Текст книги "В третью стражу. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Намор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 61 страниц)

   – Кто? – явно опешил Шелленберг.

   – Сионисты! Сионисты – это... – Баст сделал вид, что удивился.

   – Да, знаю я, кто это, – отмахнулся Шелленберг. – Я только... Впрочем, шефу виднее. Что я должен с ними сделать?

   – Помочь правым сионистам в Палестине. Но, разумеется, руками итальянцев. Нам – по многим причинам – впрямую светиться там не следует. Мы работаем с арабами, а с евреями пусть работают итальянцы. Тем более, там рядом... Через море – рукой подать.

   – Но в Палестине англичане, – возразил Шелленберг.

   – А в Ливии итальянцы. И наш интерес всунуть ногу в эту дверь раньше, чем она захлопнется и так глубоко, как получится.

   – Понимаю, – кивнул Шелленберг. – Понадобятся деньги...

   – Подробности вы узнаете завтра, – на этот раз сигареты достал Шаунбург.

   Ему было очень непросто вести этот разговор, ведь идею начать разыгрывать еврейскую карту подбросил Гейдриху он сам, имея в виду темные слухи об имевших уже место попытках установить контакты с сионистами в 1933 или 1934 году. Но тогда ничего из этого не вышло, и не случайно. Ну, о чем, кроме всякой ерунды, могут говорить официальный расист и левый социал-демократ еврей?! Сейчас же Баст начинал крайне рискованную игру на тактических интересах сторон, безусловно не зная, – "И кто, скажите на милость, может такое знать?" – к чему приведет этот его во всех отношениях безумный план.

   – Подробности вы узнаете завтра, – сказал Баст, протягивая Шелленбергу портсигар. – Но, разумеется, нашим контрагентам по ту сторону моря нужны будут деньги и оружие.

   – Деньги и оружие, – кивнул Шелленберг, беря сигарету. Судя по всему, он уже обдумывал детали будущей операции, которая, учитывая характер самого Шелленберга, могла привести к весьма нетривиальным результатам.

   – И еще кое-что... – Баст тоже взял сигарету, прикурил от предложенной Шелленбергом зажигалки и продолжил:

   – Во Флоренции учится сейчас некто Авраам Штерн. Не знаю, что он изучает, но думаю, его нетрудно будет найти, так как в тамошнем университете вряд ли много докторантов вообще и из Палестины в частности. Нам этот еврей интересен не сам по себе, а тем, что он близко знаком с Авраамом Техоми. Этот Техоми – именно тот, кто нам нужен. Один из лидеров их военной организации и политически тяготеет к правым сионистам, так называемым ревизионистам. Попробуйте создать нам канал приватной связи, и... Впрочем это теперь ваша работа.

   – Продолжайте, – улыбнулся Шелленберг, явно уже предвкушавший самостоятельную операцию за границами Рейха. – Я, честное слово, не обижусь.

   – Я бы подкармливал этого Техоми оружием и деньгами отдельно ото всех остальных. Но... Не обижайтесь, дружище, это всего лишь мысли вслух. Игра ума. Не больше. Но мне кажется, что с этими людьми следует проявлять предельную осторожность. Их нельзя вербовать и принуждать. В этом смысле они очень похожи на нас. Их ведет идея, понимаете? Идеалисты и националисты... Вам это ничего не напоминает?

   ***

   В начале одиннадцатого позвонила Вильда. Оставалось гадать, откуда ей стало известно, что муж вернулся в Берлин и живет на своей старой – холостяцкой еще – квартире на Доллендорф штрассе. Не знала. Не должна была знать. Но узнала. Бах навеял, или птичка на хвостике принесла, или Гейдрих – "Вот гад!" – решил развлечься за чужой счет.

   – Баст... – даже притом, что качество телефонной связи оставляло желать лучшего, голос Вильды взволновал не на шутку.

   "Однако..."

