Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)
– Я не налагала чары, но металась, как случалось и прежде… – дева поняла, что оправдывается, и эти оправдания будут неубедительны для Марта. Если не пусты. Для неё трудно было принять, что Март то держится очень доброжелательно, то начинает обвинять или оправдывает пытки, но для него это должно быть ещё сложнее: ведь у неё не было предубеждения против людей, как у него против эльфов. – Если ты откажешься беседовать со мной… это будет справедливо, ты и так выказал терпение; но это не продлится слишком долго: только три дня.
Март не верил оправданиям тэлерэ, он услышав про три дня, снова смягчился.
– Почему лишь три дня? Никто не гонит тебя, и я не хочу отпускать тебя. Даже когда пари обо мне кончится, ты все равно будешь со мной, ну что ты, – и Март позволил себе коснуться ладонью лица девы, провести тыльной стороной по ее скуле. – Ты моя гостья, и я не собираюсь лишать тебя защиты, говорим мы или нет.
– Ты говоришь, что я не умею проявлять добро, во многом потому, что я не пошла в гости. Значит, если бы ты был захвачен, и в разговоре и споре невольно выдал важную тайну, и это случилось не раз… ты не сомневался бы в том, чтобы рисковать снова, если не веришь, что на сей раз ты окажешься умнее?
– Что до того как бы я себя повел… Я скажу тебе вскоре. Не покидай кухню без меня, или я буду наказан.
– Тебя могут наказать за меня? Я не знала… – не знала, когда просила не наказывать её товарищей за других и за неё, что и Марта так же накажут за её ошибки. – И за то, что я могу сказать на ужине?
Март задержался, услышав Линаэвэн.
– Я отвечаю за тебя и если ты куда-то уйдешь, и натворишь там что-то, то я буду наказан, как был бы наказан любой из командиров, вверенные которому совершили проступок. А я не хочу, чтобы меня секли розгами в колодках, – горец улыбнулся и вышел. Как только Линаэвэн могло прийти в голову, что его накажут за слова, за встречу на ужине? Какими чудовищами она их себе придумывает.
Линаэвэн не поняла, какое наказание грозит Марту, но сейчас не стала уточнять, поняла только, что его будут бить за то, что она может сделать. Она не могла сказать о том, что эльфы не поступают так, ведь адан не поверит ей. И потому осталась ждать его возвращения. Март вышел, а эллет осталась думать. Не разрушила ли она сама все возможности помочь адану? Но отчаиваться было нельзя.
***
Кабинет Волка как раз закончили убирать после того как Повелитель развлекался в нем с Арохиром, как Маирон почувствовал приближение горца.
Умаиа был задумчив и печален после расставания с Лагорталом, и изначально он вовсе не собирался пытать Арохира, но тот сам напросился… и теперь Волк тушил звериные угли-искры в свои глазах.
– Удивлен, что ты здесь Март, – приветствовал Маирон горца легкой улыбкой. – Я думал, ты вместе с Линаэвэн.
– Нет, она осталась на кухне, а я пришел к тебе, Повелитель, мне нужно спросить тебя для нее. – Волк удивился, но кивнул: продолжай. – Много ли Линаэвэн выдала тебе, пока была твоей гостьей?
Волк задумался, наморщил лоб…
– Только то, что ты слышал: границы Нарготронда, что она проспорила в пари. Что она еще могла сказать? Что в их землях не держат домашний скот? – Маирон в недоумении пожал плечами.
Март судорожно кивнул, и сказал то, что ему было действительно тяжело:
– Повелитель, ее спутников уже начали пытать? Я хотел бы увидеть одного из них.
Волк удивился. И даже поднял бровь.
– Да, Март. Допрос уже идет. Зачем ты хочешь их видеть?
– Я хочу понять, права ли Линаэвэн, стоит ли ее отказ от гостей того… что делают с ее родичами.
Волк шагнул к Марту, и взял его за подбородок, внимательно посмотрел в глаза – готов ли атан? Он сам просит показать ему пытаемых и при том ни в чем не винит Повелителя – это добрый знак… Похоже, что общение с Линаэвэн подтолкнуло беоринга к тому, чего добивался сам умаиа.
– Друг мой, это тяжелое зрелище. Ты уверен, что готов увидеть это? Эльфы – враги Твердыни, но то, что нам приходится делать с ними… это воистину ужасно.
