Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I."
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)
Наконец все утихло.
Аграфена, держась за голову, прошлась по двору, пересчитала оставшихся лошадей – не хватало одиннадцати. Из сеней выглянул Илья Ефимович.
– Отсиделся? – насмешливо встретила его Аграфена.
– Озверел народ... Под руку не попадайся! – Он покачал головой, оглядел растрепанную Аграфену, поредевший ряд лошадей, разбросанные по двору метлы и ведра. – Чисто Мамаево побоище!
Кинув на Ковшова подозрительный взгляд, Аграфена спросила, зачем он пустил мужиков во двор через сени.
– Что ты, окстись-перекрестись! – Илья Ефимович обиженно замахал руками. – Я-то при чем! Мужики силой ворвались, нахрапом... Слышала, как я кричал? – Он поднял опрокинутые ведра, поставил в угол метлы, вилы, потом сказал Аграфене, что им надо немедля пойти в правление и заявить, как все случилось. А то, не ровен час, еще подумают, что они в чем-то виноваты.
– Иди заявляй! – отвернувшись, бросила Аграфена. – И как в сенях отсиживался – тоже не забудь сказать.
Сделав вид, что не расслышал последних слов, Илья Ефимович поспешно ушел.
Аграфена обернулась к Нюшке и Степе.
Не глядя друг на друга, мрачные, нахохлившиеся, они сидели молча на соломе.
– Идите-ка вы по домам... Чего уж здесь... – устало сказала Аграфена.
Степа медленно поднялся, поправил шапку, посмотрел за ворота...
«По домам!» Легко сказать, а где он, его дом? У дяди, что ли? Или в школе... Да вот и с артелью что-то не ладится. Сколачивали ее долго, трудно, и вдруг все зашаталось, поползло... За что же ему держаться теперь, где жить? Может, и в самом деле послушать Савина да и уехать в колонию? Будет крыша над головой, учение, товарищи, новые дела...
– Да, как у тебя со школой-то? – вспомнила Аграфена, заметив, что Степа чем-то удручен.
– Да так... по-старому все.
– «По-старому»! – с горечью отозвалась Нюшка. – А у самого уже все документы в кармане. Завтра его и в столовой больше не накормят. И в общежитие не пустят.
– Вытряхнули, значит? Вчистую? – пораженная тем, что услышала, Аграфена подалась к Степе, желая по-матерински привлечь его к себе. – Ах ты, сирота-горемыка! И заступиться некому! Что же это Матвей Петрович молчит? Ведь он обещал...
– Ждем вот... на него вся надежда, – ответила Нюшка и, вскочив, виновато всплеснула руками: – Ой, мы и забыли! Нам же к Рукавишниковым надо...
На улице послышались голоса. Аграфена выглянула из ворот. Ко двору приближалась большая группа колхозников. Многие были с топорами и пилами – видно, только что вернулись из рощи.
Впереди всех шагал Егор Рукавишников. Справа от него шел Илья Ефимович, слева – Ваня Селиверстов.
– Ну как, артельщики, живы? – встревоженно спросил Егор, подходя к воротам. – Крепко досталось?
Аграфена только махнула рукой: лучше не спрашивай.
– Им от нас тоже перепало, – буркнула Нюшка и, заметив лукавый взгляд Селиверстова, улыбнулась.
– Знаю, знаю, – кивнул Егор. – Илья Ефимович уже доложил. Осаду, однако, вы держали неплохо...
– Держали, да не выдержали, – вздохнула Аграфена. – Одиннадцати коней как не бывало... Моя вина, Петрович...
– Погоди, не убивайся, – остановил ее Рукавишников. Колхозники зашумели. Раздались голоса, что надо сегодня же собрать общее собрание артели и потребовать, чтобы «самоуправщики» привели лошадей обратно.
– Да что с ними цацкаться, с бузотерами! – сказал Илья Ефимович. – Пойти да забрать коней силой. А такого, как Осьмухин, за бесчинство и в милицию отправить не грех...
– Ну нет, горячку пороть не будем, – хмуро перебил его Рукавишников.
– Дядя Егор, а это правда, что колхозы распущаются? – переглянувшись со Степой, негромко спросила Нюшка.
Рукавишников поморщился, вытащил было кисет, но тут же снова сунул его в карман.
