Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I."
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц)
Воскресное утро выдалось туманное, пасмурное.
Степа и Таня проснулись чуть свет, когда Филька еще спал. Они взяли два кузовка, краюху хлеба, соль, огурцы и сказали дяде и тетке, что идут в Субботинскую рощу за грибами.
– Зачем же в такую даль! – заметил Илья Ефимович. – Сходили бы в Замызганки – и грибов полно и близко.
– А мы груздей хотим набрать, – отведя глаза в сторону, объяснил Степа.
– Ну, если за груздями – тогда топайте. Груздь, он не везде родится, – согласился Илья Ефимович.
Степа и Таня поспешно вышли на улицу и задами пробрались за околицу к старой раскидистой иве. Ребят никого еще не было.
– Эх, подведут друзья-приятели! – вздохнул Степа.
– Да нет, – не очень уверенно сказала Таня. – Раз обещали – должны быть...
Ждали минут двадцать. Наконец из тумана вынырнули Митя Горелов и Афоня с огромной плетеной корзиной.
Митя признался, что он проспал, и пожаловался на Афоню:
– Видали, какую корзинищу прихватил! Воз грибов войдет.
Афоня пожал плечами – он тут ни при чем. Во всем виноват отец: узнал, что сын идет за грибами, и навязал ему самую большую корзину, какая была в доме, да при этом еще наказал: «Без полной и домой не заявляйся!»
– Тогда и шастай сразу за грибами! – с досадой сказал Митя. – Забыл, зачем мы собрались?
– Ладно, не цапайтесь, – остановил их Степа.
Вскоре во главе с Шуркой подошли еще несколько мальчишек и девчонок.
– Трудовой артели привет! – Шурка помахал всем рукой и обратился к Степе: – А ты это здорово придумал – ребят собрать!
Степа повел «трудовую артель» в поле. Ребята прошли мимо опустевших полос с колючим ржаным жнивьем, пересекли широкую луговину, где на молодой, сочной отаве паслись коровы и телята, и, миновав редкий осинник и заросли лозняка, увидели льняную делянку Ковшовых.
Лен был посеян на залежной земле и вырос на славу. Густой, ребятам почти по пояс, он стоял ровной, плотной стеной, выкинув вверх свои круглые, словно точеные, слегка побуревшие коробочки.
На дальнем конце делянки уже работали Нюшка с матерью. Ребята подошли ближе.
– А-а, грибники! – разогнув спину, улыбнулась Аграфена. – Да на такую ораву и грибов в лесу не хватит.
– А мы не по грибы, – деловито сказал Степа. – Мы к вам на подмогу... – И он объяснил, что придумали ребята.
Нюшка бросила быстрый взгляд на Степу и без слов поняла, кто придумал эту «артель». Она покраснела и, нагнувшись, принялась торопливо теребить лен.
– Ну и ну! – заговорила Аграфена. – Вот вы какие! А я думала, только озоровать и повесничать горазды. – Но она тут же спохватилась: – А Илья Ефимыч вас на полосе увидит? В шею же турнет!
– А мы ему не покажемся, – объяснил Степа. – Заляжем в кустах – и нет нас. Будто вы с Нюшкой вдвоем на полосе работаете.
– А с грибами как быть?
– Наберем попозже, – сказал Митя.
– А лен теребить вы умеете? – допытывалась Аграфена.
– Это пара пустяков, – заверил Шурка.
Аграфена только развела руками:
– Ну что ж, попробуйте, коли охота!
– Становись! – скомандовал Степа.
Ребята положили на землю кузовки и корзины, сняли пиджаки и куртки и, развернувшись цепью, принялись теребить лен.
Вначале работа показалась совсем несложной – надо было набрать в руку побольше мягких зеленых стеблей льна и выдернуть их из земли. Потом выдернуть второй пучочек, третий, четвертый, сложить их вместе и связать прядкой льна в небольшой снопик.
Аграфена внимательно следила за помощниками. Старались они на совесть, но от спешки то и дело пропускали стебли льна и заминали их ногами.