   Оказывается, если смотреть в прошлое глазами немецко-фашистского шпиона, многое оставалось за кадром. Доминировали, так сказать, особенности "чужого" восприятия. Но сейчас, стоило Олегу услышать голос жены – "Не моей жены!" – как перед глазами возник "объективный" образ Вильды. Он ее "вспомнил" – вот в чем штука. И не просто вспомнил. – Олег ведь и раньше, в общем-то, знал о ее существовании, – а во всем великолепии весьма убедительной красоты и молодости. Но рассматривал он ее сейчас словно сквозь линзы и светофильтры некоего сложного оптического прибора – прямиком из лаборатории очередного "сумасшедшего профессора", немца и фашиста, разумеется – смотрел, угадывая и открывая заново незаурядный женский образ, и дивился тому, что ничего

такого

о ней еще мгновение назад не знал или не помнил. А сейчас вот "нашел время и место", чтобы вспомнить, и получилось это у него ничуть не хуже, чем, скажем, порнушку по DVD посмотреть. Такое вдруг привиделось, что даже в жар бросило.

   "Обормот... – вынужден был признать новый Баст, смахнув со лба выступивший от "озарения" пот. – С такой женщиной и так пренебрежительно!"

   – Откуда ты узнала, что я в Берлине? – спросил он, чтобы не молчать.

   – Узнала, – коротко, неинформативно, и совершенно не в ее стиле. – Приедешь?

   "Гейдрих?"

   – Только не говори, что соскучилась! – усмехнулся Баст.

   – Соскучилась.

   – Приеду, – неожиданно решил он.

   В трубке что-то – или кто-то? – пискнуло, и связь разорвалась.

   "Приеду..." – повторил он про себя, и вспомнил разговор с женой. С настоящей женой...

   Что он тогда сказал Грейс? Он ведь совершенно определенно наплел ей что-то про рыжую и зеленоглазую девушку, притом, что нравились ему обычно, как верно заметила Грейси, блондинки, хотя он и брюнеток своим вниманием не обходил. Однако в тот момент, во время их самого последнего разговора, Олег почему-то придумал себе именно рыжую пассию, и нате вам – сон в руку! – Кайзерина рыжая. И Вильда рыжая...

   "Это у меня что, компенсация за мальчиков что ли такая?"

   Но неожиданно выяснилось, что звонок растревожил душу ничуть не меньше, чем воспоминания о навсегда покинутом "доме": том времени, где и когда, находилось его настоящее "место под солнцем", и, разумеется, в окружении тех самых людей, что составляли там его личный мир.

   "А Таня?" – вопрос этот возник, когда дособрав по-быстрому так до конца и не разобранный чемодан, он покинул квартиру и ехал на такси в Темпельхоф. В конце концов, он был отнюдь не беден и мог позволить себе билет на комфортабельную, но не слишком быструю "тётушку Ю" "Дойче Люфтганзы".

   "Таня..." – по здравом размышлении он не мог уже сказать с необходимой степенью определенности, связывало ли его с ней что-то такое, о чем следовало бы сожалеть. И речь, разумеется, шла отнюдь не о дружбе. Дружба как раз никуда не девалась, да и куда ей деться с подводной лодки?! А вот любовь...

   "Возможно..."

   Может быть. Наверное. В Москве... Жизнь назад и шестьдесят лет вперед... Да, в Москве, несомненно, хотя и не в том смысле, в котором такие вот "несомненно" обычно понимаются.

   "А в Праге?"

   В Праге уже было, как говорят дети,

горячо

. Горячо. Жарко. Очень близко к тому, о чем следовало бы жалеть, случись потерять. Но развития ситуации не последовало. Обстоятельства не позволили или...

   "Или она этого просто не захотела?"

   Возможно. Может быть... Внешне она, как ни странно, изменилась гораздо меньше, чем он. Что если ей не нравятся высокие нордические мужики? Ее право! Но, тогда, какие претензии к нему? Он что железный?

   "Не железный... Но ведь и она..."

   Что ж она тоже в своем праве. Пусть спит с кем хочет, и не Олегу читать ей или Степе мораль, но и не им ему.

   "Черт знает что!"

   И это было именно то, что он мог сейчас себе сказать.

   А за стеклом иллюминатора плыла звездная ночь и "тишина" – ровный гул мотора Ицкович игнорировал – впечатляюще красиво, но, казалось, "Юнкерс" тащится настолько медленно, что, отправься Баст в путь на автомобиле, – вышло бы быстрее.