– Слыхали, какие разговорчики пошли! – обратился он к колхозникам. – Враги уже поработали, постарались... За каждую ошибку цепляются. На любую подлость готовы... – Он достал из нагрудного кармана затертый номер газеты и, развернув ее, показал собравшимся: – Смотрите вот. Постановление Центрального Комитета нашей партии. Сегодня людей соберем, читать будем... Горькое постановление, но, как говорится, не в бровь, а в глаз. Зарвались многие низовые работнички, головы у чих закружились от успехов. Про главное забыли, про святое святых – про добровольное вступление в колхозы. Нажимать на людей стали, командовать. За цифрами погнались. Кое-где вместо артелей на коммуны начали перескакивать, принудительно мелкий скот обобществляли, курей, жилые постройки... Ну, и люди, конечно, недовольны. А кулачье и их подголоски раздували все это – любая провокация хороша, только бы честных людей с Советской властью поссорить. Вот партия и призывает нас – перегибы надо исправлять. И заметьте: враги и тут зацепились. Не успело еще постановление до людей дойти, а они уже слушок подбросили: «Колхозы распускаются, можно, мол, из артели лошадей забирать, коров, семена». Вот и в Кольцовке кое-кто клюнул на эту удочку...
– Что ж теперь с самоуправщиками-то делать? – спросил Василий Хомутов.
Не успел Рукавишников ответить, как ко двору подъехала осьмухинская пегая лошадь. Верхом на ней сидели двое мальчишек– впереди Митя Горелов, а сзади, обхватив его за живот руками, – Колька Осьмухин. Мальчишки сползли со спины лошади.
– Берите обратно... она уже здесь привыкла, – деловито сказал большеглазый худенький Колька Осьмухин, протягивая Аграфене поводья.
Аграфена недоверчиво посмотрела на мальчишек:
– Вы что, тоже самовольно лошадь увели? А Тимофей прибежит, скандал поднимет...
– Не прибежит. Его тетка Матрена не пустит больше, – объяснил Митя. – У них дома перепалка идет. Тетя Матрена два горшка от злости расколола. «Веда, кричит, лошадь обратно, хочу в артели жить, надоело тебя слушать, суму переметную!» А дядя Тимофей свое твердит: теперь никаких колхозов на свете не будет. И тоже– бац горшком об пол!.. Пока они там горшки бьют, мы с Колькой на лошадь да сюда... Колхозники засмеялись.
Аграфена вопросительно посмотрела на Рукавишникова: принимать или не принимать осьмухинскую лошадь?
– Пожалуй, примем, – улыбнулся Егор. – Я так думаю, Матрена теперь обломает своего хозяина. – И он обернулся к Нюшке, Степе и другим ребятам, которых уже немало собралось у двора: – Слышали, о чем разговор? И плюньте тому в глаза, кто про колхозы зазорное скажет. Нет, теперь их никакая сила с нашей земли не вырвет!
– Ну вот, как гора с плеч, – облегченно вздохнула Аграфена. – А то ведь, пока в осаде сидела, всякое передумала...
Колхозники начали расходиться. Рукавишников задержался с Аграфеной около лошадей.
Степа подошел к нему и спросил, не вернулся ли из района Матвей Петрович.
– Да, у меня ведь с тобой разговор! – вспомнил, роясь в карманах, Рукавишников. – Матвею пришлось задержаться. Но он тебе написал кое-что. Правда, утешительного пока мало...
Дрогнувшей рукой мальчик взял записку.
«Степа, – прочел он, – твое исключение в роно утвердили. Дело запуталось и осложнилось. Буду драться. В трудовую колонию пока не выезжай, переходи жить к нам. Крепись!
Матвей Петрович».
Поднявшись на цыпочки и заглядывая через плечо Степы, прочла записку и Нюшка. Потом, боясь взглянуть в лицо мальчику, она взяла записку у него из рук и дала прочесть матери.
– Что же это, Петрович? – в сердцах сказала Аграфена. – Так и отдадим парня на съедение? Вытурили ни за что ни про что, а мы и сделать ничего не можем...
– Да, дела на белом свете... – удрученно протянул Егор. – Матвей говорит – стена глухая в этом роно, не пробьешь. А Савину там почему-то полная поддержка... Признаться, Матвею и самому туго приходится...
– Что с ним? – встрепенулась Аграфена.
Егор помялся, искоса поглядел на ребят – стоит ли при них говорить об этом, но потом решился:
– Жалоба в роно поступила. Матвей, дескать, учеников на учителей натравливает, директора оскорбил, порядки нарушает. Ну, вот Матвея и переводят в другую школу... от Кольцовки подальше.
