Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I."
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)
Загнав трактор в сарай, ребята пошли по домам.
Над далекой волнистой грядой леса навис багровый закат.
Ему уже пора было угасать, но солнце, опустившееся за горизонт, так причудливо окрашивало облака, что они казались раскаленными, огненными, обжигающими. Вскоре запылала почти половина неба.
Недобрый, красноватый отблеск заката падал на снег, на избы, на стволы деревьев, и все кругом казалось необычным и тревожным.
Ребята с опаской поглядывали на закат и прибавляли шагу – почему-то хотелось поскорее попасть домой.
– Словно пожар в небе, – вполголоса сказала Нюшка, переводя взгляд с неба на Степу и почти не узнавая его – такой он был медно-красный, непривычный.
– Должно, ветер будет... – ответил Степа. – И похолодает.
– А мне страшно чего-то! – помолчав, призналась Нюшка и, заметив удивленный взгляд приятеля, торопливо заговорила: – Ты не видел, как давеча Фис на тебя посмотрел? Ух! Такому ночью лучше и не попадайся... Ой, Степа, сделает он что-нибудь с тобой!
– Он уже сделал, – усмехнулся Степа. – Большего не придумаешь.
Они замолчали, шагая плечом к плечу по красноватому снегу.
Нюшка заметила, что все ребята разошлись и они со Степой остались на улице вдвоем.
Вот показался и дом Рукавишниковых, но Степа к нему не свернул, а шел все дальше и дальше. Ему совсем не хотелось расставаться с Нюшкой. Что греха таить, он любил возвращаться из школы вдвоем с девочкой, когда можно поговорить по душам, рассказать о своих планах, спросить совета...
В другой раз Нюшка, наверно, забеспокоилась бы, побежала домой одна, но сейчас ей, как никогда, тоже хотелось подольше побыть со своим другом. Наверно, Степа все же скоро уйдет из Кольцовки, раз Матвей Петрович не шлет никаких добрых вестей.
«Ну и пусть смотрят, пусть! Хоть последний разок пройдусь...» – с вызовом подумала девочка, косясь на окна изб, и даже выше вскинула голову.
Закат отгорел, облака померкли, стали пепельными, тусклыми, на улице потемнело.
Степа и Нюшка подошли к избе Ветлугиных, остановились у крыльца.
– Степа, – осторожно заговорила девочка, – а если Матвей Петрович не отстоит тебя?.. И сам не вернется?.. Ты ведь уйдешь отсюда, правда?
Степа вздрогнул:
– Да что ты меня отпеваешь!
– Надо же тебе доучиться где-нибудь! – пояснила девочка и совсем уже робко спросила: – Ну, а потом, позже... когда выучишься... ты приедешь опять в Кольцовку? А? Степа? Тогда уж здесь совсем по-другому будет... Колхоз на ноги встанет. Ворона разоблачат, выгонят... И с Фисом, наверно, что-нибудь сделают... Вернешься, Степа?
– Вот как!.. На готовенькое, значит. Приезжай, мол, Степочка, у нас все тихо, ладно, мир-гладь, божья благодать! – Голос у Степы стал злым, полез вверх. – Эх ты, человек... Да я с тобой... – Он с презрением махнул рукой и бросился прочь от крыльца.
Из сеней выглянула Аграфена:
– Опять не поладили? Чем ты его допекла?
– Ой, мамка! И озлился же он... – каким-то необычным голосом сказала Нюшка.
Аграфена подошла к дочери и заглянула ей в лицо. Нюшка смотрела вдоль улицы, в темноту, куда исчез Степа, и счастливо улыбалась.
Когда Степа вернулся с улицы, у Рукавишниковых уже поужинали и ложились спать.
Шурки дома не было. После поджога избы Хомутовых комсомольцы установили ночное дежурство в деревне. Они присматривали за правлением колхоза, за конюшнями, амбарами, сельсоветом и школой. Сегодня как раз подошла очередь дежурить Шурке.
