Текст книги "В третью стражу. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Намор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 61 страниц)

   Хорошо ещё, что статью о Чехословакии приняли в печать практически в авторской редакции, а сумма, выплаченная за неё, превзошла самые смелые ожидания. Незабываемый сон с участием лорда Ротермира оказался не "в руку". Мистер Крэнфилд ещё раз подтвердил редакционное задание на статьи о Польше и прибалтийских лимитрофах, лишь волею случая получивших статус независимых государств. Если бы не это, то можно подумать, что вокруг Майкла Гринвуда начинает образовываться разреженное пространство, грозящее перерасти в вакуум и тогда...

   "Как Витьке Федорчуку – инсценировать смерть?" – ибо процесс категорически двинулся "не в ту сторону", и проще умереть и воскреснуть под новым именем, чем зависнуть между жерновами "исторических необходимостей". Без старых обязательств и допущенных впопыхах ошибок, начать с чистого листа и двигаться вперёд, – "и только вперед!" – в поисках новых самобытных граблей?

   Отогнав невесёлые мысли маленьким глотком виски, вдогонку которому отправился кофе и изрядный кусок бутерброда с ветчиной, Матвеев вновь вернулся к планированию расходов на ближайшее время. Тем более что основания для такого планирования возникли сразу после ревизии висковарни, проведённой на днях при участии "приглашённого специалиста".

   – Итак... куб перегонный,

импортный

– три штуки... – о неместном происхождении куба Степан буркнул себе под нос, понизив голос – почти неслышно, но Брюс Мак-Как-то-его-так (фамилию "спеца по пьяному делу" – Матвеев запоминать не стал, решил – пусть будет

Макак

, понадобится – спросим у соседей), привлечённый возможностью подзаработать несколько фунтов, не обратил внимания на бормотание нового хозяина поместья Бойд. Он слышал только то, что относилось к делу.

   – Один – менять без вариантов. Два других – почистить и поменять арматуру, – или как она там называется, – трубки, краны, -

Макак

в задумчивости потёр сизый, в склеротических прожилках, нос – признак профессии... или всё-таки сопряжённых с ней опасностей? – Да, и термометры с манометрами однозначно придётся ставить новые.

   "Неплохо бы в поместье газ провести, но это ещё долго будет относиться к области несбыточного, – подумал Степан, наблюдая за тем, как немолодой мастер буквально обнюхивает оборудование. – Так что, придётся топить по-старинке – углём или торфом, и даже, скорее всего, именно торфом".

   – В солодовне ничего менять не будем – просто наведём порядок и чистоту, насколько это возможно. Бочки...

   – А что у нас с бочками? – Матвеев отвлёкся на секунду, размышляя о программе газификации шотландской глубинки, и пропустил слова "спеца".

   – Полдюжины придётся отдать бондарю в ремонт, – со вздохом повторил Брюс, – и обязательно проследить, чтобы доски и клёпки были надлежащего качества...

   Степан воспринимал как должное все непривычные для него знания, доставшиеся, как оказалось, не только от Гринвуда, но и от далёких предков последнего. К тому же в библиотеке поместья обнаружилось "Полное руководство по дистилляции" некоего господина Смита, представлявшее не только букинистическую, но, несомненно, и немалую практическую ценность для начинающего производителя традиционного алкоголя.

   "Самостоятельность в её нынешнем виде, – резюмировал Степан события последних дней, – штука хорошая, ласкающая чувство собственного достоинства, но, пожалуй, что бесперспективная. Без опыта ведения бизнеса можно обложиться справочниками и пособиями, купить, – пока они по карману, – лучших юристов, собрать по округе мастеров и поднять хозяйство усадьбы до работоспособного состояния, – но не более того. Эх, сейчас бы посоветоваться с Витькой Федорчуком. Чертовски не хватает его чутья и деловой хватки. Не зря "колбасный король" тянул свой бизнес без видимых проблем почти двадцать лет. Угу, а ещё губозакаточную машинку для полного комплекта".

