Текст книги "Жезл маршала. Василевский"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

Мерецков переехал на КП 59-й армии, откуда поддерживал связь со штабом 2-й Ударной армии, требовал напасть на немцев с тыла. Но вскоре связь прервалась. Никто не знал, где находится Военный совет армии и почему не даёт о себе знать командарм Власов. Наконец группа бойцов, вышедших из окружения, доложила Мерецкову, что она видела генерала Власова в районе узкоколейной дороги. В душе Мерецкова вспыхнула надежда на спасение людей. Он предложил послать туда танковую роту с десантом пехоты.

   – Возглавит группу мой адъютант капитан Борода, – сказал Мерецков. – Это бывший начальник погранзаставы, смельчак. Уверен, что он пройдёт в тыл врага.

   – Рискнём! – одобрил Василевский.

Капитан Борода на танке добрался до штаба 2-й Ударной армии, но там никого уже не было.

   – Мы не нашли ни одного человека, – глухим голосом произнёс Борода. – Валяются ящики из-под патронов, солдатские котелки, куски бинтов в крови. А вот куда ушли бойцы, узнать не удалось.

На другой день Василевского отозвали в Ставку. Улетал он рано утром. Мерецков провожал его.

– Кирилл, всё же нам удалось вывести из окружения немало людей, потому-то ты, дружище, повеселел, а то ходил как убитый, – улыбнулся Василевский. – Так что один завершай это дело!

   – Мне жаль с тобой расставаться, Александр, – тихо произнёс Мерецков. – А за помощь – спасибо!..

Сталин держал на контроле события на Волховском фронте. Ещё в конце мая он вызвал Берия и сообщил ему, что исчез командующий 2-й Ударной армией генерал Власов.

   – Я об этом не знал, Иосиф, – признался Берия.

   – Ты что, нюх потерял? – ехидно заметил Сталин. – Выясни судьбу генерала Власова, – тоном приказа добавил вождь. – Свяжись с Ленинградом и подключи к поиску своих людей.

Берия сразу же переговорил со Ждановым, и тот запросил по рации командира Оредежского партизанского отряда Сазонова, который поддерживал радиосвязь с Центром, известно ли ему что-либо о генерале Власове? Сазонов ответил отрицательно. Тогда-то Жданов с огорчением сообщил Сталину, что Власова пока не нашли.

   – Почему не нашли? – рявкнул Сталин в трубку. – Я же приказал тебе, Андрей, лично узнать, где Власов и что с ним! Даю вам ещё сутки на поиски.

Прошло ещё несколько дней. И вдруг ночью в штаб фронта от партизан поступило короткое сообщение: генерал Власов жив, находится в деревне Пятница, он добровольно перешёл к гитлеровцам и изъявил желание с ними сотрудничать во имя рейха.

Мерецков был так потрясён изменой Власова, что не сразу нашёлся, что делать. Решил утром доложить Сталину. Но едва уснул, как его разбудил дежурный – на проводе Москва! Он взял трубку.

   – Вы не спите? – услышал он голос Сталина. – Что слышно о Власове?

   – Подлым человеком он оказался, Иосиф Виссарионович! – едва выдохнул Мерецков. И он изложил подробности.

Сталин долго молчал, и от этого молчания Мерецкову стало не по себе. Наконец Верховный громко сказал:

   – Подлец! Продал фашистам свою шкуру. Но от кары он не уйдёт! – И после минутной паузы спросил: – Сколько бойцов выведено из окружения?

Василевский ответил, что тысяч шестнадцать.

   – Так точно, шестнадцать, – подтвердил Мерецков. – В боях погибло около шести тысяч.

   – Потери армии Ставка восполнит, – заверил Верховный Мерецкова. – Вам предстоит провести новую наступательную операцию. Деблокировать Ленинград – вот главная задача вашего фронта, а также Ленинградского. Скоро вызовем вас в Ставку. О чём будет идти речь, вам сообщит генерал Василевский...

После разговора с Мерецковым на душе у Сталина остался горький осадок. Он устало откинулся на спинку кресла и, глядя на сидевшего за столом Молотова, сказал:

   – Генерал Власов сбежал к фашистам! Предал всех нас... Воевал он хорошо, Жуков хвалил, а вот его нутро оказалось гнилым.