Степа поел картошки, запил молоком и только было собрался лечь спать, как за окном гукнули филином – сигнал тревоги.
Степа поспешно вышел.
У крыльца стоял Митя Горелов.
Озираясь по сторонам, он шепотом сообщил, что в деревне появился Фома-Ерема.
– Померещилось тебе, – не поверил Степа.
– Своими глазами видел. Иду сейчас мимо правления колхоза, а у палисадника трое стоят... Закуривают. Двоих-то я сразу узнал – Филька Ковшов да Уклейкин. А третий... вроде Фомы-Еремы.
– Вроде Володи, а зовут Акулькой, – усмехнулся Степа. – Что же ты как следует не разглядел?
– Не успел, – виновато признался Митя. – Только хотел послушать, о чем они говорят, а Филька с Семкой как схватят меня, повалили и давай лицо снегом натирать. «Это, говорят, мы тебя умываем – чтобы румяный был да красивый». Чуешь, и сейчас щеки горят... А когда я вырвался, Фомы-Еремы у палисадника уже не было...
Степа сокрушенно покачал головой. С тех пор как его помял жеребец Красавчик, Митя Горелов вбил себе в голову, что Степу надо всячески охранять. Он то и дело предупреждал Степу, что ему хотят устроить «темную», поднимал на ноги ребят и каждый раз попадал впросак. И все же он не успокоился, хотя ему за это и доставалось. Филька с Семкой всячески потешались над ним: наминали ему бока, «загибали салазки», «ставили банки» и «жали из него масло». А сегодня прибавился еще и новый номер – растирание снегом.
– Эх ты, Дубленая кожа! – с жалостью сказал Степа. – Опять досталось...
– А Фома-Ерема не зря приехал, – вновь заговорил Митя. – Написал же он тебе: «Живи да оглядывайся». Смотри вот – устроит «темную».
– Опять за свое! – отмахнулся Степа. – Ты же сам говоришь, это не Фома, а вроде... Да и откуда ему быть? Он же в бегах с братом.
– Нет, это Фома... Я видел, – упрямо твердил Митя.
– Знаешь что? – Степа начал сердиться. – Иди-ка ты спать. Завтра видно будет...
Буркнув что-то под нос, разобиженный Митя ушел, а Степа вернулся в избу. Быстро разделся и лег в постель, И сразу, словно на крыльях, его куда-то понесло, закачало. Промелькнули улица, толпа колхозников у трактора, красный флажок в руках у Шурки. Потом все ушло вдаль, завесилось туманом...
Проснулся Степа от грохота. Оказывается, из школы вернулся Шурка и опрокинул в темноте табуретку.
– Уже утро? Отдежурил? – подняв голову, спросил Степа.
– Да нет... еще только первый час, – смущенно признался Шурка. – Мы там малость всхрапнули на дежурстве. А Савин нас разбудил и говорит: «Если уж спать, так лучше дома».
– Вы и обрадовались?
– Так теперь все спокойно... Да и сторож там поглядывает... Ох, и спать я хочу! – Шурка сладко зевнул и юркнул под одеяло. – А знаешь, что ребята говорят: будто они Фому-Ерему на улице видели.,.
– Фому?!
– Ага, – сонным голосом ответил Шурка. – Завтра пошукаем его...
Опершись на локоть, Степа приподнялся на кровати. Значит, Митьке не померещилось, Фома-Ерема действительно в Кольцовке. И что ему здесь надо? Может, он не один заявился, а с целой компанией?.. Фома-Ерема ходит по деревне, выглядывает все, как разведчик, а остальные раскулаченные прячутся где-нибудь в овинах или за ометами соломы и ждут сигнала.
– Шурка! – позвал он.
Приятель, посапывая и чмокая губами, уже спал. Степа невольно покосился на окно.
