Текст книги "Жезл маршала. Василевский"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

   – За науку спасибо, Георгий Константинович! – наконец сказал он.

   – Ладно, Степаныч, соображай на будущее! – улыбнулся Жуков.

В три часа ночи он доложил Сталину обстановку на Западном фронте. Главная опасность – пути на Москву ничем не прикрыты и на Можайской линии могут появиться немецкие танки. Поэтому надо отовсюду, где только можно, стягивать туда войска.

   – Этим уже занимается товарищ Василевский, – прозвучал в трубке глуховатый голос Верховного. – Что вы намерены делать?

Жуков ответил: выезжает в штаб Резервного фронта к маршалу Будённому, разберётся там в обстановке и сразу же позвонит.

   – Хорошо, жду вашего доклада.

Жуков вышел во двор. На фоне посветлевшего горизонта он увидел у своей машины высокого стройного военного, который о чём-то разговаривал с его водителем. Подошёл поближе – Василевский! У Жукова защемило сердце.

   – Здорово, дружище! – рявкнул Георгий Константинович.

Василевский обрадовался этой встрече.

   – Быстро ты сюда добрался.

   – Надо же спасать Москву, вот я и прибыл! – заулыбался Жуков. – А ты, сказал мне Верховный, занимаешься Можайской линией обороны?

   – Отправляю туда войска. – Василевский пальцами загасил окурок. – Ты в курсе, что тут работает правительственная комиссия? Вчера всё утро Молотов и Ворошилов терзали Конева, как заядлые следователи. Понимаешь, растерялся Иван Степанович, а голова у него светлая.

   – О комиссии мне поведал твой начальник, когда я спросил, где ты, – пояснил Жуков. – Возможно, мне удастся помочь Коневу.

   – Надо помочь, Георгий...

Побывав в штабе маршала Будённого, Жуков вернулся.

   – Вы как тут оказались? – спросил его Молотов.

   – Меня послал сюда товарищ Сталин, а какие вопросы решаете вы?

   – Генерал Конев растерял свои войска и не организовал отпор врагу, – с усмешкой произнёс Молотов. – Нам приказано разобраться.

   – Виноват не один Конев, – заметил Жуков. – Командующий Резервным фронтом маршал Будённый и командующий Брянским фронтом генерал Ерёменко также несут ответственность за трагедию под Вязьмой.

   – Мы в этом разберёмся и представим объективный доклад товарищу Сталину, – повысил голос Молотов.

В это время Жукову позвонил Сталин, и все, кто был в штабе фронта, услышали его.

   – Товарищ Жуков, решением Государственного Комитета Обороны вы назначены командующим Западным фронтом, а генерал Конев с этой должности снят, – громко сказал Верховный. – В штабе фронта работает правительственная комиссия, и как только она представит свои выводы, генерал Конев будет предан суду военного трибунала.

Жуков смешался. Конев стоял рядом и слышал обрывки фраз. Он побелел, в его глазах появилась отрешённость.

«Неужели Жуков отдаст Конева на растерзание и не защитит?» – думал Василевский, вслушиваясь в его разговор со Сталиным.

   – Вы слышите, товарищ Жуков? – заклокотало в трубке.

   – Слышу вас, товарищ Сталин! – Жуков снова обрёл уверенность. – Прошу вас так строго Конева не наказывать. Я знаю его давно, человек он способный и нам ещё пригодится.

   – У вас есть предложение? – осведомился Верховный.

   – Да! Прошу назначить Конева моим заместителем. Я поручу ему руководство группой войск на Калининском направлении. Уверен, что он себя проявит.

   – Я согласен! – сразу отозвался Сталин.

Жуков подошёл к Коневу и громко, чтобы слышали все, объявил:

   – Мне приказано вступить в командование Западным фронтом, а вы, товарищ Конев, по моей просьбе назначены Ставкой моим заместителем. Прошу собрать в штабе весь командный состав, и мы решим, с чего начнём нашу работу. – По губам Жукова скользнула добродушная улыбка. Он увидел, как у Конева повлажнели глаза.

   – Спасибо, – с трудом выдавил он. Голос его заметно сорвался.

Жуков, уединившись, внимательно разглядывал карту Западного фронта. Кто-то тронул его за плечо. Обернулся – Василевский.

– Что, колдуешь над Можайской линией обороны?

