Текст книги "В третью стражу. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Намор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 61 страниц)

   "Чёртовы макаронники... не могли попроще придумать! Теперь, главное, не зацепить своих при случае, если, конечно, дело дойдёт до стрельбы. Лучше бы не дошло".

   Додерер уже приближался к двери четвёртого купе, как внезапно в коридор выглянул капрал Чеккини.

   – Господин лейтенант, можно вас на секундочку? У меня есть к вам очень важный и срочный вопрос.

   "Что это ему приспичило? Спал бы у себя в купе и в ус не дул... Ага, а руки-то он на виду не держит, и стоит как-то скособочившись. У него там что – пистолет? Похоже, он нас спалил. Kleine Schwuchtel!"

   Широко улыбаясь и изображая крайнюю степень готовности ответить на любые вопросы, Роберт приблизился к дверям купе капрала. Но как только тот, всё также боком, попытался проскользнуть в приоткрытую дверь, Додерер схватил его левой рукой за лацкан кителя и резко дёрнул на себя, одновременно ударив ногой по двери.

   На пол в купе упало что-то тяжёлое и металлическое.

   "Так и знал!" – и практически без паузы "лейтенант" рубанул зажатого дверью поперёк туловища капрала костяшками пальцев правой руки по горлу. Через мгновение он толкнул оседающее тело внутрь купе.

   "Не жилец".

   Подобрав валявшуюся на полу "Беретту" покойного Чеккини, Роберт выглянул в коридор – убедиться, что никто ничего не заметил. И в этот момент из-за двери высунулось опухшее лицо кондуктора...

   ***

   Переглянувшись с Венцелем, уже стоявшим у двери четвёртого купе, Додерер прошёл по коридору и закрыл универсальным ключом, взятым с тела капрала, двери всех купе, кроме четвёртого и шестого. Покопавшись в одном из подсумков, он достал оттуда несколько металлических клиньев и ловко вбил их при помощи рукояти кинжала, не заботясь о том, что деревянные накладки могут треснуть, в щели между дверями и стеной.

   "Теперь уж точно: никто никуда не пойдёт без посторонней помощи".

   Почти одновременно из всех купе раздались возмущённые крики и стук запертых конвоиров.

   Де Куртис нехорошо усмехнулся, обнажив жёлтые от табака, но всё ещё крепкие зубы, и достал из-за клапана пилотки опасную бритву с обрезанной рукоятью, а Роберт потянул из ножен кинжал.

   Первым в коридор выскочил рыжий охранник "Инженера" и, увидев оскал Венцеля, начал лапать белую, лакированную, и никак не желающую открываться кобуру. Два шага, лёгкий взмах руки, поворот и толчок... и вот уже рыжий валится лицом вперёд в тщетной попытке удержать перерезанное горло, забрызгивая кровью стенки коридора и окно.

   Конвоир, сидевший в шестом купе, посчитал себя хитрым и опытным бойцом – из приоткрывшейся двери сначала показалось карманное зеркальце и только затем ствол пистолета. Но все ухищрения оказались тщетны – Венцель выдернул тюремщика в коридор, заблокировав пальцем спусковой крючок его "Беретты". Невысокий, плотный карабинер напоролся грудью на кинжал Додерера, трепыхнулся несколько раз, и застыл как жук на булавке.

   5.

Железнодорожный перегон Овада – Кампо-Лигуре. Королевство Италия. 20 января 1937 года, 10 часов 16 минут

   Роберт широко распахнул дверь шестого купе и шагнул через тело карабинера, не выпуская окровавленного кинжала из рук. На скамье у самого окна сидел седой как лунь грузный старик. Глаза его были прикрыты, а губы что-то шептали.

   "Ха, а дедуган-то, похоже, молится. Интересно, кому? Не сказать, что он выглядит испуганным. Ладно, подождём, несколько минут у нас ещё есть".

   Окончив молитву, старик поднял набрякшие веки. Взгляд его выцветших, когда-то синих, глаз был полон безмятежности и той мудрости, что присуща людям, сознательно простившимся с этим светом. В нём не было свойственной молодости, да и зрелости, кстати, тоже, вопрошающей нетерпеливости. Он ждал, что скажет вошедший.