А вдруг стекла порозовеют от зарева пожара и на улице ударят в набат?.. Но окна были черны, как деготь, и кругом стояла тишина.
Степа усмехнулся и опустил голову на подушку. Право же, он стал мнительным, как Митька.
Но сон все-таки не шел. Опять полезли в голову всякие мысли. Степа наконец поднялся. Шурку он, пожалуй, будить не станет, а на улицу выглянуть все же не мешает. Осторожно оделся и вышел на крыльцо.
Дул пронзительный, холодный ветер, посвистывая в застрехе; тоскливо скрипела в переулке старая, дуплистая липа, над головой яростно метались ветви берез, словно хлестали темное небо.
Степа наугад побрел к дому Ковшовых. В окнах темно, ворота во двор закрыты, в переулке никого. Степа постоял за крыльцом, прислушался. Тихо, нигде ни звука, только во дворе, за стеной, шумно вздыхают лошади.
Степа пошел к правлению колхоза. И здесь ничего подозрительного.
Куда же идти дальше? Может, к школе?
Вот и ШКМ. Здесь тоже все спокойно. И даже сторожа не видно на ступеньках крыльца, где он обычно сидит, закутавшись в тулуп, похожий на большой, туго набитый мешок с сеном. Наверно, сторож забрался на кухню и дрыхнет около теплой плиты.
Как видно, напрасны твои подозрения, молодой Ковшов! Ночь есть ночь, и люди сейчас спят, набираются сил к завтрашнему дню. Пора и тебе вернуться домой и досмотреть последние сны.
Так Степа, пожалуй, и поступит.
Он завернул за угол школы, сделал несколько шагов и вдруг услышал впереди себя легкое пофыркивание и позвякивание уздечки. Степа вгляделся. В узком проезде, отделяющем школу от огорода, смутно проступали лошадиная морда, дуга, оглобли... Лошадь запряжена в сани. Степа одним прыжком очутился около саней, вытянул руки. Сверху жесткий, залубеневший от сырости брезент, под ним – мешки. Тугие, полные мешки с зерном!
У мальчика перехватило дыхание.
За первой подводой вторая, третья, четвертая... И в каждых санях мешки. И откуда столько хлеба? Может быть, это тот самый хлеб, который Степа так давно разыскивает? Но что с ним делают – прячут или увозят? Впереди мелькнул тусклый свет фонаря. Кто это может быть?
Прижимаясь к стене, Степа продвигается дальше... Еще минута – и ему все станет ясно.
Будто из-под земли поднимаются одна за другой фигуры людей, скрюченные под тяжестью мешков. Они сбрасывают мешки в сани. Так вот откуда хлеб! Из школьного, забытого всеми подвала. А ведь на нем всегда висел ржавый замок, и дверь наполовину была завалена мусором.
До Степы доносится приглушенный голос:
– Живей, живей! Не задерживайтесь!
Мальчик подается назад, сердце у него проваливается куда-то вниз – он узнает голос Савина. Да-да, Савина, директора школы, и никого больше!
– Много еще? – нетерпеливо и отрывисто спрашивает тот же голос, и теперь Степе кажется, что он звучит у него над самым ухом.
– Зачищаем... Можно ехать, – деловито отвечает другой голос.
Это говорит Ворон, но Степу уже ничего не удивляет.
«Теперь бежать, бежать!» – мелькает у него в мозгу.
Но сразу бежать нельзя. Пригнувшись, Степа крадется обратно к углу школы.
Только бы проскользнуть мимо подвод, завернуть за угол, а там его ничто не остановит.
И вот уже спасительный угол совсем близко, как вдруг на Степу набросился кто-то гибкий, сильный, свалил с ног и прижал к земле.
– Попался, ищейка!.. Теперь не уйдешь!
«Это же Фома-Ерема!» – догадывается Степа. Вот и встретились на узкой дорожке. Хорошо, что Фома-Ерема один.
