Текст книги "Жезл маршала. Василевский"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)

   – Я убедился в эффективности реактивной артиллерии в Курской битве, – пояснил Александр Михайлович. – Она творила там чудеса. Немецкие танки горели факелами. Надо бы нам это учесть, Александр Петрович. Поручи командующему артиллерией фронта взять это дело на личный контроль. Надо до предела насытить артиллерией штурмовые войсковые группы. Полагаю, – продолжал он, – что Ставка предоставит фронту дополнительные, наиболее мощные средства подавления из резерва Верховного Главнокомандования. По этому вопросу я разговаривал с начальником Генштаба генералом армии Антоновым. Он обещал об этом позаботиться.

Но Василевского ждали огорчения.

На другой день из Ставки сообщили, что план операции утверждён, но разгром хейльсбергской группировки врага предлагалось закончить не позднее 22 марта, а операцию по разгрому кёнигсбергской группировки немцев начать не позднее 28 марта.

   – Сроки нереальны, товарищ командующий! – забеспокоился начальник штаба фронта Покровский.

   – Круто берёт Ставка! – покачал головой генерал Макаров.

Василевский молчал, хотя урезанные сроки проведения операции бросили его в холодный пот. Естественно, он разделял тревогу своих соратников и сказал им, что немедленно доложит их мнение Верховному. В ночь на 18 марта он связался с ним по телефону. Поблагодарив за быстрое утверждение плана операции командования фронта, он твёрдо заявил:

   – Сроки, которые определены фронту, товарищ Сталин, нереальны! Я говорю это ответственно, без всяких эмоций. Только на перегруппировку войск потребуется четыре-пять дней, а Ставка предписывает начать операцию по разгрому кёнигсбергской группировки противника не позднее двадцать восьмого марта!

   – Назовите ваши сроки, товарищ Василевский!

Командующий фронтом назвал: ликвидация хейльсбергской группировки немцев будет закончена 25-28 марта; на перегруппировку войск надо 3-4 дня, чтобы потом начать штурм крепости Кёнигсберга.

   – Поэтому я прошу вас разрешить начать артиллерийское и авиационное наступление в первых числах апреля.

   – Что значит – в первых числах апреля? – сердито спросил Верховный. – Вы назовите точную дату!

   – Шестого апреля, товарищ Сталин.

Затаив дыхание, Александр Михайлович ждал, что скажет Сталин. Кажется, Василевский никогда ещё не испытывал таких тревожных чувств, как в эти минуты. Характер вождя он прекрасно знал, понимал и то, что тот мог в любой момент вспыхнуть, «загореться», и тогда справедливости от него не жди. И вдруг он услышал:

   – Пусть будет по-вашему, товарищ Василевский!

У Александра Михайловича отлегло на душе. А Верховный продолжал:

   – Рекомендую вам привлечь к участию в операции авиацию 2-го Белорусского фронта – такое распоряжение командующему фронтом генералу армии Рокоссовскому я дам, затем авиацию Балтийского флота и 18-й воздушной армии. К вам будут командированы главные маршалы авиации Новиков и Голованов.

Такая необычная уступчивость вождя так тронула Василевского, что он уже не по-уставному проговорил в трубку:

   – Спасибо, Иосиф Виссарионович, я так рад... Я всё сделаю, как надо!

И он сделал! 25 марта войска фронта овладели городом Хайлингенбайль – последним опорным пунктом на побережье залива Фришес-Хафф, а 29 марта наголову разбили хейльсбергскую группировку немцев. 6 апреля после перегруппировки войск пехота, авиация и танки атаковали врага на Кёнигсбергском направлении. Уже с утра 7 апреля развернулись ожесточённые бои в пригороде и в самом Кёнигсберге. Немцы, как ни пытались, не смогли сдержать натиска наших войск. Атака следовала за атакой, люди сражались бесстрашно, напористо, у всех была одна цель – уничтожить гитлеровцев! В штурме Кёнигсберга участвовало две тысячи пятьсот самолётов. Они буквально забросали город и крепость бомбами, превратив его в огнедышащий ад.

