Текст книги "В третью стражу. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Намор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 61 страниц)

***

   Следующие три дня прошли на редкость хорошо и спокойно. Олег гулял по Парижу, – то в одиночестве, то в компании Кейт, которая так и не смогла окончательно превратиться для него в Ольгу – акцентируя внимание на некоторых градостроительных особенностях этого великого города, или сидел в библиотеке, восполняя пробелы в образовании, как Ицковича, так и Шаунбурга. Однако по вечерам – воленс-ноленс – Баст обязался развлекать свою кузину, не позволяя той заскучать и, не приведи господь, впасть в меланхолию. Однако будь то опера, Мулен Руж или "Максим", заканчивалось все одним и тем же. Ицкович, давший себе с утра "честное фашистское" не поддаваться больше на чары баронессы Альбедиль-Николой, вечером или, вернее, ночью находил себя в ее постели или для разнообразия ее в своей. И самое неприятное, что это начинало ему нравиться, а угрызения совести звучали все глуше и глуше.

   Лишь в первый из трёх дней, не выдержав, Олег решил обязательно проведать Федорчука и выяснить, наконец, что тут происходит и почему. Но из идеи ничего не вышло, только потерял почти два часа. По указанному адресу – на этот раз Олег проверялся, как положено – Витьки не оказалось. Однако у консьержки его дожидалось письмецо. Впрочем, понять из этой коротенькой писульки что-нибудь вразумительное, кроме того, что "твой друг Гастон" – а именно такое имя значилось в "эльзасском" паспорте – куда-то срочно уехал, но скоро – "дней этак через пять" – вернется, было невозможно. Чертыхнувшись по-немецки и приведя этим консьержку едва ли не в ужас – еще бы, проклятый бош, как-никак – Олег покинул доходный дом, где под вымышленным именем квартировал Федорчук.

   На четвертый день утром он все-таки расстался с кузиной Кисси, условившись встретиться здесь же, в Париже, через несколько дней. И Кейт благополучно уехала в Голландию на встречу с подругой, не подозревая, впрочем, что Олег тоже предполагает – хоть и чуть позже – увидеться с Татьяной. А пока Ицкович снова оказался совершенно свободен и предоставлен, наконец, самому себе. Тут-то и выяснилось, что делать ему совершенно нечего. То есть, на самом деле работы нашлось выше крыши: хоть официальной – фашистской, хоть неофициальной – попаданческой, но ничего "такого" делать как раз и не хотелось. К тому же в голове назойливо крутилось запоздалое опасение, что, несмотря на все благие намерения, – а намерения эти были высказаны Ольгой по ее личной инициативе – случайно или умышленно, но Кейт проболтается об их "парижских каникулах". Разумеется, это было бы неприятно, но...

   "Сам дурак!" – твердо решил Баст и отправился в синема. В конце концов, сделанного не воротишь. А мучаться сожалениями как девица, – то ли давшая раньше времени, то ли не давшая вовремя (вот ведь горе!) или и вовсе давшая, но не тому, – Олег полагал излишним. Один чёрт, ничего уже не исправишь, только изведешься весь.

   Просмотрев четыре фильма подряд – говенные, надо сказать, фильмы, но зато аутентичные – и хлопнув в промежутках и после по рюмахе коньяку, Олег пришел к выводу, что жизнь – все-таки хороша, и жить хорошо. Теперь можно бы и в отель отправиться, чтобы выспаться за все прошедшие дни, но сначала Олег все-таки снова наведался в логово пана Федорчука. Однако Виктор все еще не вернулся, и это начинало не на шутку тревожить. Ведь сам же дал объявление. Дал, дал, нечего увиливать! И где теперь его черти носят?

   Обдумав сложившуюся ситуацию, Олег написал Виктору короткую ничего не значащую записку по-французски, в которой, скрепя сердце, указал номер телефона отеля. Сделал он это вопреки науке конспирации, но что же делать, если три, с позволения сказать, шпиёна хреновых не додумались даже код какой-нибудь убогий изобразить. Одно успокаивало. В отеле кроме Шаунбурга живет еще, как минимум, три десятка мужиков и немалое количество баб, так что, иди узнай, кто оставил Гастону записку без подписи? Да и с чего бы вообще узнавать?

