Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)
Она продолжила.
– Всё сие, кроме только искажения Арды, было на моей памяти, и я видела это своими глазами или слышала от пострадавших. Это не просто то, чему меня научили – напротив, ты повторяешь то, чему тебя научили, причём наставник был лишь один, не так ли? Но насколько это всё возможно, можешь судить по его делам. Если будешь, как призываешь, смотреть своими глазами, а не глазами своего Повелителя. Построил ли он эту башню, взрастил ли плоды, что ты ешь, или даровал тебе свет? Нет – он щедр только в том, что похитил у эльдар и эдайн. Когда ты сам и твои родичи были свободней и счастливей – когда жили в землях, дарованных твоему народу Государем Финродом, или теперь? Слышал ли ты в ту пору от эльдар повеления и угрозы? А о зверствах, что эльдар якобы творят с пленными, даже не знаю, что и сказать: разве что орки могли придумать их из страха или потому, что всех считают подобными себе. Эльдар не применяют пыток и мучительных казней и рабов не держат. Убивают орков – это верно; а “зверства” хуже меча или стрелы не учиняют. Для нас это… совершенно немыслимо, настолько, как для тебя отрастить орочьи клыки и съесть себе подобного.
Линаэвэн говорила так ярко и напористо, не давая возразить и вставить слово, что горец просто не смог запомнить все ее слова. Когда эдэлет, наконец, выговорилась, на какое-то время в кухне воцарилось молчание, лишь потрескивали дрова в печи. Наконец, Март кашлянул и ответил:
– Ты всё путаешь. Я понимаю, что тебя так учили, но всё было не так. Мэлько никогда не похищал эльфов, но всегда радовался, что они живут свободно. Некоторые его ученики, например, Туво**, обучали пришедших к ним эльфов, было целое поселение! Но потом пришли Валар и убили всех, ведь они не совпадали с Замыслом, – Март понял, что не сможет ответить на всё, что говорила дева, и стал рассказывать просто по порядку. – Те же, кто нападал на Владык Запада во время того, что вы зовёте Великим Походом… стоит ли удивляться? Их дом был разрушен, их господин был пленен, некому было утешить их, и в горе и гневе они делали, что могли, мстя обидчикам.
Март посмотрел на Линаэвэн, пытаясь понять, смог ли он донести до девы правду.
– Не “меня учили”, Март, я как раз помню, – мягко повторила Линаэвэн. – Похищали именно моих родичей; и одного из чёрных всадников я видела издали, и тени, что сгущались в холмах. И во время Великого Похода нападали совсем не на Владык Запада, а на нас. Равно как не Финвэ заключал Мелькора в темницу и не Кирдан, и не лаиквэнди: последние даже никогда не бывали в Амане и жили мирно. Ты, в самом деле, почитаешь благородным и справедливым “месть” тем, кто никогда не наносил обид и жил в мире?
– Я же говорил тебе, – вздохнул Март, – они обезумели от горя, и не было рядом Мэлькора, что мог бы их удержать. И от горя они мстили, а месть слепа. Это было горько, но так поступают все. Видела бы ты, какие зверства над орками учинял наш неслучившийся князь. И сколько горя и бед из-за него было.
– Горько, что из-за войны совершаются жестокости, – согласилась Линаэвэн. Часть мяса уже была подготовлена, оставалось только запечь, и она прервалась на время. Отразится ли на нём и эта беседа – и её жалость к адану и горечь от жестокости и коварства Тьмы, и память о прошлом, и о Валар? Вернее всего, да… – но орки не живут мирно, а нападают, разрушают и мучат. Мстить мучителям, даже перейдя в этой мести меру от горя, и нападать на невинных – не одно и то же. И что за горе принёс вам ваш князь? Хочешь ли ты сказать, что он мучил или убивал твоих родичей? Если то делали орки – они и принесли вам горе, и те, кто их послал. О Туво я ничего не слышала, но то, что Валар никогда намеренно не убивали эльфов – знаю, и не потому, что мне так сказали. У аинур есть особые свойства, иные, чем у нас, Воплощённых, и такое убийство для Валар… одна из граней, которые они не могли бы перейти, сохранив прекрасный облик и способность творить прекрасное. Как не сохранил его Моргот, что не удерживает орков от войны и ныне. Маиар, как мне видится, могут, для них эта грань лежит дальше; но есть иные пределы, какие они не могут переступить. Хочешь ли услышать от меня нечто доброе о своём господине?