   – Я бы за это спросил с Жукова, – ответил Молотов.

«Если спрашивать, то надо начинать с меня, – едва не произнёс вслух Сталин. – Шапошников подписал приказ о его назначении заместителем к Мерецкову по моему распоряжению. Да, не раскусил я этого лопоухого очкарика. И Жуков проглядел. Наверняка немцы используют Власова в своих пропагандистских целях...»

   – Ты, конечно, прав, – сказал Сталин Молотову после затянувшейся паузы. – Надо только узнать все детали предательства, а уж потом решать.

   – Можно? – В кабинет вошёл Берия.

Сталин спросил:

   – Узнал что-нибудь о Власове?

Берия молча вынул из папки листки и отдал ему:

   – Прочти, пожалуйста, интересная штука!

Это было обращение Русского комитета к бойцам и командирам Красной Армии, ко всему русскому народу и другим народам Советского Союза, подписанное председателем Русского комитета генералом Власовым и секретарём этого комитета генералом Малышкиным. «Русский комитет ставит перед собой следующие цели, – читал про себя Верховный, ощущая в душе презрение к предателям, – свержение Сталина и его клики, заключение почётного мира с Германией, создание новой России. Призываем переходить на сторону действующей в союзе с Германией Русской освободительной армии...» Сталин, закончив читать, взглянул на Берия:

   – Что бы ты предложил, Лаврентий?

   – Выкрасть Власова! – выпалил Берия. – У нас там есть агенты, и они это сделают.

   – Но ведь у немцев не один Власов? – горько усмехнулся Верховный.

   – Кого ты имеешь в виду? – не понял Берия.

   – Пленных! – пояснил Сталин. – Это те же предатели, и ты их не щади!

   – А если бойца или командира ранило в бою и его схватили фашисты, он тоже предатель? – в упор спросил Берия.

Сталин посмотрел на него так, словно видел впервые.

   – Ты на что намекаешь, Лаврентий? – холодно осведомился Сталин. – На моего сына Якова, который находится в немецком плену? – И, не дождавшись, что ответит ему Берия, продолжал: – Яков не пойдёт на предательство, в нём течёт моя кровь!..

   – Тогда давай, Иосиф, твоего Якова обменяем на немецкого генерала? – предложил Берия.

   – Нет, Лаврентий, на это я не пойду, народ меня не поймёт! – отрезал Сталин.

Берия посмотрел на вождя без сочувствия, хотя и догадывался, как ему тяжело.

Дверь скрипнула, чуть приоткрылась и снова закрылась.

   – Кто там, заходите! – крикнул Сталин. И, увидев на пороге генерала Василевского, добавил: – А я только что хотел спросить Поскрёбышева, где вы и почему не прибыли на доклад о ситуации на фронтах.

   – Готовил данные, товарищ Сталин. – Василевский приблизился к столу и разложил на нём свою рабочую карту. – Разрешите начать?

   – Сначала я задам вам вопрос. – Сталин подошёл к нему ближе. – Вы слышали о ЧП в Красной Армии?

   – Генерал Власов?

   – Да. Мне всё доложил Мерецков. Ну, что я могу сказать о Власове? Собаке – собачья смерть! Его настигнет кара народа, я в этом уверен.

   – Ну что, будешь писать о Мерецкове? – спросил Оскара Кальвина Василевский, когда поведал ему о том, как воевал Кирилл Афанасьевич под Ленинградом и как свела его судьба с генералом Власовым, предавшим свою армию и Родину.

Кальвин не улыбнулся, как бывало с ним раньше, не задал другу каких-либо вопросов, его чёрные глаза словно накрыл утренний туман.

   – Прежде чем писать, надо мне всё рассказанное тобой осмыслить, – ответил Оскар. – Несомненно одно: Мерецкову выпала и героическая и трагическая судьба. Он ведь тоже сидел на Лубянке, но его спасли. И ещё: мне захотелось встретиться с Кириллом Афанасьевичем, задать ему некоторые вопросы. Ты-то как на всё это смотришь?

