Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 39 страниц)
– Это для Саурона позор, не для нас! – их бороды были выдраны.
В последней камере был эльф-нолдо, измождённый ещё больше родичей-синдар.
– Глянь, этот из ваших! – насмехались орки, подводя к решетке Эйлианта; поняв, что там кто-то из Первого Дома, юноша вновь дёрнулся навстречу, быть может, пропавшему другу. Старший феаноринг в глубине камеры поднялся, сделал несколько шагов навстречу Эйлианту – и в изнеможении опёрся о стену, привычно прокляв Моринготто. Этот пленник не сумел бы бежать, даже если бы его расковали и рядом не было стражи, сил все равно бы не хватило.
– Я расскажу вам о посольстве… если вы освободите моего родича… – выдохнул Эйлиант, но его и Тёмных прервал старший феаноринг.
– Не смей! Во имя верности Дому, я велю тебе – держись и не смей!
– Я не скажу, – сквозь зубы ответил юноша. – Я буду бороться.
***
Волк философски заметил, что, похоже, от этой демонстрации ничего не удалось добиться – однако, время еще покажет. А пока снова пришло время допрашивать старых пленников, разве что, старших беоринга и феаноринга пока все еще не трогали, и их продолжал лечить Эвег. Но уже бережно, хотя и просил держать это в тайне. Эту тайну берегли все – все, кто оставался на Тол-ин-Гаурхот до сих пор, молчать умели. Но Эвег понимал – еще немного, и уходить будет поздно. Его раскроют.
– Так, наверное, эльфийские целители лечат… – сказал Энгватару беоринг. – Или, быть может, в Лориэне, мне рассказывали, что есть на заповедном Западе такое место… – О, как далеки были те дни, когда можно было учиться и спрашивать эльфов, что там, на Западе. Так давно, что даже и не вспоминались, заслонённые войной и пленом; а теперь – вспомнились.
Когда Энгватар услышал о садах Лориэна от Смертного… его сердце сжала острая боль, словно его пронзили иглами и скрутили одновременно. Из глаз целителя закапали слезы.
Так завершилась неделя.
========== 34. Когда сняты маски. ==========
Март больше не интересовался Линаэвэн, и Волк не хотел, чтобы она говорила сейчас с Мартом о его женщине. И тогда Линаэвэн вновь привели в подземелье, также привязали, и также порвали на ней одежду. Но теперь вокруг были уже все пленники Волчьего Острова. И все они молчали. Молчала и сама Линаэвэн. Она была печальна, но больше не плакала и была спокойна. Просто нужно было перетерпеть – и она терпела отвращение от происходящего.
Тогда орки достали кнуты и начали избивать тэлерэ, рассекая ее тело по спине, груди, животу, бедрам.
– Говори, дрянь, и все кончится!
Однако Линаэвэн только стонала от боли. Она прилагала усилия, чтобы сдержаться – потому что на неё смотрели другие пленники, и они могут заговорить из-за неё, ради того, чтобы её избавить…
Больдог ухмыльнулся про себя: эльфка выдержала, кто бы мог подумать! И тогда Больдог оттащил ее к Эвегу. Маиа был вынужден лечить деву в присутствии Больдога, что не хотел прерывать допрос, и потому не мог снять боль совсем, смог лишь ослабить.
– Я закончил, переверните ее на живот, – распорядился Эвег. – Иди отсюда, Больдог, видишь, она уже теряет сознание от боли, – хотя на самом деле Линаэвэн засыпала от осторожных и незаметных чар целителя. – Она еще упрямее, чем феаноринг, ты ничего от нее болью не добьёшься.
Дева тоже слышала эти слова, но ничего не ответила от удивления. Она чувствовала боль, но отнюдь не теряла сознание. И что означал этот совет – «ничего от неё болью не добьёшься?» Ведь если Больдог примет его, её больше не будут мучить через боль, а она далеко не испытала всего и не знала, как бы вытерпела то, что творили с Нэльдором.
Немного осталось в крепости пленников, ещё не знавших о том, что Энгватар теперь другой. Линаэвэн – не знала. Ей лечение причиняло боль, хотя и не было такой мукой, как для тех, кого умайа лечил прежде. Но ей было не с чем сравнивать.
