Текст книги "Пустой мир 2. Война за престол (СИ)"

Автор книги: thelordofthedark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

Тристанская пехота уже двигалась сюда, к подбитому танку, наверняка добить выживших, но сдаваться Тарваил так просто не собирался, слишком большие счеты у него к Эдварду, чтобы просто умереть от рук его подчиненных.

– Бросай оружие! Руки вверх! – кажется, это офицер приказывает ему сдаться, взяв на прицел своей штурмовой винтовки. Тарваил был готов даже улыбнуться при мысли о том, что кто-то может думать, будто гористарский дворянин так легко бросит оружие, признавая себя побежденным.

Вместо ответа он посылает ему пулю в голову. Реактивный снаряд, выпущенный из специально подготовленного под его доспех пистолета крупного калибра, разрывает офицеру шлем вместе с большей частью головы, и, прежде чем остальные солдаты успевают сообразить, что произошло, Тарваил бросается вперед, на ходу активируя «Зуб дракона».

Тристанцы, надо признать, не испугались и не бросились бежать, потеряв своего командира, а моментально открыли огонь по приближающейся цели, даже несколько раз попав, прежде чем он смог добраться до их позиции. Большинство попаданий никакого вреда, конечно, не причинили, его боевая броня смогла выдержать даже прямое попадание из плазменной винтовки, оставившей на ней лишь глубокий ожог, но пара выпущенных зарядов все же нашла свою цель. Импульсная пуля угодила точно в сочленение под наплечником на левой руке, повредив ключицу, а еще одно попадание плазменного заряда обожгло правый бок под ребрами, но все равно этого было недостаточно, чтобы его остановить. «Зуб дракона» в его руке с силой опустился на первого же попавшегося под руку солдата, срубив ему голову и правую руку вместе с плечом. Развернувшись, широким взмахом рассек второго тристанца на уровне груди, разрубив грудную клетку и выбив оттуда целый фонтан крови. Третий попытался подставить под удар свою винтовку, но перегруженное силовое поле рассекло и оружие, и самого человека, развалив ему голову на две почти одинаковые половинки. Новый выпад, но в этот раз промах, боец успел отшатнуться в сторону, вскинув винтовку и выстрелив прямо Тарваилу в голову. Картечный заряд на таком расстоянии не успел набрать максимальную скорость и рассеяться, но его удара было достаточно, чтобы отбросить Гористара назад, серьезно контузив. Интуитивно махнув перед собой оружием, почти ничего не видя из-за разноцветных пятен, пляшущих перед глазами, Тарваил, кажется, попал по еще кому-то, но в тот же момент сильный удар прикладом по спине сбил его с ног. Упав, как подкошенный, он, больше теперь подчиняясь инстинктам, чем действительно осознавая, что делает, тут же откатился в сторону, и очередь импульсных зарядов, предназначавшихся для него, вспахала то место, где лежал секунду назад. Ударив ногой и попав в колено, сбросил на землю повалившего его противника, но встать не успел, новый удар прикладом, в этот раз в голову, впечатал его обратно в пропитавшуюся кровью грязь. Их было слишком много, Тарваил просто не успевал реагировать на такое количество противников, разгоряченных, обозленных, готовых сражаться до самого конца, как и он сам.

Битва за Тристанский замок закончилась, когда Тарваил повалился на землю под непрерывными ударами, один из последних гористарских солдат, еще продолжавших сопротивляться. Удар, намечавшийся как первый и последний в этой попытке восстания Тристанского бароната и его союзников против сложившегося порядка вещей, оказался ловушкой, пусть сработавшей и не совсем так, как ожидалось, но все же выполнившей свое предназначение. Лучшие силы Гористарского графства, брошенные в эту атаку, оказались уничтожены и перемолоты в продолжительном сражении, длившемся несколько дней и закончившимся так резко и неожиданно. Потери обеих сторон оказались огромны, никто и подумать не мог, что будут задействованы такие силы, но отступать уже было поздно.