   Выдержав взгляд, Додерер мысленно усмехнулся и достал из кармана брюк небольшую коробочку обклеенную бархатом. Откинув крышку, он с лёгким поклоном протянул коробочку старику.

   "А вот сейчас я, похоже, смог тебя удивить, – подумал Роберт, наблюдая за реакцией "дедугана". – Ну, и что ты

теперь

скажешь?"

   – Кто тебя послал, сынок? – голос старика оказался подстать внешности – чуть надтреснутый, но всё ещё глубокий и способный внушать уважение.

   – Тот, кто не успел отдать вам долг при жизни, хоть и давал слово. Поэтому, даже смерть не смогла остановить его, она лишь отсрочила исполнение задуманного, – эта высокопарная чушь входила в обязательную программу плана, и от правильности произнесённого зависело многое. – Его имя – "Маркиз".

   – Вот как? – старик казался действительно удивлённым. – Я был о нём худшего мнения, но... время идёт и, похоже, смерть пошла ему на пользу. Кстати, сколько у меня есть времени?

   – Ещё десять минут, – ответил Додерер, взглянув на часы.

   – Тогда оставь меня одного, сынок... Через десять минут я буду готов.

  ***

   – Вы – Конрад Кёртнер? Инженер из Милана? – вошедший в четвёртое купе Венцель прямо с порога решил "взять быка за рога".

   Высокий мужчина, с породистым лицом, на котором выделялся крупный нос, и намечающимися ранними залысинами по бокам высокого лба, медленно повернул голову в сторону Де Куртиса.

   – За что вы его так? – Кёртнер проигнорировал обращённый к нему вопрос и задал свой, кивнув в сторону лежащего в луже крови тела рыжего карабинера. – Он был, в сущности, неплохой парень, столярничал в Риме, пока не потерял работу – от бескормицы пошёл в карабинеры, а вы его... бритвой по горлу...

   – Он мне мешал, – пожал плечами Де Куртис. – Мог начать стрелять... В конце концов – он мог убить вас! – спокойствие "Инженера" и неуместность его тона могли вывести из себя даже каменную статую, что уж говорить о живом человеке, только что убившем другого человека и, мягко говоря, не испытавшем при этом удовольствия.

   – Это вряд ли... Впрочем, грешно было бы предъявлять претензии людям, попытавшимся тебя спасти, не так ли? И, кстати, вы ничего не хотите мне сказать? – Де Куртис вдруг заметил, что перед ним сидит совершенно другой, нежели мгновение назад, мужчина – собранный, жёсткий, привыкший командовать, готовый воевать.

   Такой резкий переход из одного состояния в другое оказался удивителен даже для видавшего виды итальянского социалиста, последние пять лет жившего на нелегальном положении.

   "Вот это зверь... Хищник. Такой проглотит и не почешется".

   – Да, то есть – хочу ... – сказал Де Куртис, – вам привет от "Директора", товарищ "Этьен".

   6

. Железнодорожный перегон Овада – Кампо-Лигуре. Королевство Италия. 20 января 1937 года, 10 часов 28 минут

   – Смотри! Вот, кажется, и наш паровоз... – Удо Румменигге затушил сигарету о подошву армейского ботинка и сплюнул на гравий железнодорожной насыпи. Яббо не откликался, задремав, как и сидел, на расстеленном поверх большого камня носовом платке.

   – Эй,

проклятьем заклеймённый

, вставай, давай, кому говорю! Я один эту стрелку ворочать не буду, – Удо начинал закипать буквально с полуслова, причем собственного полуслова...

   "Что пять лет назад, что сейчас – никакой разницы. Пошипит, поплюётся кипятком и, глядишь, минут через десять – добрейший человек, – Фёллер, большую часть ночи провёл за рулём, и действительно очень хотел спать. Но ещё больше ему хотелось поддразнить заводного товарища, как когда-то в юности. – Впрочем, время ли сейчас для дружеских подначек? " – подумал он и медленно открыл глаза.

   – И что мы кричим, как на митинге? Тебе-то хорошо... У тебя глаза острые – с такого расстояния поезд разглядеть. А мне недостаток остроты зрения приходится компенсировать ловкостью, – Яббо с хрустом потянулся, встал и, аккуратно свернув по сгибам, сунул носовой платок в карман.