– Э-э, нет, теребильщики! Так дело не пойдет, – сказала Аграфена. – Меня Илья Ефимыч за такую работу не похвалит. Смотрите-ка сюда... – И она показала, как надо теребить лен: плавно, без рывков, небольшими пучками, низко наклоняясь к земле.
Особенно не ладилась работа у Степы. Чтобы не отстать от других, он захватывал руками как можно больше стеблей льна и рывком выдергивал их из земли. Снопики у Степы получались неровные, лохматые.
К нему подошла Нюшка.
– Ты раньше-то лен теребил? – вполголоса спросила она.
– Нет, не приходилось.
– Оно и видно... Ты не спеши, полегче дергай. И обеими руками за лен берись, да пониже... – Нюшка вдруг разогнула спину и вгляделась в сторону перелесков. – Мама, гляди: Ворон кружит.
В перелесках действительно мелькнула какая-то фигура.
– А ну, артельщики, прячься кто куда! – распорядилась Аграфена. – А то с Ковшовым разговоров не оберешься.
Ребята подхватили свои пиджаки и кузовки и, пригнувшись, побежали к кустам.
Тревога оказалась напрасной: через перелесок прошел Прохор Уклейкин. Он так был поглощен поисками грибов, что даже не заглянул на льняную делянку.
Аграфена позвала ребят обратно.
Небо прояснилось, выглянуло солнце и начало припекать затылки и спины. Руки у ребят горели, плечи и поясницу заломило. Хотелось распрямиться, полежать на межнике, сбегать к речке.
Но нет, нельзя: Нюшка с матерью об отдыхе пока не думают, на солнышко не смотрят, да и ребята сюда пришли не затем, чтобы нежиться на траве. Работать так уж работать!
Наконец Аграфена объявила передышку.
Перекусив и напившись воды из родничка, «артельщики» вновь принялись теребить лен.
Вот уже солнышко поползло к горизонту, из леса потянуло прохладой, совсем недалеко осталось до конца делянки, а ребята все еще кланялись земле.
– А грибы? – вспомнил вдруг Афоня, посмотрев на солнце.
– Да-да! – встревожилась Аграфена. – Что вы дома-то скажете? Отправляйтесь-ка в лес. Мы тут с Нюшкой без вас дотеребим.
Ребята с довольным видом поглядели на тугие снопики с курчавыми головами, которые в беспорядке лежали на земле.
Нет, они сегодня совсем неплохо потрудились.
Степа спросил у тети Груни, где она будет работать в следующее воскресенье.
– Наверное, к Еремину наймусь...
– А можно, мы опять придем? – сказал Степа, посмотрев на ребят. – Всей артелью.
– Спасибо, артельщики, – улыбнулась Аграфена. – Смотрите только, как бы вам дома не досталось. – И она погнала ребят за грибами.
Но лес на этот раз их не выручил. То ли другие грибники еще утром собрали все грибы, то ли ребята за день устали, но грибы попадались совсем редко.
Ребята приуныли. Как-то они пойдут теперь с неполными кузовками через всю деревню и что скажут дома?
– Не до жиру, быть бы живу, – невесело пошутил кто-то из мальчишек и предложил собирать все, что попадется под руку.
Делать было нечего, и «артельщики», принялись бросать в кузовки и корзины опята, маслята, тощие сыроежки, горькие «скрипухи», истекающие молочным соком, невкусные «арины» – в другое время на такие грибы они и смотреть бы не стали.
Потом Степа вспомнил про Афоню Хомутова – ему же никак нельзя возвращаться домой без полной корзины – и первый поделился с ним грибами.
Помогли Афоне и другие ребята.
До деревни грибники добрались уже в сумерки. У околицы они неожиданно столкнулись с Матвеем Петровичем.
Учитель шел размеренным шагом, опираясь на длинную суковатую палку.
– Откуда это он? – шепотом спросил Степа у Шурки.
