь не сомкнул глаз. Велика ответственность его перед Русью. Не легкими надеждами тешил он себя, а представлял самое мрачное и тяжкое, что может случиться в походе.

Сказал он в Грановитой, что выйдет с полками навстречу шведам, а не лучше ли запереться в городе? Валы острога и каменные стены Детинца – надежная защита; в поле шведы искуснее и сильнее новгородцев. Но если враг достигнет Новгорода, можно ли исчислить беды и несчастья, какие обрушатся на город и на землю Новгородскую?

Утром, чуть свет, Александр позвал с собою Гаврилу Олексича и отправился к бронникам и кузнецам на Ильину. Кто ухваты гнул, тому велел калить рогатины, раздувать сильнее горны там, где ковали топоры. Весь железный лом перерыл. Дольше, чем у других, Александр задержался в кузнице у Никанора. Низал тот кольчужку, кольцо к кольцу; и до того мелко колечко, что ни стрела не возьмет рубашку, ни тонкий кончар.

– Хороша рубашка, Никаноре, – похвалил Александр, осмотрев изделие, – но тонка. От меча и топора не прикроет.

– Так ли, княже? – хитро усмехнулся Никанор.

– Рассеку одним взмахом.

– Нет, Александр Ярославич, не рассечь.

– Рассеку. Ровно, колечко в рубашке, того и жаль, что легко.

Никанор усмехнулся.

– Мордки не возьму за пробу, махни топором!

Никанор бросил наземь кольчужку. Александр взял топор, размахнулся. – Брызнули искры, как от костра. Ударив, бросил топор, поднял кольчужку. Как он ни вертел ее перед собою – цела, ни одно колечко, ни одну заклепочку не порвал топор и не рассыпал.

– Моя правда-то, Александр Ярославич, – довольно ухмыльнулся Никанор. – На топор взгляни – остер был, а теперь в зазубринках.

– Цены нет рубашке, – признался Александр, продолжая рассматривать тонкие и мелкие кольца. – Смел ты, Никаноре, не пожалел изделие, под топор бросил… А ну как рассыпал бы…

– Нет, Александр Ярославич, рубашка моя топора крепче.

Александр встряхнул кольчужку, поднял ее перед собой, взглянул «на свет». Там, где пришелся удар топора, видны царапинки. Спросил:

– В чем ее хитрость скрыта, Никаноре?

– Не хитростью крепка кольчужка, Александр Ярославич. Железо в ней силу имеет.

– Кто в Новгороде умеет вязать кольчужки по-твоему?

– Противу моей?.. Не слыхал других мастеров. На Мшаге, у домниц тамошних, есть кузнец… Кольчужки не вяжет, а топоры его с моей рубашкой поспорят.

– Хорошего мастера зови на Новгород, Никаноре, – посоветовал Александр. – А за такое вот изделие, – он снова встряхнул кольчужку так, что она зазвенела, – горячего коня не жаль.

– За коня, княже, не отдам рубашки.

– Мало? Золота хочешь аль серебра?

– Ни золота, ни серебра не возьму, а пришлась по сердцу – возьми в дар.

– Не откажусь, Никаноре, – Александр улыбнулся и передал кольчужку Олексичу. – Будет случай – отдарю тебя. Еще хочу молвить: хороши твои изделия, да мало их. Возьми, Никаноре, двух или трех молодцов, обучи их ковать железо по-твоему!

Давно миновали полдни, когда Александр вернулся на княжий двор. Не заглянув к себе, он прошел в терем к княгине. Евпраксеюшка, увидев князя, всплеснула руками и обмерла.

– Люди добрые, где же ты побывал, князюшка светлый? Чай, пыли да сажи на Новгороде не осталось, все на себе принес. Оглянись-ко, посмотри на себя!.. Осподи мой ты боже! Неужто нет у нас воевод, некому дело делать? Вели им, а сам князем сиди! В теремах-то светлее станет.

– Худому учишь, мамка, – нахмурился Александр, но все же осмотрел себя, поморщился. – А делаю то, что надо делать. Параша, скажи хоть ты мамке, не ворчала бы, – подошел он к княгине.

– Мамка и на меня ворчит, – промолвила княгиня так, словно и она не одобряет князя.