Март смотрел во внимательные и полные заботы глаза наставника и черпал в них поддержку:
– Я не могу вечно прятаться за твою спину. Ты служить Твердыне как можешь, душой и телом, и я хочу быть таким же.
Волк притянул к себе горца, обнял его, чтобы юноша не заметил торжества в серых глазах.
– Ты доблестный и верный, Март. Ты будешь предан Тьме, что бы ни случилось, – и после крадкой паузы, – Подожди немного, я сейчас закончу, и провожу тебя в подземелье лично.
Март терпеливо ждал, пока Повелитель торопливо заканчивал какие-то подсчеты и делал записи в разложенных на столе бумагах.
– Я приказал начать строить дорогу, Март. Хочу многое успеть до зимы, и тогда весной армия Твердыни сможет начать наступление. Это очень важно, мой друг, – Волк поднял голову и посмотрел на адана, – Как бы я хотел, чтобы эта война скорее закончилась. Но я боюсь, что эльфы смогут учиться жить с нами в мире, только когда мы их захватим.
Март медленно кивнул:
– Да, я понимаю, Повелитель.
Волк делал вид, что торопится закончить важное дело, чтобы пойти с Мартом, а на самом деле ждал, когда Больдог кончит развлекаться с Нэльдором. Наконец, Волк услышал, что все готово, и закончил свои дела.
– Пойдем, Март, – горец выглядел подавленным, но решительным, и умаиа спросил. – Ты уверен в своем выборе? Там кровь и боль, и это та цена, какую нужно платить за свободу.
– Да… Я ведь это давно знаю, Повелитель. Просто раньше пытался стоять в стороне от этого.
– Я горжусь тобой, – улыбнулся Волк в ответ, и они спустились в подземелье.
***
Когда открыли дверь камеры, и их взорам предстал лежащий в цепях, истерзанный Нэльдор, Волк на всякий случай напрягся. Но Март лишь слегка побледнел и только.
Сначала эльф не хотел отвечать Саурону, только взглянул на адана, решив, что это такой же безмолвный раб, как те, что служили в ванной. Быть может, его мучили ещё сильней, чем их сейчас, чтобы заставить склониться? Нэльдор едва не заговорил с молодым беорингом, но заметил, что адан не сострадал ему, не ужасался…
– Ты видишь его. Что скажешь? – спокойно и холодно спросил Волк.
– Что я бы был бережнее к своим друзьям, – так же холодно ответил горец. – Боязнь что-то выдать не стоит такого.
– У эльфов странные ценности, – подтвердил Волк.
Нолдо не знал, что Темные говорят о Линаэвэн, и решил, что этот человек говорил о Лагортале и Кирионе, издевался над тем, что было только что.
– Кирион не сдался, и он не виноват ни в чём! – лицо эльфа дрогнуло от отвращения. – Нужно быть хуже зверя, чтобы, зная всё, обвинить его. Не знал, что среди людей есть… такие.
– Кирион? – искренне удивился горец. – О чем ты?
Нэльдор выдохнул (от боли получился полустон):
– Так ты не знаешь… – но продолжить ему не дал Саурон.
– Думаю, Кирион один из его спутников, видимо, и его допрашивали, – и после обратился к пленнику. – Мы удивляемся, что вы предпочитаете пытки друг друга тому, чтобы вытащить отсюда и себя, и товарища. Кстати, скоро твой брат будет в крепости.
– Ламмион?! – с болью вскрикнул юноша, и вспомнил о том, что он выдал… если бы не он, их не пытали бы всех, как сейчас. И резко закончил. – Никогда больше.
Пленник говорил сбивчиво и несвязно, но не был похож на сумасшедшего, а Волк вовсе не хотел что бы Нэльдор сказал что-то что может помешать Марту пасть, и поспешил покинуть камеру вместе с горцем.
– Почему эльф так странно говорит? – спросил Март, когда они с Повелителем поднимались из темниц.
– Я думаю, он боится сказать лишнее, – ответил Волк. – Но при том не может держать свои чувства при себе, они рвутся наружу. И он думает, что по его оборванным фразам мы сможем понять, о чем речь. Впрочем… скорее всего, Нэльдору, с его характером и возрастом, в скором времени очень захочется выговориться. И мы используем это. Зачем пытать, если можно просто поговорить. Ты согласен?