– Как ты, будучи целителем, можешь причинять боль? – невольно спросила эльдэ, хотя и понимала, что перед ней умайа. Но… в нём было и нечто необычное для умайа: он мог передать ей слова друга, не отвечал ударом на удар Эйлианта.
Когда раны стали заживать, эдэлет перетащили в глухое и темное подземелье. Ни один луч света не проникал в камеру. Девушка была закреплена у стены так, что не могла пошевелиться, было трудно даже вздохнуть. Ее окружали лишь тьма, пустота, рваный ритм барабанов и накатывающее отчаяние. Ни одного живого звука, ни одного отблеска света.
Тэлерэ хотелось бы погрузиться в воспоминания, грёзы, мысли, но тому мешал бой барабанов. Не монотонный – к такому можно привыкнуть – а неровный, сбитый, хаотичный. Вносящий диссонанс, не дающий сосредоточиться. В какой-то момент Линаэвэн поняла, что даже звону цепей сейчас бы обрадовалась, но уши ждали и не дожидались ничего, кроме этого боя, глаза искали и не находили ничего во мраке, будто её ослепили и лишили рук и ног, и голоса – если едва вздохнуть, как говорить или петь? Не дожидались, не находили и переставали, наконец, ждать и искать. Бесполезно.
Линаэвэн знала, что не покалечена, знала сердцем, что выйдет отсюда – если будет молчать, не заговорит – выйдет, и всё это закончится. Но сердцу уже не верилось. Деве казалось, что она останется тут навеки, и вот отныне вечные её спутники: тьма, пустота, неподвижность, диссонанс сбитого, одним оркам подходящего ритма, от которого сбивался даже ритм сердца.
Вначале она беззвучно плакала, и слёзы стекали по щекам и капали, и приносили облегчение… но не перемену. А слёзы кончились, и желание освободиться угасло, оставив беспросветное глухое отчаяние…
***
Когда Волк увидел, что Линаэвэн похожа на загнанного зверя, что она больше не надеется на освобождение, что отчаяние подступает к эдэлет – умаиа запел песню чар, накладывая на тэлерэ заклятье, сродни тому, что было на заколке. Отчаяние, вина, чувство своей ненужности, страх, сомнение – Волк окутывал Линаэвэн этим, словно коконом. И только когда дева начала рыдать в цепях, задыхаясь от собственных спазмов, цепи вдруг раздались, позволяя тэлерэ сжаться в комок на полу, в едином порыве больше не быть.
Волк хорошо рассчитал момент. Когда Линаэвэн казалось, что хуже уже не будет, словно изнутри (ибо именно так кажется подпавшим под чары) на нее нахлынуло осознание своей ничтожности. И стало ещё хуже.
Линаэвэн вела словно диалог с собой во мраке, и странно – бой барабанов с одних мыслей сбивал, а другие укреплял и поддерживал. Но деве было так плохо, что она это даже не отметила. Тэлерэ падала в безысходность и пришла к мысли, что из плена нет выхода, кроме как через смерть, а значит – только смерти и остаётся ждать… Нет – она не случайно здесь. И не один Саурон знает о том – не он и не Моргот решают судьбы этого мира, как и судьбы Эрухини.
Она здесь не случайно. Заслуженно. Разве не из-за её замысла Нэльдор невольно выдал, что они из Нарготронда? Разве не она открыла, где его границы и куда вести войска? Разве не из-за её гордости и глупости били кнутом Бэрдира – который так защищал её? Разве не она помогла сделать из Марта палача – Тёмным пришлось бы приложить куда больше времени и усилий без неё? Вот Бэрдир – сумел быстро переломить даже подозрительность и враждебность Марта и сделал бы куда больше, только не сможет – он теперь в Ангбанде. А она от доброжелательности и жалости к эльфам привела адана к враждебности и готовности их пытать. Разве не из-за её слёз заговорил Эйлиант? Разве она не принесла зла товарищам, готовя для них, ведь они не приняли бы отравы, если бы не чувствовали, что пища приготовлена эллет?
