Текст книги "Жезл маршала. Василевский"
Автор книги: Александр Золототрубов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)
Худощавый и усатый Плиев качнул плечами:
– Хорошая идея, я – за!
– А что скажет Павел Алексеевич? – Василевский взглянул на Ротмистрова. Тот шевельнул усами.
– Хватит ли моих сил, чтобы задержать Манштейна? – Лицо генерала стало задумчивым.
– Из резерва Ставки я дам тебе ещё войск, – заверил его Василевский.
– Ну, если так, я тоже – за! – улыбнулся Ротмистров.
До поздней ночи работал Александр Михайлович в штабе Ротмистрова. Потом вышел из блиндажа перекурить. На небе тускло горели звёзды. Ветер, разогнав тучи, прилёг в степи отдохнуть. Кругом белым-бело от снега, казалось, что у этой белой степи, ровной как скатерть, нет конца и края.
– Павел Алексеевич, поеду я. – Василевский загасил папиросу. – Меня ждут в Верхне-Царицынске. Надо переговорить с командармами, а то как бы нам не прозевать первые удары Манштейна.
В Верхне-Царицынск на КП 57-й армии генерала Толбухина он добрался на вездеходе. Сел пить чай, и тут к нему подскочил Толбухин:
– Александр Михайлович, началось! Из района Котельникова немцы атаковали войска 302-й стрелковой дивизии 51-й армии генерала Труфанова и части 126-й стрелковой дивизии, что расположена восточнее города...
– Это начали наступать дивизии 57-го немецкого корпуса из армейской группы «Гот», а у нас на том участке фронта, как тебе известно, три довольно слабые стрелковые дивизии и одна танковая бригада, – засуетился Василевский. – Боюсь, Манштейн им не по зубам! Поеду на станцию Жутово и выясню обстановку, а уж потом буду принимать решение...
Вернувшись в Верхне-Царицынск, Василевский с огорчением узнал, что 6-я танковая дивизия немцев двигалась к южному берегу Аксая, а их 23-я танковая дивизия вышла к шоссейному мосту через Аксай у Круглякова. Он вызвал на связь командующего Сталинградским фронтом генерала Ерёменко, штаб которого находился в Райгороде.
– Андрей Иванович, я только что прибыл из 51-й армии Труфанова, – сказал Василевский, переводя дыхание. – Там плохи дела. Армада тяжёлых танков Манштейна навалилась на войска и прорвала оборону. Вам надлежит срочно выделить часть сил, чтобы помочь Труфанову. Усильте также оборону на реке Мышкове. Я сейчас еду в Заворыгин и свяжусь с Верховным.
– Вас понял, Александр Михайлович, действую! – бодро ответил Ерёменко.
Василевский мучительно размышлял, где взять восемь—десять полнокровных дивизий. И вдруг его осенило: 2-я гвардейская армия генерала Малиновского! По плану, утверждённому Ставкой, эта армия должна нанести главный удар по окружённым войскам Паулюса, и теперь её перебрасывали по железной дороге на Донской фронт. Этой операции Сталин лично дал наименование «Кольцо».
«У Рокоссовского эту армию надо взять и бросить против Манштейна», – решил Василевский. Но как на это посмотрит Сталин? А что скажет Рокоссовский? Нужно ехать к нему.
Спустя час он прибыл в Заворыгин. Вошёл в штаб фронта, и на него дохнуло горячим воздухом «буржуйки». Генералы Рокоссовский и Малиновский сидели за столом и разглядывали карту Донского фронта. Увидев начальника Генштаба, они вскочили с мест. По хмурому лицу Василевского Рокоссовский понял, что тот явно не в духе.
– Что-то случилось? – встрепенулся он, отвечая на приветствие Александра Михайловича.
– Пока нет, но может случиться беда, – резко отозвался Bасилевский. Он снял бекешу. – Танки Манштейна протаранили нашу оборону на Котельническом направлении и движутся ни выручку Паулюсу.
Начальник Генштаба связался по телефону с генералом Ерёменко и спросил, успел ли он что-нибудь сделать. Тот подтвердил, что оперативная группа войск во главе с генералом Захаровым уже направлена в прорыв.