– Да, – ответил Март после нескольких секунд раздумий. И продолжил. – Маирон… Через три дня, когда пари закончится… Я не хочу, чтобы Линаэвэн оказалась в подземелье. Она… такая красивая и нежная… Но она все время говорит, что хочет уйти.
– У тебя благородное и доброе сердце, мой друг, – Волк мягко улыбнулся, и положил руку горцу на плечо. Парень уже смог сделать большой шаг вперед в своем обучении, не отвернуться от Тёмных, глядя на окровавленного эльфа в цепях. А зрелище это то еще: прекрасное и режущее глаз своей неестественностью, Искажение, как оно есть. Но теперь беоринг стоял на пороге того, что Маирон и не думал, что сможет сейчас предложить. Скоро у горца будет рабыня. – Я разделяю твой настрой, Март. Дева не понимает, что выбирает, но ты знаешь лучше нее, и ты должен позаботиться о ней. Даже когда пройдут три дня, не отпускай ее, оставь рядом с собой. Если нужно, даже посади на цепь, но оберегай ее. Придет время, и она поймет что ты действуешь ради ее же блага, но до тех пор… Нас, Темных, могут ненавидеть, как маленькие дети могут ненавидеть горькие лекарства и врачей, но мы должны быть непреклонны и исполнять то, что нужно для их же блага.
– Ты… прав, Повелитель, – отозвался удивленный Март. – Я… так и поступлю. Ты отдашь ее мне?
– Она твоя, мой брат, – тепло улыбнулся Волк.
***
Тем временем Лаирсул не покидал целительской, и к нему снова и снова приносили его товарищей. Увидев Кириона, он пришёл в ужас.
– Ты держался вопреки всему, – целитель видел это по глазам синда. – Надеюсь, когда придёт мой час, я буду таким же сильным.
Целитель не понял что пытка для него уже началась.
– Нам… даже не задавали вопросы, и я… – у Кириона перехватило дыхание. – Нэльдора покалечили сильнее из-за моей слабости.
– Ты считаешь, если бы на твоём месте был другой, этого бы не сделали? Нэльдор… ведь он выстоял? – Лаирсул закусил губу. Он мог помочь товарищам своим даром целителя, но какую же боль приносил этот дар.
Кирион кивнул: Нэльдор выстоял. И осознал: это сделали бы всё равно.
– Нас подслушивают везде, – Лаирсул запоздало понял, что не предупредил о том же Долхэна и Таугатола. Говорить более он не мог, иначе не успел бы вылечить.
***
Март и Маирон поднялись наверх. Горец пошел на кухню к Линаэвэн, а Волк вспомнил что его ждет «гость». Время близилось к обеду. Впрочем… вот там и встретятся.
Повелитель Волков почти забыл ту досаду, что вызвал в нем отказ Лагортала, но мысли о «госте» вновь растревожили… рану? Ну нет, нанести ему рану паршивец не смог бы. Вообще не понятно, почему он, Волк, еще не выкинул из головы отказ этого эльфа. Ну подумаешь, не будут они беседовать за столом или прогуливаться по галереям – поговорят в застенках. Волк посмотрит, как этот эльф сможет сохранить свой Свет там, внизу! …И все же… Волк отчетливо понимал, что не хочет пытать Лагортала, что мысль о мучениях не бодрит его… Хотя, с Арохиром вот позабавился не дурно – пленники всегда орут, даже когда молчат… Может быть, он так и не тронет Лагортала, но вот к своим спутниками Светлый дорогу открыл, и даже направил.
Волк развернулся и скорым шагом направился туда, откуда пришел. Лаирсул как раз подлатал Верного Артаресто. Это даст Волку больше времени, прежде чем эльф потеряет сознание.
Комментарий к 19. Принятые решения.
*”…Мэлькор создал зной и необозримое пламя”. (“Аинулиндалэ”).
“И так как пламя пожаров было погашено или погребено под первобытными горами” (“Сильмариллион”) – т.е., стало магмой в недрах земли и ядром Арды.
========== 20. Беседы и допросы. ==========
Эвег рассматривал Лагортала. Этому эльфу дали так много милости, а он не оценил… Тем хуже для него. Лагортал, только что сказал, что не может дать Саурону желаемого, и решил учить аину жизни. Тёмный только улыбнулся.
