Текст книги "Жезл маршала. Василевский"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)

   – Письмо от сына Кальвина, Петра. Парень с характером! Учился в Военно-морской академии, а потом добровольно ушёл на Северный флот. Плавает на боевом корабле...

Кто-то постучал. Катя открыла дверь. Это был Оскар Кальвин. Он нежно поцеловал ей руку и прошёл в комнату.

   – Привет, дружище! – Друзья обнялись. – Ты извини, что побеспокоил. Я только что вернулся из Севастополя. Знаешь, Саша, едва не угодил там в лапы фашистов...

   – Ты сначала разденься, а уж потом рассказывай! Кстати, садись с нами ужинать. Катерина, где водочка? Дай нам по рюмашке... Оскар, я на рассвете улетаю в Сталинград. Там скоро будет жарко. Хорошо, что ты забежал ко мне, а то бы не увиделись...

После ужина они уединились в кабинете, и Кальвин стал говорить о том, что видел в горящем Севастополе.

   – Моряки обороняли город до последнего. Я уже написал статью, радоваться бы, а у меня на душе камень.

   – Не понял, поясни!

   – Сын-то мне не пишет! Ума не приложу, отчего вдруг такое пи уважение к отцу. Вот вернусь в редакцию и позвоню в Астрахань.

   – Петра там нет.

   – Что? – Кальвин поправил ремень на гимнастёрке. – А где он?

Вместо ответа Василевский достал из стола письмо и, отдав ему, молча ушёл на кухню.

Оскар прочёл письмо, и в сердце закралась смутная тревога. Что делать? Сын-то уходит из-под его влияния! Сам себе хозяин. Захотел уехать на Северный флот и теперь воюет там на море.

Из кухни вернулся Александр Михайлович. Загасив трубку, он сел.

   – Всё ясно?

   – Да! Пётр назло мне укатил на флот, – огорчённо выдавил Оскар. – А твоего Юру призвали на военную службу?

   – Пока нет. Наверное, осенью пойдёт в армию.

К ним вошла Катя:

   – Вы долго тут будете шептаться? – В её голубых, как клочок неба, глазах замельтешили искорки. – Может, подать вам чаю?

   – Нет, Катя, я ухожу. – Кальвин встал. – Утром мне надо сдать главреду статью, а Саше на рассвете улететь в Сталинград. Кстати, ты туда надолго?

   – Сам не знаю. Как решит Верховный. А что?

   – Позже я, наверное, приеду туда...

Василевский проводил его до дверей:

   – Я сочувствую тебе, Оскар, но Петра ты не ругай. У него сейчас своя академия – сражаться против фашистов! Так что твой сын на передовой. Медаль заслужил. Ты его поздравь, Оскар. Первая награда за отвагу!

Кальвин, казалось, не обратил внимания на эти слова. Он подал другу руку и тихо произнёс:

   – Пока, Саша! Всех благ тебе и удачного полёта в Сталинград...

Василевский вернулся в комнату. Катя стелила постель.

   – Какой-то Оскар растерянный, – сказала она.

   – За сына переживает. Обиделся, что тот бросил учёбу и укатил на Северный флот воевать. Видно, боится, что Петра, как и Галину, может сразить пуля.

   – А ты бы разве не переживал, если бы твой Юра ушёл на фронт?

   – Переживал бы, но возражать против добровольного отъезда сына на фронт не стал бы.

Катя ничего ему не ответила.

Утром, не заезжая в Генштаб, Василевский прибыл к Председателю Госплана СССР, члену ГКО Вознесенскому. Николай Алексеевич, несмотря на своё высокое положение, с начальником Генштаба всегда был предельно обходительным. Ему нравился Василевский, человек большого аналитического ума, способный не только оценить обстановку на том или ином фронте, но и предопределить ход дальнейших действий противника.

   – Вчера трижды звонил вам, Николай Алексеевич, но мне говорили, что вы на совещании в ГКО, – сказал Василевский.

   – Там я засиделся допоздна, – устало провёл рукой по лицу Вознесенский. – Речь шла о броневой стали для танков и орудийных щитов для корабельной артиллерии, о строительстве новых подводных лодок для Северного флота. Потом товарищ Сталин поведал нам о ситуации в районе Сталинграда.