Это не было сознательным злом, но невольными ошибками… Но кому от этого лучше? Марту, Нэльдору, Эйлианту, Бэрдиру? Или, может быть, Финроду? И разве любой допустил бы те же ошибки? Лагортал добился свободы для многих, Бэрдир защищал от пыток Кириона и Лаирсула, Эйлиант терпел муки, даже не думая идти в гости к Саурону или готовить по его указанию. И она думает, что может простить себе это? И не знает ещё отдалённых последствий – а они будут нарастать, подобно снежному кому.
Она всегда старалась поступить правильно, делать добро, помогать. Но от её попыток всем становилось только хуже. И Лэннадир станет хуже – Март теперь намеренно бросит её, чтобы доказать себе и другим, как свободны люди…
Зачем она здесь? Не в темнице, а в посольстве? Зачем она в Белерианде – бросила родичей-тэлери, переживших такие страдания от нолдор, и ушла за этими нолдор? Но ведь они её друзья и родичи, и она была нужна здесь. Она могла помочь, могла указать пути – даже до Куивиэнэн. И что? Указала? Зачем она здесь? Своей среди нолдор ей не стать, и тэлери теперь её не простят, да и Валар – тоже. Даже Ульмо больше не услышит её – она ведь взывала к нему, и что? Он не ответил мятежнице.
Решения приняты. И отныне её удел – Рок. Который не изменить – поздно. Этот путь неверен, иначе не завёл бы сюда, а менять поздно. Всё уже поздно, и она теперь не нужна никому – ни на оставленном ради Запада Востоке, её родине; ни в оставленном ради Белерианда Амане, её светлой сбывшейся мечте; ни здесь, в Белерианде, где она думала принести пользу, а принесла один вред.
Не могло быть, чтобы один. Последний орк и то приносит благо – пусть против воли! И даже он найдёт того, кто примет его – хотя бы Намо. Ха, вот такое добро и принесла. Как последний орк. И верно – Намо Мандос её примет, он принимает всех в своих Чертогах. Даже таких. Туда ей и дорога.
Нужно держаться. Нужно выстоять. Что бы ни было раньше, сейчас – перенести всё и сберечь тайну. Это важно. А сможет она выстоять? Разве она такая светлая, как Лагортал? Такая стойкая, как хотя бы тот же Нэльдор, это она ничего, по сути, не испытала? Такая терпеливая, как пленники, что остаются здесь долго? Такая отважная, как Ламмион? Такая сильная, как Эйлиант? Такая благородная, как Арохир? С чего она взяла, что способна выдержать? Она маленькая и слабая, беззащитная жертва во мраке, в руках умайар. Ей не на что надеяться. Она приносит один вред и не заслужила ничего доброго. Ей не выстоять. Разве что умереть прежде, чем сломают. Лучше бы её и вовсе не было. Она и так почти никто. Безымянная – недаром так назвалась.
Линаэвэн едва могла вдохнуть, но рыдала, задыхаясь и захлёбываясь. И тогда мрак, пустота и барабанный бой вдруг прекратились, её вытащили на свет, утащили, позволили двинуться – сжаться в комок.
***
Девушку выволокли из подземелья и швырнули перед Волком, сидящем на троне в бывшем тронном зале Фелагунда.
– Здравствуй, Линаэвэн. Ты все еще смеешь противостоять мне?
Тэлерэ не сразу различила, где оказалась. Не сразу поняла смысл сказанного и осознала, кто это говорит. Она была только беспомощным комочком, охваченным ужасом и отчаянием… Жалобно, сквозь рыдания, дева взмолилась:
– Отпусти меня, – уже во время этой мольбы сознавая: это Саурон там, на троне, а ей нужно выстоять и сберечь тайну… Только как её сберечь, если теперь не может она опираться ни на силу, ни на правоту, и к тому же… Но… за «к тому же» можно было даже ухватиться. Хвататься стоило за всё, что только может помочь выдержать. Даже верно оно или ошибочно, сейчас дева не могла разбираться. – Отпусти меня… просто так… Ведь я не нужна тебе… Я бесполезна… Зачем я тебе? Я не нужна никому… и тебе не нужна… Саурон.
