Текст книги "Жезл маршала. Василевский"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)

   – А нам, России, разве легко после таких потрясений, которые мы перенесли в эту войну? – спросил Василевский. Однако в его голосе Паулюс не уловил упрёка или обиды.

   – Вам тоже горько и нелегко, – сказал он. – Но у вас есть великий диктатор и вождь Сталин. Гитлеру, правда, в чём-то удалось его перехитрить или даже обмануть, но в конечном счёте фюрер проиграл и добровольно ушёл в мир иной...

   – Вы считаете его полководцем?

   – Нет, – качнул головой Паулюс. – Он, как и Сталин, диктатор. Но Сталин во сто крат умнее и хитрее Гитлера, и это доказала война. – Он немного помолчал, как бы собирая свои разбросанные мысли, а потом вдруг добавил: – Я хотел бы выпить с вами по рюмке за то, чтобы наши народы, народы Германии и великого Советского Союза, жили в мире.

   – Да, за это стоит выпить! – одобрил Василевский. Он попросил дежурного офицера пригласить к нему генерала Круглова и. когда тот пришёл, осведомился: – У вас тут на спецобъекте найдётся бутылка «Московской» и пара бутербродов?

   – Найдётся, товарищ маршал. Одну минуту!..

Василевский распечатал бутылку, налил Паулюсу и себе и стаканы. Они чокнулись и выпили.

   – Русская водка крепче немецкого шнапса, – заметил Паулюс. – На фронте мы часто пили русскую водку.

Под хмельком Паулюс стал рассказывать о своей семье, о том, что родные скучают по нему, сам он часто видит свою Германию во сне, но, как он выразился, даже «Бог никак не поможет мне уехать туда». Он был бы рад, если бы советские власти разреши ли ему вернуться на родину.

   – Я многое пересмотрел в своей биографии, многое в души осудил и теперь, пока жив, хотел бы помочь немцам возродить Германию к жизни, к мирной жизни, – подчеркнул Паулюс. – Может ли маршал Василевский помочь мне в этом?

Чего-чего, а такой просьбы Василевский никак не ожидал от пленённого фельдмаршала. Он смутился, отчего кровь прихлынули и щекам, и не знал, что ответить Паулюсу. Слова Сталина «Рано Паулюсу уезжать в Германию», сказанные в разговоре с Берия, свидетельствовали о том, что фельдмаршала освободят ещё не скоро. А Паулюс, поблескивая глазами, смотрел на него в упор, его взгляд словно бы спрашивал Александра Михайловича: «Вы мне поможете?» Наконец, собравшись с мыслями, Василевский ответил:

   – Вы же знаете, господин фельдмаршал, что дело полководцев – воевать, добывать победу, а дело политиков – решать, как им быть с пленными полководцами. Для вас я могу сделать лишь одно – доложить товарищу Сталину о вашей просьбе. А какое он примет решение, мне знать неведомо.

   – Яволь, их ферштейн! (Так точно, я понимаю!)

Прощаясь, Василевский пожал фельдмаршалу руку:

   – На войне мы были врагами, теперь мы стали лучше понимать друг друга, не так ли?

Паулюс ответил утвердительно:

   – Да, теперь мы с вами не враги...

Василевский хотел было уже идти и даже взялся за ручку двери, чтобы её открыть, как вдруг фельдмаршал произнёс:

   – У меня к вам просьба...

   – Слушаю вас. – Василевский обернулся к нему и ждал, что он скажет.

   – Если я напишу господину Сталину письмо, вы смогли бы ему передать?

Василевский ответил сразу, словно ожидал такой вопрос:

   – Я доложу о вашей просьбе товарищу Сталину, как и обещал вам. Что касается писем, то у нас, военных, не принято передавать их из рук в руки. Пошлите своё письмо по инстанции, и оно непременно попадёт адресату.

Паулюс смотрел на маршала не мигая, чуть прикусив нижнюю губу. Такой ответ, видимо, смутил его. Он провёл ладонью по лицу и слегка улыбнулся:

   – Спасибо, я всё понял...

На том и расстались.

Дома Василевский поужинал, взял книжку детских рассказов и стал читать сыну, как вдруг позвонил Сталин. Спросил, видел ли он своего бывшего врага по войне.

   – Видел, Иосиф Виссарионович, и даже беседовал с ним.