   – Там сейчас горячо, – подтвердил Василевский. – Не знаю, хватит ли у вас ресурсов, но нам нужны большие материально-технические средства. Пока фронты активно обороняются под Сталинградом, но наступит такое время, когда эти фронты нанесут по врагу чувствительные удары. Потому-то и прошу вас учесть наши потребности.

Вознесенский полистал документ Генштаба.

   – Условимся так, Александр Михайлович, – сказал он. – Я изучу заявку и позвоню вам в конце дня. У меня сейчас будет встреча с наркомами танковой промышленности и боеприпасов, а в пять вечера меня «атакуют» нарком судостроительной промышленности Носенко и ваш друг адмирал Кузнецов. Ему надо построить корабли и подводные лодки, для чего тоже нужно немало металла.

   – Сочувствую вам, Николай Алексеевич! – улыбнулся на прощание Василевский.

Весь день он работал в Генштабе, но Вознесенский так и не позвонил. Приехал домой усталый.

   – Похудел ты, Саша, – сказала жена. – А всё оттого, что много ездишь, о многом переживаешь.

Он усмехнулся, потрепал её по кудряшкам.

   – Пора тебе, Катюша, понять, что я не рядовой вояка, а начальник Генштаба, заместитель наркома обороны СССР! – не то сердясь, не то упрекая, ответил Василевский. – На моих плечах лежит такая тяжесть, что и упасть можно...

Зазвонил телефон. Генерал Штеменко, дежуривший по Генштабу, сообщил, что его спрашивал Вознесенский, просил позвонить ему домой.

   – Какое у него настроение, Сергей Матвеевич?

   – Голос бодрый, я понял, что заявка Генштаба его в жар бросила, – отшутился Штеменко.

   – Тогда буду ему звонить... – Василевский снял телефонную трубку «кремлёвки», набрал нужный номер.

   – Николай Алексеевич, это я, Василевский. Слушаю вас! Вы, наверное, урезали мою заявку?

   – Вот и не угадал, Александр Михайлович! – засмеялся Вознесенский. – В этот раз мы дадим вам всё, что просите. Цифры весьма велики, но у меня есть резервы. По секрету скажу вам, что товарищ Сталин интересовался вашей заявкой...

   – Вы меня обрадовали, Николай Алексеевич. Спасибо вам, дорогой коллега. – И вдруг добавил: – Я благодарен судьбе, что она послала мне такого друга, как вы...

   – И я тоже! Приходите! – весело отозвался Вознесенский.

Вернулся в Генштаб Василевский довольный, а через полчаса уже был у Верховного.

   – У генерала Гордова особых изменений нет, фронт пока надёжно держит оборону...

   – Как с резервами для контрнаступления? – спросил Верховный.

   – Всё по заявке Генштаба доставляется эшелонами под Сталинград. Танков, правда, надо бы ещё...

Сталин молча снял трубку «кремлёвки» и позвонил Вознесенскому.

   – Посмотрите с Малышевым, нельзя ли дать под Сталинград больше танков, чем заявил Генштаб?

   – У меня только что был генерал Василевский, и он об этом не просил, – отозвался Вознесенский.

   – Да, Николай Алексеевич, начальник Генштаба не просил, – весело пробурчал в трубку Верховный. – Он у нас очень скромный. Танки просит товарищ Сталин.

   – Ах, так... – замялся Вознесенский. – Постараюсь выполнить вашу просьбу...

Глава вторая

Рано утром чёрная «эмка» въехала на поле Центрального аэродрома и подкатила к «Дугласу». Из неё вышел начальник Генштаба Василевский и поднялся в самолёт. В иллюминатор он увидел, что к «Дугласу» бежит дежурный по аэродрому и машет лётчику рукой.

   – Алексей, узнай, что ему надо!

Пилот выпрыгнул на поле.

   – Товарища Василевского срочно вызывает товарищ Сталин, – тяжело дыша, сказал дежурный. – Только что звонили из приёмной...

Чёрная «эмка» мигом доставила Василевского в Кремль.

У Сталина в кабинете находился Маленков, в его руках был светло-коричневый саквояж.