   Тем не менее, мимолетная эта мысль привела, как и следовало ожидать, к двум вполне трезвым решениям. Во-первых, купить – пока в Европе мир – бочки из-под дешёвого испанского хереса, и настаивать виски в них. А во-вторых, следовало срочно найти подходящего управляющего, а самому ехать в Европу, и там плотно заняться с Витькой делами возникающего на глазах "семейного бизнеса". Оба решения представлялись теперь Степану вполне здравыми и, следовательно, верными.

   Воспринимая хлопоты по приведению в "божеский" вид хозяйства и восстановлению висковарни как "милую" забаву, не мешавшую заниматься главным делом – журналистикой и даже придающую дополнительную устойчивость его социальному положению, – Матвеев, со временем, не просто втянулся, но начал открывать для себя целый мир по имени "Шотландия". Не в качестве постороннего наблюдателя или, упаси боже, туриста, но полноправного местного землевладельца. И "рассмотреть" этот новый чудный мир он пытался не с "парадного подъезда" Эдинбурга и не с "чёрного хода" Глазго. Крайности могли исказить перспективу, открывавшуюся Степану, в самом сердце этой без преувеличения сказочной страны горных вершин, зеленых лугов и синих заливов, где открытия приносит каждый новый день. Общение с нанятыми для работы в поместье мужчинами и женщинами – деревенскими жителями, регулярные поездки в Питлохри за продуктами и на почту – всё давало столько пищи для размышлений, что Степан всерьёз опасался заработать что-нибудь вроде "заворота кишок" в своей голове.

   Источником внешних новостей служили газеты, попадавшие в Питлохри с небольшим, на день-два, опозданием, да ещё радио. С последним возникла проблема, даже не столько с ним, сколько с отсутствующим в поместье электричеством.

   Пришлось тряхнуть стариной, возобновив почти утраченные навыки "настоящего советского мужика". Приложив некоторое количество усилий, и попутно удивив местную прислугу своими познаниями в высоком искусстве электрификации, Матвеев за пару дней наладил в поместье освещение и обеспечил базу для "приема эфирных сообщений". Невдомёк было шотландским пейзанам, что их новый наниматель изрядно поднаторел в ремесле домашнего электрика, равно как и сантехника, за несколько тысяч миль и несколько десятков лет вперёд от нынешнего места и времени. Теперь стены жилых комнат и хозяйственных помещений господского дома украшал витой провод на фарфоровых изоляторах и "изящные" керамические выключатели и розетки. На заднем дворе в небольшом сарайчике – ранее бывшем прибежищем садового инвентаря – чихал сизым выхлопом примитивный бензиновый генератор. Мощности его вполне хватало на освещение полутора десятков комнат и питание громоздкого трёхлампового приёмника.

   При покупке этого "чуда враждебной техники", Матвеев попытался найти табличку с наименованием фирмы производителя на массивном, полированного дерева, корпусе, но потерпел неудачу. Продавец ничем помочь не смог, сказав лишь, что приёмник собран из "филипсовского" комплекта деталей каким-то мастером в Данди. Подробности знал хозяин лавочки, но он уехал за товаром в Эдинбург и мог вернуться не раньше чем через неделю.

   Новости, приносимые газетами и радио, последние две недели вызывали у Степана странное ощущение нереальности происходящего – настолько они не соответствовали тому немногому, что он помнил из истории межвоенной Европы. По правде сказать, знания его опирались на причудливую смесь обрывков школьного и университетского курса с прочитанными в молодости романами Юлиана Семёнова и книжками из библиотеки "Военных приключений", да фильмами, вроде "Щит и меч" или "Земля до востребования". Чем-то помог подробный ликбез, проведённый Ольгой на затянувшемся пикнике в Арденнах. И если в анализе прошедших событий Матвеев мог ещё положиться на Гринвуда, то новости шокировали их обоих.