   ***

   А Мюнхен встретил солнечной погодой и запахом свежей зелени. Все-таки Бавария – Германия южная, но это и не сюрприз. Про это не только Баст знал. Олегу в верхнем течении Рейна тоже бывать приходилось. И одно из первых и самых ярких впечатлений от этих мест было связано с тем фактом, что в Баварии и Баден-Вюртемберге вызревают не только виноград и сливы, но и персики замечательные растут.

   Так вот, выдался совершенно чудесный день. Словно небесный режиссер решил обставить встречу "супругов" наилучшим – из возможных – образом. Небо чистое: ни облачка, ни помарки на нежной голубизне. Воздух прозрачный и дивно вкусный, насыщенный запахом мокрой земли и ароматами свежей зелени. И непередаваемый в своем великолепии пейзаж. Горы, леса, усадьбы... Пастораль!

   А потом перед Бастом открылся дом – его

собственная

"крепость". Имение "внушает", – подумал Олег, – и само место, и дом – размеры и архитектура – и примыкающий к усадьбе парк, производили сильное впечатление. Но вот ведь как: и впечатление, и мысль с ним связанная оказались просто-таки мимолетными. Возница придержал лошадей, разворачивая ландо перед парадным входом, тут же самым драматическим образом распахнулись двери, и на высокое крыльцо выбежали две дамы.

   "Твою мать! – ошарашено подумал Баст, глядя на женщин. – Что же ты творишь, Кайзерина?! И главное – зачем?!"

   Но, безусловно, он умел держать себя в руках. Расплатился с возницей, предоставив того вниманию Гюнтера, – старик и багаж заберет, и гостя пивком попотчует, – сам же неторопливо направился к женщинам, уже сбежавшим с крыльца. Он был невозмутим и по-мужски основателен. Во всяком случае, так ему хотелось сейчас выглядеть.

   – Здравствуй, Вильда! – он привлек к себе несколько оробевшую от таких нежностей жену и поцеловал в губы. Поцелуй должен был стать обычным, какой бы смысл Баст ни вкладывал в это слово. Обычным, Обыденным, дежурным, таким, знаете ли, формальным, между делом поцелуем. Должен был стать. Но стал чем-то совсем другим. И Баст затруднился бы определить, что явилось тому причиной: необычный вкус губ, их упругая податливость, мимолетное прикосновение высокой полной груди, или солнце, наполняющее прозрачный воздух весеннего утра золотым сиянием? А может быть, так подействовал аромат ее духов? Но, как бы то ни было, у него даже голова закружилась, и дрогнул голос, когда, отстранившись от Вильды, он повернулся к Кайзерине, встретившей его блеском глаз и блуждающей по великолепным губам "таинственной" улыбкой:

   – Здравствуй, Кисси! Какими судьбами?

   – Здравствуй, Баст! – улыбка стала шире, а в глазах ее происходило такое, – аж мороз по позвоночнику и жар в чреслах.

   "Вот ведь!"

   – Я подумала, как будет чудесно посетить Шаунбургов и познакомиться, наконец, с Вильдой. Приехала... Ты меня даже не поцелуешь?

   – Поцелую? – на мгновение опешил Баст.

   – В щечку... – нежно попросила Кайзерина, подставляя ему свою безукоризненно белую щеку. – Хотя, видит бог, я не отказалась бы и ...

   – Кейт! – воскликнула шокированная столь откровенными шутками Вильда.

   – Ну извини, милая, – пожала плечами Кайзерина. – Ладно, Баст! Но на щечке я буду настаивать, как твоя кузина и подруга детства!

   "Боже мой, что она несет! Когда я был маленьким, ее еще и на свете не было. Не родилась!"

   – Мило, – как ни в чем не бывало, прокомментировала Кейт его поцелуй. – Но мало.

   – Вы уже завтракали? – спросил Баст, чтобы сменить тему. – А то последнее, что я ел – вернее, пил – было шампанское на приеме у доктора Геббельса.

   И тут же все как-то разом закружилось и задвигалось, не ломая, впрочем, принятых в обществе принципов политеса. И, тем не менее, голодный, с дороги муж – это значит, стол для дорого гостя, пролетевшего за ночь едва ли не всю Германию на новомодном дюралевом Фафнире, и горячая вода – ему же помыться с дороги необходимо. В общем, забот полон рот, даже если супруга Баста фон Шаунбурга сама на стол не подает и угольную колонку – воды нагреть – не растапливает.

