Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)
Линаэвэн долго молчала, прежде чем заговорить, и Волк не торопил её.
– Если ваша… ссора продлится, ты допустишь, чтобы пленники умерли от голода, только чтобы не идти на попятный? – спросила тэлэрэ уже возле самой двери “своей комнаты”.
– Да, это вполне может закончиться именно так, – подтвердил Маирон. – И это удивляет меня: вы скорее готовы допустить гибель кого-то от голода, чем наступить на свою гордыню и накормить их. Мне интересно узнать глубину вашей жестокости и эгоистичности.
Линавэн прикрыла глаза. Смерть от голода, если это действительно то, что уготовил товарищам Саурон, долга и мучительна, эльдэ было больно и страшно думать о таком, но ей нельзя было поддаваться чувствам, разве что плакать от бессилия… А Саурон желал, чтобы она согласилась. Исполнение его желания, несомненно, обернётся большим злом для эльдар, что бы Саурон ни готовил: нанести ли удар по Долхэну, вложить ли в её руки отравленную пищу, чтобы она своими руками отдала её родичам, или нечто иное… Но это зло непременно случится, как только она согласится; то же, чем грозил Саурон, было далеко… Но родичи страдали уже сейчас. И что, если Тёмная тварь исполнит угрозу? Саурон достаточно жесток для этого…
– Не приписывай нам своего, Гортхаур, – с горечью и сдержанным гневом произнесла Линаэвэн. – Я принесла бы еды товарищам, если бы могла знать, что это не обернётся вредом ни для Долхэна, ни для других, и ты, конечно, не дашь такого обещания. Тебе же лишь гордыня мешает изменить свое… – Тэлэрэ не договорила, заметив несообразность, противоречие в словах Саурона. – Если бы тебе подлинно мешало сказанное тобою “никто не будет кормить”, ты не предлагал бы это и мне, тем более, не пытался добиться от меня согласия. Не ведаю, что было меж тобой и Долхэном, только не то, о чём ты сказал.
Дева заговорила резко и оскорбительно, но она зря думала, что Повелитель Волков не сможет поставить ее на место.
– Мне нет нужды вам что-либо приписывать. Вы жестоки там, где нет нужды, жестоки, потому что трусливы. Но о себе вы не говорите: “Я боюсь, и потому пусть лучше другие страдают”, вы уверяете себя, что делаете это ради высоких целей, что вам бесконечно жаль, что это вынужденная жертва… Только это неправда. Правда в том, что ты труслива, и готова платить за свою слабость чужими страданиями. Но ты не только труслива, ты ещё и глупа. Тебе показалось, что ты что-то прозрела во мне, бывает смешно наблюдать за тебе подобными: вы убеждены, что я лгу, и не верите ничему в моих словах, но при этом вы уверены, что сами всегда знаете как поступить правильно, и мне нравится это. Из трусости и глупости вы совершаете чудовищные вещи, но потом, когда уже ничего не исправить, вам открывается правда… И наблюдать это приятнее всего.
Едва Волк закончил, как Линаэвэн, молча развернулась и ушла в свою комнату: гордо, высокомерно. Волк с усмешкой смотрел ей в спину. Придет время, и он раздавит её (в том, что время придет, и Линаэвэн не задержится, как его гостья, Волк уже не сомневался), и из гордой и самоуверенной она станет дрожащей, слабой, напуганной. Она будет бояться решиться на что-либо ещё больше, и, быть может, тогда он её даже отпустит – учитывая её высокое положение среди своих, Линаэвэн принесет немало пользы Северу.
Но пока Волк закрыл за девой дверь и отправился по своим делам.
Скоро тэлерэ должны были принести всё, что нужно для шитья по ткани, но стража у дверей не позволит деве выйти наружу.
***
Пока Нэльдор спал, в его комнату осторожно внесли окровавленную рубаху и положили рядом с ним.
Пробудившись, эльф в ужасе смотрел на лежащую рядом с ним ткань. Когда такую рубаху принесли Линаэвэн, Нэльдор не пытался сбежать или наброситься на орка, растерялся в тот миг; и после не молчал, продолжал беседу до конца, и даже не отказался наблюдать звёзды вместе с Сауроном… Да ещё Саурон узнал от него о Нарготронде! И всё равно кто-то из товарищей Нэльдора был “наказан”. Быть может, даже Ламмион, но если и не он… все равно Нэльдор не сделал ничего плохого, а кого-то наказали – это было не честно!