– Я приказал Захарову с марша ринуться на врага и встречным боем разгромить его или задержать, – слышался в трубке бас Ерёменко. – Но этих моих сил недостаточно. Прошу доложить Верховному мою просьбу о резервах.
– Надо на три—пять дней задержать танки Манштейна, а потом будет кому нанести по ним надлежащий удар, – весело бросил в трубку Василевский. Он окликнул Рокоссовского: – Константин Константинович, вызови мне Ставку.
– С Москвой связи нет! Должно быть, где-то повреждена линия.
– Жаль! – горько усмехнулся Александр Михайлович. На его усталом лице появилась не то хитринка, не то усмешка, и Рокоссовский никак не мог понять, чем это вызвано. – Я хотел попросить Верховного направить 2-ю гвардейскую армию Малиновского на борьбу с танками Манштейна.
– Я категорически против! – распалясь, заявил Рокоссовский. От волнения на его лице взбугрились желваки. – Надо сначала разбить Паулюса, а затем браться за Манштейна. К тому же у меня сорвётся операция «Кольцо»!
– Она не сорвётся, мы перенесём её на поздний срок. Если же Манштейн прорвётся к Паулюсу, то в «мешке» появится такая дыра, что её ничем не залатаешь! – Василевский взглянул на генерала Малиновского. – Твоё мнение, Родион Яковлевич?
– Вы начальник Генштаба, представитель Ставки, у вас есть право приказывать, а моё дело исполнять, – бодро ответил командарм.
– И всё же, как ты считаешь?
– Пусть решает командующий фронтом Рокоссовский, моя армия, как вы знаете, передана в его подчинение. – У Малиновского дёрнулись брови. – Мне уже поставили задачу – нанести главный удар по немцам в операции «Кольцо». Если вы намерены отменить её, тогда другое дело...
Василевский какое-то время колебался. В глазах – настороженность, губы затвердели. Не привык он в жизни терять что-либо без боли, вот и теперь хочет заговорить с Рокоссовским, но не может – острый, тяжёлый комок шевельнулся в горле. Он мысленно представил, как в районе Котельникова наши войска, истекая кровью, ведут неравный бой с танками Манштейна. От мысли, что там гибнут бойцы, а он не может им сейчас помочь, у Александра Михайловича бешено забилась кровь в висках. От нестерпимой боли он сжал потными ладонями голову. Казалось, впервые на фронте Василевского охватил страх, но не за себя, а за то дело, которое возложила на него Ставка. «Ты не можешь больше ждать! – сказал он себе. – Ты должен принять решение, иначе будет поздно!» Василевский встал из-за стола, одёрнул китель.
– Товарищ Малиновский, – выдохнул он резко, с надрывом, – приказываю вам немедленно перебросить свою армию форсированным маршем на реку Мышкову! Ваша задача – мощным ударом упредить Манштейна, дать ему решительный отпор, нс допустить прорыва внешнего фронта окружения войск Паулюса!
– Вы передаёте 2-ю гвардейскую армию в распоряжение командующего Сталинградским фронтом? – уточнил Рокоссовский.
– Да, Константин Константинович, я так решил и прошу мои действия не обсуждать! – Василевский перевёл взгляд на Малиновского: – Вам ясен приказ?
– Так точно!
– Выполняйте! – отрывисто бросил Василевский.
– Слушаюсь!
Малиновский рванул на себя дверь.
В штабе стало тихо, только слышны были лихой стук аппарата бодо в соседней комнате да негромкие переговоры связистов со своими коллегами из соседних дивизий. Рокоссовский молча прохаживался по длинной, неуклюжей комнате, окна которой выходили на заснеженную дорогу, изредка бросая косые взгляды на Василевского. Тот нагнулся над столом и, работая циркулем и карандашом, что-то высчитывал на оперативной карте. И от того, что всё так неожиданно произошло, и от нестерпимой боли и обиды, что операция «Кольцо», в которую вложено много сил, откладывается, Рокоссовскому стало не по себе. Он подошёл к Василевскому и тихо спросил:
– Ты уверен, что иного решения быть не могло?