   А потом они втроем сидели за столом. Он ел, а женщины смотрели на него, – разумеется, деликатно и ни разу не прямо в рот, – и рассказывали разные разности. И все было крайне патриархально и мило, в лучших традициях "земли и крови": мужчина, его женщина и молодая родственница, "заскочившая на минутку", выпить чашечку чая и обменяться с подругой новостями. Но, с другой стороны, имелся здесь и некий контекст и, пожалуй, подтекст тоже. Ведь присутствие Баста за столом не в последнюю очередь объяснялось тем, что Вильда – едва ли не впервые в жизни – позвонила ему без спросу и не просто позвонила, но и "открытым текстом" дала понять, что хочет, чтобы он к ней приехал. Каково?!

   И вот он здесь. И она – напротив, и их разделяет длинный стол, но расстояние -дистанция – каким-то магическим образом – не иначе! – скрадывается, и ощущение такое, что она чуть ли не на коленях у него сидит. Просто наваждение какое-то, особенно учитывая, что за столом они не одни. Но, возможно, все эти, с позволения сказать, чудеса – не что иное, как проделки этой хитрой демоницы, рыжего -

впрочем, как и жена...

– суккуба, способного и камень расшевелить.

   Но если и этого мало, то имелся тут и второй глубоко запрятанный слой. И Баст все время – хоть и подспудно – ожидал, когда же выстрелит сигнальная "петарда". И не зря, оказывается, ждал. Выстрелила. Да еще как!

   – Баст, – явно чувствуя неловкость и пытаясь скрыть ее за улыбкой, сказала Вильда. – Мы с Кейт послезавтра хотим поехать в Грейфенштейн...

   – В Грейфенштейн, – повторил за женой Баст, чувствуя, как разворачивается в его идиотской башке очередная порция "старых новостей".

   – Да, – кивнула Вильда. – Мы с Кейт подумали, что будет правильно навестить тетю Каролину. Мы ведь не были на похоронах...

   – Постой! – Баст даже чашку с кофе от себя отодвинул. – А кто умер?

   – Граф Альфред умер, еще в январе, – тихо сказала Кейт и, не дожидаясь, пока слуга подаст ей огонь, прикурила пахитосу от маленькой зажигалки, которую, оказывается, носила в поясном кармане.

   "Альфред... Черт!"

   Но все уже встало на свои места, и Баст вспомнил, о ком идет речь, и понял, что задумала Кайзерина.

   "Нет слов", – резюмировал он. – Нет моих гребаных слов. Ты умница, Кисси, ты такая умница, что я даже не знаю, что готов для тебя сделать!"

Зато, знаю я

, – вот, что сказали ее глаза.

Я твой

, – вынужден был согласиться Баст.

Мы не одни

, – остановила его Кейт. -

И Вильда достойна если не твоей любви, то, во всяком случае, уважения

.

Я догадался

, – и это тоже была правда. Теперь, когда прозвучали ключевые слова, вся хитроумная операция Кайзерины стала прозрачна, как "струи Рейна".

   "Гениально!"

Да, гениально

, – улыбнулась Кайзерина.

   Вильда приходилась Каролине фон Штауффенберг какой-то там племянницей через ветвь Гиллебандов, к которой принадлежала и мать будущего героя заговора против Гитлера. Однако, если учесть, что Штауффенберги близко знакомы с фрайхеррами Вайцзеккер, с которыми, в свою очередь, был когда-то дружен отец Себастиана фон Шаунбурга, и то обстоятельство, что сам Баст отлично помнил и неплохо знал Клауса фон Штауффенберга – молодого офицера, командированного рейхсвером в 1933 для помощи СС, то получалось, что обещанная Разведупру РККА "группа высокопоставленных лиц" начинает обретать плоть и кровь.

   ***

   А после завтрака Кейт предложила совершить прогулку верхом. Идея, судя по репликам, пришлась по душе всем троим, но как показалось Басту, если и являлась импровизацией, то только для него одного.

