Текст книги "В третью стражу. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Намор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 61 страниц)

   Но охота пуще неволи. Заработав за первый час несколько осторожных "потычек" – казалось, рыба просто играет с мушкой – и, поймав всего две мелкие форельки с подростковыми полосками у хвостового плавника, Степан сместился вверх по течению, поближе к нависшим над водой кустам – более перспективным с его точки зрения – и решил поменять тактику.

   "Поменять тактику! Вполне своевременная мысль, – усмехнулся он, – с учётом гладкого, ну, почти, периода адаптации к новому телу и новому миру. Можно сказать обжился. А дальше что? Попробовать снова

по совету друзей

рвануть за океан?

Просто так и насовсем

? Ну, пожалуй, как разведчик я здесь немного стою, хоть и допущен в "

круги

", ещё меньше стою как журналист. Таких, как я, даже и без самоуничижения – в базарный день за фартинг дюжину купить можно, хотя теперь с послезнанием в рукаве вполне можно стать гуру журналистики и даже книжки начать писать. Но это все не то, потому что... потому что потому. Выйти на "Кембриджскую пятёрку"? Пока они молодые и несмышлёные. Так и представляю себе "

Нерушимый союз

" коммунистов и педерастов... Сладкая парочка – Гай Бёрджесс и Коленька Ежов. Тьфу, пакость! Прищемить бы им яйца, чтоб не мешали. Во всех смыслах. Но как?"

   Забросить мушку под "перспективный" куст никак не получалось. Нужно было что-то менять. Обычный заброс над головой не давал точности, кольцевой – проигрывал в дальности. Вариант выхода, как обычно, нашёлся сам собой.

   Нимфа легла точно чуть выше куста по течению. Выбрав слабину шнура и заглубив муху, Матвеев на мгновение весь превратился во внимание. Все чувства сконцентрировались в кончиках пальцев левой руки, контролирующих перемещение приманки у дна. Резкий рывок обжёг пальцы.

   "Клюнула! А ну-ка иди сюда, милая. Иди сюда, хорошая моя рыбонька!"

   Следующие несколько минут превратились в плавное "перетягивание каната", – то есть шнура, – между форелью и человеком. Рыба постепенно сдавалась. И вот уже над водой – радужное тело, усыпанное разноцветными пятнами. Лучи, теперь совсем кстати, выглянувшего солнца наполнили картину такими яркими красками что Степан невольно затаил дыхание. Ради этого стоило жить.

   Заведя в подсачек изрядно уставшую форель, Матвеев освободил её от крючка и, придерживая за основание хвостового плавника, медленно отпустил. Такую красоту нельзя убивать, ею можно только любоваться...

   "А теперь можно и за рыбалку! – с этими словами Матвеев достал из нагрудного кармана плоскую фляжку, отвинтил колпачок и залпом опрокинул почти треть восьмиунцовой ёмкости с ароматным

бомбейским джином

. – Какие к чёртовой матери восемь унций! Нет, определённо этот аристократ меня с ума сведёт. Четверть литра и никаких имперских пинт!"

   Собрав прихваченный из дому складной парусиновый табурет, Степан с чувством удовлетворения сел, аккуратно извлёк из специального кармана сигару в алюминиевом пенале. Со всеми полагающимися предосторожностями освободил от упаковки и карманной гильотинкой обрезал с нужной стороны.

   "Ну, вот и отвёл душу, – расслабившись на мгновение, сказал сам себе Степан, – теперь бы в баньку, да по девкам. О! – даже удивился он своим мыслям. – Девок захотел, старый хрен? А вовсе и не старый, – он мысленно показал самому себе язык, – а вовсе даже и молодой! Три часа физкультуры с удочкой по самое "ой боюсь" в воде и ничего! Как огурчик. Хорошо, что джин догадался взять, а то бы точно был как огурец – такой же зелёный и пупырчатый".

   Глотнув, -

для

профилактики простудных заболеваний

, – ароматно-обжигающей влаги, Матвеев с наслаждением пыхнул пару раз сигарой, выпрямив спину и расправив плечи, блаженно прислушался к звукам окружающей природы.