Степа делает вид, что и не думает сопротивляться, и, когда Фома-Ерема немного расслабляет руки, он резко вывертывается и оказывается наверху.
Но уже поздно. Подбежали Илья Ефимович и сторож дядя Петя. Они схватывают Степу за плечи и, встряхнув, ставят на ноги.
– Пустите! – кричит Степа, – пытаясь вырваться из железных рук Ворона. – Караул! Хлеб увозят! Кара-у...
– Замолчи! Ты! – свистящим шепотом приказывает Илья Ефимович и, сорвав со своей головы шапку, затыкает Степе рот.
Из темноты выступает рослый парень и заглядывает мальчику в лицо. Степа узнает в нем старшего брата Фомы-Еремы – Оську.
– А-а, колонист! – ухмыляется тот. – Выследил все-таки... И Степа слышит, как Оська спрашивает Илью Ковшова, что же теперь делать с его племянником.
Тяжело дыша, Ворон некоторое время молчит.
– Слушай, Степка! – наконец хрипло заговорил он. – Какая ни на есть, а родня ты мне... По-хорошему прошу... Молчи, что видел... Забудь!.. Тебе же лучше... Ну, долго не думай, говори. – Илья Ефимович отнял шапку и наклонился, чтобы лучше услышать, что ответит племянник.
Тот молчал.
– Ерунда, глупости! – брезгливо сказал Савин, подходя к Илье Ефимовичу. – Все равно эта дрянь всех нас выдаст. – Он отвел в сторону Оську и властно сжал ему локоть. – Поздно с ним церемониться. Свяжи его и забирай с собой. В дороге сообразишь.
– Да говори же!.. Я кого спрашиваю!.. Будешь молчать или нет?.. – Дядя яростно встряхнул Степу за плечо.
Степа усмехнулся. Молчать о том, что он видел? Молчать, когда узел так удачно распутался и все стало ясным? Да за кого Ворон его принимает?
Сейчас Степу терзала только одна мысль – как бы вырваться из рук дяди и добежать до деревни. Выходят же люди из всяких трудных положений, а неужели он ничего не способен придумать?
Может, ударить Ворона головой в живот? Или выскользнуть из пиджака? Ребята в колонии применяли этот прием, когда надо было от кого-нибудь удрать.
Верхняя пуговица на пиджаке была уже расстегнута. Степа осторожно расстегнул еще две нижние.
– Ефимыч! – раздался из темноты голос Оськи. – Давай сюда колониста.
«Чего они там задумали?» – похолодел Степа. Он вдруг резко распахнул полы пиджака, рванулся вперед, словно прыгнул с кручи, и, оставив пиджак в руках Ильи Ефимовича, бросился бежать.
Пожалуй, никогда в жизни Степа не бегал с такой быстротой, как сейчас. Без пиджака, подгоняемый в спину холодным ветром, он легко перескакивал через канавы и рытвины, скользил по обледеневшей за ночь дороге, спотыкался, падал, вновь вскакивал и мчался дальше...
Несколько пар ног с тяжелым топотом гнались за мальчиком следом. Но преследователи быстро выдохлись. Остался один лишь Оська. Но и ему, в тяжелых сапогах и полушубке, не так легко было соперничать со Степой. На бегу Оська пошарил за пазухой и выругался: обреза не было – он оставил его в санях, под мешками.
А мальчишку надо задержать во что бы то ни стало! Оська напряг все свои силы.
Степа между тем влетел в деревню.
Скорей, скорей к Рукавишниковым! Но до них еще далеко. Он бросился к первой избе, забарабанил кулаками в окно.
Никто не отозвался. Степа побежал дальше. Все слышнее сзади тяжелый топот.
– Кара-ул! Хлеб увозят! Караул! – истошно завопил он.
А деревня все еще спит, в окнах ни одного огонька, даже собаки молчат в подворотнях.