   – Пойду, переоденусь, – сказала Вильда, покидая столовую, но глаза ее при этом блестели так, словно она...

   "Чувствуется режиссура моей "любимой кузины"... Что?"

   Но Кейт всего лишь выдохнула дым из ноздрей и приподняла задумчиво левую тщательно "выписанную" бровь.

   Баст посмотрел на нее с интересом, затушил только что раскуренную сигарету и встал из кресла.

   – Это ведь то, что я думаю? – спросил он тихо.

   – Ну, я и не думала, что тебя придется чему-нибудь учить, – так же тихо ответила Кейт. – Достаточно, что пришлось повозиться с твоей... женой.

   – Хотел бы я знать... – начал было Баст, но Кейт ему договорить не дала.

   – Чужая душа потемки, – сказала она, вставая. – А женская – тем более. Я подожду вас в биллиардной... – и выпорхнула, не оглядываясь, из комнаты, а Баст постоял еще секунду или две, глядя ей вслед, потом покачал головой и направился своей дорогой.

   Он поднялся на второй этаж и, пройдя по коридору, остановился перед дверью в спальню жены – их общую спальню, если на то пошло, в отличие от личных апартаментов Баста, примыкающих к его кабинету.

   "Вопрос в том..." – но бог свидетель, он даже не понял, о чем подумал. Просто мелькнула какая-то мысль, неважная и необязательная, вот Баст на ней и не сосредоточился. Не уловил, не распознал, не постиг, – и немудрено. То, что началось накануне, во время звонка Вильды, никуда не исчезло. Напротив, наваждение это только окрепло, и личная встреча с Вильдой и Кайзериной лишь добавила "масла в огонь". А потому, стоя перед дверью, Баст даже не задумался, зачем он это делает, и где пролегли границы его нынешних нравственных императивов. Все это стало вдруг неважно, а совесть – такая субстанция, что даже блистательный Фихте и Шопенгауэр запутались бы, не говоря уже о Ницше. Да, Себастиан фон Шаунбург не зря изучал философию в Бонне и Гейдельберге: ему ничего не стоило самому запутать любого собеседника, а если понадобится, то и себя.

   "Мешает ли мне то, что и другие начнут поступать подобным образом? – спросил он себя и сам же себе ответил, отворяя дверь. – Ничуть".

   Вильда сидела у высокого овального в тяжелой резной раме зеркала и расчесывала волосы. Вообще-то это мало походило на подготовку к конной прогулке, но Баст об этом даже не подумал, как не обратил никакого внимания и на то, что за считанные минуты, пока оставалась в спальне одна, Вильда успела избавиться от платья, сменив его на пеньюар. Какое там! Вопрос: мог ли он вообще мыслить сейчас хотя бы отчасти рационально? Но даже если и мог, то потерял эту способность уже в следующее мгновение.

   Баст шагнул в комнату не в силах отвести взгляд от нимфы, расчесывающей вьющиеся волосы цвета темной меди; хлопнула, закрываясь, дверь, и взгляд мужчины, скользнув по спине и плечам женщины, упал в зазеркалье. И там, в неверной глубине отражения их взгляды встретились, Басту показалось, что глаза Вильды вдруг вспыхнули колдовским зеленым огнем и начали увеличиваться в размерах, а в следующее мгновение она поднялась с изящного низкого пуфика, и одновременно с ее движением вверх – ничем не удерживаемый на плечах пеньюар скользнул вниз...

   ***

   Но если в начале партии Вильда удивила его необычным дебютом, – подготовка которого не обошлась, разумеется, без руки мастера, – в миттельшпиле Баст взял полный реванш, показав супруге, кто в доме хозяин, и что это может означать в постели, хотя к этому времени они оказались уже на ковре.

   "Фашист – полное ничтожество! – мелькнуло в голове Баста, когда он на мгновение вернулся в себя, чтобы еще через мгновение снова рухнуть в сладкое небытие. – Такой женщиной пренебрег! Урод!"

   Однако все хорошее когда-нибудь заканчивается. Угасла и страсть, истощив до последней возможности изнемогшие в неравной битве с физиологией тела. Увы, бесконечная любовь получается ("Будет получаться", – поправил себя Олег) только в порнографических фильмах. Вот там заряд никогда не кончается. А в жизни...

