Текст книги "Жезл маршала. Василевский"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц)

Глава третья

   – Разрешите? – Полковник Кальвин, плечом толкнув дверь, вошёл в кабинет.

   – Заходи, Оскар Петрович! – Главный редактор кивнул ему на стул. – Садись, пожалуйста. К твоему очерку о Ворошилове я кое-что подобрал. – Он взял со стола две фотокарточки. – Вот эта – главная, я бы сказал, ударная. Ленин и Ворошилов среди делегатов Десятого съезда РКП(б), тысяча девятьсот двадцать первый год. Делегаты – участники ликвидации Кронштадтского мятежа. Второе фото – Ворошилов и Сталин к Кремле. Ворошилов в летней форме наркома обороны, на Сталине летний френч, военного покроя фуражка. Два рыцаря революции!

   – Снимки что надо, – согласился Кальвин. Загадочно улыбнувшись, он достал из папки очерк и вручил его главному редактору.

   – Уже написал? – удивился тот. – Вот это оперативность! Сколько страниц, пятнадцать? Дадим на три колонки. Дома прочту, а утром скажу своё мнение.

На том и расстались.

Утром Кальвин прибыл в редакцию и терпеливо ожидал вызова главного редактора, но тот дал знать о себе лишь в обед.

   – Извини, но меня задержал начальник Главпура Мехлис, – сказал главный, когда Кальвин вошёл к нему. – Теперь о деле... Очерк я прочёл на одном дыхании. Давно ты не радовал меня такими материалами. Но тут есть одна деталь, – замялся Павел Ильич. – Ворошилов – член Политбюро, и надо согласовать материал с вождём. Но к товарищу Сталину мне, пожалуй, не пробиться, а вот с Мехлисом я переговорю. Полагаю, что у Льва Захаровича замечаний не будет. Он ведь распорядился написать о Климе. Так что потерпи ещё день-два.

Вернувшись в кабинет, Кальвин с лёгким сердцем позвонил Василевскому. Тот был на месте.

   – Ты разве не уехал в Киев к Жукову? – спросил его Оскар. И, не дождавшись ответа, добавил: – Мой очерк одобрен!

   – Поздравляю, Оскар! Выходит, я чем-то помог тебе?

   – Ещё как! Чего стоит моя встреча с маршалом Будённым! Я исписал весь блокнот... Да, а как же Киев? Жуков не обидится?

Василевский сказал, что Жуков скоро приедет сюда.

   – Я со дня на день жду его. А ты, Оскар, что-то задержался в Севастополе?

   – Выходил в море на крейсере «Красный Кавказ». Командоры с первого залпа поразили деревянный щит. Буду писать о крейсере репортаж, у меня уже есть заголовок – «Сполохи над морем». Попутно был в кадрах насчёт сына. Как только Пётр закончит училище, они готовы взять его на Черноморский флот. Чёрное море не Баренцево море, где лютый холод.

   – Пётр говорил, что поедет служить на Северный флот, на тот корабль, которым командует твой брат Азар.

   – Мне не хочется, чтобы он там служил, – заявил Кальвин. – Там долго стоит полярная ночь, вьюжная и морозная, потом наступает полярный день. Зря Азар туда укатил.

   – Он живёт морем, по уши влюблён в него, как в свою Настю! – горячо сказал Василевский. – А вот у моего Юры тяга к авиации, и я не буду ему мешать, если он захочет стать лётчиком... Что будешь делать в выходной? Может, махнём в лес за грибами?

   – Не могу, Саша, надо завершить дело с очерком...

Не знал Кальвин, что над его очерком сгущаются тучи. Главный редактор дал его прочесть Мехлису.

   – Надеюсь, автор не забыл отметить, что вырос-то Климент Ефремович не без поддержки товарища Сталина?

   – Автор хорошо это показал, – подтвердил Павел Ильич.

Прошло три дня, но Мехлис молчал. И вдруг в субботу, когда главный редактор подписывал в печать очередной номер газеты, ему по «кремлёвке» позвонил Сталин.

   – Очерк о товарище Ворошилове не печатать! – жёстко изрёк вождь. – У нас есть к нему серьёзные претензии. Вы поняли, товарищ главред?

   – Ясно, товарищ Сталин! – выпалил на одном дыхании Павел Ильич.

