Текст книги "Жезл маршала. Василевский"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

   – Завтра я уезжаю на Ялтинскую конференцию и беру с собой вашего заместителя Антонова, а вы сами решите просьбу своего друга Жукова. Вот вам его телеграмма. – И он отдал начальнику Генштаба листок.

Это было в начале февраля, а сейчас на календаре вторая половина февраля. Сталин вернулся с Ялтинской конференции. Что же его встревожило теперь?..

Верховный сидел за столом, читал какую-то бумагу и курил трубку. Поздоровавшись с Василевским, кивнул ему на рядом стоявший стул:

   – Садитесь! – И после паузы озабоченно продолжал: – По войскам Жукова немцы из района Штаргарда нанесли удар. И удар весьма ощутимый. Войска фронта отступили на восемь-десять километров. И случилось это в тот момент, когда фронт проводил перегруппировку. Ему мог бы помочь Рокоссовский, но мы условились, что до двадцать четвёртого февраля он развернёт свои 19-ю армию и 3-й танковый корпус на левом крыле 2-го Белорусского фронта, чтобы ударить по врагу в направлении Кезлина, потом выйти на побережье Балтийского моря, разрезав померанскую группировку врага. А Жукова Ставка обязала начать наступление девятнадцатого февраля, его задача – отбросить противника, перерезать его коммуникации на запад, чтобы его сосед скорее выдвинулся к Штеттину. Но немцы нас упредили! – Сталин загасил трубку и подошёл к висевшей на стене карте, взяв тонкую указку. – А вот тут, – показал он место на карте, – части 2-й немецкой армии... Догадываетесь, что они могут сделать?

   – Ударить во фланг и тыл нашим армиям, направленным на Берлин!

   – Вот именно во фланг и тыл! – горячо воскликнул Сталин. – Надо нам быстро что-то предпринять.

   – Ситуация, разумеется, не из лёгких, но выход есть – перейти к обороне по всему фронту!

   – И на Одере? – уточнил Верховный.

   – И на Одере! Не менять же нам задачу Рокоссовскому! Как решила Ставка, так и пусть начнёт он наступление двадцать четвёртого февраля.

«Умён чертовски, сразу нашёл выход, словно сделал ход королём!» – подумал о Василевском Сталин. И негромко обронил:

   – Жуков тоже предложил перейти к жёсткой обороне. Говорит, до наступления войск 2-го Белорусского фронта он измотает врага, а потом и сам нанесёт удар. – Он ткнул указкой в карту. – Важно группировку немцев в Восточной Померании отрезать от остальной Германии и уничтожить её. Идея Жукова хороша, но не затянется ли наше наступление на Берлин? Время нам терять никак нельзя и затягивать войну не в наших интересах, – жёстко добавил он. Глаза его сузились, заблестели. – Что нам скажет Генштаб?

Стул под Василевским скрипнул, он поднялся из-за стола и глухо произнёс:

   – Неделя дела не решит, Иосиф Виссарионович, а переход к активной обороне на Берлинском направлении даст нам возможность выделить значительные силы для разгрома немцев в Восточной Померании!

«Логика в его словах есть», – подумал Сталин. Он какое-то время молчал, глядя на карту, словно искал в ней ответа, потом также негромко произнёс:

   – Надо ещё поразмыслить, пока товарищ Жуков пришлёт в Ставку свои соображения. Возможно, мы их одобрим. – И после паузы уже твёрдо добавил: – Да, мы их одобрим! Так вы идёте в театр? – вдруг спросил он.

   – Собираюсь, товарищ Сталин.

Почти весь день пробыл Василевский в Генштаб. Вместе с генералом армии Антоновым он анализировал обстановку на Берлинском направлении, в Восточной Пруссии, где войска 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов ликвидировали изолированные группировки немецко-фашистских войск. Ещё неделю тому назад начался второй этап боевых действий. Директива Ставки (её готовил Василевский) от 9 февраля требовала от командующих уничтожить хейльсбергскую группировку немцев, оборонявшуюся к югу от Кёнигсберга, к 20-25 февраля.

Всю неделю шли ожесточённые бои. Как и предвидел Верховный, немцы упорно оборонялись, а иногда и сами переходили в контратаку. Дрались они озверело и дерзко. Войска командующего 3-м Белорусским фронтом Черняховского несли потери. Командующий остро всё переживал, а Верховный его подстёгивал:

   – Темпы нашего наступления черепашьи, – выразил он своё неудовольствие.