   – Пришлось задержать ваш вылет, – сказал Сталин. – С вами полетит в Сталинград товарищ Маленков. Вместе с секретарём обкома партии он займётся эвакуацией ценного оборудования, а также побывает в войсках. Вас хочу ещё раз предупредить, – голос Верховного зазвучал как туго натянутая струна, – пока Ставка формирует резервы, город оборонять надёжно! Вчера туда улетел заместитель Председателя СНК товарищ Малышев со своими коллегами, так что держите с ним связь...

Три часа лета, и «Дуглас» приземлился в Сталинграде. Маленкова встретил первый секретарь обкома Чуянов, и они уехали в обком партии, а Василевский – в штаб Юго-Восточного фронта, находившийся в штольне на левом берегу реки Царицы. Его встретил командующий фронтом генерал Ерёменко.

   – Как вы тут, Андрей Иванович?

– Сражаемся, – улыбнулся Ерёменко. – С чего начнём работу?

   – Мне надо в деталях знать обстановку на фронте. – Василевский распорядился, чтобы его помощники развернули на столе свои рабочие карты. – Андрей Иванович, ваша карта у начальника штаба? Приглашайте и его сюда...

Первая ночь для Василевского прошла относительно спокойно. Однако с утра немцы начали сильно бомбить город. Зенитчики вели по ним бешеный огонь, в небе запылали сразу три «юнкерса». Кругом всё рушилось от вражеских бомб, огонь бушевал в домах. Потом немцы стали штурмовать позиции. Их атаки следовали непрерывно, но генерал Ерёменко спокойно и уверенно отдавал по телефону приказы, требовал «Ни шагу назад!», перебрасывал войска с одного участка на другой.

Глубокой ночью на КП фронта поступило тревожное донесение: к югу от города фашисты вклинились в нашу оборону и вышли к станции Тингута. «Ещё бросок, и они могут ворваться в город! – забеспокоился Василевский. – Надо закрыть эту брешь!» Он связался по телефону с генералом Гордовым и спросил, какие приняты меры. Тот доложил, что создаёт ударную группу из трёх стрелковых дивизий, танковой бригады и 28-го танкового корпуса, которая и нанесёт удар по линии Павшино—Котлубань в юго-западном направлении с целью закрыть прорыв у Котлубани, Большой Россоши и выйти к Дону.

   – Решение разумное, Василий Иванович, – одобрил Василевский. – Кто возглавит ударную группу? Ещё не решил? Поручи это дело своему заместителю генералу Коваленко. Я хорошо его знаю по работе в Наркомате обороны. Генерал что надо, и храбрости ему не занимать. И ещё, – продолжал Василевский. – Я тут распоряжусь, и навстречу группе Коваленко им района Малых Россошек по немцам ударит 62-я армия генерала Лопатина.

   – Благодарю вас за поддержку! – зычным голосом прокричал Гордов.

Василевский хотел доложить Верховному о прорыве немцев к Волге, но связь с Москвой неожиданно прервалась. Пришлось телеграмму Верховному передать по радио.

Что же в это время было в Ставке? Сталин, получив депешу, прочёл её, посмотрел место прорыва немцев и в пять часов пятнадцать минут вызвал в кабинет Поскрёбышева и продиктовал ему телеграмму в Сталинград.

«Лично Василевскому, Маленкову. Меня поражает то, что на Сталинградском фронте произошёл точно такой же прорыв далеко в тыл наших войск, какой имел место в прошлом году на Брянском фронте, с выходом противника на Орел. Следует отметить, что начальником штаба был тогда на Брянском фронте тот же Захаров, а доверенным человеком тов. Ерёменко был тот же Рухле. Стоит над этим призадуматься. Либо Ерёменко не понимает идею второго эшелона в тех местах фронта, где на переднем крае стоят необстрелянные дивизии, либо же мы имеем здесь чью-то злую волю, в точности осведомляющую немцев о слабых пунктах нашего фронта...»

   – Записали? – спросил Сталин.

   – Всё в точности! – подтвердил Поскрёбышев.

   – Срочно отправьте в Сталинград на имя Василевского, а ко мне вызовите Берия, – распорядился Хозяин.

Через час эта телеграмма лежала на столе у Василевского, который всё ещё находился на КП Сталинградского фронта. Он прочёл и познакомил с ней Маленкова, только что прибывшего на КП. Поскольку в телеграмме первой была указана фамилия представителя Ставки, Маленков предпочёл не вмешиваться в чисто военные вопросы.