Василевский выпрямился:
– Слушай, Костя, я знаю, тебе сейчас очень тяжело, ты чертовски зол на меня, но пойми – у Манштейна злобные намерения. Он был в Ставке Гитлера, и тот наверняка потребовал от него любой ценой выручить Паулюса. Нам дорого обошёлся «котёл», немало погибло наших бойцов, пока мы не взяли врага в кольцо. И вдруг всё это потерять? На это я пойти не мог! Потом, когда страсти улягутся, ты поймёшь, что я был прав...
В штаб не вошёл, а вбежал дежурный по связи и громко доложил:
– Связь с Москвой есть! На проводе – Верховный Главнокомандующий!
Василевский услышал далёкий, но чёткий голос вождя:
– Что случилось?
Он доложил: Манштейн начал крупное наступление со стороны Котельникова, бросил в сражение сотни танков и, если они подойдут к реке Аксай, преградить им путь наши малочисленные войска не смогут. Создалась реальная угроза прорыва внешнего фронта окружения войск Паулюса.
Сталин буквально взорвался:
– Где вы были раньше? Я же вас предупреждал, что в районе Котельникова немцы наращивают большие силы! А вы после нашего разговора, видимо, сели пить чай, а надо было сразу же поехать на место и принять меры!
К связи ВЧ был подключён громкоговорящий динамик, он стоял на краю стола, и все слышали, как чертыхался вождь. Василевский напряжённо держал трубку, и Рокоссовский видел, как дрожала у него рука. Он даже не пытался возразить Сталину, ждал, когда тот закончит свою тираду. Слова больно стегали его, но он знал – и Верховному сейчас тяжело: слишком дорогой ценой войскам Красной Армии удалось окружить крупную группировку врага!
– Чем вы объясните просчёт в районе Котельникова? – уже спокойнее спросил Сталин.
– Я должен был подсказать командующему фронтом укрепить там нашу оборону, но Манштейн раньше начал наступление...
– Вот именно – «должен был», – пробасил в трубку Верховный. – Что же теперь?
– Я приказал генералу Малиновскому перебросить свою 2-ю гвардейскую армию в район реки Мышковы. Только она способна в данный момент остановить Манштейна. Другого выхода у нас нет.
– Вы что же, отменили решение Ставки? – жёстко спросил Сталин.
– Я считаю, что как начальник Генштаба и представитель Ставки имею право принять такое решение, – спокойно возразил Василевский, словно речь шла о чём-то самом обыденном. – Собрался тут же доложить вам, но связь с Москвой была прервана.
– А как же операция «Кольцо»? – сдержанно спросил Верховный, хотя, как потом он признался Василевскому, в его душе «бушевала буря».
– Предлагаю пока её отложить. Паулюс сидит в «мешке», и, если ему не поможет Манштейн, никуда он не денется. – Начальник Генштаба выждал, затем добавил необычно твёрдо: – Главное сейчас, товарищ Сталин, не дать Манштейну продвинуться к Паулюсу!
– А что генерал Ерёменко?
– По моему распоряжению он создал оперативную группу войск и бросил её на помощь войскам генерала Труфанова, но эта группа не сможет долго противостоять врагу. А больших сил у Ерёменко нет. Нет этих сил и у Рокоссовского, кроме армии Малиновского.
– Рокоссовский рядом с вами? Дайте ему трубку!
«В трубке послышался голос Сталина, – комментировал впоследствии этот эпизод Рокоссовский. – Он спросил меня, как я отношусь к такому предложению. Я ответил: «Отрицательно». Тогда Сталин сообщил мне, что он согласен с доводами Василевского, что моё решение разделаться сначала с окружённой группировкой, используя для этого 2-ю гвардейскую армию, заслуживает внимания, но в сложившейся обстановке оно слишком рискованное, поэтому я должен армию Малиновского, не задерживая, спешно направить под Котельниково в распоряжение Ерёменко...»
Удручённый Рокоссовский, положив трубку, хмуро взглянул на Василевского:
– И всё же я остаюсь при своём мнении...