   "И это ведь мне всего двадцать восемь сейчас, – лениво соображал, лежа на спине Баст. – И я в хорошей физической форме..."

   Возможно, он действительно сегодня молод и силен, но за окном уже начало смеркаться, и это наводило на размышления.

   "Сколько же времени мы?.."

   На удивление, у Вильды сил все еще было много больше, чем у него. И не удивительно. Женщины – пусть и не все, но многие – гораздо выносливее в сексе, чем мужчины. Закон природы, так сказать. Неоспоримая константа бытия...

   – Я знаю, – сказала Вильда, садясь рядом с ним.

   – Что же ты знаешь? – спросил он.

   – Такое не может случиться вдруг... Это правда?

   – Что? – он ее совершенно не понимал.

   – Кейт сказала, что тебя... ты...

   – Ну? – у него не было сил, даже чтобы нахмуриться.

   – Ты пережил смерть? – и глаза полные зеленого ужаса.

   "Бог мой, что наплела тебе

эта

женщина?!"

   А с другой стороны, как еще объяснить смену модуса операнди?

   "Не так и глупо..." – согласился он с Кайзериной.

   – В какой-то степени, каждый из нас переживает свою смерть в каждое мгновение жизни.

   – Баст, я знаю, что ты умный...

   – Но не железный, – улыбнулся он и даже погладил ее грудь. – Тебе придется неделю откармливать меня мясом с кровью, чтобы я вернул себе хотя бы часть сил, оставленных за пару часов в тебе.

   – Пару часов? – нахмурилась Вильда и оглянулась на окно. – О, господи! Уже вечер, а Кейт...

   – А Кайзерина догадалась, что мы не поедем на прогулку уже через полчаса, после того, как мы не спустились вниз.

   – Ты думаешь?!

   – Знаю.

   – И насколько хорошо ты ее знаешь? – тихо спросила Вильда, покрываясь румянцем. Краснела она стремительно и весьма впечатляюще.

   – А ты? – вопросом на вопрос ответил Баст, отмечая, как розовеют уже плечи и грудь Вильды. – Да не смущайся, – добавил он через секунду. – Кисси очень хороший человек и не любить ее крайне сложно. Согласна?

   – Да.

   – Тогда, чего ты стесняешься или кого ревнуешь?

   ***

   Весна в Баварии выдалась просто замечательная. Впрочем, если верить "воспоминаниям детства", так здесь было заведено с начала времен или, вернее, с окончания последнего оледенения. Баст, разумеется, не возражал. Чем торчать в сыром промозглом Берлине, лучше путешествовать по Швабии и Вюртембергу, спускаясь к Баденскому озеру, где – в Оберлингене – у него состоялся приятный во всех отношениях разговор с Виктором Вайцзеккером, или "поднимаясь" в Австрию – в Вену и Шарнштейн – где доживали свой век некоторые небесполезные "обломки австрийской империи".

   Передвигались, большей частью, на автомобиле и без излишней спешки, останавливаясь на ночлег то в сельских гостиницах, то в замках "друзей дома" и дальних родственников. Пили франконский "штайнвайн" – белые вина из долины реки Майн, и – что следует отметить, – вюрцбургский Hofkeller мог запросто конкурировать с лучшими французскими и итальянскими винами. Впрочем, и пиво здесь было дивное. Даже дамы отдали должное множественности "Францисканеров", "Капузинеров" и прочих "Шпатенов". Ну, а о том, чем и как потчевали путешественников в "рыцарских" замках и деревенских харчевнях можно рассказывать долго и со вкусом, но...

   – Как полагаешь, Баст, меня не разнесет от этого швабского изобилия? – спросила Кейт, заявившись к нему в "семейный" номер вместо "законно" ожидаемой Вильды.

   – Э... – в данный момент это было единственное, что он мог сказать, созерцая, как вошедшая без стука "кузина Кисси", не мешкая, начинает снимать через голову дорожное платье.

   – Горячая вода? – деловито осведомляется женщина, голова которой все еще скрыта подолом, тогда как все остальное тело – от груди и ниже – уже открыто для обозрения.