   Во Франции, ушло в отставку, не просуществовав и месяца, "февральское правительство" Альбера Сарро. Кабинет его преемника – Эдуарда Эррио тут же столкнулся с серьёзнейшей проблемой: седьмого марта части вермахта, в нарушение статей Версальского договора, начали занимать демилитаризованную Рейнскую зону. Консультации министров иностранных дел Франции и Великобритании, точно также как и телефонные переговоры их премьеров, не принесли внятного результата. Альбион предпочёл закрыть глаза на демарш Берлина, заявив устами своих чиновников, что действия правительства рейха "не ведут к развязыванию военного конфликта".

   В сложившейся обстановке, на волне общественного возмущения, поднявшейся после трагической гибели от рук фашистских террористов советского маршала Тухачевского, господину Эррио ничего не оставалось, как подтвердить своё реноме большого друга СССР и борца за мир в Европе. Он отдал распоряжение о вводе в демилитаризованную зону частей 6-го кирасирского и 4-го моторизованного драгунского полка 1-й лёгкой механизированной дивизии французской армии. "С целью соблюдения положений Версальского договора, и руководствуясь буквой и духом соглашения в Локарно, правительство Французской республики считает себя вправе применить силу для предотвращения милитаризации особой Рейнской зоны". Солдаты вермахта не сделали ни одного выстрела и покинули Рейнскую область едва ли не быстрее, чем вошли в неё.

   Буквально через пару дней, после обмена весьма резкими нотами, Берлин и Вена разорвали дипломатические отношения с Чехословакией. Взаимной высылкой послов и дипломатического персонала дело не ограничилось – толпа возмущённых берлинцев "в штатском", как мрачно пошутил Степан, разгромила здание чешского посольства. Началась конфискация собственности принадлежащей гражданам ЧСР. События в Вене проходили по схожему сценарию: "народное возмущение", погромы и конфискации. Части австрийской и немецкой армий стягивались к границе с Чехословакией. В ответ французское и бельгийское правительство объявили о мобилизации резервистов.

   "Видимо, Адольф сейчас

в бессильной злобе своей

, очередной раз грызёт коврик в прихожей, – веселее от повторения древнего пропагандистского штампа Степану не стало. – Рано радоваться. Всё равно, такими темпами, лет через пять, он заставит жрать землю своих европейских недоброжелателей, а союзников – как минимум кусать локти. Или ещё что-нибудь столь же малосъедобное".

   Недавнее выступление премьер-министра Бельгии Поля Ван Зееланда произвело эффект разорвавшейся бомбы. Он предложил правительству Французской республики, ни много ни мало, заключить отдельное соглашение по контролю над "неуклонным соблюдением положений Версальского договора". Неожиданным стало и почти одновременное выступление французских и бельгийских властей против прогерманских, и сочтённых таковыми, радикальных группировок, действующих на территории Франции и Бельгии. Под запрет, в том числе, попал и Русский общевоинский союз, всем активным членам которого было настоятельно предложено в недельный срок покинуть пределы названных государств и, на всякий случай, "подконтрольных им территорий".

   "Вот тебе бабка и юркни в дверь..." – говорить сам с собой по-русски Степан мог лишь в редкие часы вечернего одиночества, когда выполнена вся запланированная на день работа и прислуга ушла домой в деревню.

   Как ни дико это звучит, но в странных для нормального человека разговорах с самим собой Матвеев находил успокоение – они стали для него чем-то вроде медитации, требующей полного уединения и приносящей необыкновенную ясность мысли и спокойствие духа.

   "Вот мы и решили периферийные части уравнения, на свою голову..."

   Это вроде как стоять на пляже и кидать самые мелкие, лежащие сверху камушки в прибой. Невинное занятие – до поры, до времени. А галечный пляж, возьми да двинься в сторону моря.

   "Угу. А на море от наших бросков – волна метров в несколько", – сравнение не блистало оригинальностью, но Степан понимал: других подходящих образов не найти.

   Не до афористичности и прочих красивых литературных вывертов, когда не знаешь, куда пойдет поток событий в следующий момент. Тут уж либо "дай бог ноги", либо думай, какая часть Большого уравнения сегодня самая важная. Всё равно в ближайшие дни остаётся только наблюдать.