Март покачал головой.
– Ты мало знаешь орков, а я живу с ними. Они не все одинаковы, они разные, как люди. И кто-то сброд, а кто-то вполне неплохой. Большинству Владыка не в силах помочь измениться, так он хоть смотрит за ними, чтобы не причинили большего зла.
Март прервался, чтобы поставить первый противень в духовку, и вздохнул про себя – ну дело ли это, ругаться над пищей?
– А Берен из княжеского рода, как же он зла не творил? Был у нас староста, собрал староста оброк, да и повёз его северянам. А Берен его подкараулил на дороге и убил, за пособничество захватчикам да врагам*. Да только в чем мужик виноват-то был? А у него дети остались, мал мала меньше, матерь-то их ещё раньше умерла. Не знаю, что с сиротками бы было, не забери их Повелитель. Теперь, говорят, их на Севере обучают, всё лучшее им дают, – Март едва ли не назидательно посмотрел на эльдэ. – А то, что ты не знаешь о том, как Валар убивают, да твои родичи пытают, так ты ведь дева, не воин, тебе о мужских делах знать и не положено. Но если ты можешь сказать что-то хорошее о Повелителе Маироне, я буду рад это услышать – быть может, с этого для тебя начнется дорога к примирению.
Линаэвэн было горько слышать от адана такие речи, что подобали бы скорее Тёмным; как и слышать об эдайн, что служили врагам и собирали дань для них, и сами отдавали детей в рабы Ангбанда… Она слышала, что эдайн не поступают так – не покоряются Тёмным сами.
– Боюсь, на Севере те сиротки в рудниках трудятся, если не хуже, и если живы; беглецы с Севера не видели никого, кто жил бы там в довольстве. Да, я дева и не разбираюсь во многих делах войны, но знаю иное и могу видеть… Эльдар просто не способны пытать – мы таковы по своей природе, если хочешь; убивать – да, но не мучить. А о твоём господине я скажу тебе то, что он как аину не может поклясться ложно или преступить данную клятву. Все аинур наделены этим достоинством. Если Саурон поклянётся, то это будет правдивым. И если бы ты мог хоть немного усомниться в его словах, не только повторить то, чему он тебя научил … – она с горечью покачала головой, – ты можешь проверить, кто из нас говорит правду. Для этого будет достаточно попросить его подтвердить с клятвой, что, рассказывая тебе историю – хотя бы в самом главном: правда ли, что он и его повелитель желают, чтобы эльфы и люди под их рукой мирно жили и свободно творили, а убивают и мучат только вынужденно, он не лгал. Я – могла бы подтвердить, что говорила правду, если ты захочешь того. Попробуй спросить его, если твой ум действительно свободен; я считаю, что Саурон не захочет отвечать, представив какую-либо причину.
Адан был заморочен до крайности, но Саурон правду прекрасно знал. А Берен мог убивать и людей, не одних орков; Линаэвэн думала, что в этом повар говорит правду.
– О том, что Берен мог убить и твоих родичей, я не знала; но о людях мне труднее судить, чем об эльдар и аинур, от того, что вы – особый народ. У всех народов есть свои пределы – то, на что они способны и на что нет, а у людей… не знаю, есть ли. И всё же меня удивляет твоя избирательность: если преследуемый врагами Берен убил старосту как пособника врагов, это достаточная причина осудить его и отречься от него как от князя; если посланные Сауроном орки убили жену старосты – быть может, ты ведаешь, за какую вину – и многих и многих ещё, это нисколько не мешает восхвалять его и признавать Повелителем.