   – Желаю вам успешной работы. – И вождь положил трубку.

Такого поворота с очерком главный редактор не ожидал. Он пригласил к себе полковника Кальвина и грустно молвил:

   – Товарищ Сталин зарубил твой очерк. К наркому у него есть серьёзные претензии.

   – Удар от самого вождя? – удивился Оскар. – У меня такого ещё не было.

(7 мая 1940 года Ворошилов был смещён со своего поста. Наркомат обороны возглавил Семён Тимошенко, которому тогда же присвоили звание маршала. Позже, 1 апреля 1942 года, Сталин подпишет постановление ЦК ВКП(б), в котором Ворошилов, его верный друг и соратник, «железный нарком», предстанет несостоятельным военным руководителем. Война с Финляндией в 1939-1940 гг. « вскрыла большое неблагополучие и отсталость в руководстве Наркоматом обороны», что отразилось на затяжке войны и привело к излишним жертвам. Ворошилов не оправдал себя и на порученной ему работе на фронте под Ленинградом. – А.3.).

   – Ты так переживаешь, словно сорвал проведение военной операции! – заметил Василевский Кальвину. – Поверь, мне тоже не по себе от твоей неудачи с очерком.

На другой день Василевский принял на себя более тяжкий удар. Утром к нему в кабинет неожиданно вошёл Шапошников. Лицо у него было белее стены.

   – Я же говорил вам, голубчик, что и мне перепадёт за огрехи наркома Ворошилова, – глухо сказал он. – Так оно и случилось. Я уже не начальник Генштаба! Дела велено вождём передать Кириллу Мерецкову. – Шапошников сел. Закурив, он продолжал: – Утром Сталин пригласил меня к себе и заговорил о военных проблемах. Он признал, что план о начале боевых действий против белофиннов, разработанный Генштабом, был лучше, нежели план Мерецкова. «Наркома мы сняли, – сказал он, – а как быть с начальником Генштаба? Если оставить его на месте, народ нас не поймёт: нарком и начальник Генштаба оба отвечают за Вооружённые Силы и руководят ими», – добавил вождь. Дискутировать я не стал, сказал, что куда меня сочтут нужным послать, там и буду трудиться. Так-то, голубчик! И ещё одна новость: мне присвоено звание маршала.

   – Вот это здорово, Борис Михайлович! – воскликнул Василевский. – Поздравляю от души!..

С утра Василевский работал над оперативными документами. К нему зашёл генерал Ватутин.

   – Как тебе Кирилл Афанасьевич? – спросил он, присаживаясь.

   – Бывалый вояка, нам есть чему у него поучиться!

Едва сказал это, как в кабинет вошёл... Мерецков! Оба вскочили со своих мест.

   – Чем занимаетесь? – Мерецков подошёл к столу, взял листок и про себя прочёл: «Вермахт и его структура. Сухопутные войска – главный вид вооружённых сил. Группа армий (2-5 полевых и танковых) – высшее оперативно-стратегическое объединение сухопутных войск...»

   – Германия – наш вероятный противник, вот я и хочу глубже изучить вермахт, – покраснел Василевский. – И знаете, что меня поразило? Почти вся их пехота вооружена автоматами. У нас же один автомат на сто бойцов!

   – Ты прав, с этим делом в Красной Армии из рук вон плохо, – согласился Мерецков. – На днях мы с наркомом были у товарища Сталина, и он потребовал резко увеличить выпуск автоматического оружия. Вы мне оба нужны. Поговорим о проекте плана стратегического развёртывания войск. Надо внести в него поправки, о которых шла речь на Главном военном совете.

   – Как нам быть с направлением главного удара? – спросил Василевский. – В нашем проекте говорится, что вероятнее всего противник нанесёт удар на западном направлении, в центре, но у товарища Сталина другое мнение...

   – Кто вам сказал? – прервал его Мерецков.

   – Маршал Шапошников, – ответил Александр Михайлович, – хотя тогда поправку мы не внесли.

   – Оставьте всё как есть, – рассердился Мерецков. – Я и Борис Михайлович считаем, что противник на юго-запад не пойдёт, а нанесёт удар в центре.

   – А если товарищ Сталин не согласится? – не унимался Василевский.