И все же, основная цель, поставленная Эдвардом, была выполнена. Силы самого главного противника в будущем противостоянии оказались подорваны, а его территории остались беззащитны. Прежде, чем остальные еще только начинали готовиться, Эдвард выиграл для графа Фларского оперативное преимущество и стратегическую инициативу, заодно проверив своих союзников, насколько можно будет им доверять в предстоящей войне.

Тристанский замок выстоял, армии Тристана и его союзников смогли перевести чашу весов на свою пользу, но теперь начиналась настоящая война. Война, что изменит облик всего Рейнсвальда, полностью перекроит его политическую карту и структуру. Долго копившиеся армии и оружие должны быть наконец-то разряжены, и теперь им дан повод.

Эдварда после произошедшего занимал всего лишь один вопрос: действительно ли все это стоит того? Миллионы жизней, что должны быть принесены на алтарь победы, разрушения и гибель, что пройдутся по Рейнсвальду разящим мечом, не щадя ни правых, ни виноватых. И все это лишь ради того, чтобы на престол поднялся нужный ему претендент, а сам он наконец-то получил свободные руки для поисков Респира. Стоила ли гражданская война столь скромных и эгоистичных целей, поставленных им перед собой?

========== Глава 7. Жатва. ==========

Глава 7. Жатва.

Война, Варвара Андреевна, – ужасная гадость. На ней не бывает ни правых, ни виноватых. А хорошие и плохие есть с обеих сторон. Только хороших обычно убивают первыми.

Борис Акунин, «Турецкий гамбит»

Война требует жертв. Самый реальный и самый жестокий бог из всех, что придумало сознание разумных существ. И, наверное, один из тех немногих, что, так или иначе, объединяют все цивилизации. Можно многое говорить о мире, добре и справедливости, но как только действительно доходит до дела, люди берут в руки оружие, в очередной раз становясь на колени перед этим жестоким и страшным порождением собственного разума.

И этому богу необходимо приносить жертвы, иначе он поглотит любого из своих последователей, насколько великим и могущественным бы тот ни был. Чем дольше служишь войне, тем больше и тяжелее жертвы, что обязан ему приносить, рано или поздно она потребует все, что дорого, близких, друзей и любимых, дом и достояние. В итоге жертвой станет и собственную жизнь, если, конечно, война не заберет ее раньше.

Эдвард сегодня отдал войне многих из тех, кто был ему дорог. Отдал во власть войне даже свой родной дом, где родился и вырос, где похоронены его предки и где бьется само сердце его родного феода. И заплатил за это тысячами жизней своих подданных. Среди них и жизни его друзей, тех немногих, кому он доверял и в чьей преданности был уверен, высших офицеров и командиров Тристанского бароната, погибших в битве, уже получившей среди солдат и гражданских название «Тристанский молот» за разгром гористарской армии. От Ударной армии не ушел практически никто, кроме несколько легких транспортов и кораблей сопровождения, сейчас несущих в Гористарский феод весть о гибели армии вторжения.

И одной из самых тяжелых потерь была гибель Де Адрила, человека, бывшего с ним с самого первого дня, как принял титул Тристанского барона, будучи одним из тех, кто принимал его клятву на верность баронату. По рассказам солдат и полученным отчетам Эдвард уже знал, что Де Адрил руководил обороной, и во многом из-за его умелого и талантливого руководства замок устоял, а в конце он же лично возглавил контратаку гвардии и сошелся в поединке с Тарваилом. Его жизнь стала еще одной жертвой, принесенной бароном на алтарь победы.