   – Что скажете? – спросил он Василевского.

   – Сталин ошибается, – заметил Александр Михайлович. – Генералы Захаров, Ерёменко и Рухле невиновны в том, что немцам удалось прорвать Сталинградский фронт. Просто у нас там меньше сил, особенно танков.

Позже Василевскому стало известно, что по приказу Сталина Берия арестовал генерала Рухле. Об этом ему сказал Маленков.

   – Рухле не больше виновен в прорыве немцев, чем Ерёменко и Захаров, – возразил Василевский.

Маленков зыркнул на него:

   – Виноват или не виноват генерал Рухле, в Москве разберутся. Но я, Александр Михайлович, не советую вам вести подобные разговоры. Они могут обернуться против вас...

Утром в комнату вошёл связист – невысокого роста капитан.

   – Вам, товарищ генерал, срочная телеграмма из Ставки! – И он вручил Василевскому листок.

Василевский прочёл про себя: «У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника. Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на врага. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Деритесь с противником не только днём, но и ночью. Используйте вовсю артиллерийские и эрэсовские силы. Самое главное – не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в успехе».

Дверь заскрипела, и в штаб фронта ввалился Маленков, следом за ним генерал Ерёменко. Они побывали в войсках, были разгорячены, весело обменивались мнениями. Увидев в руках начальника Генштаба листок, Маленков спросил:

   – Ответ товарища Сталина на вашу телеграмму?

   – Да, прочтите, а также и вы, Андрей Иванович, она адресована нам троим. – Василевский вручил Маленкову депешу.

Маленков пробежал текст и отдал листок генералу Ерёменко:

   – Это решать вам, военным. Я уезжаю в обком партии к Чуянову! – Он распрощался и вышел.

Ерёменко не скрывал своего раздражения, когда ознакомился с депешей Верховного.

   – Где же у нас достаточно сил, чтобы одолеть врага?

   – Ты мне, Андрей Иванович, вопросы не задавай! Верховный не всё может знать, что в городе есть, а чего нет. Он в Москве, а мы с тобой тут, на переднем крае. Вот и соображай, как отбить натиск врага.

В штаб вошёл член Военного совета Хрущёв.

   – Я только что с переднего края, – сказал он, глядя то на Василевского, то на Ерёменко. – Наших сил недостаточно, чтобы сдержать врага. Надо просить в Ставке резервы, нужны танки, самоходки...

   – У товарища Сталина сейчас на счету каждый танк, – ответил начальник Генштаба. – И я не могу требовать у него резервов. Пока не могу...

   – Тогда я сам попрошу, – резко бросил Хрущёв.

Он подошёл к столу, снял трубку с аппарата ВЧ и попросил дежурного связиста соединить его со Ставкой.

   – Я слушаю! Кто это? – раздался в трубке знакомый голос.

   – Хрущёв говорит, товарищ Сталин! У стен Сталинграда идут тяжёлые бои. Нужны резервы...

   – Надо лучше воевать! – грубо оборвал Хрущёва Верховный.

У вас вошло в привычку просить резервы. Где командующий Дайте ему трубку!

Хрущёв подозвал Ерёменко к телефону.

   – Что вы развели там базар, товарищ Ерёменко? – громовым басом спросил его Сталин. – Кто командует фронтом – вы или Хрущёв?

   – Я командую, товарищ Сталин! – сдержанно ответил Ерёменко.

   – Тогда наведите у себя в штабе порядок! Надо бить врага, а не клянчить подкрепление.

   – Ваши указания принял к исполнению! – Ерёменко ощутил, как колыхнулось в груди сердце.

Прошла ещё одна тревожная ночь, но и она не принесла облегчения Василевскому. Хотя группа генерала Коваленко и нанесла по врагу чувствительный удар, но прочно закрыть коридор ей не удалось. «Наверняка немцы бросят сюда свежие силы, коридор надо закрыть, – подумал Александр Михайлович. – Но где взять войска?..» Ему не хотелось просить их у Сталина, но и обойтись без них он не мог. А тут ещё Маленков, уезжая к Чуянову, шепнул ему:

   – Я завидую вашей выдержке, но резервы у товарища Сталина взять надо!