   – Слова «если» в моём лексиконе нет, – сердито отрезал начальник Генштаба. – Советую и вам меньше его употреблять.

Василевскому нравилось, как вёл себя новый начальник Генштаба, как просто, доверительно, без всяких намёков излагал он свои мысли. В его манере поведения не проявлялось превосходства над своими подчинёнными, и это больше всего покоряло Александра Михайловича. Даже когда дождливым сентябрьским утром нарком Тимошенко в присутствии членов Политбюро ЦК Молотова, Жданова и других докладывал Сталину проект стратегического развёртывания вооружённых сил, Мерецков внешне был спокоен, и его спокойствие, как ток по проводам, передалось Ватутину и Василевскому.

Обсуждение документа прошло тихо. Но когда Тимошенко умолк, Сталин хмуро заявил:

   – По вашему плану выходит, что противник постарается начать свои наступательные действия на западном направлении. Я так не считаю! Что постарается захватить Гитлер в первую очередь? – спросил вождь и сам же ответил: – Наши богатые промышленные и сырьевые районы, а также хлеб! Иначе как ему вести успешно войну? Что тут неясного? – Сталин вскинул глаза на Тимошенко. – Вы что, со мной не согласны? Генерал Мерецков в Генштабе человек новый и мог ошибиться, но вы-то, нарком, должны были его поправить!

Маршал смутился, на его лице появилась едва заметная улыбка, но она тут же угасла. Он, видимо, хотел что-то сказать, но Мерецков опередил его.

   – Товарищ Сталин, это не ошибка, – произнёс он твёрдо. – Я сознательно оставил этот тезис в документе, не я его родил – маршал Шапошников, и я согласен с ним. Правда, генерал Василевский предлагал изменить формулировку, но я не разрешил ему. И если быть честным до конца, – горячо продолжал Мерецков, – я не знал вашего мнения...

   – Переработайте документ с учётом того, что главная группировка наших войск будет сосредоточена на юго-западном направлении. – Сталин окинул цепким взглядом членов Политбюро ЦК. – У кого есть возражения?

   – Как можно возражать, если вы чётко изложили истину! – едва не воскликнул Жданов.

   – А почему молчит товарищ Молотов, наш внешнеполитический стратег? – добродушно спросил вождь.

   – Я же не полководец, Иосиф! – отшутился Молотов. – Пусть об этом думают военачальники. Моя стихия – большая внешняя политика. – Он снял очки и стал протирать их платком.

«Хитёр, однако, очкарик! – выругался в душе Сталин. – Ему ближе внешняя политика. Как бы не так!» Ответ Молотова ему не понравился, но говорить об этом при всех он не стал. Потом, позже, у него ещё будет время «пощипать», как курицу, этого «рыцаря»...

   – Что скажете вы? – Сталин взглянул на наркома.

   – Нет возражений, Иосиф Виссарионович! – быстро отреагировал Тимошенко. – Меня тревожит другое... Если главную группировку наших войск решено сосредоточить на юго-западном направлении, тогда в короткий срок нам предстоит выполнить колоссальный объем работ! Что я имею в виду? Оперативный план отражения агрессии надо увязать с мобилизационным планом Красной Армии и страны в целом, отработать расчёты и график на перевозку войск и боевой техники из глубины страны в районы сосредоточения...

   – Зачем вы всё это мне говорите? – грубо прервал его Сталин. – То, о чём вы сказали, надо делать вам, наркому обороны и Генеральному штабу! Так что с доработкой плана развёртывания войск прошу не тянуть. Дело это первостепенной важности.

Нарком Тимошенко чувствовал себя двояко. С одной стороны, ему хотелось высказать свою точку зрения, которая не во всём совпадает с мнением вождя, с другой – почему он должен дискутировать с вождём, если члены Политбюро во всём его поддерживают? Принимать на себя удар он не желал.

   – Вы хотите что-то сказать? – нарушил его раздумья Сталин.

   – Да, если можно... – Тимошенко положил свой доклад в папку. – Вы спросили, зачем я всё вам докладывал? Отвечу. Есть вопросы, решение которых не в моей компетенции. Один из них – переброска по железной дороге войск к местам их дислокации. У нас вечные споры с Наркоматом путей сообщения, а с товарищем Кагановичем не так просто договориться. Как-то по просьбе начальника Генштаба я звонил ему по этому вопросу, но он ответил: мол, идите к товарищу Сталину, он наш бог и царь. Я не утрирую, это – факт!