Что же делать? Кто услышит тебя, Степа Ковшов?
Посредине улицы у самой дороги темнеет приземистый пожарный сарай. А около него – Степа это хорошо знает – столб с чугунной доской, к веревке привязан железный шкворень.
Степа нашарил шкворень и, как молотом, часто и ожесточенно принялся бить в чугунную доску. Гуди, набат, поднимай людей!
Но быстро захлебнулся тревожный зов чугунной доски. И уже нет шкворня в руках у Степы. Что-то тяжелое, тупое обрушилось ему на голову, и мальчик, теряя сознание, полетел в бездонный омут...
БОЛЬШАЯ ВЕСНА
Только через месяц Степа Ковшов оправился после тяжелого ранения, и его выписали из больницы.
Встречать приятеля ребята отправились вместе с Матвеем Петровичем. Они запрягли школьную лошадь и к десяти часам утра поехали в Заречье, где находилась больница.
Но еще задолго до этого туда прибежали Нюшка и Таня.
Они прохаживались по садику, заглядывали в окна палаты и очень досадовали, что Степа не может поскорее выписаться.
Наконец он появился на крыльце больницы. Был он худой, вытянувшийся, коротко остриженный.
Девочки бросились было к крыльцу, но потом приостановились и жалостливо-растерянно посмотрели на Степу.
– Да живой, живой... – кивнул мальчик. – Подходите, не бойтесь. Можно и за руку поздороваться. – И, шагнув к Нюшке и Тане, он крепко пожал им руки.
Девочки сдержанно улыбнулись. Кажется, все страшное прошло: Степа ходит, в руке появилась сила, голова без повязки и глаза смотрят ясно и весело.
А ведь сколько было тревог и опасений, как свежа в памяти та холодная ночь, когда Степу нашли у пожарного сарая с пробитой головой! Хотя Оська Еремин и оглушил его железным шкворнем, но набат все же сделал свое – всполошил и поднял на ноги колхозников. Они захватили Оську, Илью Ковшова и не дали увезти ни одного мешка зерна. Скрылся неизвестно куда только один директор школы Савин.
Степа потом две недели лежал в больнице без сознания, и врачи сильно опасались за его жизнь. Но теперь все страшное, кажется, прошло...
Нюшка усадила Степу на скамейку и развязала перед ним узелок с пирогами и ватрушками:
– Угощайся вот... мамка прислала.
– Да я же выписываюсь... ни к чему это.
– Все равно ешь, нагуливай силы... нужно это! – приказала Нюшка и, оделив пирогами Степу и Таню, принялась сообщать новости.
Теперь Степе никуда не надо уезжать – роно отменило решение педсовета о его исключении из школы. К тому же в ШКМ назначен новый директор– Матвей Петрович. Он говорит, что с осени в школе прибавятся два класса – восьмой и девятый. Теперь ребятам будет где учиться.
А над Ильей Ковшовым и Оськой Ереминым скоро состоится суд. Жаль только, что скрылся Савин – он, верно, тоже из их компании. Ну да ничего, на суде все распутается... Суд будет проходить прямо в колхозе, при всем народе, и Степе, конечно, придется выступать первым свидетелем.
– Ты не бойся, – шепнула Таня. – Знаешь, сколько у тебя теперь друзей на свете?
– Каких друзей? – не понял Степа.
Таня рассказала. После того как в газете была напечатана заметка о том, как школьник Степа Ковшов разоблачил кулаков, в адрес кольцовской ШКМ со всех сторон посыпались письма. Пишут комсомольцы, пионеры, колхозники, молодые рабочие. Они справляются о здоровье Степы, предлагают ему свою поддержку, собираются приехать на суд...
К больнице подъехали на телеге Матвей Петрович, Афоня и Митя.
Заметив Нюшку и Таню, мальчишки только развели руками – значит, все новости Степе теперь уже известны!