Она повторяла это, ещё прерываясь на рыдания, но всхлипывала всё тише и наконец остановилась. Если она никому не нужна, и никому не приносит пользы, если значимость её – как у последнего орка, ей и не придётся терпеть многое. Разве станут умайар тратить много сил на допрос этого самого орка – если бы им вздумалось его допрашивать? Комок разжался, и дева подняла голову. Встала, вначале на колени. Пусть она слаба, она же эллет, так сжиматься – некрасиво.
– Я ничего не значу, на что тебе тратить на меня силы? Отпусти просто так или убей. Всё равно всё бесполезно… – нельзя опереться на силу? Что ж, будет опираться на слабость. Что есть, на то и будет. – Бесполезно меня мучить. Я слабая дева – только начнёшь, а я уже потеряю сознание или умру. Да ещё несчастье тебе принесу: я приношу несчастья, так что… избавься от меня, пока не поздно.
Линаэвэн вспомнила, как в далёкие дни до мрака, до Тол-ин-Гаурхот, одна аданэт рассказывала ей, как девочкой едва не погибла: заплыла в реке на глубокое место, а там омут, и течение потащило её вглубь. Девочка открыла глаза под водой, смутно увидела дно и сказала себе: «Всё – я утонула». А через миг её спасли рыбаки… Можно на дне сказать себе: ” Всё – я утонула», а можно от этого дна оттолкнуться.
– Или думаешь, я только своим вред приношу? – продолжили Линаэвэн. – Тогда тем более на что меня тут держать, я и так всё испорчу, и слишком незначима, чтобы ты мной занимался: какая-то Безымянная, почти никто. Или всё-таки не так уж незначима и не так уж обречена приносить вред? – взгляд Линаэвэн стал острым и проницательным. Уже не слабая безымянная дева, а Линаэвэн, посланница Короля Маитимо, посланница Короля Финрода, встала перед Сауроном. И стал бы он здороваться со столь ничтожным созданием? Стал бы погружать его в этот мрак и неподвижность? – Твоя сила не безгранична, и твоя власть только в ночи, но всякую ночь прогоняет свет. Ты не в силах был даже оставить меня навсегда во мраке и пустоте, потому что там, где я могу только молчать, рыдать или умереть, я подлинно бесполезна для тебя. Не в силах и удержать в этой темнице навечно. Да, я смею противостоять тебе, Саурон. Я – смею.
Повелитель Волков с трудом скрывал гнев и раздражение. Линаэвэн была раздавлена, он сам это видел, откуда же она нашла сил и мудрости подняться, вновь подняться?! Но она поднялась. Вот только надолго ли? Волк протянул руку и сжал ее в кулак, и его Воля скрутила эльдэ, заново роняя ее на колени, вырывая из нее крик – мало кто мог выдержать такой удар молча. На Линаэвэн обрушилась ослепляющая боль, она кричала – пытаться сдерживать себя сейчас было не для кого – а Саурон заговорил снова:
– Ты не нужна мне, мне нужно лишь то, что ты знаешь. Сама же ты ничтожна. И перед тем, как умереть от пыток, ты сможешь мне многое рассказать.
– Если я и ничтожна, то не ничтожны те, кто послал меня и передал эти знания, – слова Саурона вновь вызывали чувство беззащитности и подступающего мрака, но теперь Линаэвэн знала: этот мрак рядом с ней, но не властен над ней, она в силах ему противиться. Вначале найти то, что поможет держаться: пусть даже опора будет неверной, её можно отбросить позже. Затем встать и не поддаваться… И поддержку можно искать даже в словах врага. Сейчас, например, Саурон утверждает, что ему очень нужны знания Линаэвэн, тем важнее их сохранить! – И ради них я не открою тебе ничего. Но они недаром выбрали именно меня, им я была нужна и без тех знаний.
Маэдросу. Финроду. Нэльдору и Бэрдиру, и всем, кто шёл её защищать…
По слову Волка девушку били орки, оставляя синяки, но не раны; душили, но потом отпускали; бросали на пол и вытирали о нее свои сапоги, плевали на эдэлет, рвали одежду и унижали, как умели.