   – О Мерецкове напиши, да так, чтобы за сердце взяло, – улыбнулся Василевский. – А обо мне в статье – ни строчки. То, что мне удалось сделать, чтобы вывести из окружения войска 2-й Ударной армии, – рядовая работа, и ничего в ней нет героического.

   – Да уж ладно, Саша, не скромничай! – Кальвин встал. – Однако мы с тобой засиделись. Пора мне. Твоя Катя, наверное, давно спит, как и моя Даша. До завтра!

   – У меня к тебе просьба, Оскар, – задержал его на минуту Александр Михайлович. – Когда напишешь очерк о Мерецкове, дашь мне прочесть, добро?

   – Хорошо, Саша, как же не дать, ты же мне друг!..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Крещение огнём

Глава первая

Да, вот они, русские характеры: кажется, прост человек,

а придёт суровая беда, и поднимется в нём великая сила...

Л. Н. Толстой

очью Василевского вызвал Сталин. Ему прислал донесение адмирал Октябрьский. «Севастополь немцы непрерывно подвергают ударам авиации и обстрелам артиллерии, – телеграфировал он. – Двухсоттысячная армия Манштейна перешла в наступление. Идут кровавые и тяжёлые бои. Войска остро нуждаются в боеприпасах. Прошу оказать помощь...»

   – Чем Ставка может помочь Севастополю? – спросил Сталин, едва Василевский вошёл к нему.

Василевский доложил, что Генштаб в состоянии выделить войска, но город блокирован с воздуха и с суши, а морем теперь кораблям не пробиться. Недавно группа кораблей с маршевым пополнением прорвалась к бухте, но из-за густого тумана эсминец «Дзержинский» угодил на минное поле и затонул вместе с экипажем и войсками. Крейсер «Красный Крым» и эсминец с трудом доставили войска в порт.

   – Значит, ситуация критическая? – Сталин смотрел на Василевского не мигая.

   – Да, – подтвердил Василевский. – И сложилась она после того, как наши войска оставили Керченский полуостров. Я переговорю по радио с адмиралом Октябрьским, возможно, нам удастся что-то сделать. Подключу к этому и наркома ВМФ адмирала Кузнецова.

   – Хорошо, – одобрил Верховный. – Только не теряйте время. Не забудьте, что в шестнадцать ноль-ноль заседание Государственного Комитета Обороны. Кстати, ваше предложение о создании воздушных армий и о передаче авиации в подчинение Ставке разумное, и мы обсудим его.

«Пора бы уже решить этот вопрос в интересах дела», – подумал Василевский, возвращаясь к себе.

После обеда он стал бриться в туалетной комнате. Тут его и нашёл генерал Штеменко. Вид у него был возбуждённый.

   – Вам звонил Поскрёбышев, совещание в Ставке перенесено на час раньше. Так что пора в Кремль. Я вызвал машину, она у подъезда.

   – Вот уж не знал, что ты настоящий сыщик, и здесь меня нашёл! – заулыбался Василевский. – Спасибо, Семён!..

В кабинете Сталина собрались военачальники, наркомы ведущих отраслей промышленности, директора военных заводов, конструкторы. Сталин, как всегда, вёл совещание жёстко, по-деловому, предоставлял слово выступающим, бросал реплики, задавал вопросы. Подчеркнув необходимость более рационального использования войск и боевой техники, он заявил:

   – Пора нам, товарищи, создать воздушные армии. Предложение Генштаба на этот счёт Ставка решительно поддержала. Каждый фронт должен иметь свою воздушную армию, а в процессе проведения серьёзной операции можно придать фронту ещё одну-две воздушные армии. Генштаб предложил также подчинить всю авиацию Ставке, но мы посоветовались и решили подчинить ей только авиацию дальнего действия. – Сталин обвёл взглядом сидевших. – У нас уже есть танковые корпуса, в июне появятся две танковые армии, а к лету мы сформируем ещё две. Вчера нарком авиапромышленности Шахурин доложил, что начато массовое производство истребителей Ла-5 и Як-7.