– Это для вас, Тёмных, не бывает аксани, если вы хотите, переступите через всё, – продолжал эльф. – Я же… просто не могу. А если бы смог, отдать стало бы нечего.
Этот эльф говорил о чем-то странном, быть может, понятном им с Маироном, но ускользающем от целителя.
– О чем ты говоришь, эльф? Что ты имеешь в виду? Объясни мне, и, быть может, я и правда остановлю то, что ты зовешь бессмысленным.
В камеру втащили Химмэгиля и уже окровавленного Арохира.
– Саурон желал, чтобы я делился с ним Светом своей души, – заговорил нолдо. Может быть, этот умайа в самом деле волен прекратить пытки?! – Чтобы он мог получить его лично для себя, действуя как всегда. Но это невозможно, Свет не может быть добровольно отдан Тьме… Это как сказать: помоги своей честностью и искренностью сделать мою ложь убедительней.
– И каким же именно образом Маирон хочет, чтобы ты делился с ним Светом своей души? – Эвэг знал, что такое возможно, но этот эльф? С Маироном? – Как ты себе это видишь, добровольно отдать Свет Тьме? Объясни мне, эльф, о чем ты говоришь!
Тем временем Больдог уже крепил новых пленников на станках.
– Подожди, – громко обратился Эвег к палачу. – Может быть, мы поговорим, и Лагортал освободит товарищей.
Целитель даже не заметил, как двусмысленно прозвучали его слова.
Тем временем Химмэгиля усадили в массивное кресло, накрепко привязав, а кисть его левой руки уложили в пальцедробительный механизм – конечно же открытый, чтобы можно было видеть весь процесс. Арохира закрепили напротив в раме, к которой недавно был прикован Нэльдор. Но Больдог не спешил начинать – может, и правда, придется всех отпустить.
Лагортал, натянутый словно струна, думал, как объяснить Эвегу суть, и как трудно это сделать.
– Когда Саурон сказал мне, что видит во мне Свет, хочет, чтобы я давал его, внешне почти ничего не изменилось. Я мог быть рядом и беседовать с ним, как и до того. О достойном и недостойном, о Свете и Тьме, вкладывая в это силы своей души, – Лагортал почти не видел, как его с широко раскрытыми глазами слушают Химмэгиль и Арохир. – И долго не замечая того. А после заметил и узнал, что Саурон хочет владеть мной как собственностью, чтобы я утолял его жажду Света. Внешне я делал бы то же, но теперь не просто уступая или поступаясь гордостью, а служа Саурону. Самая безобидная на вид служба, но не руками или знанием, а сердцем. И выбрасывая самое лучшее, самое важное во мне, в бездонную пропасть – ибо Тьма никогда не насытится…
Лагортал прикрыл глаза, выдохнул.
– Я не могу, – понимая: сейчас вновь начнутся муки, теперь Арохира и Химмэгиля.
Эвег выслушал эльфа, но рассказ принес только недоумение.
– Ну и, что бы страшного случилось, а, эльф? Пусть бы ты исчерпал свою душу дотла и умер потом, как высохшее дерево, но зато ни тебя, ни их ни о чем не спрашивали бы. Ты мог бы угаснуть тихо, без боли, а теперь обрек товарищей на медленную смерть, а себя – на нескончаемые муки. Зачем? Так ли ты Светел, как о тебе думает Маирон?
Больдог неодобрительно посматривал на Эвега, но к забавам не приступал. В их иерархии Эвег имел больше власти, чем орк.
«А впрочем – пусть треплются, – решил Больдог. – Арохиру прямо стоять уже тяжело, тем интереснее будет, когда начнется, а силы ему тогда, ой как, понадобятся».
Пленники меж тем явно дергались от того, что Лагортал говорил с Эвегом. Не сквозь зубы, а подробно что-то объясняя. Вот и славно – пусть думают, что несгибаемый нолдо пошел на сделку, устрашился или даже начал ломаться.
Лагортал в это время думал о другом. Тёмный ничего не понимал, но всё же… он продолжал спрашивать. И какой бы призрачной ни была надежда, что Арохира и Химмэгиля пытать не будут, она всё-таки была. Лагортал прерывисто вдохнул.