Сейчас же Эдвард Тристанский стоял на крепостной стене родного замка, у стрелковой ступени, прикрытой от вражеского огня лишь высоким парапетом с широкими зубцами и узкими бойницами. А над головой возвышались стволы орудий защитных батарей, еще совсем недавно стрелявшие и даже не все успевшие остыть от быстрой стрельбы. На такой ничем не прикрытой высоте дул сильный порывистый ветер, несущий с собой острую пыль с пустошей острова, и приходилось закрывать забрала шлемов, поскольку открытое лицо моментально покрывалось микроскопическими царапинами, а глаза забивались. Теперь ветер еще нес с собой запах горелого металла и краски, раскаленный озон, остававшийся после выстрелов энергетических орудий, копоть и сажу, и тот единственный запах, какой ни с чем нельзя было спутать, остающийся от горелого человеческого мяса.

Сейчас у крепостных стен дроиды ассенизаторных команд собирали трупы на поле боя, раскладывая на те, что к каким еще можно применить опознание, и на те, что уже опознанию не подлежали. Вторую категорию сжигали в огромных кострах, разожженных прямо на поле боя, поддерживая огонь все новыми порциями напалма. Дань старой традиции, сложившейся еще во время раздробленности Рейнсвальда, когда сражения больших масштабов между феодалами были вполне обыденным явлением. В мире, где берегли и аккуратно использовали каждый имевшийся в наличии ресурс, к человеческому телу все же установился несколько другой подход, как дань уважению к той личности, от которой после смерти остался лишь кусок структурированной биомассы. Конечно, бывали случаи в истории, когда тела павших перерабатывали в генераторах масс, использовали в удобрение или как органический материал, но это лишь исключения из общего правила.

Даже в самой жестокой и кровавой войне к трупам павших, как своих, так и вражеских относились с должным уважением. В Рейнсвальде никогда не хоронили тела в земле, заменяя эти церемонии либо сжиганием, либо склепами на большой глубине. С телами врагов поступали примерно так же, за тем исключением, что без привычных церемоний. Тех, кого еще можно было опознать, предварительно каталогизировали и прикладывали образцы генного материала, чтобы, когда война закончится, родственники могли получить известие о судьбе павших. Все оставшиеся тела на поле боя ассенизаторные команды собирали и уничтожали, чтобы оказать хоть какую-то почесть павшим в бою, не оставляя в пустошах на прокорм падальщикам.

Тела тристанских военнослужащих пройдут еще через церемонию прощания, прежде чем тоже будут сожжены, а их пепел отправят родственникам. И там должен присутствовать Эдвард, взяв последнее слово, как командующий и высший офицер. Никто не ждет больших и пышных речей, но все же несколько слов обязан сказать в этой ситуации, как дань уважения павшим.

Почти во всем Тристанском замке кипела бурная деятельность, связанная подготовкой к дальнейшим военным действиям. Гарнизонные отряды и Ударная армия, разместившаяся сейчас около замка, занимались восстановлением численности и реорганизацией соединений. Все ремонтные цеха оказались завалены поврежденной техникой, и механики с ног сбивались, стараясь вернуть в строй как можно больше машин перед новым выступлением армии. Гул резаков, сварочных аппаратов и автоматизированных ремонтных линий стал уже привычной частью шумового фона Тристанского замка. Немало кипучей деятельности добавляли строительные команды, занятые реставрацией поврежденных стен и укреплений, приводя Тристанский замок в первозданный вид. Прямо сейчас по поврежденным куполам и башням ползали ремонтные дроны, восстанавливая целостность секций и поврежденных стен, уже возводились строительные леса для ведения долговременных работ и поднимались в воздух платформы на антигравах со строительной техникой и партиями материала для первоначального ремонта.

Самым же шумным местом, конечно, стал штаб командования, где высшие офицеры тристанской армии старались договориться о дальнейших планах в отношении продолжения войны. Недавно поступили еще и сведения из Гористарского бароната, где фларские войска смогли все-таки занять Мыс Харкии и сейчас закреплялись на захваченных позициях, рассчитывая пережить контрудар гористарских войск, уже готовившийся для освобождения столицы. Командование фларского корпуса сейчас рассылало во все стороны просьбы оказать им любую возможную помощь и поддержку, чтобы не потерять завоеванное. Самым логичным было бы отправить силы армии на поддержку фларского контингента, но тогда оставался риск втянуться в долгую и продолжительную войну на территории гористарского феода, если последующие наступления окажутся не столь же успешными.