   – Очень быстрые и хорошо вооружённые машины, – подал голос генерал Новиков, недавно назначенный командующим ВВС Красной Армии. До этого он командовал ВВС Ленинградского фронта. – Я осматривал новые машины, когда они проходили испытания. Уверен, что эти самолёты хорошо проявят себя в воздушных боях.

Заголосила «кремлёвка». Сталин снял трубку:

   – Что у вас, Вячеслав Михайлович? Так, понял... Письмо на имя президента Рузвельта насчёт качества оружия готово? Приносите, я подпишу...

Не ожидая, что скажет Сталин, Василевский заметил, что американские танки очень плохи:

   – На фронте танкисты жаловались мне. Они легко загораются даже от патронов противотанковых ружей, а от удара снаряда тем более. Почему? Работают на высокооктановом бензине! Немецкие же танки работают на низкосортном бензине и от каждой пули факелом не горят.

   – Об этом я и пишу в своём послании Рузвельту, – произнёс Сталин. – Кстати, для тех, кто ещё не знает, сообщаю, что генерал Василевский приказом Ставки утверждён в должности начальника Генерального штаба! Я весьма сожалею, но по болезни от этой должности мы освободили маршала Шапошникова. – Сталин взглянул на наркома Шахурина. – Алексей Иванович, доложите нам, что делает ваш Наркомат по резкому увеличению выпуска самолётов разных модификаций.

Шахурин пружинисто вскочил с места, на его худощавом лице отразилось смятение, но он быстро справился с ним и заговорил уверенно:

   – У нас, товарищ Сталин, дела идут неплохо...

«Ну и брякнул! – ругнулся в душе Василевский. – Сейчас Верховный выдаст ему...» И тут же раздался голос Сталина:

   – У вас, товарищ Шахурин, дела идут неплохо, а вот на фронтах с самолётами туго, их просто не хватает. Может, вы откроете секрет, где вы прячете истребители и бомбардировщики?

   – Я считаю заявление наркома безответственным! – бросил реплику Берия.

   – Что скажет начальник Генштаба?

Голос Верховного прозвучал холодно, и Василевский увидел, как втянул плечи Шахурин, а лицо его вмиг посерело. И чтобы ободрить наркома, человека энергичного, который в сорок первом провёл колоссальную работу по эвакуации предприятий отрасли в восточные районы страны, он сказал, что Алексей Иванович просто нечётко выразил свою мысль, а вовсе не бахвалился. Перед совещанием нарком был в Генштабе, где заявил, что заводы, эвакуированные вглубь страны, уже дали первую продукцию.

   – Бели так, то я поторопился с критикой, – примирительно произнёс Сталин.

Шахурин отметил, что до войны СССР выпускал самолётов больше, чем Германия, но в основном это были машины старой конструкции.

   – И кто в этом виноват? – насупился Сталин.

   – Все виновны, Иосиф Виссарионович, и мы, производственники, и наши конструкторы. Но основная вина лежит на Наркомате обороны.

«Тут он прав и возражать ему Верховный не станет», – отметил про себя Василевский.

   – Тогда и я виноват как Генеральный секретарь ЦК партии? – спросил Сталин.

У Шахурина растерянно забегали глаза.

   – Вы наш вождь и учитель, товарищ Сталин, а коль так, то есть в этом деле и ваша недоработка.

   – Не хитрите, товарищ Шахурин, – поддел наркома Сталин. – Не надо употреблять смягчающих слов. Если есть моя вина, так и говорите. – Он открыл свой блокнот. – Сколько боевых самолётов получит фронт в сорок втором году?

   – Более двадцати пяти тысяч! А в следующем, сорок третьем году – тридцать пять тысяч! И это, замечу, не дутые цифры. Я ручаюсь за них головой.

   – Вы сказали, что наши новые самолёты лучше немецких, но лётчики жалуются на них, – заметил Маленков. Он сидел рядом с вождём, на его полном, как луна, лице сияла лукавая улыбка.

   – Так мог заявить только плохой лётчик! – горячо возразил Шахурин. – Дайте мне этого жалобщика, я поговорю с ним. Надо учиться лучше воевать, а не сваливать всё на технику!

«Молодец Алексей Иванович, не растерялся и врезал аппаратчику на полную катушку!» – обрадовался Василевский.