   – Угадал! – Жуков пожал ему руку. – Она сейчас меня беспокоит.

   – Туда Ставка бросила всё, что было у нас в резерве, – сообщил Василевский и без всякого перехода добавил: – Молодчина, что отстоял Конева, он тебя не подведёт.

   – Будем надеяться, – сдержанно отозвался Жуков. – Ты не торопишься в Генштаб? Давай на пару покумекаем над оперативной картой, глядишь, и родится ценная мысль...

Незадолго до рассвета в Генштаб пришла тревожная весть: в бою ранен командующий Брянским фронтом генерал Ерёменко! Шапошников тут же доложил об этом Сталину.

   – Что будем делать с Брянским фронтом? – спросил Верховный.

Шапошников сказал, что Василевский готовит директиву, она предписывает командарму 50-й генералу Петрову объединить действия своей армии и группы генерала Рейтера, начальника тыла Брянского фронта, и продолжать отход на фронт Орел – Мценск. А командармы 3-й и 13-й поступают в непосредственное подчинение Ставке.

   – Ставьте свою подпись и отправляйте, – распорядился Сталин. – Что у нас с созданием Калининского фронта?

   – Генштаб этот вопрос решил. – Маршал раскрыл свою рабочую тетрадь. – В состав Калининского фронта войдут три армии Западного фронта, его правое крыло, 8-я танковая бригада с Северо-Западного фронта, 45-я и 52-я кавдивизии.

   – Кого назначим командующим фронтом?

   – Конева, – ответил Шапошников. – Он командует группой войск на Калининском направлении, узнал, кто и на что способен.

Верховный не возразил. Шапошников поручил Василевскому подготовить директиву. Через руки Александра Михайловича прошли десятки директив, и он был доволен, что ни Сталин, ни Шапошников не вносили в них существенных поправок. И сейчас Василевский старался всё тщательно продумать, чётко определить, какие армии и дивизии включить в состав войск фронта. Не прошло и часа, как он положил документ на стол начальнику. Тот пробежал его глазами.

   – Может, у Жукова взять ещё одну дивизию?

   – Мы и так его ограбили на целых три армии! – запротестовал Василевский.

Генералу Коневу операция удалась, он сорвал попытки немцев развить наступление от Калинина в тыл Северо-Западному фронту. Разгорячённый Василевский пришёл к Шапошникову:

   – Товарищ маршал, разрешите мне съездить к Коневу? Я хочу его поздравить с успехом. Это же его первая победа!

   – Поезжайте, голубчик, и от моего имени пожмите ему руку.

Конев был тронут приездом Василевского. Тот поздравил его от имени руководства Генштаба.

   – Понимаешь, Александр, я так переживал! – признался Конев. – Сам посуди: принял фронт, а на другой день повёл людей в бой! Я думал, что поседею. Для меня это была последняя ступенька, и если бы я сорвался с неё, мне бы больше не подняться. Но я не сорвался!..

На другой день больше часа Василевский работал с картой в кабинете Верховного. Когда всё было сделано, он принял приглашение Сталина отужинать с ним. За столом Александр Михайлович как бы невзначай обронил:

   – А генерал Конев вас не подвёл.

   – Пусть бы попробовал подвести! – Сталин прищурил глаза. – Ему надо ещё много сделать, чтобы реабилитировать себя. Жуков вам не звонил?

   – Пока нет.

Передышка на фронтах оказалась короткой. Во второй половине октября немцы вновь двинули танки на столицу. Государственный Комитет Обороны по предложению Сталина принял решение эвакуировать из Москвы некоторые правительственные учреждения, дипломатический корпус, крупные оборонные заводы. Василевский сидел в конце стола, за которым располагались члены Политбюро, наркомы.

   – В Москве остаются ГКО, Ставка и минимум ответственных лиц для оперативного руководства страной и вооружёнными силами, – жёстко произнёс Сталин. – Эвакуируется и Генштаб. Вы, товарищ Шапошников, возглавите Генштаб на новом месте. А здесь оставьте на своё усмотрение оперативную группу в десять—двенадцать человек для обслуживания Ставки. Кто может её возглавить?

   – Генерал Василевский.

   – Не возражаю...

Вернулись в Генштаб усталые. Шапошников сказал:

   – А теперь, голубчик, давайте подумаем, кого включить в оперативную группу.

