Текст книги "Жезл маршала. Василевский"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)

Глава шестая

С утра Сталин никого не принимал. При мысли, что немцы захватили Киев, у него опять защемило сердце. Теперь громады танков рванут на Москву...

«Когда наконец мы будем наступать? – подумал Сталин, попыхивая трубкой и глотая горьковатый дым. – Над этим никто не думает. А зачем им думать, засорять свои мозги, если есть товарищ Сталин, их вождь и учитель, он мудро подскажет, что делать, а им останется лишь выполнить его указания... Олухи небесные!» Он почувствовал своё бессилие и, чтобы хоть как-то заглушить боль о потерянном Киеве, переключился на центральное направление. Как бы и тут не случилось трагедии! Утешало то, что первая попытка немцев с ходу прорваться в Москву отбита...

В дверях появился высокий и сутулый маршал Шапошников.

   – Проходите, Борис Михайлович! – Сталин кивнул ему на стол, сел рядом. – А где товарищ Василевский?

   – Я поручил ему узнать, как чувствует себя генерал Ерёменко после ранения.

   – Киев всё же немцы взяли, – обронил Сталин. – Утрата для нас тяжёлая.

   – Виновны в этом мы с вами, Иосиф Виссарионович, – заявил без смущения Шапошников. – Отведи мы вовремя наши войска за Днепр, катастрофы удалось бы избежать.

Сталин сердито вскинул голову:

   – Вы об этом пришли мне сообщить?

Начальник Генштаба уловил язвительный тон в его словах, однако ответил без обиды:

   – Вы заговорили о Киеве, и я счёл нужным ещё раз высказать своё мнение.

   – Я пригласил вас по другому вопросу, – смягчился вождь. – Что у нас на Московском направлении?

Шапошников ответил, что вермахт уже начал переброску своих войск под Москву. На днях группу армий «Центр» пополнят 4-я танковая группа, две танковые, две моторизованные дивизии и два танковых соединения. А с юга сюда перебрасываются 2-я армия и 2-я танковая группа. Получил приказ Гитлера войти в состав группы «Центр» и командующий 8-м авиационным корпусом.

   – Это намного осложнит обстановку на Московском направлении, – резюмировал маршал. – Генштабу стало известно и о том, что Гитлер шестого сентября подписал директиву на проведение наступательной операции на столицу и назвал её «Тайфун».

   – Торопится, дьявол! – хмуро бросил Сталин. – А что под Ленинградом?

   – Я говорил по ВЧ с Жуковым. Очередное наступление отбито. Жуков принял одно важное решение.

   – Какое? – Верховный поднял брови.

   – Он приказал адмиралу Трибуцу разминировать боевые корабли, которые минировали по вашему распоряжению: если бы немцы вторглись в город, их бы взорвали. Теперь эти корабли крушат врага своей мощной артиллерией. Жуков умело распорядился, но, прежде чем отдавать приказ комфлота Трибуцу, он обязан был доложить вам или хотя бы поставить в известность Генштаб.

   – Простим ему этот грех, – усмехнулся Верховный. – Я вот о чём подумал... Не отозвать ли нам Жукова сюда в связи с ситуацией под Москвой?

   – Вам решать, товарищ Сталин. – Шапошников помолчал. – Но сражение у стен столицы, я полагаю, будет нелёгким, если не решающим на всём советско-германском фронте.

   – Посмотрите, какими силами можно укрепить оборону столицы, – подчеркнул Сталин. – Над Москвой нависла серьёзная опасность, и вашу обеспокоенность я разделяю. Кстати, у меня к вам просьба: перестройте работу Генштаба на это время. На ночь вы, Борис Михайлович, можете уходить домой, а ваш заместитель генерал Василевский должен неотлучно находиться на службе.

   – Будет сделано! – Шапошников взял со стола свою папку и направился к двери.

   – Не успел Сталин выпить стакан чаю, как прибыл Василевский.

   – Что с генералом Ерёменко, как он себя чувствует? – спросил Верховный.

   – Андрей Иванович заявил, что уже здоров и готов выполнять задания Ставки! – Василевский стоял у стола в ожидании, что скажет Сталин. Но тот молчал, о чём-то размышляя. Отпил несколько глотков чая и неожиданно заговорил о другом:

   – Вам по душе работа в Генштабе?