   – Ты знак на телеграфном столбе хорошо закрепил? – не унимался Удо. – Ветром от проходящего поезда не сорвёт?

   – От этого, точно нет. Это тебе не новый фашистский электропоезд, который шпарит со скоростью гоночного автомобиля... – Фёллер, с его выдержкой и чувством времени, мог позволить себе слегка понагнетать. – Что Удо, хочешь покататься на фашистском электропоезде?

   – Du gehst mir auf die Eier! Как ты мне надоел, Яббо! Столько лет тебя не видел и, поверь, с удовольствием обождал бы еще столько же... Если бы не Баст, хрен бы я стал возобновлять с тобой знакомство! На фига ты мне сдался? – невысокий и подвижный как ртуть, крепыш Румменигге буквально подпрыгивал от нетерпения.

   – Не светись, Удо... Они прошли контрольную точку... Ещё немного... Есть! Концевой вагон отцепили, – рука Фёллера легла на плечо друга. – Ещё несколько минут и...

   Грохоча на стыках рельсового полотна, поезд проследовал мимо затаившихся у насыпи людей. Хвостовой вагон уже отставал на добрую сотню метров. Удачно выбранное место – небольшой подъём тормозил его движение. А тут ещё и стрелка на редко используемый участок пути. Именно к ней сейчас бегом кинулись Фёллер и Румменигге. Навалились, перекинули тяжёлый рычаг с противовесом, убедились, что остряки вышли в нужное положение и указатель перевода встал плоской стороной... Выдохнули и дружно полезли за сигаретами, когда отцепленный вагон медленно, тренькнув на стрелке, покатился в сторону от основного пути. Туда, где на дороге уже стояли два "Фиата", в одном из них дремал, положив на колени "Виллар-Перозу", отличный парень из Кракова. Худой как телеграфный столб и рыжий как лис – Людвиг Бел.

   7.

Дорога на Геную. Королевство Италия. 20 января 1937 года, ближе к полудню

   "Ну, почему так?!"

   Как-то так сложилось, что итальянцы всегда казались Степану несерьёзными, ленивыми и безалаберными. Сталкиваясь с ними, он иногда с искренней теплотой вспоминал испанцев с их вечным "завтра". И начинал понимать, что ещё совсем недавно находился среди обязательных и дисциплинированных людей... Почти англичан, хотя и совсем не англичан... Но так ему казалось. Пока не довелось выехать на настоящую итальянскую

автостраду

.

   "Интересно, это дуче на них так повлиял?" – Матвеев старался не думать об операции, как раз сейчас вступающей в финальную фазу. Пытался загрузить голову мыслями о чём угодно, только не о семерых мужиках из группы Шаунбурга – "Университетской сборной", как с лёгкой руки Олега их стали называть – рискующих в эти именно минуты не только, и не столько, своими головами. Рискующих обрушить тщательно создаваемую в течение всего последнего года систему независимого подполья... Ну, и заодно "помножить на ноль" судьбу пятерых "компаньонов" одного из самых странных, но и самых любопытных предприятий в истории человечества.

   А подполье... Что ж, подполье строилось на ходу из очень разных людей и представляло собой своего рода "

движение Сопротивления страшному будущему Европы

". Во всяком случае, именно так написал бы Матвеев в статье, которую, разумеется, никогда не напишет. И, тем не менее, каждое слово в этом определении было правдой, только такого рода правдой, знать которую никому – кроме "авторов идеи" – не надо, потому что нельзя. Есть вещи, не подлежащие оглашению никогда и ни при каких обстоятельствах.

   "Но если сейчас завалимся..." – думать об этом не стоило, но мыслям не прикажешь. И ведь самое то время, когда только жить да жить.

   "Жить, а не помирать".

   Позади, свернувшись калачиком на широком пассажирском диване "Татры", дремала Фиона.

   "Хм-м... интересно, а каким ветром занесло в столицу итальянского автопрома этот чехословацкий шедевр?"

   Неделю назад, задумавшись об экономии времени и, как следствие, о приобретении собственного автомобиля, Степан не стал просматривать рекламу или газетные объявления, а просто обратился к портье в своей гостинице: "Не подскажет ли любезный сеньор, где можно вполне законно и сравнительно недорого приобрести автомобиль в приличном состоянии? И желательно не слишком старый".

