Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I."
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)
К полудню тридцать две лошади уже стояли на общем дворе. Колхозники разошлись по домам.
Илья Ефимович искоса посмотрел на Аграфену, что хлопотала около коней: задавала им корм, поила из ведра, трепала по губам, гладила шеи, ласково называла по именам.
– Ишь, разгулькалась! – снисходительно усмехнулся Ковшов. – Хотя понять можно. Раньше ты и за конячий хвост не держалась, а теперь целая конюшня у тебя под началом. Как говорится, из грязи да в князи...
– Да и ты, Ефимыч, не прогадал, – в тон ему ответила Аграфена. – Ходишь аккуратно, через порожки не спотыкаешься...
Илья Ефимович поспешил перевести разговор на другое – кони, мол, для начала ухожены неплохо, и им, конюхам, пора отдохнуть.
– Можно и отдохнуть, – согласилась Аграфена и, оглядев лошадей еще раз, пошла домой.
Нюшка кормила сестер и братишек обедом. На столе был водружен пузатый закопченный чугун. Нюшка доставала из него горячие, как угли, картофелины; ожесточенно дуя и перекидывая с ладони на ладонь, очищала их и подкладывала ребятишкам, приговаривая при этом: «Петьке дала, Маньке дала...»
Малыши обмакивали картофелины в блюдце с льняным маслом, посыпали солью и уничтожали с такой быстротой, что Нюшка начала даже сердиться: «Чего как на пожар гоните! Остепенитесь!»
На лавке у бокового окна, молчаливый и насупленный, сидел Степа.
– Чего ж гостя не угощаешь? – заметила Аграфена дочери.
– Я звала... он говорит, что сытый, – сказала Нюшка, кинув на Степу вопросительный, жалостливый взгляд. Потом спохватилась и строго добавила: – Сидит как истукан! Хотя бы картошку помог лупить... Видит, что не поспеваю.
Степа поднялся и молча подошел к столу.
В доме Ветлугиных, куда Степа часто заходил в последнее время, он многому научился. Научился готовить мурцовку – незатейливую еду из воды, хлеба, лука и нескольких капель льняного масла, сучить варовину и подшивать валенки, которые «просили каши», искусно ставить заплатки на одежду, почти без мыла стирать белье, мастерить из обыкновенных дощечек и чурок презабавные игрушки для ребятишек. И все это он делал охотно, с интересом.
Вскоре малыши были накормлены и занялись своими делами.
Аграфена, вымыв руки, села за стол и усадила рядом с собой Степу:
– Ешь, не чванься. Чего-чего, а картошки хватит. – И, помолчав, спросила: – Ты чего во дворе у Ковшова смотрел на меня так? Спросить хотел о чем-нибудь?
– Да нет... вам показалось, – уклончиво ответил Степа, давясь обжигающей картошкой.
– Не юли, не обучен еще! – погрозила ему Аграфена. – Знаю, о чем спрос. О дяде, о Вороне. Зачем его в артель записали? Зачем коней доверили? Так ведь?
– Так, мамка, так! – поспешно закивала головой Нюшка. – Степка так и сказал: дядю Илью к коням допустить – все равно, что волка в овчарню...
Степа с досадой покосился на Нюшку, и Аграфена поняла, что ребята до нее уже обо всем переговорили.
– Вот и я под стать тебе думаю, – помолчав, хмуро заговорила Аграфена, обращаясь к Степе. – Не нашего он поля ягода, Ворон этот. Ластится, льнет к нашему делу, а чую – не к добру. Надо бы его подальше от артели держать. Мы с Матвей Петровичем так Егору об этом и сказали. И даже поругались с ним. А Егор свое твердит: у Ворона, мол, полно родни в деревне, кумовья да сваты всюду. Отпугнем его – он других от артели потянет. Вот и приходится его терпеть.
– А все равно коней ему зря доверили, – упрямо сказал Степа. – Будет, как с хлебом... А там ищи-свищи...