«Отчего вдруг, что случилось?» – пронеслось в голове Александра Михайловича. В груди шевельнулся тяжёлый комок. Не думает ли Сталин расстаться с ним?

В окно заглянуло солнце, и в кабинете посветлело. Лицо вождя вмиг преобразилось, стало каким-то мягким, добродушным, суровости на нём как не бывало.

   – Работа в Генеральном штабе очень тяжёлая, и скрывать этого от вас не стану, – признался Василевский. – Всё время держит в напряжении. Тут, как говорят, ходишь по лезвию бритвы. Но я живу и дышу этой работой. Или ко мне у вас есть серьёзные замечания? Тогда я готов хоть сейчас перевестись на фронт, где особенно тяжело...

   – Шапошников часто болеет, и я бы просил вас часть его нагрузки брать на себя. – Сталин поставил на стол стакан. – Каждый из нас может захворать, но не должно страдать дело, которое нам поручено, и дело это – война! У меня такое ощущение, что для всех нас она станет тяжелейшим испытанием. Но я бы не хотел проиграть её. И кому? Двурушнику и подлецу Гитлеру, этому политическому авантюристу! Наверняка сейчас в Берлине он радуется: мол, надул господина Сталина, клялся ему в любви, а сам бросил танковые армады на Советский Союз, начав войну. Пусть пока торжествует, скоро он прольёт крокодиловы слёзы. Да-да, прольёт слёзы непременно, и никто и ничто не спасёт его от краха. – Верховный цепким взглядом задел Василевского. – Что, удивил вас своими размышлениями?

   – Ничуть! – признался Василевский. – Мне тоже кажется, что мы хлебнём горя с этой войной и для нас она не будет короткой и лёгкой. Немало придётся пролить крови, это уж точно! – Он кашлянул, потом спросил: – Я могу идти?

   – Да, – быстро ответил Верховный. Но едва Василевский шагнул к двери, как вождь остановил его: – Не вызвать ли нам сюда Жукова?

   – Надо вызвать, товарищ Сталин! – горячо отозвался Александр Михайлович. Глаза его заискрились, весь он напружинился, словно приготовился к прыжку. – Столицу обороняют три фронта, три разных командующих, у каждого свой стиль в руководстве войсками, свои методы борьбы с врагом. Но в данном случае это не подспорье для сражающихся войск, а вроде тормоза. Тут нужен один кулак, но такой, чтобы вмещал в себя удары всех трёх фронтов!

Сталин засмеялся:

   – Ну и фантазёр вы, товарищ Василевский! – Он подошёл к нему совсем близко. – Фантазёр, но не лишён реальных мыслей!.. Хорошо, идите, мне надо кое о чём подумать...

Василевский вернулся к себе угрюмый и озабоченный. А его уже ждало новое задание начальника Генштаба.

   – Прикиньте, голубчик, сколько и каких сил Ставка может перебросить с других фронтов и из глубины страны на Московское направление, – сказал Шапошников, едва Александр Михайлович вошёл к нему. – Надо не менее ста тысяч бойцов! И ещё, – неторопливо продолжал маршал, – в десять вечера свяжитесь с Жуковым и узнайте обстановку под Ленинградом. Волнует меня и Одесса. Как там обороняют город моряки? Долго ли ещё продержатся? Почему-то молчит и адмирал Октябрьский. Постарайтесь дозвониться к нему в Севастополь. – Шапошников взял со стола лист бумаги и вручил его Василевскому. – Составьте справку о боевых действиях на фронтах. Утром пойдём с вами к Верховному на доклад. – Увидев, как Василевский сдвинул брови, спросил: – Вас что-то смущает?

   – Могу я в разговоре с командующими действовать от имени Ставки? – спросил Александр Михайлович.

   – Не только можете, но и должны это делать! – загорячился Шапошников. – Если что – звоните мне!

   – Постараюсь вас не тревожить, Борис Михайлович!..

Откуда было знать Василевскому, что так стремительно станут развиваться события? 29 сентября Военный совет Черноморского флота обратился к Верховному Главнокомандующему с предложением оставить Одессу и перебросить освободившиеся войска в Крым, и Ставка приняла решение эвакуировать Одесский оборонительный район и за счёт его войск усилить оборону Крымского полуострова, о чём Василевский по поручению начальника Генштаба сообщил адмиралу Октябрьскому. На другой день в Генштаб позвонил командующий Брянским фронтом генерал Ерёменко.