   Однако насладиться покоем и одиночеством Степану удалось всего лишь несколько минут. Со стороны дороги послышался шум работающего автомобильного двигателя. Звук приближался как неизбежность индустриальной фазы цивилизации. Матвеев не стал оглядываться ибо, по характерной тональности производимого двигателем "чихания", понял, что едет нечто скромно-маломощное, какая-то местная разновидность "жестяной Лиззи". "Друзья", а равно и возможные "враги" баронета Майкла Гринвуда по статусу не могли использовать такие "тарахтелки" в качестве средства передвижения. Во всяком случае, не в Метрополии.

   Водитель, не заглушив мотора, остановил авто на дороге прямо за спиной Матвеева. Хлопнула дверца, и чуть хрипловатый, низкий женский голос произнёс, растягивая гласные – Эй, мистер! Не подскажете, как добраться до ближайшего мотеля? – тут уж хочешь, не хочешь, но Степану пришлось встать с насиженного и такого уютного места и повернуться к нарушительнице его одиночества.

   "Раз уж леди, – судя по акценту, – пересекла за каким-то чёртом океан, то было бы невежливо оставить её без помощи в добром десятке миль от ближайшей гостиницы, – подумал он и буквально остолбенел. – Вот так номер!"

   Перед ним стояла высокая и белокожая на грани болезненности брюнетка в длинном чёрном плаще и широкополой иссиня-чёрной шляпе. "Готичный" образ незнакомки с подстриженной по французской моде прямой низкой чёлкой и длинными пушистыми ресницами удачно дополняла карминовая помада на тонких, но в тоже время чувственных губах.

   – Эй, мистер! Я к вам обращаюсь! – брюнетка нарушила неловкую паузу первой. – У вас такое лицо, как будто я – привидение вашего любимого, но давно сдохшего, кота. К тому же говорящее...

   – Простите, сударыня, задумался. Виноват. Позвольте представиться: Майкл Гринвуд, баронет. Ещё раз простите за невежливость по отношению к вам.

   – Окей, не стоит извинений. Просто у вас было такое смешное лицо, – тут брюнетка улыбнулась, буквально на секунду обнажив ровные, рафинадной белизны зубы, – что я подумала... впрочем, что подумала, то уже сказала. А вы и вправду настоящий баронет? А где ваш замок? Я так обожаю старинные замки, в них столько всего интересного! Ой, простите, совсем заболтала вас. Меня зовут Мортиция. – она протянула руку в перчатке, и Степан склонился над ней, обозначая поцелуй. – Странное имя, причуда родителей, но я привыкла. Можете звать меня просто Морти.

   – Очень приятно, – ответил на любезность дамы Матвеев, – тогда и вы, пожалуйста, зовите меня Майклом.

   – Окей. А вот ту пухлую соню в машине зовут Марджори. – Морти махнула рукой в сторону дороги и Степан наконец-то увидел, что в авто есть ещё кто-то. На левом переднем сиденье дремала пышная невысокая блондинка в ярко-зелёном пальто. Небрежно повязанный вокруг головы платок прикрывал необычно высокую причёску, а из-под распахнутого воротника виднелись крупные алые бусы.

   – Бедняжка недавно потеряла мужа. Он был на редкость никчемный тип. Единственное, что в нём было выдающегося, так это звучное имя. Всё время забываю... он что-то перепутал, работая на химическом заводе, или закурил в неположенном месте. В результате, Мардж теперь – безутешная вдова.

   – А вы? – ненароком поинтересовался у поразившей его воображение брюнетки Матвеев. – Замужем?

   – Да, замужем, но всё равно что вдова, – тут Морти глубоко вздохнула и уголки её синих глаз слегка увлажнились. – Когда выскакивала за своего благоверного, тётушка моя всё твердила: "Лучшего мужа тебе и не найти! Слепой, богатый, сокровище, а не муж!" – Мышь старая! Скоро десять лет, а он всё никак концы не отдаст. Одно хорошо – не ревнив и не скуп...

   Дальнейшее описание горькой судьбы Морти было прервано пробуждением Мардж – Honey! Где это мы? А где мотель? О, какой красавчик! Привет, мистер! Как ваши дела?