Сталин выслушал Тимошенко, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

   – Хорошо, я разберусь с товарищем Кагановичем, – сухо заверил он наркома. – На будущее: если возникнут подобные трудности, звоните мне. Защита советского государства от посягательств агрессора – святое дело каждого, какой бы пост он ни занимал, и кто этим пренебрегает, будет сурово наказан. – Он обвёл взглядом сидевших за столом и только сейчас заметил, что среди них нет Лаврентия Берия. Тут же вызвал Поскрёбышева.

   – Где Берия, почему он не прибыл на заседание? – сухо спросил вождь. – Выясните, в чём дело. – И уже обратился ко всем: – Если нет вопросов, вы свободны. Товарища Василевского прошу остаться...

Мимо Александра Михайловича прошёл Молотов и загадочно улыбнулся. Сталин между тем убирал со стола разные бумаги и, казалось, не обращал на него никакого внимания.

В кабинет вошёл Берия. Кивком головы он поздоровался с Василевским.

   – Почему ты не был на заседании? – строго спросил Сталин.

   – Не смог я, Коба... – тихо обронил Берия и посмотрел в сторону Василевского, давая понять вождю, что не может говорить при нём. Но тот ещё строже повторил свой вопрос. Берия разжал губы:

   – Вёл тяжёлый допрос на Лубянке того типа, о котором вы говорили.

   – Ты что, следователь? – едва не выругался вождь.

   – Поневоле приходится, арестованных много, а опытных следователей не хватает...

Василевскому неудобно было слышать это, и он встал.

   – Разрешите мне идти?

Но Сталин никак не отреагировал на его просьбу. А Берия подошёл к нему совсем близко и назвал фамилию арестованного «типа», но Василевский её не разобрал, зато услышал, как Сталин сказал:

– Долго же ты с этой контрой возишься! Либералом ты стал, Лаврентий!.. Ладно, иди. Я занят.

Берия постоял, постоял, потом повернулся и вышел.

   – У меня вопрос к вам, товарищ Василевский. – Сталин сел в мягкое кресло. – Кто такой полковник Кальвин?

Неспроста завёл этот разговор Сталин, и Василевский насторожился.

   – Друг детства, – сдержанно ответил он. – Выросли с ним в одном селе, учились в одной школе, воевали в Гражданскую в одном полку. В двадцатом в бою с белогвардейцами на Западном фронте он спас мне жизнь...

   – Острое перо у вашего друга, – усмехнулся в усы Сталин. – Написал о Ворошилове так, что у меня защемило на душе. Оказывается, у Ворошилова нет недостатков, он чист, как лист бумаги! Но это же не так! Надо готовить Красную Армию к войне, а он всё ещё лихо размахивает шашкой, считает, что кавалерия по-прежнему гроза для врагов. Ему подпевает маршал Семён Будённый. – Сталин взял со стола трубку и закурил. – Ваш друг не избежал ошибок в оценке деятельности наркома обороны.

   – Я бы и сам не стал его критиковать, – признался Василевский.

   – Почему? – Сталин хмуро зыркнул на него.

   – Ворошилов – член Политбюро, а я кто? Работник Генштаба, и только.

   – Вы заблуждаетесь! – одёрнул его Сталин. – Именно работнику Генштаба и надо поправлять таких горе-вояк, как Ворошилов!..

Вернулся к себе Василевский в раздумьях.

   – Где ты был? – набросился на него Ватутин. – Давно тебя ждут!

   – Товарищ Сталин задержал меня...

   – Понятно, – пробурчал Ватутин. – Мерецков объяснил, как мы будем дорабатывать документ. Тебе – писать основу, я буду вести дело с Наркоматом путей сообщения, а генерал Малинин и его подопечные займутся справочной работой. Ты всё понял?

Трое суток, которые дал им Мерецков для доработки плана, пролетели быстро. Василевский оторвался от бумаг – наконец-то с его плеч свалился тяжёлый груз! И когда в начале октября нарком Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Мерецков вновь были в Кремле, Сталин остался доволен отработанным планом.