После долгих колебаний Василевский позвонил Сталину и после доклада о ситуации под Сталинградом попросил разрешения взять из резерва Ставки три-четыре армии, чтобы ликвидировать прорвавшегося противника и деблокировать город с севера, а три дивизии направить в город, чтобы укрепить его оборону.

   – Берите, – согласился Верховный. – Но потребуйте от командиров стоять насмерть!

Узнав об этом, Хрущёв повеселел:

   – Видимо, и мой звонок товарищу Сталину сыграл тут свою роль. Как вы считаете, Александр Михайлович?

   – Может быть, – сухо отозвался Василевский. – Скажите командующему, что я поехал на северную окраину города. После заскочу на завод.

   – Есть, понял, – козырнул Хрущёв.

Северная окраина города броневым щитом встала перед вражеской пехотой. Бои шли ожесточённые, кровавые. Бойцы оборонялись упорно, дерзко, не раз переходили в контратаки. Увидев в окопе «генерала из Ставки», командир батальона, высокий усатый майор, отдав ему честь, заявил, что его люди не сделают и шага назад, пока живы.

   – Тут немцу не пройти! Я скорее дам себя уколоть штыком, но фрица не пущу!..

   – Верю, майор! – Василевский подозвал своего адъютанта, взял у него орден Красного Знамени и приколол на грудь майору. – Товарищ Сталин на таких, как вы, очень надеется...

   – Служу Советскому Союзу! – гаркнул майор.

Василевский походил по окопам, поговорил с командирами, потом поехал на тракторный завод. В цехе, куда он вошёл, из динамика звенела песня: «Три танкиста, три весёлых друга, экипаж машины боевой...» Генерал Федоренко в комбинезоне вместе с рабочими осматривал подбитый танк. Вражеский снаряд угодил в треки и разорвал их. Увидев Василевского, он выпрямился:

   – С утра собрался к вам на КП фронта, но директор завода попросил задержаться. Обстановка тут очень тяжёлая. Вчера я был на переднем крае. Вовсю прут немецкие танки, но наши бойцы забрасывают их бутылками с горючкой. Пылают как факелы!

   – А знаешь, как эти бутылки назвали немцы? – спросил Василевский. – Коктейль Молотова!

Федоренко засмеялся.

Прибыл директор завода Задорожный. В серой рубашке, без галстука, метёлка чёрных волос упала ему на лоб. Поздоровавшись с Василевским, он пригласил пройти в кабинет, сказал, что с утра с Маленковым и Малышевым решали, какое ещё оборудование надо отправить в Свердловск.

   – Хочется как можно больше дать танков для фронта, и в то же время боюсь рисковать, – признался директор. – Немцы всё ближе подходят. Не хватает и рабочих рук. Знаете, сколько рабочих ушло на фронт? До шести тысяч! Сейчас в цехах женщины, подростки, бывалые рабочие обслуживают по шесть-семь стаи ков! После смены берут оружие – и на передний край. Каково, и?

   – Тяжело, – согласился Василевский. – И всё же прошу вас не сокращать выпуск танков, скорее ремонтировать подбитые...

В кабинет вошли Маленков и секретарь обкома партии Чуянов.

   – Александр Михайлович, вас ищет товарищ Сталин! – бросил с порога Маленков. – Он только что звонил мне в обком партии.

Василевский приехал на КП фронта и позвонил в Москву.

   – Что там у вас? – спросил Сталин.

Василевский коротко обрисовал ситуацию на фронтах. Вы слушав его, Верховный сказал:

   – Вам следует срочно убыть в расположение войск, что находятся к северу от Сталинграда, и взять руководство подготовки!» к предстоящему контрудару прибывших туда частей. Кстати, где вы были днём?

   – На переднем крае, потом заехал на тракторный завод, вместе с генералом Федоренко проверяли работу цехов, осматривали ремонт танков и другой техники, беседовал с директором завода.

   – А что, завод всё ещё работает?

   – Работает. И неплохо. Только вчера с его конвейера сошло двенадцать Т-34 и пятнадцать танков отремонтировано...

Василевский вернулся к себе. Напряжение спало после разговора с Верховным, и ему стало легче дышать. Ерёменко что-то чертил на карте.

   – Что, покидаете нас? – спросил он, щуря круглые глаза.