   Вот после этого Олег действительно поехал в отель, пообедал плотно в ресторане и отправился на "боковую". И надо сказать, спал как убитый. Без снов и сновидений спал. И проснулся только в девятом часу утра на следующий день, и то только потому, что до портье дозвонился месье Гастон Руа и просил передать месье Шаунбургу привет и лучшие пожелания...

***

   – Где тебя черти носят? – Олег ни радости от встречи, ни раздражения, накопившегося за время ожидания, скрывать не собирался. – Я как дурак, несусь через всю Европу, прибегаю в Париж, а его, понимаешь, нет и все.

   Самое смешное, что "немец" осыпался с Ицковича, как сухая шелуха с лука, стоило только остаться наедине с Федорчуком, и убедиться (разумеется, чисто автоматически), что двери закрыты, свидетелей нет, и никто не удивится, что Себастиан фон Шаунбург заговорил вдруг по-русски. Да не абы как, а с так называемым "южнорусским" певучим акцентом, который на самом деле просто акцент другого языка, ставшего для Ицковича основным за прошедшие тридцать лет.

   – Да, ладно тебе! – отмахнулся Федорчук, тоже переходя на русский. – Так получилось. Я сначала думал, ну день, ну два, а получилась почти неделя...

   Что-то в его голосе было, что-то такое, что заставило Олега тут же насторожиться.

   – И где же ты ошивался? – спросил он, сам не зная, чего, собственно, ждет.

   – В Гааге, в Ницце... – нарочито беззаботным тоном ответил Федорчук. – Выпить хочешь?

   – Хочу... Стоп! В Гааге. Ты, случаем, не?...

   – Не что? – по-детски наивно переспросил Федорчук, выставляя на стол бутылку кальвадоса. – Ключница делала...

   – Кривицкий?

   – Да, – кивнул Виктор едва ли не с облегчением. Он уже взял себя в руки и теперь смотрел на Олега спокойно, даже с вызовом.

   – И?

   – Покойник просил более о нем не беспокоиться, – Федорчук разлил водку по стаканчикам, живо напомнившим Ицковичу что-то из давно ушедшего в историю быта 50-60-х годов, захваченного им буквально краешком – в раннем малолетстве – но вот ведь, не забытого и даже, напротив, оказавшегося сейчас близким, едва ли не родным.

   "Какую, к черту, историю?!" – спохватился Олег, сообразив, что до шестидесятых еще двадцать лет, и каких лет.

   – Рассказывай! – попросил он и замолчал на следующие полчаса, пока Виктор неторопливо повествовал о своем житье-бытье после памятного "заседания" в Амстердаме. Ицкович другу не мешал, слушал внимательно, обдумывал услышанное и "на ус мотал", а потому пил умеренно, растянув, убогий – дай бог, если восьмидесятиграммовый – стаканчик на тридцать пять минут.

   – Значит, думаешь, это был курьер? – спросил после того, как Виктор замолчал.

   – Ну, стопроцентной уверенности у меня, как понимаешь, нет, но дамочка на такую роль вполне подходящая...

   – В газетах ничего не было...

   – Так и фигура не та, – пожал плечами Виктор. – Подумаешь, какой-то лавочник из Гааги. Они же не знают, кто он такой. Полиция, наверняка версию самоубийства отрабатывает.

   – Даже так? И как ты это инсценировал?

   – Если бы... Да, тут промашка вышла, – тяжело вздохнул Федорчук и тряхнул головой. – Проворонил я его. Не просчитал до конца... Это, знаешь ли...

   – Теперь знаю, – криво усмехнулся Олег.

   – У тебя что, тоже "клиент" на тот свет сам ускользнул?!

   – Нет, не сам. Думаешь, я хуже тебя? – вскинулся Ицкович. – Да и не лучше... – Махнул он рукой, успокаиваясь. – Все мы теперь немножко душегубы. Гейнлейна я грохнул. В Праге.

   – Господи, Цыц! Ну, ты даешь! Его-то за что?

   – За что как раз есть, даже если и авансом, но вот в смысле ценности этого кадра для истории... тут я с тобой полностью согласен, Витя. Но, – поднял указательный палец Олег. – Нет худа без добра!

   – Так... – прищурился Виктор.

   – Я встретил еще одного попаданца.