   – Войска Черняховского утомлены, – возразил Василевский. – У него много потерь, ему надо дать одну-две армии из резерва Ставки.

   – Не дам ему ни одной дивизии, не то что целой армии! – ледяным голосом ответил Сталин. – Мы не можем ослаблять Берлинское направление!

   – Тогда надо дать Черняховскому передышку! – отрубил Василевский. – Люди измотаны непрерывными боями, потому и несут большие потери.

Лицо Верховного помрачнело, усы задёргались.

   – Свяжитесь с Черняховским и уточните, как у него теперь дела, – хмуро бросил он. – Утром мне доложите!

Но поздно вечером он снова вызвал Василевского. В кабинете вождя находились члены Политбюро Молотов и Маленков. Сталин был чем-то раздражён, но вида не показывал, лишь искоса глядел на своих коллег.

   – Товарищ Василевский, вам надо ехать в Восточную Пруссию и на месте помочь командованию фронтов, – наконец сказал он. – Кроме вас послать туда некого.

   – Ваши акции, Александр Михайлович, растут, – подал голос Молотов. – Я предлагал Иосифу Виссарионовичу послать вашего заместителя Антонова, но он предпочёл вас.

Сталин чему-то усмехнулся, набил трубку табаком и, закурив, подошёл к Василевскому.

   – Почему я хочу, чтобы фронты скорее разбили вражескую группировку. Потом их войсками мы усилим основное, Берлинское направление. И вторая, не менее серьёзная задача... – Он хитровато прищурил глаза. – Подберёте там две-три лучших армии, чтобы подготовить их к переброске на Дальний Восток. И, наконец, самое главное – Государственный Комитет Обороны, видимо, назначит вас главкомом войск на Дальнем Востоке. Мы же дали обещание союзникам помочь им разгромить японскую Квантунскую армию!

У Василевского посветлело лицо. Не ослышался ли? Он давно мечтал возглавить какой-либо фронт, проверить себя, на что способен, о чём и сказал Верховному. Тот мигом отреагировал:

   – Вот и проверите. – Сталин покосился на него. – Вопросов больше нет?

   – Есть предложение... – Василевский испытывал неловкость, он даже смутился, но решил идти до конца. – Прошу вас освободить меня от должности начальника Генштаба!

   – Это что, шутка? – Сталин заломил брови.

   – Никак нет, – поспешил возразить Василевский. – Генерал армии Антонов – зрелый, думающий военачальник. Прошу вас назначить его на мою должность. А я, если вы не против, останусь вашим заместителем по Наркомату обороны.

Верховный промолчал. Он нажал на кнопку звонка, и в кабинет вошёл Поскрёбышев.

   – Пошлите к нам товарища Антонова.

   – Он как раз у меня в приёмной...

Антонов вошёл. Верховный пригласил его сесть.

   – Вот что, Алексей Иннокентьевич, – заговорил Сталин, – маршал Василевский предлагает назначить вас начальником Генштаба. Что вы на это скажете? – Он посмотрел на Антонова необычно строго, словно тот в чём-то провинился.

   – У меня ответственная должность, товарищ Сталин, и на большее я не претендую, – ответил Антонов.

   – Вот как! – воскликнул Сталин. – Ладно, господа военачальники, мы ещё подумаем... – Он взглянул на Василевского: – Подготовьте директиву Ставки о том, что двадцать второго февраля сорок пятого года на вас как члена Ставки и заместителя наркома обороны возлагается руководство боевыми действиями 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов. Когда сможете отправиться на фронт?

   – Завтра с утра, если не возражаете.

Сталин шевельнул усами, о чём-то задумался.

   – Нет, не завтра, – возразил он. – Разрешаю вам два дня побыть дома с семьёй, сходить в театр, а вечером перед отъездом зайдёте ко мне.

Во дворе Генштаба, садясь в машину, Василевский невольно вспомнил: откуда вождь узнал о том, что он идёт в театр?