– А кто пожаловался-то, дядя Егор? – спросила Нюшка.
– Ваши же преподаватели. Коллективное заявление... пять подписей.
Степа, не моргая, невидящими глазами смотрел в угол двора.
Вот и еще один удар – прогоняют учителя, к которому он так привязался. Теперь уж не будет ни разговоров по душам, ни волнующих воспоминаний об отце, ни поездок в ночное, ни долгих вечеров у старенького «Фордзона»... А главное, Матвей Петрович верил ему всегда и во всем. А ведь это так дорого, когда тебе верят...
– Степа, что же теперь?.. – еле слышно спросила Нюшка.
– Я, пожалуй, в колонию, – глядя в сторону, глухо произнес мальчик. – Все равно уж где учиться...
– Вот ты как решаешь! – не скрывая обиды, заговорил Егор. – Тут такой ли клубок распутывать надо, а ты подальше куда уходишь. Нажали на тебя – ты и лапки кверху. Ухожу, мол, не мешаюсь, дорогу не загораживаю – творите что хотите. А вот Матвей пишет: он драться будет. Да и твой отец так же бы поступил...
Степа с тоской поднял на Егора глаза.
– Да будет тебе строжить парня-то! – вступилась Аграфена. – Не чужой он нам – роднее родного... И никуда он от нас не уйдет.
ЭКЗАМЕН
На другой день Степа перенес к Рукавишниковым свои вещички.
В маленькую комнату за дощатой перегородкой, где спал Шурка, Егор втиснул еще один топчан, его жена приготовила постель, а Шурка вбил в стену огромный гвоздь для одежды приятеля и освободил для его книг часть своей полки.
– Твоя законная половина. Занимай и властвуй.
– А зачем мне? – удивился Степа. – Я же теперь не учусь. Книги можно и в чемодан убрать.
– Это ты зря! – насупился Шурка. – Пробросаешься ученьем-то!
И он принялся доказывать, что учиться вполне можно и дома. Он, Шурка, будет рассказывать Степе, о чем говорили на уроке учителя, потом они вместе занимаются, потом Шурка гоняет приятеля по всем вопросам и может даже проставлять ему оценки.
В конце концов Степа решил заниматься, как советовал Шурка. Но это было непривычно и странно: сидеть одному в пустой избе, не слышать ровного рабочего гула в классе, не ждать с нетерпением звонка на перемену.
И занятия плохо шли на ум.
К тому же постоянно находились какие-нибудь дела: то надо помочь Шуркиной матери вытащить из печи тяжелый чугун с картошкой, то сбегать на колодец за водой, то наколоть дров.
Потом нельзя же не заглянуть в правление артели– теперь это было самое оживленное и шумное место в Кольцовке.
Здесь постоянно толпились люди, шли споры о семенах для сева, о плугах, боронах, телегах, сбруе...
В просторной горнице бывшего ереминского дома пахло сыромятной кожей, овчинами, дегтем, на подоконниках лежали горки зерна.
Егор Рукавишников, сидя на широкой лавке с резной спинкой, выписывал колхозникам наряды на работу.
Получив наряд, колхозники не спешили уходить. Как куры на нашесте, они присаживались на корточках около стен, дымили самокрутками и с любопытством поглядывали на оставшиеся после Еремина фикусы с толстыми, словно кожаными, листьями, на венские стулья с тонкими ножками, на зевластую трубу граммофона, на высокое, от пола до потолка, зеркальное трюмо.
– Вот жизнь пришла! Смотрись – не хочу! – говорил кто-нибудь из колхозников, прихорашиваясь перед зеркалом.
– Граждане! Красавцы! Может, вам еще граммофон завести? – сердился Рукавишников и прогонял их на работу.
Как-то раз под горячую руку председателя попал и Степа:
– Ты что здесь околачиваешься?
– Дядя Егор, а можно и мне на работу? – попросил Степа.
– Ну что ж... – подумав, согласился председатель. – Раз у тебя такое дело... простой со школой – можно и наряд. – И он послал Степу к амбару, где колхозники сортировали зерно. – Ваню Селиверстова сменишь. Он мне в правлении нужен.
После сортировки семян председатель направил Степу к землеустроителям, которые нарезали колхозу полевые угодья.