   – Да ты шо! – а вот это было даже смешно. Дело в том, что в течение всего этого разговора Олегу приходилось делать над собой изрядное усилие, чтобы видеть в этом породистом "белогвардейчике" Витьку Федорчука. Получалось плохо. Закроешь глаза, и, вроде бы, Витька. Ну, голос другой, разумеется, но, как будто интонация знакомая, словечки... А потом посмотришь, и все. Как и не было узнавания, да и кого узнавать-то? Чужое лицо, незнакомые глаза, фигура, фактура, стиль. Все чужое. А вот сейчас – на нерве, на сильной эмоции – через условно знакомую внешность прорвался-таки, пусть и на одно только мгновение, настоящий Витька Федорчук. Аутентичный, узнаваемый не глазами даже, а потрохами.

   – То, что слышал! – улыбнулся довольный произведенным эффектом Олег. – Мы не одиноки во вселенной.

   – Кто?

   – Давай, пока без подробностей.

   – Почему? – насторожился, было, Федорчук, но тут же нахмурился, что-то обдумывая, и неожиданно кивнул, как бы соглашаясь с Ицковичем. – Ему ты тоже про нас не сказал.

   Не вопрос, утверждение.

   – Совершенно верно.

   – Согласен, – Виктор налил по второй, усмехнулся такой их скромности, но и сам водку лишь пригубил, а пить до дна не стал. – Но хоть в общих чертах можешь?

   – Могу, – кивнул Олег. – Мой знакомый по прошлой жизни. Из Москвы, – добавил он, увидев интерес в глазах Федорчука.

   – Думаешь, я бы расстроился, если бы он оказался из Тель-Авива?

   – Кто тебя знает? – усмехнулся Олег.

   – Пошел на фиг! И?

   – Человек работает на Разведуправление Красной Армии.

   – Да, ты что?! – оживился Федорчук. – Да за это следует выпить! Вот только закусить, прости, у меня нечем.

   – Ничего! – отмахнулся Олег. – Мануфактурой занюхаем!

   – Вот, знаешь, чему не устаю удивляться? – неожиданно засмеялся Виктор.

   – Ну? – подозрительно посмотрел на друга Олег.

   – Баранки гну! – ожидаемо выпалил Федорчук. – А удивляюсь я тому, Цыц, какие слова и выражения сидят у тебя в башке. Ты же тридцать лет, как свалил. Жена по-русски ни гу-гу... Черт! Прости, Олежек!

   – Не бери в голову... – на самом деле спазм в горле неожиданно образовался, и источник слез открылся где-то в опасной близости от глаз. – У самого-то, можно подумать, не болит... Прозит!

   Олег опрокинул стаканчик, вливая в себя всю порцию сразу, хекнул, выдыхая, сунул в рот сигарету, закурил.

   – Проехали.

   – Проехали, – согласился Виктор, глаза которого стали вдруг как у больной собаки.

   – Скажи, – меняя тему, спросил Ицкович. – Ты уверен, что хочешь остаться?

   – Дурак, – беззлобно откликнулся Федорчук, – я бы к Вальтеру и на пушечный выстрел не подошёл, если бы и, в самом деле, собрался в Аргентину. Чем он хуже меня в таком случае?

   – Тоже верно.

   – Между прочим, я кое-что придумал, – хитро подмигнул Виктор. – И не один я. Степа тоже клювом не щёлкает. Ты это видел? – и он достал откуда-то с буфета газету на английском языке и бросил на стол перед Ицковичем.

   – Ну и на что я должен смотреть? – Олег был заинтригован, но пока не понял, в чем здесь цимес.

   – На карикатуру.

   – Карикатура? – переспросил Олег, глянул и замер пораженный узнаванием. – Ё моё!

   – А! – торжествующе возопил Виктор, хватая со стола бутылку и разливая яблочную водку по опустевшим емкостям. – Каково!

   – Подожди, подожди! – остановил его Олег. – А он, что, уже в НКВД?

   – Нет, – качнул головой Виктор. – Он все еще в ЦК. Но, наверняка, сейчас вопрос уже решается или решился. По времени, вроде бы, пора. А тут картинка эта. Ты представляешь, как это там аукнется?

   – Не уверен, – покачал головой Олег. – Впрочем, лиха беда начало. Ты знаешь, что он из Литвы и наполовину литовец по матери?