Стратегам из штаба командования приходилось просчитывать не только положительные, но и любые иные возможности развития событий, определяя будущую ситуацию не только на два шага вперед, но еще и на два шага влево или вправо, стараясь не допустить ошибки множества проигравших противников, слишком уверенных в своем будущем успехе.

С другой стороны оставалась Аверия, остававшаяся целью Вассария Гельского, чей гарнизон сейчас был гораздо крупнее, чем на начальных этапах развития, но все же недостаточно сильным, чтобы выдержать долгую осаду. Войска Вассария еще даже не вступали в серьезные боевые действия, и неизвестно, когда и куда он может нанести удар. Вполне может оказаться и так, что следующее нападение придется не на сам Тристанский баронат, а на одного из союзников, и тогда ударные части придется спешно перебрасывать на другой край острова.

Эдварду была нужна сейчас тишина. Хотя бы несколько минут спокойствия, чтобы самостоятельно разобраться с мыслями и просто успокоиться. Первое сражение и первая победа в этой войне, и далеко не каждый может похвастаться тем, что смог разбить столь старого и опытного командующего, как Тарваил. Сейчас самое главное слишком сильно не уверовать в самого себя, не сорваться с края и не допустить опрометчивых решений. Кроме того, необходимо что-то сделать с Тарваилом Гористаром…

Гористаром, в этом родовом имени и была самая большая проблема. Эдвард слишком хорошо помнил о данной клятве, но так же помнил и о тех законах войны, какимм необходимо следовать. С пленными необходимо обращаться соответственно их рангу и статусу, и этот человек действительно заслужил уважения, как достойный враг и противник, но он не мог заставить себя испытывать хоть что-то, близкое к чувству уважения к этому роду.

Нет, он не презирал их и не считал идиотами, это жестокие и опасные люди, выступив против Гористаров необходимо готовиться к самым опасным последствиям, но Эдвард ненавидел их всей душой, желая истребить само это имя из памяти Рейнсвальда. И если прежде это было лишь плохо скрываемое соперничество, то после того, как спустили с поводка Респира, оно переросло в нечто большее, в кровную вражду, которую развязали сами Гористары, но которую закончит уже он сам. И потому обязан убить Тарваила, но не просто придушить где-нибудь или подстроить случайную гибель, ему нужна показательная казнь на глазах у всех, заявив всему Рейнсвальду, что его клятва будет не пустыми словами. И все же не мог повесить его или отдать под расстрел, это его клятва, ему ее и выполнять. Просто прийти в камеру к Тарваилу и расстрелять его? Как тогда будут смотреть на него его собственные вассалы? Как на труса, испугавшегося собственного пленника?

– Господин, позволите нарушить ваше одиночество? – со стороны лестницы, ведущей к орудийным батареям, подошла высокая фигура в теплосберегающем костюме не тристанского производства, но в этом замке подобного снаряжения немного, и еще меньше людей, которые могут подобным образом разговаривать с бароном. Ни одного из них сейчас не должно быть в Тристанском замке, но эту фигуру Эдвард узнал сразу, больше удивившись самому факту появления здесь.

– Капитан? Вы сейчас должны быть в Новой Аверии, готовить ее к обороне, – напомнил молодой барон, впрочем, ничуть не удивившись, что человек вроде Севереда посмел нарушить его приказ. Как сам капитан говорил, корсары слишком вольные люди, чтобы подчиняться строгим приказам, но, с другой стороны, такое поведение довольно серьезное испытание дружеских чувств, испытываемых бароном к этому человеку. Между дружбой и ответственностью барон предпочитал выбирать второе, считая, что сначала надо быть уверенным в готовности людей выполнить то, что от них требуется, и только после этого ориентироваться на то, насколько они дороги и близки.