   – Начальников всех направлений Оперативного управления Генштаба, – предложил Василевский. – Товарищей Курасова, Штеменко, Шевченко, Вечного, Карпоносова...

   – Принимается! – одобрил Шапошников. – Приглашайте их ко мне, я скажу, что им надлежит делать. Не возражаете? – Он грустно улыбнулся, и Василевскому отчего-то стало жаль его.

   – Борис Михайлович, вы удивительно добрый человек! – мягко сказал Василевский. – И как я могу возражать, если всё, чего я достиг в Генштабе, от вас, или, как однажды выразился Верховный, от «шапошниковской школы».

   – Да, голубчик, он так сказал... – Шапошников ладонью провёл по усталому лицу. – Впрочем, какая может быть школа? Когда-то меня учили опытные командиры, теперь вот я учу людей. Так сказать, романтика военных будней. Я вот о чём подумал, – продолжал он. – Сталин человек весьма крутой, а то и жестокий до боли. Но я тёртый калач, и меня не так-то легко сломать, а вы мотайте на ус. Ладно, собирайте людей, время-то бежит, и бежит не ручейком, а бурной рекой!..

Под вечер маршал Шапошников сообщил Василевскому, что пойдёт к Верховному.

   – А вы, голубчик, проверьте, всё ли подготовлено к эвакуации, – завтра утром Генштаб отбывает из Москвы, вы остаётесь с оперативной группой. Связь с вами я буду держать.

   – Можно проводить вас на вокзал?

   – У вас теперь другой начальник – товарищ Сталин, – пояснил Шапошников. – Спросите у него, но он не отпустит...

Василевский решительно снял трубку.

   – Товарищ Сталин, это я, генерал Василевский! – Голос его потяжелел. – Из Москвы завтра уезжает Генштаб. Разрешите мне проводить на вокзал маршала Шапошникова?

   – Нам сейчас не до проводов! – сердито отозвался вождь. – Занимайтесь делом!

Василевский грустно посмотрел на маршала. У того на лице появилась кислая улыбка.

   – Что я вам говорил?

Весь день Василевский работал в Ставке, даже обедал в наркомате, а не дома. Устал так, что в глазах прыгали чёрные мошки.

   – Где ваши жена и сын? – вдруг спросил его Сталин.

   – Со мной.

   – Советую вам эвакуировать их из Москвы. Немцы стали часто бомбить город, вспыхивают пожары, опасность на каждом шагу, да и фронт совсем рядом.

   – Спасибо за совет, Иосиф Виссарионович, кажется, я так и сделаю.

   – Семью проводить на поезд я вас отпущу, – сказал вождь, и на его суровом лице появилась улыбка.

Василевский спешил домой. В морозном небе ярко горели звёзды. На улицах темно, хоть глаз выколи. Кое-где мелькали огоньки папирос – это курили прохожие. Москва затихла, словно окунулась в глубокий сон. То там, то здесь парами ходили военные патрули.

Он открыл дверь своим ключом и вошёл в квартиру. Катя вышла ему навстречу, защебетала:

   – Я ждала тебя, Саша! А ты на обед так и не пришёл. Мог бы и позвонить. Чего такой грустный?

   – Немцы рвутся в столицу, разве будешь весёлым? – Он присел к столу. Катя принесла ужин и села напротив, наблюдая, как жадно он ест. – Надо тебе с сыном уехать из Москвы. Опасно тут оставаться...

   – Я не боюсь, Саша, – начала было Катя, но он прервал её:

   – Сам Сталин говорил со мной, он и рекомендовал эвакуировать вас подальше от столицы. Два дня вам на сборы!

Катя сказала, что, коль так встал вопрос, она поедет к своей сестре, которая живёт под Челябинском. Александр одобрил её выбор.

   – Собери вещи, возьми всё, что надо. Я отвезу вас на вокзал, посажу в поезд... Кстати, меня назначили старшим оперативной группы, и теперь я подчинён лично товарищу Сталину. – Он взглянул на часы. – Ещё не поздно, я съезжу к Серафиме, узнаю, поедет ли она с Юрой в эвакуацию и куда. Ты не возражаешь?

   – Ну что ты, Саша! Конечно, сходи и помоги Юре. – И грустно добавила: – Спать я не лягу. Пока ты будешь у Серафимы, я соберу чемоданы.