   – Нет, – удивленно поднял брови Виктор. – Зато я знаю, что он в прошлом и позапрошлом году был в Австрии, Италии, тут вот, в Париже тоже был.

   – Могли завербовать... – как бы размышляя вслух, предположил Олег.

   – Англичане.

   – Зачем, англичане? – удивился Олег. – Гестапо. На педерастии попутали.

   – А англичане узнали и топят, – включился в игру Федорчук, и в его глазах загорелись азартные огоньки.

   – Точно! А Вальтер узнал...

   – Откуда?

   – А мы что, обязаны знать, от кого он получал информацию? – удивился Олег. – Просто узнал.

   – И его убили, – согласился Виктор.

   – Гестапо, – Олег уже примерно представлял, на кого это можно повесить.

   – Руками РОВС... – чуть не поперхнувшись от понимания – какая комбинация может закрутиться после его поездки в Ниццу – продолжил Виктор. И это предложение сулило красивое продолжение партии.

   – Хороший ход, но тогда мне нужен персонаж, которого видели – могли видеть – в Гааге в день убийства.

   – Персонаж... – на мгновение задумался Виктор. – Узнаваемый?

   – Разумеется, – кивнул Олег. – Такой, чтоб его в Москве смогли по приметам вычислить.

   – Есть такой... даже двое.

   – Ну вот и славно. Я эту информацию через нашего нового товарища в Москву-то и протолкну. Слушай, Витя, а ты со своим куратором не расплевался еще?

   – Так об этом же и речь!

   – Так, значит, по твоему каналу уйдет... без имен, неконкретно... и намек, что решение принималось из-за возможности утечки какой-то сверхважной информации.

   – Уже ушло... – однако о своих похождениях Федорчук решил пока не говорить... Хватит рассказов о "мокрых делах" на сегодня.

   – Заговор Ежова, – поддержал после небольшой паузы он мысль друга, и вдруг с завистью посмотрел на дымящуюся в руке Ицковича сигарету. – Дай, что ли и мне дымом демократии затянуться! А то этот французский табак уже поперёк горла встал.

   – Держи! Кого к Ежову пристегнем?

   – Не знаю пока, – покачал головой Федорчук. – Тут надо думать. Может быть, у Степы кто-то на примете есть...

   – Ну это в принципе не к спеху... Слушай, – вдруг оживился Олег, вспомнив кое-что из прошлой жизни. – У тебя же абсолютный слух!

   – А это тут причем? – недоуменно взглянул на него Виктор.

   – Ты песни Паулса помнишь? Листья желтые, вернисаж, ну что там еще?

   – Олежек, а ты в себе? – поинтересовался Федорчук, прищуриваясь.

   – Вполне, – усмехнулся Олег. – Ну, так как? Помнишь?

   – Помню что-то, – пожал плечами Виктор. – А тебе зачем?

   – Подожди! – остановил его Ицкович. – И ноты записать сможешь?

   – С нотами, боюсь... Но, если надо, найдем кого-нибудь, кто умеет: я напою, а он запишет.

   – Это хорошо, – улыбнулся Олег. – А что делать со словами?

   – Подожди, тебе что – песни нужны? Репертуар?

   – В точку, – кивнул Ицкович. – У меня есть классная певица, Витя. Мирей Матье, Эдит Пиаф... и наш человек, между прочим.

   – Так, – усмехнулся Федорчук. – Говорили же мне опытные люди, где Ицкович, там и бабы. Наш человек оттуда – женщина?

   – Да.

   – Ё-маё!

   – Это моя реплика! – запротестовал, разулыбавшийся, Олег.

   – Неправильные мы попаданцы... Все правильные попаданцы – хитрые Лисы, заранее заучивают наизусть слова всех песен, а мы какие-то ненормальные: мелодию насвистеть еще туда-сюда, а слова даже из припева – через пень колоду, хорошо если общий смысл текста не переврем. Впрочем, тексты-то – как я понял – нам нужны на французском, а про любовь все примерно одинаковы: он-она под луною, несложилось-расстались, две звезды на закате, шум волны – море роз... Ладно, – хмыкнул Виктор. – Придумаем что-нибудь. Ты лучше послушай мою идею!

***

   – Правда, возникает проблема морального плана, – Виктор покосился на пустой стаканчик, но решил не наливать. Разговор принял серьезный оборот, а это обязывало.