Шахурин говорил убедительно, он ссылался на мнение лётчиков-испытателей, которые давали самолётам путёвку в жизнь, и это понравилось Верховному. Он заметил лишь, что нужно напрячь все силы, дать фронту как можно больше машин.

   – Почему немцы имеют успех в сражениях? – спросил Сталин и сам же ответил: – У них превосходство в воздухе, а на земле – в танках. Надо выбить из их рук этот главный козырь. Теперь, – продолжал он, – послушаем, что нам скажет нарком танковой промышленности.

   – У нас пока танков меньше, чем у врага, – отметил Малышев. – Зато наши Т-34 превосходят немецкие танки по всем параметрам. Это немцы и сами признают.

   – Сколько вы сможете выпустить машин в этом году? – спросил Сталин.

   – Двадцать четыре тысячи единиц! Все наши крупные заводы на Урале сейчас делают танки, так что скоро мы будем иметь на фронте превосходство над врагом в танках...

   – Знаете, что меня огорчает? – спросил Верховный Василевского после совещания. – Харьков! Тимошенко и Хрущёв клялись, что освободят город, но увы!.. Я поверил им, а следовало дать по рукам.

Начальник Генштаба тогда не разделял их оптимизма и предложил Верховному воздержаться от проведения этой операции.

   – Наступать из оперативного мешка, каким является Барвенковский выступ, для войск Юго-Западного фронта рискованно! – решительно возразил Шапошников. – Со стороны Славянска по нашей 9-й армии может ударить армейская группа генерала Клейста. У него одиннадцать дивизий, и они прорвут нашу оборону. И чем тогда парировать их удар?

Сталина его слова заставили задуматься. Он вызвал на связь маршала Тимошенко и высказал ему свои опасения.

   – Я и Никита Сергеевич Хрущёв уверены, что Харьков освободим! – заявил решительно Тимошенко.

И Верховный дал своё согласие на операцию, а Генштабу приказал «считать операцию внутренним делом юго-западного направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться».

   – А если операция провалится, кто будет отвечать? – едва не вспылил Шапошников.

   – Тимошенко и Хрущёв будут отвечать, но если они освободят Харьков, быть им на вершине славы!

   – Слышали, что мне сказал Верховный? – спросил Шапошников, глядя на своего заместителя. Василевский молчал. – То-то, голубчик! Порой Сталин бывает чертовски упрям...

12 мая армии Юго-Западного фронта перешли в наступление. Вначале оно развивалось успешно, но уже через пять дней случилось то, о чём Сталину говорил Шапошников: армейская группа Клейста из района Краматорска нанесла мощный удар по войскам 9-й армии Южного фронта. Немецкие танки, прорвав оборону, стали угрожать тылу 57-й армии и всей группировке Юго-Западного фронта, наступавшей на Харьков с юга. Василевский связался по телефону с начальником штаба 57-й армии генералом Анисовым, сослуживцем по Генштабу.

   – Саша, друг мой, дело швах! – кричал в трубку Анисов, боясь, что Василевский его не услышит. – Ситуация критическая, доложите Верховному...

От разговора с Анисовым на душе Василевского стало горько. Беду он предвидел, ибо понимал, как трудно сочетать стратегическую оборону с крупным наступлением, когда не хватает вооружения и боевой техники. С грустью сказал он Шапошникову о том, что немцы хотят ликвидировать Барвенковский выступ, а потом разгромить наши войска под Харьковом.

   – Надо бы доложить об этом Верховному, да и генерал Анисов просил.

   – Я ему уже докладывал, а он меня крепко обидел, – возразил Шапошников. – Разрешаю сделать это вам.

И Василевский доложил. Верховный, однако, всё воспринял спокойно.

   – Я переговорю с маршалом Тимошенко, – коротко изрёк он.

Вскоре раздался звонок от Поскрёбышева:

   – Борис Михайлович, пошлите, пожалуйста, к Хозяину Василевского.

   – Понял, Александр Николаевич, сейчас он выедет, – ответил маршал.

Василевский прикрыл за собой массивную дверь. Сталин вскинул на него глаза.