Степа таскал на плече тяжелую геодезическую линейку с черными делениями, помогал делать промеры, ставил вешки.
Уже определялись границы просторных земельных угодий артели.
Они вбирали в себя десятки и сотни узких, горбатых полосок, и Степа даже жалел, что ребята не видят вместе с ним, как закладывается общее поле. Вот уж будет где развернуться «Фордзону»! Да что там «Фордзон» – пускай сюда хоть десяток тракторов, всем хватит места.
Дня через три, когда землеустроительные работы закончились и Степа вернулся домой, его встретил Шурка:
– Степану Григорьевичу наше вам! Где пропадаешь?
– Срочная, понимаешь, работа. Колхозу землю нарезали... – с достоинством пояснил Степа.
– Ого! Совсем артельщиком заделался... – Шурка не без зависти оглядел тронутое первым загаром лицо приятеля, его загрубевшие руки, заляпанные грязью сапоги, подвернутые рукава куртки. – Незаменимый, значит... А ученье вроде побоку?
– Да нет... – слегка смутился Степа. – Засяду вот сегодня... наверстаю. И чего это Матвей Петрович вестей не подает?
– Есть вести, – нахмурился Шурка и сообщил, что знал. – Сегодня дядя Матвей прислал отцу записку – дела у него неважные. В восстановлении на старой работе ему отказали, а в новую школу он ехать не согласился. Сейчас дядя Матвей в область отправился... стенку пробивать, – сказал Шурка. – До Москвы, пишет, дойду, а своего добьюсь.
Вечером Егор Рукавишников спросил ребят, работает ли у них тракторный кружок.
– С теорией покончили, теперь практическое вождение началось. Только без Матвея Петровича страшновато за руль садиться, – признался Шурка.
– А вы все-таки поторапливайтесь, – попросил Егор. – Время не терпит, скоро ведь весна, сев... На худой конец, Георгия Ильича раскачайте.
Степа и Шурка задумались. По теории Георгий Ильич объяснит что угодно, а вот водить трактор он не умеет.
– А знаешь что? – предложил Степа. – Давай самостоятельно заниматься. Тихо будем ездить, осторожно... Все-таки практика.
Шурка согласился.
На другой день после занятий члены кружка собрались у школьного сарая. Залили мотор водой, заправили керосином и принялись крутить заводную ручку.
Трактор молчал.
В сарай заглянули любопытные интернатцы.
Наконец мотор, словно сердясь, что ему не дают покоя, зафыркал, дал серию холостых выстрелов и, окутав всех черным, вонючим дымом, затрясся как припадочный.
– Спасайся кто может! – дурашливо закричали интернатцы. – Сейчас взорвется!
Степа сделал вид, что ничего не слышит.
– Начинаем! Чья очередь водить трактор? – обратился он к кружковцам и, заглянув в тетрадь, вызвал Нюшку.
Девочка подошла к «Фордзону».
Шурка кинул на приятеля выразительный взгляд.
– Опять наколбасит, – шепнул он. – Пусть первым хоть Афоня едет.
Степа покраснел и, не глядя на Нюшку, скомандовал:
– Ветлугина, за руль!
Нюшка ловко вскарабкалась на железное сиденье трактора. Степа и Шурка в роли инструкторов примостились за ее спиной, на крыльях.
Подавшись вперед и вцепившись в баранку, так что побелели пальцы на сгибах, Нюшка вывела трактор из сарая, развернулась и направила его к школьному огороду.
Наклонившись, Степа крикнул, чтобы Нюшка не горбилась, но девочка ничего не слышала и с отчаянным лицом кружила по огороду.
Все шло довольно благополучно, если не считать того, что Нюшка слегка зацепила забор перед флигелем директора школы и раздавила старую бочку, которой вообще было не место в огороде. Но все это были сущие пустяки по сравнению с тем, что выделывала Нюшка на первых занятиях по практическому вождению трактора.
Степа не без торжества покосился на Шурку и разрешил Нюшке проехать еще полтора круга сверх положенных пяти. Потом по очереди водили «Фордзон» остальные кружковцы. Они останавливали трактор, трогали вновь, переключали скорости, делали развороты направо и налево, старались провести машину как можно прямее, чтобы весной в поле «борозда пролегла, как по шнуру».
Степа сел за руль самым последним.
– Эх, плужок бы прицепить да в поле! – вслух подумал он, поглядывая на вытаявшие черные пригорки.