   Как ни странно, но буквально через две минуты и один телефонный звонок, во время которого портье что-то, увлеченно нашёптывал в трубку, прикрывая ее рукой, Матвеев стал обладателем вырванного из блокнота листка с адресом "надёжного гаража".

   "Самого надёжного в Турине, сеньор! Самого лучшего! Всё, что вы захотите, и даже больше! А самое главное – безумно дёшево... почти даром... для надёжных клиентов, ну, вы понимаете..."

   Степан понимал, даже очень хорошо понимал, о чем идет речь. Он успел уже пожалеть о своей инициативе, но портье не унимался, бурно жестикулировал и клялся всем самым святым, что у него есть, и даже заступничеством Девы Марии... Так что, в конце концов, Матвеев сдался.

   "Как там, в старом анекдоте? Такому легче отдаться, чем объяснять, что не хочешь?"

   – Вызовите такси! Я поеду туда прямо сейчас... – согласился он.

   Через полтора часа "сеньор британский журналист" вернулся к отелю за рулём почти новой "семьдесят седьмой" "Татры", поразившей его воображение настолько, что он почти не торговался с жуликоватым владельцем "самого надёжного в Турине гаража".

   Но не только забота о собственном времени сподвигла Степана на приобретение автомобиля. Цель его приезда в Турин заставляла иногда бывать чуть ли не в двух местах одновременно, и это притом, что большую часть дня он проводил с Фионой.

   В Турине "на почте" сразу по приезде его ждало пространное послание от Федорчука. Расшифровав и прочитав письмо, Матвеев в первые минуты готов был орать, не выбирая выражений, на тех идиотов (хорошо известных ему), что согласились ввязаться в планируемую авантюру. Ничем иным план похищения провалившегося советского разведчика из-под носа у итальянского правосудия быть не мог.

   Ну и что с того, что на имя Ольги из Москвы, а вернее – от куратора "источника Паладин" в Вене, пришёл запрос о прояснении обстоятельств ареста австрийского инженера Конрада Кёртнера? Что с того, что Москва решила проверить, а так ли уж всемогущ этот таинственный источник и, если да, нельзя ли использовать его связи на практике.

   "И заодно устроить этакую проверку на вшивость... Они там в стратегические игры играют, а мы здесь вынуждены подставлять свои головы и задницы!"

   Впрочем, причину согласия друзей оказать помощь советской военной разведке не только дозированным сбросом актуальной информации, но и так называемыми "активными мероприятиями", Степан понял, как только увидел небольшую пометку Виктора, сразу же за именем разведчика.

   "Земля, до востребования".

   Всё сразу встало на свои места. Матвеев помнил, как поразила его детское воображение в своё время игра Олега Стриженова – одного из самых любимых актёров советского кино – в этом фильме. Похоже, Витька тоже мало что забыл из своего детства. И, раз уж не удастся спасти Чапаева, то хоть здесь можно переиграть не абстрактную историю, а конкретный, известный с самого детства эпизод, – отомстить за мальчишеские слёзы и сжатые до боли кулаки.

   "Избавиться от некоторых детских комплексов? Впрочем, с этим – к Олегу, он у нас мозговед..."

   Несколько бессонных часов Матвеев провёл, пытаясь восстановить в памяти всё, что сохранилось от виденного в детстве фильма, но тщетно... Чудес, как известно, не бывает. Тем более, пытаться планировать опасную операцию, основываясь на детских воспоминаниях об игровом кино, да лучше уж сразу пойти и застрелиться.

   "По крайней мере, это выйдет менее болезненно и значительно полезнее для сокращения числа идиотов на планете".

   Пришлось задействовать все возможные контакты доставшейся ему во временное пользование "университетской сборной" – боевой группы собранной Ицковичем.

   "Или Шаунбургом? Связи-то его, старые, но вполне себе крепкие, и я как руководитель исключительно на птичьих правах, с заёмным авторитетом..."