   – Утром уезжаю в 24-ю армию генерала Козлова. Туда же прибудут войска 66-й армии и несколько дивизий для пополнения 1-й гвардейской армии. Мне приказано возглавить их подготовку к боям.

   – Наверное, генерал Козлов будет рад вашему приезду? В Крыму-то он погорел?

   – Да, там ему не повезло, хотя генерал он опытный и мыслящий. – Василевский взял свой саквояж и положил туда папку с документами. – Потому-то ему и нужна поддержка после всего того, что пережил он в Крыму.

(Неудачная оборона Керчи в мае огорчила Сталина так, что он снял Козлова с поста командующего фронтом, разжаловал его до генерал-майора, а позже назначил командармом 24-й армии. – А.3.).

Василевский прибыл в штаб армии Козлова в хорошем настроении. Генерал настороженно пожал ему руку.

   – Ну что, Дмитрий Тимофеевич, будем на пару готовить людей для предстоящего контрудара? Да ты почему такой грустный?

   – Керчь – моя боль, она всё ещё сидит во мне, – горько признался Козлов.

   – Души её в себе, эту самую боль, она тебе не попутчик. Что было, то было! Теперь надо бить врага под Сталинградом. Тебя хоть и сурово наказал товарищ Сталин, но он ценит твой военный опыт. Поверь мне, я-то знаю.

   – Мне сообщили из Ставки о вашем приезде, и, если честно, я доволен, что именно вы прибыли в мою армию;

   – Я хочу помочь тебе, Дмитрий Тимофеевич, а не ворошить прошлое. – Василевский закурил трубку. – Война есть война, и не всегда нас ждут победы. Но из поражений надо делать выводы – вот в чём гвоздь дела.

   – Вы надолго к нам?

   – Как решит Верховный.

Пробыл он целых пять суток и всё это время интенсивно занимался войсками. Ему нравилось, с каким рвением командарм Козлов сколачивал дивизии. Кое-что, правда, упустил, но Василевский ему подсказал.

   – Не надо распылять свои силы и средства на широком фронте, – советовал Александр Михайлович. – Стремись бить врага на узком фронте всей массой огня артиллерии и миномётов. Этого оружия у тебя, Дмитрий Тимофеевич, достаточно. И ещё один совет: не бей врага в лоб, бей его там, где он тебя не ожидает. А штурмовые группы у тебя есть?

   – Ещё не успел создать, – признался Козлов. – А вот разведку перед наступлением мы провели. И не зря! Сапёры обнаружили, что передний край немцы густо заминировали.

Под вечер пошёл моросящий дождь, и бои на переднем крае стихли. Кое-где ещё глухо рвались снаряды и мины, трассирующие пули чертили тёмное небо. Василевский размышлял над оперативной картой.

Из соседней дивизии вернулся начальник штаба фронта. Он снял плащ и повесил его на гвоздь.

   – В войска прибыл писатель Михаил Шолохов, – сказал он. – Отчаянный мужик! «Вези, – говорит, – меня на передовую, хочу своими глазами увидеть фашистских вояк!» Что мне оставалось делать? Повёз, но прежде заставил надеть каску. Шолохов беседовал с бойцами и всё писал что-то в своём блокноте. А поужинать и заночевать я пригласил его в штаб. Желаете и вы отужинать с нами?

   – Не откажусь. – Василевский отложил карту в сторону.

   – Везёт нам на писателей, – продолжал начальник штаба. – Перед вашим приездом у нас гостил Константин Симонов. Шустрый такой, прямо из штаба передал в редакцию репортаж. У нас тогда отличился разведчик Семён Школенко. Послал его командир за «языком», а он приволок сразу двоих немцев! О нём и написал Симонов. А вот и наши гости!

В штаб вошёл Михаил Шолохов в сопровождении полковника Оскара Кальвина.

   – Боже, кого я вижу! – воскликнул Шолохов. – Вы ли это, Александр Михайлович?

   – Я, дорогой Миша! – Они обнялись. Василевский с неподдельным интересом разглядывал писателя. – После нашей последней встречи в Москве ты, Михаил Александрович, как-то повзрослел, суровости в тебе прибавилось. Выходит, и тебя война пометила... Вон сколько седин на голове, как у твоего деда Щукаря...