– Ну уж нет! За коней я головой отвечаю. Мне так Егор и наказал: «За конями гляди в оба, да и с Ворона глаз не спускай». – Аграфена густо посолила картошку, но есть не стала, задумалась. – Вот если бы нам тот хлеб найти! Мы бы тогда Ворону руки укоротили! Заказали бы ему по нашей дорожке ходить...
– Мы искали... все закоулки обшарили, – вполголоса призналась Нюшка.
Степа вздохнул. Это верно, в начале зимы ребята еще кое-что делали. Забирались в сараи, овины, погреба. Острыми кольями пронзали ометы соломы и стога сена, старались нащупать мешки с зерном. Подолгу бродили по лесу, зорко высматривая, нет ли где следов свежевыкопанной земли. Подозрительно осматривали каждую кучу хвороста. А хлеб словно сквозь землю провалился...
– Плохо мы искали, – признался Степа.
С этого дня присматривать за Вороном стали еще пуще.
То и дело Шурка и Степа появлялись около дома Ковшовых, заглядывали во двор, где стояли лошади, запоминали, кто и куда выезжает на них, кто приходит к Ковшовым.
Илья Ефимович не раз наталкивался во дворе на ребят и с досадой говорил, что школярам на артельной конюшне делать нечего.
– А у нас задание от комсомольской ячейки. Конюхам помогать, – торопливо объясняли Шурка и Степа и принимались чистить лошадей или вытаскивать со двора навоз.
– Пусть стараются, – заступалась за мальчишек Аграфена. – Нам же легче.
Следили за Вороном и Нюшка с Таней.
Начиная с сумерек, девчонки уже были наготове.
Выходил Илья Ефимович к лошадям, шел в сарай или амбар, отправлялся к кому-нибудь из знакомых или родственников – Таня молниеносно вызывала Нюшку и они как тени следовали за Вороном.
Ничего теперь не укрывалось от глаз девчонок. Они все примечали: кто приходил к Ковшовым пешком, кто приезжал на подводе, долго ли гость сидел у дяди Ильи, что привозил и увозил с собой.
Девочки всё ждали, что вот-вот дядя Илья как-нибудь поздно вечером направится к избе Горелова, вызовет его таинственным стуком на улицу, потом, забрав лопаты, они, крадучись и воровато озираясь, пойдут в какой-нибудь овраг или старую ригу, вскроют яму и долго будут проверять, не сопрело ли зерно. И тогда-то Нюшка с Таней подадут сигнал тревоги...
Но ничего подозрительного они не замечали.
К Горелову дядя Илья не заходил, словно забыл дорогу к его дому, а все больше посещал крестьянские избы или сидел с мужиками в чайной, пил крепкий чай, заказывал яичницу на сковородке и вел мирную беседу.
Таня с Нюшкой заглядывали в окна; коченея от холода, топтались у крыльца и ждали, когда дядя Илья выйдет из чайной.
– Да ну его! – жаловалась Таня. – Я ноги поморозила. Побежали домой?
– Нельзя, – удерживала ее Нюшка. – Нам Степа что наказал?.. Давай в петуха сыграем, погреемся. – И, поджав одну ногу, она, как петух-забияка, принималась прыгать вокруг подруги и толкать ее плечом.
Иногда к девочкам присоединялся Степа. Как-то раз поздним вечером они заметили, что Илья Ковшов направился к дому Никиты Еремина. Подошел со стороны огорода к старой бане и постучал в дверь. Ему долго не открывали. Илья Ефимович постучал сильнее. Наконец из предбанника раздался голос Фомы-Еремы:
– Кто там? Чего надо?
Илья Ефимович назвал себя и сказал, что ему надо повидать Никиту Силантьевича по важному делу.
За дверью еще немного помедлили, потом дверь со скрипом приоткрылась, и Илья Ефимович, пригнувшись, пролез в баню.
Нюшка высказала предположение, что Ворон, как видно, не зря пришел к Никите Еремину.
Сам Никита хлебозаготовку выполнил сполна, с обыском к нему никто не пойдет, и ему тем удобнее и безопаснее укрывать чужой хлеб. К тому же у Никиты на усадьбе столько чуланов, сарайчиков и всяких пристроек, что спрятать мешки с зерном ничего не стоит. Может быть, хлеб закопан даже в бане, под полом.