   – Кто у телефона? Это вы, товарищ Василевский? – послышалось в телефонной трубке. – У меня началось... Танки Гудериана и войска 2-й немецкой армии нанесли удары на участке Жуковка—Шостка. Прошу доложить Верховному.

«И надо же было такому случиться, а я тут один, – подосадовал Василевский. – Ладно, буду звонить домой».

Долго никто не брал трубку, наконец он услышал сонный голос Шапошникова:

   – Вы, голубчик? Я слушаю...

   – Операция «Тайфун» началась[10]10
  – Операция «Тайфун» началась... – «Тайфун» – кодовое наименование операции немецко-фашистской группы армий «Центр». Эта операция была сорвана Красной Армией в ходе Московской битвы 1941-1942 гг.


[Закрыть], Борис Михайлович. Ерёменко доложил в Генштаб. Войска его фронта приняли на себя первые удары врага.

   – Вы поставьте в известность Верховного, а я тем временем оденусь и приеду в Генштаб.

   – Не лучше бы вам самому сообщить Сталину, Борис Михайлович?

   – Вы кто, заместитель начальника Генштаба или кисейная барышня? – вспыхнул маршал. – Дорого время! Немедленно звоните товарищу Сталину!

   – Слушаюсь! – на одном дыхании выпалил Василевский. Он позвонил по «кремлёвке» вождю и, когда тот ответил, доложил ему о начале немецкого наступления под Москвой.

   – Я уже знаю, товарищ Василевский, – сказал Сталин усталым голосом. – Меня только что проинформировал маршал Будённый. Борис Михайлович в Генштабе? Как придёт, вместе приезжайте в Кремль. Я еду туда.

А через два дня, 2 октября, враг начал боевые действия против войск Западного и Резервного фронтов. Особенно сильные удары последовали из районов севернее Духовщины и восточнее Рославля. А там, как на грех, наших войск было совсем мало, и это огорчило Сталина; 3 октября немцы захватили Спас-Деменск и Киров, на другой день пал Юхнов, а 7 октября немецкие танки ворвались в район Вязьмы. Оказались в окружении дивизии 19-й и 20-й армий Западного фронта, войска 24-й и 32-й армий Резервного фронта и понёсшая тяжёлые потери в боях в районе Холм-Жирновского группа войск генерала Болдина. Под натиском врага отступали и части Брянского фронта. На запрос Василевского генерал Ерёменко сердито ответил:

   – На фронт навалилась громада немецких танков!

   – Андрей Иванович, вы же убеждали Ставку, что немецкие танки вроде спичечных коробков, – едва не ругнулся Василевский. – Что доложить товарищу Сталину?

   – Скажите, что я прошу дать фронту хотя бы сто танков!

Но Сталин, как и предполагал Александр Михайлович, в ответ на просьбу Ерёменко чертыхнулся:

   – Нет у нас танков! Он кто, Ерёменко, – большевик или трепач? – Сталин зацепил Василевского недобрым взглядом, как будто тот был виноват в случившемся. – Помните, что он нам говорил? «Я разобью подлеца Гудериана!» Пусть держит своё слово. – Верховный тяжёлыми шагами прошёлся вдоль стола. – Сколько у нас просителей развелось, а воевать умеют единицы! Генштабу надо решительно пресекать попытки отдельных командующих покушаться на резервы Ставки! Пусть лучше воюют, тогда им хватит тех сил, кои есть у них в наличии.

   – Я передам ваше указание начальнику Генштаба, – произнёс Василевский.

   – И сами зарубите у себя на носу! Что ещё у вас?

   – Вы спрашивали, сколько войск бросил Гитлер на штурм Москвы? Докладываю: пятьдесят одну дивизию, в том числе тринадцать танковых и семь моторизованных. Мировая военная история не знала такого сосредоточения войск, – добавил Александр Михайлович.

Сталин небрежно усмехнулся:

   – Наполеон бросил на Россию тоже многотысячную армию, дошёл до Москвы, а Кутузов всё равно разбил его! Побьём и мы Гитлера, но потери, конечно, понесём. – Сталин подошёл к молча сидевшему Молотову. – Вячеслав, в четыре часа проведём заседание Государственного Комитета Обороны. Ты, как мой заместитель, собери членов ГКО. И сам подумай, как и чем укрепить оборону столицы.