– Да нет, не все, – сказал Матвей Петрович. – Главного-то, пожалуй, никто из вас еще не знает.
И он сообщил, что на днях арестован бывший директор школы Савин. Как оказалось, он не только помогал кулакам в их темных проделках, но был врагом куда более опытным и опасным. Белый офицер в прошлом, Савин обманом пробрался в школу, связался с врагами и всячески вредил организации колхозов.
Учитель пристально посмотрел на Степу:
– Как это ни горько, но тебе нужно знать все до конца. Савин жил под чужой фамилией. И он совсем не Савин, а Аигин, сын помещика из Дубняков.
– Аигин! – крикнул Степа. – Это там, где коммуна... где отец?
– Да-да... Как выяснилось, Савин-Аигин и был одним из убийц твоего отца... Враги думали задушить первую коммуну, запугать людей. Но нет, это им не удалось. Ледоход прошел, большая весна началась...
У Степы перехватило горло. И он жил рядом с убийцей своего отца, ходил с ним по одной земле, дышал одним воздухом и не мог схватить его за черную руку!
Учитель привлек мальчика к себе:
– Да ну же, Степа, крепись! Ты смело шел по следу врага, и ты многое сделал. Отец тобой был бы доволен...
...В Кольцовку возвращались молча.
Сначала Степа сидел на телеге, потом спрыгнул и зашагал вместе со всеми полевым проселком.
Земля мягко пружинила под ногами, дышала теплом.
Стоял солнечный майский день. Голубая чаша неба была широка и просторна и, казалось, до краев наполнена живыми весенними соками.
Молодо зеленели березы на опушке леса, в низинах буйно пробивалась трава, расцвеченная желтыми первоцветами; бурная в недавние дни половодья, речка теперь угомонилась, и берега ее уже были чинно оторочены кудрявым лозняком.
В поле шла пахота. Артельные лошади, запряженные в плуги, ходили гуськом, и пахари задорно покрикивали на них. Все больше и больше становилось вспаханной земли. Только что поднятая плугом, она выглядела сочной, ярко-коричневой, а подсушенная солнцем и ветром, серела, как будто покрывалась пеплом.
Чуть поодаль, чтобы не пугать лошадей, пахал землю оранжевый школьный «Фордзон». За рулем сидел Шурка. На радиаторе, как огонек, горел красный манящий флажок.
Степа вспомнил первую коммунарскую весну в Дубняках, вспомнил отца, трепещущее на ветру кумачовое полотнище, которое он нес впереди колонны пахарей...
Тогда пахарей было совсем немного, а сейчас далеко окрест раскинулись поля – кольцовские, зареченские, торбеевские, а еще дальше поля сотен и сотен других сел и деревень, и повсюду люди пашут землю вместе, одной дружной семьей.
Так вот она, большая весна на земле, о которой мечтал отец Степы!
Трактор развернулся и пошел навстречу ребятам, переворачивая маслянистые, тяжелые пласты земли.
– Эх, если бы тракторов побольше! – вслух подумала Нюшка. – Мы бы всю землю подняли, всю ширь перепластовали... До самого некуда!
– Будут вам машины, будут! – улыбнулся учитель. – Ваше от вас не уйдет.
Нюшка заглянула Степе в лицо:
– Хочешь порулить? Мы уж тут все по очереди водили...
Степа кивнул головой.
Нюшка замахала руками и, когда Шурка остановил «Фордзон», сказала ему, что надо иметь совесть и уступить место другому,
Степа сел за руль и тронул трактор. Ребята и Матвей Петрович остались ждать его у края загона.
Заливались в небе жаворонки, припекало весеннее солнце, как живые, извивались под отвалами плугов черные пласты земли, острые лемеха разрывали старые межи, сливая узкие полосы в один широкий, неоглядный массив, а Степа все кружил и кружил по полю, крепко сжимая руль трактора.
Оживала земля, гудело поле...