Нолдо был один и считал, что его сейчас никто не видит его. Сев на кровать, он закрыл лицо руками. Всё было зря. Нэльдор думал, что кого-то защитит или избавит от боли, соглашаясь идти в гости, но получается, что не избавил, а наоборот… И теперь эльф понимал, что ему нужно было отказаться от “гостей” и всего этого раз и навсегда – и если он не сделал это давно, то должен сделать хотя бы сейчас. Отказаться быть “гостем” и отправиться в подземелье на пытки было тяжело и страшно, и более того, если он так поступит, то Саурон (не он, а именно Саурон!) ударит не только по нему, а и по Линаэвэн, и по кузену, но… Но так было нужно. После пробуждения Нэльдору стало ясно – Саурон всё равно ударит по другим. Хоть будет Нэльдор в этих “гостях”, хоть нет. Потому что умайа что-то не понравилось или просто захотелось так. Эльф вспоминал всё, что было вечером и ночью, и только укреплялся в своём решении. За что умаиа покарал кого-то из его родичей… кроме как за то, что Саурон это Саурон, а они пленники-нолдор? Вот разве что… у Нэльдора однажды вырвалось проклятье, не могло не вырваться, когда Саурон сказал, будто эльф подсказал ему новый способ творить зло… Но Нэльдор не считал, что проклятие от того, кто обещал вести себя как гость может быть достойно кары.
И когда умаиа наконец постучал в дверь комнаты Нэльдора, эльф встал, открыл дверь и решительно произнёс:
– Я не буду больше беседовать с тобой. Пусть я глуп и не понял сразу, что из этого выходит… но теперь увидел. И отказываюсь продолжать всё это.
Волк с удивлением посмотрел на юношу, который в очередной раз сменил решение:
– Ты волен в этом, Нэльдор, но могу я узнать почему?
– Из-за того, что я увидел, пробудившись. Я не бежал и не нападал на орков, не отказывался говорить или ужинать, или наблюдать вместе с тобой за звёздами, и я… – у Нэльдора перехватило дыхание, – Ещё и выдал тебе важные сведенья. А теперь я узнал, что после всего ты приказал мучить одного из моих родичей. Кто знает, что не понравится тебе в другой раз? Я должен был прежде догадаться, что мой приход сюда никому не в помощь, только во вред; что ж, наконец я догадался, и я отправлюсь в подземелье и буду переносить все, что переносят мои друзья.
Маирон молча выслушал горячую тираду мальчишки, считавшего себя невиновным и несправедливо обиженным, а потом ответил:
– Ты проклял меня, Нэльдор, – холодно напомнил Волк. – Был груб, дерзил. Хорошо же ты представляешь себе поведение гостя. За то и был наказан. Но я умею и награждать: за то, что остальную часть вечера ты старался честно выполнить своё обещание, я отпустил одну пару из застенка в камеру, отдохнуть. За то, что ты подсказал мне любопытную идею, я дал отдых ещё одной. Итого, благодаря тебе, три пары избежали каких-либо мучений. Одна пара, глядя на тебя, тоже стала гостями. И все, до сего момента, избежали допроса. Так что, мне кажется, ты мог бы собой гордиться. А ты сейчас хочешь свести всё на нет.
Нэльдор коротко вздохнул. Три… четыре…. восемь эльдар… А плата за это – то, что враг знает, откуда они. И Линаэвэн нет рядом, чтобы подсказать что же нужно делать… И окровавленная ткань, уже во второй раз… Частью окровавленная рубашка, частью чувство вины побудило Нэльдора подтвердить:
– Да, я отказываюсь продолжать, – что тогда станет с теми тремя парами?.. Но ведь есть же ещё гости? Может быть, они умнее, опытнее, и справятся со всеми ловушками. А он мог проговориться снова. Как уже случилось не однажды.
– Как хочешь, – вздохнул умаиа. – Ламмион утром уехал на охоту, и он, если, конечно, решит вернуться, огорчится, узнав, что ты в подземелье. И Линаэвэн останется одна… Но твоё право. Пойдём, провожу тебя в камеру.