   – Мардж, познакомься, это мистер Майкл. Он баронет.

   – Майкл, это Мардж – моя единственная и лучшая подруга.

   Ни с того ни с сего в голове Степана это представление трансформировалось в классическое "Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса" и ему стоило большого труда не засмеяться в голос.

   Процесс знакомства и общения на просёлочной дороге грозил затянуться, но Морти вовремя вспомнила, что они с Мардж с раннего утра ничего не ели и хотели бы поскорее добраться до какого-нибудь цивилизованного пристанища с ванной и приличным обедом. К удивлению Матвеева на его гостеприимное предложение, отрицательно отреагировала Марджори, заявив, что поместье, это конечно очень романтично, но ничто не заменит простого и незатейливого гостиничного уюта. И точка.

   Забавные в своей непосредственности, американские леди быстро согласились с предложением "милого баронета Гринвуда" показать им дорогу до ближайшей приличной гостиницы и, в свою очередь, предложили сначала доставить его до ворот поместья со снастями. И подождать пока он переоденется, согласившись на "это быстро" и посулив в пункте назначения угостить его милой беседой и рюмочкой "чего-нибудь горючего".

   День обещал быть интересным. Более того, когда он перерос в интересную, во всех отношениях, ночь, Степан почему-то не удивился. У него даже не возникла мысль, а с чего это две милых незнакомки столь раскованно себя ведут? И попытку Майкла "встрять" с параноидальными воплями о возможной "медовой ловушке" Матвеев задавил в зародыше... иначе – какое удовольствие, если подозреваешь даже тех, с кем собрался переспать?

   Через несколько рюмок бренди и одну сигару после обеда, Мардж сославшись на головную боль, удалилась отдохнуть в спальню гостиничного номера. Морти, ещё через несколько рюмок, просто подошла вплотную к сидевшему в кресле Матвееву и посмотрела на него

такими

глазами, что Степан без лишних вопросов привлёк её к себе, посадил на колени, и начал познавательный процесс изучения нового женского тела органолептическими методами, совмещая его с экскурсом в женский повседневный костюм середины тридцатых годов двадцатого века.

   Сказать, что процесс углубления знакомства стал обоюдным, значить, не сказать почти ничего. Когда через двадцать минут Мортиция со сладостными стонами уже равномерно раскачивалась, перегнувшись через спинку кресла и угрожая его целостности, открылась дверь и вошла полуобнажённая Марджори. Степан не готовился к такому повороту событий, но встретил его с достоинством и невозмутимостью потомственного аристократа.

   Дальнейшие несколько часов слились и сплелись, как тела на широкой постели в спальне, в чередование стонов и влажных касаний возбужденной плоти всех троих участников столь увлекательного процесса. Если профессора Матвеева что-то и могло удивить, то Майкла Гринвуда вряд ли. Мысли о "шпионках с крепким телом" оставил даже он, полностью отдавшись происходящему.

   Мардж и Морти менялись ролями, помогая друг другу ощутить всю проникновенность момента, не забывая при этом и о своём британском знакомом. Казалось, счастье – оно для всех и никто не уйдёт обиженным...

   Напоследок, выпив пару бутылок шампанского, они сыграли в "злую госпожу, развратную горничную и весёлого молочника", причём Матвееву еле-еле удалось отказаться от роли злой госпожи, потратив на это массу усилий, ироничного красноречия и развеяв попутно миф о некоторых, не вполне естественных с его точки зрения, наклонностях местной аристократии.

   "Укатали сивку крутые тёлки, – не без удовлетворения подумал он на следующее утро, лениво потягиваясь в постели. – Зато спермотоксикоза не будет. Теперь действительно можно вернуться к нашим

мелким и кривоногим

баранам. Как это я придумал вчера? Красные и голубые? А что, это идея! Если не выгорит, то хотя бы дверью хлопну перед тем как "в тину" уйти. Громко. На всю Европу".

***

   "Джентльмены чужих писем не читают...-

заезженная до стирания смысла, сентенция крепко засела в голове Матвеева. Её нужно было перебить чем-то не менее сильным, драматизировать, в крайнем случае, довести до абсурда.