Позже, когда Василевский вернулся в Москву, ему стало известно, что и Берия в тот день заказывал билеты на премьеру в Большом театре. Директор театра сказал ему, что на премьеру придёт чета Василевских. «Идёт война, льётся кровь, на фронтах гибнут наши бойцы, а поповский сынок развлекается театром, – с неприязнью подумал о Василевском Берия. – Интересно, знает ли об этом Коба?»

Он вышел во двор, сел в «эмку» и покатил в Кремль. Но его ожидал нелюбезный приём.

   – Что у тебя, Лаврентий? – спросил Сталин. – Вошёл в кабинет без стука... Ты что себе позволяешь? Разве тебе не сказал Поскрёбышев, что у меня члены Политбюро?

Берия зыркнул глазами вдоль стола. За ним сидели Молотов и Каганович.

   – Я, товарищ Сталин, зря к вам не приду. – Он поправил на носу очки. – Кое-что хотел сообщить об одном военачальнике...

   – Кто он и о чём идёт речь? – Сталин смотрел на Берия не мигая.

   – Наверное, кого-то надо посадить, – бросил реплику Молотов.

Берия, однако, это ничуть не смутило.

   – Я принёс список военных, которые ещё находятся в лагерях. – И он раскрыл папку.

   – Читать не буду!! – Сталин повёл бровью. – Скажи, в лагерях есть такие военные, как Мерецков, Рокоссовский? Ты упрятал их в тюрьму, а я по просьбе Будённого и Жукова освободил их, и не зря: оба лихо бьют врага.

   – Когда лес рубят, Коба, щепки летят, – сказал Берия.

Лицо у Сталина помрачнело, глаза сверкнули.

   – Какой я тебе Коба? – зарычал он. – Ты что, белены объелся? Да и кто ты такой? Козявка, глазастый таракан! Стоит мне шевельнуть пальцем, и ты получишь семь граммов свинца. – Он с минуту помолчал, как бы размышляя, что ещё сказать. – Ишь ты, Коба! Для тебя я не Коба, а товарищ Сталин! Заруби у себя на носу! Ясно?

   – Виноват, товарищ Сталин, – покорно произнёс Берия.

В кабинете повисла напряжённая тишина. Сталин прошёл в комнату отдыха, налил в стакан «Боржоми».

   – Будешь? – предложил он Берия.

   – Я только что пообедал...

   – Видишь, ты уже набил своё брюхо, а товарищ Сталин пьёт водичку, – упрекнул его вождь. – Ну ладно, что у тебя ещё? – примирительно добавил он.

Берия подошёл к столу, раскрыл свою папку.

   – Кое-кто работает в Ставке не в полную силу, ведёт себя как на отдыхе, – заговорил он не без иронии. – Я хотел жене взять билет в Большой театр, позвонил директору, а он сказал, что последние два билета в партер отдал...

   – Кому? – насторожился Сталин.

   – Василевскому, – раздражённо произнёс Берия. – Нашёл время бегать по театрам! Вы, товарищ Сталин, сидите в Кремле до глубокой ночи, а иные военачальники развлекаются в театре. И кто? Начальник Генштаба, член Ставки!..

«Хороша ищейка! – подумал Сталин о Берия. – Пожалуй, мне некем будет его заменить».

   – Это я разрешил маршалу сходить в Большой театр с женой, – сказал Сталин. – Через два дня Василевский улетает на фронт в Восточную Пруссию. А там, Лаврентий, не соловьи поют, а свистят пули и осколки... Но ты молодец, что доложил. У тебя нюх ищейки.

Слово «ищейка» покоробило Берия, но вида он не подал, хотя в душе обиделся. «Сам ты, рябой пёс, ищейка!» – ругнулся он про себя.

Утро выдалось холодным. Дул северный ветер, а после полудня крупными хлопьями пошёл снег. Василевский выглянул в окно. Вокруг всё белым-бело, и лишь на западе сквозь мглистые тучи проклюнулось солнце, снег заискрился, стал слепить глаза. «У нас тут морозно, а в Прибалтике вчера шёл дождь», – подумал Александр Михайлович.

Позвонил Оскар Кальвин.

   – Доброе утро, Саша! Можно к тебе зайти?

   – Приходи!..

И вот он, Кальвин. С мороза его лицо раскраснелось, глаза живо поблескивали.

   – Тебе идёт военная форма, Оскар! – улыбнулся Василевский.