Нэльдор вместе с Сауроном прошёл по коридору к лестнице мимо комнаты Линаэвэн. Едва они спустились на один пролёт, как встретили подоспевшего Больдога.
– Проводи Нэльдора в камеру, – бросил Волк и ушёл обратно наверх; на нолдо он даже не взглянул.
Больдог же усмехнулся и сделал приглашающий жест:
– Ты привёл деву к Повелителю Волков, а теперь бросаешь её одну. Ты нравишься мне, парень. Сдается мне, это начало хорошей службы.
Нэльдор не нашёлся, что ответить умайа-орку (он и не знал прежде, что такие бывают). “Привёл деву к Повелителю Волков…” И ведь правда, привёл! И что он натворил вчера – начиная с этого согласия и до несдержанного проклятья! Подумал бы раньше, понял бы, что ему перехитрить самого Саурона – нелепость, быть такого не могло. А кого-то эти твари мучили за то, что он не подумал… Хотя проклятья – не просто слова*(4), вдруг Саурону и правда достанется однажды, не из-за него, Нэльдора, а из-за всех, кто проклинал умаиа.
***
Больдог повел нолдо ниже, в подземелье, где он пока не бывал. Юноше отвели особую камеру – с матрасом на деревянном топчане, тёплую и сухую. По дороге Нэльдор видел открытые двери других камер – холодных и голых, с цепями по стенам.
Оставшись один Нэльдор лёг на постель, простую, но по-прежнему – не такую, как у других пленников; он и теперь остался на особом положении. Очевидно от того, что мог принести пользу врагу. В отличие от тех, кому достались цепи.
***
Оставшись одна, Линаэвэн погрузилась в раздумья. Саурон мог лгать о чём угодно, но он был прав в том, что она боялась. Боялась навредить другим… но и сама боялась не выдержать. Разве не поэтому утром она не отказалась от завтрака, от продолжения беседы, от карт? И тем принесла вред Нарготронду и Финроду, хотя пока и не ведала, какой именно.
Что же ей следовало делать теперь?
Если даже она согласится, только однажды приготовить еду, это наверняка пойдёт во вред кому-то. Если откажется, то ее товарищи будут страдать от голода… Даст ли Саурон им умереть, нет ли – страдать все равно будут.
Что она могла сделать?
Попробовать самой, независимо от Саурона, принести товарищам еды, хоть кому-то? Кухня вряд ли в ином месте, чем была. А пленники в подземелье… в Минас-Тирите не было темниц, но теперь они внизу, в погребах – можно попробовать… Линаэвэн бесшумно подошла к двери, прислушалась – в коридоре раздавались чьи-то шаги… Нужно было выждать, пока Саурон (или уже не он?) уйдёт. Дева не знала, что в это время Нэльдор вместе с Сауроном шёл по коридору, чтобы спуститься в подземелье.
Когда шаги стихли, Линаэвэн осторожно выглянула за дверь и увидела караул орков. Дева тихо прикрыла дверь вновь, запоздало подумала: “…Родичей всё равно накажут, если бы её поймали. Так можно сделать им ещё хуже”.
Но с другой стороны, ведь пойти на кухню, чтобы помочь хоть чем-то другим поенным, можно и не таясь. Ей нужно прийти на кухню открыто и сказать, что по желанию Саурона она отнесет пленникам еды… А чтобы попасть на кухню, ей нужно просто велеть орку-охраннику проводить ее. Быть может, Саурон ещё не успел подготовить то, что желал, и тогда она принесет еды своим родичам, сделает это всего один раз, но зато увидит их и узнает, что с ними, и сможет поддержать…
Линаэвэн собралась с духом – ей нужно идти непринужденно, не прячась, только тогда может удаться задуманное. Эльдэ решительно открыла дверь и, сдерживая отвращение, обратилась к стоящему возле ее комнаты орку:
– Я иду на кухню. Твой господин хотел, чтобы я накормила пленников, – сказала тэлэрэ. “Хотел, но не отдал повеления своим слугам”, с надеждой думала Линаэвэн про себя. И как она надеялась, ещё не приготовил всё, что запланировал… И теперь она пойдёт на кухню сама, а не с умаиа, возьмёт ту пищу, которую выберет, и Саурон не “подготовит” других нолдор к встречи с нею какой-либо ложью.