– Княгинюшка-то… Что она скажет? – не унималась мамка. – Отроду не видано того, чтобы князьям в черном теле жить. Княжее место в тереме да в гридне думной. Князю слово молвить, а дьякам да болярам слово исполнить. К нам, на княжий-то двор, именитые боляре носу не кажут, и дела княжеские никто не вершит. Ты по кузням нынче, а в утре свейский посол прибыл на Новгород. День к концу, а небось, князюшка светлый, не слыхал о свее?

– О свее?..

– С делами-то он не с важными ли?

– Спасибо, мамка, напомнила, впрямь не слышал. Прости, Параша, пора мне…

Александр обнял княгинюшку, чмокнул в щеку. Не успела она опомниться, шаги его уже стучат в переходе.

– Ох! – вздохнула. – Почто ты, мамка, напугала Сашеньку?

В княжей гридне зажгли свечи. Александр в том же уборе, что был в тереме, сидит в переднем углу, на лавках – ближние дружинники. Рядом с князем воевода Ратмир, насупротив – боярин Федор Данилович и Гаврила Олексич.

– Сможет ли Великий Новгород отразить врага, если лыцарское или свейское войско подступит к городу? – сказав о после шведского правителя и о том, что войско шведов стоит у русского рубежа, спросил Александр. Никто не отозвался. – Острог наш крепок, – продолжал он, помолчав. – Но на подходе от Луги и Пскова, кроме городков на Шелони, нет у Новгорода ни острожка, ни монастыря. Монастыри новгородские стерегут пути от Торжка, охраняют Новгород Великий от… Суздальской Руси.

С горькой усмешкой он назвал сильные монастыри в Ильменье, у истоков Волхова и по Волховцу.

– От Пскова и с Ладоги, – продолжал он, – открыт путь к городу. Колмово и Аркажа – два убогих монастырька да Тесовский острожек… Не закроют они пути. Пустим врагов к городу, затворимся в остроге и, может, отсидимся, но людям новгородским великое станется разорение. Много невинной крови прольется и хором сгорит много. Быть ли тому? – Александр повысил голос. – Ждать ли врага в городе, укрываясь за его стенами, или в поле идти, встретить на рубеже?

– Успеем ли выйти в поле? Пока собираем рать – свей будут у Новгорода, – высказал Гаврила Олексич тревожившую его мысль.

– К рубежу далек поход. Путь один – идти на ладьях в Нево, а речная дорога крива, и полки не собраны.

– Не рекой, сушей идти: путь короче вдвое.

Говорили коротко, словно давно было решено не отсиживаться за городскими стенами. Александр не перебивал говоривших. Изредка он взглядывал на Ратмира, который, насупясь, молча слушал говор дружинников.

– Что ты молвишь, Ратмир? – спросил Александр воеводу. – В городе сидеть войску или идти в поле?

– В поле, – коротко ответил Ратмир. Он обвел взглядом притихших дружинников и добавил – Крови меньше. Выступим.

– Тому и быть, – произнес свое решение Александр. – Кто, сидя за стенами города, хочет разбить врага, тот врагу не страшен. Не будем ждать, пока враг придет, ударим первыми. Завтра послушаем, что скажет посол свейский… Болярин Федор, видел ты посла. С чем прибыл он на Новгород?

– Горд он, княже, – ответил Федор Данилович. – Спрашивал я, с какою нуждой прибыл? Не открыл. О том, сказал, поведаю князю.

– Горд и спесив свей, – усмехнулся Александр.

– Да. Будто не он к нам, а мы к нему пришли с поклоном.

– Как его имя?

– Лыцарь свейского войска Олаф Карлсон. Сказывает, что по роду своему близок он королю свейскому.

На другой день в Грановитой палате Александр принимал посла. К тому часу собрались в палату верхние люди новгородские, вотчинные и княжие бояре, старшие дружинники, почетные гости торговые, старосты ремесленных братчин. От множества людей жарко и тесно под расписанными и украшенными резьбой по камню сводами. До полудня Александр пробыл в покоях владыки и ровно в полдень вошел в палату. Следом за ним воевода Ратмир, степенный посадник с золотою гривною на груди, тысяцкий, владычный боярин Якун Лизута. На Александре, поверх сияющего медью и серебром бехтерца, сверкает золотыми позументами корзно малинового бархата с вышитыми по нему кругами, украшенное драгоценною пряжкой на плече. Круглая княжая шапка с малиновым верхом опушена по низу черной куницей. Малиновые же с узором сафьяновые сапоги и золотой пояс на бехтерце довершают убранство. Солнечные лучи, проникая в щели слюдяных окошек, играют на парче, золотых поясах и боярских гривнах.