   Впрочем, за авторитетом дело не стало. Чего-чего, а уважение, кстати – взаимное, возникло у Матвеева с "ребятами Олега" на третий или четвёртый день работы над планом. И это в условиях, когда встречаться им получалось не более чем на два-три часа в день. И Удо, и Яббо, и даже

l'italiano vero

Де Куртис быстро нашли общий язык с "геноссе Михаэлем", отдав должное его умению вовремя задавать точно сформулированные вопросы, ответы на которые фактически давали пусть не безупречный, но реальный план, способный привести их

безнадёжное предприятие

к успеху.

   Кстати сказать, на одной из встреч – проходившей четыре дня назад в какой-то полупустой туринской траттории – после особенно жаркой дискуссии о проблемах, вставших перед группой, Степан поднял стакан красного вина и процитировал один из любимых тостов советской интеллигенции семидесятых-восьмидесятых: "За успех нашего безнадёжного предприятия". Собравшиеся смеялись до упада, насколько позволяли правила конспирации, – а они позволяли громко шуметь, много пить и вести себя непринуждённо – оценив тонкость

британского

юмора.

   Но через неделю после приезда Матвеева в Турин, подготовка к операции получила неожиданный толчок в развитии и новое, весьма неожиданное дополнение. На тот момент уже было известно, что Кёртнера собираются этапировать в Рим на судебный процесс по железной дороге в тюремном вагоне, вместе с ещё почти десятком преступников – в основном уголовников разной степени опасности. Среди них, по данным источника в тюремной администрации Турина, должен оказаться не кто иной, как один из

донов

местной разновидности Onorata Societe, попавшийся карабинерам при попытке перехода границы. И эта новость так бы и осталась забавным штрихом к информационному обеспечению операции, если бы не Федорчук...

   Регулярный обмен "горячими новостями" с Виктором мог считаться практически безопасным, если конечно "на хвосте" Матвеева уже не сидела итальянская контрразведка, а месье Раймона Поля не "пасли" их немецкие коллеги. Но, поскольку признаков слежки или повышенного интереса со стороны кого бы то ни было, ни к первому, ни ко второму не наблюдалось, то можно было в эту безопасность поверить, пусть и на время.

   Когда Степан поведал сочтённую им курьёзом подробность о местном "крёстном отце" отправляемом по этапу вместе с объектом операции, он не думал, что она вызовет такую реакцию Федорчука.

   "Как, говоришь, его зовут? Паоло Миланезе? Паша Миланский, значит... Вот что, Майкл – я тебе отправлю небольшую бандероль курьером, думаю, через три дня она у тебя будет. А пока, слушай, как говорится, сюда..."

   Витька, конечно, не знал всех подробностей, но и без них поведанная история напоминала сюжет детективного романа: промотавшийся французский аристократ, его юная любовница – австрийская баронесса, мутные гешефты и уголовные делишки, переданный на сохранение перстень

дона

, невыполненное обещание, смерть... и посылка, переданная через семь лет. Голова кругом шла от таких

раскладов

. Просто Монте-Кристо какой-то, или еще где, как любит выражаться Олег.

   "И как это наша Кисси всё успевает? И в уголовщину ввязаться, и покойницей побыть, тьфу-тьфу, всего несколько дней, правда...

Какая интересная у людей жизнь

!"

   И с этого момента один из авторитетов местного преступного мира, сам о том не подозревая, стал действующим лицом в операции по спасению советского разведчика. Или даже не так: стал объектом отдельной операции – прикрытия и отвлечения... Сыграть дона "втёмную" и сделать его обязанным – такая случайность стоила того, чтобы за неё ухватиться.

   "Кажется, уже близко, – подумал Матвеев, взглянув на дорожный указатель. Часы на приборной панели показывали половину двенадцатого. – Ну, ещё один рывок, и главное – ни пуха, ни пера! К чёрту!"

   На заднем сиденье, проснувшись, заворочалась Фиона. Вот уже в зеркале заднего вида появилось её милое заспанное лицо в обрамлении спутанных темно-русых волос.

   – Не смотри на меня, – кокетливо-жалобно сказала она – я выгляжу ужасно. Если бы не этот дорожный костюм, я была бы похожа не на путешествующую леди, а на какую-нибудь Джуди О'Грэди после ночи на сеновале. – Золотистые глаза леди Таммел постепенно наполнялись искорками, без преувеличения сводившими Степана с ума.