– В город ездил, насчет стипендий. Увидев ребят, Матвей Петрович обрадовался:
– Ого! Массовый поход за грибами! Ну и как? С удачей? Он заглянул в кузовки и корзины и покачал головой:
– Что это вы? Старья набрали, ерунды всякой... Неужели разучились в грибах разбираться?
– Мы пошли поздно, – пробормотал Шурка. – До нас, видать, все грибы повыбирали.
– Матвей Петрович, – осторожно спросил Степа, – вы с поезда? В город ездили, насчет стипендий?
– Хлопотал... – вздохнул учитель. – Но утешительного мало. Стипендий нам не прибавят...
– Как же теперь?
– Надо что-то самим предпринимать, – задумчиво проговорил Матвей Петрович. – Я вот шел и думал: не собрать ли нам комсомольцев и пионеров... Наймемся к мужикам побогаче копать картошку, заработаем денег. Создадим вроде как фонд помощи детям бедноты...
– Матвей Петрович! – крикнул Степа. – А мы уже сегодня работали. Видали, какая артель собралась...
И он рассказал, как ребята помогали Нюшке с матерью теребить лен.
Учитель замедлил шаг.
– Вот какие вы грибники! – засмеялся он. – Так сказать, первая артель в деревне. Поздравляю, артельщики! Только зачем же хорошее дело в секрете держать? Давайте завтра всем ребятам объявим!
БЕЛЬМО НА ГЛАЗУ
Бабушке становилось все хуже. Она не могла подниматься с постели, не могла выйти на улицу, и Илья Ефимович решил про себя, что мать уже больше на свете не жилец.
Он освободил Таню от молотьбы и приказал ей сидеть дома – присматривать за больной.
Как-то раз, когда Степа работал на молотьбе, в овин прибежала Таня и позвала брата к бабушке.
– Что с ней? – испугался Степа.
– Проститься с тобой хочет... Она сегодня со всеми прощается.
Степа помчался к дому. Евдокия Захаровна попросила внука сесть поближе, жалостливо посмотрела ему в лицо:
– Ухожу, внучек, скоро преставлюсь... Как вы теперь, сироты-горемыки, жить будете?
– Что ты, бабушка, еще поправишься...
– Молчи, слушай... Я свое отжила, – перебила бабушка Степу и с трудом продолжала: – Ты, главное, не сгибайся... по-отцовски живи. И помни отца – он правильно шагал, честно. Худое про него скажут – не верь никому. И Таньку в обиду не давай... – Она сделала попытку потрогать Степины волосы, но не дотянулась, и темная, высохшая рука как плеть упала на одеяло.
У Степы сжалось сердце.
Закрыв глаза, бабушка долго лежала молча, потом вновь посмотрела на внука:
– Ну, иди по своим делам, иди! А мне уж недолго...
Умерла Евдокия Захаровна на другой день, под утро.
Ее похоронили тихо, неприметно и довольно быстро – шла молотьба, и Илья Ефимович дорожил каждым часом.
Дольше всех на кладбище задержались Таня и Степа.
Таня с опухшим от слез лицом все еще стояла перед могилой, а Степа обложил глинистый холмик зеленым дерном и посадил рядом с могилой молодую березку.
Потом они направились домой. Шли медленно, молча, позади усадеб, стараясь никого не встречать.
В доме у Ковшовых происходили поминки. Поп с дьячком, отпевавшие бабушку, родственники Евдокии Захаровны, какие-то старики и старухи старательно пили, ели и довольно шумно переговаривались. Степа вдруг почувствовал, что теперь, когда не стало бабушки, ему совсем не хочется входить в дядин дом.
– Посидим... переждем поминки, – предложил он Тане.
Брат и сестра прошли на огород и сели на «бабушкино место» около старой бани.
...Жить в доме Ковшовых становилось все труднее.
После смерти бабушки Илья Ефимович еще более недоверчиво стал посматривать на племянника.