Линаэвэн начала трудиться над вторым противнем, а Март думал: как же она обманута и заморочена, как почти все! И как ему повезло, что он узнал от Маирона правду. Просить ли Повелителя поклясться, Март ни на секунду не задумался – он не сомневался в том, что видел своими глазами: воспоминания Наместника самого Владыки Севера, которыми он поделился с обычным человеком. Он показывал, и что было с родной деревней Марта, когда он её покинул, и со всем Дортонионом…
– Ты только что сказала то, что все говорит о вас, Светлых. Ты услышала, что кто-то умер, и сразу решила, что в этом виноваты орки, и так и стала бы рассказывать другим. Думаю, что так же было и с Чёрным Всадником. Но женщина умерла от простуды, а о её детях заботятся в Твердыне, и Повелитель обещал, что через пару лет старший приедет в гарнизон этой крепости.
Ответ Марта был странен. Так странен, что Линаэвэн подняла брови в недоумении и некоторое время всматривалась в его лицо, прежде, чем ответить:
– Ты, кажется, не слышал того, что я сказала. О той женщине я лишь предполагала – но спросила тебя и узнала, что ошиблась; а Чёрного Всадника – видела издали и помню. И ты не ответил на мой вопрос… Отчего то, что Берен убил старосту – достаточная причина, чтобы отречься от него, а то, что орки Саурона убили многих – не его жену, но других – не мешает восхвалять его и признавать господином? – она и до того задавала сходный вопрос и тоже не получила ответа… – И отчего я должна быть благодарна Саурону за то, что он не мучит меня, только запирает здесь и требует прийти в гости, а Мелькор не должен быть благодарен Валар за века свободной жизни в прекрасном Валиноре? Ты, как мне видится, добр по своей натуре, и ты разумен и наделён свободной волей… так ищи ответы сам, не только повторяй заученное.
Марту не понравилось, как Линаэвэн смотрит на него: пристально, словно хочет заколдовать. Но горец только усмехнулся – он под защитой Маирона, и дева не сможет ничего с ним сделать. Видимо, она это тоже поняла и заговорила.
– Я слышал тебя, госпожа, но мне очень печально, что не слышишь меня ты. Как ты ошиблась о той женщине, так же ты могла ошибиться и о Чёрном Всаднике. Не лучше ли бы Валар привязали вас к себе, если сначала напугали? А от Берена я не отрекался, он никогда и не был нашим князем, хотя и, говорят, был последним в линии наследования. И если он убивал неповинных людей, то чем же он в твоем понимании лучше орков? А тебя Саурон не хочет мучить, как не хочет мучить никого. Но вынужден допрашивать пленных, как бы это ни было ему тяжело. Потому что иначе вы уничтожите всё, что нам дорого. Но если ты и твои спутники откажутся воевать против Севера, то не будет нужды вас допрашивать – ведь вы больше не будете готовить каверзных планов нападения.
“Это же так просто и очевидно, почему же Линаэвэн сама этого не видит? Как её смогли сделать настолько слепой?”
– Мы? Уничтожим то, что вам дорого? Что же дорого тебе? Если Дортонион – ты должен помнить, как жил там прежде. Разве эльфы приходили к вам когда-либо убивать или угрожали, или не давали вам свободы? Эта крепость захвачена; твой родной край захвачен. И в других землях сколько разрушений, сколько уничтожено прекрасного, сколько убитых, сколько пленённых и замученных. Слышал ли ты хотя бы, что эльфы разрушили или захватили Ангбанд, и его пришлось восстанавливать? Ты сам говорил – Берену всё равно не отвоевать Дортонион; но при этом думаешь, что мы легко можем разрушить Ангбанд, так легко, что этого не избежать без пыток? Посмотри на меня: меня необходимо мучить, иначе я разрушу Ангбанд?
В словах адана было столько противоречий, что они казались безумными, и он обвинял, повторяя речи своего господина: не ему же “дороги” Ангбанд и орки! Стоявший перед ней не желал ни думать, ни слушать, ни хоть проверить – правду ли ему сказали. Быть может, и дети, которых отправили в Ангбанд – не в рудниках, но вернутся сюда палачами и тюремщиками. Орки для адана лучше преследуемого мстителя; даже этот Март оправдывал пытки и усмехался в ответ на её слова…
Адан, дружелюбный и жизнерадостный, опешил, когда Линаэвэн ответила ему с таким жаром и болью в голосе.