   – Я уже кое-что наметил, Иосиф, – отозвался Молотов.

   – Вот и выскажешь свои соображения членам ГКО...

Совещание было коротким, но содержательным, и Сталин остался доволен. Когда все разошлись, он подошёл к маршалу Шапошникову.

   – Борис Михайлович, чем вы объясните трагедию под Вязьмой? – ледяным голосом спросил он. – Превосходством противника в танках и самолётах?

   – Не только этим, Иосиф Виссарионович. – На лице маршала появился бледный оттенок. – Вся загвоздка в главном ударе. Ставка и Генштаб ожидали его на юго-западе, а Гитлер бросил ударные силы на западное направление, в центр.

«Это моя ошибка, – подумал Сталин, вспомнив, как ему возражали работники Генштаба, особенно Шапошников и Василевский, а он упрямо стоял на своём. – Зря я тогда заставил их переделать оперативный план. И нарком Ворошилов оказал мне в этом деле медвежью услугу...» А вслух он спросил:

   – Под Вязьмой всё ещё идут бои?

   – Да! – резко ответил маршал. – Там наши войска сковали двадцать восемь вражеских дивизий!

   – Хотя, конечно, биться с врагом в окружении они долго не смогут, – заметил Василевский. – Окружение есть окружение, и эффект сражения в данном случае весьма невелик.

Шапошников увидел, как Верховный хмуро свёл к переносице брови, и поспешил добавить:

   – Генштаб уже принял меры, чтобы укрепить нашу оборону на Можайском рубеже. С Дальнего Востока сюда перебрасываются три стрелковые и две танковые дивизии. Другие, более мощные, резервы Ставки на подходе.

Сталин хотел было возразить начальнику Генштаба, он даже посмотрел на карту, но в последний момент лишь сухо заметил:

   – В двенадцать ноль-ноль жду доклада об обстановке на фронтах. – Сталин взглянул на Василевского: – А вы к этому времени подготовьте информацию о ситуации в районе Севастополя и Одессы.

Шапошников и Василевский вышли, и в кабинете стало тихо. Сталин с минуту постоял у карты, потом выпил стакан «Боржоми» и вызвал Поскрёбышева:

   – Соедините меня с командующим Западным фронтом генералом Коневым!

Разговор с Верховным озадачил маршала Шапошникова. А тут ещё Генштабу стало известно, что перед наступлением на Москву Гитлер провёл с генералами совещание, на котором, в частности, заявил: «Я требую от вас сровнять с землёй столицу русских! С большевиками надо покончить до наступления зимы! Снарядов и патронов не жалеть, всё сжигать на своём пути!..» Об этом Шапошников сообщил Сталину. Тот угрюмо произнёс:

   – А что другое вы хотели услышать от этого маньяка?..

Шапошников и Василевский вернулись в Генштаб грустные.

Борис Михайлович, усевшись за стол, сказал Василевскому:

   – Голубчик, свяжитесь с генералом Ерёменко и узнайте, какие у него дела. И вообще Брянский фронт держите на прицеле! Андрей Иванович наобещал Сталину целый короб, а теперь просит дать ему танки. Но танки нужнее не ему, а Коневу!..

Александр Михайлович поспешил на узел связи. Пробыл он там недолго. Вернулся хмурый и озадаченный.

   – Плохи дела, Борис Михайлович. – Василевский подошёл к висевшей на стене карте. – 2-я танковая группа немцев из района Шостки нанесла сильный удар по Севску в тыл войскам 13-й армии. Вот сюда. – Он показал на карте это место. – А 2-я немецкая армия, прорвав оборону 50-й армии, устремилась на Брянск и в тыл 3-й армии. Надо нам что-то предпринять, иначе быть большой беде.

Шапошников долго молчал, затем словно бы вскользь бросил:

   – Утром я свяжусь с генералом Ерёменко, а уж потом решим, как нам быть. За ночь вряд ли там что изменится...

Василевский лёг спать поздно ночью на кушетке в своём кабинете. Он уже задремал, когда в Генштаб позвонил Сталин.