– Даже в муке фэа жива, а это не было бы угасание, но скорее гниение заживо, изнутри; можно жертвовать многим, но сгноить душу, что создана Единым, выбросить в никуда вложенный им Свет… это немыслимо. Если бы я не выдержал и согласился, моя душа не погибла бы сразу, но согласившись, я не был бы уже Светлым. Разве Светлый мог бы ради любой цели сам отдать Лаурэлин в пищу Унголианте? А любая фэа выше Древ. И никого бы не избавил от мук, потому что… Саурон не нашёл бы во мне того, что желал. Он говорил, что разгневается, если я посмею стать хуже; и я потерял бы для него всякую ценность – у него не было бы никаких причин, не пытать моих товарищей.
Саурон был безумен; и не так же все они? Но была возможность, что Энгватар поймёт: Лагортал сам предсказал это.
– Так ты считаешь, что раз я отказался от Света, то моя душа гниет заживо? – с ноткой угрозы, также тихо спросил Эвэг и взял Лагортала за подбородок, заставляя нолдо смотреть себе в глаза. Эвег был в едва контролируемом бешенстве, хотя разве что глаза и могли выдать его состояние.
– Разве ты сам не знаешь того? Что бы ты сам, прежний, живший в Свете, сказал о нынешнем? Чем наполнена твоя жизнь, и в чём твоё счастье? И отчего тебя так задели мои слова? – нолдо думал, что причиной такого поведения умаиа были правдивые и верные слова о Свете, о том, что пристало Светлым.
Больдог с двумя пленниками не слышали их разговора, могли лишь смотреть, и умаиа не удержался, чтобы не подлить масла в огонь.
– Вот языкастый, – пробормотал орк, – сейчас второго на осанвэ кента уговорит, так и забавы никакой не будет.
– Второго? – невольно переспросил до сих пор молчавший Арохир, хотя и не желал спрашивать о чём-либо орка. Больдог не ответил, только ухмыльнулся.
Но Эвег не слышал Больдога и пленных и не обращал на них внимания; целитель был занят Лагорталом.
– Так значит, это и есть быть Светлым, ставить свою душу выше всех остальных? – умаиа был зол, что такое ничтожество Саурон посчитал Светлым, и что это ничтожество мнит о себе невесть что. Эвегу хотелось стиснуть пальцы так, чтобы на подбородке пленника остались синяки, но целитель не мог. Не мог перешагнуть через себя и разрушить, навредить хроа. И… этот нолдо сейчас тоже говорил о разрушении себя… Эвег отдернул руку подальше от соблазна, и, заставив себя успокоиться, вновь склонился над пленником.
– Говори, эльф.
Эвег сможет наказать этого эльфа и позже, когда нужно будет не разрушать, а восстанавливать.
Несмотря на боль, на страх за товарищей (умайа был зол и мог отомстить им), Лагортал твёрдо и ясно смотрел в глаза умайа.
– Нет, выше всех я ставлю Единого, Свет… а дальше душу, не только свою, – ответил Лагортал, а потом тихо, с удивлением спросил. – Отчего ты отнял руку? Ведь ты хотел причинить боль, я видел.
Жест был естественным, и ему могло быть много объяснений: можно было отвести руку, поднятую для удара, потому что передумал, устыдился, пожалел. Но все они были странны для Тёмного.
Лагортал не отвел взгляда, но и не вскинул подбородок в гордом жесте, он даже не попробовал высвободиться, пока его держали, но смотрел на умаиа и продолжал говорить с ним спокойно. Теперь… Эвег понял, почему Маирон заинтересовался этим эльфом – он был другой, действительно другой. Он задавал вопросы, которые кололи изнутри.
– Я прежний был глупцом, нолдо. Я прежний не знал ничего об удовольствии. Радость служения, ха! Она ничто перед тем чувством, что дает тебе власть, – умаиа притянул к себе за волосы голову Лагортала, зашептал ему почти в ухо, не желая, чтобы их подслушали: – Я буду лечить тебя и твоих товарищей, так жестко и грубо, как захочу, и вы будете кричать под моими руками, а ваше хроа будет благодарить. Ты не знаешь, как прекрасно звучит восстанавливаемое тело, как радуется оно своей целостности. Мне нравится это слышать. И Тьма всегда будет давать мне израненные тела, и я буду тешиться с вами, сколько мне угодно. Мне не нужны ваши тайны, только ваши раны.