   – Второй день штурма города будет решающим! – сказал Василевский, наблюдая с КП в бинокль, как наши артиллеристы едва ли не в упор расстреливали крепость.

В динамике, стоявшем на столе связистов, раздался громкий голос генерала Белобородова:

   – Товарищ командующий, 43-я армия очистила северо-западную часть города!

   – Слышу тебя, Афанасий Павлантьевич! – ответил в микрофон Василевский. – Добивай фрицев, если они не сдаются в плен!..

На КП фронта поступил ещё один доклад: 11-я гвардейская армия, наступающая с юга, форсировала реку Прегель. И вот кольцо окружения сомкнулось в западной части города.

   – Всё, капут фашистам! – воскликнул Покровский. – Войска гарнизона отрезаны от опергруппы «Земланд»!

Член военного совета генерал Макаров подошёл к командующему.

   – Товарищ маршал, надо бы вам обратиться к немецким генералам и офицерам с предложением сложить оружие, – сказал он и протянул ему листок. – Я тут набросал текст, если подойдёт...

Василевский предложил немцам сложить оружие, чтобы избежать лишних жертв, но те отвергли его призыв, и с утра 9 апреля бои разгорелись с новой силой. На четвёртый день Кёнигсберг пал. Комендант Кёнигсберга немецкий генерал пехоты Лаш вместе со своими войсками сдался в плен. Гитлер считал, что он «виновен в сдаче города большевикам», и приговорил его заочно к смертной казни.

   – Где пленный генерал? – спросил Василевский начальника штаба. – Давайте его сюда, может, скажет что-нибудь интересное.

Генерала Лаша привели в штаб. Пригласив переводчика, Василевский стал его допрашивать. Лаш был коренастый, широкоскулый, его серые глаза пугливо прыгали, он смотрел то на маршала, то на генерала Покровского и не знал, куда спрятать свои короткие, как обрубки, руки с толстыми пальцами. На вопросы маршала отвечал чётко и не юлил.

   – Я никак не ожидал, что такая крепость, как Кёнигсберг, столь быстро падёт, – заявил он. – Русское командование хорошо разработало и прекрасно осуществило эту операцию. Большевиков я ненавижу, но уважаю тех, кто оказался сильнее и храбрее нас!.. Под Кёнигсбергом мы потеряли стотысячную армию...

После допроса, который продолжался час, Василевский спросил генерала, есть ли у него какие-либо просьбы.

   – Есть, господин... – Лаш смешался и тут же поправился: – Извините, товарищ маршал. – Лицо генерала отчего-то вдруг покрылось белыми пятнами. – Я не эсэсовец... Я прошу меня не расстреливать...

   – Пленных мы не расстреливаем, – успокоил Василевский генерала. – Всем, кто сдался, будет сохранена жизнь... Скажите, генерал, какими силами располагает земландская группировка войск?

   – Я точно не знаю, месяц тому назад там было девять пехотных и одна танковая дивизия. А вы что, хотите Земланд штурмовать?

– Иного выхода у нас нет! – Василевский развёл руками. – Наши войска прекрасно вооружены, у них силён наступательный дух, и за день мы уничтожим всю группировку ваших войск. Может, вы, господин генерал, обратитесь к ним с просьбой сложить оружие, чтобы не было лишних жертв? Правда, я могу это и сам сделать, но для них ваше слово имеет вес, не так ли?

Лаш горько усмехнулся:

   – Вы ошибаетесь, товарищ маршал. Для них я уже предатель, если сдался в плен. Вряд ли они примут и ваш ультиматум, – подчеркнул генерал. – Там собрались отборные немецкие войска, среди них немало эсэсовцев.

   – И всё же я попробую...

Гитлеровцы, однако, не приняли его ультиматума. Утром 19 апреля наши войска развернули наступление. Оборона врага с ходу была прорвана. Не выдержав удара, немцы стали отступать. На третий день боев Земландский полуостров был очищен от врага.

Василевский едва переговорил по радио с командующим артиллерией 11-й гвардейской армии генералом Семёновым, как в штаб вошёл генерал Покровский.

   – Мы только что допросили пленного немецкого офицера, и знаете, что он нам сообщил?