   – Четверть часа назад была, – беря себя в руки, ответил на вопрос Баст и потянулся за сигаретами. – И я не вижу причин, почему бы ей вдруг исчезнуть.

   – Вы, баварцы, -

зеленые глаза хитро блеснули из-под подола, и платье наконец летит на спинку кресла.

– Слишком шумны и темноволосы, -

е

ще один «проникающий до печенок» взгляд, и начинается

хитро

выстроенная пантомима: «Освобождение от чулок»

.

   – И к тому же католики... Какие же вы немцы? -

л

евый чулок медленно скользит к тонкой лодыжке, а за глазами Баста следит хитрый, как у Рейнеке-лиса

, глаз австрийской баронессы.

– Скажи, Баст, может быть вы – итальянцы?

   – И это говорит женщина, девичья фамилия которой Кински? – "Главное не захлебнуться слюной!" – А кстати! Куда ты подевала мою верную супругу?

   – У Вильды, видишь ли, разболелась голова, – самым невинным тоном объяснила Кайзерина и принялась за правый чулок. – Я отправила ее спать в мой номер.

   "Она

отправила

... М-да..."

   – Как тебе это удается? – Баст был искренне поражен манипулятивными способностями "кузины".

   – Удается, – взгляд ее на мгновение стал серьезен, но только на мгновение. И не будь Баст тем, кем он был, мог бы и усомниться: "а был ли мальчик?"

   "Был", – твердо решил он, но взгляд красавицы уже изменился, и следующей "жертвой" процесса стала шелковая сорочка.

   – Потрешь мне спинку?

   – Не стоит, – покачал головой Баст. – Это же сельская гостиница, Кисси. Ты видела, какого размера здесь ванные комнаты?

   – Да? – с сомнением в голосе произнесла Кайзерина и "в задумчивости" расстегнула бюстгальтер. – Тогда, наверное, не надо...

   ***

   Зато у Фогельвейзенов – в "новом доме", поставленном в середине девятнадцатого века близ живописных "руин" принадлежавшего их предкам "разбойничьего логова" – была устроена настоящая "русская баня". Покойный барон служил еще при кайзере в посольстве империи в Петербурге и вывез из России не только меха и серебро, но и стойкую любовь к банным забавам. Во всяком случае, на взгляд Баста, их "ban'ja" выглядела вполне аутентично, но, если он и "потер кому-нибудь спинку", то этим кем-то была его собственная супруга. Не то чтобы Шаунбург возражал, – отношения с Вильдой чем дальше, тем больше становились похожи на "человеческие" – однако Кайзерина к этому времени окончательно заняла в его уме и сердце положение единственного и непререкаемого авторитета. Как так вышло? Он, впрочем, об этом и не задумывался, почти полностью потеряв за прошедшие месяцы способность к рефлексии. Теперь он думал "короче", хотя чувствовал -

видит бог

– "больше и глубже". Такая вот негегельянская диалектика.

   А после бани, хозяева пригласили на "кофе с ликерами", и разговор – не Баст его инициировал, но таким поворотом беседы был вполне доволен – зашел о последних событиях в Чехословацкой республике.

   – Если бы вы видели то, что видел я, – Вольфганг Шенк, зять хозяина дома, оказался весьма эмоциональным и легко возбудимым субъектом, но он знал, о чем говорит, и за это ему многое можно было простить. – Если бы вы только видели, Себастиан! В Кульмбахе и окрестностях мы развернули пять временных лагерей для беженцев. Люди уходят из долины Егера в чем были, без денег и вещей...

   – Это их выбор, Вольфганг, – а вот Матиас, шурин герра Шенка, более сдержан. – Их никто не заставлял бежать с родины. Они ведь там всегда жили...

   – Но не всегда были меньшинством, – возразила Кайзерина, с благодарной улыбкой принимая поднесенный Бастом огонёк. – Как подданные австрийской империи они принадлежали к правящей нации. Но в восемнадцатом году...

   – О, да! Восемнадцатый год, – Клаудиа фон Фогельвейзен перевела взгляд на окно гостиной, словно ожидала увидеть там трагические картины прошлого. – Вы, молодежь, даже представить себе не можете, что мы пережили, когда рухнули устои, и под руинами двух империй исчезла наша прошлая жизнь. Вы были слишком малы...