Когда началась пытка, Линаэвэн знала, что ей можно кричать, плакать, пытаться закрыть лицо руками. Ведь она не воин, только слабая дева, никто не укорит её, что не молчала гордо, что вынесла не столько, сколько другие – она же не так сильна и стойка, как они. Но важно было сберечь знания. Эллет задыхалась и в ужасе хватала ртом воздух, всё тело её болело от ударов… Но она ни о чём не просила. Это было бесполезно. Саурон не ведает милости и не отпустит, пока не получит всё, что только хочет, и времени у него очень много – рассказывать часть нет смысла, это не поможет… Да и что будет безопасным, эллет уже не знала. Нужно было молчать обо всём.
После истязания тэлерэ лежала на полу, тяжело дыша, а после заговорила:
– Ты сам зовёшь себя Прекрасным, я пыталась назваться Безымянной… Но ложными именами правду не скрыть: тебя все, кроме твоих рабов, знают как Саурона, а меня даже ты зовёшь Линаэвэн. Ли-на– э-вэн… – певуче повторила эллет. – Ты думаешь, что сломаешь и дерево, и железо, Саурон… а пробовал когда-нибудь сломать воду?
Деве представился этот образ, как Саурон пытается ухватить руками озёрные воды и переломить их – и как страшно ни было здесь, тихо рассмеялась и начала подниматься, морщась от боли.
И тогда едва стоящую на ногах девушку увели, но не в подземелье, а в башню, и там посадили на цепь:
– Смотри, как близка воля, но ты ее не получишь, ничего, кроме неба, через прутья не увидишь, пока не покоришься.
***
Линаэвэн смотрела на небо и думала – Саурон сам не знает, какую поддержку оказал ей, дозволив смотреть на небо и думать о нём.
О вольном воздухе, который можно перечеркнуть решёткой, но не запереть.
О Манвэ и Варде.
О красоте, высоте и глубине небес.
Об облаках и звёздах…
О плене можно было и не думать, хотя цепь всегда напоминала о нём.
***
Девушку держали в башне, где она страдала на холодном осеннем ветру, хотя ей дали тонкое одеяло и подстилку. Одеяло было таким грязным, что, казалось, пропиталось насквозь запахом пота, крови и болезни (им укрывались пленники из эдайн?), и таким ветхим, что при самой осторожной попытке оттереть грязь, ткань расползалась. Линаэвэн не раз ночевала в открытом поле или в лесу, она привыкла к странствиям и не страдала от холода ни весной, ни осенью, но здесь зябла: то ли камень так холоден, то ли платье так изорвано, то ли это Тень несёт холод…
Из еды тэлерэ получала лишь холодную жидкую кашу (в первый раз ей удалось съесть лишь две ложки, но со временем чувство голода стало пересиливать) да лепёшки из серой муки (они оказались сытными и более съедобными на вкус, чем на вид). Когда их принесли впервые, эллет чуть улыбнулась: она хотела есть то же, что другие пленники, не быть на особом положении? Теперь она это получила.
Дважды ее водили на допросы, но то, что время допросов придёт, тэлерэ знала с первого дня.
Саурон решил допрашивать Линаэвэн при помощи воды, которую дева всегда считала союзником. Говоришь – воду любишь? Так пусть тебя сломает вода.
Первый раз Линаэвэн топили в бассейне. Руки и ноги тэлерэ были связаны, и, лежа под водой, тэлерэ тянулась вверх, но она не могла вынырнуть и вдохнуть желанного воздуха. Линаэвэн не удавалось покинуть дно, словно она никогда не умела плавать ни в озере, ни в море. Здесь… было куда хуже, чем в море: не было ни пространства, ни ветра, ни живого течения, только толстые глиняные стены. Но дева молчала, а ее тело отчаянно сопротивлялось, не желая разрывать связь с фэа.
В другой раз деву просто растянули неподвижно на станке и лили в рот воду, пока Линаэвэн не начинала захлёбываться. Эллет заранее знала, что умереть и унести с собой тайны, ей не дадут ещё долго, но все равно не могла не приходить в ужас. Но в конце концов … да, в конце концов ее наверняка ждала смерть, или Ангбанд и рабство…
Пытки привели к тому, что дева моря стала бояться глубины, нехватки воздуха, запертого тёмного пространства… Довелось ей познакомиться и с ядом – Линаэвэн поили отварами, после которых выворачивало чуть ли не наизнанку. Она спрашивала себя, не Эвэг ли их готовит, ведь он должен разбираться в зельях.