   – Теперь сделали так, как надо. – Он зацепил взглядом Тимошенко. – Если Гитлер всё же решится напасть на Советский Союз, его танки появятся не в центре западного направления, а на юго-западе!

Нарком Тимошенко промолчал, хотя мнения вождя не разделял.

Корабль стоял у причала, слегка покачиваясь на воде, его швартовы скрипели, словно рядом кто-то ломал сухой хворост. Скупо грело полярное солнце, вода в бухте, зажатой с трёх сторон причудливой формы скалами, была тёмно-зелёной, как изумруд. Море сияло холодной ослепительной голубизной.

«Только бы шторма не было», – подумал капитан 3-го ранга Азар Кальвин, кряжистый, с открытым и добродушным лицом. Он разложил в каюте на столе оперативную карту Баренцева моря и вместе со штурманом изучал подходы к шхерам. Неожиданно ему позвонил комбриг из штаба бригады.

   – Азар Петрович, чем занимаешься? – спросил он.

   – Пока нет приказа на выход в море, решил ещё раз проанализировать обстановку в районе учений. Вы же сами говорили, что командиру надо уметь предвидеть ситуацию, которая может сложиться в море, – объяснил Кальвин.

   – Так-так... А ты не забыл, как в январе мы проводили скрытую заградительную операцию по постановке мин на случай войны?

Кальвин ответил, что тот поход тяжким камнем лёг ему на душу. Тогда «Жгучий» шёл между двумя тихоходными кораблями – минным заградителем «Мурман» и сторожевиком «Прилив», – и пришлось всю ночь простоять на ходовом мостике, то уменьшая, то увеличивая эсминцу ход, постоянно рискуя у шхер сбиться с курса во время снежной бури. Но корабль всё же поставил мины быстро и скрытно.

   – Потому-то в своём приказе начальник Главморштаба адмирал Исаков отметил твой корабль. Так что поздравляю вас, Азар Петрович! Прошу объявить экипажу об этом. А к часу дня вам надо прибыть ко мне: объясню предстоящее задание на учениях...

   – Нельзя ли прибыть к вам на час позже? Мне надо забежать домой.

   – Что-нибудь случилось? – насторожился комбриг.

   – Настя ждёт ребёнка, и нужно ей кое-что купить в магазине...

   – Да, ситуация, – проворчал комбриг. – Может, вам остаться на берегу, а корабль поведёт старпом?

   – Нет, на учения я сам поведу корабль, – возразил Кальвин. – Давно ждал этого, хочу проверить в море экипаж, да и себя заодно...

   – Тогда жду вас к четырнадцати ноль-ноль...

Азар был благодарен судьбе, что послала ему Настю. Познакомился он с ней летом в Москве, когда ехал в родную Кинешму, получив отпуск. Оскара в то время в столице не было, он отдыхал в Сочи, и, чтобы скоротать время, Азар принял участие в экскурсии по городу. У Триумфальной арки, сооружённой в честь победы русского оружия в Отечественной войне 1812 года, толпилась молодёжь. Только что прошёл дождь, небо заголубело, лучи солнца дробились на монументе, делали его живым.

   – Здесь, на Поклонной горе, – долетал до его слуха голос экскурсовода, – в тысяча восемьсот двенадцатом году Наполеон ждал ключи от Москвы...

   – Но так и не дождался, а потом с позором бежал из России под ударами войск легендарного Кутузова, – произнёс Кальвин.

   – Вы правы, товарищ капитан третьего ранга, – раздался у него за спиной чей-то голос.

Кальвин обернулся. Ему улыбалась черноглазая девушка. Невысокого роста, худощавая, розовые щёки оттеняли её смуглое лицо.

   – Откуда вы знаете? – спросил Азар незнакомку.

   – Изучала в институте, – бойко ответила девушка. – А живу в Мурманске, работаю в краеведческом музее. Сейчас в отпуске.

   – Как рискнул муж отпустить такую красавицу в Москву?

Щёки её залились румянцем.

   – Я не замужем.

   – Как вас зовут?

   – Настя! – Она кокетливо повела бровью. – А вас?

   – Азар, – уже завёлся от её кокетства Кальвин. – Азар Петрович.

   – Я сейчас поеду смотреть памятник гренадерам – героям Плевны, – сказала Настя. – Так что приглашаю вас.