– Может, и так, – согласился Степа. – А как докажешь? Надо наверняка бить...
Степа и девочки подошли к бане. Единственное оконце было закрыто ставнями. Сквозь узкие щели пробивался желтый свет. Все припали к щелям и замерли. Но вскоре Нюшка призналась, что она ничего не видит, хотя и поцарапала о шершавую ставню всю щеку.
Зато Степе повезло. Рядом со щелью оказалась дырка от выпавшего сучка, и через нее Степа увидел склонившееся над корытом лицо Никиты Еремина, его руки и часть змеевидной трубки.
– А мы, кажется, с уловом! – шепнул Степа девчонкам и дал им заглянуть в дырку.
– Это же змеевик! – обрадовалась Нюшка. – Вот так пророк Еремей! Судили его, в милицию таскали, а он опять самогонку гонит. Надо сообщить кому следует...
Переступив порог черной, продымленной бани, Илья Ефимович сразу догадался, что Еремин готовится гнать самогонку. У печки лежали сухие березовые дрова, в большой кадке пузырилась темная, остро пахнущая гуща, а сам хозяин прилаживал над корытом длинную змеевидную трубку.
– Промышляешь, Силантьич? Божью слезку собираешься гнать? – спросил Илья Ефимович.
– Хоть душу залить. Все равно жизнь поломатая! – буркнул Еремин и подозрительно покосился на Ковшова: выбритый, сытый, в добротной шубе, тот, казалось, совсем не унывал. – Зачем пожаловал-то... колхозничек?
– А-а, ты вот о чем! – улыбнулся Илья Ефимович. – Можешь поздравить – полноправный член артели «Передовик». И облечен к тому же доверием – конями ведаю. За такое дело не грех и чарку пропустить...
– Присосался к чужому телу! – не скрывая неприязни, проговорил Еремин. – Ну, и оборотень же ты, Илюха! Так, гляди, и в коммунисты пролезешь.
– Ха, в коммунисты! – хохотнул Ковшов. – Да нет, мне и того, что есть, хватает пока. А там поживем – увидим... – Он опустился на скамейку и, посерьезнев, спросил: – Хомутову «красного петуха» подпустили – твоя со Шмелевым работа?
– А ты что, дознание пришел снимать? – насторожился Еремин.
– Поздно спохватились, только народ обозлили. Понимать надо! Теперь его ничем не остановишь – валом в колхозы попер. – Илья Ефимович оглядел вытянутое лицо Еремина, его клочковатую бороду. – Вот что, Силантьич... Тебя уже в список занесли, раскулачивать будут. Уезжай-ка, пока не поздно. Ночью, по-темному, да подальше. Затаись там, пересиди эту булгу...
– Откуда про список знаешь?
– Есть добрые люди, просвещают иногда, – уклончиво ответил Илья Ефимович. – Сейчас с вашим братом круто повернут. В Сибирь могут выселить. Не упрямься, Силантьич, дело говорю... Я старую дружбу не забываю.
У Еремина задрожали руки.
– Спасибо хоть за это! – сказал он сдавленным голосом и, не успев приладить к печке змеевик, швырнул его в угол и, как подстегнутый, заметался по тесной бане. – Бежать, говоришь, ночью, тайком... А добро куда? Хлеб? Скотину? Так и оставить чужим на поживу?
– Зачем же чужим? – спокойно заметил Илья Ефимович, выждав, когда Еремин успокоился. – Чего сам не увезешь, мне откажи. Вот хлебушек, к примеру...
Еремин с удивлением поднял голову:
– Закружил, Ворон, почуял добычу!
– Твоя ж наука, Силантьич. Как видишь, впрок пошла... Да ты не убивайся! Я хлеб в такой ли тайник схороню... – Илья Ефимович не договорил – снаружи раздался настойчивый стук.
Фома-Ерема выскочил в предбанник и припал к двери. Стук повторился.
– Скажи, что моемся, – шепнул сыну Еремин.