   – Что-то важное?

   – Как сказать... Словом, личный представитель Гитлера гауляйтер Кох на ледоколе удрал с Земланда в Данию, а солдатам приказал сражаться с большевиками до конца! И что интересно, товарищ маршал, этот ледокол Кох приготовил себе ещё с зимы!

   – Невелика птица этот Кох, – усмехнулся Александр Михайлович. – Главное – восточно-прусская цитадель германского империализма пала! С чем мы и рады поздравить Гитлера.

Но битва всё ещё продолжалась. 25 апреля войска 3-го Белорусского фронта освободили крепость и порт Пиллау (Балтийск).

   – Теперь, кажется, бои поутихнут, – устало промолвил Василевский.

Пожалуй, впервые за все дни тяжёлых боев Александр Михайлович крепко уснул. В штабе фронта было тихо, как перед атакой на передовой. Люди ходили на цыпочках, так как знали, что командующий лёг отдыхать. Но вот в штаб вошёл адъютант начальника штаба и гаркнул:

   – Всё, хана фашистам! Теперь, братцы, скорее бы домой, на родину! Ох, устал я от этих боев, даже пистолет в руке и тот кажется тяжёлым! – Он не договорил: к нему подскочил генерал Покровский.

   – Ты что расшумелся? Маршал только что лёг отдохнуть! Если вдруг разбудил командующего, я тебя отправлю на гауптвахту! Ишь ты, устал он от боев!

Покровский слегка приоткрыл дверь. Маршал лежал на спине, раскинув в стороны руки, и негромко храпел.

Рано утром затрещал аппарат ВЧ. Это звонил Сталин.

   – Маршал Василевский слушает вас!

   – Я думал, что в такую рань вы ещё отдыхаете, а вы уже на ногах, – сказал Сталин. – А мне вот не спится, на душе тоскливо...

   – Почему, Иосиф Виссарионович?

   – Вас вот наградили вторым орденом «Победа» – а меня нет.

   – Вы, должно быть, шутите, товарищ Сталин? У меня уже есть этот орден.

   – Отчего мне шутить? – усмехнулся в трубку Сталин. – В Восточной Пруссии вы провели крупнейшую операцию, за что и награждены вторым орденом «Победа». Его вручит вам в Москве Михаил Иванович Калинин. Поздравляю от души!

Вскоре после этого разговора Ставка вызвала Василевского в Москву. И сразу же ему в Генштаб позвонил Верховный и пригласил к себе.

   – Надо кое о чём поговорить, – добавил он загадочно.

Василевский сразу заметил, что Сталин был в хорошем расположении духа.

   – Что вы можете сказать о Берлинской операции?

   – Вы, наверное, и без меня знаете, в чём её сила? – улыбнулся Александр Михайлович.

   – Мне интересно знать ваше мнение.

   – Я хотел бы отметить две особенности этой операции, – начал Василевский, потягивая трубку. – Во-первых, краткий срок её подготовки – две недели, тогда как на подготовку Сталинградской, Белорусской, Ясско-Кишинёвской и Висло-Одерской потребовалось не менее одного-двух месяцев. И это понятно, потому что в сорок пятом году наша военная экономика достигла высоко уровня развития, ну а сами Вооружённые Силы ещё более окрепли. Вы согласны?

   – Говорите, я слушаю! – Сталин попыхтел трубкой.

   – Во-вторых – и это, на мой взгляд, главное, – оригинальность стратегического замысла, который положен в основу Берлинской операции. Войска трёх фронтов – 2-го Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского – нанесли одновременно шесть ударов на трёхсоткилометровом фронте! Что это дало? Гитлеровские войска были скованы сразу на всём одерско-нейсенском оборонительном рубеже. По сути, они были взяты в кольцо!

Зазвонил телефон. Верховный взял трубку, и кабинет наполнил громкий голос Жукова:

   – Товарищ Сталин, докладывает маршал Жуков! Сегодня, тридцатого апреля, войска 3-й Ударной армии генерала Кузнецова взяли рейхстаг! На рейхстаге развевается наше Красное Знамя! Ещё сутки боев, и в наших руках окажется имперская канцелярия, во дворе которой расположен бункер Гитлера!