   – Ты умница, Катюша! – Он притянул её к себе и поцеловал.

Добрался Василевский на свою старую квартиру быстро. Ему открыла Серафима.

   – Ты? – удивилась она, глядя в упор на своего бывшего мужа. – Чему обязана? Если ты к Юре пришёл, то его нет, он у бабушки.

Василевский прошёл в комнату и сел.

   – Вот что, Серафима. – Он перевёл дыхание. – Через два дня я отправляю в эвакуацию свою семью. Ты думаешь с Юрой уезжать? Если да, я мог бы взять вам билеты и посадить в поезд.

Это предложение заинтересовало Серафиму, но ответила она не сразу, да он, собственно, её и не торопил. Давно он не видел Серафиму, с тех пор как приходил к сыну под новый, 1941 год. Поздравил Юру с праздником, вручил ему подарок. Серафима заметно похудела, правда, элегантная причёска делала её моложе своих лет.

   – Твоё предложение я, возможно, приму, – наконец сказала она. Голос у неё стал мягче, теплее. – Вот только посоветуюсь с мамой и Юрой.

   – Хорошо! – Василевский встал. – Если желаешь, Юру я могу отправить вместе со своими. Моему семилетнему Игорьку с ним будет веселее.

   – Твоему Игорьку, – передразнила его Серафима. – А Юра что, не твой?

   – Серафима, не придирайся! – осадил он её. – Прошло уже восемь лет, как мы с тобой расстались, и я не хочу даже мысленно возвращаться в то далёкое время. – Он помолчал. – Может, Юра всё же поедет с моими?

   – Нет! – зарычала она. – У Юры есть мать, бабушка...

   – Тогда я пошёл, – смягчился Василевский.

   – Куда едут твои, если не секрет? – спросила Серафима.

   – Мои едут под Челябинск в село Чебаркуль. Так я жду твоего звонка, только решай скорее.

В кабинет шумно вошёл Берия. Сталин, что-то писавший за столом, поднял голову. «Нахал, даже не постучал в дверь!»

   – У меня срочное дело, Иосиф, – сказал Берия.

Сталин бросил на своего преданного слугу пронизывающий взгляд:

   – Скажи, Лаврентий, зачем в январе я присвоил тебе звание Генерального комиссара государственной безопасности? Ты, наверное, думаешь, что за особые заслуги? Но пока я их не вижу, этих особых заслуг!

   – Я стараюсь, Иосиф...

   – Какое у тебя срочное дело?

   – В московской тюрьме находится группа военных, среди них Штерн, Рычагов...

   – Сколько всего человек?

   – Двадцать два. Немцы стоят у порога столицы, и я хотел бы отдать приказ...

   – Нет, Лаврентий, только не сейчас и не в Москве, – решительно возразил Сталин. – Их вина доказана?

   – Разумеется, все они – предатели.

   – Эвакуируй их под Куйбышев...

Берия сказал, что заключённый бывший командующий ВВС Красной Армии, дважды Герой Советского Союза Яков Смушкевич тяжело болен. Его арестовали за месяц до начала войны в госпитале, где ему сделали операцию ног. В тюрьму его пришлось нести на носилках...

   – Можем, оставим его здесь?

   – Что, от жалости слезу пустил? – усмехнулся Сталин и жёстко добавил: – Врагов Советской власти жалеть не надо! Его тоже отправляй вместе со всеми!

«Коба не в духе, видно, неудачи наших войск под Москвой огорчили его», – подумал Берия, уходя.

Даша была на кухне, когда услышала стук. Она открыла дверь. На пороге стояла улыбающаяся Галина.

   – Можно к тебе?

   – Заходи! – пригласила Даша. – Я как раз собиралась варить малышке кашу. Что-то ночью она часто просыпалась, хныкала, и я из-за неё не выспалась.

   – А что, Юлия Марковна эвакуировалась? – Галя села на стул, сняла шляпу.

   – Да нет, поехала к сестре в Сокольники, – пояснила Даша. – Она, как и я, решила остаться в Москве. Что будет – то будет. Куда мне ехать с Машей? Да и Азар всё ещё сидит. Как же я брошу его? Вчера Настя звонила из Полярного, спрашивала, навещала ли я Азара. Но к нему пока не пускают – идёт следствие. В прошлом году, когда Азара арестовали, я предложила Насте переехать жить ко мне в Москву, пока не решится судьба мужа, она сначала согласилась, а потом отказалась: говорит, у меня самой малышка...