– Теперь уж скоро! – мечтательно отозвался Шурка, сбив на затылок шапку и глубоко вдыхая теплый воздух, что волнами накатывался с поля.
Степа, сделав два круга по размешанному серому снегу, повел трактор вдоль изгороди, да так близко от нее, что Шурка даже оторопел: не иначе приятель решил поозоровать и позлить директора. Но нет, трактор не зацепил ни одного столба, ни одной тычинины. Потом Степа обогнул на тракторе школу, ловко лавируя между старыми, толстыми деревьями, пересек парк и выбрался в липовую аллею.
– Ты куда? – спросил Шурка.
– По деревне разок проедем... Пусть люди на трактор посмотрят.
Шурка хотел было предупредить, что мотор у трактора с норовом, может забарахлить, а они в технике не так еще сильны, но искушение показать трактор в деревне было столь велико, что он лишь махнул рукой:
– А ну, давай! Газуй!
Степа переключил мотор на третью скорость.
Кружковцы, догадавшись, куда направились ребята, побежали следом за трактором. Нюшка сорвала с головы красную косынку, привязала ее к палке и, догнав «Фордзон», бросила флажок Шурке.
Разные звуки слышала деревенская улица. По утрам неистово перекликались петухи, вечерами наяривала шальная гармошка и горланили задорные песни девчата; ранней весной, с первыми теплыми днями, трубно мычали во дворах коровы и заливисто ржали лошади, в летние дни жестко стучали о затвердевшую землю колеса телег, звенели отбиваемые косы; зимой в мороз визжали железные подрезы саней, в праздники над улицей плыл тягучий колокольный звон, а во время пожаров всех пугал тревожный набат.
Но сегодня до слуха людей дошел новый, непривычный звук. Деревня впервые услышала железный голос мотора.
И все, кто был в избах, стар и мал, высыпали на улицу.
Так вот он, железный коняга, о котором так много было разговоров в деревне! Вот он без заминки идет вперед – крепкогрудый, горячий, попыхивает синим дымком, глубоко вдавливается в зимнюю дорогу шипами своих широких колес. Попробуй-ка останови его!
Значит, все это не пустые слова, не болтовня ребятишек – доказали-таки свое школьники!
Колхозники, еле поспевая, шагали за трактором, махали Степе и Шурке руками. Малыши забега́ли вперед и с восторженными криками кидали вверх шапки.
Василий Хомутов бросил под колеса трактора горбыль и, пропустив машину мимо себя, долго рассматривал, во что он превратился.
Какая-то старуха, повстречавшись с трактором, испуганно и часто закрестилась, а потом побежала вслед за толпой.
Степа и Шурка встретились глазами и не могли скрыть улыбок – вот это агитация! Покрепче любого слова.
– Маши флагом, маши! – приказал Степа приятелю. Проехав под окнами правления, он лихо развернулся и выписал трактором замысловатую восьмерку.
Но тут случилось то, чего больше всего боялся Шурка.
Мотор, гудевший до сих пор ровно и басовито, вдруг захлебнулся, неприятно затарахтел и вскоре заглох.
Степа и Шурка спрыгнули с сиденья и принялись с ожесточением крутить заводную ручку. На помощь им бросились кружковцы. Но мотор, словно решив, что на сегодня он и без того изрядно поработал, упрямо молчал.
Подняв капот, Степа и Шурка с сосредоточенным видом склонились над мотором.
Их бросило в жар: вот и всегда так с этим «Фордзоном»! То бегает, как молодой, то встанет ни с того ни с сего, а они ломай голову, в чем тут загвоздка. Похуже любой каверзной задачи по алгебре.
Вот и сегодня задача оказалась нелегкой. К тому же ее надо решать в присутствии доброй сотни людей, которые со всех сторон уже обступили трактор.
– Ребята, быстрее! Не срамитесь! – шепнула им Нюшка, озираясь на толпу.
Мальчишки проверили свечи, зажигание, продули топливопровод, еще раз покрутили ручку, но мотор по-прежнему не заводился.
– С придурью машина-то! – послышались возгласы.
– Лошадь – ту хоть кнутом да криком поднять можно. А эту железяку чем?
– А в борозде трактор встанет?.. Так и кукуй до вечера, грейся на солнышке.
– Эх вы, мастаки-механики! Кататься умеете, а чинить да править – чужого дядю кликать надо.