Отчего он отдернул руку? Нет, Эвег не стал отвечать на это; время бесед кончилось, Лагортал сам отказался быть гостем. Теперь он пленник и может только отвечать на вопросы, не спрашивать. Сам же умаиа не желал думать о тех вопросах, гнал мысль прочь от себя. Эвег выпустил голову пленника и продолжил негромкий разговор.
– Верю, что мелодия восстанавливаемого хроа, в самом деле, прекрасна, и понимаю, что её можно любить. Исцелённое хроа – твоё творение, но для чего ты его восстанавливаешь, какой в этом смысл? Ты не ценишь ни тех, кого исцеляешь, ни гармонии фэа и хроа, ни самой достигнутой целостности, отдавая хроа тем, кто его разрушит, испортит всё, во что ты вкладывал себя. Словно со всем старанием растишь дивные цветы, чтобы затем бросить их оркам под сапоги… И в этом – твоя радость и твоя власть? И многое ли ты волен решать здесь, хотя бы об одном из тех, кого ты исцелил? Получать благодарность и фэа, и хроа в их созвучии, видеть своё творение завершённым, а не испорченным, и беречь его – это ты ныне зовёшь глупостью?
Лагортал заговорил, и Эвег скривил губы.
– Я чиню вас не для того, чтобы вы после что-то мне дали. Я чиню вас, чтобы можно было ломать, снова и снова. Я знал пленников, которые выдерживали месяцы бесконечных допросов. Представляешь? Месяцы, когда я могу наслаждаться восстановлением тела. Мне все равно, что с ними будет потом, мне важен сам процесс, эльф. И чем сильнее ты будешь, чем дольше будешь не ломаться, тем больше удовольствия ты мне принесешь.
– Намеренно исцеляешь, чтобы можно было ломать? – переспросил Лагортал. По его лицу пробежала слабая гримаса отвращения. – Что ж, теперь я знаю, во что может… обратиться не только беседа, а даже целительство, когда его ставят на службу Тьме, – хотелось сказать «выродиться», но эльф сдержался.
– Так значит, если бы ты остался рядом с Повелителем, просто говорил бы с ним, то твоя душа начала бы гнить? Линаэвэн с Повелителем уже третий день, и не просто общается с нами, Темными, еще и прислуживает нам. Значит, она скоро совсем сгниет, ты так считаешь? – Эвэг тоже умел задавать вопросы. Захочет ли Лагортал искать ответ?
– Суть не в самой беседе, но в том, что я, понимая всё, служил бы Тьме своим сердцем. Если бы Линаэвэн поступала так, ты был бы прав. Но я думаю, она либо служит так, как угнанные на Север, либо заблуждается ныне; это обернётся не падением, но наверняка мукой, – как хотелось Лагорталу сказать этому умайа, что он слеп и безумен! Но нужно было сдержать себя, и вместе с тем отвечать честно.
Эвег улыбнулся.
– Ты отказался от бесед с Повелителем так, чтобы твои товарищи были в безопасности, но теперь все равно ведешь эти беседы со мной, но уже здесь.
Лагортал не успел ответить, его перебил Арохир…
***
В то время, когда они беседовали, Больдог, стоя рядом с Химмэгилем и Арохиром, посматривал на Лагортала с Эвегом:
– Да, Лагортал уже вторым будет. Никто не ждал, что Ламмион согласится открыть свой разум, а поди ж ты. Кто знает, может у вас вся партия бракованная? Вон, вишь как сюсюкаются, чисто и не враги. Мож, и дойдут до чего. Языкастый этот Эвег.
– Жаль, что я не успел задушить его, – ответил Химмэгиль Больдогу. Тогда, напав, он считал, что лечить их пришёл человек, сейчас же сомнений не было. Нолдо усмехнулся: он, оказывается, сумел достать умайа так, что его вырывали из рук эльфа. – Может в следующий раз удастся.
– Не ерепенься, – похлопал Больдог Химмэгиля по спине. – И не таких горячих, как ты, обламывали. Бери пример со своих товарищей, рудничных крыс. Держись тихо, целее будешь.