– Все, что я мог сделать там, я сделал, – кивнул капитан корсаров, подходя ближе, – Аверия готова к любому нападению настолько, насколько это вообще возможно, исходя из имеющихся сил. Однако не могу просто так сидеть и просиживать штаны, пока основное действо проходит мимо меня. Я прибыл буквально несколько часов вместе с транспортами, какие сейчас встали на прикол в военном порту. Забираем материалы и снаряжение, после чего весь караван двигается обратно. И сразу, хочу похвалить «Сакрал», господин, его возможности превышают любой колонизационный корабль, какой мне только приходилось видеть. За одну неделю мы делаем столько, на что в других условиях потребовалось бы несколько лет. Ради него одного Вассарий Гельский может ударить по вашему новому герцогству, – Северед встал рядом, заложив руки за спину и разглядывая освещенную кострами, инженерными прожекторами и фарами строительной технику темноту пустошей за стенами, – Позвольте так же вас поздравить с победой. Я еще не в курсе всех подробностей, но разбить целую армию – достижение, каким бы гордился даже ваш отец.

– Не я один это сделал, – ответил Эдвард спокойным тоном, без какого-либо намека на гордость, – солдаты трех феодов умирали за то, чтобы над Тристанским замком продолжало висеть знамя моего рода, – посмотрел наверх. Там вдалеке, на самой высокой башне, подсвеченное прожекторами, реяло огромное полотнище с изображением родового герба дома Тристан, с такого расстояния казавшееся крошечной точкой, – Это общая победа, гордиться мне здесь даже особо нечем.

– Но вы сохранили достаточно сил, чтобы собрать целую армию, вполне боеспособную даже после столь масштабного сражения, – не согласился Северед, – А Гористары потеряли не только свои лучшие силы, но и свою столицу. Это ведь правда, что Мыс Харкии сейчас в руках графа Фларского?

– Правда, – кивнул Эдвард, – И теперь ему требуется моя помощь, чтобы удержать город. Гористары просто так не признают сдачу столицы, сделав все возможное, чтобы вернуть ее. Капитан, вы прибыли сюда только для выражения своих поздравлений или же у вас есть еще какая-то цель?

– Я не хочу оставаться в стороне от всего этого, – сказал Северед, – Конечно, я принес клятву верности герцогу Камскому, что уже обязывает меня стать частью всего этого, но так же меня волнуете вы сами, барон…

– С чего такая забота обо мне? – усмехнулся Эдвард, – Вы же понимаете, что уже за одно то, что вы покинули Новую Аверию без прямого на то моего позволения, я уже могу вас расстрелять за нарушение приказа. И все же вы приходите сюда и говорите, что сами волнуетесь за меня. Вы не похожи на тех корсаров, о каких мне рассказывали… – он усмехнулся, но даже не повернул головы.

– А вы не похожи на тех дворян, что знаю я, – парировал Северед, – Вам предстоит гражданская война, где придется обращать оружие против своего же народа, а это тяжкое испытание. И я хочу вам помочь, может быть, тогда смогу искупить часть тех грехов, что лежит на моих собственных плечах.

– Так вы еще и сентиментальны, – вот теперь Эдвард уже рассмеялся, – Честно, капитан, такого от вас не ожидал. Сколько с вами не общаюсь, и каждый раз нахожу в вас что-то новое, начиная от вашего увлечения историей и заканчивая тем, что вы, оказывается, еще поддаетесь сантиментам. Удивительно!