   – Товарищ Василевский? – спросил он. – А где Борис Михайлович?

   – Он отдыхает.

   – Тогда вы зайдите ко мне!

Василевский быстро оделся, взгляд его скользнул по часам – два ночи, а Верховный ещё не спит. Видно, и вправду его крайне тревожит обстановка под Москвой. Едва он вошёл в кабинет, как Сталин сказал:

   – Пойдёмте с вами на связь по бодо. Я хочу поговорить с генералом Ерёменко.

Связь дали тотчас. Разговор был недолгим, но предметным. Ерёменко доложил, что вчера с утра противник на левом фланге 13-й армии нанёс главный удар, а на участке группы генерала Ермакова он тремя группами атаковал наши войска в общем направлении на Севск.

Сталин. Хорошо действовали PC (реактивные снаряды)?

Ерёменко. Было дано 9 залпов, осталось 3 залпа. PC нанесли врагу большое поражение. Плохо, что сегодня в районе действий выпал снег, идут дожди, не могут вылетать самолёты и маневрировать колёсные машины, в том числе PC.

Сталин. Как у вас обстоят дела с самолётами?

Ерёменко. Есть ещё 100 машин, нет совершенно Илов.

Сталин. Самолёты мы вам дадим. Как действует гвардейская дивизия?

Ерёменко. Действует хорошо. Мы ей помогаем. Прошу добавить несколько залпов PC.

Сталин. Куда их направить?

Ерёменко. В Орел, а оттуда мы их направим куда следует.

Сталин. Необходимо уничтожить противника, перешедшего в наступление.

Ерёменко. Есть, будет уничтожен!

Сталин. Пожелаю вам всего хорошего. До свидания.

Ерёменко. Спасибо. До свидания, товарищ Сталин!

Они вернулись в кабинет. Сталин сел за стол.

   – По словам Ерёменко, танковая группа немцев прорвалась в район Севска, – сказал он. – А бить её начнём с воздуха. Поэтому надо срочно создать для Брянского фронта авиационную группу. Решите этот вопрос с генералом Жигарёвым. Да, а реактивными снарядами вы можете обеспечить Ерёменко?

   – Я готов хоть завтра их отправить, в резерве они у нас есть.

Василевский поспешил на переговорный пункт. Не прошло и минуты, как он связался с командующим ВВС Красной Армии генералом Жигарёвым и передал ему приказ Верховного срочно создать для Брянского фронта авиагруппу.

   – Требуется четыре авиадивизии дальнего действия и одна авиадивизия особого назначения, – пояснил Василевский.

   – Где мне взять столько самолётов? – возразил Жигарёв.

   – Павел Фёдорович, ищите, не я требую у вас самолёты, а Верховный Главнокомандующий, – парировал Василевский. – Какую задачу поставил авиагруппе товарищ Сталин? Принять активное участие в разгроме танковой группировки врага, которая прорвалась в район Севска. Детали уточните у командующего ВВС Брянского фронта генерала Полынина. Генерал Ерёменко это дело поручил ему. На создание группы вам даётся три дня.

   – А если мы не успеем ко второму октября? – послышался в трубке грустный голос Жигарёва.

   – Верховный вызовет на ковёр, и я не уверен, что вам это понравится.

О своём разговоре с Жигарёвым Василевский поставил в известность маршала Шапошникова.

   – Вы его строго не судите, голубчик! – улыбнулся Борис Михайлович. – Все просят самолёты, а где их взять? Потому-то Павел Фёдорович и сердится. Но при случае я сделаю ему замечание. Только не говорите об этом Верховному, а то Жигарёву не сносить головы.

   – Неужели Хозяин так жесток? Ведь генерал Жигарёв человек залуженный!

   – А Павлов разве таковым не был? – возразил маршал. – Герой Советского Союза! А кто его поставил к стенке? Не вы и не я, а наш вождь и учитель!.. – Шапошников встал, взял свою папку. – Пойду я...

Вернулся он из Кремля мрачный, какой-то побитый. Сказал, что Сталин рвёт и мечет: немцы ворвались в Орел!

   – Надо чем-то прикрыть Орловско-Тульское направление...

Василевский предложил взять из резерва Ставки 1-й гвардейский стрелковый корпус, усилить его двумя танковыми бригадами, авиагруппой, полком PC и другими спецчастями.