   – Не вижу никаких этических проблем! – не согласился Олег. – Во-первых, сам бы он в такой ситуации недрогнувшей рукой, знаешь ли.

   – Это да, – кивнул Федорчук. – Но мы – не он.

   – Тоже верно, – не стал спорить Ицкович. – Но мы знаем кое-что про то, что случится на будущий год. Говорят, на его допросных листах видны следы крови...

   – А так войдет в историю героем...

   – И других паровозиком не потянет... жен, например, детей... – Олегу и самому было противно, но то, что они делали, делалось во благо...

   "Как и многие другие преступления..."

   – Ладно, – пожал плечами Федорчук. – пятнадцатого он будет в гостинице "Командор" на бульваре Османн...

   – Стрелять?

   – Не знаю пока.

   – Слушай, а вы со Степой можете сделать радиовзрыватель? – поинтересовался Олег, в голове которого начал оформляться, наконец, долго зревший на периферии сознания план.

   – Радиовзрыватель? Кустарно... на нынешней элементной базе... Нереально. Если ты не хочешь заполучить нечто в размере большой сигарной коробки с волочащимся шлейфом антенны. Метров в пять.

   – То есть, если не взрывать, так значит стрелять?

   – Ну вот, чуть что сразу – стрелять. А чем тебе часовой механизм не угодил? – удивился Виктор.

   – Ну, хорошо! – согласился Ицкович. – Будильник. Взрыватели я достану. А вот взрывчатка?

   – С селитрой и ее производными, по идее, проблем быть не должно. А вот детонаторов, Олег, нужно два: ударный или химический, и еще электро. Первый можно, в конце концов, от гранаты взять. Только не терочный, а то будем как дураки с хлопушками...

   – Я же сказал, – махнул рукой Олег. – Взрыватели будут! Есть у меня канал.

   – Тогда не вижу проблем, подгоняем авто с полутонной взрывчатки, и...

   – Витя, ты бульвар имени крепкого хозяйственника, барона Османна, хорошо себе представляешь? – спросил Олег.

   – Черт!

   – Вот именно! – усмехнулся Олег, который над этим самым уже думал, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Но вот Федорчук заговорил, и все встало, что называется, на свои места. – Но не беда! Я, Витя, знаю одно "другое" место – пальчики оближешь!

   – Какое место?

   – Мне тут кое-кто рассказал, что тринадцатого Тухачевский встретился со своим товарищем по немецкому плену, лейтенантом Реми Руром. Рур – журналист. Сейчас печатается под псевдонимом Пьер Фервак. В двадцать седьмом он даже книгу о Маршале выпустил. Типа воспоминания о замке Ингольштадт и германском плене. Следить за этим типом несложно. Он приведет нас в кафе. Там, разумеется, будет охрана, но подозреваю, что встреча будет неформальной и менее помпезной, чем обед с бывшими офицерами Семеновского полка.

   – Как будем работать пациента?

   – Двое следят за Ферваком. – Предложил Олег. – Один потом остается в машине, а второй – звонит из ближайшего бистро третьему в кафе или еще куда. Третий отправляет смертника на заминированной машине по адресу, заведя перед этим часы, и сам тоже едет к месту действия, приглядывая за миной.

   – Подожди! – остановил Олега Виктор. – А кто смертник?

   – Есть у меня один местный фашик на примете. Его в любом случае надо убирать, а тут и повод хороший.

   – Ага! – Виктор все-таки разлил кальвадос по стаканчикам. – Но, знаешь что, не надо его взрывать. Пусть бросит машину и уходит. Чекисты за ним, тут мы и постреляем и его, и этих, и давай Бог ноги!

   – Тогда нам нужна пара МП-18! Или томпсоновских "трещоток". Впрочем, с "томми-ганами" будет перебор. Здесь не Чикаго, юноша... И сразу же встаёт во весь рост второй вопрос: где их взять?

   – МП-18? Что за зверь такой? – ну, да, Виктор-то не немец, откуда ему такие тонкости знать?

   – Первый пистолет-пулемёт Шмайсера, с деревянным прикладом и барабанным магазином от "Люгера"...