– Чего надо? Мы банимся! – крикнул Фома-Ерема.
– Открывай, открывай! – потребовал из-за двери чей-то голос. – Мы из сельсовета, по делу.
– Влип ты, Силантьич... Вот уж некстати! – встревожен-но шепнул Илья Ефимович. Да он и сам не хотел, чтобы сельсоветчики застали его в бане у самогонщика.
Стук в дверь усилился. Еремин убрал корыто, забросал змеевик соломой. Потом прикрыл рогожей кадку с гущей, достал веник, шайку, налил в нее воды из ведра и принялся раздеваться.
– Прячься под полок! – приказал он Ковшову. – А я вроде как мыться буду.
– Да кто же в холодной воде моется! – рассердился Илья Ефимович. – Лезь тогда в барду, она еще теплая.
– Смеешься, Илюха! Добро-то поганить...
– Лезь, не кочевряжься! Скажешь, что ревматизм замучил, прогреваешься...
Сбросив штаны и рубаху, Еремин, кряхтя и охая, полез в кадку с гущей. Илья Ефимович спрятался под полком и прикрылся рогожей.
Фома-Ерема открыл дверь. В баню вошли член сельсовета и Ваня Селиверстов с комсомольцами.
С болезненным выражением лица Никита Еремин принялся им жаловаться на ревматизм.
Наклонившись над кадкой, комсомольцы вдохнули острый спиртной запах гущи. Член сельсовета пошарил в углу и вытащил из-под соломы змеевик.
– Так где актик будем писать? Насчет ревматизма-то? – усмехаясь, спросил он. – Здесь или в избу пойдем?
Еремин мелко закрестился и забормотал, что такого богохульства – не дать человеку прогреть больные кости – бог никому не простит.
Давясь смехом, комсомольцы помогли Еремину выбраться из кадки.
НОЧНОЙ СТОН
Кружок юных трактористов собирался каждую неделю. Матвей Петрович и Георгий Ильич проводили занятия то в классе, то в школьном сарае прямо у трактора.
Занимались все с интересом, особенно Нюшка. Она не расставалась с учебником по тракторному делу, вызубрила названия всех частей и без конца упрашивала ребят «погонять ее по трактору».
Нюшке очень нравились новые и такие звучные слова, как «карбюратор», «магнето», «жиклер», и она без конца, к месту и не к месту, употребляла их в разговоре.
– Нюшка на тракторе! Вот это картина будет! – потешался Уклейкин. – Трактор стоит в борозде, а Нюшка бегает кругом, порет его хворостиной и верезжит на все поле.
– Ладно, ладно! – отмахивалась Нюшка. – Сунешься мне под колеса – потрохов не соберешь!
По вечерам около «Фордзона» возился Матвей Петрович с кружковцами, приходил в школьный сарай Георгий Ильич, иногда заглядывал Егор Рукавишников. Он с опаской поглядывал на мотор, на сложное и загадочное переплетение трубочек и проводов, разводя руками:
– Мудрено все очень... легче блоху подковать.
Потом приехал из города Крючкин с тремя слесарями. Они привезли с собой набор запасных частей, жили в колхозе три дня, перебрали весь мотор и окончательно нарушили покой кольцовских мальчишек. А кружковцы – те просто не могли спокойно сидеть на уроках и все время настороженно прислушивались, не загудит ли в сарае тракторный мотор.
На четвертый день Крючкин и его помощники довольно неожиданно уехали, а трактор как стоял, так и продолжал стоять в сарае, холодный и недвижимый.
– Утиль, значит? Не будет мотор работать? – огорченно допрашивали кружковцы Матвея Петровича.
Учитель объяснил: все, что можно, слесари сделали, теперь дело упирается в такие запасные части, которые вручную изготовить нельзя. Нужно достать новые поршневые кольца, свечи, магнето, карбюратор и еще кое-что. Правление колхоза уже послало в район письмо с просьбой обеспечить трактор запасными частями, а Крючкин обещал где следует протолкнуть это письмо.
– Бумага ходит, контора пишет, а мы без дела сиди! – обиделась Нюшка.