   – Маршал Тимошенко заявил, что принял все меры, чтобы локализовать войска Клейста.

   – Вы требуете от нас говорить вам правду, так вот заявляю: в успех я не верю! – произнёс Василевский, ощущая, как гулко забилось сердце. Казалось, оно вот-вот вырвется из груди. – Обстановка для наших войск на Барвенковском выступе резко ухудшается. Об этом мне сообщил начальник штаба 57-й армии генерал Анисов. Разрешите, я отдам приказ командованию фронта прекратить Харьковскую операцию и повернуть нашу ударную группировку на юг для отпора врага?

   – Не разрешаю! – резко ответил Сталин.

Ушёл от Верховного Василевский ни с чем. И вдруг поздно вечером в Генштаб ему позвонил... Хрущёв! Разговор был недолгим, но откровенным. Хрущёв признал, что ситуация для них сложилась опасная и надо прекратить наступление.

   – С этой просьбой мы обратились к Верховному, но он слушать нас не стал. Говорит, сами заварили кашу, вот и расхлёбывайте. – Слышно было, как Никита Сергеевич кашлянул в кулак. – Плохи у нас дела, Александр Михайлович. Я прошу вас ещё раз доложить товарищу Сталину нашу просьбу, ибо армии несут большие потери.

   – Разве я не пытался убедить Верховного?! – воскликнул Василевский. – Ещё как пытался, но вы с Тимошенко заявили, что Харьков освободите, а меня и слушать не желали. К сожалению, сейчас я лишён возможности помочь...

На другой день, 19 мая, немецкие войска, действовавшие на Барвенковском выступе, вышли в тыл нашим войскам, и лишь тогда Ставка прекратила Харьковскую операцию. Но время было потеряно, и вражеские танки нанесли тяжёлое поражение 9-й армии, затем ударили по тылам 6-й, 57-й армий и группы генерала Бобкина. Погибли многие командиры, погиб и друг Василевского генерал Анисов.

Вечером 25 июня Василевский прилетел в Москву и, наскоро поужинав, пригласил в Генштаб генерала Ванникова. Коренастый, широкоплечий, с лицом полным и открытым, он рывком шагнул в кабинет.

   – Борис Львович, я только что с фронта, так закрутился, что ещё не поздравил вас с назначением на должность наркома боеприпасов. Так что поздравляю. – Василевский тепло пожал генералу руку.

   – Лучше поздно, чем никогда! – весело хохотнул нарком.

   – Как у вас с боеприпасами? Много и чего дадите фронтам?

   – Прилично! У меня всё подсчитано. – Ванников извлёк из портфеля бумагу и отдал её Василевскому. – Снаряды, мины, бомбы, гранаты, патроны... Всё мною учтено.

   – Ну-ну, поглядим. Я случайно узнал, что вас представили к званию Героя Социалистического Труда.

   – Я тружусь не ради Золотой Звезды, – смутился Ванников.

   – Понятное дело, но я бы хотел, чтобы вам дали Героя Труда...

(Ванников стал трижды Героем Социалистического Труда – в 1942, 1949 и 1954 годы – за то, что внёс большой вклад в развитие оборонной промышленности, организацию производства новых образцов военной техники. – А.3.).

Василевский читал документ и радовался: наконец-то фронты получат боеприпасы в достатке. Снаряды, мины, ручные гранаты...

   – С каждым днём мы наращиваем выпуск военной продукции, – сказал Ванников. – На снабжение только военной авиации мы передали более пятидесяти конструкций авиабомб! Мы разработали гамму осколочно-фугасных и специальных мин...

   – Это хорошо, Борис Львович, – прервал его Василевский. – Но товарищ Сталин требует резко увеличить выпуск противотанковых средств – ручных противотанковых, зажигательных, фугасных и камуфляжных гранат...

Они засиделись допоздна и едва попили чаю, как загудела «кремлёвка». Это звонил Сталин.

   – Чем занимаетесь, товарищ Василевский? – спросил он сухо.

   – У меня в кабинете нарком Ванников, мы решаем вопросы резкого увеличения выпуска боеприпасов, особенно для борьбы с танками.

   – Ну и как, получается?