   – О чём? Наверное, о минувшей войне?

   – О войне. Паулюс каялся, что не принял тогда наш ультиматум о безоговорочной капитуляции. Объяснил это тем, что Гитлер обещал ему спасти армию. Тогда же фюрер послал под Сталинград генерал-фельдмаршала Манштейна, но, как выразился сам Паулюс, русские преподнесли ему урок, он потерпели фиаско.

   – Не ожидал, что он так скажет, – проговорил Сталин. – А как отозвался этот вояка обо мне? Только говорите правду!

   – Паулюс назвал вас великим диктатором, но господин Сталин, добавил он, «во сто крат умнее и хитрее Гитлера».

   – Вот пёс битый, – ругнулся в трубку вождь. – Он просил вас о чём-либо?

   – Хотел, чтобы я доложил вам о его просьбе репатриироваться в Германию.

   – Нет, пусть посидит у нас ещё лет пять-шесть, – возразил Сталин. – Кстати, какое впечатление он произвёл на вас?

   – Бравый вояка, ничего не скажешь! – ответил Василевский. – Но сегодня Паулюс не тот, каким был в сорок втором под Сталинградом. Ему сейчас уже пятьдесят шесть лет, а выглядит как старик. Седой как лунь. Гордится, что ещё в сорок четвёртом вступил в антифашистский комитет «Свободная Германия». Предложил мне выпить по рюмке за то, чтобы народы Германии и Советского Союза жили отныне в мире.

   – Вот как! – воскликнул Сталин. – И вы выпили?

   – Так точно, выпил...

С минуту Сталин молчал, потом вдруг спросил:

   – Может, нам и вправду отпустить Паулюса на родину?

   – Я бы это давно сделал, товарищ Сталин! Паулюс сидит как в клетке. Какой нам прок от этого? В Германии он мог бы выступать в печати с осуждением милитаризации Германии...

   – Вы не политик! – прервал Василевского Сталин. – Ещё недавно Паулюс с мечом шёл на нас, а вы готовы ему всё простить. По-вашему, его надо посадить в самолёт и с почётным караулом доставить в Германию? – съёрничал вождь. Хотя это была шутка, но она больно задела Александра Михайловича.

   – Паулюс говорил мне, что болеет сердцем, – вновь заговорил Василевский. – А вдруг он умрёт, что тогда?..

Сталин промолчал.

В феврале 1952 года у бывшего фельдмаршала произошёл обморок с кратковременной потерей сознания. Об этом Сталину рапортом доложил министр внутренних дел Круглов. Изложив суть дели, он предложил «рассмотреть вопрос о возможности репатриации Паулюса в ГДР». Сталин, прочитав рапорт, позвонил Молотову.

   – У Паулюса начались проблемы со здоровьем, вчера у него был обморок с потерей сознания, – сказал вождь. – Министр внутренних дел предлагает разрешить ему вернуться на родину. Может, вернём? Об этом мне говорил и маршал Василевский.

– Десять лет он находится у нас в качестве живого символа победы под Сталинградом, – ответил Молотов. – Не много ли? Пожалуй, надо его репатриировать.

   – Согласен, Вячеслав. Скажи об этом Круглову. Пусть готовит документы.

И битый на советско-германском фронте генерал-фельдмаршал Паулюс уехал в ГДР. Там он и жил. Последнее, что он еде лал, – публично осудил западногерманское правительство за курс на ремилитаризацию Германии. Умер Паулюс в 1957 году.

* * *

Уже две недели находился маршал Василевский в войсках Брянского фронта. Февраль 1943 года выдался на Брянщине снежным и морозным. По ночам кружилась, выла метель, снегом засыпала окопы и блиндажи.

Утром 23 февраля Василевский проснулся рано – неподалёку от штаба фронта немецкая авиация бомбила передний край, земля дрожала от взрывов. В соседней комнате командующий Брянским фронтом генерал Рейтер настраивал трофейный радиоприёмник на Москву. И вот уже комнату штаба заполнил голос Левитана: он читал праздничный приказ Верховного Главнокомандующего: «Враг потерпел поражение, но он ещё не побеждён. – Голос Левитана вызывал в душе Александра Михайловича щемящее чувство. – Красной Армии предстоит суровая борьба против коварного, жестокого и пока ещё сильного врага... Вот почему в наших рядах не должно быть места благодушию, беспечности и зазнайству...»