Кальвин поймал такси, и они поехали. Сидя в машине, он поведал ей, что памятника не видел, но история сражения под Плевной увлекла его, ещё когда учился в школе. Русские воины одержали блестящую победу! Они разбили в пух и прах сорокатысячную армию турков, а Осман-паша, её командующий, был взят в плен.

   – Живая история России, – задумчиво молвила Настя.

Они вышли из «эмки» и направились к памятнику. Вокруг него кружил народ, туристы говорили на разных языках. Настя сказала Азару, что чугунный памятник был воздвигнут в 1887 году в честь подвига русских богатырей, освободивших братьев болгар от турецкого ига. Вот и позолоченная надпись: «Гренадеры своим товарищам, павшим в славном бою под Плевной 28 ноября 1877 года» . Восьмигранная часовня, увенчанная православным крестом, попирающим мусульманский месяц, возвышалась над землёй...

   – Впечатляет, не правда ли? – Настя весело поглядывала на Азара.

   – Очень! – ответил Кальвин и, помедлив, добавил: – Жаль, что этого не видят мои ребята со «Жгучего».

   – Вы на нём служите! – воскликнула Настя. – На этом корабле плавал и мой двоюродный брат Саврасов. Теперь учится на художника. Женился на москвичке. У него дочурка. Такая милая...

   – Не он ли написал картину «Грачи прилетели»? – спросил Азар. – Изумительная вещь!

Настя конечно же поняла, что он шутит, и мило улыбнулась: нет-нет, её брата зовут Фёдором, а того, именитого, Алексеем Кондратьевичем.

   – Вот не знал, что акустик Фёдор Саврасов ваш брат, – сказал Кальвин. – Отличный был моряк, не раз выручал меня в море. А то, что он увлекался рисованием, на корабле знали едва ли не все. Перед уходом в запас он написал картину «Полярное утро», она до сих пор висит в кают-компании. Вернусь на службу и расскажу ребятам о Фёдоре.

   – Вам нравятся картины художника Алексея Саврасова? – Настя тряхнула белокурой головой, отбросила со лба кудряшки.

   – Да.

   – И мне тоже. Саврасов – тонкий художник, у него есть чему поучиться. Фёдор влюблён в его творчество, подражает ему. – Настя взглянула на часы. – Время обеда...

   – Я тоже хочу есть, – признался Кальвин и предложил: – Давайте вместе пообедаем? Есть тут рядом ресторан...

Потом допоздна они гуляли по городу.

   – Мой поезд в час ночи, – сказал Азар, глядя на часы. – Если позволите, я провожу вас... А вот и такси. – Он поднял руку, и «эмка» остановилась. – Настя, командуйте, куда нам ехать.

   – На улицу Часовую, дом десять, неподалёку от метро «Динамо», – обратилась она к водителю.

Вскоре они подъехали к дому, где жил её брат. Вышли из машины, и тут к ним подошёл парень с густой чёрной бородой.

   – Настя, я тебя жду битый час! – закричал он.

   – Это и есть мой брат, – улыбнулась Настя. – Федя, познакомься, Азар тоже из Полярного.

Фёдор пожал руку, с минуту пристально смотрел на него, потом воскликнул:

   – Боже, кого я вижу! Так это вы, товарищ командир?! – Он взял Кальвина за руку. – Прошу ко мне в гости. У меня сегодня большая удача. На аукционе я продал свою картину «Полярное сияние», так что и это отметим. – И вдруг спросил: – А вы, товарищ командир, не женились?

   – Нет ещё...

   – Тогда берите в жёны мою сестру! – выпалил Фёдор. – Она очень добрая.

   – Перестань, Фёдор! – рассердилась Настя. Взглянула на Азара: – Есть ещё время. Может, зайдёте к нам?

Азар, однако, решительно отказался:

   – Боюсь опоздать на поезд, а матери уже отстучал телеграмму. Если не приеду, будет переживать.

   – Товарищ командир, зашли бы минут на пять, а? – умолял Фёдор. – У меня есть армянский коньячок! – Но, увидев строгое лицо Азара, произнёс: – Всё ясно, я пошёл...

Настя стояла и не знала, как ей быть. Она отчего-то робко улыбнулась, но тут же на её лицо набежала тень, и оно стало каким-то чужим.