Кажется, всё, что так недавно до боли в груди беспокоило Василевского, исчезло, но где-то в глубине души сидел тугой комок и не давал ему расслабиться. Он откинулся на спинку стула, тряхнул пальцами шевелюру. Нет, не всё ещё он сделал... Да, армия Малиновского сильна, но перебросили по железной дороге половину её сил, значит, удар по танкам Манштейна будет не таким чувствительным. Созрела мысль – усилить наши войска 6-м мехкорпусом и 7-м танковым корпусом из 5-й Ударной армии. Эти два корпуса нанесут фланговые удары в тыл немецкому 57-му танковому корпусу.
– Что тебя ещё мучит? – спросил Рокоссовский, наблюдая за ним.
Василевский высказал ему свой замысел.
– Фланговые удары в тыл 57-му немецкому корпусу? – перс спросил Рокоссовский. – Здорово! И как мне в голову не пришла эта мысль, хотя фланговые удары я уважаю! Что же тебе мешает отдать приказ направить туда эти два корпуса?
– После бурного разговора о передаче армии Малиновского Верховный может мне отказать.
– Не откажет! – горячо возразил Рокоссовский. – Твой замысел даст фронтам огромный выигрыш... Нет, если ты это но сделаешь, я сам доложу Верховному. У меня забрал целую армию, а просить у Сталина два корпуса робеешь!
Зазвонил аппарат ВЧ. Василевский снял трубку.
– Товарищ Василевский, вы уверены, что армии Малиновского хватит, чтобы крепко ударить по танкам Манштейна? – вдруг осведомился Верховный. – К тому же в район Котельникова перебросили ещё не всю армию, хотя ваш подопечный заверил меня, что ускорит это дело.
– Меня это тоже тревожит, – признался Василевский. Нам бы сюда ещё два корпуса. – Он изложил Верховному свой замысел. И тот его одобрил.
В самый разгар боев Василевскому позвонил командующий Сталинградским фронтом Ерёменко и обеспокоенно спросил, не бросит ли Манштейн на выручку своего 57-го корпуса танки.
– Удар наших корпусов по флангам немецких войск скуёт манёвр Манштейна, если он вдруг решится на такой шаг, – успокоил его Василевский.
Но бравый Манштейн решился на другой, более опасный манёвр. Когда наши войска освободили Котельниково, он попытался удержать фронт под Тормосином, куда и стал перенацеливать свои танки. Но Василевский мигом смекнул, что надо предпринять. Он позвонил командующему Юго-Западным фронтом Ватутину и сказал:
– Надо сдержать войска Манштейна на Чире, Николай Фёдорович. Как ты, сможешь? Я передаю тебе 5-ю Ударную армию и 3-й гвардейский кавкорпус. Хватит этих сил?
– Вполне! – весело отозвался Ватутин. – Я подключу к этому делу и свою 5-ю танковую армию.
«Доложу Сталину, а то вдруг моё решение он не одобрит», – подумал Александр Михайлович. Он тут же связался с Верховным.
– Берите 5-ю Ударную армию и включайте её в состав Юго-Западного фронта, – согласился Верховный. – Только переговорите с генералом Цветаевым, теперь он командует этой армией, всё ему объясните.
Василевский так и сделал. Командарм Цветаев заверил его, что « 5-я армия не зря называется Ударной и немцы скоро ощутят на себе её боевой порыв».
И генерал Цветаев разгромил немцев в районе Тормосина. При очередном докладе Сталину Василевский попросил его наградить Цветаева орденом.
– А вы добряк, товарищ Василевский, – одёрнул его Верховный. – Удача Цветаева на орден не тянет, ордена к тому же дают не в счёт аванса, а за реальные победы. Пусть товарищ Цветаев ещё проявит себя, тогда я готов принять ваше предложение...
Василевский смешался. Он не ожидал такого упрёка от Верховного, хотя тот не раз говорил, что «орденов жалеть не надо и, если человек отличился на поле боя, не грешно наградить его». На другом конце провода Сталин, наверное, ждал, что ответит ему начальник Генштаба, но Александр Михайлович долго молчал. Наконец решился:
– И всё же генералу Цветаеву я бы дал орден, – сдержанно сказал он.
– Я же говорил вам, что порой вы упрямы как козел, – бросил Верховный и положил трубку.