   – Тебе она лучше идёт, – возразил Оскар. – Я кто? Полковник. А ты – маршал!

   – Где ты был? На 1-м Белорусском?

   – Да. Там сейчас горячо. Два дня провёл в штабе Жукова. Потом он направил меня в 5-ю Ударную армию генерала Берзарина, она сражалась на захваченном плацдарме у реки Одер. Бои шли там ожесточённые, мне тоже пришлось принять участие в атаке, думал, что не вернусь в редакцию. Попал в самое пекло! Берзарин даже меня отругал. «Ты что, – говорит, – лезешь в огонь?»

   – Как твой Пётр? Он ещё не вернулся в Морскую академию? – спросил Василевский.

   – Где там Морская академия! – с грустью воскликнул Оскар. – Он всё ещё на подводной лодке. Письмо мне прислал. – Он вынул из кармана конверт и отдал его Василевскому. – Прочти...

«Привет, батя! – читал про себя Александр Михайлович. – Наверное, ты сердишься, что я пишу редко? Ну а когда мне писать, если днями и ночами в море, то дозор, то крейсерство у вражеских берегов, то свободный поиск и атака кораблей противника. Куда уж тут до писем, если дел под самую завязку!

Я знаю, что тебя волнует, отец. Академия! Вернусь я туда после того, как на море утихнут орудийные залпы. Я очень тяжело перенёс смерть мамы. Как ты мог отпустить её на фронт – ума не приложу. Скажи, ты случайно с ней не повздорил?.. Теперь о Даше. То, что ты взял её в жёны, – дело лично твоё, и я не имею морального права в чём-либо тебя упрекнуть. Если ты любишь её, чего же мне возражать? А вот я женюсь не скоро. Сам же говоришь, что мне надо продолжить учёбу.

Недавно был у Азара на корабле. Ты бы видел, как любят его краснофлотцы! Они готовы идти с ним хоть в огонь, хоть в воду. Настя работает в школе, а сына Павлика отводит в детсад, там же, рядом с домом... У меня всё хорошо, так что не волнуйся. До свидания, батя! Целую. Пётр».

Василевский вернул письмо.

   – Я уверен, что из Петра выйдет отличный морской офицер!

   – Хотелось бы! – вздохнул Оскар.

   – О Мерецкове ты написал очерк? – поинтересовался Василевский.

   – Да, но неясно с его арестом. Мне рассказывали, что с началом войны Мерецкова назначили советником при Ставке Главного Командования. А через несколько дней его арестовали как немецкого шпиона! Вождь якобы в его вине засомневался и поручил Берия лично его допросить. Мерецкова доставили к нему в кабинет, и, когда Лаврентий Павлович спросил генерала армии, зачем и почему он себя оговорил, Мерецков вдруг заплакал. «Я не шпион, – сказал Кирилл Афанасьевич сквозь слёзы, – я русский и горячо люблю свою Родину». Его выпустили из тюрьмы и вернули звание генерала армии. А в начале сентября сорок первого Мерецков в качестве представителя Ставки уже вылетел на Северо-Западный фронт вместе с Булганиным и Мехлисом.

   – Кто тебе об этом рассказал?

   – Жуков, когда я был у него на фронте.

   – Это правда, Оскар, но надо ли об этом писать? Я бы не советовал. Военный цензор всё равно зарубит этот факт. Ты покажи его как полководца. О нём можно написать целую повесть!

Дверь скрипнула, и в кабинет вошёл генерал армии Антонов. Поздоровавшись с Оскаром, он проговорил:

   – Александр Михайлович, людей я собрал. Ждём вас. – Он вышел.

   – Оскар, нам тут надо обсудить обстановку на Берлинском направлении, так что я ухожу. – Василевский встал. – Ты куда теперь, на какой фронт?

   – Мне надо дня три побыть в Москве, чтобы отписаться, а там видно будет.

Когда над столицей спустились сумерки, Василевский был уже в Большом театре с женой. Но посмотреть спектакль до конца ему не удалось. Во время второго действия к нему подошёл адъютант и, нагнувшись, шепнул на ухо:

   – Вас срочно требует к телефону товарищ Сталин!

Василевский встал и поспешил в кабинет директора театра.