   "Наизменялись... прогрессоры... мать вашу истматовскую!"

   В раздражении, Матвеев резко потянулся за сигарой и чуть не смахнул с низкого столика графин с виски. Поймав его практически на лету и, выматерившись вполголоса, облегчённо вздохнул. Виски было не жалко, просто очень не хотелось идти за ведром и тряпкой, а также собирать с каменного пола мелкие осколки. Вознаградив себя за ловкость небольшой порцией спасённого напитка, Степан понял, что в таком взвинченном состоянии сигара – не лучший вариант. Она, подобно трубке, не терпит суеты и раздражённости.

***

   "Обойдусь сигаретой, – решил он, – из тех, что купил вчера, с албанским табаком".

   Размеренная и неторопливая – не в лучшем смысле этого слова – сельская жизнь, состояла не только из повторяющихся как дни недели навсегда затверженных действий. Хватало и маленьких загадок. Одна из таких уже почти неделю тревожила воображение Степана, да и Майкла, кстати сказать, тоже. Дважды в день – утром и вечером, в любую погоду, – между холмов вблизи поместья Бойдов появлялась всадница, верхом на чистокровной гнедой. Пуская лошадь свободным шагом – и лишь изредка переводя то в собранную рысь, то в тихий кентер – она объезжала поместье Бойд-холл по границе и скрывалась за рощицей, скрывавшей поворот к озеру. Отчего-то всадница представлялась Матвееву юной и романтичной – дочерью какого-нибудь местного землевладельца – скучающей в этой глухомани без достойного обрамления её красоты, пусть и воображаемой Степаном.

   Да-а-а... а воображение Матвеева разыгралось... не на шутку. Вглядываясь – до рези в глазах – в быстро ускользающий на фоне заходящего солнца силуэт, он домысливал всё: фигуру, рост, цвет глаз и мельчайшие детали верхового костюма таинственной и конечно же прекрасной незнакомки. В том, что это именно девушка, а не подросток или, скажем, невысокий мужчина, Степан убедился ещё в первый день, когда внезапный порыв ветра сорвал у неё с головы кепи и растрепал длинные волосы... Жаль, что не удалось разглядеть какого они цвета, не слишком темные но... – далеко, от ворот поместья до дороги ярдов триста, да и от "Замка" до ворот не меньше...

   Подумывая, а не приобрести ли хороший бинокль – лучшего друга любопытного сельского джентльмена – Степан решил, за неимением оптики, два раза в день подходить к самым воротам – вроде как по делу, но в надежде разглядеть незнакомку поближе и, если удастся, представиться ей.

   Такое поведение "молодого хозяина" не осталось незамеченным со стороны прислуги. Деревенские кумушки, готовившие еду и прибиравшиеся в доме, понимающе перемигивались и, как им казалось, незаметно, перешёптывались об очередной "причуде" "лондонского франта".

   Матвеев уже вызвал их недоумение, в первый же день попросив приготовить хаггис и овсянку – настоящую шотландскую пищу в его понимании. И только дружный смех кухарок навёл Степана на мысль о странности своей просьбы. В результате сошлись на нейтральном жарком с гарниром из тушёных овощей, паре салатов и огромной горе разнообразной выпечки – от пресных булочек к жаркому до... а вот названия этому кондитерскому изобилию ни Гринвуд, ни тем более Матвеев, не знали. Да и чёрт с ним! Потому как вкусно было изумительно, так, что буквально

трещало за ушами

.

   И тогда Степан, развалившись в том самом кресле, – в каминной комнате, – что со временем стало излюбленным местом для размышлений и краткого отдыха, с чашкой кофе – уж его-то он не доверял варить никому из прислуги, – притворно вздыхал:

   "Пожалуй, несколько месяцев такого рациона, и о талии можно будет только вспоминать. Мучное и мясо. Жиры и углеводы. Овощи – одно название что гарнир. Его как бы не меньше, чем основного блюда. Дикари-с. Никакой утончённости".