   – Ну что, Анастасия, до встречи в Мурманске? – нарушил тишину Азар.

Она дала ему свой адрес. Он взял в руки её тёплую ладонь.

   – Там я найду вас. А сейчас поеду к маме.

Дома Азар не находил себе места. Куда бы он ни шёл, что бы ни делал, Настя стояла у него перед глазами. Мать обрадовалась приезду сына, попросила пойти с ней на рынок, чтобы сельчане увидели, каким стал её Азар, навестили его учительницу.

Вечером Азар собрался на рыбалку, но мать остановила его:

   – На речку не ходи. Про отца хочу рассказать. – Она хмуро сдвинула брови. – Не всё ты знаешь о нём, сынок. В последнее время я часто хвораю, сердечный приступ был, боюсь, что, как умру, унесу с собой в могилу правду о нём, моём Петре Гавриловиче...

   – Какая ещё правда, мать? – удивился Азар. – В Гражданскую он смело рубил беляков, погиб под Ростовом.

   – В двадцатом году зимой я жила в Ростове на квартире у одной старушки, а ваш отец служил в штабе Деникина, разведкой занимался. Оскар воевал на Западном фронте вместе со своим земляком Сашей Василевским, а ты ушёл, в Первую Конную армию Будённого. Я тогда столько слёз выплакала, боялась, что красные узнают про моего мужа и всех вас порешат.

Азар слушал мать затаив дыхание.

   – Ну, а дальше что было?

   – Ничего хорошего, сынок, не было, – вздохнула мать. – В январскую ночь двадцатого года, когда красные наступали на Ростов, а деникинцы оборонялись, отец пришёл домой. На нём была чёрная кожаная куртка, фуражка с красной звездой, левая рука забинтована. «Пуля вчера задела под Батайском», – сказал он, перехватив мой взгляд. Я, сынок, так рада была его приходу, что зашлась слезами. Хотела позвать соседку, чтобы дала немного керосина в лампу, но отец крепко схватил меня за руку. «Не смей, – говорит, – звать соседку, никто не должен знать, что я был у тебя». Он быстро собрал свои вещи, револьвер спрятал в карман куртки. Говорил: «Жаль мне тебя бросать с сыновьями, да что поделаешь, не хочу жить при Советах. Уйду со штабом генерала Деникина. Куда он, туда и я. Но ты, жёнушка, не горюй, я скоро сюда вернусь, так как Советской власти не жить». – «А что сказать сыновьям, когда вернутся с фронта?» – спросила я. «Скажи им, что погиб я в бою под Ростовом и что ты меня сама похоронила». – «Зачем мне грех на душу брать?» – «Так надо, – ответил он. – А если большевики узнают, что я сражался на стороне белых, всех вас расстреляют...» Ушёл он в ночь, а утром в город ворвались красные.

Мать помолчала.

   – Долго я хранила эту тайну, теперь же пришло время сказать вам правду. Не знаю, жив ли ваш отец, но один мой знакомый видел его в Париже. Говорит, седой стал как лунь и борода такая же седая. По-прежнему он в свите генерала Деникина. Жаль мне его. – Она встала. – Будешь в Москве, поведай эту тайну и Оскару. Мы трое честны перед Советской властью, и упрекать нас не за что. И тебе с Оскаром нечего бояться. Сам Сталин говорил, что сыновья не отвечают за деяния своих отцов.

«Пусть всё останется так, как было, и Оскару я ничего не скажу» – решил Азар.

Утром он искупался в речке, пришёл домой весёлый, стал говорить о том, что в ночь пойдёт на рыбалку, потом сел завтракать. Мать сидела рядом и вязала ему шерстяные носки.

   – Сынок, о чём ты всё думаешь? – спросила она.

   – Я? – встрепенулся Азар. – Так... О корабле думаю, как он там живёт без меня.

   – Может, и о корабле твои думы, но чует моё сердце, что у тебя появилась женщина. О ней ты и думаешь. Кто она?

   – Настя... – Азар улыбнулся. – В Москве познакомился, когда ехал к тебе. Запала мне в душу...

   – Что ж, сынок, свою жизнь сам устраивай, – сказала мать. – Что меня тревожит? Давно от тебя внука жду, но, видно, так и не дождусь. Сын Оскара Петя вырос, учится в Ленинграде, а про меня, наверно, забыл. Одно письмо лишь прислал...