Поздно вечером, когда Василевский сидел за столом и размышлял над картой, анализируя ход дальнейших наступательных действий фронтов, ему по ВЧ позвонил Жуков:
– Крепко вы дали по зубам Манштейну! Это в моём духе. Но вы его лишь пощипали, а надо бить!
– Ты прав, Георгий, – весело отозвался Василевский. – Манштейна надо добить, и над этим я сейчас думаю.
– Ну, а то, что ты с ходу забрал у Кости 2-ю гвардейскую армию и бросил на Манштейна, – лихо! Я был у Верховного, когда ты вёл с ним переговоры. Он ворчал, даже накричал на тебя, но это так, сгоряча. Ты же знаешь характер Верховного, иногда он больно жалит. Но твоё решение он сразу одобрил... Видимо, на днях, после Нового года, я приеду к вам.
– Что, Верховный отзовёт меня в Москву? – насторожился Василевский.
– Вряд ли, скорее ты поедешь к своим друзьям на Воронежский фронт. Позже и я там буду. Впрочем, тебе позвонит Верховный и сам всё скажет. До встречи!..
Танки Манштейна частью были уничтожены в тридцати пяти—сорока километрах от войск Паулюса, а частью отступили. И сделали это в основном 2-я гвардейская армия Малиновского и 51-я армия генерала Труфанова. Любимец Гитлера на этот раз потерпел фиаско, он перешёл к обороне. Уже после войны в своей книге «Утерянные победы» Манштейн с горечью писал, что «начатая 12 декабря попытка выручить 6-ю армию потерпела неудачу».
Утром 29 декабря Василевский собрался выехать в станицу Верхне-Курмоярскую, где на Тормосинском направлении шли упорные бои, но на КП командующему фронтом поступил доклад от генерала Ротмистрова:
– Котельниково очищено от немцев!
Василевский взял трубку у командующего.
– Павел Алексеевич, своё слово ты сдержал, и я рад, – дохнул он. – Скажи, потери у тебя большие?
– Спасибо за добрые слова, Александр Михайлович! – донёсся голос командарма. – Ну, а потери есть. Как же без них на жестокой войне?
– Ты мне азбуку войны не объясняй, я её своим сердцем познал ещё в Гражданскую. Я спрашиваю о потерях.
– Есть, понял... На десяток моих танков три подбиты, в людях на пять человек двое убитых...
– Вот теперь всё ясно, – ответил Василевский. – О твоей победе я доложу Верховному...
В Верхне-Курмоярской Василевский вместе с заместителем командарма 2-й гвардейской (генерал Малиновский в это время находился в штабе фронта) и комкором 2-го гвардейского генералом Свиридовым обсудил ситуацию на Тормосинском направлении. Их войска, прикрываемые огнём 33-й гвардейской дивизии, успешно переправились через Дон и готовились к решительной схватке с врагом. С Дона дул ледяной ветер, а с тусклого свинцового неба сыпалась мелкая ледяная крупа.
– Как думаешь, Яков Григорьевич, Тормосинском войска овладеют? – спросил Василевский генерала Крейзера.
– Непременно! – Глаза у Крейзера заблестели, как сливы после дождя. – Войска через реку переправили, через день-два вместе с 5-й Ударной армией пойдём на врага, и Тормосин будет нашим!
Над Доном спустилась тёмная ночь. Василевский хотя и устал, но, едва вошёл в штаб фронта, решил позвонить Верховному, а уж потом лечь отдыхать. Тот был на месте и, судя по голосу, ждал этого звонка. Неторопливо, обстоятельно Василевский доложил о том, что сделано за последние три дня. Сталин остался доволен тем, что танкисты генерала Ротмистрова освободили Котельниково. Он поручил начальнику Генштаба передать войскам 7-го танкового корпуса благодарность. «Поручение было приятным, – отмечал позднее Василевский, – и я с удовольствием выполнил его, пожелав командованию счастливого Нового года. Стояла прекрасная, звёздная ночь. Над скованной морозом степью лился чистый лунный свет. В затемневших домах Котельникова кое-где поблескивали искорки от самокруток и зажигалок. Порою издали доносились короткие автоматные трели. И я вдыхал полной грудью зимний воздух Родины. Победа заполняла сердце радостью, и ветерок Прикаспия, обжигая щёки, казался предвестником наших скорых новых больших удач».