– Мне дорог и Дортонион, и весь мир, как и Повелителю, как и Владыке Севера. И да, это горько, что мой край пока не может принять руку Севера и живёт не как союзник Твердыни, но как захваченный врагами. Нужно время, чтобы мои соотечественники всё поняли. Но ты не права, госпожа моя, ты просто не всё знаешь. Когда-то мой народ жил рядом с эльфами, но от этого было так много горя! Были стычки, и едва не вспыхнули сражения. Ты не знаешь того, но с вами рядом люди узнали вовсе не радость и блаженство. Увы, Повелителю приходится захватывать земли, чтобы прекратить эту войну, чтобы вы не захватили Твердыню, и потому разрушения неизбежны. А пытки – и мне, и Повелителю они противны, но все так делают, это часть войны.
Линаэвэн снова устремила взгляд на Марта; она более не могла терпеть, по её лицу потекли слёзы. Дева заговорила с болью в голосе – за всех, кого убили, замучили, заморочили, сломали.
– Пытки – это великое зло, Март; немного есть деяний хуже, чем пытки и рабство. И кто бы ни начал учить тебя, будто пытать и держать рабов допустимо, ради некой высшей цели – великое зло он несёт. Если не хочешь уподобиться оркам – не принимай его. Ты уже принял, но, может быть, в силах ещё отвергнуть; ибо если не отвергнешь, следующим шагом будет то, что палачом и владельцем рабов могут сделать тебя. И представят тому оправдания и важные причины; и ты утратишь всё доброе, что было в тебе и ещё есть. Если ты готов услышать хоть что-то, кроме голоса твоего господина – услышь хотя бы это: намеренные пытки не допустимы никогда, и нет такой необходимости, что могла бы их оправдать.
Март снова удивленно смотрел на Линаэвэн. Дева сначала замолчала, словно подыскивая слова, а потом вдруг заплакала. Март не мог это вынести. Он подошёл к тэлерэ, обнял эту хрупкую деву, прижал к груди, гладил по голове и чудесным волосам:
– Не плачь, не плачь, госпожа. Всё ещё может быть хорошо, всё ещё можно исправить. Никто не хочет доставлять тебе мучения. Останься со мной, останься здесь, Повелитель не будет возражать, а я буду оберегать тебя.
Март жалел её; она не ошиблась, он, в самом деле, был добр, хотя и повторял тёмные и жестокие слова за своим господином… И, возможно, ему можно было помочь. Только едва ли у неё было на то время… И помочь товарищам тоже пока не могла; и ей самой нужно было думать, как выстоять против Саурона, против его силы и его коварства…
– Как согласиться служить Саурону, что убивает и мучит моих родичей и несёт Тьму? Хотя ты и добрый человек, и мы могли бы разговаривать… и я, и другие пленники не остались бы без пищи, – тихо проговорила Линаэвэн, утирая слёзы. Никогда до того она не сомневалась в своём решении отказаться сильнее, чем сейчас. Она сказала, что будет готовить лишь сейчас, но это не было обещанием (как не давал никто из них обещания стать гостем или делать нечто, чего желал Саурон), она могла изменить его. – Скажу ли я, что останусь здесь или нет, меня всё равно будут мучить, как и моих товарищей: за то, что мы из Нарготронда. Чтобы мы рассказали, как проникнуть в город и погубить его, чтобы наши друзья и родные были убиты или замучены. А мы не скажем этого по своей воле – не ведаю, можешь ли ты понять, это желание защитить тех, кто нам дорог? А защищать от нас Дортонион и остальной мир не нужно – мы же не губим, не разрушаем его, но любим и стараемся беречь и украшать. Так что мы все будем убиты и замучены здесь по воле твоего господина.
Комментарий к 8. Кухня и повар.
*Из “Серых анналов”: “слухи о деяниях Барахира и его двенадцати воинов широко распространились, и поднимали дух у тех, кто был в рабстве у Моргота” – т.е ., в ту пору там ещё оставались люди, а, может быть, и эльфы, что были в рабстве.