– Барон, у меня тоже есть душа, – без тени улыбки сказал Северед, – И сейчас, когда я действительно что-то создаю, а не просто разрушаю, у меня появляются довольно странные чувства. Когда ты прибываешь на очередной остров лишь для того, чтобы разграбить несколько городов на его территории, забить трюмы добычей и вернуться обратно, где твоя команда просто пропьет все, что сумеет выручить, пока ты будешь готовить очередной рейд, растратив оставшееся, не особо задумываешься о том, ради чего живешь. И что останется после тебя, когда кто-то слишком удачливый оборвет твою жизнь одним взмахом клинка, – корсар глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, – Вы это вряд ли сможете понять, всю свою жизнь у вас были конкретные цели, к которым вы шли и выполняли, но я такую получил лишь недавно. И все это лишь благодаря вам. Может быть, тот момент, когда герцог Камский нашел меня, стал тем шансом искупления, который подарило Небо? И этот шанс может исполниться только с вашей помощью. Если вы проиграете, то проиграю и я, вернувшись к ремеслу корсара, которое мне теперь уже не кажется столь важным, как прежде. Простая математика, как видите…

– Капитан, – теперь Эдвард к нему повернулся, – Я развязал гражданскую войну в своем королевстве, которому клялся в верности. Я предал своего короля, не исполнив данное ему слово. Я развязал кровную вражду с Гористарами, поклявшись истребить их всех до последнего человека. Что вы собираетесь создавать рядом со мной?

– Новый мир, – спокойно пожал плечами Северед, – для того, чтобы создать что-то новое, надо разрушить старое. Рейнсвальд давно истощил себя, это видно хотя бы по тому, что армии дворян способны развалить его после первого же серьезного противоречия. Кто-то сражается за собственный достаток, кто-то за свою собственную жадность, кто-то ради того, чтобы достигнуть первенства, но вы барон, можете прикрываться чем угодно, но я вижу, что вы на самом деле хотите создать…

– Я хочу уничтожить всех, кто виноват в ее гибели, – твердо сказал Эдвард, – Я хочу вырвать Респиру горло и смотреть, как он умирает. И плевать мне на все остальное, – и тряхнул головой, отказываясь от слов Севереда.

– Вот именно поэтому я и хочу быть рядом с вами, – ответил корсар, – Вы хотите мести, но то, что вы устроили, полностью изменит Рейнсвальд. Вы сейчас можете создать его заново, с крепкой королевской властью и строгой системой управления, заново скрепить его, урезонить дворян и остановить процесс разложения, уже затронувший эту, без сомнения, блистательную цивилизацию.

– Хотите вернуть меня на путь истинный? – Эдвард сам отлично понимал, что сможет отдалиться от Рейнсвальда на поиски Респира только будучи уверенным в том, что за время его отсутствия с его родным феодом ничего не произойдет, а в той политической неразберихе, что творилась в королевстве в последние годы, ни в чем не было никакой уверенности. Твердая королевская власть, какую ему обещал граф Фларский, и была главной причиной этой войны, но удивительно, что о подобном задумывался Северед, никогда не производивший впечатления человека, заботящегося о будущем Рейнсвальда, не имевший с этим анклавом ничего общего, кроме своего нынешнего сюзерена.

– А вы и так на нем стоите, – усмехнулся Северед, – Знаете, что я понял, пока был корсаром? Что все пацифисты, какие говорят о мире или о том, что можно существовать мирно рядом друг с другом, без постоянного насилия, на самом деле ничего не понимают и не представляют реальности. Несколько раз сталкивался с такими, и видел только, что они росли и жили в условиях, какие слишком далеки от тех, что представляет собой наш настоящий мир. Все, что в нем было создано, куплено ценой большой крови и еще больших жертв…

– Те условия, в каких я рос, тоже слишком далеки от тех, какие знакомы вам и большинству живущих в этом мире. Я никогда не знал, что такое нехватка питьевой воды и еды, не заботился о чистом воздухе, каким дышу, и не думал о крыше надо головой. Все это, ради чего люди порой режут друг друга, для меня было чем-то нормальным и привычным, – пожал плечами Эдвард, – меня растили на совершенно других идеалах, чем те цели, какие сейчас преследую. Идеалы справедливости, чести и гордости… те глупости, каким, оказывается, никто не следует уже долгое время.