   – Знаю, – кивнул Виктор. – Видел пару раз. Ну "Шмайсер" я, пожалуй, могу достать... Или, в крайнем случае, что-нибудь похожее. "Штайер", например, – задумчиво протянул Виктор и закурил. – На черном рынке, наверняка, есть. Но вообще-то стремное это мероприятие: сам понимаешь, криминал, стукачи, то да се. Ладно, дай подумать, может быть, что-нибудь и придумается. Пока суд да дело, давай, я быстренько по лавкам пробегусь. Багет куплю, сыр, ветчину, кофе...

Настоящих французских сардин

.

Они в оливковом масле, очень пряные

. Поесть-то нам всяко надо, да и разговор живее пойдет.

Фосфор

,

знаешь ли

.

Требуют нервные клетки...

   – Вот интересный феномен, – отсмеявшись, сказал Олег. – Как немец, я вполне могу говорить всухую...

   – А как русский – нет! – заржал Федорчук. – Мы русские такие!

   – Это ты мне говоришь? – картинно ужаснулся Олег.

   – Я, я! – передразнил его Виктор. – В зеркало на себя глянь при случае... Ну, бывай! Вместе нам светиться ни к чему. Подожди меня здесь, я скоренько!

   – Не торопись! – крикнул вдогон Олег. – И купи бриошь с изюмом, к кофе вместо пирога!

   Но Виктор вернулся с порога и, тщательно посмотревшись в зеркало, висевшее на стене, как-то скучно и трезво спросил:

   – И вот ещё что, Олег. Ты, пока меня не будет, подумай, сколько мы постороннего народу в этот раз в графу "запланированные потери" внесём. Полтонны аммонала... Это, знаешь ли, не в тапки срать...

***

   Накатило на него в поезде. Сидел, дремал. Потом проснулся, глянул лениво в окно, ничего примечательного: не понять даже, едет ли поезд все еще по Франции, или это уже Бельгия. Но это, разумеется, иносказательно. Де-факто это была Бельгия, и де-юре тоже, поскольку паспорта проверяли как раз перед тем, как Баст заснул. Неважно, что там делалось за окном вагона, чьи деревни и поля мелькали за редкими деревьями. Важным стало ощущение, что сон кончился, и он, Олег Ицкович, превратившийся волею обстоятельств в Баста фон Шаунбург, вернулся к жизни. К самой обычной жизни, даже если это фантастическая жизнь в чужом, но ставшем своим теле, под чужим, впрочем, переставшим уже резать слух именем, и в чужом времени, каким-то образом превратившемся в его собственное.

   Это странное ощущение, необычное, яркое, ни с чем не сравнимое. Как будто само время – непостижимая субстанция, слившаяся в единый поток с историей – проникло в это свое-чужое тело, наполнило его собой, заставив ожить и прочувствовать реальность и материальность окружающего мира каждой клеточкой. Время кипело энергией в крови, с бешеной скоростью – так казалось – неслось по узостям кровеносных сосудов. История насыщала вдыхаемый легкими воздух ароматами и смрадом эпохи, отчего прояснялось в мозгах и глазах, и мир приобретал свои настоящие цвета, звуки и смыслы. Дико захотелось быть, жить на этой земле, под этим небом, с этими людьми, но на пороге стояла война. Война, которой суждено уничтожить эту цивилизацию и породить новую. Послевоенная Европа только напоминает довоенную, но та несколько архаичная Европа умерла вместе с десятками миллионов убитых, еще большим числом искалеченных, с разрушенными городами и исчезнувшими в огне пожарищ картинами, библиотеками, архивами. Возврата к ней нет, и не может быть. И тяжесть этого знания, ответственность за обладание им, заставило Олега окончательно принять то, что с ним случилось как факт, как реальность, данную в ощущениях.

   Он встал с дивана. Попутчики дремали, но он спать уже не хотел. Он

проснулся

. Во всех смыслах проснулся. И неожиданно выяснилось, что, хотя в главном он оставался Олегом, его тело и непосредственные реакции безраздельно принадлежали человеку по имени Себастиан фон Шаунбург, но к прежнему Шаунбургу человек этот никакого отношения, разумеется, не имел. Слияние произошло, адаптация благополучно завершилась, и ему, Олегу-Басту теперь не нужно опасаться, что он выдаст себя какой-нибудь неправильной реакцией, неподходящим жестом, словечком на неизвестном прототипу языке.