   – Не буду, – рассмеялся Матвеев – Тем более что мне нужно смотреть на дорогу. Даже если бы я и хотел тобой любоваться – не могу. И, кстати, с добрым утром, дорогая!

   – И тебя с добрым утром, – прозвучало в ответ под аккомпанемент звуков скользящей по волосам щётки. – Мы можем где-нибудь остановиться? Где есть крепкий кофе, свежие булочки и горячая вода?

   – Подожди, до Мазоне осталось совсем немного. Там, как утверждает путеводитель, есть несколько неплохих тратторий и даже один ресторан с европейской кухней.

   – Всё равно, лишь бы быстро, уютно и вкусно. И горячая вода! Ты мне уже обещал. – Фиона потянулась вперёд всем телом, обняла Степана за плечи сзади, и поцеловала в шею, прижавшись к спинке переднего дивана "Татры".

   – Подожди любимая, – Матвеев готов был задохнуться от нахлынувшей нежности, но... Но

не время сейчас, товарищ

! – Нам, кажется, приказывают остановиться.

   Посреди дороги, подняв руку в требовательном жесте, стоял сержант Добровольной Милиции Национальной Безопасности. На обочине, возле "Фиата" "Ардита", взяв наизготовку пистолеты-пулемёты, расположились два рядовых чернорубашечника.

   Матвеев прижал "Татру" к обочине и остановился, опустив стекло водительской двери. Демонстрируя свою значимость и важность исполняемого дела, сержант приблизился к машине неспешно. Он даже немного выпятил подбородок, но с точки зрения Степана, всё равно не стал похож на Муссолини.

   "Сколько раз говорил: это не театр! Южная кровь играет... Commedia dell'arte, мать твою!"

   – Ваши документы, сеньор! – сержант протянул руку в открытое окно.

   – Пожалуйста, вот мой паспорт... – Матвеев протянул чернорубашечнику книжечку с "

двуспальным английским лёвою

".

   – Кто ещё с вами в машине? – шелест лениво проглядываемых страниц паспорта сопровождал слова.

   – Моя жена, леди Фиона Таммел. – Сказал Степан, и услышал с заднего сиденья сдавленное "ох!".

   – У неё есть документы? – сержант приблизил лицо к стеклу пассажирской двери и несколько секунд пристально смотрел на Фиону, отчего та, не смутившись, гордо выпрямила спину и ответила итальянцу таким холодным взглядом, что мог бы заморозить несколько кубических футов воздуха.

   – Конечно. Предъявить? – пришло время "напрячься" и Матвееву.

   "Играем-то для одного зрителя! Клоунада, блин..."

   – Нет, – чернорубашечник улыбнулся и отрицательно махнул рукой. – Я мог бы пожелать вам счастливого пути, сеньор Гринвуд, но вынужден вас попросить об одолжении, – несмотря на такую прелюдию, просительных ноток в голосе сержанта так и не появилось. – Не могли бы вы подвезти одного из моих подчинённых, и ещё одного сеньора до Аренцано. Это на побережье... А то наша машина внезапно сломалась...

   – Конечно, это мне не совсем по пути, но крюк не велик... Хорошо, подвезу! Только, можно ускорить этот процесс? Мне хотелось бы попасть в Геную сегодня, – Степан сделал вид, что снизошёл до просьбы чернорубашечника исключительно под давлением обстоятельств, и сопроводил свой ответ нетерпеливым жестом – "мол, давайте, быстрее, загружайтесь!"

   Сержант с благодарностью кивнул и махнул рукой рядовым. Один из них открыл дверь "Фиата" и помог выйти из машины мужчине в когда-то дорогом, но весьма потёртом костюме.

   Матвеев внимательно посмотрел на идущего в его сторону "товарища Этьена" и отчего-то ему в голову пришла странная мысль: "А всё-таки жаль, что он не похож на Стриженова..."

   Глава 12.

Катарсис

   1.

Алексей Николаевич Володин, он же

Федор Кравцов

,

он же Тео, он же дон Теодоро или полковник Теодоро, конспиративная квартира ИНО НКВД, Мадрид, Испанская республика, 20 января 1937, полдень.