   Первое мнение, как ни странно, оказалось ошибочным. Ритм жизни, избранный Степаном, постоянные поездки на специально купленном велосипеде в Питлохри – всё вело к зверскому аппетиту и пока никак не отразилось на фигуре. Джентльмен из общества оставался таковым даже на краю местной географии.

   ***

   Восстановление висковарни неожиданно застопорилось по банальной причине: ни в окружающих деревнях, ни в Питлохри не нашлось специалиста, способного заменить изношенные трубки перегонных кубов, не говоря уже о том, чтобы изготовить новый wash still. После длительных расспросов, выяснилось, что ближайший мастер решения подобных проблем, живёт в Данди.

   О нём рассказал вернувшийся из деловой поездки мистер Драммонд, владелец магазина "сложной бытовой техники", где Матвеев купил за последние две недели почти всё необходимое – от велосипеда до электрических лампочек. По словам почтенного торговца, именно в мастерской Сирила Каррика собирались приёмники по схеме Филипса, и ремонтировалось всё, что могло внезапно сломаться в окрестных поместьях и деревнях. Пятидесятилетний, но ещё крепкий на вид, чем-то похожий на гриб-боровик из советского мультфильма, Драммонд с радостью согласился рассказать сэру Майклу об этом "удивительном человеке".

   – Таких успешных, несмотря ни на что, людей, как мистер Каррик, не сыскать в округе! Его у нас многие знают, хоть он нам и не совсем земляк. Ну, родился он в Данди. Папаша его – как в отставку с флота вышел, домик прикупил в наших краях, хозяйством обзавёлся, женился. Правда, кроме Сирила, бог больше детей не дал, да и то сказать, жена его через пару лет померла от простуды. Ну, ничего... мальчишка-то вырос смышлёный. Сам смог поступить в Эдинбургский университет и окончил его аккурат в четырнадцатом году. На инженера выучился, а стал лейтенантом в пехотном полку. Через два с половиной года вернулся капитаном. Правда, на одной ноге – не повезло. На Сомме оставил... кхе-кхе. Да и я оттуда пару дырок

в требухе

привёз. Впрочем, речь не об этом. Отец его, старый Каррик, к тому времени уже помер, но оставил неплохое наследство – как раз на мастерскую хватило. Сирил оказался не только с головой, но и с руками – брался за ремонт всего подряд, от патефонов до тракторов. Это сейчас у него не одна мастерская: автомобильная, радио, и ещё несколько... А в двадцатом начал он с одного сарайчика на окраине. Без электричества, без отопления, без ноги... Первым делом протез себе соорудил – загляденье! Ни за что, если не знаешь, от живой ноги не отличишь. Разве что прихрамывает немного.

   ***

   В конце концов, – "А почему бы, собственно, нет?" – Степан совсем уже собрался отправиться в Данди, хоть это был и не близкий путь. То есть, на автомобиле или поездом – сущая безделица. А если на "таратайке" до ближайшего вокзала, – "И где он тот вокзал?" – и только потом "по чугунке"? Но нет худа без добра. Не успел Степан выяснить насчет двуколки, как навстречу ему прямо по гравийной дороге, соединявшей в этих местах все основные центры цивилизации, легкой рысью... Нет, не амазонка, разумеется, – амазонки это так тривиально, – сама Диана-охотница во всей прелести вечной юности и неувядающей красы. И что за дело, что не на своих двоих, что без лука и не в полупрозрачной тунике, спустившейся нечаянно с левой, скажем, груди?!

   Она была прекрасна, и это, конечно же, была именно

она

-

Всадница

, а все остальное дорисовало воображение Матвеева, вспыхнувшее, словно высушенная засухой степь.

   – Артемида! – воскликнул пораженный "чудным видением" Степан.

   – Фиона, – осаживая скакуна, удивленно произнесла девушка.

   Глаза ее распахнулись, и Степана с головой накрыло волной разогретого солнечным жаром меда. Или он попал под золотой водопад?

   – Разрешите представиться, – все-таки и Гринвуд, и Матвеев были одинаково хорошо – хоть и в разном стиле – воспитаны. – Майкл Гринвуд, к вашим услугам.