   – Борис Львович обещает дать фронтам самых разных боеприпасов, и я верю ему...

Верховный помолчал, потом бросил в трубку:

   – Вы мне нужны. Приезжайте!

Прежде всего Сталин спросил, как работает в Генштабе генерал Бодин, и, когда Василевский ответил, что хорошо, Верховный сказал, что Ставка решила снять с поста начальника штаба Юго-Западного фронта генерала Баграмяна.

   – Я им недоволен, – произнёс он. – Баграмян не извлёк урока из той катастрофы, которая произошла под Харьковом.

   – Вместо Баграмяна вы хотите назначить начальником штаба генерала Бодина? – спросил Александр Михайлович.

   – О том и речь. – Сталин придвинул ему стул. – Садитесь, пожалуйста.

   – Оперативную подготовку генерала Баграмяна я ставлю выше, чем подготовку генерала Бодина, – заметил начальник Генштаба. – Баграмян спокойному течению событий предпочитает риск. И на фронте он себя проявил...

   – Послушать вас, так Баграмян – герой! – возмутился Сталин. – Сегодня я запросил штаб Юго-Западного фронта, хотел узнать, какая ситуация под Купянском, сооружается ли рубеж обороны на реке Оскол. Но толком мне ничего ваш Баграмян но объяснил.

   – Странно, однако, – тихо обронил Василевский.

Верховный, словно не слыша его, сказал:

   – Берите ручку, я буду диктовать личное письмо командованию фронта.

И он начал диктовать текст. Сталин учинил разнос Военному совету Юго-Западного фронта. И больше всех досталось генералу Баграмяну, а не Тимошенко или Хрущёву. «Тов. Баграмян но удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку и как простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте. Более того, тов. Баграмян оказался неспособным извлечь урок из той катастрофы, которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-либо трёх недель Юго-Западный фронт благодаря своему легкомыслию не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел ещё отдать противнику 18-20 дивизий...»

Василевский старательно писал, потом перестал. Сталин оторопело взглянул на него.

   – Что вас смутило? – спросил он.

   – За дела на фронте отвечает в первую голову его командующий, в данном случае маршал Тимошенко. Надо бы как-то это отметить, – предложил Василевский. – Вина Баграмяна есть, но она не больше вины командующего и члена Военного совета.

   – Я же ещё не закончил, – произнёс Верховный. – Им тоже достанется...

После того как Сталин продиктовал текст о том, что временно в качестве начальника штаба Юго-Западного фронта направляется вместо Баграмяна заместитель начальника Генштаба генерал Бодин, а Баграмян назначается начальником штаба 28-й армии, он сказал:

   – А теперь воздадим должное тем, о ком вы только что говори ли. – И он продиктовал: – «Понятно, что дело здесь не только и тов. Баграмяне. Речь идёт также и об ошибках всех членов Военного совета, и прежде всего тов. Тимошенко и тов. Хрущёва. Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе – с потерей 18-20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает ещё переживать, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто. Желаю вам успеха. 26 июня 42 г. 2.00. И. Сталин». Отнесите, пожалуйста, на узел связи, чтобы срочно передали, а сами идите отдыхать. В шесть утра жду вас с докладом о ситуации на Брянском фронте.

Василевский связался по телефону с командующим фронтом генералом Голиковым. От разговора с ним на душе остался неприятный осадок. Немцы нанесли сильный удар на Воронежском направлении, и войска фронта не сумели дать им должный отпор. Василевский упрекнул в этом Голикова:

   – Надо было организовать массированный удар по флангам основной группировки врага!

   – Почему мне не подсказал Генштаб? – съязвил Голиков, хитро сощурив глаза.

Василевского смутили его слова, но в следующую секунду он обрёл твёрдость.

   – Филипп Иванович, не юли! – уколол его Александр Михайлович. – Когда Брянский фронт получил пополнение, ты сказал, что теперь чувствуешь себя как бог и, если фрицы пойдут на тебя танками, ты побьёшь их! А что вышло на деле?..