Степа не раз слышал, как дядя многозначительно говорил жене, что нет ничего хуже, когда в стаде заводится одна паршивая овца. И Степа понимал, что речь идет о нем.
Как-то раз Илья Ефимович завел с племянником разговор о сапожной мастерской. Степа сказал, что он подумает, но большой охоты идти в сапожники у него не было.
– Навязался на нашу шею коммунаров выродок! – жаловался Илья Ефимович своим домочадцам. – Что в доме ни скажи, что ни сделай – зараз все по деревне растрезвонит! – И он советовал им держать с колонистом ухо востро.
Степа чувствовал на каждом шагу, как Ковшовы начали его сторониться.
Уходя ка работу, Пелагея закрывала дом на замок и не говорила племяннику, куда прячет ключ. Когда Степа приходил к обеду или ужину, разговоры за столом обычно прекращались. Все ели молча, словно на поминках, и мальчик спешил поскорее вылезти из-за стола.
Не забыл дядя напомнить и о «грибном походе», о котором отцу донес всезнающий Филька, и о других делах «артельщиков», помогавших детям бедноты.
– Скажи на милость, артель затеяли! – удивлялся он. – Работают на чужого дядю с тетей, а обедать к матке с батькой бегут. Ну, и бессребреники!..
Но особенно изощрялся в насмешках и донимал Степу Филька. Он придирался к нему по всякому пустяку, чуть ли не каждый день спрашивал, как поживает Нюшка, сколько она уже накопила приданого, и величал братца «ветлугинским зятьком».
Степа бледнел от злости, бросался на Фильку, и они схватывались драться.
Филька старался бить так, чтобы на теле у Степы не оставалось никаких следов, а сам с удовольствием размазывал по лицу кровь из расквашенного носа и орал на всю улицу, что колонист его убивает.
Илья Ефимович выходил из себя, топал на Степу ногами. Таня принималась плакать.
Как-то раз, когда Степа вернулся с поля, где он вместе с другими школьниками помогал Ветлугиным копать картошку, Филька язвительно спросил его:
– Может, ты к Ветлугиным не только работать, но и обедать будешь ходить? У них там, поди, разносолов полно... Вот уж откормишься!
– Не хнычь! – стиснув зубы, ответил Степа. – Ваш хлеб не трону. Уйду куда-нибудь.
– Давно бы пора. А то навалился на нашу шею, голь-моль перекатная! Корми тебя, обувай, а ты всякие пакости чинишь. Да и тесно нам в одном доме. А ну, говори: когда уйдешь?
– Мое дело. Докладывать тебе не стану.
– Смотри, колонист, не прохлаждайся! – погрозил Филька. – Все равно я тебя из дома выживу.
Степа только пожал плечами – все идет к одному. В доме он помеха и нахлебник, ненужный, лишний человек, бельмо на глазу.
Хорошо бы перебраться в школьное общежитие – много ли ему надо! Топчан в углу, матрац, набитый сеном, одеяло. Но как быть со стипендией? В школе ее не получишь, а дядя то и дело жалуется, что трех грамотеев ему кормить накладно. А на днях он еще раз предложил Степе определить его в сапожную мастерскую. Может, и в самом деле согласиться на это?
Деревня с утра загуляла – мужики ходили по гостям, пили вино, орали песни. А вечером веселились парни и мальчишки. По старинному обычаю, в этот осенний праздник разрешалось бесшабашное ухарство и озорство.
Мальчишки бродили по усадьбам, снимали с петель калитки, ворота, закрывали соломой печные трубы, запрягались в плуги и пропахивали вдоль улицы мелкие кривые борозды. Они утаскивали бороны, телеги, поленья дров, хворост, бревна и все это громоздили на дороге при въезде в деревню – попробуй потом разберись, кому что принадлежит!
Около Желвакова дома собралась большая ватага «артельщиков». Они только что укатили у Тимофея Осьмухина две пустые бочки и сейчас были возбуждены и шумливы.