   Растерянность, замешательство, оторопь, сердцебиение и прочие всем известные симптомы, – это как водится, но "выдрессированное" тело Гринвуда, все сделало само и притом в лучшем виде: сдержанный поклон, улыбка, открытый взгляд. И голос, что характерно, не дрогнул. И вообще...

   – Фиона Таммел... А вы новый хозяин поместья Бойдов?

   – Я?.. Бойдов? Ах, да. Да, разумеется. Хозяин. Поместья. Бойдов.

   – Значит, это вы, сэр,

подглядываете

за мной во время верховых прогулок?

   Ну, вот как они – имея в виду, особ женского пола – умудряются одним каким-нибудь, казалось бы, совершенно невинным словечком поставить вполне уверенного в себе мужчину в самое неловкое положение, какое он только может вообразить?

   – Полагаю, то, чем я занимаюсь, называется как-то иначе, – возразил Степан, постепенно приходя в себя. – Ведь это не то же самое, что подглядывать во время купания?

   – Подглядывайте, – беззаботно пожала плечами мисс Таммел. – Там, где я купаюсь, я одета в купальный костюм.

   – Надеюсь, – осторожно сказал Степан, боясь неверным словом разрушить чудо понимания, возникшее вдруг между двумя едва знакомыми людьми. – Вы не купаетесь в озере... Воспаление легких гарантировано всякому...

   – Нет, – перебила его с улыбкой на губах Фиона, – обычно я купаюсь в Италии или на Лазурном Берегу.

   – В Италии... – задумчиво повторил за Фионой Степан. – Дайте подумать... – и сымпровизировал шутливо "высоким штилем":

И

Вы не томитесь, Прекрасная Дама,

В развалинах башни старинной,

Той, что стоит

н

а вершине высокой горы,

Ч

ьи склоны крутые

у

красил

Ш

отландского

вереска пурпур?

   Кажется, ему удалось очень хорошо сымитировать разочарование, но Фиону он этим обманул вряд ли. Девушка не могла не понимать, что он уже оценил ее лошадь по достоинству, даже если и не был большим знатоком верховых лошадей. Однако Майкл Гринвуд в таких вещах разбирался достаточно, чтобы догадаться: о скудости средств – речь в данном случае не идет.

   – Нет, – еще шире улыбнулась Фиона, выслушав тираду, намекающую на всем хорошо известную бедность древней Шотландии. – Нет, – покачала она головой.

   – Хотя графский титул наша семья утратила еще в восемнадцатом веке, земли и состояние мы, всё-таки, сохранили... Впрочем, это не моя забота. Но я не сомневаюсь, что лорд Таммел, мой отец, вам с удовольствием все это объяснит... или не объяснит, – добавила Фиона и, весело рассмеявшись, послала лошадь вперед, оставив Степана в растерянности посередине дороги.

   Впрочем, не все так просто.

   "Она... О, господи!"

   Но зови бога или поминай черта, дело было сделано. Одна случайная встреча, короткая, как и любая подобная встреча. Несколько ни к чему не обязывающих слов... и взглядов... Улыбка. Смех... И всё решено.

   Сэр Майкл Гринвуд, четвёртый баронет Лонгфилд был впервые, но сразу же насмерть "поражен стрелой Эрота", известного, вроде бы, так же под именем Купидон. Он влюбился, вот в чем дело. А вместе с ним переживал это странное, почти болезненное чувство Степан Матвеев. Но как бы ни было ему больно, – а ему, в отличие от Майкла, было именно больно – отказываться от этого чуда, Степан не стал бы ни за какие деньги.