Орк, услышав эльфку осклабился, но и не подумал отступить.
– Иди внутрь. Господину доложат, что ты передумала, – орк не знал, о чём идет речь, но он знал свой приказ: если пленница чего-то захочет, об этом нужно немедленно доложить.
У Линаэвэн опустились руки. У нее получилось… хуже, чем ничего. Саурон сделает всё, чего желал. Он желал её согласия, она отказалась – а теперь? Саурон посмеётся над ней – пусть; но что другие? Что Долхэн? Сказать “Я согласна, если это не окажется никому во вред?” Навредить можно по-разному… Линаэвэн опустила голову, закусила губу. Кажется, она придумала, что сказать и сделать.
***
Волк направлялся к себе в кабинет, когда в коридоре перед ним склонился орк:
– Господин, девка хочет говорить с тобой, она хочет идти на кухню.
Волк кивнул и жестом велел рабу убраться с дороги, а сам снова пошел к комнате Линаэвэн. Остановившись перед дверью, умаиа решил проявить вежливость и постучал.
Линаэвэн открыла дверь очень быстро, она была бледна.
– Я накормлю пленников сегодня, только… если я съем ту же еду, что и другие, и после не вернусь сюда, а останусь в подземелье. В тех же условиях, что и другие. – “А если ты не выдержишь?” – подумалось девушке, но сейчас она отразила этот вопрос иным: “А если не выдержат другие?”
Комментарии.
*(2)
*То, что «тёмная фигура на скале», обратившаяся к нолдор в Амане, – Намо Мандос, в Сильмариллионе» только предположение, о чём пишет и Кристофер («Утраченные сказания», «Исход нолдоли», Комментарии).
По «Сильмариллиону», Проклятье Мандоса, оно же Пророчество Севера, оно же Рок нолдор, произносит то ли вестник Валар, то ли сам Намо. Нигде больше такого не встречается. Если есть посланник Валар, назван он по имени или нет, его никто не путает с самими Валар. Нигде нет такого – «это был посланник Манвэ, а может быть, сам Манвэ»… Разве нолдор не могут отличить Валу от его посланца-майа, даже очень сильного?
А здесь… а может быть, это был сам Мандос – как если «вестник» пытается изображать Намо (или Намо, напротив, не только не называет себя, но зачем-то пытается себя скрыть, так, чтобы его могли спутать с майа). Но зачем бы Намо или его посланнику так притворяться? Зато это имеет смысл, если проклинал… не светлый майа.
Само название, Пророчество Севера, словно намекает на происхождение. Обычно Севером называют… Ангамандо и то, что оттуда исходит. Другое название вроде бы явно говорит об авторе проклятья: Проклятье Мандоса. Но и произнёсшего проклятье часть, видимо, сочли Мандосом, а часть – нет…
По «Книге утраченных сказаний», это именно посланник, а не сам Намо. Его зовут Амнон или Амнос, а по примечаниями также… Морниэнто. Странное имя для светлого майа…
Слова проклятья «Начатое в добре обернётся злом» противоречит словам Илуватара по «Аинулиндалэ» (что зло обернётся благом; Манвэ, услышав об ответе Феанаро, скажет о том же – что зло обернётся благом).
Манвэ и действует вразрез с Роком нолдор, который вроде бы является приговором Валар: говорилось, что Валар не услышат ушедших, и даже эхо их рыданий не перейдёт гор, но Манвэ слышит и отзывается. И это не единичный случай: «В горах да будет дом Орлов, и да слышат голоса, призывающие нас» (слова Манвэ в «Об энтах и Орлах»). То есть Манвэ намеренно посылает Орлов, чтобы как раз слышать ушедших.
Тогда как приговоры Намо или Валар (как «Статут о Финвэ и Мириэль») Манвэ принимал и не действовал вопреки им, даже если сам был с ними не согласен.
Ульмо говорит, что Рок нолдор на руку Моринготто – и это в самом деле так.
В «Неоконченных сказаниях» Ульмо говорит о том, что Оссэ – слуга Рока (нолдор) и поэтому топит корабли, которые посылают на Запад.