– А видали на том конце деревни – какую баррикаду построили! Ни пройти, ни проехать! – оживленно сообщил Митя Горелов. – Давайте и мы что-нибудь еще сотворим!
К мальчишкам подбежал Семка Уклейкин. Обняв Митю и Шурку за плечи, он предложил им увезти телегу у Ильи Ковшова – сам Ворон пьет вино у Игната Хорькова, Филька гуляет с парнями, а ковшовская телега без всякого присмотра стоит около сарая. Шурка отстранился и подозрительно оглядел Уклейкина.
Голенастый, вертлявый и ослепительно рыжий Семка Уклейкин был, пожалуй, самым опасным мальчишкой в деревне. Он врал без зазрения совести, выдумывал всякие нелепые истории, у всех одалживал и никому ничего не отдавал. Подружившись с кем-нибудь, он служил товарищу, как верный пес, был у него на побегушках, клялся в верности, а через неделю так же легко заводил новую дружбу. Уклейкина так и звали в деревне «Сума переметная» да еще «Рыжий глист-оппортунист».
– Чего ты нас на Ворона науськиваешь? – недоверчиво спросил Шурка. – Вы же с Филькой дружки-приятели... в обнимочку ходите.
– «Приятели»! – фыркнул Уклейкин. – На одном солнце портянки сушим... Да вы что, Фильки с отцом боитесь? Эх вы, сосунки, ягнятки!
– В самом деле, насолим Ворону! – хорохорился Митя.
– Насолим! – завопили ребята и побежали к дому Ковшовых.
Выездная телега с резным передком стояла у сарая. Тут же валялись дуга, хомут и вожжи.
Захваченные озорным весельем, мальчишки впряглись в оглобли – трое коренниками, остальные пристяжными, – натянули вожжи, кто-то нацепил на грудь ошейник с бубенцами, и телега лихо выкатилась на вечернюю улицу.
Мальчишки время от времени ржали, как добрые кони, а Уклейкин, забравшись на телегу и потряхивая вожжами, кричал:
– Э-эй! Доро-о-гу-у!
Гулявшие по улице парни и девки шарахались в сторону и от души хохотали – так похоже на Илью Ковшова кричал Уклейкин.
Степа с Нюшкой встретили телегу посреди деревни. Заметив среди коренников Шурку и Афоню Хомутова, Степа загородил «артельщикам» дорогу:
– Да вы что!.. С ума сошли? Да ведь это же дичь... глупость!
Но его сразу перебило несколько голосов – сегодня можно, прощается, все равно все озоруют.
Нюшка не выдержала, шепнула дружку:
– А правда... давай и мы покатаемся!
И не успел Степа опомниться, как мальчишки подхватили его, и он вместе со всеми уже мчал телегу по улице.
– Эй вы, соколы! Царя возили! – кричал Уклейкин. Сделав по деревне еще один круг, мальчишки вывезли телегу за околицу и оставили около пруда.
– А давайте еще кому-нибудь насолим! – раззадорившись, предложил Шурка. – Богачам нашим... Им стоит!
«Артельщикам» эти слова пришлись по душе. Вскоре тяжелые дроги Якова Глухова были выкачены на берег реки и спрятаны в зарослях лозняка. Рессорную тележку Кузьмы Шмелева ребята поставили около дома Глухова. Дошла очередь до Никиты Еремина.
Мальчишки долго сидели в засаде, пока Шурка с Афоней не раздобыли мясных костей и не утихомирили свирепого ереминского пса.
Телегу Никиты Еремина они укатили далеко за деревню и остановили перед крутым спуском к мосту.
– Теперь сама пойдет! Садись! – скомандовал Уклейкин. Ребята повернули телегу оглоблями назад, подтолкнули ее и попрыгали на сиденье. Виляя из стороны в сторону, телега с грохотом покатилась вниз.
– Вот это катание! Как на масленице! – радовались ребята, обхватив друг друга руками.
– Не телега – машина! Самоходом прет!
– Как трактор!..