«Дождёшься внука, мать, я тебе обещаю», – подумал Азар, но ей ничего не ответил.

Уезжал он из дому на неделю раньше срока.

   – Ежели суждено вам с Настей сойтись, то я бы желала побывать на вашей свадьбе, так что не забудь пригласить.

   – Хорошо, мама, я это сделаю!

Но случилось так, что мать на свадьбу не попала. Да её и не было, этой свадьбы. Прилетел Азар в Мурманск поздним рейсом и, едва получив багаж, сел в такси, бросив водителю:

   – Улица Полярных зорь, дом семь...

Пока ехал к Насте, его мучил вопрос: вернулась ли она из Москвы? Свет фар «эмки» выхватил из темноты низкорослые берёзы, кусты можжевельника. На душе у Азара было тоскливо, но, когда заблестело море, он повеселел: дом, где жила Настя, уже недалеко.

Вышел из машины и различил окно, в котором тускло горел свет. «Дома Настя», – обрадовался он, и приятная истома разлилась по всему телу.

Вошёл в квартиру без стука. Настя увидела его на пороге и застыла у дивана, выронив из рук книгу. Наконец пришла в себя.

   – Ты?! Вот уж не ожидала... Проходи, садись. – А у самой колотилось сердце.

Азар подошёл к ней, посмотрел в её лучистые глаза.

   – Ждала? – только и выдохнул.

   – Очень ждала... – Она уткнулась пылающим лицом ему в грудь.

Он прижал её к себе. Настя покорно подалась, ощутив на своих губах горячий поцелуй...

Всё это как в калейдоскопе промелькнуло в памяти Кальвина. В подъезде дома он отдышался, а когда вошёл в квартиру, Настя сказала:

   – Как долго тебя не было! Что, снова уходишь в море? Я буду по тебе скучать...

Азар нежно обнял её.

   – Ты угадала, Настя, – тихо произнёс он. – Я ухожу в море, но через сутки буду дома. Как ты себя чувствуешь? Или, быть может, мне остаться с тобой? Комбриг мне предлагал...

   – Я дождусь тебя, да и соседка тут рядом, если что, поможет мне.

Азар сделал покупки в магазине и вернулся домой. Настя стирала бельё на кухне, и он начал помогать ей. Он оберегал её от всего, что могло отрицательно повлиять на её самочувствие. Бывало, вернётся с моря и, закатав рукава, берётся за любое дело по хозяйству. Особенно стал беречь жену после беседы с профессором-гинекологом, которая приезжала в Мурманск. Азару удалось встретиться с ней. Она рассеяла его тревогу за жизнь жены, но посоветовала не волновать её. «И провожать вас в море она не должна! – строго заметила врач, глядя на Азара сквозь стёкла очков. – Да-с, не должна! Знаете ли, волнение, да-да, волнение! А где есть это скверное чувство, которое портит нам нервы, там появляются страдания. Я не из трусливых, но, когда вижу корабль, сразу всплывает в памяти бушующий океан и «Девятый вал» Айвазовского. По телу пробегает противная дрожь. Что, не верите?..»

   – Что-то сердце покалывает, – пожаловалась Настя после того, как на балконе развесила бельё. – Как будто иголка туда попала. И холодно мне. Я прилягу, а ты накрой меня пледом...

Азар посмотрел на часы – двенадцать. К двум часам дня ему надо быть у комбрига. Возьмёт задание – ив море! Настя тихо лежала на диване. Кажется, она вздремнула. Стирка, видно, утомила её.

   – Азар, – вдруг заговорила она. – Положи меня в роддом. Я боюсь, что, как и в прошлый раз, может случиться выкидыш. Утром главврач предлагала мне лечь, но я отказалась. Теперь же не желаю рисковать. Вот её телефон, позвони и скажи, что я хочу лечь. – Она протянула ему листок, на котором был записан номер телефона.

   – Ты правильно решила, Настя, и мне в море будет спокойнее. – Азар набрал номер врача. – Вас беспокоит супруг Анастасии Петровны. Она согласна с вашим предложением лечь в роддом на сохранение. Сердечко у неё шалит... Сейчас подойдёт «скорая»? Добро, я пока я соберу жену...