   – Что верно, то верно, нос задирать нашему брату негоже, – чуть задумчиво сказал Василевский, когда Левитан умолк. – А знаешь, Макс, я сейчас поздравлю Верховного с праздником. – Он дотянулся до телефона и позвонил в Ставку. – Товарищ Сталин, докладывает генерал армии Василевский...

   – Кто генерал армии, вы? – крикнул Верховный. – Не может быть!

   – Виноват, Иосиф Виссарионович, мне ещё неделю назад было присвоено звание маршала. По привычке назвался генералом армии. Извините... Со мной тут рядом находится командующий фронтом генерал-полковник Рейтер, и мы сердечно поздравляем вас с двадцать пятой годовщиной Красной Армии и Красного Флота, желаем вам, Верховному Главнокомандующему, крепкого здоровья и новых успехов в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками!

Сталин в свою очередь поздравил Василевского и Рейтера с Днём Красной Армии. Он сказал, что президент США Рузвельт по этому случаю прислал в Кремль поздравительную телеграмму.

   – Вам передаст её текст товарищ Антонов, – заключил вождь.

Антонов тут же позвонил:

   – Александр Михайлович, с праздником вас! Читаю текст телеграммы...

Ф. Рузвельт от имени народов Соединённых Штатов выразил Красной Армии по случаю её двадцать пятой годовщины «глубокое восхищение её великолепными, непревзойдёнными в истории победами...». Василевский невольно подумал о том, что лучше бы Рузвельт и Черчилль в честь побед Красной Армии открыли второй фронт, а не кормили обещаниями...

Весь день Василевский провёл в войсках. На рассвете выглянул в окно. Во дворе штаба прохаживался часовой с автоматом, у ворот стоял другой часовой. Небо хмурое, вот-вот пойдёт снег. Неожиданно зазвонил аппарат ВЧ. Это был генерал Антонов.

   – Вам надлежит вылететь в Ставку! – коротко изрёк он. – Это приказ Верховного.

Василевский обернулся. Генерал Рейтер стоял без сапог, в одной гимнастёрке, волосы не причёсаны. Весь его вид говорил о том, что генерал только сейчас проснулся.

   – Я уезжаю, Макс Андреевич. Если что, звони мне в Ставку!

   – Добро!..

Вылетел Василевский в семь утра, когда сыпанул хлопьями снег. Самолёт пробил облака, и в стёкла кабины ударили яркие лучи солнца. Он прищурил глаза. А через час самолёт приземлился на Центральном аэродроме. Встречал Василевского генерал армии Антонов.

   – Здравия желаю, товарищ маршал! – Антонов приложил руку к головному убору. – Вчера в Генштаб звонил Михаил Иванович Калинин. Он спрашивал, когда вы приедете в Москву. Я сказал, что вы на фронте. Так что позвоните ему. И ещё. Вам пришло письмо от сына. Оно там у меня, на службе...

В Кремль Василевский поехал один, Антонов вернулся в Генштаб.

У Сталина шло какое-то совещание, и Поскрёбышев попросил Василевского подождать:

   – Там Берия, Молотов и Маленков.

«Опять этот очкарик у Верховного», – с неприязнью подумал о Берия Василевский. Ещё до войны Берия собрал о его отце-священнике разные, как ему казалось, компрометирующие данные и сообщил о них Сталину. Хорошо, что вождь не принял всерьёз его информацию, иначе могло быть и хуже. Сумел же Берия убедить Сталина, что генерал армии Мерецков поддерживает связи с немцами, и Кирилла Афанасьевича упекли в тюрьму. Хороню, что маршал Будённый и Жуков вступились за него, а то бы сен час Мерецков был не на фронте, а где-то в лагере.

Скрипнула дверь – из кабинета Сталина вышли Берия, Молотов и Маленков. Поскрёбышев сказал Василевскому:

   – Проходите, Александр Михайлович, товарищ Сталин ждёт вас.

Верховный сидел за столом и маленькими глотками пил чип. Когда начальник Генштаба произнёс: «Здравия желаю!» – он улыбнулся, поднялся из-за стола и протянул ему свою жилистую руку.

   – Дома были? – спросил он.

   – Нет, прямо с аэродрома поехал к вам.

   – Рассказывайте, как там на фронте?

Василевский доложил подробности о подготовке Брянского фронта к операции, о том, какую работу провёл в войсках, дал свою оценку общей обстановки на других фронтах.

   – Я уверен, что скоро нам придётся планировать боевые действия на территории Белоруссии, – подытожил начальник Генштаба.

   – И Жуков такого же мнения. – Сталин попыхтел трубкой. – Что вы можете сказать о генерал-полковнике Рейтере? – вдруг спросил Верховный. – Как он руководит Брянским фронтом? Опыта боевых действий у него всё же меньше, чем у других.

   – Люди растут в ходе боев, – осторожно заметил Василевский. – Приобретает опыт и генерал Рейтер.

Верховный ничего не ответил. Он размышлял о чём-то своём, потом осведомился:

   – Какие меры вы приняли по защите перевозок нефти?

Когда шли ожесточённые бои под Сталинградом, нарком ВМФ адмирал Кузнецов обратился с письмом к начальнику Генштаба Василевскому, в котором отмечал, что с продвижением немцев на юг создаётся угроза северной части Каспийского моря, особенно Астраханскому рейду, где ведётся перекачка нефтепродуктов из морских танкеров в рейдовые. Нарком ВМФ просил принять соответствующие меры по защите перевозок по Каспийскому морю и Волге, усилить противовоздушную оборону этого района, для чего надо увеличить количество плавучих батарей. Об этом его и спрашивал Верховный.

   – Мы с Николаем Герасимовичем решили сформировать оборону Астраханского рейда, – сказал Василевский. – На Волжской флотилии уже кое-что сделано, есть дивизион плавучих батарей, корабли охранения, тральщики. Мы условились, что нарком ВМФ у себя в штабе обсудит со своими заместителями, что ещё надо будет сделать, чтобы усилить противоминную оборону Волги и Волго-Каспийского канала. Генштаб даст ему всё, что потребуется. У вас есть по этому делу замечания?

   – Нет, – сухо ответил Сталин. – Я считаю, что вам надо денька три хорошо отдохнуть, а если потребуется, я вас найду...

   – Где письмо? – спросил Василевский, едва вошёл в кабинет к Антонову.

Тот извлёк из ящика стола запечатанный конверт и вручил его Александру Михайловичу.

   – У Верховного были?

   – Только что от него. Он разрешил мне несколько дней отдохнуть, пока на фронтах наступило затишье. Я поеду к себе на дачу. Так что ты, Алексей, сам тут командуй, но помни: если что – я рядом!

   – Зря тревожить вас не стану! – заверил Антонов.

Василевский про себя прочитал письмо сына:

«Здравствуй, отец! Ты, наверное, сейчас так занят делами на фронте, что нет времени написать мне хотя бы несколько строк. С тех пор, как я уехал в авиационное училище, от тебя ни строчки! Но я не сержусь: сейчас идёт кровавая война и тут не до сантиментов. Знаешь, я тоже хочу как можно скорее попасть на фронт, но мне страшно не везёт. Проучился три месяца и тяжело заболел. Мы были на заготовке леса, я промок под дождём и сильно простыл. Надо было сходить к врачу, а я счёл это пустяком, и теперь мне совсем плохо. Врач прописал таблетки, я глотаю их, но кашель стал сильнее. Я не знаю, чем болен, но дышать тяжело, тугой спазм лёгких, будто их кто-то сдавливает руками. Куда уж тут до учёбы! Вчера так сильно кашлял, что из горла пошла кровь. Как поправлюсь, снова напишу тебе, ладно?

Будь здоров, отец, успехов тебе на фронте! Целую. Твой сын Юрий.

Р. S. Если увидишь мою маму, очень прошу тебя не говорить ей о том, что я болен. Ты же знаешь, у неё слабое сердце, и как бы не случилось беды».

Генерал Антонов, занимаясь делами, изредка взглядывал на своего начальника. Лицо Василевского, ещё недавно румяное, поблекло, блеск в глазах исчез, взгляд стал отчуждённым.

   – Попал мой Юрка в переплёт, – грустно сказал он.

   – Я помню, как под Москвой он рыл окопы и всё говорил, что уйдёт на фронт.

   – Юра учится на авиационного механика, а сейчас тяжело заболел. Я просто растерян и не знаю, как ему помочь.

Антонов предложил вызвать его в Москву на лечение.

   – Я ещё не решил. А тебе, Алексей, спасибо за заботу.

Вернувшись в свой кабинет, Василевский, не снимая шинели, позвонил домой:

   – Это я, Катюша...

   – Боже ты мой, Саша! – воскликнула жена. – Когда приехал?

Он сказал, что прилетел рано утром, когда она, наверное, ещё спала с Игорьком, и сразу поехал в Ставку. А теперь звонит ей из Генштаба.

   – Игорёк вырывает из моих рук трубку. Дать ему?

   – Дай... Это ты, сынок?

   – Здравствуй, папка! Ты что-нибудь привёз мне? – клокотал в трубке звонкий голос сына.

   – Привёз, сынок. И знаешь что? Гильзу от пулемёта «максим», из такого же Василий Чапаев строчил очередями по белым.

   – Здорово! Я тебя жду... – Он передал трубку матери.

   – Ты слышал, что сказал сын? Мы тебя ждём!..

На душе у Александра Михайловича потеплело. Мысль о том, что дома всё хорошо, ободрила его, даже тревожное письмо старшего сына не казалось ему таким страшным, когда он читал его. И всё же сердце больно сжималось, когда он думал о болезни Юрия. «Надо съездить к Серафиме», – решил он.

Подул стылый ветер, потом пошёл снег – сухой, колючий, как шило. И сразу потемнело, хотя часы показывали начало двенадцатого. Василевский вышел во двор и сел в машину.

   – В Сокольники поедем, Петрович, на мою старую квартиру! – обратился он к водителю. – Чай, не забыл туда дорогу? Помнишь высокий кирпичный дом?

   – Вы жили там с генералом Жуковым...

   – Значит, не забыл! Туда и поезжай...

Старая «эмка» прытко бежала по асфальту, обогнала трамвай, затем свернула к парку. Сидя рядом с водителем, Василевский смотрел сквозь стекло кабины на дорогу. Мысли в голове путались. « Вчера так сильно кашлял, что из горла пошла кровь». Эти строки из письма сына жгли его калёным железом. Чем он болен? Да, прав Антонов, надо срочно вызывать Юру в Москву и показывать врачам. «И пока я не уехал на фронт, это нужно сделать», – решил Александр Михайлович.

   – Приехали, товарищ маршал, – прервал его раздумья водитель.

Василевский стал подниматься в квартиру, где жила мать Юрия. Нажал на кнопку звонка. Скрипнул засов, и дверь открылась. На пороге стояла его первая жена.

   – Здравствуй, товарищ полководец! – улыбнулась она. – Какими судьбами? Вот не ожидала... Ну что ж, заходи, гостем будешь.

Он снял шинель, и Серафима увидела на плечах тужурки сияющие золотом погоны маршала.

   – Боже, ты уже маршал? – удивилась она. – Ну ты даёшь...

   – Недавно присвоили. – Он подошёл к зеркалу, расчесал волосы. – Ну, а как ты живёшь? Замуж не вышла?

   – Кто же меня возьмёт со взрослым сыном? – усмехнулась Серафима. В её голосе Александр Михайлович уловил грусть. – Юре уже восемнадцать, сказал, что как окончит учёбу, уйдёт на фронт. Говорит: «Отец на фронте, а почему я должен сидеть дома?» Ты мог бы, конечно, лучше устроить сына, но не станешь этого делать. Ты у нас человек совестливый.

   – Не ёрничай, Серафима! – сердито отозвался Василевский. – Мне Антонов передал письмо Юры. Ты в Генштаб его принесла?

   – Да. Письмо адресовано лично тебе, и я не вправе его открывать. А ты его читал?

   – Да.

   – И что он тебе пишет? – Она вся напружинилась. – Как у него дела? Что с учёбой? Скоро ли закончит училище?

Жена сыпала вопросами, а он никак не мог решить, как ей сказать о болезни сына.

   – У Юры всё хорошо... Вот только приболел он. Простудился...

   – Письмо у тебя? – спросила она.

   – У меня... – Он замялся.

   – Дай прочесть! – требовательно произнесла она.

   – Я же всё тебе сказал...

   – Нет, милый Саша, ты дай мне его письмо! Я – его мать и хочу знать, что он тебе пишет.

Он достал из кармана шинели письмо, развернул его.

   – Я тебе прочту...

   – Нет, я сама прочту, – решительно возразила она и не взяла, а вырвала письмо из рук.

   – Серафима, что за грубость? – возмутился Александр Михайлович. Но она уже не слушала его – развернула листок, стала читать.

«Сейчас закатит истерику», – подумал он.

Серафима едва не задохнулась, когда прочла письмо сына.

   – Боже, у него из горла кровь пошла!.. – вскричала она. Сыночек, мой сыночек, что они с тобой там сделали!.. – Она заплакала громко, с надрывом.

Василевский растерялся и не знал, что ему делать.

   – Успокойся, Серафима, – тихо сказал он, убрав чёлку со лба. – Лес заготавливали, пошёл дождь, и Юра простыл. Я поза бочусь о нем...

Серафима застонала, с трудом подавляя в себе боль.

   – Что ты предлагаешь?

   – Вызову его в Москву, врачи его обследуют, потом положу в госпиталь.

   – Юру отпустят из училища?

   – Я сделаю так, что его откомандируют в распоряжение Генштаба. Юра не только мой сын, он ещё и солдат. Так что моя совесть будет чиста. И вот ещё что, – продолжал Александр Михайлович, поглядывая на Серафиму. – Пока Юру будут обследовать врачи, пусть поживёт у меня на даче. Катя возражать не ста нет, да и Игорьку веселее.

   – Я согласна...

   – Спасибо, дорогая...

   – Я тебе «дорогая»? – Серафима усмехнулась. – Не лицемерь, пожалуйста! Ты же знаешь, я этого не терплю. Катя – вот она, должно быть, тебе «дорогая». А я любимая для моего сыпи.

Василевский замялся:

   – Ты мне, Серафима, давно не жена, а я тебе не муж. Но ты дала жизнь моему сыну. И, если когда-нибудь потребуется моя помощь, звони, приходи ко мне домой. Ну что ж, я пошёл. – Он поцеловал её в щёку.

Серафима не шелохнулась. В голове тревожно билась мысль: «Он давно уже не мой...»

У двери Василевский остановился, вынул из кармана пачку денег и отдал Серафиме:

   – Это мои наградные. Прошу, возьми, пожалуйста. Купи что-нибудь себе.

Серафима даже не притронулась к деньгам. Тогда он положил их на стол и, толкнув дверь плечом, вышел.

   – Ты мне нужен, Алексей, – входя в кабинет генерала Антонова, сказал Василевский. Он достал из кармана письмо сына и вручил ему. – Прочти, нужна твоя помощь, а то я что-то запутался...

Он задумчиво курил, пока Антонов читал про себя письмо Юрия.

   – Туберкулёз в острой форме – вот что означает кровь из горла, – авторитетно заявил Антонов, когда узнал о болезни Юры. – Молодой парень, и вдруг так заболеть. Это же трагедия!

   – Ты говорил, что сына надо вызвать в Москву и показать врачам. Но как это сделать?

Антонов предложил послать за своей подписью начальнику училища телеграмму по бодо с указанием откомандировать курсанта Юрия Василевского в Москву в связи с тяжёлым заболеванием.

   – Через два-три дня он будет здесь, – сказал Антонов. – Тогда и покажем его врачам. Если надо, я сам отвезу его в госпиталь.

   – Мудро, Алексей. Отстучи телеграмму, а я схожу в парикмахерскую. Да, надо же тебе дать адрес, где Юра учится. – Он порылся в кармане: – Нашёл... Пиши: Челябинская область, город Миасс, авиационная школа механиков.

Допоздна Василевский сидел в Генштабе и решал различные фронтовые вопросы. Домой пришёл уставший. Дверь ему открыла жена.

   – Наконец-то появился наш папка! – воскликнула она, обнимая и целуя мужа.

Он снял шинель, повесил её на вешалку и схватил сына на руки. Игорь смеялся, хохотал, просил отца подбросить его к потолку.

   – Я не боюсь, бросай! – кричал он.

Александр Михайлович вынул из кармана плитку шоколада и отдал сыну:

   – Не наш шоколад, американский!

Юра отломил кусочек и бросил в рот:

   – Ох и вкусный, папка! Дай мне ещё...

После ужина Игорь ушёл играть в детскую. Василевский сел на диван, позвал жену и рассказал ей о болезни старшего сына.

   – Я хочу вызвать его сюда, чтобы врачи обследовали. Не возражаешь, если он поживёт у нас на даче?

   – Что за вопрос, Саша? – удивилась Катя. – Пусть приезжает. Втроём нам будет веселее.

   – Спасибо, Катюша! – Он прижал её к себе. – Я знал, что ты не откажешь.

   – А мать Юры, Серафима, знает о его болезни?

   – Сегодня я был у неё и дал прочесть письмо Юры, которое он прислал мне. Серафима расплакалась, еле успокоил, заверил её, что в беде своего сына не оставлю...

Утром Василевскому в Генштабе неожиданно позвонил Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин.

   – День добрый, товарищ Василевский! – послышался в трубке его старческий голос. – Хочу пригласить вас к себе к пяти часам, чтобы вручить награду. Сможете приехать?

   – Я приеду с восьмилетним сыном, можно? – спросил Александр Михайлович.

   – Пожалуйста, берите с собой сына...

Василевский тут же позвонил жене.

   – Катюша, – сказал он, слегка волнуясь, – в пять вечера Калинин будет вручать мне награду. Я хочу взять с собой Игоря. Одень его получше, я за ним заеду. Попрошу, чтобы нас с ним сфотографировали. На память... Что ты сказала? Пришла тело грамма от Юры? И когда он приезжает? В шесть вечера? Плохо дело, мы с Игорем не успеем вернуться из Кремля... Нет, выход есть: попрошу своего порученца встретить Юру и отвезти к матери, он знает, где живёт Серафима. А завтра он приедет к нам и все уедем на дачу. Ты всё поняла, Катюша? Молодец!

Предстоящая поездка в Кремль, да ещё с сыном, ободрила Василевского, и боль за Юрия немного притупилась, но едва вспоминал, как сразу в груди туго ворочалось сердце.

В зал президиума он вошёл с чувством собственного достоинства, держа сына за руку. Игорю казалось, что он попал в какое-то волшебное царство. От яркого света он щурил глаза, с восхищением осматривал всё, что открывалось его взору.

А вот и Калинин. Он подошёл к Василевскому торопливо, с улыбкой на худощавом лице. Острая белая как снег бородка качалась. Михаил Иванович протянул ему руку:

   – Наконец-то вы здесь, а то, бывало, позвоню в Генштаб, а мне говорят, что вы на фронте!

   – Сражаемся, Михаил Иванович! – улыбнулся Александр Михайлович.

   – Я рад вручить вам награду. – Из рук секретаря Горкина Калинин взял орден и вручил его Василевскому. – Поздравляю вас от души! – сказал он торжественно и как-то необычно громко. – Уверен, что это не последняя награда. Только сейчас я разговаривал с Иосифом Виссарионовичем. Он весьма вами доволен.

Василевский взял орден и, слегка волнуясь, произнёс:

   – Служу Советскому Союзу!

Тут же в зале его сфотографировали вместе с сыном. Потом Калинин пригласил его в свой кабинет. Там им подали чай, пирожные. Завязалась задушевная беседа.

   – А вы помните, когда мы впервые с вами встретились? – вдруг спросил Калинин. – Кажется, это было зимой двадцать третьего года?

   – Верно. Я тогда командовал полком и был начальником гарнизона Твери, – улыбаясь, ответил Василевский. – Вы тогда приехали на поезде, в тулупе, и мы встречали вас. Как и полагалось, я выстроил почётный караул. Народу на перроне – яблоку негде упасть! Вы вышли из вагона, и я отдал вам рапорт.

   – Припоминаю тот день, – подтвердил Калинин. – Я ещё устроил вам нагоняй за то, что в такой сильный мороз выставили почётный караул, боялся, что солдаты простудятся, и велел отправить их в казарму.

   – Было такое, – смутился Александр Михайлович.

   – Двадцать лет прошло с тех пор, как мы с вами познакомились. Вы стали маршалом, а я всё тот же Председатель ВЦИКа, рядовой, – пошутил Калинин. – Ну, а как дела на фронте? Почувствовали гитлеровцы мощь наших ударов?

   – Ещё как почувствовали, Михаил Иванович. Под Сталинградом они хлебнули огня и свинца в полную меру...

Они беседовали, а Игорь сидел за столом и тоже пил чай, пробовал конфеты.

   – Ну, а как ты, сынок, поживаешь? – спросил его Калинин.

   – Хорошо поживаю, – улыбнулся Игорь. – Вот только папка всё время на фронте, и мне без него скучно...

   – Видишь, стоят макеты боевых кораблей? – кивнул Калинин на стенд. – Хочешь, расскажу о них?

В кабинете ярко горели лампочки, и Игорь щурился. Калинин подвёл его к стенду и стал объяснять, что это за корабли и для чего они предназначены.

   – Вот это эскадренный миноносец, – говорил Михаил Иванович, – это крейсер, рядом подводная лодка, а это торпедный катер... Посмотри всё хорошенько, а я с твоим папой побеседую.

Калинин вернулся к столу и сел напротив Василевского:

   – Вам ещё налить чайку?

   – Если можно... – Александр Михайлович открыл коробочку, вынул из неё орден Суворова 1-й степени и стал его разглядывать. – Красивый... Я вижу его впервые...

   – Вас наградили за успешное общее руководство контрнаступлением в районе Сталинграда и достигнутые при этом результаты крупного масштаба, – сказал Калинин и добавил: – Мне тоже нравится этот орден. Да, Суворов... Великий полководец, прославивший в сражениях Россию...

   – Когда я учился в Академии Генерального штаба, – заговорил Василевский, – многое узнал о Суворове. Меня покорило то, что он любил всё военное и выше солдатского дела ничего не признавал.

   – Вот как? – сдвинул брови Калинин.

   – Он был первым генерал-фельдмаршалом, – продолжал Александр Михайлович. – Имел все русские ордена и много иностранных. Но до глубокой старости Суворов хранил свою первую награду – серебряный рубль! И дала ему этот рубль государыня Елизавета Петровна. Суворов тогда служил в Семёновском полку. В Петергофе, наряженный в караул, он стоял у дворца императрицы на часах. Когда государыня проходила мимо, он так лихо взял на караул, что она спросила, как его зовут. Узнав, что он – сын генерала Василия Ивановича Суворова, она вынула из кармана серебряный рубль и подала ему. И что вы думаете, Михаил Иванович? – произнёс не без улыбки Василевский. – Суворов награду не взял, он сказал государыне, что закон запрещает ему брать деньги, стоя на часах. Императрица назвала его молодцом, дала поцеловать ей руку, а серебряный рубль положила на землю, заметив: «Возьми, когда сменишься!» – Василевский помолчал. – Но есть в жизни великого полководца и чёрные дни.

   – Что, проиграл сражение? – спросил Калинин.

   – Никак нет, Михаил Иванович! – возразил Василевский. – Суворов ни разу не был побеждён. Где был Суворов, там была победа. Другое тут дело... Когда яицкие казаки схватили и выдали русским войскам Емельяна Пугачёва, его сковали по рукам и ногам, посадили в железную клетку и повезли в Москву, где потом его казнили. А сопровождал и охранял Пугачёва генерал Суворов... Так велела ему императрица.

   – Вот оно что, а я, признаться, этого не знал. – Калинин ущипнул бородку.

Домой они вернулись поздно. Игорь ещё с порога стал рассказывать матери, как дедушка Калинин водил его за руку по кабинету и показывал разные корабли – макеты...

   – Катя, мне порученец не звонил? – спросил Александр Михайлович.

   – Звонил, я ответила, что ты в Кремле. Юру он встретил и отвёз к матери.

   – Это хорошо, завтра поедем к врачам.

Пока жена кормила сына, он позвонил генералу Антонову в Генштаб. Тот сказал, что полчаса назад вернулся от Верховного. Его беспокоит обстановка на Юго-Западном фронте. Войска правого крыла этого фронта отступили, и создалась реальная угроза левому крылу Воронежского фронта.

   – Я только что звонил Голикову, он где-то в войсках, через полчаса снова позвоню, – заключил Антонов. – Как бы вас не вызвал ночью Верховный...

Александр Михайлович лёг на кровать рядом с женой, боясь разбудить её. Катя спала, а к нему сон не шёл. Разные мысли не давали покоя. В окно заглядывала луна, свет от неё был холодный и чужой. Катя неожиданно проснулась и удивилась, что он бодрствует.

   – Чего не спишь? – спросила она. – О Юре думаешь?

   – И о нём тоже...