Под Новый, 1943 год Василевский вернулся на свой КП в Верхне-Царицынском. Уставший, он вошёл в штаб фронта.
– А я хотел вам звонить в Котельниково! – обрадовался Рокоссовский. – Получена директива за подписью Сталина и Жукова, адресованная вам и генералу Ерёменко. – И он вручил документ.
– Верховный требует продолжать наступление, – прочтя директиву, сказал Василевский. – Ставка предписывает второго января овладеть Цимлянской, а пятнадцатого января – Тихорецкой. Организация взаимодействия Южного (бывшего Сталинградского) и Юго-Западного фронтов возлагается снова на меня, самой же операции дано кодовое наименование «Дон». Есть над чем задуматься...
– Получается по-суворовски – из боя в бой! – усмехнулся Рокоссовский.
Иначе, Костя, нельзя! – устало вздохнул Александр Михайлович, причёсываясь перед зеркалом. – Наступать так наступать!
– Я боюсь, как бы Паулюс не улизнул в Германию на своём самолёте, – сказал Рокоссовский.
– Не улизнёт, мы увидим с тобой пленённого генерала, я хотел бы задать ему несколько вопросов.
Зазвонил аппарат ВЧ. Рокоссовский был ближе к телефону и снял трубку.
– Слушаю вас!.. Кто говорит? Генерал Рокоссовский! Я вас не узнал, товарищ Сталин. Вы уж извините... Как настроение? Хорошее! Вот отдохнём малость, получим для фронта всё необходимое – и снова в бой! Да, а «котёл» я ликвидирую, можете в этом не сомневаться... Он здесь, передаю ему трубку!..
Теперь Верховный разговаривал с Василевским. Уточнив ряд моментов по передислокации войск, обеспечению их боеприпасами и боевой техникой, Сталин сказал:
– Вам надлежит немедленно отправиться на Воронежский фронт. Поможете командованию подготовить и провести на Верхнем Дону наступательные операции, а также организуете взаимодействие Воронежского фронта с Брянским и Юго-Западными фронтами.
– Ваши указания ясны, утром я уеду на Воронежский фронт. Скажите, пожалуйста, а Жуков сюда приедет?
– Соскучился по своему другу? – не без иронии в голосе спросил Сталин. И, не дождавшись ответа, продолжал: – Не сердитесь. Воинская дружба, если она чиста как родниковая вода и если в ней нет зависти и горечи, большое дело на войне. Это что-то вроде дополнительного патрона в бою... Я даже чуточку завидую вашей дружбе. У меня, к сожалению, нет такого большого друга, как у вас Жуков. Правда, был у меня большой друг Сергей Киров, но его убили троцкисты... Ну, а Жуков к вам не приедет. Ставка решила поручить ему и Климу Ворошилову координацию действий Ленинградского и Волховского фронтов. Пора нам наконец прорвать блокаду Ленинграда хотя бы в районе Ладожского озера. Как воздух нам нужна сухопутная связь с Ленинградом! И Говоров и Мерецков должны решить эту проблему...
Не довелось Василевскому увидеть, как пленили генерал-фельдмаршала Паулюса. Это случилось 31 января, когда войска 64-й армии генерала Шумилова окружили штаб 6-й армии. Из подвала вы шёл высокий и худой человек в форме генерал-полковника. Видно, Гитлер не успел поставить ему в «котёл» форму генерал-фельдмаршала. Увидев советских генералов, Паулюс вскинул руку, чтобы произвести нацистское приветствие, но вдруг понял, что он пленён, только и проговорил «гутен таг». Стоявший рядом с Паулюсом начальник штаба армии генерал Шмидт заявил, что вчера приказом фюрера генерал-полковнику фон Паулюсу присвоено высшее военно-полевое звание империи – генерал-фельдмаршал.
Увидеть Паулюса Василевскому довелось весной 1946 года, когда его вновь назначили начальником Генштаба Вооружённых Сил СССР. Зашёл разговор о Сталинграде, и Сталин вдруг спросил его:
– Паулюса вы так и не видели?