– Дело найдется, – сказал Матвей Петрович. – Начнем с первой заповеди тракториста – мытье и чистка.
И кружковцы принялись за работу. Притащили тряпки, ведра с горячей водой, керосин.
Как-то само собой получилось, что мойкой и чисткой командовала Нюшка. Она доводила до блеска все, что только могло блестеть в машине, и не без удовольствия обличала мальчишек в том, что они грязнули и неряхи.
Потом возникла мысль покрасить машину. Тут уж в каждом мальчишке проснулся прирожденный художник, и они принялись изощряться в выборе колеров. Большинство высказалось за революционный красный цвет, но красной краски хватило только на колеса, а остальные части машины пришлось покрасить оранжевой.
На капоте нарисовали пятиконечную звезду и перекрещенные серп и молот, а на железных крыльях крупно написали: «Колхоз «Передовик».
Своей работой мальчишки остались вполне довольны, хотя Нюшка сказала, что от такой огненной машины будут шарахаться все лошади.
Вскоре из района пришло извещение, что колхоз «Передовик» может получить запасные части.
Рукавищников направил за ними Ваню Селиверстова.
В воскресный день, когда Ваня отправился пешком на станцию, за околицей его догнали Степа и Шурка и заявили, что они едут с ним в город.
– Это еще зачем? – удивился Ваня.
– Да так... – многозначительно сказал Шурка. – Всякое может случиться. Один – это один, а трое – трое...
Ваня, пожав плечами, заметил, что, на худой конец, он и один справится с кем угодно, но, если ребятам лень готовить уроки, они, конечно, могут с ним поехать.
Степа и Шурка постарались пропустить последние слова мимо ушей.
Не успели ребята отойти и километра от Кольцовки, как их нагнала Нюшка и упрямо заявила, что она тоже желает поехать в город.
– Хороши, нечего сказать! Только себя и считают трактористами, а девчонки, мол, для виду в кружок записались. А я вот поеду с вами, и вся недолга!
– Нет уж, хватит мне сопровождающих! – рассердился Селиверстов и приказал всем поворачивать обратно.
Шурка обозвал девочку вредным сучком и двинулся было на нее с кулаками.
– Ладно, – примиряюще заявил Степа. – Идите вы с Нюшкой. Я останусь.
К обеду Ваня Селиверстов, Нюшка и Шурка добрались до города, взяли на складе запасные части для трактора, потом зашли на завод к Крючкину, получили еще кое-какие детали и только в сумерки поехали обратно.
От станции к Кольцовке возвращались уже поздно вечером. Было темно, дорога шла то лесом, то полем.
Запасных частей набралось немало, и Ваня с Шуркой, чередуясь, тащили тяжелый мешок; Нюшка несла мешок полегче.
– Ну и нагрузил Крючкин! – отдуваясь, сказал Шурка Селиверстову. – А ты еще нас с собой брать не хотел.
– Тащи знай! – буркнул Ваня. – Трактористу жаловаться не положено.
У Замызганок на поваленной ветром сосне ребята присели отдохнуть. Шурка стал поддразнивать Нюшку Степой: вот это парень так парень, ради подружки готов на все, даже в город не поехал.
– А может, ему и не хотелось? – возразила Нюшка.
– Говори мне! А кто задачи для тебя решает, изложения пишет? Третьего дня Степка так запутался, что вместо своей твою тетрадку учителю подсунул. А тот возьми да объяви: «Ветлугина Нюша, к доске». Весь класс как грохнет. Семка Уклейкин от смеха даже икать начал.
– Ну и дурак! – сердито бросила Нюшка.
– Уклейкин-то?.. Есть малость.
– Ты дурак!
Шурка опешил:
– Ох, Нюшка, и горазда же ты ругаться! Как тебя Степка только выносит...
– Погодите вы! – шикнул на них Ваня Селиверстов. – Стонет кто-то.
Ребята прислушались. Откуда-то из-за кустов действительно доносился приглушенный, слабый стон. Вскоре он замер, потом вновь повторился.