– Неужели? Тогда ответьте на один вопрос, – не поверил корсар, – Сколько вам было лет, когда вы убили первого врага? Помните ли вы его лицо? Помните ли, что тогда чувствовали?

– В шестнадцать лет, – кивнул Эдвард, – Орк, в ходе одной из операций на поверхности, когда еще был курсантом. Здоровая серокожая тварь, увешанная черепами предыдущих жертв. Перед нами шла группа зачистки, а потому мы не думали, что кто-то еще оставался там в живых. Он выскочил из-за груды камней и сбил офицера с ног, а потом ударом топора разрубил грудь курсанту справа от меня. Я должен был либо бежать, либо защищаться. И выбрал второе. Оказалось, что силовое оружие намного лучше, чем их примитивные куски металла…

– Видите… Вы убивали. Вам приходилось убивать, чтобы выжить, одного этого случая достаточно, чтобы разбить в прах все теории пацифистов. Нельзя ничего изменить, не приложив к этому насилие, мирными разговорами можно лишь соглашаться и уступать. Что-либо создавать можно лишь твердостью, какую можно поддержать только силой, – уверенно сказал капитан корсаров, тоже глядя на поле боя.

– Интересная теория, – усмехнулся Эдвард, – спасти Рейнсвальд, разрушив его. Скажите тогда, как бы вы сейчас поступили на моем месте? Тарваил Гористар все еще живой, пусть и находится у меня в руках, в статусе пленника. А я поклялся истребить их всех… Я должен его убить, но не могу, чтобы не стать бесчестным убийцей, – он глубоко вздохнул, стараясь разобраться в собственных мыслях.

– Тогда вызовите его на поединок, – предложил Северед, – Предложите ему свободу, если он победит. Я не настолько глубоко разбираюсь в особенностях ваших взглядов на понятие чести, но если сможете убить его в честном бою, никто даже не посмеет сказать, что вы поступили подло.

– Капитан! – Эдвард удивленно посмотрел на него, – Это ведь действительно решение. Поединок чести, где остаться может только один, и только небеса решают, кто же прав, а кто виноват. Конечно, Тарваил опытный и умелый воин, но он наверняка уцепиться за этот шанс избежать позора. И, скорее всего, он меня недооценивает… Капитан! Вы только что избавили меня от тяжелых раздумий, а мне самому, видимо, действительно пора на отдых, раз не вспомнил о таком простом решении, – молодой барон вздохнул и хлопнул корсара по плечу, – думаю, мне стоит предложить Гористару бой лично, тогда у него не будет шансов отказаться. Для него честь тоже не пустой звук… А сейчас, капитан, раз уж вы здесь, то будете сопровождать меня на церемонии прощания с павшими.

– Я предпочитаю больше гуляния по поводу победы, – пожал плечами Северед, поворачиваясь и идя рядом с ним, – но раз уж вы так просите, то отказать вам не смею. Эти люди действительно заслужили того, чтобы им оказал последние почести.

***

Погибших было слишком много, чтобы устраивать церемонию прощания в замке, и потому в этот раз все происходило в открытом поле, на расчищенной территории площадью в несколько гектаров. Тела погибших, завернутые в толстую, пропитанную напалмом ткань, лежали ровными рядами, уходя вдаль на сотни метров, и через каждые тридцать шагов стояли дроиды с факелами, ожидая приказа. Построенные по краям полки в полном составе, с выстроенной позади техникой, высоко задравшей стволы орудий, стояли с приспущенными в знак уважения знаменами. И только ветер шевелил полотнища и меховые воротники парадных солдатских мундиров, многие из которых были ранены, но все равно вышли оказать последнюю честь павшим товарищам. Офицеры, стоявшие на шаг впереди с обнаженным оружием, опущенным к земле, повернули головы вправо, где сейчас показался Эдвард со своей свитой.