По «Сильмариллиону», Рок нолдор исходит от Намо – и получается, что Оссэ фактически убивает эльдар, исполняя волю Намо Мандоса. Но в «Прозаических фрагментах» (4-й том «Истории Средиземья») сказано так:
«Так что Ульмо неустанно тщился сподвигнуть номов (нолдор) послать гонцов в Валинор, но однако ж Мелько был хитёр и весьма умудрён, и не смыкал он глаз, бдительно следя за всем, что касалось эльфийских родов, и посланцам их не удавалось преодолеть всех опасностей и искушений этой самой длинной и самой недоброй из всех дорог, и многие, кто дерзнул отправиться в странствие, сгинули безвозвратно».
Всё это вместе складывается в то, что нолдор проклинал не Намо и не светлый майа, посланник Валар.
*(3)
Как видно по картам, Ангамандо, как и Утумно, защищены полукольцом гор со всех сторон, кроме севера, т.е., Моринготто со времени их строительства не боялся, что Валар нападут с этой стороны. С севера к Ангамандо (как и к Утумно) близко подходит Море, и Валар было бы крайне трудно высадить и развернуть там войско, что было необходимо, чтобы взять Ангамандо («с наскока» его не взять, а одной силы Ульмо как Стихии не хватило бы, чтобы одолеть Моринготто). Но если и Валар не могли штурмовать крепость Врага с Севера, с Моря, тем более не могли нолдор.
*4
Почему проклятий на самом деле нет.
https://buhgalterivanov.livejournal.com/9438.html
Комментарий к 6. Тайны.
*(1):
“Серые анналы”:
“…Вскоре эльфы стали опасаться тех, кто утверждал, что бежал из рабства, и часто несчастные, попавшие в лапы орков, даже если они вырывались из тяжкого плена, вынуждены были бродить без дома и друзей, становясь изгоями в лесах.”
Беглецов, как сказано, часто изгоняли, но в землях феанариони поступали иначе. Это видно по сказанному в “Ламмас”, что к диалекту квэнья, принятому на Химринге, за века войн в Белерианде примешалось в том числе наречие нолдор-рабов, которых захватили в плен или принудили служить Морготу и оркам (а после они бежали, и так оказались на Химьярингэ). Чтобы плен мог повлиять на особенности речи нолдор, они должны были оставаться в плену достаточно долго; а для того, чтобы эти особенности могли повлиять на наречие Химьярингэ принятых беглецов должно быть достаточно много. Отсюда видно, что сыновья Фэанаро и их народ не изгоняли спасшихся из плена, а принимали их.
Остальные комментарии смотрите в конце главы.
========== 7. Охота. ==========
Выехав с острова, Ламмион думал, что делать ему теперь – ведь придётся вернуться назад! Словно цепь за ним тянулась – длинная, а не отпустит. Пожертвовать родичем, быть может, братом, ради своей свободы, он не мог; а других он своим бегством не спасёт и не вернётся к ним с войском: у нолдор не было сил освободить Тол-ин-Гаурхот от Саурона. Они могли появиться позже, но то – спустя годы, не теперь. Единственное, что мог бы сделать Ламмион для Города – известить Финрода, что Линаэвэн в плену; и то не напрямую – нельзя было ехать в Нарготронд, за отпущенным пленником наверняка следили.
Конь Ламмиона летел стрелой на юг. Вернуться нужно было до истечения суток.
Охотник умел обращаться с лошадьми. Та, которую ему дали, вначале покорно, не поднимая головы, поскакала вперёд, и лишь после, ощутив его руки, расслабилась. Лошади тоже приходилось тяжело у Саурона: это чувствовалось. Ее бег, вдоль Сириона, был скорым – животное тоже было радо вырваться. Хотя сама лошадь явно не решилась бы на побег, да и устала скоро: не была привычна к долгому быстрому бегу, и ей требовались отдых и вода. Ламмион остановился, съехал к самому берегу. От Сириона тянуло свежим ветром, и тёмные тучи, обложившие небо, разошлись немного, открыв ясную синь. Небеса были и останутся неподвластны Тёмным.
…Сможет ли он видеть небо, когда вернётся, или его запрут в камере без окон, в подвале?..