Но все пытки и издевательства эллет перенесла терпеливо, и после сказала Саурону:
– Все, что ты приказал со мною сделать, было страшно, но ведь ты и сам боишься. Едва ли меня, но я вижу, что боишься.
Саурон не ответил, и Линаэвэн продолжила:
– Ты хитроумен, но тебе не предусмотреть всего. Ты даже мне дал некую поддержку помимо своей воли… Какую, догадайся сам: ведь ты умён, а я глупа, разве глупцы подсказывают умным?
Тэлерэ вынесла многое из этого плена и теперь находила поддержку даже в воспоминании о том мраке и ужасе в неподвижности. Теперь она знала, что может выдержать много ужасного.
***
Волк видел, что его методы ничем не помогут – Линаэвэн будет страдать, но не выдаст тайн. Что же, не получилось одним образом, пришло время попробовать другие методы.
– Эвег, я знаю, что ты сейчас очень занят с пленными, но мне будет нужна твоя помощь сегодня в допросе Линаэвэн.
Энгватар, бледный и сдержанный, отстраненный, как обычно, кивнул, но в душе похолодел. Он совершенно точно знал, что не будет больше никого мучить. И он не успел подготовить побег Эйлианта и Кириона. Что тогда ему оставалось? Бежать одному. Волк ждал от целителя доноса, хитрости, но не побега, и если не бежать сейчас, то потом будет поздно: Маирон слишком умён, чтобы можно было уклониться от пыток эльфов и не вызвать подозрения, а за ним и проверки. Пришло время исполнить то, о чём Энгватар недавно говорил Лагорталу… То, о чём Энгватар говорил века назад, что должен был сделать – и так и не сделал. Иначе сегодня же он будет разоблачён и обратится в такого же пленника, как и эльфы. Если Волк решит отправить переметнувшегося к Свету целителя на Север, возможно, маиа просто лишат фана; но, скорее всего, Волк будет мучить Эвега сам – ведь это одновременно будет и возможность получить награду, и месть за доносы. А Эйлианту с Кирионом от того, что Энгватара пленят, легче не будет: целитель мог помочь им, лишь пока оставался для Тёмных своим, а не как такой же пленник…
Когда-то именно из-за страха быть разоблачённым, из страха казни или пытки, Энгватар покинул друга в беде, и тот эльф остался без поддержки, когда его терзали. А после, когда уже прощённый другом Энгватар действительно пытался уйти, он не удержался, напоследок помучил пару пленных своим лечением… и не смог отказаться от этой страсти. Сейчас же она оставила целителя, более того, стала противной, и участвовать в пытках стало не просто тяжело – немыслимо.
Значит, и правда можно и нужно было уходить… И что же после? Он придёт на Химьярингэ… как будто ничего и не было? И расскажет, как поступал и с Оэглиром, и с Эйлиантом, и с другими воинами феанорингов до того; и о том, что предложил эльфам бежать, дал им надежду, но опять испугался за себя и бежал один?
Вспоминая прошлое, Энгватар ясно увидел, почувствовал, что должен искупить свою вину. И не только быть готовым принять суд нолдор, но вначале пойти навстречу именно тому страху, что толкнул его… в сущности, на предательство. И принять всё, как заслуженное.
***
Орк пришел за Линаэвэн, грубо дёрнул за цепь – вставай, пойдём.
Ее привели в подземелье, в узкую и тёмную камеру. Чем эта комната была прежде? Или Саурон построил новые камеры в захваченной крепости? Орк застегнул на тэлерэ ошейник, вмурованный в стену, заставляя ее сесть на пол, чтобы она не имела возможности подняться. Саурон, Эвэг, которого дева считала подвластным Саурону, и другие орки стояли снаружи – они не уместились бы в этой камере.
– Начинай, Эвег, – улыбнулся Волк. Но целитель, стоящий в окружении орков, не шевельнулся.
– Давай прекратим это, – устало ответил Энгватар. – Знаешь… я больше не служу Моринготто. И я не буду бить в ответ. Так что делай со мной, что в твоих силах.
– Моринготто, значит? – мягко, почти ласково ответил Волк. – Ты предстанешь перед ним, его любимый шпион, и Владыка с интересом расспросит тебя, как давно ты предал его. Да и мне ты за все ответишь.