Затем:
“После того Берен еще четыре года скитался по Дортониону одиноким изгоем; но стал он другом зверей и птиц, они помогали ему и не выдавали, и с той поры он перестал есть мясо и убивать кого-либо, кроме слуг Моргота.” Берен не мог убить старосту.
И когда его преследовали,
“И вся та земля с тех пор наполнилась страхом, и все добрые твари ушли из нее; а Берена преследовали так жестоко, что в конце концов принужден он был бежать из Дортониона” – в то время, когда Берен “исчез”, Дортонион уже опустошён и совершенно обращён в Таур-на-Фуин, там не осталось зверей и птиц, кроме искажённых и служащих врагам – и люди в это время уже не могут там жить…
** о Туво сказано в ” Книге утраченных сказаний”: это дух, что пришёл в Средиземье после бегства Моргота из Амана и убийства Древ; есть упоминание, что Туво встречался с Мелькором во время его заточения и обучился у него многому из чёрной магии. После странствий, найдя у Куивиэнен авари, этот тёмный майа приблизил их к себе, учил и стал их королём. История его подданных, хисильди, завершается тем, что Туво, ослабев от солнца, закрылся в бездонных пещерах, а его королевство захватил посланный Морготом умайа “Фукиль, или Фангли” (здесь Фуинор) и злые люди под его началом, нападавшие на эльфов.
========== 9. Колебания. ==========
Дева словно немного успокоилась в руках человека, точь-в-точь как маленькая птичка: пригрелась, но продолжала горестно щебетать и трепыхаться.
– Ты всё время говоришь о мучениях, но никто не хочет тебя мучить, разве ты не слышишь меня? И готовить мы для твоих друзей будем, правда? Ну, утешься. Ты просто запуталась и не видишь, что всё совсем не так плохо, как ты привыкла считать. Никто не спрашивал у тебя о твоих тайнах, и я слышал, что и у других пленных никто ещё ничего не спрашивал.
“Она просто боится! – осенило адана. – Вот почему она постоянно повторяет, что её будут мучить”.
– Останься со мной, и ты увидишь – ничего плохого не случится, – продолжал Март. – Ты увидишь Повелителя таким, каким его вижу я. Или – я увижу его таким, как говоришь ты.
Линаэвэн подняла голову: Март всё же услышал её. И она сможет сказать ему более, задать вопросы; и, возможно, когда Саурон всё же приступит к желаемому – Март увидит, что ему лгали. Эдэлет глубоко вдохнула; остаться здесь было… неправильным, но правильным ли было не попытаться помочь? Ни своим товарищам, ни этому замороченному Тьмой адану?
– Я… могу остаться, и ты, возможно, увидишь, прав ты или же я, – дева уже поспорила с Сауроном, и теперь снова вступала в подобие спора. – Только… знай, что если меня будут мучить, тебе могут не позволить увидеть это; для тебя я, скорее, просто исчезну.
– Ты как заклятье повторяешь слово “Мучить”, – вздохнул Март. – Это слово чаще всех прочих звучит от тебя. Я понимаю, что тебе, наверное, очень страшно, но не бойся. Если ты не объявила себя врагом Севера и Повелителя, никто не тронет тебя, но даже если объявишь, никто не будет тебя мучить. Повелитель бывает жесток, он может допрашивать и даже применять пытки, если это необходимо ради его народа, но мучить ради удовольствия – он никогда так не делает. Не бойся, ты никуда не исчезнешь: Повелитель не допустит этого.
– Да, я останусь здесь, с тобой и буду готовить для товарищей, – немного невпопад произнесла Линаэвэн, уже не просто давая согласие, а говоря своё решение. Адан кивнул.
Только взяв себя в руки, эллет заметила несообразность куда большую, чем всё сказанное.
– О каких сражениях людей и эльфов, о каком горе от них ты говорил, Март? Ведь ты сам жил в эльфийских землях и сам мог видеть, как относятся к людям Государь Фелагунд, недаром прозванный Атандилем, или Лорды Ангрод и Аэгнор, или другие эльдар. Да и я встречалась с твоими родичами.