– Джентльмены чужих писем не читают. Угу. Они их пишут..."

   Два дня назад всё было замечательно: возвращение к родным букам, рыбалка, чудесная ночь с Морти и Мардж, снова возвращение в поместье.

Слегка ощипанный, но непобеждённый

, Степан смог даже выдержать полный укора материнский взгляд. – "Конечно же, ей всё уже доложили, -

думал он, улыбаясь без тени раскаяния, как довольный мартовский кот.

– Неудивительно. Мы своими воплями мешали спать не только одной провинциальной гостинице, а, пожалуй, целому кварталу. Ну и пусть. Я уже не мальчишка. Я вполне самостоятельный человек с профессией и положением в обществе, и могу себе позволить многое... Кто? -

Матвеев чуть не поперхнулся, и хорошо, что в этот момент рядом уже никого не было.

– Стоп! Откуда эти мысли... Риторический вопрос, – конечно же, от "реципиента". Живучий, за-р-раза. С этим "партизаном" надо что-то делать, а то ненароком в дурку загреметь можно".

   "Принять ванну, выпить чашечку кофе, что ещё нужно молодому аристократу? -

Настроение Степана, без всякого сомнения, было сегодня на подъёме.

– Да и старому профессору водно-гигиенические процедуры не помешают. Тем более что в ванной, в нерушимом законном одиночестве, можно подумать... А это что у нас? Радиоприёмник? Очень похож на небольшое надгробие. И его прихвачу, розетка вроде была, какая же ты тяжёлая, ламповая, блин, техника. Новости послушаю, заодно и помоюсь... Хе-хе".

   Мягко засветилась круглая шкала настройки, по которой вполне можно было изучать географию "цивилизованного" мира.

   "Интересно: Лондон, Париж, Варшава, Бейпин, Нью-Йорк, Стокгольм, даже Мехико-сити... а Москвы нет как нет. И тут происки мировой буржуазии". – Пока прогреваются лампы, можно скинуть одежду, она хоть и в относительном порядке, но всё-таки носит следы вчерашнего разгула. Подкрутив верньер, Матвеев, в чём мать родила, присел на край ванны и стал с интересом слушать уверенный, безупречный до отвращения голос диктора БиБиСи.

   Новости, почти не вызывали отклика в мыслях Степана, но, будучи пропущенными через "фильтр" восприятия Майкла, представали более выпуклыми что ли. По крайней мере, вызывали не только недоумённый интерес.

   – Как сообщает наш корреспондент в Праге, политические круги и общество Чехословацкой республики крайне взбудоражены произошедшим накануне жестоким убийством основателя и лидера Судето-немецкой партии Конрада Гейнлейна, – голос диктора оставался невозмутимым.

   Степана будто подбросило. Не обращая внимания на наготу, он подбежал к сваленным в беспорядке вещам и выудил оттуда портсигар и спички. Прикурить удалось с третьей попытки.

   "Как же так, – думал он, – я отчётливо, правда, чёрт знает, откуда, помню, что Генлейн покончил с собой в плену у американцев, сразу как война кончилась".

   Диктор продолжал, не меняя интонации: "Сторонники покойного политика уже потребовали от властей Праги найти и наказать причастных к кровавой трагедии, угрожая в противном случае массовыми акциями неповиновения и требуя отделения Судетского района от Чехословакии. Манифестации судетских немцев пока носят мирный характер. Комиссар пражской полиции, по телефону сообщил нашему корреспонденту, что предполагаемый убийца, погиб на месте преступления из-за собственной неосторожности. Сейчас его личность устанавливается, но есть все основания считать его германским агентом".

   Дальнейшее было неинтересно. Биографическая справка по Гейнлейну, история движения судетских немцев за автономию или воссоединение с Австрией, воспринимались Матвеевым на уровне скорее периферийном, чем целенаправленно. Не давал покоя вопрос: Кто из двоих? В том, что произошедшее связано с его друзьями, он не сомневался.