Ламмион всё ехал на юг, по обезображенной, мрачной долине, теперь вдоль реки. Эльф слышал рыщущих поодаль волков. Они не трогали всадника, и очень хотелось поохотиться именно на них. Но… что тогда сделают с братом?
Эльф полагал, что вдоль Сириона, почти по прямой, проедет довольно быстро. Насколько позволит быстрота лошади – отнюдь не гордого легконогого скакуна, но несчастного забитого и запуганного животного, которому Ламмион старался дать хоть временное облегчение.
Выехав туда, где не было явно видно волков и орков (хотя не приходилось сомневаться, что они недалеко), а на берегу росла пучками почти обыкновенная трава, разве что жёсткая и темноватая, нолдо приостановил лошадь, дав не только напиться, но и поесть; и она, в самом деле, с удовольствием взялась щипать травку, приободрилась. Ламмион ждал, что после этой передышки лошадь вновь побежит скоро, как в начале, при выезде с Острова, от которого охотник уже довольно далеко отъехал. Только лошадь не хотела покидать понравившееся место: словно очнулась немного, припомнила вольное прошлое и хотела попастись. Когда Ламмион тронул повод, намереваясь подняться в седло, лошадка заржала тихо, жалобно и просяще. Словно именно ради неё, ради того, чтобы дать ей облегчение и краткую иллюзию воли, нолдо и ехал сюда. Цель эльфа была иной, только достигнет ли он её… И не желал Ламмион гнать лошадь вперёд так, будто она была не живым существом со своим именем, а только средством достичь цели. Поэтому вначале выжидал и успокаивающе гладил гриву лошади, убеждая, что впереди – лучшее место, чем это. Если только они выберутся из долины.
…А потом и ему возвращаться, и лошадь возвращать Саурону и его слугам; и вновь её будут бить кнутом, и вновь четвероногая раба позабудет, что любит пастись на зелёной траве, видя её разве в своих лошадиных снах. Да и то – добрые ли сны на Тол-ин-Гаурхот?
Наконец, лошадь тронулась, доверившись седоку. Но прежде, чем продолжить путь к выходу из долины Сириона, Ламмион обернулся. Вдали, на башне крепости Саурона, горел зловещий огонёк. Там томились его товарищи и его брат.
Несмотря на задержки, Ламмион, наконец, оставил узкую долину меж Горами Тени и Дортонионом, что ныне звался Таур-ну-Фуин. Земли стали явственно чище, светлей, хоть они и были захвачены врагом, и по ним проходили орочьи шайки. Лошадь уже не медлила, видя, что здесь, в самом деле, лучше, чем там, откуда они ехали.
Опускался вечер. Самой явной приметой изменения в землях были пролетевшие вблизи реки утки. Ламмион приостановился. Он ведь сказал, что едет на охоту… и не последний ли раз он охотился? «Когда я вернусь назад, верно, Саурон уж не отпустит меня», – подумал нолдо. Само это «щедрое» предложение казалось ему сейчас чем-то наподобие игры кошки с мышкой. Тёмный знает, что он не может не вернуться.
Если он – не вернётся, он разрушит замысел Саурона и обретёт свободу, и избавит коня… И погубит брата или иного родича.
Если же вернётся – не увидит больше ни уток, ни потока, ни зелёных трав, ни грозового неба.
Меж тем, погода стремительно портилась, приближалась буря. Ламмион стиснул зубы, запрокинул голову. А после последовал за утками, подстрелил одну из них и направился за ней – подобрать. Теперь родичи не будут наказаны за то, что он сказал об охоте и не исполнил этого. Но исполнив формальность, Ламмион торопился выполнить задуманное. Нолдо жалел, что не написал краткое послание о том, что отряд попал в плен к Саурону. Набросать бы карту: место, где их схватили, пройденный путь, Тол-Сирион. А над ним – имя Линаэвэн. Если послание перехватят Тёмные, только это имя они и узнают; если же удастся доставить его стражам Дориата – тэлерэ рассказывала, что хорошо знакома с их командиром, Бэлегом, да и Короля навещала не раз. Тогда Финроду передадут весть.