   Баст вынул из кармана фляжку, свинтил колпачок и сделал пару сильных глотков, враз ополовинив серебряный сосуд. Коньяк согрел изнутри, чуть-чуть приподняв заодно и настроение.

   "Ну, с днем рождения!" – усмехнулся Баст, закуривая. – Чтобы коньяк и не поднял настроения? Так не бывает!"

***

   – Что-то случилось? – спросила она, с напряжением всматриваясь в его лицо.

   – Ничего не случилось. Во всяком случае, ничего такого, что могло бы меня изменить, – разумеется, он лгал, но полагал, что ложь во спасение, да еще и ради дела, не есть грех. В конце концов, Таня уезжала, и что же, он – как честный человек – должен вывалить ей на дорожку всю правду?

   "В каком-то смысле женщины правы. Все мы кобели! – мысленно усмехнулся Олег. – Ну, пусть не все, но многие. Это-то уж точно".

   – Ты изменился...

   – Прошло почти две недели.

   – Ну, разве что, – в ее голосе все еще слышалось недоверие.

   – Когда отходит твой пароход? – спросил Олег.

   – В девять вечера я должна быть на борту.

   – Не густо, – вздохнул Олег. – Поужинаем?

   – Ты приглашаешь меня в ресторан? – улыбнулась она.

   – Есть возражения? Пожелания?

   – Да, одно.

   – Слушаю вас, моя госпожа, и заранее повинуюсь.

   – Не в центре города.

   – Разумеется, – кивнул он. – Это все? Тогда пошли!

   Они вышли из здания вокзала, Олег остановил извозчика и назвал ресторан в Хобокене. Район так себе, зато и не центр. И кабак, подходящий, Олег сейчас вспомнил о нем памятью Баста, – самое то.

   В ландо ни о чем серьезном не говорили. Обменивались милыми репликами по-французски и по-немецки, но не о делах, естественно. Заговорили только в ресторане, когда остались одни в кабинете, "щедрой рукой" брошенном к ногам женщины безукоризненным джентльменом, пекущемся о ее репутации.

   – Ты была у Кривицкого? – спросил Олег.

   – Ты же знаешь, – Таня удивилась и посмотрела в глаза Олегу. – Что случилось?

   – Пока ничего, – усмехнулся Олег. – Но обязательно случится... через несколько минут.

   – Интригуешь? – прищурилась она.

   – Никак нет, мадемуазель. Скажи, ты никого там не заметила?

   – Где? Когда?

   – Там, где Вальтер живет,... Когда обратно шла.

   – На улице... – Таня задумалась. – А знаешь, да! Там, в кафе... за окном... Он на меня так посмотрел, я даже испугалась: а вдруг он знает, кто я такая? Но потом... Все было нормально. Хвоста не было. У меня еще одна встреча была...

   "Да знаю я!" – отмахнулся мысленно Олег.

   – Как он выглядел? Я имею в виду мужчину в окне?

   – Молодой, красивый, – Улыбнулась Таня. – С усиками. Знаешь, такие узенькие... Ну прямо Кларк Гейбл – типичный мафиозо!

   – А теперь слушай и запоминай. – Таня, видимо, оценила твердость его взгляда и вопросов задавать не стала. – Когда ты шла к резиденту, в начале улицы ты обратила внимание на автомобиль. Ничего особенного: потрепанный и заляпанный грязью Audi Front. Как выглядит, знаешь?

   – Знаю, а...

   – Подожди, – остановил ее Олег. – Рядом с автомобилем курил невысокий, но широкий в плечах мужчина в черном пальто и черной шляпе с прямыми полями. Волос его ты не видела, значит...

   – Значит, или лысый или стрижется коротко.

   – Точно. Густые – моржовые – усы. Сивые с обильной сединой. На подбородке шрам. Ты еще обратила внимание, что на холоде шрам побледнел. Неряшливый шрам, уходит вниз, на шею. Запомнила?

   – На себе не показывай! Да.

   – Нос картошкой. Глазки маленькие...

   Олег рассказывал долго. Минут пять. Он дал описание одного и перешел к другому – второй должен был заместить собою образ Виктора в кафе на том же месте в тот же час, – и обоих обязательно узнают, должны узнать по этим словесным портретам. Не Таня, а те, кто ее сюда послал. Однако Олег-то этих двоих и сам никогда не видел, потому и старался самым точным образом – с синонимами и сравнениями – передать Тане слова Федорчука.