Даша подошла к кроватке. Маша блаженно спала с соской во рту.

   – Пора кормить, а она всё ещё дрыхнет, – посетовала Даша. – Ночью почти не спала, что-то её беспокоило, – повторила она.

Галя выложила из сумки морковный сок, гречневую кашу, мёд.

   – У меня лечится бухгалтер магазина «Детское питание», всё это она мне презентовала, – улыбнулась она. – Так что твою малышку питанием я обеспечу. Вон что делается в Москве, скоро и хлеба не купишь из-за проклятой войны. Оскар всю неделю пропадал на Западном фронте. Говорит, что немцы снова собираются наступать на столицу. Я даже струхнула: а вдруг они захватят Москву? Но Оскар меня успокоил: сам Сталин заявил, что столицу на поругание фашистам не отдадим!

   – Утром я бегала купить молока и, пока стояла в очереди, наслышалась всякого, – сказала Даша. – Говорят, что Сталин укатил в Куйбышев, куда переехало наше правительство.

   – Что ты плетёшь, Даша? – одёрнула её Галя. – И ты поверила этим слухам? Никуда товарищ Сталин не укатил! Он на своём посту – в Кремле!

   – Правда? – Даша вопросительно подняла брови.

   – Истина! Не станет же Оскар врать мне!

«Он-то как раз и может тебе наврать», – усмехнулась в душе Даша.

В коляске проснулась Маша и заплакала. Даша поспешила распеленать её и взяла на руки:

   – Не плачь, малышка! А кто это к нам пришёл? Тётя Галя, она принесла тебе соки и кашку...

Галя, помыв на кухне руки, подошла к Даше и, открыв Маше рот, пощупала десны пальцем.

   – Боже, у неё режутся зубки! Потому-то она плохо и спала ночью. Больно ей было. Но это скоро пройдёт.

Даша села на диван и стала кормить дочь молоком из бутылочки. Маша прытко сосала соску, глазки её бегали по сторонам: должно быть, она проголодалась.

   – Чудесная девочка! – Галя тронула Машу за носик. – Глазки у неё чёрные, как спелая вишня. – Она взглянула на Дашу: – Так кто он, твой избранник?

   – Зачем тебе это знать? – Даша слегка зарделась, лицо её пошло белыми пятнами. – Я когда влипла, то страшно испугалась: что делать? Рожать или решиться на аборт? Но... видно, не судьба! Вспомнила, как ты советовала мне родить малыша. Но тут случилось чудо...

   – Какое ещё чудо? – не поняла Галя.

   – Я провела ночь с этим человеком и влюбилась!

Галя долго молчала, о чём-то размышляя.

   – Значит, в твоей женской судьбе я сыграла какую-то роль? – наконец заговорила она.

   – Я бы сказала – главную роль! – воскликнула Даша.

   – Твой избранник хоть знает, что у него появилась дочь?

   – Нет! – жёстко, даже зло произнесла Даша. – И знать не будет. – Она взяла молоко и пошла на кухню, чтобы сварить кашу, а Галю попросила присмотреть за малышкой. – Я быстро вернусь.

Галя наблюдала, как Маша, сидя в кроватке, играла с мишкой: она восторженно махала ручонками и что-то выкрикивала.

   – Вот так, ещё попрыгай!.. – Взгляд Гали упал на письменный стол, на котором лежала какая-то книга. Она взяла её – роман Гончарова «Обрыв». Полистала книгу, из неё выпал листок. Галя подняла его и прочла про себя: «Дорогой Оскар, я очень скучаю по тебе; ты бы зашёл ко мне хоть на часик, – писала Даша. – Я давно хочу тебе открыть один секрет, да всё не решаюсь: а вдруг станешь презирать меня? И всё же ты должен знать правду! Оскар, Маша – твоя дочь...» Галя не могла больше читать, от этой неожиданной новости у неё будто что-то оборвалось, сдавило дыхание. «Вот муженёк что натворил, – выругала про себя Оскара. – Этого я ему не прощу!» Она положила листок в книгу. В голове стучало: «Как мне быть? Что делать?..»