   – Это хорошее донесение, товарищ Жуков, – весело произнёс в трубку Верховный. – У меня в кабинете находится маршал Василевский, мы сердечно поздравляем вас с большим успехом!..

В ночь на 9 мая в Карлсхорсте в присутствии представителей Верховного Главнокомандования советских войск, Англии, США и Франции генерал-фельдмаршал Кейтель подписал акт о безоговорочной капитуляции Германии. А ведь пять лет назад Кейтель принимал капитуляцию от покорённой фашистами Франции!

Победа!.. Василевский, казалось, перестал дышать. То, чего так ждали все от мала до велика, свершилось! Враг добит в его собственном логове! «Хоть тебе, Георгий, и не сладко там пришлось, – мысленно сказал Жукову Александр Михайлович, – но ты вконец сломал хребет фашистскому зверю!»

Через неделю после этого события Жуков прибыл в Ставку по вызову Верховного. Как всегда, он зашёл в Генштаб, где и встретился с Василевским. Эта встреча порадовала обоих. Александру Михайловичу хотелось знать, как прошёл штурм Берлина, и, рассказывая ему об этом, Жуков на слова не скупился.

   – Ты знаешь, у меня на глазах едва не появились слеза, когда Кейтель подписывал акт о капитуляции, – признался он. – Сколько мы прошли тяжких фронтовых дорог, сколько выстрадали, и вот она, желанная победа!

   – А я вечером с Антоновым иду к Верховному докладывать свои намётки по планированию предстоящих боевых действий на Дальнем Востоке по разгрому Квантунской армии. Сейчас этим только и занят.

   – Свою операцию я завершил, теперь ты покажи, на что способен! – улыбнулся Жуков. – Кстати, в английскую зону оккупации пыталась удрать дивизия власовцев, но командир 25-го танкового корпуса генерал Фоминых пресёк эту попытку предателей. Нам удалось арестовать генерала Власова. Теперь он ответит за свою измену.

   – Я верил, что час возмездия предателю наступит! – воскликнул Василевский.

   – Саш, у тебя есть что-нибудь перекусить? А то я проголодался, – попросил Жуков.

   – Хочешь пирожков с мясом и картошкой? Ох и вкусные! – Василевский полез в саквояж.

   – Их жарила твоя синеглазка? – спросил Жуков. – Тогда давай, она у тебя классно готовит! Дома-то как, всё хорошо?

   – Да.

   – У меня тоже, хотя Александра Диевна сердится, когда я поздно прихожу домой...

В приёмной вождя собралось немало военачальников, были тут и генералы, ведавшие в Генштабе организационными вопросами. Пока Верховный был с кем-то занят, у Василевского появилась возможность пообщаться со своими коллегами. Нарком ВМФ адмирал Кузнецов, ответив на его рукопожатие, заметил:

   – Давно вас не видел, Александр Михайлович. Слышал, что вы точите свою шпагу, чтобы нанести удар по командующему Квантунской армией генералу Ямаде? Может, вам нужна поддержка, так я прикажу адмиралу Юмашеву выделить для этого боевые корабли, чтобы Ямада не удрал от вас морем! – шутливо добавил Николай Герасимович.

   – Боюсь, что и вам придётся быть там, куда я скоро уеду, – весело ответил Василевский.

Наконец Поскрёбышев пригласил заходить в кабинет вождя.

   – Прошу садиться к столу, – сказал Сталин, но сам не сел. Он стоял у края стола, справа от него сидел Молотов, слева – Маленков, остальные члены ГКО и Ставки разместились кто где. Жуков и Василевский сели рядом.

   – Фашистская Германия разгромлена! – громко произнёс Сталин. – Но у нас есть ещё один давний противник – Япония, союзник Гитлера. Нам предстоит, как мы и обещали своим союзникам, разгромить Квантунскую армию. Ставка уже давно работает над этим вопросом. Сейчас мы заслушаем начальника Генштаба. Вам слово, товарищ Антонов. Потом выступит товарищ Василевский...