На какой-то колдобине телега вдруг резко накренилась, и мальчишки беспорядочной кучей повалились на землю. Кто-то завизжал, кому-то придавило ногу, а Шурка дурашливо возвестил, что произошла авария.
– Станция Березай! Кому надо, вылезай!
– Вот узнаете теперь аварию, поганцы паршивые! – неожиданно послышался сердитый сиплый голос, и чья-то рука схватила Шурку за плечо.
– Спасайсь, ребята! – взвизгнула Нюшка. – Сам пророк Еремей!
Но было уже поздно. Еремин, а с ним еще несколько мужиков окружили мальчишек и потащили к деревне.
В суматохе кому-то удалось вырваться и убежать. Шурка, как рыба в неводе, яростно бился в руках Никиты Еремина, но остальные ребята, ошарашенные случившимся, покорно и молча плелись за мужиками.
Митю, скрутив ему руки за спиной и то и дело награждая тумаками, вел Фома-Ерема.
– Иди, иди, председателев сын! – торопил он. – Вот сейчас сдадим всех в сельсовет.
Степу держал за шиворот высокий гривастый старик Шмелев. Другой рукой он тащил за собой упиравшуюся Нюшку.
Степа был зол на себя. Почему он не отговорил ребят от этой глупой затеи? И что теперь сделают с ними мужики? Неужели в самом деле доставят в сельсовет? Вот уж позор на всю деревню! Лучше бы накостыляли им по шее – и делу конец. Да вот еще Нюшка попалась с ними. Мальчишкам-то получить по шее не так уж страшно, а вот каково девчонке?
– Иди, иди, коза упрямая! – прикрикнул на Нюшку Шмелев. – Пропишем и тебе ижицу для памяти.
– Ой, дяденька! Пустите! – взмолилась Нюшка.
Степа не выдержал. С силой рванувшись из рук Шмелева, он вдруг бросился ему под ноги.
Старик споткнулся, выпустил Нюшкину руку и упал, придавив мальчишку своим тяжелым телом.
– Нюшка! Беги! – закричал Степа. Девочка скрылась в темноте.
– Ах ты, крапивное семя! – поднимаясь и крепко держа Степу за шиворот, выругался Шмелев. – Ну, погоди ж! Вдвойне получишь! И за себя и за девчонку!
Мужики привели мальчишек к усадьбе Никиты Еремина и в темноте по одному втолкнули в сарай.
Шурка вновь принялся буйствовать: рвался из рук, плевался, кричал, что кулаки не имеют права сажать их под замок.
– Ведите нас в сельсовет, мы сами все объясним! – требовал он.
Но Никита Еремин не собирался уступать ребятам.
– Дайте, детки, срок – будет вам и белка, будет и свисток! – ласково пропел он и, наподдав Шурке коленом в зад, швырнул его в сарай.
Ворота захлопнулись.
– Сколько их там? – спросил Шмелев.
– Семь душ, – ответил Еремин. – Девчонку ты сам выпустил.
– Ничего, мы ее и утром защучим.
Еремин повесил на ворота тяжелый замок, щелкнул ключом, и мужики ушли.
В сарае было темно, как в подземной пещере, пахло свежим сеном, березовыми вениками, тесом.
Шурка отыскал в темноте какую-то палку и яростно принялся колотить по воротам:
– Откройте! Выпустите! Кулачье проклятое! Чтоб вам треснуть! Землей подавиться!
Степа подполз к приятелю и тронул его за руку:
– Уймись! Плетью обуха не перешибешь. – И он обратился к невидимым в темноте ребятам: – А ну, объявляйся, кто здесь?
Мальчишки по очереди назвали себя: Шурка, Митя Горелов, Афоня Хомутов, Колька Осьмухин...
– А где же Уклейкин? – спросил Митя и, помолчав немного, присвистнул: – Эге, да он, никак, смотался! Ловкач-стрекач!
Шурка высказал подозрение, что тут дело нечисто – уж очень Уклейкин настойчиво тянул их катать телеги.