Так эльф думал, когда вдруг, без предупреждения, без начала дождя, прогремел гром, и лошадь в испуге рванулась вперёд. В следующий миг в ближайшее старое дерево ударила молния, и толстенная ветвь рухнула прямо на спину коня. Нолдо едва успел спрыгнуть, и это спасло ему жизнь: удар был такой, что лошадь упала замертво.
Ламмион поражённо смотрел на мёртвого скакуна: всё произошло так быстро и нежданно! Смерть была быстрой и не худшей, и неведомо, как долга оказалась бы жизнь лошади, верни он её Саурону. Она умерла не забитой, а на воле – успев пощипать травку и почувствовать седока, что готов о ней заботиться. Но как Ламмион теперь вернётся к сроку?! Ведь он отъехал далеко, и долина Сириона осталась позади.
Изумление задержало эльфа на месте на несколько секунд – а по стволу, по ветви бежало пламя. Ламмион подбежал к лошади, забрал утку и уздечку – и бросился бежать на юг, к Димбару, ведь к сроку – всё равно не успеть, и родича повесят на вратах крепости.
…Это не рухнувшая ветка: смерть брата будет долгой и мучительной, но его ещё можно спасти. Нолдо повернул в другую сторону. Он возвращался. Собрав все силы, Ламмион мчался на север. Многие рвутся на волю, а он рвался в плен, и в это время – почти не думал о том, что ждёт его. Только о том, что ждёт Нэльдора. Вдоль берега, но не слишком близко к реке, выбирая самые ровные и простые пути – Ламмион делал лишь краткие остановки, чтобы не закончились силы прежде времени. На рыскавшего по округе в поисках добычи гаура нолдо почти не обратил внимания, как и тот на временного владельца зачарованной уздечки. Охотник лишь вспомнил с тоской, как хотел выстрелить в одного из волков, и продолжил бежать дальше. Сейчас минута промедления стала бы минутой лишних мучений для родича.
Когда же в одном из оврагов Ламмион наткнулся на орков, эльф впервые почти обрадовался им, как ни отвратительны были эти твари. Нолдо закричал, протягивая уздечку:
– Передайте своему хозяину, что я вернусь с опозданием – потому что конь пал. Передайте скорей.
Ламмион и сам не знал, на что рассчитывал. Орки не делают того, что им скажут эльфы, и Саурон не проявил бы снисходительность от того, что опоздание – невольное… и всё же, всё же…
***
Орки почувствовали чары от уздечки задолго до того, как эльф выбежал на их стоянку. Хотя и стоянкой это было не назвать. Меж свежесваленных деревьев были растянуты плащи, под которыми от бури спрятались парни, прижавшись друг к другу.
Право сказать, ощутив чары, они решили, что приближается умаиа, а увидев эльфа – решили, что умаиа-перевёртыш притворяется голугом*. Но, услышав сбивчивую речь и странные слова, парни смекнули, что перед ними и правда всамделишний эльф. Мож, один из тех, кого отпустили на волю как лазутчика?
Вожак не знал, как правильно поступить, и оттого злился. Передать Повелителю! Ишь ты, раскомандовался. А как ему передашь-то? А что, если что-то важное передать надо, а он, понимаешь, знал, да не сказал? И потому вожак сделал то, что логичнее всего в подобных ситуациях – заорал на эльфа:
– Это как это я ему передам, дубина ты заморская? Перепутал что ли, не на тот отряд вышел? Ты как вообще сюда прошёл, откуда идёшь, отродье остроухое? – заорал, а потом вдруг струсил. Ведь если этот голуг таким знаком Повелителя обладает, то, значит, вхож к Повелителю, и значит, запросто может и голову с плеч таким мелким сошкам, как он, снимать.
***
Орк не попытался напасть, но заорал так, что Ламмиона передёрнуло от отвращения: такими словами орк не клял бы врага, только своего. Но как ни было мерзко, Ламмиона заботило вовсе не то, что о нём думают орки. А орки явно не понимали, как передать что-либо Саурону… и знали, кто передать может. Ждать было некогда. Обмотав уздечку вокруг руки, чтобы не мешала, Ламмион взялся за лук, отбегая назад:
– Не тот отряд? А где найти тот, что передаст весть прежде, чем я сам добегу, знаешь? Я должен был вернуться, – он кивнул головой в сторону крепости, – к сроку, но без коня мне не успеть.