   "Неужели Олег? Не выдержал, сорвался в Прагу. Прикончил эту падаль и погиб сам. Нет. Стоп. Гнать лошадей погодим. Не Витька. Точно. Тот собирался "пощупать за мягкое" какого-то чекиста-нелегала. Значит, Олег. Непохоже на него. Он всегда был везунчиком. И в танке не сгорел, и вообще... Остановимся пока на этом. Будем считать, что все живы и началась "Большая игра". Без предупреждения".

   "

Когда я начну – не скажу. Настоящая война всегда начинается вдруг

".

   "Олежка, Олежка... что ж ты так. Решил грех на душу в одиночку взять. Понял, что неизбежно каждый вступивший в бой с Драконом сам превратится в рептилию, – тут в глазах у Степана защипало, и он резко сморгнул, взяв ещё одну сигарету, – и методы изберёт соответствующие. Ты решил начать этот путь один. Ланселот грёбаный. Ассасин-любитель, вперехлёст тебя через коромысло, за ногу и об угол".

   Пепел падал на метлахскую плитку. Голый, на краю роскошной ванны Матвеев не замечал ни холода, ни жёсткости и неудобства импровизированного стула, ни почти переставшей парить воды.

   Поймав себя на том, что вот уже добрых пять минут ругается вполголоса матом по-русски, Степан попробовал успокоиться. Нужно выстраивать новую линию поведения Майкла Гринвуда, четвёртого баронета Лонгфилда. Время, ненароком, а может и вполне осознанно пущенное вскачь Ицковичем, начинает гонку.

   Мыться в холодной воде – занятие не для слабых духом, но в нынешнем теле, Матвеева не напугать подобными житейскими мелочами. Прибрав за собой остатки нервического свинства, Степан прошёл в

свои

комнаты, и попросил дворецкого не беспокоить его минимум до вечера и принести "прямо сюда чего-нибудь пожрать"– от этих слов лицо старого служаки явственно перекосилось, но и только.

   Мысли о дальнейших действиях неожиданно натолкнулись на отсутствие хоть сколь-нибудь внятно изложенной информации об истинных политических "

раскладах

" в межвоенной Европе. Здесь даже феноменальная память баронета не всегда могла помочь. Нет, конечно, Майкл Мэтью был в курсе нынешнего "

мэйнстрима

", обладая, однако хоть и многочисленными, но лишь разрозненными фрагментами столь необходимого знания. Сейчас же нужно решать уравнение с таким количеством переменных и неизвестных, что Матвеев воспринял это как нешуточный вызов своим математическим способностям.

   "Попробуем разбить одно уравнение на несколько и решить его по частям, – тут в ход пошла бумага и карандаш, – может, что и выйдет".

   Уже через несколько часов на столе образовалась внушительная кипа исчерканных листов со схемами связей и взаимовлияний, а пепельница была полна настолько, что гора окурков грозила повторить участь Вавилонской башни. Пришлось распахнуть окно, – в дыму можно уже было вешать не только отсутствующий "в апартаментах молодого джентльмена" топор, но, пожалуй, и всю коллекцию холодного оружия из парадного зала на первом этаже.

   Взять ситуацию "в лоб", кавалерийским наскоком не получалось, да ещё практически неконтролируемый Майкл, как партизан, то тут, то там вылезал с совершенно "несвоевременными мыслями".

   "Партизан? Так-так-так. Не можешь победить честно – победи, как можешь. Особенно при таком неравенстве возможностей, сил и ресурсов. Трое против... А кстати, против кого? Похоже из союзников у нас только руки, ноги и головы. Зато все остальные – в лучшем случае недоброжелательные нейтралы".

   Незаметно для себя, и, судя по всему, не без помощи Гринвуда, Степан начал бурчать – поскольку мурлыканьем звуки, издаваемые рассерженным мужчиной, назвать никак нельзя, – себе под нос нечто вроде:

   Знавали мы врага на всякий вкус:

   Кто похрабрей, кто хлипок как на грех,

   Но был не трус афганец и зулус,

   А Фуззи-Вуззи – этот стоил всех!

   "Это что ещё такое?"

   "Это сэр Редьярд Киплинг, – сказал кто-то изнутри, – лучший поэт Британии".