Генерал армии Антонов был краток, и всё то, о чём он сообщил, Сталин одобрил, заметив, однако, что это пока «предварительные намётки». Высказав некоторые свои замечания, он добавил, что у него с маршалом Василевским будет ещё не одна беседа по предстоящей Маньчжурской операции.

   – Почему с Василевским? – спросил вождь и сам же ответил: – Ставка намерена назначить его главкомом войсками на Дальнем Востоке. После завершения Восточно-Прусской операции и разгрома немецких войск в крепости Кёнигсберг мы отозвали Василевского с 3-го Белорусского фронта в Ставку, и он сразу включился в подготовку плана войны с Японией. В разработке этого плана ему помогают начальник Генштаба Антонов, начальник Оперативного управления Генштаба генерал Штеменко, его заместитель генерал Ломов. Я доволен, как работает эта группа.

Сталин взглянул на маршала Жукова и вдруг спросил:

   – Не следует ли нам в честь победы над фашистской Германией провести в Москве Парад Победы? В нём могли бы принять участие отличившиеся в боях бойцы и командиры Красной Армии.

   – Хорошая идея! – воскликнул Жуков. – Я – за.

   – И я тоже, – вырвалось у Василевского.

Предложение Верховного одобрили все. Сталин тут же дал задание Антонову сделать все необходимые расчёты по параду и подготовить проект директивы.

В штабе только что закончилось совещание, и командующий кавалерией маршал Будённый собрался на обед, когда к нему в кабинет вошёл маршал Жуков.

   – Не ожидал, Семён Михайлович? – улыбнулся он, бросив на стол фуражку. – Вот зашёл к тебе в гости. Принимаешь? – шутливо добавил он и присел на стул.

   – Привет, Георгий! – Будённый протянул ему свою жилистую руку. – Давно ты у меня не был. Всё сидишь в Берлине. Недавно колошматил на фронте гитлеровцев, а теперь, говорил мне Микоян, кормишь немцев, чтобы не померли с голоду?

   – Из командующего фронтом превратился в начхоза! – качнул головой Георгий Константинович. – Ладно, шутки в сторону. Я только что от Верховного, был у него на даче. Речь шла о Параде Победы. Так вот, принимать парад товарищ Сталин поручил мне, а командовать парадом будет маршал Рокоссовский.

   – Так это здорово! – воскликнул Будённый. – Кому же ещё принимать парад, как не тебе?

   – У меня просьба, Семён. Подбери мне хорошего коня. У тебя они, должно быть, есть.

   – Обижаешь, Георгий, – шутливо заметил Семён Михайлович. – У меня есть такой рысак, что увидишь его, и глаза чесаться станут.

   – Какой?

   – Белый, как чайка!

   – Это то, что надо! – Жуков устало зевнул. – Мне бы ещё потренироваться чуток. Поможешь? В своей жизни ты принимал десятки парадов.

   – Всё сделаю, не переживай. Скажи, как там Иосиф Виссарионович? Я вчера говорил с ним, похоже, он простыл?

   – Ничего, весёлый! Предложил ему как Верховному Главнокомандующему принимать Парад Победы, но он отказался, говорит: «Стар я для парадов». – Жуков встал. – Я дам знать тебе, когда начнём тренировки. Кстати, мы с тобой своего рода крестники.

   – Ты о чём? – не понял Будённый.

   – В ноябре сорок первого, в самые тяжкие для всех нас дни, когда немец стоял под Москвой, а фашистские генералы рассматривали столицу в бинокль, кто принимал на Красной площади военный парад? Маршал Семён Будённый! Тогда тебя по радио слушала вся страна, теперь она услышит и мой голос. Признаюсь, Семён, я счастлив от такого поручения вождя!

   – Ты это заслужил, Георгий. – В голосе Будённого было столько теплоты и доверия, что у Жукова защемило сердце. – Кто больше тебя сделал для нашей победы? Да никто!.. А тренировать я тебя буду по всей строгости, так что не взыщи!..