В комнату вошла Даша, на ходу мешая ложечкой кашу в тарелке.

   – Не плачет моя Маша? – спросила она.

   – Да нет, она весело играет с мишкой. – Голос у Гали сорвался, и Даша это заметила.

   – Чего ты?

   – Пойду я, Даша, – грустно молвила Галя. – В ночь ухожу на дежурство в госпиталь. Перед операцией надо хоть немного поспать. Тот, кому буду делать операцию, очень тяжёлый. Почки у него барахлят...

Ушла Галя какая-то странная. Даша недоумевала: отчего та вдруг стала грустной? Она накормила дочь, искупала её и, уложив спать, уселась за письменный стол. Она развернула книгу, вынула из неё недописанное письмо и увидела, что оно помято. И тут же её пронзила догадка – письмо читала Галя! Теперь ей стало понятно, почему та так изменилась в лице. «Ну что ж, – подумала Даша, – если прочла, значит, скорее наступит развязка. Или она уйдёт от Оскара, или Оскар уйдёт от неё. Что будет, то будет!»

Даша дописала письмо и вложила его в конверт. Утром она бросит его в почтовый ящик. Если завтра Оскар вернётся с фронта, письмо откроет ему Дашину тайну и он будет знать, что кроме сына Петра у него есть дочь Маша. От этой мысли у Даши тревожно забилось сердце. Что будет? Как он воспримет всё это?..

Галя вернулась домой, с трудом открыла дверь и вошла в комнату. Бледность с её щёк не сошла, лицо было каким-то неживым. Подошла к дивану и рухнула на него не раздеваясь. Из глаз брызнули слёзы, и такой жар возник в груди, что ей тяжело было шевельнуться. В голове суматошно билась мысль – Оскар предал её! Что делать? Пока ей было ясно одно: после того что случилось, Оскар ей не муж и жить с ним под одной крышей она не будет!

И всё же – что делать? И вдруг её обожгла мысль – уйти на фронт. В больнице врачи-коллеги агитировали её податься в народное ополчение, но она отказалась. «А вот теперь поеду на фронт и мужу об этом не скажу!» – твёрдо решила она. Встала с дивана, вытерла на щеках слёзы и, глядя на себя в зеркало, произнесла вслух:

   – Не горюй, Галя, у тебя есть сын, он любит тебя больше всех на свете!

Обессиленная и притихшая, она до глубокой ночи лежала на диване, но сон к ней никак не шёл. Одолевали разные мысли, и одна из них особенно терзала её: как поступит военком, когда завтра утром она придёт к нему с просьбой отправить её на фронт? Она была с ним знакома, и всё же... Неужели он откажет?

Уснула она на рассвете. Разбудил её громкий стук в дверь. Набросив халат, она вышла в коридор.

   – Кто тут?

   – Это я, Галюша...

«Оскар! – отчего-то вдруг испугалась она. – Какого чёрта он заявился? Сидел бы в своей редакции...» Она открыла ему дверь.

   – Ты что, спала? – спросил Оскар, проходя в комнату.

   – Да...

   – А я вернулся с фронта. – Он снял шинель и повесил её на вешалку. – Ездил с командующим фронтом Георгием Жуковым на передний край, и нас обстреляли немцы. Мина взорвалась рядом с машиной...

Оскар стал пить чай. Неожиданно ему позвонил главный редактор и попросил прийти в редакцию.

   – Дело тут есть одно, и без вас нам его не решить...

Кальвин допил чай, оделся и, уходя, заглянул в спальню. Галя сидела на диване и заплетала волосы. Лицо её было грустным.

   – Меня зачем-то вызывает главный редактор, – сухо сказал он. – Я тебе нужен?

   – Когда вернёшься? – спросила жена.

   – Сам ещё не знаю, но, видимо, к вечеру, если снова не уеду на фронт.

В кабинете главного редактора Кальвин увидел писателя Алексея Николаевича Толстого. Он уже бывал на даче у знаменитого писателя, и тот всегда принимал его радушно, даже делился своими творческими планами.

   – Вам передавал привет с фронта генерал Конев, Алексей Николаевич, – произнёс Оскар, поздоровавшись с писателем. – Ему пришлась по душе ваша статья «Армия героев». Просил вас написать ещё что-то в таком духе. Бойцы, сказал он, зачитываются вашими статьями...