– Не довелось, Иосиф Виссарионович! Вы поручили генералу Рокоссовскому добить немцев в «котле», а меня срочно отправили на Воронежский фронт.
– Я вам предоставлю эту возможность. – Сталин позвонил Берия: – Лаврентий, генерал-фельдмаршал Паулюс сейчас на объекте? Маршал Василевский хочет поговорить с ним, своим бывшим противником в сражении под Сталинградом. Организуй его поездку...
На спецобъект добрались быстро. Василевского пригласили в комнату Паулюса. Тот сидел за столом и что-то писал. Увидев маршала, он встал, одёрнул концы своего френча, спросил, с кем имеет честь говорить. Василевский назвался, переводчик перевёл его слова. По лицу Паулюса скользнула улыбка.
– Я польщён вашим приездом, господин маршал. Кто я такой? Я пленный, а с пленными разговор короткий.
– Но вас русские не расстреляли, хотя с вами и был короткий разговор, – сухо заметил маршал.
– Признаться, такого подарка я не ожидал. – В глазах Паулюса весёлые искорки.
– Ещё бы! – воскликнул Василевский. – Геббельс кричал на весь мир, что с немецкими солдатами в плену русские обращаются бесчеловечно, что под дулом пистолета заставляют выступать с пропагандой против своего отечества. А ему вторил Гиммлер... Но вы-то убедились, что ничего этого у нас не было. Не так ли?
– Убедился на себе и прозрел...
Василевский доверчиво взглянул на фельдмаршала:
– Вот вы сказали, что с пленными разговор короткий. Но для меня вы прежде всего генерал-фельдмаршал, полководец, командующий 6-й немецкой армией, опытный стратег и вояка, а уж потом пленный. Я говорю это искренне, от чистого сердца.
– Благодарю вас за добрые слова. – Паулюс качнул головой, словно ему стало больно. – И не больше... Я ведь проиграл на поле брани, хотя Гитлер очень этого не желал. Но я проиграл... И, как позже оказалось, это мне пошло на пользу.
– Не понял? – насторожился Василевский.
– Я же сказал, что в плену прозрел! – усмехнулся Паулюс. – Да, господин Василевский, горько мне в этом признаться, но я прозрел. Вы, должно быть, знаете, что ещё в октябре сорок четвёртого года я порвал с Гитлером. Я обратился к немецкому народу с воззванием, в котором призвал отречься от Гитлера, и заявил, что Гиммлер нагло лжёт, будто с немцами в русском плену обращаются бесчеловечно...
– Я знал о том, что вы сделали, – произнёс Василевский. – Это мужественный поступок, и он на многое открыл глаза немецкому народу. Ведь вы были не просто военачальником, каких в Германии немало, а любимцем Гитлера, лучшим его стратегом, не так ли?
Паулюс до боли закусил губы, глаза его сделались холодными, в них светилось чувство растерянности и на миг возникшей было тревоги.
«Видимо, ему стало больно оттого, что я напомнил ему о Гитлере, – подумал Александр Михайлович. – Раньше он преклонял колени перед фюрером, а теперь ему стыдно об этом вспоминать». Догадка не обманула Василевского.
– Да, Гитлер называл меня своим любимым стратегом, – нс громко ответил Паулюс. – Но так же по-доброму он относился и к фельдмаршалу Манштейну. Видимо, у фюрера для этого были основания. Вы же знаете, что поначалу на фронте в сражении с русскими у меня и у Манштейна были победы, вероятно, это и ценил фюрер. Конечно, у вас, господин Василевский, сначала плохо воевали генералы. Только, пожалуйста, не сердитесь, пленным не положено критиковать войска своих победителей... Но это я к тому, чтобы вы поняли, отчего нас хвалил Гитлер. Теперь же я очень сожалею...
– О чём же, господин Паулюс? – спросил Василевский.
– О том, что не принял ультиматум о своей капитуляции, – ответил тот, и в его голосе Александр Михайлович уловил дрожь.