   "Н-да, вишневый сад..."

   – А с той стороны что-то есть? – спросил Баст вслух и пыхнул сигарой.

   – Рейхенберг еще держится, – ответил Вольфганг. – А из Егера и соседних городков отряды фрайкора ушли в горы, но если чехи не прекратят творить насилия, наверняка последует новый взрыв.

   – Не думаю, – покачал головой Матиас. – Люди напуганы... Если они уходят в Германию, значит не верят, что что-то еще можно сделать.

   – Почему же мы не вмешиваемся? – спросила Петра – жена Матиаса.

   – Потому что чехи сильнее, – пожал плечами Баст. – Сейчас они сильнее, – объяснил он удивленной его словами Вильде. – У них не было ограничений...

   – Вчера в Рейхстаге выступал рейхсканцлер...

– Баст сразу же обратил внимание, что Матиас не называет Гитлера по имени, и фюрером не называет тоже.

– И хотя он был весьма красноречив, по сути, его выступление сводилось к констатации простого факта: мы ничего не можем, а другие – прежде всего англичане – ничего для нас, немцев, делать не хотят. Не говоря уже о французах.

   – Да уж, Матиас, лягушатники очень болезненно отреагировали на нашу попытку денонсации Локарнских соглашений, – напомнил Баст. – Возможно, Судеты, как и щелчок по носу «цыганскому капралу» в Рейнланде – это наша плата за возвращение Саара.

   – Возможно... но согласитесь, Себастиан, как все это не вовремя.

   – Да, – кивнула Кайзерина, только что пригубившая ликер из хрустальной рюмки. – Им бы стоило подождать пару лет, и все могло бы случиться по-другому.

   – Но история не знает сослагательного наклонения, – улыбнулась Кайзерине Вильда. – Ведь так?

   – Как знать, – загадочно улыбнулась в ответ Кейт. – Как знать... Но вот мне по-настоящему любопытно: что такое вдруг случилось, что наши братья в Судетах так воспламенились?!

   – Как, Кайзерина! – Баст даже головой покачал от удивления. – Разве ты не знаешь? Все это из-за покойного Генлейна.

   – Но чехи утверждают, что его убили вы, немцы, – надменно подняла бровь Кейт.

   – И кто же им поверит, кроме вас... болгар? – откровенно усмехнулся Баст, а Вильда совершенно неожиданно для остальных присутствующих прыснула в ладошку. Она знала несколько больше остальных об отношениях, связывающих ее мужа с Кайзериной Кински. Однако даже она не знала правды. Всей правды.

   Интермеццо

   Москва, Кремль. Июнь 1936 года

   Музыка нравилась всем. Это отражалось на лицах людей, сидевших в кремлёвском кинозале, и не очень внимательно следивщих за экранным действом. В какой-то момент показалось даже, что люди эти просто наслаждаются хорошей музыкой, не особо интересуясь сюжетом и уж совсем не обращая внимания на титры сделанного на скорую руку перевода...

   Впрочем, "зрители" по долгу службы смотрели фильм не в первый раз, и больше косились в центр зала, наблюдая за реакциями сидевшего в среднем кресле Сталина.

   Многое бы они отдали, чтоб узнать, что на самом деле творится в голове человека, взявшего на себя ответственность за одну шестую часть суши.

   А в янтарных глазах вождя – кружится планета. Летит сквозь пустоту космоса то ли под песенку Максима – "Крутится, вертится шарф голубой"... – то ли под "Парижское танго": Танго, в Париже танго... Или все иначе – вращают ее марширующие батальоны солдат грядущей войны? Он не знает ответа, и дорого бы заплатил за правильные вопросы. Впрочем, кому их задавать? Богу? Или, быть может, призраку коммунизма? Но кружится планета, летит из прошлого в будущее и пока еще не горит...

   "Танго, в Париже танго... Шэни дэда!"

   Вслух прозвучало лишь негромкое:

   – Это... она?

   Ответ очевиден – именно поэтому и смотрит товарищ Сталин этот фильм сейчас. Тогда, зачем спросил?

   Но Штейнбрюк не удивился обращённому именно к нему вопросу. Он его ждал.