   – Спасибо за добрую весть, – мягко улыбнулся Толстой.

   – Оскар Петрович, – заговорил главный редактор, – я попросил Алексея Николаевича написать для газеты статью о зверствах немецких фашистов под Москвой. Но ему нужны факты, рассказы тех, кто побывал в застенках врага, свидетельства очевидцев. Не сумели бы вы собрать такой материал?

   – Я готов это сделать! – быстро ответил Кальвин.

   – Это было бы здорово! – одобрительно отозвался Толстой. – Кроме свидетельств наших бойцов, мирных жителей, не смогли бы вы достать письма немцев к себе на родину, в которых они хвалятся тем, что жестоко расправляются с советскими людьми? Хотя бы два-три письма.

   – Есть такие письма в армейских штабах, привезу их вам, – заверил Кальвин.

   – Оскар Петрович, оформляйте себе командировку, а мы ещё поговорим с Алексеем Николаевичем, – сказал главный редактор.

   – Есть, понял! – И Кальвин вышел.

Два дня провёл Кальвин на фронте. Он собрал для Толстого богатый материал о зверствах фашистов на оккупированной территории, помогли ему в этом деле разведчики. Документы он отвёз писателю в Барвиху. Толстой встретил его радушно, усадил рядом и стал с интересом знакомиться со свидетельствами тех, кто испытал на себе «гуманность» фашистов.

   – Это как раз то, что мне надо, – заявил Толстой и поблагодарил Кальвина за помощь.

   – Я рад, что хоть в чём-то помог вам, Алексей Николаевич, – ответил Кальвин. – А то, что вы на высоком накале напишете статью, ничуть не сомневаюсь. У вас талант большого художника.

   – Спасибо, голубчик, за добрые слова, – смутился Толстой.

Пока они беседовали, жена писателя Людмила Ильинична накрыла на стол.

   – Прошу вас, Оскар Петрович, с нами отобедать! – звонко сказала она. На её лице появилась улыбка, а глаза блестели. – Алексей Николаевич рвётся на фронт, хочет своими глазами увидеть, как сражаются наши бойцы. Но я решительно возражаю против его поездки: мало ли что может случиться на фронте! Там рвутся мины, снаряды, кругом свистят пули, осколки. Один наш знакомый полковник рассказывал, что делается на переднем крае... Нет, Алексей, я тебя на фронт не пущу!

Толстой, глядя на Кальвина, пояснил:

   – Она у меня построже военного коменданта – отдаст распоряжение, и я никуда без неё ни шагу! – Он усмехнулся. – Даже когда еду в «Красную Звезду», она сопровождает меня.

Жена подала голос:

   – Ты ещё напишешь не одну книгу, и я бы не хотела, чтобы твои замыслы оборвались...

После обеда Толстой сказал Кальвину:

   – Ну, а теперь, голубчик, пойдёмте ко мне в кабинет и вы расскажете мне, как сражаются наши бойцы. Немец не захватит столицу?

   – Что вы, Алексей Николаевич! – воскликнул Кальвин, поднимаясь из-за стола. – Москвы им не видать как своих ушей! Мне понравилось, как на этот вопрос ответил командующий 16-й армией генерал Рокоссовский: «Немцы, подобно стае борзых, бросились на Москву, но о нашу оборону они поломали себе зубы и теперь скулят, как те псы!»

   – Я слышал о Рокоссовском; говорят, есть у него талант и бьёт он врага крепко, не так ли? – Толстой в упор взглянул на Кальвина.

   – Он прочно держит оборону, и действиями его армии товарищ Сталин доволен...

Вернулся Кальвин домой поздно. Позвонил, но ему никто не ответил. Тогда он своим ключом открыл дверь и вошёл в комнату. Включил свет и на столе увидел записку. Взял её и прочёл.

«Оскар, я уехала на фронт, – писала жена. – С трудом мне удалось убедить военкома в том, что моё место, место врача, там, где нашим раненым бойцам надо оказывать помощь. Уехала я воинским эшелоном. У меня к тебе единственная просьба – береги сына. Петя очень горяч, он рвётся на фронт, и я не уверена, что он не добьётся своего.

Прости, если в нашей совместной жизни я чем-либо обидела тебя. Кажется, я излишне была ревнива. Теперь я поняла, что поступала глупо. Будь счастлив. Галина».