   Возможно, это был острый приступ маниакально-депрессивного синдрома. Кравцов терпеливо примерил на себя диагноз, но остался "увиденным" недоволен.

   "Дурью маюсь!"

   – Давайте, Иван Константинович, еще раз со всеми подробностями, – предложил он, но, судя по выражению лица оперативника, тот уже "три раза сказал все, что мог".

   Однако приказ начальника, он и есть приказ. Как там говорится? "Я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак..."

   – Вот предполагаемый график движения, – сказал лейтенант Вересов и положил перед Кравцовым лист бумаги с тщательно прорисованными линиями дорог и поясняющими надписями. Не карта, но и не кроки. "График".

   "Пусть так".

   – Насколько уверенно можно утверждать, что речь идет об одних и тех же людях? – Кравцов уже видел этот "график" и на карту местности его накладывал, и вопрос, если честно, можно было сформулировать иначе: короче и не таким канцелярским языком.

   – Мы... – Вересов споткнулся об это слово, поднял взгляд на Кравцова и даже чуть покраснел от смущения, – то есть я, – поправился он. – Я думаю, что это одни и те же люди, товарищ капитан государственной безопасности. Вероятность ошибки оцениваю в пятнадцать-двадцать процентов. Все-таки возможны и совпадения. Автомобили марки "Фиат" в Испании не редкость. И тип "Balilla" тоже. С другой стороны, свидетели указывают на то, что в машине едут двое мужчин, одетых в республиканскую военную форму. Вот здесь и здесь, – лейтенант указал пальцем на схеме, – и позже, здесь, их видели вне автомобиля. Армейский капитан одет по форме, во всяком случае, по мнению видевших его людей из общего ряда не выбивается. Высокий, худощавый – говорят еще крепкий, поджарый – смуглый или сильно загорелый, темноволосый. Держится уверенно. Говорит по-испански – два свидетеля слышали его речь – с каким-то акцентом. Речь культурная, так что, возможно, акцент мадридский. С ним доброволец-интернационалист в галифе, крагах и кожаной куртке. На голове необычная фуражка – по описанию похоже на "тельмановку". Блондин, кожа светлая, хотя и загорелая, высокий, широкоплечий, по-испански не говорит, но зато говорит с капитаном по-немецки. Два свидетеля. Тут и тут.

   – Два мужчины, один автомобиль... – задумчиво сказал Кравцов. Ему страшно хотелось поверить в свою удачу, но он боялся спугнуть ее "каким-нибудь резким движением".

   – Два мужчины, – повторил за ним Вересов. – Федор...

   – Я не Федор! – резко прервал его Кравцов. – А вы не мальчишка, которого нужно учить азам. Иначе вас здесь не было бы!

   – Так точно! – попытался "вытянуться" Вересов.

   – А это вообще глупость, – усмехнулся, закуривая, Кравцов. – И чтобы больше по званию не обращались. Идет?

   – Тогда уж, и вы не "выкайте", – насупился оперативник.

   – Идет, – кивнул Кравцов. – Так что ты мне хотел сказать, когда принял Алексея Николаевича за Федора Георгиевича?

   – Я хотел сказать, что все уж больно хорошо складывается: люди, маршрут, время, автомобиль... Но ни с одним свидетелем мы лично не говорили. Все только телефон да телеграф... Нет личных впечатлений, да и разговор по-испански со всеми особенностями местного говора... Высокий... Это насколько? Если по местным понятиям, так и я высокий. А если по немецким стандартам, то совсем даже среднего роста. Поджарый... Еле перевели...

   – Ладно, – согласился Кравцов, – я понял твои сомнения. И двадцать процентов ты на них правильно отвел. Давай теперь посмотрим откуда и куда они идут, если это все-таки одни и те же люди.

   – Идут от Пуэрто Альто, – лейтенант отошел к стене, на которой висела карта и указал место. – Не точно, разумеется, но с данными о переходе линии фронта совпадает.

   – А брюнет откуда взялся? – пыхнул дымом Кравцов.

   – Ищем, – развел руками Вересов. – Я закурю?

   – Мы, кажется, отношения уже выяснили.