   – Сойдёт! – одобрил маршал. – Приглашайте ко мне генерала Лелюшенко, заместителя начальника автобронетанкового управления, я поручу ему возглавить корпус. Давно он просится на горячее дело.

Сталин одобрил предложение Генштаба, но хмуро заметил Шапошникову:

   – Скорее отправляйте войска! Тут дорог каждый час.

Успели всё же прикрыть «дыру».

Опасность вторжения гитлеровских полчищ в Москву усиливалась с каждым днём, и это понимал Сталин. В ночь на 6 октября Государственный Комитет Обороны принял решение о защите Москвы. Главным рубежом для наших войск стала Можайская линия. Сюда и перебрасывались войска с других фронтов, а также с Дальнего Востока: четырнадцать стрелковых дивизий, шестнадцать танковых бригад, сорок артполков и другие соединения. Сталин попросил Шапошникова, чтобы он поручил кому-либо проследить за продвижением эшелонов с войсками и боевой техникой. Всем им дать зелёную улицу!

   – Этим занимается генерал Василевский, сейчас он у наркома путей сообщения, – пояснил начальник Генштаба.

Совещание закончилось. Все ушли. Сталин задержал Молотова.

   – Вячеслав, надо разобраться с генералом Коневым, – жёстко сказал он. – Приказ Ставки – ни шагу назад, а Конев сдаёт одну позицию за другой. Плохи дела и на Резервном фронте у маршала Будённого, две его армии также окружены. Я решил послать на Западный фронт правительственную комиссию, чтобы на месте разобраться в трагедии под Вязьмой. Ты возглавишь её. Возьми с собой маршала Ворошилова. Представителем Ставки с вами поедет генерал Василевский, которого ты брал с собой в Берлин.

   – Иосиф, я понял так, что генерала Конева будем отдавать под трибунал?

   – А чего с ним нянчиться? – Небрежная усмешка появилась на лице вождя. – Генерала армии Павлова мы не пощадили, а почему должны щадить Конева? Лучше потерять десять генералов, чем лишиться Москвы! – Он вызвал Поскрёбышева: – Пошлите ко мне Василевского!

Александр Михайлович застыл у порога. Скупым жестом Сталин подозвал его к столу, на котором лежала карта Московской области.

   – Вам сказал маршал Шапошников, что вы едете на Западный фронт в составе правительственной делегации?

   – Так точно, и я уже собрался!

   – Что надлежит вам делать? – Сталин скосил на генерала взгляд. – Все войска, которые оторвались от противника и которые отходят с запада, срочно отправляйте на рубеж Можайской линии. Организуйте там оборону, да так, чтобы враг не прошёл! Для этого делайте всё, что сочтёте нужным. Маршал Шапошников пошлёт в ваше распоряжение группу работников Генштаба и две колонны автомашин, на которых вы будете отвозить войска на Можайский рубеж. У кого не будет оружия – всем выдать!

Днём правительственная комиссия прибыла в штаб Западного фронта. Стояла непогода. Дул стылый ветер, небо всё в заплатах туч, казалось, вот-вот брызнет дождь. Прибывших встретил командующий фронтом генерал Конев, высокий, плечистый, с худощавым лицом и серыми цепкими глазами. Когда он рапортовал Молотову, голос его дрожал, как треснувшее стекло. Конев сразу насторожился: все, кто прибыл, поздоровались с ним за руку, а Молотов лишь кивнул и сразу удалился в отведённую для работы комиссии комнату. «Видно, головы мне не сносить», – грустно подумал генерал, и от этой мысли по телу пробежала дрожь.

   – Иван Степанович, где ваша рабочая карта? – спросил Василевский. – Хочу посмотреть, где и как расположены войска фронта.

   – Вот она, на столе...

Пока Василевский колдовал над картой, в штаб фронта прибыла колонна грузовиков, о чём ему доложил генерал Говоров.

   – Твоя задача, Леонид Александрович, – сказал Василевский Говорову, с которым вместе учился в Академии Генштаба и которого хорошо знал, – принимать прибывающие сюда войска с фронта и из тыла, сажать их на машины и отправлять на Можайский рубеж!

   – Усёк, Александр Михайлович! – улыбнулся Говоров. – А если у бойцов нет оружия, что делать?