– Делай, что сможешь, – пожал плечами целитель. Он не сопротивлялся, когда орки уводили его.
Линаэвэн охватила радость, какой она не ведала со времени захвата. Эвэг назвал Властителя Ангбанда Моринготто, отказался помогать в допросах, но… принял то, что мог сделать с ним Саурон, превращаясь в ещё одного пленника…
– Да будет на тебе благословение! – воскликнула Линаэвэн, наконец поняв, что этот майа не просто странен.
Волк обернулся к Линаэвэн:
– Эвег отказался выполнять свои обязанности, но тебе это не поможет.
Некоторое время, однако, ничего не происходило. Линаэвэн все оставили. Она бы ждала, что её теперь будет мучить Больдог или Фуинор, но была слишком поражена и думала об Эвеге… А Волк послал Фуинора в комнаты, которые раньше занимал мятежный целитель. Как долго Энгватар обманывал Владыку Севера? Сочувствовать эльфам он мог давно, но еще несколько дней назад маиа наслаждался участием в допросах, значит, отречься от Тьмы решил буквально вот только что. И значит, у него должны храниться готовые зелья для допросов… Фуинор педантично и планомерно обыскал покои целителя (что у аину заняло не так много времени) и предоставил полный список найденного Волку.
– Вот, это то, что нужно, – улыбнулся Повелитель, указав пальцем на один из пунктов. – Когда всё подготовишь, пусть орк отнесёт это к Линаэвэн.
***
Дверь открылась, и орк зашвырнул в камеру эллет ведро из коры. Оно упало на пол, прокатилось, оставляя за собой странный след, и замерло. Тогда, в неровном свете, стало понятно, что ведро до краёв было заполнено насекомыми – ползучими, гадкими, мерзкими: пиявками, личинками, жуками, пауками, многоножками…
– Наслаждайся, – сказал орк и захлопнул дверь.
Это было не больно, но множество гадких насекомых вызывало отвращение, граничащее с паникой. Кто-то из них дрался между собой, но большая часть ползла к Линаэвэн. Прикованная эллет не могла бежать; она пыталась раздавить их, но мелких тварей было так много! Пауки заползали под рваную одежду, пиявки присасывались к коже, мохнатые многоножки ползли по стене вверх и падали сверху на волосы, на лицо, и пока удавалось раздавить дурно пахнущего жука, по ноге уже вползали толстые личинки… Линаэвэн хотелось завизжать от отвращения, но она, напротив, плотно сжала губы – её охватил страх, что одно из этих созданий заползёт в рот.
Некоторое время нежная дева не могла думать ни о чём ином, кроме одного – как же получше и побольше истребить этих тварей? Всё же как много их ни было, число постепенно уменьшалось. Кто орков истребляет, а она – этих вот… От мыслей об орках и Тёмных вообще, Линаэвэн перенеслась к мысли об Эвеге, и в тэлерэ вновь вспыхнула радость: преображение Темного маиа – это же было чудо… И радость от этого чуда жила в сердце куда глубже, чем отвращение и страх от творившегося сейчас. И эта радость придавала силы, а вскоре эллет и вовсе решила, что Саурон выбрал неудачный способ устрашения: она же только и будет занята этим истреблением да тем, чтобы ненароком рот не открыть – значит, не позовёт и не расскажет ничего. А когда эта мерзость закончится, останется лишь память да мелкие укусы.
Линаэвэн недооценивала силу памяти, но это была не единственная опасность, которой она не ждала.
Волк лишь улыбался, незаметно наблюдая, как Линаэвэн сражается с насекомыми. Происходящее не выходило за пределы плана – так или иначе, девушка была слишком занята, чтобы ощущать изменения. А они были – ведь укусы тварей несли яд. Не обычный яд пауков и многоножек, но особо выбранный, которым их напитали.