   – Ну, тогда, закурю, – Вересов достал пачку местных сигарет и прикурил от никелированной зажигалки. – Темная история. С брюнетом, я имею в виду. Возьмет время выяснить. А едут они в Мадрид, я так понимаю, и еще... Что-то им там настолько сильно понадобилось, что они ни перед чем не останавливаются...

   – Вот это-то как раз понятно... – Кравцов встал из-за стола и прошелся по комнате.

   Если бы не карта на стене, это была обычная гостиная в квартире состоятельных испанцев. Мебель, вещи... Все – местное, испанское. А вот он, Федор Кравцов, и лейтенант Вересов – чужие.

   – Думаю, что идут они без подготовки, без документов, без отработанной легенды. Отсюда и кровь. Это, понимаешь ли, экспромт, попытка взять нас "на арапа".

   – Экспромт? – не понял Вересов.

   – Что-то в этом роде...

   "Ну, пан или пропал!" – Кравцов решился, и теперь по склонности своей натуры уже не медлил и не сомневался.

   – Возьми вот, почитай! – он вынул из внутреннего кармана пиджака и передал Вересову несколько документов и фотографий, сложенных в конверт плотной зеленовато-серой бумаги.

   "Таких совпадений не бывает".

   Он знал, что найдет в конверте лейтенант Вересов. Знал, предполагал реакцию оперативника, и хотел услышать мнение "стороннего" – то есть, не имеющего "личных мотивов" – человека. Когда-то, и не так чтобы очень давно – года еще не прошло – и сам Федор Кравцов тоже мог считаться "незаинтересованным лицом", но время, а главное – люди вносят свои коррективы. Во все вносят. В дела, в мысли и оценки, в поступки, наконец.

   Кравцов бросил окурок в пепельницу и достал еще одну сигарету. Вересов, нахмурив брови, читал сводку отдела агентурной разведки...

   Около месяца назад агент "Натрий", в задачу которого входило наблюдение за небезызвестным в некоторых "узких" кругах полковником Фернандесом, сообщил о появлении в штабе, вернее, в поразительной близости от разветотдела штаба фронта и Нестора Фернандеса лично, некоего гражданского иностранца – немецкого журналиста Себастиана фон Шаунбурга...

   Шаунбург... казалось бы, что за дело разведке НКВД до мало кому известного берлинского журналиста? Никакого. Мало ли, в конце концов, контактов может быть у офицера-разведчика в среде пишущей братии? Обычная практика, между прочим, и тот, к кому пришло сообщение из Саламанки, так к этому сообщению и отнесся. Проверил по своим каналам, что Шаунбург ни в каких особых списках не фигурирует, убедился, что журналист он настоящий – печатается в "Берлинер тагеблатт" и "Франкфуртер цайтунг" – да и положил факт "под сукно". И все, собственно, если бы сообщение это совершенно случайно – хоть и по долгу службы – не попалось на глаза Кравцову. А вот он знал о Шаунбурге кое-что такое, чего, как вдруг выяснилось, не знал больше никто.

   В первый раз этот немец попал в поле зрения советской разведки еще до санхурхистского мятежа. Его даже сфотографировали при подвернувшемся случае в компании все с тем же Фернандесом и другими испанскими офицерами, и тогда же "германец" поступил в разработку. И дело это – так уж вышло по стечению обычных рабочих обстоятельств – попало именно к Кравцову. А он, в свою очередь, имея опыт работы, особых иллюзий не питал, но все-таки – долго ли, коротко ли – раскопал, что немца зовут Себастиан фон Шаунбург. И вот тут выяснилось, что "щелкопер" – вот ведь неожиданность – барон, доктор философии и старый член фашистской партии. Нацистской партии, то есть, НСДАП. Напрашивались определенные выводы, но на самом деле Кравцов сразу же понял, что совершенно случайно натолкнулся на настоящего немецкого шпиона, причем, судя по некоторым признакам, не абверовского – сиречь из военной разведки, – а гестаповского, то есть из Службы Безопасности Гейдриха. Личность оказалась любопытная. Знакомства... жена... любовница... И вдруг как гром среди ясного неба: "Товарищ Кравцов, вы что не в курсе, что у них среди журналистов полно и нацистов и баронов? Экая, вишь, невидаль... Займитесь делом, а не персональными разработками каких-то баварских дворянчиков..."