Химмэгиль чуть напрягся от прикосновения, хоть и было это не впервые, процедил сквозь зубы:
– На одного моего родича таких, как ты, мешок нужен, – он считал Больдога орком-палачом из умных и напряжённо смотрел на умайа, что продолжал беседовать с Лагорталом.
Арохир же, услышав слова Больдога, побледнел ещё сильнее, чем от недавней пытки, сжал губы. Ламмион, воин и охотник, что пошёл в гости только ради Нэльдора… Что сделали с ним, чтобы он согласился? Или это ложь? Если и ложь, возможно, именно её сейчас нашёптывает враг Лагорталу. Арохир хотел крикнуть: «Не открывай свой разум!» Но если Лагортал и не помышлял о том, это было бы оскорбительно. Лорд Нарготронда крикнул иное:
– Мы верим в тебя, ты справишься!
Лагортал повернулся к товарищу и улыбнулся ему, хоть и с горечью. А Химмэгиль и Арохир поняли по взгляду и улыбке – Больдог просто лгал.
***
– Нет, беседа с тобой – это другое, – ответил Лагортал Эвегу. – И ты спрашивал не с той же целью, что Саурон, и я бросаю не в пропасть. Твои слова устрашили бы лишь того, кто боится прислушаться к себе.
– Я передам твои слова Маирону. И пусть он сам решает, что делать. Ты не ответил на мой вопрос сполна, но все же отвечал, и потому я пойду тебе навстречу и избавлю от мук одного из этих двоих. Выбирай, какого, – Эвег рисковал. Волк ясно дал понять, что не желает прибегать к грязным уловкам с этим пленником, и все же целитель решил рискнуть, настолько Лагортал был ему ненавистен. А еще умаиа грела мысль, что чуть ли не впервые Маирон явно благоволит пленнику, уважает его, но Лагортал этого не увидит и не узнает, и будет посылать Маирону лишь проклятья. Хотя именно Эвег, не Маирон, давно добивался, чтобы Лагортала приволокли сюда и наконец-то начали допрашивать эльфов.
Лагортала обдало холодом. Умайа обещал передать его слова Саурону – неужели он задавал вопросы по его поручению? Но эльф говорил с Тёмным целителем, а не с Сауроном… И целитель этот что-то услышал. А ещё предложил избавить от мук одного пленного, и нолдо с волнением переводил взгляд с одного на другого. То, чего он так желал, ради чего начал говорить, пусть наполовину, но сбывалось…
Первая мысль его была – Арохир. Он и так только что перенёс муки, ему даже стоять тяжело. А что, если Химмэгиль перенёс не меньше, только это не видно явно? Нет, он выглядит сильнее… Значит, мучить его будут дольше, тогда как Арохир скоро может лишиться чувств. Тогда – Химмэгиль? Чтобы сейчас вынести пришлось меньшее. Обоих нолдор Лагортал считал сильными, но кто из них лучше может вынести то, что его ждёт, не знал. Его взгляд переходил от одного к другому, и вдруг он осознал: рассуждая так, он выбирает не столько, кого отпустить, сколько – кого мучить. Кто сильнее, кто легче перенесёт… Одного из них обязательно будут пытать, но он не будет сознательно указывать, кого.
– Я не знаю, для кого это будет легче или кто сильнее, – произнёс эльф наконец, прерывисто выдохнув. – Брось жребий, пусть выберет Судьба. А ты, умайа… ты действительно намерен передать Саурону всё? И те мои вопросы, на которые ты не ответил? Мне-то ты можешь не отвечать.
Лагортал… ответил правильно. Эвег посмотрел на эльфа с ненавистью, но ответил иначе.
– Очень хорошо, Лагортал. Раз так, раз ты не можешь выбрать, то сегодня не тронут ни одного. А до завтра они оба окрепнут, и Больдогу будет лишь интереснее, – наглец напал на умаиа, как часто делали некоторые из голугов. Напал словами, а теперь попытался прижать к стенке. Эвег ненавидел этого эльфа. Сегодня же он будет уговаривать Волка приступить к допросу Светлого. А потом будет с упоением и жестокостью лечить исковерканную плоть. Так лечить, что и шрамов не останется, чтобы Волк мог раз за разом терзать чистое тело.