Когда яд начал действовать, Линаэвэн забыла обо всём, даже об Эвэге: яд усиливал страх, безысходность, беспомощность, вызывал галлюцинации. А из щелей под потолком полилась вода – далеко не чистая, но это было не страшно. Хуже было, что из других щелей сверху посыпались новые твари. Линаэвэн считала простых пиявок и пауков мерзкими? Эти насекомые были гладкими, скользкими, отвратительных форм, раздутыми до огромных размеров: мокрицы больше ладони, пауки едва не с голову, длиннейшие скользкие многоножки… Вода прибывала быстро, и вот эдэлет была уже по пояс в воде, а насекомые пытались спастись на ней, как на острове. Другие же, наоборот, заскользили у девушки под одеждой, спускаясь от шеи между грудями к животу, бёдрам, ногам. И под водой их было почему-то очень трудно нащупать и оторвать от себя.
Ошейник не позволял девушке ни встать, ни опустить голову под воду, чтобы стряхнуть с себя тварей. Вонючая вода дошла до плеч тэлерэ, а потом начала очень медленно подниматься, грозя медленной смертью в этой жиже, среди этих тварей.
Они так и сыпались сверху, не убывая, и ужас нарастал; тэлерэ думала, что это – ее смерть, отвратительная и ужасная. О такой гибели песен не споют… Линаэвэн плакала и стонала, и какие-то жуки слизывали её слёзы. Она страдала от невыносимой тошноты, и её вырвало, отчего вода стала ещё гаже, ещё меньше схожа с водой. Сейчас даже собственное тело, покрытое чудовищными насекомыми и погружённое в зловонную воду, было ей противно, чего никогда не бывало прежде.
– Моли о пощаде, – раздался голос из-под потолка.
Линаэвэн сжала зубы и мотнула головой, отчего насекомые забеспокоились и заползали, а зловонная вода под подбородком плеснула. Эллет не хотела умереть так, но если она умрёт, всё закончится. Эйлиант пришёл в ужас, когда она говорила об исцелении в Мандосе? Кажется, пришёл час исполниться этому.
Говоривший с потолка словно угадал ее мысли.
– Думаешь, сейчас захлебнёшься и избавишься от всего разом? Слишком легко и быстро, Линаэвэн.
Поток с потолка иссяк, и вода начала убывать, снова опустившись до плеч, до груди – и на том остановилась. Спустя время наверху, под потолком, открылось отверстие, и по верёвке ей спустили деревянную миску с похлёбкой так, что она не погружалась в воду, а плыла по ней. В миску тут же наползли твари помельче.
– Не бойся, тебе тоже оставят, – насмешливо произнёс умайа сверху. – Сколько ты намерена смотреть на еду? Неделю, месяц, пока не умрёшь от истощения? Ты не сможешь. Голод и жажда станут сильнее тебя, рано или поздно, ты сделаешь глоток… Вон те личинки, если не прожуёшь их тщательно, с радостью заползут тебе в желудок – они созданы так, что смогут жить и размножаться внутри. Мерзость ужасная, но однажды ты сделаешь второй глоток. Ты не будешь молить об избавлении, ты же такая терпеливая… и тебе будет терпеть всё легче и легче. Пока ты не притерпишься ко всему и не перестанешь видеть повсюду Искажение. Так мы и создавали орков.* Приучали их тело и душу к Искажению, к тому, чтобы ничто не вызывало в них отвращения. На это превращение понадобится очень много времени, и для этого подойдёт не всякий эльда… Но ты подойдёшь. И времени хватит.
От этих страшных слов тошнота вновь нахлынула на деву. Линаэвэн не знала, как выдержит ещё. Если она попросит пощады, этот кошмар сейчас же закончится – ничего тэлерэ не хотела так сильно. Но… если она не расскажет все, что знает, то потом эта пытка повторится. Единственный способ все завершить – не уступать.
Стряхнув руками личинок с лица, Линаэвэн отрицательно покачала головой: «Нет».
К сожалению Саурона, и эта пытка оказалась бесполезной. Убивать Линаэвэн пока никто не собирался, обещание превратить ее в орка было не больше, чем ложью, так что через какое-то время вода схлынула. Напугать не вышло, что тогда оставалось? Надеяться, что обычная боль заставит девушку повиноваться, хотя и это могло оказаться непросто. Эльфийские мужчины и женщины мало отличаются друг от друга,** Линаэвэн зря считала себя физически слабой, не выносливой, тем более она была из очень древних, рождённых еще до прихода Оромэ.