24 июня рано утром Василевский был уже на ногах. Он заметно волновался, и, когда жена стала помогать ему надевать на мундир ордена и медали, он попросил делать это «аккуратно»: «Ведь я буду на виду у массы людей». Погода выдалась капризная: пасмурно, моросил дождь, небо чёрное от туч. И пока Александр Михайлович подходил к своему сводному полку, он изрядно промок. А когда увидел, что на Красную площадь из Спасских ворот выехал на белом коне Жуков, на его лице появилась улыбка. Вот он, полководец Жуков, его друг и соратник по войне! Он как влитой сидел в седле, правда, когда произносил речь, у него, должно быть от волнения, дрожал голос. Шутка ли, радиотрансляция шла на весь мир!..

Пожалуй, маршал Василевский волновался не меньше, чем Жуков. Проходя под звуки оркестра мимо Мавзолея, на котором находились руководители партии и правительства, военачальники, знатные люди страны, он был напряжён, твёрдо, как бывало в годы курсантской молодости, печатал по брусчатке шаг, держа в руке клинок.

На другой день к нему в Наркомат обороны зашёл маршал Мерецков.

   – Как себя чувствуешь? – спросил он. – Я всю ночь не спал. Как перед боем...

   – Почему? – усмехнулся Василевский.

   – Шутка ли, на виду у всех вести сводный полк своего Карельского фронта? Боялся, что могу сбиться с ноги, но пронесло... А ты, видно, корпишь над документами своей будущей операции? – И, не дождавшись, что скажет ему Василевский, добавил: – Ты предложил Верховному меня на должность командующего фронтом на Дальнем Востоке?

   – Да. А что?

   – Я рад, что поеду туда бить япошек. А тебе за высокую оценку моей работы на фронтах – спасибо! Я всегда тебя уважал, Саша...

   – Твой Карельский фронт открывал Парад Победы! А мой сводный полк шагал после 1-го Прибалтийского фронта. Шёл я строевым шагом, а когда подошёл к трибуне Мавзолея и взглянул на Сталина, мне показалось, что он смотрит в мою сторону. У меня будто появилось второе дыхание, и такую силу я в себе ощутил, что в тот момент, пожалуй, и танк мог бы сдвинуть с места!

Мерецков засмеялся.

   – Ты, Саша, загнул! – воскликнул он. – Какой ещё танк? Помню, в сорок четвёртом, когда наступал Карельский фронт при поддержке моряков Северного флота, я сел в танк, но проехал по тундре километра два, и вдруг двигатель заглох. Спрашиваю командира танка, в чём дело? А водитель и говорит, что, наверное, в двигатель попала вода. Мы впятером пытались вытащить танк из лужи, но он и не шелохнулся. Потом нам стали помогать бойцы, их было до десятка, и хоть бы что! А немцы бьют по нам из миномётов. Что делать? Не ложиться же мне, командующему фронтом, на виду у солдат в грязь?

   – И как же ты вышел из положения?

   – Выручил водитель танка, он завёл двигатель, и мы пошли дальше. Удачно проскочили первую линию обороны врага, а потом и вторую... – Мерецков помолчал. – Скажу тебе, Саша, как на духу: я дрожал как осиновый лист, когда шагал по Красной площади. Первым ведь всегда особое внимание. Мой фронт открывал Парад Победы... Ты прав, этому можно позавидовать. И ещё волновался я на приёме, когда Сталин провозгласил тост в мою честь. – Помедлив, он добавил: – А мог бы я сгинуть где-то в лагере, если бы меня не вырвали из лап Берия Жуков и маршал Будённый. До конца жизни буду им благодарен...

К Василевскому в кабинет вошёл генерал армии Хрулёв.

   – Два героя Парада Победы воркуют о вчерашней встряске? – улыбнулся начальник тыла Красной Армии.

   – А что, разве плохо мы прошли с Кириллом Афанасьевичем по Красной площади? – усмехнулся Александр Михайлович.

   – Главное – без потерь! – добавил Мерецков.

   – Вы оба молодцы! – Хрулёв поправил на голове фуражку. – Александр, нас с тобой ждёт Верховный. Будем решать вопросы железнодорожных перевозок на Дальний Восток...