– А ты сам спроси у Маирона, о чем ему рассказали, а о чем нет, – улыбнулся Эвег.
Лагортал не мог сдержать улыбки. Что бы ни говорил Эвэг, Арохир и Химмэгиль были избавлены от мук… Да, только на один день, но каждый день здесь был так долог! И какой радостью была эта отсрочка!
По знаку Эвега орки пришли и, отвязав, вывели эльфа прочь, вернули в камеру, где он раньше был с Кирионом. Когда Лагортала увели, Эвег обратился к двум оставшимся пленникам:
– У вашего товарища нашлось, чем выкупить вас. Радуйтесь, на сегодня допрос отменяется. Но тебя, Арохир, еще нужно подлатать.
Эльфы не знали, что и думать. Правда ли, что Лагортал сумел их выкупить? Тёмные не могли избавить их от пытки просто так, значит, они получили от Лагортала нечто важное. Но товарищ смотрел ясно и улыбался с таким усталым облегчением, как не мог бы смотреть и улыбаться тот, кто выдал тайну или согласился послужить врагу.
Нолдор вернули в их камеру, туда же пришел Эвег со всем необходимым, чтобы лечить крепко привязанного Арохира.
***
Бывший винный погреб был разделен на клети или, скорее, ящики, так что получилось два десятка одиночных камер, и еще одна просторная общая – для представлений. После пытки перед Лагорталом всех пленных возвращали именно сюда. Пока привели лишь троих.
Долхэна даже не стали выводить из узкой и тесной одиночной камеры, в которую его бросили, только крепко связали по рукам и ногам. Волк развлекался с пленником прямо там – для сегодняшней задумки ему не понадобилось много места, более того, теснота лучше давила на пленника. Маирон использовал лишь нож, прямые или зазубренные спицы и простенькие, но обычно действенные, чары ужаса.
– Если ты захочешь, чтобы я остановился, попроси, – посоветовал Волк, прежде чем начать. Больше он с пленником не заговаривал. Сведенья о посольстве, вот чего нужно добиться. А еще… он ведь собирался «отпустить» этого эльфа – сломанным и служащим Северу вольно или невольно.
Долхэн разговаривать с Сауроном больше не желал, но здесь были только он и враг, он не был причиной боли товарища. И страшно было, что пытка последовала сразу после лечения – неужели теперь всегда будет так, одна мука будет сменять другую?
– Саурон! – этот выкрик не был похож на проклятье или обвинение, но на начало просьбы, и мучитель остановился. Но продолжения не было, и потому продолжилась пытка. И накатывал ужас – неужели это никогда не кончится?!
Здесь не было Таугатола, который мог быть примером стойкости для Долхэна.
Хорошо, что здесь не было Таугатола.
Больше Долхэн не пытался обращаться к Саурону.
Волк продолжал обрабатывать этого эльфа – тот оказался крепким. На удивление крепким. Но и допросы лишь начались. Соседи Долхэна за тонкими стенами внимали его крикам, и Таугатол тоже слышал все, но не мог помочь ничем, даже взглядом или словом.
***
Тем временем Март вошел в кухню. Почти все приготовления были завершены в его отсутствие, и горец подошел к Линаэвэн, поблагодарить ее.
– Ты мне помогла, – улыбнулся беоринг, беря девушку за руку и целуя ее. – Спасибо.
– Хорошо, что я могла помочь, – улыбнулась Линаэвэн, а потом серьёзно произнесла: – Я беспокоилась, что тебя могут наказать за меня.
– Наказать? Кому и за что наказывать меня? – удивился Март и сразу погрустнел. – Быть может, у эльфов принято за все подряд давать наказания, быть может, ты так уверена, что Темные – это чудовища, но только ты все время думаешь и говоришь о наказании… Нет, в этой крепости совсем другие порядки.
– Нет, у эльфов так не принято, – вздохнула Линаэвэн, ничего не говоря ни о тех порядках в крепости, с какими она успела познакомиться, ни об угрозах. Отныне об этом не стоило заводить речь, если она хотела помочь Марту выпутаться из сети, в какую он был пойман.
– Пока тебя не было, я размышляла. Будешь ли ты беседовать со мной, если я ради тебя более не буду обвинять при тебе Тёмных, хотя бы это и было непросто? Сможешь ли и сам поступить подобно?