   "Ага! Стихи о партизанах... Как там дальше?

   Он из кустиков на голову кувырк

   Со щитом навроде крышки гробовой -

   Всего денёк весёлый этот цирк,

   И год бедняга Томми сам не свой...

   "Чем-то мы похожи на тех суданцев – с голой пяткой на голую шашку лезем. Но! За нами опыт, отсутствие идеализма и, как это в книжках? Послезнание, вот. -

Даже такое слабое утешение подняло настроение совсем было отчаявшемуся Матвееву.

– И плевать ему, куда теперь пролёг путь британского пехотного полка..."

   С тактикой всё понятно. Решению подлежали самые неочевидные сейчас, периферийные части Большого уравнения.

   "Не нужно дожидаться пока чайник вырастет в паровоз. Надо давить его пока он маленький. Тот же Гейнлейн – слабая фигура, его значимость в большой политике стремится к бесконечно малой величине. Это сейчас, а через два года? – Степан горько усмехнулся. – А через два года его почти целиком съедят черви".

   Ни в коем случае нельзя увлекаться "игрой в одни ворота". "Нельзя помогать ни одной стороне явно – мы сами себе сторона. Партия потомков. Для симметрии нужно что-то предпринять в отношении, скажем... Ну, советского руководства, например. Тем более что там сейчас упырь на упыре – пробы негде ставить. Компромат взять неоткуда. Даже в "родной" МИ-6 вряд ли что-то найдётся. Видите ли "джентльмены чужих писем не читают". А если повернуть иначе? Джентльмены чужих писем не читают? Да-да-да. Они их пишут".

***

   – Отлично, Майкл. Значит, на эту неделю у меня не будет болеть голова из-за того, что нам нечего поместить на полосе о мировой экономике.

   Редактор ещё раз просмотрел пачку машинописных листов, лежавших на его массивном столе. Майкл видел, как двигаются глаза начальника. Мистер Крэнфилд прекрасно владел умением читать "по диагонали". Без этого его работа редактором "Дэйли Мэйл" стала бы попросту невозможной. Майкл ничего не ответил – он хорошо изучил своего нового шефа и видел, что тот ещё не закончил "своей партии".

   – Пожалуй, нам стоит продолжить этот цикл, – в голове редактора рождался очередной замысел. – Раз мы начали представлять читателям конкретные страны, не стоит ограничиваться Голландией, – иногда мистер Кренфилд позволял своим мыслям выходить на обозрение собеседников. – Пройдёмся и по остальным... мнэ... участникам фуршета. Да, именно так. Я нашёл вам, Майкл, хорошее занятие на ближайший месяц! – идея обрела реальную форму. – Майкл! – редактор поднял глаза на сидящего напротив собеседника. – Вы слушаете меня?

   – Разумеется, сэр, – кивнул Майкл Гринвуд.

   – Отлично! Итак – я вижу цикл статей не только о Нидерландах. Это будет целый подвал на нашей международной странице. Общий заголовок: "Британия и её соседи". В том же стиле, что и ваши "Не только тюльпаны" – о перспективах экономических связей Британии с государствами Европы. Испания, Италия, Франция... по Франции, пожалуй, одной статьи будет маловато... Да, по Испании не забудьте упомянуть про визит Черчилля по пути в Касабланку... пара фраз в стиле "интересно, понравились ли сэру Уинстону барселонские анархисты", – мистер Крэнфилд оскалился в подобии "доброй" улыбки. – Германия. Когда будете писать о Германии, обратите внимание на новые перспективы англо-германского сотрудничества после того, как мистер Гитлер ликвидировал в своей стране анархию... Чехо-сло-вакия, – с усилием произнёс он по слогам. – О! Как я мог забыть? Разумеется, ваша любимая Польша. Ну, здесь я вам даже не советчик.

   Редактор откинулся в массивном кресле, глядя на Майкла чуть прищуренными глазами. Планы у шефа, действительно, были наполеоновские.

   – Отличная идея, сэр, – Майкл поднял вверх большой палец, – мы покажем Бивербруку, что такое серьёзная пресса! Вот только...