Адан ничего не ответил, и Линаэвэн задумчиво продолжила:
– Здесь я могу, конечно, сделать то, что не могла бы ни в темнице, ни рядом с Сауроном: могу говорить свободно, могу вспомнить поимённо погибших в Битве Внезапного Пламени… Правда, я более помню эльдар; а об эдайн лучше знаешь ты. Ты мог бы назвать имена убитых, чтобы воздать им дань памяти? Ты сможешь их припомнить? Или… нет?
На лице тэлерэ мелькнула догадка и вместе ужас от этой догадки. Что же с ним сотворили? Возможно, он вовсе не помнил почти ничего, кроме того, что вложил в него Саурон? Но, может быть, догадка была ошибочной? О женщине, умершей от простуды, Март помнил.
Так как Линаэвэн порывалась вернуться к приготовлению мяса для следующего противня, беоринг остановил ее:
– О павших нужно совершать тризну, а не говорить над пищей, так как горечь будут ощущать и те, кто её съедят, – Март забрал у Линаэвэн нож, отстраняя ее. – Успокойся сначала, дай я пока тебе помогу.
– Я не думала, что у нас с тобой будет время на тризну, – покачала эдэлет головой, думая: “В этой пище горькое и так будет ощутимо для эльдар, притом не столь высокое, как скорбь о павших…” – А от кого ты знаешь о том, что печаль и горесть может быть передана? Сам ли чувствуешь это?
Ей казалось, люди обычно не слишком чутки к подобному, возможно, их научили эльдар; но люди различались один от другого.
***
Пока Март резал мясо, Линаэвэн выкладывала листочки и ягоды на противень и обдумывала: она, в самом деле, останется здесь не только сегодня, но и после? Рано или поздно Саурон, несомненно, пожелает её допросить; но допрос начнётся позже. А разговор с Мартом, даже если помочь ему не удастся – совсем не то, что “беседа” с Сауроном, который постоянно будет искать, где подловить.
Какое-то время на кухне царила тишина. Вскоре Март продолжил разговор:
– Если ты не откажешься от тризны, кому придет в голову нам не дать её совершить? А про то, что о плохом нельзя говорить и думать, – усмехнулся дортонионец, – так то наш семейный секрет. Не знаю, кто первый узнал, но так передавалось в нашем доме.
– А я знаю о том, потому, что чувствую, – ответила Линаэвэн. – Только мне трудно было не думать и не говорить ныне о павших…
Дева вздохнула. Марта учили в семье, отец или мать, а те знания, наверняка, восходили к эльдар. Но беоринг не поверит, если он не верит даже тому, что Линаэвэн видела своими глазами: повару внушили, что плохо людям жить рядом с эльдар; и не потому, что печальна разность судеб, но придумав вражду и схватку.
– Я чувствую многое иное, что отображается в Незримом мире: ты замечаешь, что мясо коровы мягче дичи, а я ощущаю её потрясение и ужас. Хозяева-то знали, что растят её, чтобы убить после; а корова не ждала такого от тех, кто заботился о ней. Не так, как олень от охотника или хищника. Если бы звери могли говорить, то последние их слова скорее были бы вопросом, только разным. Олень вопросил бы: “Как это – он быстрее и ловчей меня?!”, а корова – “За что, мой хозяин?!” Звери, конечно же, не скажут этого, но это не просто моё представление о том, как они могли бы думать: это ощущается, когда я ем пищу.
Март, слушая Линаэвэн, лишь покачал про себя головой. Какая же она всё-таки впечатлительная и сколько страхов себе придумывает.
– Я думаю, госпожа, ты сама себя пугаешь. Нашим детям, бывает, тоже жалко коровку, но такова жизнь, природа вещей. Испокон веков мой народ растил скот на убой – так устроен мир.
Тем временем еда для пленных была почти завершена.