   – В седине, Саша, мудрость житейская! – бросил реплику Кальвин.

   – А ты, дружище, как сюда попал? – усмехнулся Василевский, потрепав Оскара за чуб. – Тут у нас такое пекло, не то что обжечься – сгореть можно!

   – Я же тебе обещал приехать сюда и приехал, да ещё какого гостя привёз!

Шолохов снял фуражку, расчесал волосы, потом обернулся к Василевскому.

   – Знаешь, о чём я подумал? – спросил он, хитровато прищурив глаза. – Я полковой комиссар, а у тебя вон какой большой чин, а? Если я напишу роман о защитниках Сталинграда, вряд ли мне дадут звание генерала. А ты генерал-полковник, глядишь, скоро станешь генералом армии!

   – А что, не откажусь, если присвоят, – мягко, по-доброму улыбнулся Василевский. – Я же, Миша, подумал о другом...

   – Ну-ну, скажи, полководец! – качнул крутыми плечами Шолохов.

   – Ты отлично поработал под Москвой, когда там шли оборонительные бои. Генерал Конев хвалился мне, что ты искал героев в его 19-й армии.

   – Конев отвёз меня в дивизию генерала Козлова. А тот попросил написать о разведчике сержанте Белове. Парень-скромняга шестнадцать раз ходил в тыл врага за «языком»! Чуть ли не до рассвета я беседовал с ним, потом спросил, удастся ли нам побить немца. И знаешь, что он мне ответил? «Я, – говорит, – так думаю, товарищ Шолохов, что побьём мы немца. Трудно наш народ рассердить, гнев вызвать в его душе, а вот как только рассердится он, худо будет немцам, задавим мы их».

После ужина Кальвин ушёл к связистам, чтобы переговорить с редакцией по бодо, а Василевский уединился с Шолоховым в своей комнате. И долго они «гутарили» о боях, о донских казаках, которые, как выразился Шолохов, «люто бьют немчуру под Сталинградом».

   – Геройски проявили себя казаки и в боях под Москвой в сорок первом, – делился своими мыслями Шолохов. – Жаль мне Леву Доватора, его казаки наводили ужас в тылу врага. У деревни Галашкино, близ Рузы, его сразила пуля.

   – Доватор – человек, безусловно, храбрейший, – грустно произнёс Василевский. – Но, видно, такая судьба ему выпала.

Шолохов закурил. Его лицо стало задумчивым, в глазах появилась грусть. «Что-то в его душе колыхнулось», – подумал Александр Михайлович.

   – Сколько было загублено казаков до войны! – снова заговорил Шолохов. – Сейчас бы их на фронт, убиенных казаков-донцов! Они бы дали фашистам жару, и я уверен, что появились бы новые Доваторы, Беловы, Плиевы. А кто в этом виноват?

   – Хочешь сказать – Сталин? – насупился Василевский. Он неторопливо пыхтел трубкой, глядя, как вокруг керосиновой лампы колечками кружился дым.

   – И его есть вина, Саша! – жёстко произнёс Шолохов. – Однако злейшим врагов казаков был Лев Троцкий, а ему подпевал Яков Свердлов.

Василевский вспомнил одну историю, которая приключилась с Шолоховым до войны в Кремле. Он спросил:

   – Говорят, что с твоей помощью, Михаил, дончане приняли в казаки Сталина?

   – Было такое, – улыбнулся в усы Шолохов. – Зимой тридцать шестого москвичи пригласили в гости казачий ансамбль, ну и я с ними за компанию поехал. Казаки преподнесли Иосифу Виссарионовичу донской румяный калач, по традиции, на вышитом девичьими руками рушнике. Вождь принял калач с улыбкой. «Жаль, что сам я не казак!» – сказал он. Тогда-то я и предложил своим землякам принять его в казаки.

   – А что Иосиф Виссарионович?

   – Согласился, но поставил нам условие: пусть это предложение обсудят казаки Дона на собраниях. Мы так и сделали. Проголосовали за вождя единодушно на всех хуторах, а протоколы собраний мы направили, как и полагалось, в Кремль...

Уезжал Шолохов на другой день. Вместе с Оскаром Кальвиным он зашёл к Василевскому проститься.

Шолохов, как заметил Василевский, был какой-то задумчивый. Сел на табуретку и даже не поднял на него глаза.