   – У нас случилась большая беда, – глухо, с надрывом произнёс Верховный. – В районе города Мельзак был тяжело ранен генерал армии Черняховский. Это произошло на поле боя. Не приходя в сознание, он умер.

У Василевского защемило сердце, казалось, в груди что-то оборвалось.

   – Я потрясён, – едва выдавил из себя маршал.

   – Мы потеряли талантливого полководца, – продолжал Сталин. – Но что теперь об этом говорить?! – Он передохнул. – Ставка решила назначить вас командующим 3-м Белорусским фронтом. Не возражаете?

   – Готов немедленно вылететь на фронт!

   – Полетите завтра вечером, а утром к восьми часам быть у меня!..

Вернулся в ложу Василевский удручённым. Жена это заметила.

   – Ты чего такой расстроенный?

   – Потом скажу, – тихо молвил он. – Может, пойдём? Я уже не могу тут сидеть...

Она кивнула, и они вышли.

Он сидел на диване тихий, неподвижный, смотрел в окно, куда заглядывал осколок луны, а видел себя уже там, в штабе 3-го Белорусского фронта. Ему даже почудился басовитый голос Черняховского: «Я с ходу возьму Воронеж, и никакая вражья сила не остановит мою армию!» Эти слова говорил ему Иван Данилович в январе 1943 года, когда проводилась Воронежско-Касторненская операция. 60-я армия Черняховского, несмотря на упорное сопротивление врага, сильный мороз и метель, уже на второй день наступления ворвалась в Воронеж и освободила его. Тогда-то Черняховский и стал Героем Советского Союза. В апреле 1944 года Василевский предложил назначить Черняховского командующим 3-м Белорусским фронтом.

   – Да вы что? – с усмешкой сказал Сталин. – Он совсем молод! Сколько ему – тридцать восемь? Справится ли с фронтом?

   – Черняховский молод, но он талантлив, есть у него цепкая хватка!

Верховный с минуту колебался, потом резко махнул рукой:

   – Согласен, но под вашу ответственность!

Самый молодой в Красной Армии командующий фронтом проводил свою первую фронтовую операцию. И вот теперь его нет...

   – Когда ты уедешь, я ночами не буду спать, – сказала ему жена.

   – Отчего, Катюша? – Голос у Александра Михайловича был сухой и скрипучий.

   – За тебя стану переживать.

   – Глупышка моя... – Он поцеловал её в щёку. – Я буду вести себя осторожно.

   – Ты уже наосторожничался, – попрекнула она его. – В Крыму тебя чуть мина не угробила, в Прибалтике «Виллис» протаранил машину, и тебе два ребра поломало. – Прильнув к нему, она всплакнула. – Боюсь за тебя, Сашенька, очень боюсь! Я же знаю, какой ты... Как тот рысак, рвёшься в самое пекло...

   – Ну хватит... Тебе известно, что я не переношу женских слёз. Давай ужинать, а то уже поздно.

С утра, сидя в Генштабе, Василевский готовился к отъезду, а вечером, едва на небе зажглись звёзды, поспешил в Кремль. Погода была морозная, под ногами скрипел сухой снег.

Он тихо вошёл в кабинет вождя, прикрыв за собой массивную дверь. Сталин стоял с трубкой во рту у края стола. Его лицо было хмурым, казалось, он не заметил, кто к нему пришёл, и даже когда Василевский сказал: «Здравия желаю, товарищ маршал!» – он не шелохнулся. Верховный смотрел на карту, как будто ничего не случилось. Железная выдержка! Но вот он включил свет. Лампочка осветила его пепельно-серое лицо, холодные и будто застывшие глаза.

   – Жаль, что мы потеряли полководца, – глухо проговорил он. – Но у военных людей каждый шаг на фронте – риск. Теперь вот вы командующий 3-м Белорусским фронтом, и вам тоже придётся рисковать. Что поделаешь!.. Что меня волнует? – продолжал Сталин. – Фронт недостаточно упорен в боях против хейльсбергской группировки врага. Эту слабину надо выбрать!

Что-то не ладится у командующего 1-м Прибалтийским фронтом генерала Баграмяна. Не распыляем ли мы там свои силы? Не лучше ли действовать одним, но сильным кулаком?

   – Я подумаю, Иосиф Виссарионович...