   – А для чего это? – спросила Таня, повторив без запинки все приметы и обстоятельства встречи.

   – Для того чтобы изменить историю, – усмехнулся Олег.

   – И как же мы ее изменим? – заинтересовалась Таня.

   – А вот так, – откровенно усмехнулся Олег. – Все запомнила?

   – Да.

   – Тогда переходим ко второй части марлезонского балета, – Таня непроизвольно прыснула. – Сегодня ты приехала в Антверпен. И вдруг к тебе подошел я. Не удивляйся. Расскажешь им, как выгляжу...

   – И?...

   – И передашь содержание нашего разговора и свои ощущения. Итак. Ты меня не знаешь. Я подошел на улице, вежливо поздоровался, приподняв шляпу. И спросил, не могли бы мы поговорить.

   – Кто вы? – спросила Таня. – Что вам надо?

   Она еще не полностью включилась в игру, но все-таки поддержала предложенный Олегом "дурной" диалог.

   – Я немец. А надо мне, чтобы вы передали своим начальникам, что к вам подошел в Антверпене немец, знающий, кто вы такая на самом деле, и попросил кое-что передать на словах.

   – Вы в своем уме, господин немец? Какие, к черту, начальники?

   – Ну не знаю. – Развел руками Олег. – Я не настолько осведомлен в ваших делах, мадемуазель. Коминтерн, НКВД, военная разведка...

   – О чем вы?! Какая разведка? Я француженка...

   – Я знаю, – кивнул Олег. – Вы действительно француженка. Вас узнал один ваш старый знакомый. Он сказал, что вас зовут Жаннет Буссе. Вы коммунистка, были связаны с газетой "Юманите", но сейчас у вас в сумочке наверняка лежит паспорт на совершенно другое имя.

   – Да, что вы себе!... – но Баст не дал ей закончить фразу. Эту партию вел он, и реплики глупой французской девчонки его не волновали. Интерес его простирался гораздо дальше, но Москва была достижима только через эту "певунью".

   – И я даже не хочу знать, на какое имя, – закончил он свою мысль. – Я вас не вербую, мадемуазель. Поверьте. Как агент вы мне совершенно не нужны. Мне нужно доверие, и ничего больше. Я вам вот, что еще скажу. Позавчера вы были в Гааге. Встречались там с резидентом. Адрес назвать?

   – Я...

   – Не врите, – снова остановил ее Баст. – Я вас там видел. А резидента вашего убили.

   – Кто? – чисто рефлекторно спросила Таня и сама тут же спохватилась, что прокололась. Но Баст на это и внимания не обратил, он ведь с самого начала знал, что она именно та, кто ему нужен...

   – Гестапо, – сказал он. – Но это не моя операция. И почему его убили, я не знаю, хотя кое-какие предположения у меня есть, и именно их-то я и хотел бы передать в Москву. Но, прежде всего, скажите им, это не самоубийство. Это убийство.

   – Я не понимаю, о чем вы говорите. Москва... Это ведь в России, не так ли? А я еду в Париж!

   – Разумеется, – кивнул Баст. – Значит, вы потратите на меня десять минут своего драгоценного времени, а потом уедете в Париж. Договорились?

   – Почему я не ухожу?

   – Потому что он, то есть, я удерживаю тебя за руку. А поднимать скандал ты боишься. У тебя ведь с собой шифровка Вальтера. Я прав?

   – Да.

   – Тогда продолжим разговор.

   – Ладно, господин псих, – Татьяна посмотрела на него с таким презрением, что захотелось ей поаплодировать ("Верю. Верю!"). – Говорите, что хотите, и я пойду.

   – Вот и славно, – кивнул Баст. – Итак. Немецкой разведке – не Абверу, а СД удалось завербовать одного высокопоставленного русского комиссара.

   Татьяна напряглась. Или это Жаннет дурила?

   – Он отдыхал в Италии. Два или три раза, но завербовали его в Австрии. Не уверен, но по моим данным, взяли его на любви к мальчикам. Понимаете, о чем я говорю?

   – Я знаю, о чем вы говорите, – тон холодный, глаза мечут молнии. Просто великолепно!

   – Пытались завербовать его и англичане. Однако если судить по их поведению, не успели.