– Может, знахаря позвать... он поколдует.
Обливаясь потом, Степа с Шуркой ползали вокруг машины, забирались под мотор, суетливо хватались за разные инструменты, мешали друг другу и под конец начали злиться и препираться.
– Граждане! – упрашивал толпу Егор. Рукавишников. – Ну, застопорило машину, заело. Что за беда! Дайте же одуматься хлопцам. Расходись по домам! – И, пробравшись к мальчишкам, он просительно зашептал: – Да ну же, сынки! Выдыбайте, поднатужьтесь!
Мальчишки готовы были провалиться сквозь землю.
Проехать с форсом по деревне, собрать столько людей, а теперь сидеть посреди улицы и слушать, как зубоскалят колхозники– это ли не срам! А Матвей Петрович еще гордился ими, как лучшими кружковцами.
– Может, за Георгием Ильичом сбегать? – шепнула Нюшка.
– Беги! – выдохнул Шурка.
Но Степа удержал ее. Что ж, так они и будут при всякой неполадке бегать к учителям да старшим? Грош цена, в таком случае, молодым трактористам.
Он обтер разгоряченное лицо снегом и вновь полез под капот. Главное, как учил Матвей Петрович, не суетиться, осмотреть все, начать с самого простого...
– Стоп, Шурка! – закричал Степа. – Вот же она, заковыка! Никакой поломки нет. Смотри, провод отошел... Ах, дубье мы стоеросовое!
Почем зря ругая себя, кружковцы наконец завели мотор, и «Фордзон» тронулся в обратный путь.
У школы их встретили Георгий Ильич и Савин.
– Что у вас там случилось? – с тревогой спросил Шумов. – Почему меня не позвали?
– Справились, Георгий Ильич, – улыбнулся Шурка. – Вы же не всегда нас за ручку водить будете.
– Молодцы, молодцы! – похвалил Савин, кинув взгляд на возбужденные лица кружковцев. – Первый выезд прошел неплохо... Колхозники очень довольны школой. – И он обратился к Шумову: – А вам я думаю благодарность объявить. Хорошему вы делу ребят обучили...
– Не привык, чтобы меня за других хвалили, – сухо ответил Георгий Ильич. – Вы бы лучше Матвея Петровича вспомнили. Его же затея.
– Да-да, может, вы и правы, – поспешил согласиться Савин. – К сожалению, не сработался с нами товарищ Рукавишников. Неуживчивый, знаете, характер... – Он заметил около «Фордзона» Степу: – Ковшов?! Ты почему у трактора? Почему в колонию не уехал?
Стиснув зубы, Степа рывком открыл капот трактора к склонился над мотором, хотя в этом сейчас не было никакой надобности.
– Напрасно задерживаешься, Ковшов, напрасно, – продолжал Савин. – Можешь потерять место в колонии. Советую поторопиться.
Степа продолжал молчать. Казалось, скажи он хоть слово, и ему уже не сдержать себя – так люто ненавидел он сейчас директора школы.
– Странная, между прочим, манера отмалчиваться... – Савин вздохнул и, взяв под руку Георгия Ильича, отошел с ним в сторону.
– Видали Лису Патрикеевну! – шепнула ребятам Нюшка. – Съел учителя да еще облизывается! Теперь Степку догладывает...
Зло проглотив слюну, она скатала крепкий, как камень, снежок и, размахнувшись, врезала им в ворота сарая, метрах в двух от Савина.
– Что это такое? – Директор подозрительно покосился на девочку и направился к школе.
– Так бы вот и запустила! – буркнула ему вслед Нюшка. – Фис треклятый!
Митя Горелов вдруг поманил ребят к себе и вполголоса сказал, что неплохо бы объявить Фису это самое... Он долго стучал себе по лбу, забыв нужное слово.
– Бойкот? – подсказал Афоня.
– Это что? – не поняла Нюшка. – В глаза ему наплевать?
– А видали, как Степка сейчас... – пояснил Митя. – Не отвечает Савину, и все тут. Будто и не видит его. Вот давайте и мы так. Не разговаривать с Фисом, не здороваться...
– Он того стоит. Я – «за»! – решительно поддержал Шурка, обведя всех глазами. – И пусть каждый еще пять человек подговорит.
– Можно и уроки Фису не отвечать! – обрадованно добавила Нюшка. – Я вот учить буду, а отвечать – ни за какие коврижки! Скажу, что зубы болят.