– Мир устроен, – мягко произнесла Линаэвэн, – сложнее. Ты говоришь: “Так было испокон веков”, словно бы – всегда. Но подлинно, это менее пяти столетий, и то – сомневаюсь, что самые первые из людей, открывшие глаза при первом восходе, уже разводили коров. Для нас это совсем недавний обычай, хотя для вас он так привычен. Вы не чувствуете того, о чём я говорю, потому это и стало обыкновенным для твоего народа; а мы действительно чувствуем. Если бы ты принёс мне мясо двух коров: одной, убитой по вашему обычаю, другой – погибшей от нападения волка или медведя, я могла бы отличить их, прикоснувшись. И меж эльдар есть разница: лесные эльфы так любят и так тонко чувствуют деревья, что избегают жечь костры, а другие народы – не так.
Март вежливо кивнул девушке, не став с ней спорить, но, конечно же, не поверил ни во что из этих рассказов впечатлительной девы. Она очень много придумывает, но сама в это верит. И вслух ответил:
– Спасибо за рассказ, госпожа. Твоя работа окончена, желаешь ли ты идти в свою комнату, или поможешь теперь мне?
Дева умолкла, немного успокоившись. Линаэвэн казалось, адан отнёсся к её словам без внимания, но, так или иначе – многие эдайн, в самом деле, растили скот, и то, что Март не мог понять в том эллет, не было большой печалью. Было – иное. Как объяснить Марту, что пытки недопустимы и не бывают оправданы ничем? Что они не являются такой же неизбежной частью войны, как оружие и убийство врагов? Как вернуть беоринга к тому, чему он был верен прежде, и отвратить от Тьмы? Возможно ли освободить его от вражеских чар – при том, что трудно было даже сказать точно, что это за чары?
– Думаю, я могла бы завершить приготовление песней, так… будет лучше, – произнесла Линаэвэн. – Я желала остаться дольше – хотя бы ради тризны. Могу помочь и тебе. Ты ведь тоже готовишь еду для пленников, только других – и для себя, и для тех жён и дев, что трудятся здесь?
– Спеть? – усмехнулся Март. – Повелитель тоже пел мне. Мне будет интересно услышать, как будешь петь ты. Только тризну не на кухне же совершать: позже, это позже. Вечером, когда взойдет звезда Севера, и твои звезды. А пока, давай-ка нарежем эту капусту да приготовим коренья.
– Я сейчас говорила об иной песне, – пояснила Линаэвэн. – Ты знаешь, что мысли и слова могут повлиять на то, что готовится; неужели думаешь, что песня – не повлияет?
Март удивился возражению девы, но не стал спорить.
– Конечно, спой. Это должно, и правда, хорошо отразится на пище, – и Март ободряюще улыбнулся, а Линаэвэн покачала головой:
– Не забывай, что это ты здесь по своей воле и можешь при желании выйти любоваться звёздами; я же – пленница. Когда я сказала орку, что стерёг мою комнату: “Я иду на кухню”, то не могла идти сама, хотя о том прежде говорил твой господин: только дождаться, пока орк доложит Саурону, он придёт и будет говорить со мной, и дальше пошлёт другого орка вести меня. Я могу быть здесь, так как Гортхаур желал этого, но не могу выйти из крепости или спуститься и посмотреть, что с моими товарищами.
Март с горестью вздохнул, услышав неразумные слова эльдэ:
– Ты гостья, госпожа моя, но ты и сама знаешь, что твой народ не умеет держать слова. Вы пошли к Повелителю как гости, а сами пытались напасть или бежать, помнишь? Вести здесь быстро распространяются, так что и я всё знаю. И раз вы на каждом шагу норовите обмануть, как же оставлять вас одних, позволяя ходить по замку без охраны?
Горцу было горько, что эдэлет называет Маирона Сауроном, но пока Март спорить не стал.
– Гостья? – воскликнула эдэлет. – В гости приходят по доброй воле, и пригласивший не карает за отказ. А до того нас захватили и гнали много дней без еды, раненых бросив на волколаков – иные умерли по пути, одного пытали горячими угольями и сдирали кусочки кожи. И гостей не стерегут и не грозят карами, чтобы они вдруг не убежали – именно потому, что пришли по доброй воле; гости не могут совершить побег, но свободно уходят, когда захотят. Скажи, что ты, – Линаэвэн сделала упор на слове “ты”, – назовёшь пленом? И чем он отличен от нашего положения?