   – Вот-вот, подумайте, посоветуйтесь с людьми, – подхватил Верховный. – Посмотрите на месте, как усилить наши удары по противнику... Для нас сейчас главное – Берлинское направление. Жукову там ох как нелегко! И Ставка должна ему помочь. Или вы ревнуете Жукова? – Глаза вождя не смеялись, в них, однако, не было и тени упрёка.

   – Ни ревности, ни зависти к Георгию Константиновичу у меня, товарищ Сталин, нет и быть не может! – натужно произнёс Александр Михайлович. – Мы дружим с ним на равных, как говорят в народе, слёзы вместе, смех пополам. Жуков – смелый, решительный, а это мне по душе.

   – Мне пришли на ум слова Льва Толстого о том, что трусливый друг страшнее врага, ибо врага опасаешься, а на друга надеешься, – сказал Сталин.

Казалось, всё ясно, и Василевский шагнул к двери, но Верховный задержал его.

   – У Поскрёбышева два пакета для вас, – загадочно сообщил он.

Василевский взял их у Поскрёбышева и вскрыл. В первом пакете был приказ Ставки, в котором говорилось, что в связи со смертью генерала армии Черняховского, последовавшей от тяжёлого ранения, командующим войсками 3-го Белорусского фронта назначается маршал Василевский. В командование фронтом ему предписывалось вступить не позже 21 февраля. До его прибытия на фронт исполнение обязанностей командующего войсками возлагалось на начальника штаба фронта генерал-полковника Покровского, которого Александр Михайлович прекрасно знал. Во втором пакете было постановление Государственного Комитета Обороны об учреждении состава Ставки Верховного Главнокомандования Вооружённых Сил, где в числе других была фамилия заместителя наркома обороны маршала Василевского.

Домой Александр Михайлович пришёл поздно и, войдя в квартиру, сказал жене:

   – Можешь меня поздравить, Катюша. – Глаза у него засияли. – Меня назначили командующим фронтом! И ещё я стал членом Ставки!

   – Ты идёшь на место погибшего Ивана Даниловича?

   – Что поделаешь. – Он развёл руками. – Война – штука коварная...

   – Когда улетаешь на фронт? – спросила жена.

   – Рано утром. А что?

   – Тебе звонил Оскар. Ты ему зачем-то нужен.

После ужина Катя стала готовить ему в дорогу саквояж, а он позвонил Кальвину.

   – Саша, это правда, что генерала Черняховского сразил осколок? – спросил Кальвин.

   – Да. Я только что вернулся от Верховного. Ставка назначила меня командующим 3-м Белорусским фронтом. Я улетаю в штаб фронта на рассвете.

   – Возьми меня, а? – взмолился Оскар. – Шеф поручил мне срочно дать статью о Черняховском. Срок – три дня, командировочная у меня в руках. Так как?

   – Приходи на аэродром на старое место.

   – Спасибо, Саша! Что бы я делал без тебя?..

«Дуглас» пробил чёрные облака, и в иллюминатор Василевский увидел тёмно-голубое небо. Звёзды на нём горели ярко, словно их недавно зажгли.

   – Романтика! – воскликнул Оскар. – Когда-нибудь и туда доберутся люди. А земли не видно, всё заволокли тучи. А ты чего задумался, полководец?

   – О Черняховском. Сталин тяжело воспринял его смерть. Когда говорил о нём, голос у него заметно дрожал.

   – Ты смешишь меня! – усмехнулся Оскар. – Зато голос не дрожал у вождя, когда в июле сорок первого расстреливали командующего Западным фронтом генерала армии Павлова!

   – Перестань! – грубо одёрнул его Василевский. – Не здесь же об этом говорить.

   – Ты просто чего-то боишься, – бросил упрёк Оскар и отвёл глаза в сторону.

   – Я боюсь? – вспыхнул Александр Михайлович. – А кто тебе первый сказал об этом?

   – Ты.

   – Но если бы я был трусом, ты бы ничего от меня не узнал.

   – Прости, Саша... – буркнул Оскар, не глядя ему в лицо. – Тебе я за многое благодарен.

Самолёт повалился набок, делая разворот, и Василевский чуть не свалился с кресла. Лётчик громко доложил:

   – Товарищ маршал, идём на посадку!