   – Тех, у кого нет оружия, отправлять в Особый отдел! – сказал Молотов.

   – Наверняка это паникёры, трусы или дезертиры, и надо с ними разобраться, – сурово добавил Ворошилов.

Василевский смешался. И Молотов и Ворошилов поступают не так, как наказывал ему Сталин. В растерянности был и генерал Говоров.

   – Данной мне властью как представителю Ставки и заместителю начальника Генштаба, – вдруг заговорил Василевский, – приказываю вам, генерал Говоров, бойцов и командиров, у которых не окажется оружия, вооружать и отправлять на Можайский рубеж! Он взглянул на Молотова: – Я понимаю вас, Вячеслав Михайлович, среди бойцов могут быть и дезертиры, но мы их отправляем не на курорт, а на передовую! Они кровью искупят свою вину!

   – Вы много на себя берёте, – упрекнул его Ворошилов. – Я немедленно доложу об этом товарищу Сталину!

Он подошёл к столу, на котором стоял аппарат ВЧ, и попросил дежурного по связи соединить его с Верховным Главнокомандующим.

   – Что у вас, Климент Ефремович? – отозвался Сталин.

Ворошилов объяснил ему, в чём дело:

   – Я считаю, что генерал Василевский превысил свои полномочия. Бойцов, сбежавших от танков врага и бросивших своё оружие, надо отдавать под трибунал! Судить как предавших Родину, а он приказал вооружить их!

Сталин хмыкнул в трубку и тихо, но с яростью осведомился:

   – А кто будет оборонять Можайскую линию? Ты? – И, не дождавшись, что ответит ему Ворошилов, сказал: – Где Молотов? Дай ему трубку!

   – Слушаю тебя, Иосиф! – Молотов так сжал трубку, что побелели пальцы.

   – Ты кто, заместитель Председателя ГКО или адъютант Ворошилова? – жёстко спросил Сталин. – Почему позволяешь ему разводить базар? Василевский выполняет мой приказ, а Ворошилов на виду у всех устраивает ему разнос!

   – Понял, Иосиф, – тихо ответил Молотов. – Трубку Ворошилову дать?

   – Пошёл он к чёрту, дилетант! – громче обычного произнёс вождь. – Я поговорю с ним в Кремле, когда вернётесь. – И Верховный положил трубку.

В штабе повисла напряжённая тишина, все смотрели на Климента Ефремовича, а тот пощипывал усы. Наконец он сказал:

   – Товарищ Сталин, видно, не понял меня...

Василевский, взглянув на генерала Говорова, отрывисто бросил:

   – Действуйте, как вам приказано!

   – Слушаюсь! – Говоров взял под козырёк.

Пока комиссия работала в штабе Западного фронта, Василевский остро переживал случившееся, тем более что Ворошилова он уважал. Теперь ему открылась новая, доселе неизвестная грань в характере маршала – презрение к тем, кто оступился, не смог подавить в себе страх, который гнал их подальше от линии фронта. Это были молодые, необстрелянные парни, а рядом с ними не оказалось людей бывалых, которые помогли бы им выстоять.

Поздним вечером, когда на тёмном небе вспыхнули звёзды, Василевский наконец собрался отдохнуть. Весь день он мотался, ездил на Можайскую линию, дважды докладывал Сталину по ВЧ, как идёт формирование боевых частей. «Делайте всё, что считаете нужным», – вновь напомнил ему Верховный, и от этих слов у Александра Михайловича полегчало на душе. Хоть и жесток порой Сталин, но есть в нём теплота к людям. Василевский вошёл в штаб и, прежде чем лечь на нары, подошёл к комнате, где трудился член комиссии Ворошилов. На столе горела стеариновая свеча, маршал что-то писал. Александр Михайлович приоткрыл дверь:

   – Товарищ маршал, кажется, я нагрубил вам, прошу меня извинить...

   – Вы мне нагрубили? – удивился Климент Ефремович. – Пожалуйста, не наговаривайте на себя. Кто нагрубил, так это я. Прошу на меня не сердиться! – И он протянул руку.

Василевский ответил на рукопожатие маршала и внезапно некстати сказал:

   – Из разрозненных групп бойцов и командиров мы сформировали уже пять стрелковых дивизий.