Щемящее чувство охватило Оскара. Отчего вдруг она уехала на фронт? Что случилось? Ведь совсем недавно Галю агитировали на работе пойти в народное ополчение, но она отказалась. И неожиданно решилась.

«Я найду, в каком она медсанбате, и всё выясню, – решил Оскар. – И поможет мне в этом деле военком...»

С утра Кальвин редактировал статью, в это время ему и позвонил Василевский.

   – Оскар, беда! – крикнул он в трубку. – Твоя жена в госпитале. Её доставили с фронта. Под Волоколамском её тяжело ранило. В медсанбат угодил снаряд... Торопись, её собираются оперировать... Кто мне звонил? Начальник госпиталя. Ты едешь?

   – Немедленно! А тебе, Саша, спасибо за звонок. Да, ты своих отправил в эвакуацию?

   – Они уже где-то под Челябинском, – ответил Александр Михайлович.

   – Хотел поговорить с тобой о брате Азаре, но потом... Будь здоров!

Добрался до Красногорска Кальвин быстро: на шоссе снега почти не было и редакционная «эмка» бежала прытко. Въехали во двор госпиталя. Предъявив часовому своё корреспондентское удостоверение, Оскар зашёл к военврачу.

   – Я приехал к Галине Сергеевне Кальвиной...

Военврач, однако, встретил его настороженно. Был он уже немолод, с усами и бакенбардами, на смуглом лице грустно поблескивали серые глаза. Выслушав Оскара, он спросил:

   – Вы, собственно, кто? Спецкор газеты, да?

   – Так точно! – отрезал Кальвин.

   – Спецкору нечего делать в палате, где лежит тяжелораненая...

   – Но я её муж! – воскликнул Кальвин.

   – Так бы сразу и сказали, – с обидой в голосе произнёс военврач. – Идите в пятую палату, мы вот-вот положим её на операцию. Для меня ваша жена – не обычный раненый, и я должен её спасти. Только бы немцы не помешали нам. Слышите, где-то рядом рвутся снаряды? Это немцы бьют из орудий...

Но Кальвин уже не слушал военврача. Он рванул на себя дверь и вошёл в палату. Галя лежала на койке в белом халате, который был весь в пятнах крови. Лицо мертвенно-бледное, глаза закрыты, дышала она тяжело и неровно.

   – Галя, это я, Оскар! – выдохнул Кальвин, присев на стул.

Галя открыла глаза, мокрые ресницы заблестели при свете лампочки.

   – Красавчик мой... – прошептала она. В её голосе не было насмешки, как случалось раньше.

Он смотрел на жену и чувствовал, как тяжестью наливалось его тело, казалось, что ранена не она, а он.

   – У тебя в глазах слёзы, – тихо сказала Галя. – Отчего? Ты такой сильный... Тебе жаль меня, да? Раньше надо было меня жалеть. – И без всякой связи добавила: – Снаряд угодил в дом, когда мы делали операцию. Меня зацепили осколки... Как ты поживаешь? От Пети нет писем?

   – Он воюет на Северном флоте, – грустно произнёс Оскар. – Говорит, что лейтенантом стать ещё успеет, а сейчас ему надо быть хорошим минёром. На корабле плавает...

   – Характер у сына, дай бог! – промолвила Галя. Она хотела было чуть приподнять голову, но застонала, и голова её упала на подушку. Он нагнулся к ней, чуть приподнял за плечи и положил ей под голову свою шапку-ушанку. – Так лучше?

   – Спасибо, Оскар...

В палату вошла медсестра. Она была чем-то похожа на Дашу: то ли небольшим ростом, то ли светлой улыбкой, то ли озорными глазами. Он спросил её, скоро ли его жену положат на операцию.

   – Военврач в соседней палате осматривает больного. Как вернётся, так и повезём вашу жену в операционную, – улыбнулась медсестра.

Она вышла, а Галя спросила:

   – Как Даша?

   – Я давно у неё не был. Две недели провёл на Западном фронте.

   – Хорошую малышку она родила... – Губы у Гали дрожали. – И назвала её Машей в честь своей мамы. Перед отъездом на фронт я была у неё... – На лице раненой появилась улыбка и тут же погасла. И глаза у неё стали холодными, как утренняя роса. – Кто отец девочки?

   – Она мне не говорила.