«Дуглас» мягко коснулся земли, пробежал немного и замер. Едва они вышли из самолёта, как к ним подошли начальник штаба фронта генерал Покровский и член военного совета генерал Макаров.

   – Снова прибыл к вам, но теперь уже командующим фронтом! – сказал Василевский. – Как вы тут поживаете?

   – Всё шло хорошо, товарищ маршал, и вдруг гибель Ивана Даниловича, – глухо ответил Покровский. – Мы были все в шоке. Тяжёлая для нас утрата.

   – И для товарища Сталина тоже, – грустно произнёс Василевский. Он кивнул на полковника Кальвина: – Это мой друг из «Красной Звезды», он будет писать о Черняховском, так что окажи ему, Василий Емельянович, помощь в сборе материала.

   – Хорошо, товарищ командующий, – отозвался генерал Макаров.

«Виллис» мчался по снежной дороге. С тусклого неба моросил дождь, а с моря дул холодный ветер. А вот и штаб. Василевский вышел из машины и сказал Покровскому:

   – Через час проведём совещание. Соберите всех руководящих работников и командармов. Обсудим задачи фронта, а я пока доложу Верховному о вступлении в должность...

   – Ну что ж, товарищ Василевский, мне приятно это слышать, – весело отозвался Верховный. – Уверен, что дело, за которое отдал свою жизнь Черняховский, вы продолжите достойно. От себя добавлю: я вам очень доверяю, высоко ценю вас и как военачальника, и как просто человека. Надеюсь, скоро вы порадуете Ставку хорошими боевыми делами фронта.

У Василевского возникла уйма самых разных дел. Первое и основное, что должен был сделать 3-й Белорусский фронт, – разгромить кёнигсбергскую группировку врага. Всю ночь Александр Михайлович обдумывал план предстоящей операции. Опыт, приобретённый в Генштабе, позволил ему быстро и чётко отработать некоторые моменты операции, выделить в ней главное и отсеять, как шелуху, второстепенное.

   – Ну что, получилось? – спросил его утром во время завтрака начальник штаба Покровский. – Я хотел было к вам зайти и предложить свои услуги, но потом не стал вас тревожить.

   – Ты, Александр Петрович, не сердись, я кое-что набросал, а дорабатывать будем все вместе, – заметил Александр Михайлович. – Что я предлагаю? Всю операцию провести в три этапа. Первый этап – подготовительный. Надо всё узнать о противнике, его численность, вооружение, систему обороны, определить места сильных огневых точек врага, да и свои войска подготовить к боевым действиям. Второй этап – прорыв обороны противника и выход войск на рубеж. И всё это мы должны сделать за сутки!

   – А третий этап – развитие прорыва и штурм Кёнигсберга? – улыбнулся начальник штаба фронта.

   – Ты угадал, Александр Петрович, – усмехнулся Василевский. – Я полагаю, что этот этап мы осуществим в четыре-пять дней. А вообще-то прорыв оборонительной полосы немцев будет нелёгким. Враг озверел, он будет цепляться за каждый клочок земли, за каждый дом, чтобы сбить порыв наступающих войск, задержать их. Ну, а о штурме крепости Кёнигсберг и говорить не приходится. Знаете, что сказал о ней Гитлер?

   – Нет, не слышал, – подал голос член военного совета Макаров. – У нас есть немало материала по этой крепости, но оценки фюрера нет.

   – Гитлер назвал Кёнигсберг лучшей немецкой крепостью за всю историю Германии и «абсолютно неприступным бастионом немецкого духа»! Так что немцы будут сражаться за неё как фанатики.

   – Факт, что сразу руки вверх не поднимут, – усмехнулся генерал Покровский. – Всё зависит от того, как мы по ним ударим. Если крепко, то и руки поднимут, и станут кричать «Гитлер капут!».

Генерал Покровский начал войну начальником штаба Группы резервных армий и с тех пор с должности начальника штаба не уходил, менялись лишь фронты, на которых он оставался правой рукой командующего. Узнав Покровского ближе, Александр Михайлович убедился, что его тёзка «не лыком шит», умеет схватить главное в любом деле, углубить его и развить шире. И всё же когда Покровский предложил Василевскому разработать план операции, Александр Михайлович дипломатично, чтобы не обидеть начальника штаба, которому по своей должности положено этим заниматься, сказал:

   – Я хотел бы сначала сам подумать над планом операции, а потом вместе его посмотрим.