   – Прилично! – одобрительно отозвался маршал. – У вас, Александр Михайлович, цепкая хватка. Жаль, что в своё время вы отказались от моего предложения стать начальником штаба Ленинградского фронта. Мы бы с вами по-доброму сработались.

   – Не мог же я бросить в Генштабе больного маршала Шапошникова...

В это время Сталин, грустный, стоял у стола и слушал доклад Шапошникова. По словам начальника Генштаба, обстановка на Западном, Брянском и Резервном фронтах ещё более обострилась. Верховного огорчило, что генерал Конев предпринял контратаку, но она захлебнулась.

   – Почему? – суровым тоном спросил Сталин.

   – Что может сделать Конев без танков? – усмехнулся Шапошников. – У него их единицы, а у немцев – сотни!

   – Значит, дело худо? – В заблестевших глазах Верховного появились злые огоньки.

   – Я бы этого не сказал, – возразил Шапошников. – Вот-вот подойдут резервы, и мы укрепим наши три фронта, и в первую очередь Западный.

Сталин какое-то время задумчиво молчал, потом вдруг произнёс:

   – Придётся всё же вызвать сюда Жукова! Под Ленинградом немцы перешли к обороне, к тому же часть своих бронетанковых сил они перебросили под Москву. Под Ельней Жуков уже бил спесивых вояк, и ему легче будет тут во всём разобраться.

Начальник Генштаба ничего не ответил. А Сталин тут же позвонил в Ленинград Жукову и приказал ему оставить за себя начальника штаба фронта генерала Хозина или генерала Федюнинского, а самому вылететь в Ставку.

   – Я очень вам нужен, товарищ Сталин? – осведомился Георгий Константинович.

   – Очень... – тихо прозвучал в трубке голос Верховного. Под Москвой сложилась тяжёлая ситуация, надо с вами посоветоваться.

Жуков не стал уточнять детали, коротко бросил:

   – Вылетаю!

Сталин, как назло, грипповал, однако с нетерпением ждал Жукова и, когда тот прибыл к нему на квартиру, без обиняков заявил: под Москвой критическая ситуация, часть войск Западного и Резервного фронтов попала в окружение; наши войска отступают; в Ставку идут противоречивые доклады, и он не может понять, где же истина.

   – Поезжайте туда и тщательно во всём разберитесь, – сказал Сталин. – Звоните мне оттуда в любое время, я буду ждать.

Пожелав вождю скорейшего выздоровления, Жуков уехал в Генштаб, где его принял маршал Шапошников.

   – Мне только что звонил Иосиф Виссарионович, – произнёс он, приглашая Жукова присесть. – Он попросил приготовить для вас карту. Сейчас её принесут, а мы с вами попьём чайку. Хотите?

   – Не откажусь, Борис Михайлович. Что-то я не вижу Василевского.

Шапошников объяснил, что в штабе Западного фронта работает правительственная комиссия, Василевский в её составе как представитель Ставки.

   – Коневу готовят сюрприз, – усмехнулся маршал. – Мне их затея не по душе.

Жуков, однако, промолчал. Взял карту.

   – Поеду, Борис Михайлович. К вечеру надо добраться к Коневу.

От дождей дорога раскисла, машина вязла в грязи, и Жуков с трудом доехал до места. Была уже ночь. В штабе находились Конев, начальник штаба фронта генерал Соколовский, член Военного совета Булганин. Не успел Конев и слова вымолвить, как Жуков, стряхнув смущение, выпалил:

   – Я прибыл сюда по поручению товарища Сталина, чтобы разобраться в обстановке и доложить ему по ВЧ. Прошу ввести меня в курс дела!

   – Я готов! – Конев пригласил его к карте.

Жуков тщательно анализировал обстановку. Потом поднял глаза на Конева:

   – Катастрофу в районе Вязьмы можно было предотвратить, если бы командующие фронтами вовремя определили направление главных ударов противника и сосредоточили против него основные силы и средства за счёт пассивных участков. Этого, к огорчению, не сделал ни один командующий, и наша оборона треснула по швам. Теперь вам всё ясно? – Жуков перешёл на официальный тон.

Конев смотрел на карту холодными глазами и чувствовал себя как побитый. Он не сразу нашёлся, что ответить Жукову, зато понял, где совершил грубую ошибку.