Я хотел было на это решиться, чтобы спасти сотни и тысячи жизнен своих солдат, но в своей телеграмме на моё имя Гитлер заверил меня в том, что он спасёт мою армию, что наши генералы помогут мне вырваться из кольца. И он действительно на другой же день после окружения моих войск послал транспортные самолёты с продукта ми питания, которые и сбросили с парашютом. А позже послал мне на помощь лучшего стратега вермахта Эриха Манштейна. И я, если честно признаться, поверил фюреру, потому и отверг ваш ультиматум. Теперь же этот мой поступок тяготит меня, мучает, ибо мы продолжили боевые действия и потеряли тысячи солдат...
– Вы так поверили фюреру в своё освобождение из «мешка», что даже написали приказ по армии, – сказал Василевский.
Паулюс заметно вздрогнул, согнул плечи, словно ему отвесили пощёчину.
– Какой приказ? – удивлённо вскинул он брови. – Я что-то не помню...
Василевский достал из портфеля папку, вынул из неё листок бумаги.
– Вот он, прочтите, пожалуйста. – Александр Михайлович отдал фельдмаршалу листок.
Паулюс развернул бумагу и стал про себя читать:
«За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией или подчинёнными ей частями. Их цель вполне ясна: путём обещаний в ходе переговоров о сдаче надломить нашу волю к сопротивлению. Мы все знаем, что нам грозит, если армия прекратит сопротивление: большинство из нас ждёт верная смерть либо от вражеской пули, либо от голода и страданий в позорном сибирском плену. Одно точно: кто сдаётся в плен, тот никогда больше не увидит своих близких! У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся голод и холод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа, а парламентёров прогонять огнём.
В остальном мы будем твёрдо надеяться на избавление, которое находится уже на пути к нам. Паулюс, генерал полковник. 24 декабря 1942 г.».
– Да, это мой приказ. – Паулюс свернул листок. – Сейчас я даже не верю, что подписал такой приказ, – признался он. – Как слеп я был тогда, Боже! Вы, наверное, подумаете, какой же я болван, что поверил Гитлеру и сразу после того, как фюрер сообщил по радио, что спасёт нас, собственноручно сочинил такой приказ...
– Да нет же, господин Паулюс, – возразил Василевский. – Я не хотел в чём-либо упрекнуть вас, просто поначалу я не верил, что это сделали вы. Считал, что за вас поработало гестапо... Сибирский плен, голод, холод, страдания и прочее...
Паулюс заметно покраснел.
– Хотел нарисовать жуткую картину русского плена, поэтому и смешал всё в кучу. Вы уж извините за явную ложь... Когда я писал и смотрел в окно из русской избы, в поле мне виделся Манштейн, его танки. – Паулюс встал и нервно заходил по комнате. – Мне верилось, что Эрих пробьётся ко мне и даже пожмёт руку, но русские преподнесли ему тяжёлый урок. А заодно и мне пошёл на пользу этот урок...
Битый фельдмаршал Паулюс и маршал Василевский, координировавший действия трёх фронтов на Сталинградском направлении, беседовали мирно и неторопливо. Александр Михайлович мог хорошо разглядеть своего бывшего противника. Паулюс был худощав, коренаст, в его светло-серых глазах читалась задумчивость, казалось, их накрыла туманная дымка. Делясь своими впечатлениями о сражении под Сталинградом, фельдмаршал не скрывал того, что был уверен в своей победе, но, как справедливо заявил он, «фюрер и я были ослеплены боевыми победами на западе и не всё учли, когда наши танки и самолёты ринулись побеждать Россию».
– Это была не такая война, которую мы видели в Польше и во Франции, – грустно признался Паулюс. – Это была кровавая бойня, и русские взяли над нами верх.
– Вам жаль Гитлера, который покончил с собой? – спросил напрямую Александр Михайлович.
– Ничуть! – почти крикнул Паулюс. – Надо было ему покончить с собой раньше... Кого мне жаль, так это себя, что слепо верил фюреру, пожирал его глазами и призывал «разбить большевиков за два-три месяца». Я ведь тоже принимал активное участие в разработке плана «Барбаросса». А ещё мне жаль солдат и офицеров, тех, кто ходил со мной в сражение. Жаль живых и жаль погибших. – После паузы, как бы в раздумье, добавил: Долго, очень долго Германии придётся залечивать свои раны.