– Свейский посол ждет твоего повеления, княже, – сказал, поклонившись князю, Гаврила Олексич, когда Александр прошел вперед и опустился на княжее место.

– Пусть войдет посол!

Боярин Федор ввел в палату рыцаря. Длинный – до полу – широкий черный плащ резко выделял шведа среди новгородских бояр и княжих дружинников. Светлые обнаженные волосы прямыми прядями опускались на его плечи. Он громко стучал каблуками, точно шел в пустой горнице, а не перед лицом Великого Новгорода. Чтобы показать достоинство и независимость свою перед «королем варваров», посол высоко держал голову и, лишь остановись около приготовленного ему места, чуть-чуть, еле заметно, склонил ее в полупоклоне.

– Лыцарь Олаф Карлсон, прибыл с посланием правителя земли свейской к тебе, княже, и к Великому Новгороду, – громко произнес Федор Данилович.

Александр с трудом усидел на месте. Его рассердил пренебрежительный кивок рыцаря, хотелось сказать резкое слово, научить, как подобает иноземному послу приветствовать русского князя. Но вместо готовых сорваться с языка резких слов Александр, будто не зная ничего о воинственных намерениях шведов, спросил:

– С какими вестями прибыл ты, лыцарь, к Великому Новгороду?

Дьяк повторил его слова по-иноземному. Рыцарь выпрямился, заговорил громко, отсекая каждое слово:

– Повелитель непобедимого войска христианнейшего короля Биргер Магнуссон, правитель земли шведской, земель Сумиг Ями и островов, велел сказать тебе, князь, и всему Новгороду, что войско христианнейшего короля стоит на вашей земле. Приди, князь, и поклонись! Если ты, князь, ослушаешься призыва дружбы, то светлейший Биргер, именем христианнейшего короля, велел сказать тебе: «Сопротивляйся! Пленю тебя, князь, и пленю землю твою; город разорю!»

В глазах Александра вспыхнули искры. Хотя в палате находилось много людей, но после речи посла, когда дьяк повторил ее, настала тишина. Лица бояр побагровели, то ли от гнева, то ли от изумления перед хвастливой дерзостью.

Гаврила Олексич, стоявший позади Александра, схватился за рукоять меча. Боярин Стефан Твердиславич наклонился к уху Лизуты и что-то шепнул; после взгляды их пристально уставились на князя: что скажет он, как ответит на дерзкое слово? Невозмутимым осталось только лицо боярина Федора, как будто его не трогала и не возмущала угроза.

– Смел ты, лыцарь, что пришел ко мне и Великому Новгороду без поклона, со злым словом. Не привыкли мы на Руси к дерзкой речи. Припомнить бы правителю земли свейской Биргеру: как стоит Русь – не бегали русичи в битвах. Встретим свейское войско по обычаю нашему.

Александр поднялся, давая этим понять, что сказал все и отпускает посла. Рыцарь, изумленный холодностью князя, поклонился ниже. Идя в Грановитую, он ждал, что после его слов увидит растерянность и испуг на лицах новгородского князя и ближних бояр, но Александр даже улыбался; ни словом, ни намеком не выразил покорности слову правителя. Сопровождаемый Федором Даниловичем, рыцарь покинул Грановитую. Как только за ним закрылась дверь, Александр шагнул вперед, оборвав на плече пряжку, сбросил корзно.

– Так ли, как этот свей, приличествует иноземцу говорить с Великим Новгородом! – воскликнул он. – Хочу слышать ваш совет, боляре.

– Соберем полки, княже, и затворимся в городе, – сказал боярин Лизута. – Велика сила свеев, но за стенами, даст бог, и с малым числом воинов отсидимся.

– В поле свей побьют наши полки, – вслед за Лизутой подал голос Стефан Твердиславич. – Твоя воля, княже, и посадничья, но совет наш – держать Новгород.

– Подождем, не зря ли пугал свей?

И как всегда в палате – слово за слово, – мирная речь готова перейти в спор. Александр недовольно хмурился, наконец он не выдержал.

– Не ждать врага, – сказал он, и по тому, как прозвучал его голос, всем стало ясно, что решение его неизменно. – Сядем в городе, побьют нас свей. Следом за ними начнут поход ливонские лыцари и датские полки. Позор обретем себе. Не людно войско наше, но бог не в силе, а в правде. Разобьем свеев, остановим и меченосцев. Не словами, мужи, боем докажем силу Руси.