– Кинули наживку, а вы сразу и клюнули. Эх, караси-окуни! – упрекнул приятелей Степа и тут же осекся: он ведь и сам оказался не догадливее других. Теперь вот сиди всю ночь в темном сарае, жди утра, и неизвестно, что будет потом.
Степа принялся ощупывать стены сарая, пока не опрокинул ящик с пустыми бутылками, какие-то ведра и листы старого кровельного железа. Поднялся шум, грохот.
– Кто еще здесь? – вскрикнул Митя.
– Да я это, я! – с досадой ответил Степа. – Хотел лазейку найти...
– Это дело! – обрадовался Шурка. – Бежать надо! Мальчишки обшарили весь сарай: стены новые, прочные,
без единой лазейки, крыша тесовая – не проколупаешь; под стены подкопаться нечем– нет у ребят ни заступа, пи лома, ни топора.
– Как тюрьма – не вырвешься! – уныло заключил Митя.
– Эй, заключенные! – послышался вдруг шепот. – На волю хотите? Это я – Нюшка. И Танька со мной...
Мальчишки бросились к воротам.
Нюшка сообщила: у них есть топор и заступ, в доме Ереминых темно – видимо, все легли спать, а собаке они кинули большую краюху хлеба.
– Тогда сбивайте замок поскорее! – приказал девчонкам Шурка.
Но его перебил Афоня Хомутов: лучше сделать под стену подкоп – так будет тише.
Кряхтя и посапывая, Нюшка с Таней принялись копать землю. Это было не легко, то и дело попадались битый кирпич, гнилушки.
Мальчишки, прижавшись к воротам, сидели в сарае и терпеливо ждали.
Неожиданно у крыльца Ереминых хрипло затявкала и загремела цепью собака.
– Ой! – встревожилась Таня. – Мало мы ей хлеба дали...
– Просто бессовестная тварь. Вся в Еремина. Ты копай, а я ей еще брошу – есть у меня немного.
И Нюшка, оставив заступ, направилась к крыльцу. Но дойти она не успела – от дома к сараю, освещая переулок фонарем «летучая мышь», двигались две фигуры. Нюшка быстро вернулась обратно.
– Никита со своим красавчиком шастает, – шепнула она мальчишкам. – Вы потерпите... Мы опять вернемся.
Захватив топор и заступ, Нюшка с Таней юркнули за угол соседнего амбара.
Никита Еремин обошел сарай, потрогал, цел ли замок, и, заметив подкоп у стены, развел руками:
– Ах, христопродавцы! Да их тут целая шайка-лейка! Гляди да гляди!
– Надо Полкана с цепи спустить, – посоветовал Фома-Ерема.
– Надо, – согласился Никита. – Да я и сам покараулю.
Они ушли. Вскоре к сараю подбежала собака. Она обнюхала свежевырытую землю у стены и злобно зарычала на ворота – оттуда несло незнакомыми и подозрительными запахами.
Приунывшие мальчишки повалились на сено.
– Впрямь как тюрьма, – произнес Афоня. – И замок, и тюремщики, и собака...
– А мы вроде злодеи какие, арестанты, – в тон ему сказал Митя.
– Какие там злодеи! Каждый год на телегах катались, и ничего. А тут на́... Очень уж расходился этот Еремин!
– Шурка, может, назло ему песню спеть? – предложил Митя. – Как это там – «богачи-кулаки»...
Невидимый в темноте Шурка приподнялся на сене и хрипловатым голосом затянул на мотив «Марсельезы»:
Богачи-кулаки жадной сворой
Расхищают последний наш труд,
Нашим по́том жиреют обжоры
И последний кусок у нас рвут...
Нестройно, разноголосо, но пели все.
За воротами затявкал Полкан.
Песне стало тесно в душном сарае, и она, словно обретя крылья, вырвалась наружу и разнеслась по деревне. В ближних избах просыпались люди, выглядывали в окна и никак не могли понять, откуда это в такой поздний час доносится песня и почему так яростно тявкает собака.