   ***

   Ну, разумеется, он не поехал в Данди. Помыкался в поместье, пытаясь заниматься то тем, то этим, но ничего путного не выходило. Не шла Фиона из головы, и сердце покидать не желала. Однако и "страдать безответно" – более чем глупо. Отобедав, но – безо всякого удовольствия – и, разумеется, без аппетита, Степан принял "на грудь", но немного, самую малость – для куража, так сказать, оседлал велосипед и отправился во владения Таммелов. Тут и ехать-то, как оказалось, всего ничего было. Сложный рельеф, так сказать. По карте, которой у него не было, наверняка – рукой подать, типа, "вот там, за холмом!" А на самом деле – по тропкам, взбирающимся на холмы, и с холмов спускающимся, мимо нескольких мелких и скрюченных деревьев – которых и рощей-то назвать совестно, мимо фермы и "отдельно стоящей кошары", вдоль стеночки из дикого камня, собранного на скудных шотландских полях, и прямо к дверям особняка.

   – Добрый день! – поприветствовал Степан, слезая с велосипеда, и неожиданно смутился:

   "Как она посмотрела, как повернула голову, а губы! Губы как приоткрыла!"

   Смутился, обмер, теряя дыхание, ощутил, как проваливается в тартарары сердце.

   – Что с вами? – удивленно распахнула глаза девушка.

   "Волшебные глаза!"

   И чуть окончательно не добила Матвеева: повела плечом с такой неповторимой и узнаваемой грацией, что хоть слезами залейся, хоть волком взвой. Он не заплакал, и не завыл, и вообще ничего такого, чего потом стоило бы устыдиться.

   – Извините, – сказал Степан, заставив себя улыбнуться. – Знаете, как бывает, когда солнце в глаза вдруг?

   – Знаю, – несколько растерянно ответила Фиона, еще не предполагая, какой комплимент он ей приготовил – простенький, но...

   – Вот и у меня сейчас такое, – уже более непринужденно улыбнулся Степан. – Увидел вас и...

   – Экий вы, однако, куртуазный ухажер! – рассмеялась девушка, не подозревая, что от ее смеха ему еще тяжелее: и сладко, и горько, и все в одном флаконе.

   Да и откуда бы ей знать, как догадаться, что странная судьба Степана Матвеева сыграла с ним удивительную, почти злую шутку, второй раз в жизни поставив на пути женщину, столь точно отвечающую его внутренним представлениям об идеальной подруге, что не влюбиться он просто не мог. Однако Фиона Таммел оказалась настолько похожа на покойную жену Степана, какой та была – будет – через сорок лет вперед или тридцать лет назад, что в такое сходство почти невозможно поверить.

   ***

   Разумеется, Матвеев не позволил себе ничего лишнего. Он так боялся вспугнуть каким-нибудь неверным движением птицу-удачу, что повел себя, пожалуй, даже излишне осмотрительно – все-таки двадцатый век на дворе, а викторианская Англия приказала долго жить, но и рискнуть неосторожным словом и потерять Фиону не хотел. Поэтому и отношения их развивались в лучших традициях великой английской литературы. Сельский дворянин, девушка из поместья, Шарлотта Бронте, Джейн Эйр и все такое.

   Все хорошо, что хорошо... Степан успокоился понемногу, взял себя в руки и неожиданно обнаружил, что получает от своих «неторопливых ухаживаний» ничуть не меньшее удовольствие, чем от пароксизмов бурной страсти. А тут еще и ответное чувство, как будто, начало угадываться в глазах спутницы, и ради общения с ней Матвееву пришлось срочно завести коня. Однако и конь оказался к месту, а ежедневные прогулки с Фионой удачно вписались в ритм сельской жизни. Меньше оставалось времени на безделье – бич интеллектуалов и неизбежный источник

несвоевременных мыслей

и ненужной рефлексии, что в купе неуклонно ведет к национальной болезни всех интеллигентов мира: беспробудному пьянству. Прогулки и беседы с юной шотландской леди стали не только способом провести время – они придали Матвееву новые силы и породили подлинный интерес к жизни, в противовес дрейфу по ветру до встречи с Фионой. Тут уж Степан не смог обойтись без анализа, и результаты оказались не совсем приятными.