События на Брянском фронте развивались стремительно. 2 июля ситуация на Воронежском направлении резко обострилась. Немцы прорвали нашу оборону на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов и продвинулись на глубину до восьмидесяти километров. Ударная группа врага стремилась прорваться к Дону и захватить Воронеж. Василевский понимал, что без дополнительных сил Голиков не сможет сдержать натиск гитлеровцев, и предложил Сталину из резерва Ставки передать фронту три армии – 3, 6 и 5-ю резервные, которые были затем переименованы соответственно в 60, 6 и 63-ю армии – они заняли оборону от Задонска до Клетской, – а также 5-ю танковую армию генерала Лизюкова для нанесения контрудара по северному флангу противника, наступающего на Воронеж. Позже начальник Генштаба предложил Верховному передать генералу Голикову и 18-й танковый корпус. Верховный с ним согласился, но спросил:

   – Где сейчас находится 5-я танковая армия?

   – Она уже сформирована и сосредоточивается в районе Ельца.

   – Сможет она вступить в сражение с ходу?

   – Сможет! И если Голиков без колебаний нанесёт удар по немцам, успех обеспечен.

Прошла ещё одна тревожная ночь. И вдруг Василевский узнал, что 5-я танковая армия не получила задачи наступать. Могла случиться трагедия, подобная той, какая произошла под Харьковом. Он тут же проинформировал Верховного.

   – Он что, Голиков, играет в прятки?

   – Это он умеет, – дерзко ответил Василевский. – Я подготовил на имя Голикова телеграмму, в которой Ставка требует от него немедленно приступить к организации контрудара.

   – Срочно вылетайте к Голикову! – приказал Верховный. – И всё, что можно ещё сделать, – сделайте! А телеграмму всё же отправьте. Она поступит туда раньше, чем вы там окажетесь. Пусть товарищ Голиков поразмышляет над её содержанием.

   – Слушаюсь!

Василевский вызвал генерала Штеменко:

– Сергей Матвеевич, я убываю на Брянский фронт. Что-то не получается у Филиппа Ивановича, – огорчённо вздохнул Александр Михайлович. – Войска фронта отступают, и Верховного это беспокоит. У Голикова противник генерал Вейхс. Этот холёный немец не умеет воевать, но у него толковый начальник – генерал-фельдмаршал Фёдор фон Бок.

   – Который командовал группой армий «Север», когда немцы напали на Польшу?

   – Да. А во время захвата Франции этот шелудивый пёс возглавлял группу армий «Б». И сейчас он ею командует. У него боевого опыта побольше, чем у нашего Голикова.

Василевскому было о чём подумать. Напутствуя его в дорогу, Сталин сказал, что Воронеж для немцев – как кость в горле. Поворотом на юг и ударом из района Славянска они хотят разгромить войска Юго-Западного и Южного фронтов и открыть себе дорогу к Волге и на Северный Кавказ.

   – У нас тоже получилась запоздалая реакция на удар гитлеровцев по Брянскому фронту, – произнёс Василевский.

   – Не у нас, а у Генштаба! – уточнил Верховный.

   – Виноват. Генштаб запоздал с принятием решения, – поправился Василевский.

На рассвете 4 июля Василевский прибыл на КП Брянского фронта. Звёзды в небе угасли, горизонт обозначился багряным заревом – всходило солнце. Встретивший его рапортом начальник штаба фронта генерал Казаков, кряжистый, сероглазый, доложил:

   – Командующий фронтом генерал Голиков в соседней армии. Прикажете его вызвать?

   – Не надо. – Василевский сдвинул фуражку набок. – Мне к генералу Лизюкову.

Казаков пояснил, что вчера, как только была получена телеграмма из Ставки, Лизюков стал готовить свою армию и уже кое что сделал.

   – Садитесь со мной в машину, и поедемте на КП 5-й танковой армии!

Казаков оставил за себя своего заместителя и легко прыгнул в «Виллис». Прибыли они в штаб, когда солнце выкатилось из-за горизонта и его горячие лучи дробились на серо-зелёной броне танков. Командарм в форме танкиста представился Василевскому. Александр Михайлович видел его впервые. Среднего роста, с полным обветренным лицом, он робко пожал протянутую руку начальника Генштаба и на вопрос, что волнует его, ответил: