Текст книги "Жезл маршала. Василевский"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

   – Кто звонит? Почему молчите?

Василевский положил трубку. Он стоял у стола недвижим, в голове путались разные мысли. Дверь резко скрипнула, в штаб вошёл командующий фронтом Малиновский и громко крикнул:

   – Всё пошло как надо, фрицы попятились! – Вдруг он увидел у стола представителя Ставки. Лицо у него было белое, как стена. – Товарищ маршал, что с вами?..

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Герои и фарисеи

Глава первая

Любая круча в юности легка.

Д. Байрон

тояла холодная зима 1939 года.

Кажется, никогда ещё комбриг Василевский не видел начальника Генштаба командарма 1-го ранга Шапошникова таким удручённым, как в этот раз. Вернувшись из Кремля, где на Главном военном совете докладывал план контрудара на случай возникновения военного конфликта с Финляндией, он бросил папку на стол и хмуро изрёк:

   – Наш план вождь забраковал!

Лицо у Шапошникова раскраснелось, брови то и дело прыгали кверху.

   – Вчера документ смотрел нарком обороны Ворошилов, – вновь заговорил Шапошников. – Он одобрил его, даже похвалил меня, как он выразился, «за продуманный план отражения агрессии ». А когда Сталин отверг его, он промолчал. Не лицемерие ли?

Василевский смешался, и начальник Генштаба это заметил.

   – Что, удивил вас? – усмехнулся Борис Михайлович. – Люди, голубчик, встречаются разные. Есть герои, у которых истина воплощается в их делах, у таких есть свой корень в жизни, у них многому можно научиться. А есть фарисеи, они ничего путного не делают, где надо сказать правду, они лицемерят.

   – Есть такие и среди военачальников?

   – Сколько хотите! – едва ли не воскликнул Шапошников. – И один из них – Клим Ворошилов. Нередко он напоминает мне лицемера и ханжу, хотя по натуре он человек смелый. Иногда его смелость граничит с безрассудностью. И что меня возмущает, так это то, что частенько он поёт не своим голосом...

«Голосом вождя», – подумал Василевский, а вслух сказал:

   – Я всегда считал, что Ворошилов – человек волевой.

   – Ошибаетесь, – усмехнулся Шапошников. – Клим – человек без темперамента, я бы сказал, без прометеевского огонька! Да-с, голубчик, без прометеевского огонька!.. Ладно, займёмся делом. Так о чём я вам говорил?

   – О том, что вождь зарубил наш план...

   – Вот-вот, зарубил. Меня это, естественно, задело, и я возразил.

   – И как он на это реагировал?

   – Он поступил просто и разумно – поручил командующему войсками Ленинградского военного округа Мерецкову разработать свой вариант прикрытия северо-западной границы. Я согласился.

   – В оперативном отношении Мерецков подготовлен хорошо, – заметил Василевский.

   – Да, но успех в сражении достигается не только решением чисто оперативных вопросов, – возразил Шапошников. – Тут учитывается многое. Скажем, где и какими силами наносить главный удар, чтобы решительно сломать, опрокинуть оборону противника. – Начальник Генштаба глубоко вздохнул, задержал дыхание. – А что главное в обороне финнов? Линия Маннергейма! Это целая система долговременных фортификационных сооружений и заграждений Финляндии на Карельском перешейке. Её передний край находится в тридцати двух километрах от Питера, общая протяжённость сто тридцать пять километров, а глубина до ста километров. Пока её одолеешь, можно и штаны потерять.

Василевский засмеялся, но, видя, что Шапошникову не до смеха, добродушно произнёс:

   – Борис Михайлович, вы, наверное, готовы прочесть целую лекцию про линию Маннергейма? Вы были знакомы с её творцом?

Шапошников ответил не сразу. Видимо, он старался вспомнить что-то из тех далёких и безмятежных лет, когда был молод и жил надеждой, что сделает себе блестящую военную карьеру. Или, быть может, Борис Михайлович из бурной ратной жизни Маннергейма хотел вырвать какой-то запомнившийся ему штрих?

   – Карла Маннергейма я узнал ещё до революции, – наконец заговорил Шапошников. – Он старше меня лет на пятнадцать. Служил в русской армии генерал-лейтенантом. У нас революция, Гражданская война, а он в это время командовал финской армией, которая вместе с немцами в восемнадцатом году безжалостно подавила рабочую революцию в Финляндии, и за это я невзлюбил Маннергейма. Жестокий генерал и люто ненавидит Советский Союз. Это у него в крови.

   – Но вы-то с ним встречались?

   – В молодости конечно же встречался и с упоением слушал его, – подтвердил Борис Михайлович. – Но разве мог я тогда знать, каким врагом для Советской России он окажется? – Шапошников достал папиросу, хотел закурить, но отчего-то вдруг смял её своими длинными пальцами и бросил в пепельницу. – Перед окончанием Военной академии Генштаба в тысяча девятьсот десятом году мне исполнилось двадцать восемь лет, а Маннергейму – сорок три года. Помню, приехал он к нам в академию весёлый, энергичный, на груди сияли награды. Мы слушали его с открытыми ртами. А рассказывал он забавные истории из своей военной службы. Поведал нам и о том, как однажды на учениях его сбросила с седла лошадь. В то время он учился в Петербурге в кавалерийском училище.

   – Он что, тоже закончил Военную академию Генштаба? – осведомился Василевский.

   – Да нет, он учился в Гельсингфорском университете. Его хорошо знал по службе в царской армии мой друг генерал Дмитрий Карбышев. А познакомился он с Маннергеймом ещё в тысяча девятьсот одиннадцатом году, когда учился в Николаевской военно-инженерной академии...

   – Я не утомил вас своими вопросами? – улыбнулся Александр Михайлович.

   – Что вы, голубчик! – Шапошников тоже улыбнулся. – Вы правильно поступаете, что стараетесь побольше знать своих вероятных противников, тогда их и бить легче... Да-с, Александр, легче. – Он помолчал, а потом спросил: – Мне никто не звонил, когда я был в Кремле?

   – Жена звонила. Мне показалось, что голос у Марии Александровны был слегка хриплый.

   – Странно! – удивился он. – Она редко звонит мне на службу. Должно быть, что-то важное. – И он потянулся к телефону.

Василевский не меньше, чем начальник Генштаба, переживал то, что случилось на Главном военном совете. Впервые документ, подготовленный Генштабом так тщательно и оперативно, Сталин забраковал. Неужели Мерецков лучше Шапошникова разбирается в вопросах стратегии и тактики? Вряд ли. Случившееся больно задело самолюбие Александра Михайловича: ведь он так старался, когда вместе с Шапошниковым работал над планом, и вдруг всё рухнуло! Он достал из папки черновик злополучного документа и стал неторопливо уточнять некоторые детали. За этой работой и застал его Шапошников. Вошёл он в кабинет хмурый. Лицо у него было какое-то угрюмое и тяжёлое.

   – Александр, моя жена заболела, – грустно произнёс он. – Понимаете, соседка угостила грибами, и она, наверное, ими отравилась. У неё высокая температура, к тому же ещё и простыла. Вы, голубчик, посидите в моём кабинете, я мигом съезжу к ней, а по пути заскочу в аптеку: дома нет нужных таблеток. Если начальство позвонит, скажите, что я скоро буду...

Василевский уселся на место шефа, и тут посыпались звонки. Первым дал о себе знать Мерецков из Ленинграда.

   – Кирилл Афанасьевич, Бориса Михайловича сейчас нет, он будет позже. Что ему передать?

   – Кому направить план, ему или Хозяину? – спросил Мерецков.

   – А что, документ уже готов? Быстро вы, однако, сочинили... Шлите нам, в Генштаб.

   – Я ценю ваш труд, дорогие генштабовцы, – зазвенел в трубке голос Мерецкова, – но мы тут ближе к финнам, и нам лучше знать, как и где по ним ударить. Но я рад принять советы Генштаба, если таковые будут!

И тут у Василевского вырвались слова, которые он и не собирался говорить, но последняя фраза Мерецкова словно шилом уколола его, и он не выдержал:

   – Кирилл Афанасьевич, вы что же, считаете, что мы задаром едим народный хлеб?! Странно, однако, вы рассуждаете – «рад принять советы Генштаба, если таковые будут». А вы полагаете, что их не будет? Будут, и не просто советы, а указания Генштаба, которые вы обязаны выполнить!

   – Александр Михайлович, не лезь в бутылку! – выпалил в трубку Мерецков. – Волнуюсь я, потому и вырвались не те слова, а ты рад за них уцепиться. – И он положил трубку.

«С характером Кирилл Афанасьевич, а я-то полагал, что он тихоня», – отметил про себя Василевский.

Не успел отдышаться, как заголосила «кремлёвка». Нарком Ворошилов властным голосом спросил, где Шапошников, а когда Василевский ответил, что тот отлучился на некоторое время, маршал сказал:

   – Что-то голос мне знакомый... Кто у телефона?

   – Комбриг Василевский, товарищ маршал.

   – Теперь я узнал вас, – весело отозвался нарком. – Как придёт Борис Михайлович, пусть ко мне зайдёт!

Василевскому стало жарко, и он расстегнул воротник гимнастёрки. По натуре он был человеком тихим, никогда не грубил людям, будь то рядовой или генерал. Однако Мерецков вывел его из себя. «И всё же я допустил бестактность, – упрекнул себя Александр Михайлович. – Надо при случае извиниться».

Его раздумья прервал звонок. Это был Сталин.

   – Где товарищ Шапошников? Передайте ему трубку!

Василевского бросило в жар.

   – Его нет, товарищ Сталин, но он скоро будет. – Александр Михайлович почувствовал, как трудно забилось сердце.

   – Пусть до десяти часов позвонит мне!

Василевский взглянул на часы – без двадцати десять! Времени в обрез. Надо искать начальника. Он позвонил ему домой, но супруга ответила, что Борис Михайлович недавно уехал в Генштаб.

«Эх, чёрт, не везёт мне!» – пожалел в душе Василевский. А время неумолимо бежало. Он метался по кабинету, не зная, что делать. В глубине души теплилась надежда, что вот сейчас откроется дверь, и в кабинет войдёт Борис Михайлович, его учитель и кумир. Едва подумал об этом, как дверь и впрямь открылась, и в кабинет шагнул... комбриг Смородинов, первый заместитель начальника Генштаба.

   – Где Борис Михайлович? – спросил Смородинов.

   – Сам не знаю, сижу тут как на иголках...

   – Отчего вдруг? – усмехнулся Смородинов и шутливо добавил: – Ты, вижу, совсем обжился в кабинете шефа. Значит, быть тебе начальником Генштаба!

   – Не бузи, Иван Васильевич, – осадил его Василевский. – Подобные шутки я не приемлю! – Он увидел, как потемнело лицо коллеги, и торопливо сказал: – Извини за грубость, кажется, я не в себе. Товарищ Сталин звонил, ему нужен Борис Михайлович, а тот где-то задерживается.

Часы пробили десять утра! Василевский почувствовал, как лоб и виски покрылись капельками пота. Ему почему-то стало душно, он подошёл к окну и настежь открыл форточку. Свежий воздух дохнул в лицо, шевельнул волосы. И тут снова зашипела «кремлёвка».

   – Товарищ Шапошников нашёлся? – Голос у вождя тихий, добродушный, и это немного успокоило Василевского.

   – Пока его нет, товарищ Сталин. – И он решительно добавил: – У Бориса Михайловича заболела жена, и он поехал в аптеку за лекарством.

   – Ах вот оно что!.. А вы не могли бы принести мне документ, который Главному военному совету докладывал товарищ Шапошников?

   – Документ у меня, через десять минут я буду у вас.

   – Хорошо, товарищ Василевский, жду...

   – Ну ты даёшь, Саша! – воскликнул комбриг Смородинов, покуривая папиросу. – Тебе звонит сам Иосиф Виссарионович. Поздравляю!

Василевский молча взял папку.

   – Извини, но мне надо ехать. – И он вставил ключ в замок двери, чтобы закрыть кабинет.

Чёрная «эмка» въехала в Кремль через Боровицкие ворота.

Сталин за столом пил чай. На серебряном подносе лежали бутерброды с сыром и колбасой, рядом бутылка грузинского вина. Увидев в дверях Василевского, он пригласил его к столу:

   – Я пью чай с вином, доктора говорят, что это полезно для сердца. Берите стакан, чайник и наливайте, а вот и вино.

Василевский извлёк из папки документ и отдал его вождю.

   – Рано утром мне звонил из Ленинграда Мерецков, хотел уточнить некоторые моменты по плану, а у меня под рукой его не оказалось. Поглядим, что нам родит товарищ Мерецков.

   – Борис Михайлович очень переживает... Мы все в Генштабе так старались, и вдруг всё пошло насмарку...

   – Да? – Сталин хохотнул, отчего усы его задёргались. – Вот не ожидал, что Борис Михайлович огорчится. – Он посерьёзнел. – Посмотрим, что сделает товарищ Мерецков. Мы дали ему двое суток. Так что завтра его документ будет у вас в Генштабе и о нём вы скажете своё слово.

Сталин заговорил о том, что у Мерецкова есть боевой опыт. И немалый. Он долго был в Испании военным советником, сменил на этом посту Григория Ивановича Кулика, который находился в Испании под именем генерала Купера и курировал Мадридский фронт. Потом Кулика вернули в Москву, а вместо него послали туда Мерецкова. Кирилл Афанасьевич хорошо там себя проявил...

И вдруг вождь спросил совершенно о другом:

   – Почему Генштаб считает, что главный удар по финским войскам, если они осмелятся развязать против нас военную провокацию на границе, надо наносить на Выборгском направлении? А Мерецков с этим не согласен, он считает, что ударить по финнам надо на Кексгольмском направлении.

   – Очень просто, товарищ Сталин, – улыбнулся Василевский, но, увидев, что Сталин бросил на него суровый взгляд, погасил улыбку. – Кексгольмское направление не выводит наши войска к важным центрам противника, а Выборгское направление даёт нам возможность нанести удар по важным финским центрам.

   – Логично, – согласился с ним Сталин. – А вы почему не пьёте чай? Наливайте и вино. Не стесняйтесь. – И он вновь вернулся к разговору о плане: – Направление главного удара – дело важное, но не основное. Так считает и нарком Ворошилов. Такого же мнения и Мерецков. А вы, значит, не согласны? – Вождь уставился на Василевского, сверлил его своим острым взглядом, а в его карих глазах появились жёлтые светлячки. Александр Михайлович почувствовал себя неловко, хотелось встать, вытянуть руки по швам и ни слова не говорить, а только слушать. Но жёсткий голос Сталина вернул его к действительности:

   – Если командующий округом уверен в своём контрударе, ему и карты в руки, и если план операции хорош, это уже половина победы, не так ли? – И, не дождавшись ответа, он добавил: – У нас на этот счёт есть добрый пример. Когда Япония развязала военный конфликт на Халхин-Голе, по предложению Генштаба туда командиром 57-го особого корпуса был послан товарищ Жуков. Оценив обстановку, он предложил Главному военному совету переформировать корпус в 1-ю армейскую группу, и мы с этим согласились. И что же? Жуков блестяще осуществил операцию, наши и монгольские войска нанесли сокрушительный удар по японским захватчикам и выбросили их с территории Монгольской Народной Республики. Не скрою, после этих событий мы увидели в Жукове крупного военачальника.

   – Он мой друг, и я рад, что вы так высоко оценили его военное дарование, – сказал Василевский. – Если нам придётся воевать с Германией, то Георгий Константинович проявит себя...

   – А вы уверены, что Гитлер начнёт против нас войну? – спросил Сталин.

   – Вся его политика ведёт к этому, товарищ Сталин, – серьёзно ответил Василевский. – Скажите, разве могла бы такая маленькая страна, как Финляндия, угрожать нам, великой советской стране, если бы за её спиной не стояла гитлеровская Германия? Я не говорю о народе Финляндии, он, как и мы, стоит горой за мир. Беснуются реакционные политики, правящие круги Финляндии. Они, как и фашисты, давно мечтают отхватить у Советского Союза кусок земли, и они этого не скрывают. Мы предложили им договор о взаимопомощи и ненападении, но они отвергли наше предложение. Далее. Мы предложили финнам отодвинуть границу на Карельском перешейке севернее, а также сдать нам в аренду полуостров Ханко, чтобы обеспечить в полной мере оборону Финского залива, а взамен мы предложили им значительно большую территорию севернее Ладожского озера. И это для финнов стало как кость в горле. Нет, товарищ Сталин, не хотят они мира с нами, а коль так, то наверняка начнут против нас боевые действия...

Сталин слушал его не перебивая. Казалось, он про себя взвешивал каждое слово генштабиста, старался к чему-либо придраться и не мог. А когда Василевский умолк, он изрёк:

   – Горячие и верные у вас мысли!

Похвала смутила Василевского, он хотел возразить, но тут зазвонила «кремлёвка». Сталин снял трубку:

   – Да, это я, Борис Михайлович! Дважды звонил в Генштаб, но вас не было... Нет, теперь вы мне не нужны, пожалуйста, не беспокойтесь... Да, товарищ Василевский у меня. Мы с ним пьём чай, беседуем. Он-то как раз и принёс мне нужный документ. Завтра Мерецков представит в Генштаб свой план. Посмотрите его, потом доложите своё мнение.

Положив трубку, Сталин долго молчал, затем неожиданно улыбнулся:

   – Будем считать, что наше свидание обоим принесло пользу.

   – Я могу идти? – Василевский встал.

Возвращался он к себе в приподнятом настроении. Шутка ли, больше часа провёл в беседе с вождём, и говорил с ним на равных. Когда генштабовская «эмка» въехала во двор и часовой закрыл за нею ворота, брызнул крупный дождь, и пока Александр Михайлович дошёл до подъезда, изрядно промок.

Шапошников, грустный, сидел за столом.

   – Я был у товарища Сталина, пытался защитить план Генштаба по нанесению удара по финским войскам, но безуспешно, – сказал Василевский. – И всё же мне показалось, что мои аргументы слегка поколебали вождя.

   – Вот как? – тихо молвил Шапошников. – Подождём, что придумает Кирилл Афанасьевич. – После паузы он грустно добавил: – Понимаете, в аптеке не оказалось нужного лекарства, пришлось ждать, пока его сделают. Вы, надеюсь, не сказали вождю о болезни моей жены?

Василевский почувствовал, как кровь хлынула к щекам.

   – Пришлось сказать, Борис Михайлович. Я боялся, что он плохо подумает о вас: мол, в рабочее время куда-то исчез...

   – И как он на это реагировал?

   – Посочувствовал вам. Ещё звонил нарком, велел зайти к нему, когда вернётесь. А ещё раньше дал о себе знать из Ленинграда Мерецков. Спрашивал, кому направить план: в Генштаб или Хозяину. Я сказал, чтобы нам послал.

Однако свой план контрудара Мерецков послал Сталину, и тот его одобрил. Суть его – главные силы округа объединялись в 7-ю армию двухкорпусного состава (19-й и 50-й корпуса), которая должна была преодолеть «линию Маннергейма» и разгромить главные силы финской армии. Возглавил 7-ю армию Мерецков. Но он почему-то не учёл, что севернее на фронте протяжённостью более полутора тысячи километров боевые действия должны были вести ослабленные по своему составу и вооружению 8-я армия комдива Хабарова, 9-я армия комкора Чуйкова и 12-я армия комдива Фролова. Шапошников, естественно, поставил в известность Сталина. Тот, усмехнувшись в усы, не без иронии заметил:

   – Товарищ Мерецков заверил меня, что разобьёт финнов. Надо ли ему возражать?

После провокаций со стороны финнов 30 ноября наши войска начали против них боевые действия. Весь декабрь шли ожесточённые бои, но прорвать «линию Маннергейма» не удалось. Наши войска понесли ощутимые потери. Сталин чувствовал себя так, словно ему нанесли пощёчину. Он вызвал к себе наркома Ворошилова и начальника Генштаба.

   – Мерецков крепко подвёл нас, – раздражённо сказал он. – Уверял всех, что разобьёт финнов, что они не вояки, а оловянные солдатики. Болтун! – Сталин взглянул на молча сидевшего за столом Ворошилова. – Видишь, Клим, во что вылилась операция? Ты же нарком, я понадеялся на твою компетентность, а она, выходит, зиждется на песке! – Он перевёл взгляд на Шапошникова: – Что будем делать, Борис Михайлович?

   – Во-первых, надо прекратить наступление, – начал начальник Генштаба. – Во-вторых, заново спланировать операцию по прорыву «линии Маннергейма»...

   – В-третьих, снять Мерецкова с поста командующего! Это вы хотели сказать? – Сталин в упор смотрел на Шапошникова.

   – Нет, у меня другое... – Шапошников громко кашлянул. – Извините... Генштаб предлагает создать на Карельском перешейке Северо-Западный фронт, а кого назначить его командующим, решать вам.

   – Кого вы предлагаете?

   – Командарма первого ранга Тимошенко, а штаб фронта возглавит первый заместитель начальника Генштаба генерал Смородинов.

   – Как же вы без него? – удивился вождь. – Ведь Смородинов – оперативник...

   – У меня есть хорошая замена, – улыбнулся Шапошников. – Если не возражаете, я могу привлечь к работе в должности моего заместителя по оперативным вопросам товарища Василевского. – Шапошников передохнул. – Я знаю, вы не любите, когда кто-то и за кого-то ручается, но за Василевского я готов поручиться своей головой. По оперативным вопросам он мыслит не хуже меня.

По губам Сталина скользнула добродушная улыбка. Он медленно прошёлся вдоль стола.

   – Ваши предложения, Борис Михайлович, мы обсудим на Политбюро ЦК партии с участием ответственных лиц Наркомата обороны и Генштаба, а также командующих войсками Ленинградского, Белорусского и Киевского особых военных округов (Представители последних двух округов С. К. Тимошенко и М. П. Ковалёв в декабре в качестве наблюдателей и советников находились в войсках Ленинградского военного округа. – А.3.). Подготовку заседания, – продолжал Сталин, – возлагаю на вас, Борис Михайлович. Из ЦК партии вам поможет товарищ Маленков. У вас нет возражений?

   – Генштаб сделает всё, что надо.

Политбюро ЦК ВКП(б) полностью одобрило предложения Генштаба, с которыми выступил Шапошников. 7 января 1940 года был создан Северо-Западный фронт, который возглавил маршал Тимошенко; в него вошли 7-я армия Мерецкова – пять стрелковых корпусов – и 13-я армия комкора, впоследствии командарма 2-го ранга В. Д. Грендаля – три стрелковых корпуса.

   – Теперь вы, Семён Константинович, и вы, Борис Михайлович, садитесь со своими помощниками за один стол и окончательно отработайте план прорыва «линии Маннергейма», – сказал Сталин после заседания Политбюро. – Мне кажется, войска фронта надо усилить артиллерией большой мощности, а также авиацией. Словом, решайте сами, но чтобы злополучная «линия Маннергейма» была разбита в пух и прах. К началу февраля надо быть готовым к наступлению. Хватит времени?

   – Вполне, товарищ Сталин, – ответил Тимошенко. – До этого срока я планирую провести практические учения.

   – Да? – удивился вождь. – И как вы это сделаете?

   – В ближайшем тылу мы создадим полевые макеты финских укреплений и по ним отработаем действия, которые будут предприняты при реальном наступлении.

   – Для этого много материалов не потребуется – доски и гвозди, – усмехнулся Тимошенко. – Но польза будет огромная!

   – А что вы скажете, Борис Михайлович? – спросил Сталин.

   – Я – «за»! Семён Константинович знает, что делает, у него есть опыт.

В эти напряжённые дни Василевский работал днём и ночью, трудился без сна и отдыха. Шапошников давал ему одно задание за другим, но иной раз и щадил. Как-то Александр Михайлович допоздна засиделся в кабинете – «колдовал» над картой Северо-Западного фронта, а потом вместе с маршалом Тимошенко обсудил расстановку главных сил перед ударом по «линии Маннергейма». Он был доволен, когда Семён Константинович сказал:

   – Мне твоя идея по душе! Послушай, Александр Михайлович, может, пойдёшь ко мне начальником штаба фронта?

   – У вас есть мой коллега Смородинов, у него, пожалуй, больше опыта, чем у меня.

«Шутник Семён Константинович», – подумал Василевский, поднимаясь к себе.

Он доложил Шапошникову, что все опервопросы согласовал с командующим фронтом и тот остался доволен, а потом заявил:

   – Если у вас нет новых заданий, я бы хотел часик отдохнуть...

   – Где отдохнуть? – уточнил Шапошников.

   – У себя в кабинете. Там у меня койка, одеяло, подушка...

   – Нет, голубчик, в кабинете не разрешаю! – строго произнёс Шапошников. – Идите домой, вас ждёт жена... Возьмите мою «эмку», и она отвезёт вас. К девяти утра прошу прибыть на службу. У меня всё. До завтра! – И он пожал Василевскому руку.

   – А как же вы, Борис Михайлович? Ведь Мария Александровна больна...

   – У меня тут дел на полчаса. Вас отвезёт мой водитель, а затем и я укачу домой... Кстати, – спохватился он, – когда уезжает в Ленинград Тимошенко?

   – Рано утром...

   – Я ему непременно позвоню. – И Шапошников потянулся к телефону.

В начале февраля по докладу Тимошенко и члена Военного совета Жданова Северо-Западный фронт был готов начать боевые действия против финнов. И всё же Сталин вызвал к себе начальника Генштаба. Шапошников, прибывший в Кремль вместе с Василевским, доложил обстановку на фронте и в заключение резюмировал:

   – Всё, что просил командующий фронтом, Генштаб сделал, так что можно начинать...

   – Как, по-вашему, сокрушит фронт «линию Маннергейма»? – спросил Сталин. – Только я желал бы знать истину, – подчеркнул он, – а не предположения вроде «есть все предпосылки к успеху», «видимо, враг будет разбит» и прочее. Я люблю слова – да или нет.

   – В Генштабе их тоже любят, – улыбнулся Шапошников, но тут же его лицо посуровело. – «Линия Маннергейма» будет разбита!

   – Не скрою от вас, что волнует меня, – продолжал Сталин. – На Западе пишут о том, что Красная Армия не может взять верх над маленькой страной Финляндией, у которой, мол, и армия не так уж велика, как у Советов, и вооружения меньше, да и генералов единицы. Мне эти творения борзописцев что перец на душу. Если хотите, скажу больше. Мне стыдно, что наши войска застряли в лесах и болотах Карельского перешейка, а пресловутую «линию Маннергейма» наши военные разглядывают в бинокль. – Сталин помолчал, потом резко добавил: – Надо разрушить миф о «стальной обороне» финнов, ударить по ней так, чтобы она рассыпалась, как карточный домик!

   – На этот раз, полагаю, всё у нас получится, Иосиф Виссарионович. – Шапошникову даже стало жаль вождя за то, что тот так остро переживает, хотя основания к этому были.

11 февраля рано утром, когда передний край заволокло туманом, войска Северо-Западного фронта начали наступление. Залпы тяжёлых орудий по укреплениям финнов, бомбовые удары с воздуха были настолько сильными, что «линия Маннергейма» дала трещину, и наши войска стали успешно продвигаться вперёд. Когда Шапошников доложил об этом Сталину, у того поднялось настроение.

   – Тимошенко не подвёл вас, Иосиф Виссарионович, – заметил начальник Генштаба.

   – Теперь наверняка правительство Финляндии запросит мира, – довольно произнёс вождь.

Так оно и случилось. Вскоре в Москву прибыла финляндская правительственная делегация во главе с премьер-министром Р. Рюти. Начались мирные переговоры. В состав советской делегации вошёл и Василевский.

Спецкору газеты «Красная Звезда» полковнику Оскару Кальвину главный редактор дал задание написать о маршале Ворошилове. В следующем, сорок первом году Климу Ворошилову исполняется 60 лет, и очерк, сказал шеф, будет редакционным подарком юбиляру.

   – Не забудьте отметить, что полководцем Ворошилов стал не без поддержки товарища Сталина, – напутствовал Кальвина главный. – Их дружба окрепла ещё в годы Гражданской войны, когда оба сражались за Царицын. Это украсит материал...

«Прав главред: надо найти что-то необычное о Климе, – подумал Кальвин. – Лучше других его знает маршал Будённый, но как к нему попасть? А что, если попросить Василевского?..»

Оскар позвонил ему:

   – Саша, к тебе можно на полчаса?.. Да, очень важное дело...

Василевский уже ждал его. Он сидел за столом, чёлка чуть прикрывала его широкий лоб, в глазах светились искорки. Как он не похож на того Василевского, помощника командира 429-го полка, который летом 1920 года вёл в атаку своих бойцов против белополяков в районе Свислочи! Тогда-то Кальвин и спас своего друга от верной смерти.

   – У меня к тебе просьба! – Оскар улыбнулся, садясь к столу. – Но прежде скажи, почему в субботу ты не пришёл с Катей к нам на пельмени?

   – Срочно заступил на дежурство по Генштабу. – Василевский достал папиросы и закурил. – Вчера я звонил тебе, у Гали был такой голос, что я не узнал её. Ты что, снова поссорился с ней?

   – Она подвела меня. Я взял билеты в кино, стали собираться, а тут позвонила подруга: что-то ей нездоровилось, поднялась температура. Словом, Галя поспешила к ней. «Я, – говорит, – врач и должна ей помочь».

   – Она у тебя с характером! – усмехнулся Василевский. – Что, один пошёл в кино?

   – Пошёл, но не в кино, а к Даше, сестре жены моего брата Азара. – Оскар помолчал. – Знаешь, я чертовски скучаю по сыну! Может, зря устроил Петра в Ленинграде учиться на морского минёра? Азар мне посоветовал, он ведь минёр...

   – Ты же говорил мне, что после окончания военно-морского училища Азар хотел взять Петра к себе на эсминец?

   – Да, но корабль перевели на Северный флот, и теперь Азар служит в Полярном – главной базе флота. Скажу тебе, места там суровые. Рядом с базой – полуостров Рыбачий. Я был летом на Рыбачьем. Сплошное каменное плато, обрывается в море! Высота до трёхсот метров, а если быть точным – двести девяносто девять метров. Сплошная тундра!.. Нет, я бы там не служил ни за какие деньги!

   – Ты же знаешь, Оскар, что службу не выбирают, как не выбирают себе отца, – сухо заметил Василевский.

   – Я не хочу, чтобы мой сын уехал к чёрту на кулички! – загорячился Оскар.

   – У Северного флота большое будущее, и служить там почётно! – возразил Александр Михайлович. – Первые корабли из Кронштадта вышли в Мурманск в начале лета тридцать третьего года, когда я служил в Управлении боевой подготовки штаба РККА. Лично товарищ Сталин занимался этим вопросом, и нам тогда пришлось немало поработать, чтобы вместе с военными моряками подготовить экспедицию к дальнему переходу. Все корабли добрались до места своей новой дислокации, хотя им пришлось преодолеть большие трудности. А в июле на пароходе «Анохин» в Беломорск прибыли Сталин, Ворошилов и Киров. И знаешь, что сказал Сталин, когда произносил речь перед моряками? «Судьба Севера, – сказал он, – отныне доверяется новому флоту!»

Помолчали.

   – Настя, жена Азара, родила? – неожиданно спросил Василевский.

   – Пока нет, но они ждут малыша, – ответил Оскар. – Ба, ты, вижу, стал комдивом?! – воскликнул он. – А я и не заметил...

   – На днях присвоили, – почему-то покраснел Александр Михайлович.

   – Растёшь ты, Саша, как на дрожжах, и мне тебя не догнать.

   – Знаешь, кто меня первым поздравил? – вскинул брови Александр Михайлович. – Маршал Будённый! Мы с ним даже опрокинули по чарке...

   – Да? – удивился Кальвин. – Тогда ты наверняка мне поможешь. Я пишу очерк о Климе Ворошилове, и мне надо кое-что выяснить у Семёна Михайловича. Попроси, чтобы он принял меня.

   – Запросто, Оскар...

В это время дверь распахнулась, и в кабинет вошёл... Будённый!

   – Семён Михайлович, а я только что хотел звонить тебе! – обрадовался Василевский, придвинув гостю мягкое кресло. Поздоровавшись, маршал сел.