На иное она пока не ответила. Адан тоже не отвечал на многое из сказанного – то ли не слышал, то ли не сознавал, то ли забывал сразу же… но, может быть, единственный вопрос он всё же услышит.
Что оставалось беорингу? Лишь вздохнуть.
– Владыки Запада начали эту войну, и вы лишь слепые и не имеющие своей воли фигуры в ней, которыми жертвуют по прихоти. Север вынужден защищаться, и хотя мне и жаль, что вы гибнете, но такова война, которую вы сами не хотите прекратить. Вы пленники, Линаэвэн, воистину так, но Повелитель протягивает вам навстречу ладони, предлагая мир. И вы либо отвергаете этот мир, либо притворно соглашаетесь, но сами только ждёте момента поступить вероломно. Ты не можешь увидеть, что это дурно, увы, тебя так учили с детства. Только мы, люди, свободны в своем выборе, и можем видеть своими глазами, можем поступать правильно.
Она коснулась руками висков, не ведая, как могла бы помочь ослеплённому адану… Она не сомневалась в том, что Саурон заберёт её спустя время и будет пытать, но откроет ли это глаза Марту хоть на что-то – или же он только скажет: “Тебя стали мучить, воистину так, но Повелитель был вынужден так поступить”. Беоринг даже не видел всей нелепости оправдания, которое предоставлял.
Эллет горько вздохнула:
– Кто повторяет то, чему его научил Повелитель, того нельзя назвать видящим своими глазами; сам ты наверняка почитал пытки злом и ужасался им до того, как твой господин стал учить тебя, что они допустимы и необходимы.
Март с удивлением смотрел на эльдэ:
– Мой народ, как и ваш, всегда пытал пленных, как и все. Это часть войны, как иначе? А то что наши, из Дома князей, делали, так от этого и вовсе волосы дыбом вставали. Но ты до сих пор не знала про всё это, будучи не воином, так зачем тебе теперь во всё это лезть? Стань гостем, как обещала, останься со мной, покажи мне, что вы, эльфы, можете быть, как из наших детских сказок, что можете быть лучше, чем есть!
Линаэвэн начала нарезать коренья и капусту, заворачивать в отдельные листы. Она, в самом деле, не была воином, а в знание народов, в умение чувствовать адан просто не верил и не чувствовал, насколько пытки превышает то зло, что неизбежно порождают войны. Но было и нечто, что казалось обнадёживающим – Март помнил, что об эльдар говорили доброе, пусть и только в сказках…
– А что о нас говорят в детских сказках? – с интересом спросила Линаэвэн. – Ваших сказок о нас мне слышать не доводилось.
– В наших сказках вы другие: благородные, отважные, мудрые, – не скрывая больше досады, сказал горец.
Тэлерэ тихо покачала головой.
– Для того, чтобы увидеть нас такими, как в сказках, нужно быть готовым видеть. Скажем, если я говорю о том, что знаю, понимаю или ощущаю – ты можешь увидеть в этом хотя бы долю мудрости, только если будешь готов услышать то, что отличается от сказанного тебе прежде, или хотя бы задуматься над тем, может ли это быть правдой. В противном случае – любое моё слово, в котором есть нечто новое для тебя, ты отвергнешь с порога как заблуждение; а если нового нет, это лишь повторение уже известного тебе, не так ли?
– Почему бы тебе не задуматься о том, что говорю я, о том, что и мои слова могут быть правдой? – она думала, что заманила своим сладким голосом простака в сети, и так бы и было, не говори раньше Март с Маироном. Так и было со всеми бедолагами из его родного Дортониона, что подпали под чары эльфов и бились на их стороне против Тьмы, что несла лишь добро…
Дева подумала, что, пожалуй, стоит сказать Марту, чтобы не искал её вечером для тризны там, где её не окажется.
– Я согласилась готовить только при условии, что я сама не только буду есть то же, что и другие пленники, но и жить отныне в тех же условиях – то есть в комнату не вернусь, меня ждёт подземелье. Конечно же, и там не смогу просто пройти из камеры в камеру и увидеть других по своему желанию.