   – Никаких "только"! – отрезал посерьёзневший мистер Крэнфилд. – "Дэйли Мейл" серьёзная газета. Её редактор – серьёзный человек и поэтому его журналисты за свои серьёзные материалы получают серьёзные деньги.

   Он выдвинул ящик стола и, вынув оттуда листок бумаги, выглядевший, как банковский чек, протянул его Майклу. Первое впечатление оказалось верным – это действительно был чек на ту самую сумму, которую ожидал Майкл. И даже чуть большую.

   – Благодарю Вас, сэр.

   – Не будем тратить времени на благодарности. Дело превыше всего.

   Редактор поднялся из кресла. Майкл встал вслед за ним. После рукопожатия Гринвуд кивнул и вышел из кабинета. Миссис Маккихан показала ему большой палец – и вопросительно наморщила лоб. Майкл ответил ей тем же жестом и осклабился по-фербенксовски зубасто. Секретарша шефа относилась к нему как добрая тётя к любимому племяннику и каждый раз, когда он заходил в кабинет редактора, пыталась напоить своим любимым китайским чаем с каким-то очень странным привкусом. А ещё она была заядлым цветоводом и больше чем в спасение души, верила в то, что самые лучшие в мире тюльпаны по-прежнему растут только в Голландии. Поэтому при возвращении из Амстердама предназначенные для неё луковицы заняли добрую половину чемодана Майкла Гринвуда.

   Теперь Майклу нужно было найти здесь ещё одного участника для задуманного дела. Человека, которого за пределами редакции "Дэйли Мэйл" никто не знал ни в лицо, ни даже по имени. Вовсе не потому, что тот занимался какими-то особо тайными делами. Наоборот, результаты его деятельности были всегда на виду и даже привлекали всеобщее внимание. Правда, не к нему – к газете. Пожалуй, лишь немногие из читателей когда-либо удосужились потратить время на то, чтобы просто глянуть на его подпись, не говоря уж о знакомстве с полным именем. В самом деле, кто же будет смотреть на подписи ПОД карикатурами? Прочитать подписи к карикатурам – другое дело. Но карикатуры Стивена Демпстера часто относились к категории "без слов".

   На столе Стивена лежали огрызки карандашей, помятые листки бумаги, старый номер их газеты и какие-то вырезанные фотографии. Одно лицо на фотографии было отлично знакомо и Майклу Гринвуду, и Степану Матвееву. Похоже, именно это лицо пытался изобразить на бумаге художник. В пользу этой версии свидетельствовало обилие большеусых людей на набросках. Похоже, редакционный карикатурист испытывал временные трудности с источником креатива. Значит, роль крылатой вдохновительницы творчества следовало играть прямо сейчас.

   – Привет, как дела?

   Реакция художника, обделённого вниманием отсутствующей даже у древних греко-римлян музы живописи, была нулевой.

   – Я говорю: "Добрый день"! – Степан помахал перед его глазами рукой.

   – Да? – тот оторвался от творческих раздумий и, наконец, узнал собеседника, – Как дела, Майкл?

   – Шеф в хорошем настроении. Я только что от него, – сообщил Степан, – А это что, не иначе улыбка Джоконды? – он показал пальцем на ряд зубов под густыми усами на одном из разбросанных по подоконнику эскизов.

   – Это большевик, – ответил Стивен, возвращаясь к творческой задумчивости.

   – Вот этот? – всё шло именно так, как Степан и ожидал.

   – Ну да, – начал объяснять карикатурист, – этот их лидер, Сталин. Только вот куда его пристроить – ума не приложу.

   – А куда его

нужно

пристроить? – уточнил Степан.

   – Ладно, объясняю с самого начала, – снизошёл коллега, – Фрэнк пишет статью о туризме в Россию. Большевики открыли представительства по Европе, зазывают к себе: раздают рекламные буклеты и продают туры. Фрэнк наслушался рассказов о красотах Sovdepiya и теперь пишет статью.

   – Фрэнк был в самом логове большевиков? – газета лорда Ротермира часто писала об СССР, но, разумеется, отнюдь

не

комплименты.