– Сегодня мы прощаемся с теми, кто погиб, исполняя данные клятвы, – произнес молодой барон, и его усиленными динамиками голос пронесся над полем. За спиной развевалось несколько знамен Тристанского, Карийского, Камского и Фларского феодов, чьи солдаты участвовали в этом сражении и свой последний покой нашли в земле Тристана, и говорил от имени их всех, – Они показали нам всем, что нет ничего важнее, чем те слова, что мы говорим, давая клятву. Что жизнь лишь маленький отрезок, данный нам, и смерть придет за каждым, и за простым рядовым, и за знатным дворянином, но честь останется и после того, как мы покинем этот мир. И когда предстанем на Небесах, нас спросят, что мы сделали в этом мире, на этой тяжелой земле, нам дарованной? Павшие сегодня с гордостью поднимут глаза и скажут, что они погибли в борьбе за правое дело. Они сражались, не отступив ни на шаг от данных клятв, и наш с вами долг помнить их подвиг. Мы продолжим эту борьбу до победного конца. Война время потерь, но скорбеть о них мы будем во время мира. Сегодня же мы просто прощаемся… – взяв из рук адъютанта факел с дергающимся на ветру пламенем, Эдвард подошел к ближайшему телу. Сложив руки на груди, перед ним лежал Де Адрил, с тяжелыми ранами на плече и на шее. Тел было слишком много, чтобы приводить в порядок каждое, но с него все-таки смыли кровь и переодели в офицерский мундир, правда, без наград и знаков отличия, какие вернут семье павшего. Поднося к телу факел, Эдвард добавил еще несколько слов, но в этот раз уже совсем тихо, предназначенные только для них двоих, – Прощай, старый друг. Мы прошли через многое, и мне очень жаль, что ты не увидишь конца этой войны.

Пламя с легкостью перекинулось с факела на ткань, и горючая смесь вспыхнула ярким оранжевым пламенем, с треском и ревом вцепившись в человеческое тело. Первый вспыхнувший огонь сигналом всем дроидам, стоявшим вдоль рядов павших, тоже опустившим факелы, поджигая ближайшие тела. Ревущее пламя моментально разлетелось в стороны, перекидываясь с тела на тело, растекаясь по всем рядам, яркими всполохами освещая строй солдат и поднимая сверкающие искры высоко в небо, все выше и выше, где-либо наконец-то остывали, либо исчезали из виду. Многие верили, что это поднимаются в небо души погибших, находившие успокоение далеко от этого жестокого мира.

Эдвард, как и все, смотрел в пламя, не отрывая взгляда, и самые различные мысли в этот момент копошились в его голове, пока свет языков пламени отражался на его лице. Он почему-то подумал, что не присутствовал на похоронах Изабеллы, находясь в коме, а когда пришел в себя, ее прах уже отправили в родовую гробницу Карийского бароната. Может быть, всем было лучше, если бы Респир нажал на курок секундой позже, и тогда пули пришлись в его спину, Изабелла осталась жива, а он бы погиб. Тогда не было бы никакой войны, не было кровной мести и всех этих жертв.

Потом мысли вернулись к словам Севереда о том, что сейчас он может изменить этот мир, если прислушается к его словам. Может ли он вообще оправдать такие ожидания? Изменить весь Рейнсвальд, формировавшийся тысячелетиями, прошедший через такое количество войн и конфликтов, что вряд ли можно точно подсчитать. Сколько людей так уже ошиблись, пытаясь создать что-то лучшее, но вместо этого разрушая то, что уже сложилось. Не оставляли после себя ничего, кроме боли, страха и развалин. Пламя раздуть легко, но вот погасить его… Огонь разрушает, и остановиться сам он не может, до тех пор, пока не оставит после себя лишь пепел.