   – Что загрустил, Миша? – ласково спросил Александр Михайлович, слегка коснувшись его плеча.

   – Беда у меня, товарищ полководец... – глухо ответил Шолохов. – Когда приехал к вам, не хотел отвлекать тебя от важных дел, а теперь скажу... – Он помолчал. – Понимаешь, тяжёлая, до сердечной боли беда... Мать я похоронил... Во время вражеского налёта на станицу Вёшенскую её осколком бомбы сразило.

   – Да, горе у тебя, Миша, большое, – посочувствовал ему Василевский. – Мать для каждого из нас святой человек... Но ты, Миша, не теряй бодрости духа. Бойцы ждут от тебя горячего слова со страниц газеты, призыва бить немчуру крепко и беспощадно.

(Позже Василевский прочёл в газете статью Шолохова «Наука ненависти», она потрясла его, и он невольно подумал о нем: «Какой талант, какая силища мысли!.. Вот оно, духовное оружие бойца!»)

На другой день утром Василевский и генерал Козлов намечали рубежи обороны. Неожиданно позвонил генерал армии Жуков.

   – Как дела, дружище? – раздался в трубке его бас.

   – У меня от твоего голоса даже сердечко трепыхнулось, – бодро отозвался Александр Михайлович. – Сражаемся, Георгий.

Жуков сказал, что проводит операцию в районе Погорелое Городище. Немцы понесли большие потери, и, чтобы остановить наступление войск Западного фронта, гитлеровское командование спешно бросило туда несколько дивизий, предназначавшихся ранее для развития наступления на Сталинградском и Кавказском направлениях.

   – Как видишь, Саша, я тоже помогаю Сталинграду, – громко отозвался Жуков на другом конце провода. – Устал я чертовски, мне бы передохнуть малость. Тебе там тоже, наверное, несладко?

   – Немцы напирают, – ответил Василевский. – Всё кругом горит, скоро нечем будет дышать.

   – На днях мы с тобой повидаемся на сталинградских рубежах, – вдруг сказал Жуков. – Но когда точно, не знаю...

Жуков вышел из штаба и прищурил глаза – лучи солнца ударили ему в лицо. С утра накрапывал дождь, но поднялся ветер, развеял над полем тучи, и небо стало голубым-голубым, словно кто-то его нарисовал. На столе затрещал телефон, и он вернулся в штаб. Звонил Конев.

   – Что тебе, Иван Степанович? – хмуро спросил Жуков и услышал в ответ, что бой на окраине села закончился, но выбить немцев из передних окопов не удалось. – Зачем ты мне об этом говоришь? Тебе дан приказ взять село, вот и соображай, как это сделать!

Зазвонил телефон ВЧ. Он снял трубку:

   – Жуков слушает!

Это был Сталин. Поинтересовавшись положением на Западном фронте, он сказал, что Жукову надлежит срочно прибыть в Ставку.

   – Оставьте за себя начальника штаба фронта генерала Соколовского, – произнёс Верховный. – Подумайте также, кого следует назначить вместо вас командующим Западным фронтом.

Георгий Константинович взглянул на генерала Соколовского.

   – Ты всё слышал, Иван Данилович? Так что бери бразды правления фронтом в свои руки. Ясно?..

В Кремль Жуков прибыл поздно вечером. Столицу чёрным покрывалом накрыла ночь. На небе ни одной звёздочки. Пока ехали в Ставку, Георгий Константинович поспал в машине и теперь бодро шагнул в кабинет Верховного. Сталин о чём-то беседовал с Микояном. Увидев Жукова, он поздоровался с ним и сразу заговорил о ситуации, сложившейся на Северном Кавказе. На юге также плохи дела, немцы могут ворваться в Сталинград.

   – Всё это меня очень волнует, – подчеркнул Сталин. – Государственный Комитет Обороны обсудил эту проблему. Решено назначить вас заместителем Верховного Главнокомандующего и направить в район Сталинграда. Там сейчас находятся Василевский, Маленков и Малышев. Малышев останется с вами, а Василевский должен вернуться в Ставку. Тут скопилась уйма дел. Посмотрите свежим глазом, что надлежит сделать, чтобы переломить ход боевых действий в нашу пользу. Когда сможете вылететь?