   – Ты о России? Нет. Я говорю, он был в лондонском офисе красного агентства по туризму... Сейчас... он говорил... Агентство называется "Moscow limited". Меня не спрашивай, я там не был и не собираюсь. Мне поручено нарисовать к этой статье иллюстрацию. Карикатуру.

   – Понятно. То есть Коварный Большевик, – Степан показал на сталинские усы, – заманивает Легковерного Туриста в Адский Подвал Чека?

   – Ну нет, это как-то уже банально, – возразил снова ставший грустным Стивен, – надо что-то более свежее, – он вынул из кармана брюк и разгладил блокнотный листок, – вот это – пока что всё, на что меня хватило.

   На рисунке карикатурный Сталин в будёновке с огромной звездой, плясал вприсядку обнимая какую-то даму с ещё не нарисованным лицом. Дама приседала на правую ногу, выбрасывая левую вверх, демонстрируя подвязки на чулках.

   – Это что – красный канкан?

   – О! Ты заметил! Это называется "здоровый эротизм". Но всё равно тут чего-то не хватает, – Стивен с надеждой заглянул в глаза Майклу Гринвуду.

   Степан понял, что пришло время взять быка за рога. Телефонный звонок в посольство, небольшая прогулка по городу, пара слов в присутствии ищущего новую тему Френсиса Стронга – главного автора статей о путешествиях, упоминание о хорошей иллюстрации и вот он, – результат. То есть, пока что очередной шаг в направлении требуемого

результата

.

   – Для чего нужна карикатура? – Степан начал рассуждать вслух, как это делал мистер Крэнфилд, – Для смеха. Над чем смеются люди? Над другими людьми. В нашем случае – над большевиками.

   Сам Стивен смотрел на Майкла, а его карандаш – на новый чистый листок бумаги, но пока не двигался ни тот, ни другой.

   – Большевики установили у себя извращённые порядки. Самые извращённые из всех, что были когда-либо знакомы человечеству. Так? – Стивен согласно кивнул, – А что, по-твоему, является

самым

большим извращением?

   Матвеев взял листок с пляшущей парочкой и обвёл указательным пальцем поднятую ногу нарисованной дамы. Стивен наморщил лоб. Он нуждался в подсказке.

   – Это здоровый эротизм, – Степан постучал пальцем по рисунку, – А извращение – это эротизм

нездоровый

. Понятно?

   Стивен расхохотался. Поистине гомерическим смехом. До него, наконец, дошло.

   – Нет, ну а как мы это опубликуем? Это же... Хотя, подожди момент, – карандаш понёсся по бумаге – изображение проступало на ней, как фотография в проявителе.

   Теперь Сталин уже не танцевал в обнимку с дамой, но прижимался сзади к туристу в костюме-тройке, обнимая за грудь, как любовницу, и смотрел сзади сверху влюблёнными глазами (Матвеев восхитился умением Стивена несколькими штрихами показать, что глаза именно "влюблённые"). Турист смущённо улыбался.

   – Это уже другое дело! – оценил работу Матвеев, – вот только ещё нюанс, – ткнул в будёновку Сталина, – зачем он в этой шапке? Не надо банальностей.

   – Да и зачем здесь Сталин? Много чести для идиота, купившегося на красную пропаганду, – теперь досталось и туристу, – хватит обычного "chekist".

   Здесь Матвееву пригодились навыки Майкла Гринвуда – баронет Лонгфилд умел рисовать. Пусть и не так быстро, как профессиональный художник Стивен Демпстер, но всё-таки гораздо лучше, чем профессор Степан Матвеев. Во всяком случае, "кровавый карлик" получился похожим – Степан несколько часов тренировался ещё дома. И даже лицо вполне узнаваемо – разумеется для тех, кто знал председателя КПК и секретаря ЦК ВКП(б) Николая Ивановича Ежова в лицо. Ну и для тех, кто видел его фотографию на плакате "Секретариат ЦК ВКП(б)", который Степан получил в советском посольстве, представившись рабочим из Манчестера. Хороший был карнавал для посольских работников и тех, кто за ними наблюдал, душевный.