   "Ну, очутились мы здесь. Никто нас не спрашивал – хотим, не хотим – но раз уж "перекинуло", то и живём, как можем. Поставили перед собой цель, как и положено "настоящим человекам". Высокую и благородную, без преувеличения. Теперь идём к ней, в меру сил и возможностей, не оглядываясь по сторонам. И чем дольше продолжается этот квест, тем больше опасность перестать смотреть на окружающий мир взглядом иным, не прогрессорским.

   Матвеев мысленно обратился сам к себе противным "старушечьим" голосом:

   "Стёпа, мальчик мой! Тебе костюмчик Супермена не жмёт? Вроде большой мальчик... должен понимать. Кто это говорит? Кто, кто... Совесть это твоя говорит, в битве за мир во всём мире покалеченная", – и ответить, а тем более возразить, "внутреннему голосу" было нечего.

   "Ещё немного, – с горечью подумал Степан, – и мы все обрастём бронёй мессианства, кто-то раньше, и мне кажется, что это будет Витька, кто-то позже, – и будем воспринимать её как собственную кожу. Достучаться до нас снаружи будет всё труднее, одна надежда на то, что внутри, – как это ни называй: человечностью ли, совестью, или ещё как, – надежда для тех, у кого это есть..."

   ***

   К воротам поместья подъехал изрядно запылённый чёрный автомобиль со старомодным кузовом брогам.

   "Кто это ко мне пожаловал? – без особого интереса подумал Степан. – Явно не оптовые покупатели виски. Да и для налогового агента слишком шикарно. Вариантов немного, и каждый следующий хуже предыдущего".

   Водитель, заглушив мотор, вышел из машины и открыл дверь пассажирского салона. Из авто появился господин – в сером в полоску костюме, шляпе и ботинках с гетрами, – удивительно похожий на...

   "Ба, да это же сэр Энтони собственной персоной. Принесла нелёгкая! Видимо, что-то совсем большое в лесу сдохло. Странно, что запаха мертвечины не чувствуется".

   Не желая сдерживаться, Матвеев состроил такую гримасу, что гость из Лондона быстро согнал со породистого лица дежурную улыбку и вместо заготовленного приветствия настороженно произнёс:

   – Неужели вы мне не рады, Майкл, мой мальчик? На вас это совсем не похоже. Или пьянящий воздух свободы сыграл с вами злую шутку, и вы забыли о своих обязательствах? – интонация, а-ля "добродушный дядюшка", чуть изменилась.

   – А может, не дай Бог, народец холмов подменил господина Гринвуда? – и вот уже сквозь прозрачные зрачки глянул на Степана не "дядюшка Энтони", а товарищ небезызвестного тамбовского волка. – Ладно, не дуйтесь. В дом пригласите, или мы так и будем стоять, потешая прислугу?

   – Да, конечно. Простите сэр, но всё так неожиданно... – Степан изобразил на лице приличествующее случаю выражение, хотя и не стал бы держать пари, что посыл будет доступен собеседнику в полном объеме.

   – ... и потом, что я должен был думать, особенно, после того, что мне передали в ответ на мой отчёт по Голландии? Проходите, сэр Энтони! Здесь всё по простому – виски и сигары на столе, хозяйское кресло в вашем распоряжении – устраивайтесь удобнее, и поведайте мне очередную страшную тайну. Или нет. Я сам догадаюсь... Империя в опасности, и только я, скромный четвёртый баронет Лонгфилд, могу спасти её.

   – Вас определённо подменили, Майкл, – сэр Энтони нисколько не рассердился, а, по своему обыкновению, легко принял правила новой игры. – И, к тому же, вы отлично выглядите. Загорели, похудели. Мне что ли тоже бросить всё и махнуть сюда? Кстати, как называется это чудное местечко?

   – Сэр Энтони, я не верю, вот ни на столечко, – и Степан показал насколько мало его доверие, – что вы действительно бросите всё ради сомнительного счастья владеть несколькими десятками акров каменистых пустошей у дьявола в... подмышкой. Здесь всё так бедно и скромно, что жители ближайшей деревни не могут позволить себе даже деревенского дурачка и им приходится выполнять эту роль по очереди.