И вот теперь Василевский, посвятив Покровского в суть своего плана, предложил:

   – Александр Петрович, ты, как говорил мне Жуков, в своём штабном деле дока, так что не стесняйся: если есть замечания, выкладывай их.

   – Да уж куда там – дока! – Покровский смутился, густо покраснел.

   – Ты посмотри мой план, а я пойду на воздух перекурю, – попросил его Василевский. – Сам понимаешь, одна голова – хорошо, а две – лучше! Это же мои наброски!

Генералу Покровскому было о чём подумать. План разгрома кёнигсбергской группировки врага состоял в том, чтобы мощными ударами с севера и с юга по сходящимся направлениям рассечь силы гарнизона и штурмом овладеть городом. А чтобы сковать силы земландской группировки врага из района Кёнигсберга, Василевский предлагал вспомогательный удар в западном направлении, в сторону Пиллау (Балтийска). Покровский нашёл «наброски плана цельными, полностью отвечающими создавшейся на фронте ситуации».

«Сразу видно, что тут прошлась рука знающего и весьма опытного военачальника, – подумал Покровский о Василевском. – Вот что значит работа в Генштабе!»

Вернулся маршал Василевский.

   – Ну, что скажешь, Александр Петрович? – Он сел рядом на стул. – Есть что-нибудь стоящее в моих намётках?

Покровский понял, что командующий не претендует на главенство в разработке плана операции и, глядя на него, не без укоризны заметил:

   – Бичевать себя, Александр Михайлович, ни к чему. «Наброски», как вы изволили выразиться, сама суть плана, его ядро. Так что теперь работа у нас пойдёт по мелочам, что также немаловажный фактор.

   – Тогда приглашай сюда генерала Макарова – и будем трудиться! – весело произнёс Александр Михайлович. – Для этого у нас есть два дня, а послезавтра, шестнадцатого марта, я должен доложить Верховному наши соображения по обстановке в Восточной Пруссии и штурму города Кёнигсберга.

   – Я полагаю, что мы за день управимся, – улыбнулся Покровский. – У меня появилась такая мысль, Александр Михайлович. Нам известно, что Кёнигсберг немцы сильно укрепили, они создали три оборонительные линии, а точнее, позиции, здесь есть не только долговременные сооружения, но и противотанковые препятствия, доты, дзот. Я бы сказал, что весь город враг одел в бетон и броню. Тут главное – работа нашей артиллерии, а коли так, то следовало бы нам иметь для штурма не менее пяти-шести тысяч орудий, и половину из них – тяжёлых.

   – Вот-вот, об этом и я подумал, – сказал Василевский.

   – Перед началом операции, – продолжал Покровский, – надо бы провести авиационное и артиллерийское наступления, чтобы если не совсем, то хотя бы на пятьдесят процентов разрушить важные сооружения Кёнигсбергского укрепрайона.

   – Предварительная обработка вражеских позиций артиллерией и авиацией – дело первостепенной важности, и я полностью разделяю ваши соображения, Александр Петрович. Точно так же мы делали перед началом Курской битвы...

Двое суток пролетели как два часа, и хотя Василевский, казалось, выжал из себя всё, что мог выжать, он не чувствовал усталости, было лишь огромное удовлетворение.

   – Что нам ответит Ставка – вот что меня сейчас волнует, – признался он. – А вдруг Верховный забракует наш план, что тогда будем делать?

   – Новый план разработаем! – улыбнулся Покровский.

   – Я вижу, ты, Александр Петрович, эти планы печёшь как пирожки! Да?

Теперь уже захохотал член военного совета генерал Макаров.

   – У него, товарищ командующий, на все случаи боевых действий есть соответствующие заготовки!

Подготовка к штурму Кёнигсберга велась одновременно с ликвидацией хейльсбергской группировки противника, и руководили подготовкой войск командование и штаб земландской группы войск во главе с её командующим генералом армии Баграмяном. Александр Михайлович, естественно, обговорил с ним все позиции своего плана. И ещё одно новшество решил использовать в операции Василевский. Для разрушения особо прочных каменных зданий и сооружений, дотов и дзотов он распорядился создать корпусные и дивизионные группы, которые оснащались реактивной артиллерией особой мощности.