– Может, заболел кто? – поднимаясь, шепнула Нюшка. – Или замерзает? Пошли посмотрим...
Ваня велел девочке сидеть около мешков, а сам вместе с Шуркой направился в ту сторону, откуда слышался стон. Нюшка осталась одна.
Прошло несколько минут, и за кустами вновь жалобно застонали, но теперь уж совсем в другой стороне. Нюшка крикнула Ване и Шурке, что они не туда пошли, но ребята были уже далеко и не расслышали ее. Тогда девочка, сгорая от любопытства, сама полезла за кусты. Стон повторился еще раз, но опять-таки довольно далеко от нее.
Так Нюшка и перебегала от куста к кусту, пока не догадалась, что ее кто-то дурачит. Она плюнула и вернулась обратно. Каковы же были ее удивление и испуг, когда она не обнаружила около поваленной сосны мешков с запасными частями!
На крик Нюшки примчались ребята. Ваня только за голову схватился: что-то теперь скажут дядя Егор и Матвей Петрович?
Шурка набросился на Нюшку с упреками: как она смогла отойти от мешков? Да и вообще, когда девчонки лезут не в свое дело, жди какой-нибудь беды.
В другой раз Нюшка нашлась бы что ответить на такие нахальные слова, но сейчас, чувствуя свою вину, она только зашмыгала носом:
– Ладно... Сама дяде Егору признаюсь. И пусть меня...
– Все мы хороши! – сердито перебил ее Ваня. – Развесили уши, попались на крючок... Пошли лучше мешки искать.
Ребята долго ходили по Замызганкам, шарили в кустах, но все было безуспешно.
Мрачные, злые, направились они в Кольцовку. В темноте показалось здание школы.
– А знаете что! – горячо зашептала Нюшка. – Давайте все же ребят поднимем. Да побольше. Всю местность прочешем... Найдем мешки, должны найти!
Ваня согласился – иного выхода не было, – и ребята повернули к общежитию.
В это время из стога сена, что стоял в ложбине около реки, осторожно выбрались трое – Фома-Ерема, Филька и Уклейкин. Они прислушались и, убедившись, что кругом все спокойно, вполголоса заговорили.
– Ну, Семка, и ловко же ты стонать умеешь! – фыркнул Филька. – Зараз артельщиков подсидели. Теперь уж они не покатаются на своем тракторе – кишка тонка!
– Отец говорит, теперь всегда так будет, – сказал Фома-Ерема. – Все в тартарары полетит у этих колхозников. Сено будет гореть, скот дохнуть, зерно пропадать... Раз руку на нас занесли, пусть и сами пощады не просят!
Он обвел глазами темнеющие за рекой овины, сараи, ометы соломы, словно прицеливался, что бы еще такое сотворить напоследок, потом ткнул кулаком в стог сена:
– Это чье? Артельное, нет?
– Хватит тебе! – испугался Филька, угадывая мысли Фомы-Еремы. – Еще влопаемся. Давай следы заметать. – И он спросил, куда девать мешки с запасными частями.
– А пусть Семка забирает, – расщедрился Фома-Ерема. – Чем не чаевые! Хочет – меняет, хочет – продает.
– Спасибочки! – заартачился Уклейкин. – Чтобы меня сцапали за эти железки? Сами лопайте! А мне выдавай, что обещано.
– За нами не пропадет, – успокоил Филька и предложил утопить мешки в реке.
На другой день Степа, Шурка и Нюшка подняли по сигналу тревоги всех «артельщиков» и вывели их на поиски пропавших запасных частей.
По твердому насту ребята обошли Замызганки, обшарили все овраги, овины, просмотрели ометы соломы и стога сена – мешков нигде не было.
Поиски продолжались и на другой день, и на третий...
Нюшка извелась, ходила виноватая, жалкая, стараясь не глядеть ребятам в глаза.
Только на четвертый день, бродя по замерзшей реке, Афоня и Степа наткнулись на прорубь во льду, и их осенила догадка. Они пошарили в проруби багром и достали со дна реки два тяжелых, громыхающих металлом мешка.