***
Дёрганый был эльф какой-то, странный. Только, когда он снова заговорил, орк наконец-то понял: это эльфу надо было вовремя вернуться к Повелителю, не Саурон его ждал. И тогда в голове вожака появился план, потому что нет больше радости, чем сделать хуже другому.
– Есть другие отряды, как не быть, – огрызнулся вожак, но так и не тронулся из-под навеса. – Беги отсюда на запад, если поторопиться, встретишь парней, разведку, они все передадут.
А что и они пешком будут, как и все, орк говорить не стал. Пусть голуг лучше побегает, их поищет, да времени своего драгоценного побольше потратит.
***
Услышав о разведке, Ламмион побежал снова, глядя на запад – не увидит ли вскоре тот отряд? Если он дальше, чем можно увидеть, разыскивать смысла не было. Да и как различить среди орков этих самых разведчиков, нолдо не имел ни малейшего понятия. К тому же орк оправился от испуга, а значит, легко мог соврать. Более того, ещё неизвестно – будет ли встречная шайка что-то передавать, или ответят, как эти. Но главное – Саурон мог и не обратить внимания на принесённую весть. Добраться как можно скорее было важнее, чем донести новости о себе – а отклоняясь далеко, можно было потерять много времени. Да и найдёт он ещё орков по пути – дальше их будет всё больше.
Пока Ламмион стремился выехать из долины, лошадь казалась ему слишком медлительной, теперь же, когда спешил обратно с добытой дичью – слишком быстрой. На западе он никого не увидел. Спустя время Ламмион вновь настиг орочий отряд и остановился – отдышаться и попытаться вновь передать послание, не зная, могут ли и захотят ли эти орки ему помочь.
– Эй, вы! Сможете передать своему господину весть, что Ламмион опоздает к сроку из-за гибели коня – или ничего не можете, и я скорее вас добегу?
Он сообразил сейчас, что говорил неверно в прошлый раз: сказал «я», а нужно было сразу имя называть. Чтобы, если орки всё же передадут, им не пришлось переспрашивать. А если ответят так же, как и прошлый раз – нужно не медлить с ними. Его ждал брат – хотя, быть может, ещё и не знал о том.
Эти орки не только лучше устроились, под крутым навесом оврага, но и успели принять на грудь, а потому встретили мокрого эльфа, возникшего перед ними, дружным смехом.
– Повелителю мы передать должны!
– А давайте мы его схватим и сами Повелителю передадим?
– Точно, чтобы с ним ночью ничего не случилось!
Ламмион и так был в сильнейшем напряжении, но гнев сдерживал куда дольше. Орки стали насмехаться, и его глаза вспыхнули яростью. Эльф вскинул лук, но опомнился. Только обругал сквозь зубы мерзких тварей и продолжил бег.
Вслед эльфу неслись улюлюканья и выкрики. Орки даже хотели броситься в погоню, и бросились бы, если бы не дождь… да то, что у проклятого колдуна был с собой лук со стрелами.
***
Ламмион, в темноте, сгустившейся прежде времени, продвигался на север так скоро, как мог. И вот он уже добрался до узкой долины Сириона. Ветер и ливень смывали и сносили всё вокруг, отчасти очищая землю, но и делая ее вязкой; а ветер всё усиливался, доходя до бури. В небесах словно били огромным мечом о столь же громадный щит, невольно рождая мысль о Тулкасе. Может быть, и тёмным тварям приходило на ум что-то подобное, и они все попрятались: сколько нолдо их видел по пути сюда, а ныне не встретилось ни одной.
Отблески молний озаряли путь Ламмиону. Пробираясь по лесу, он вгляделся вперёд: зловещий огонёк крепости был ещё далеко, и эльф с горечью подумал, каким подспорьем стала бы для него эта гроза, если бы он действительно бежал! Она разогнала и волков, и орков, и даже нетопырей, что раньше летали во множестве в долине Сириона. Ламмион, в самом деле, мог бы не только передать послание через птицу, но и добраться до Димбара и Дориата. Только эльф возвращался на Волчий Остров. Наверняка он не раз проклянёт своё возвращение. Возможно, кого-то из его товарищей подвергнут каре за то, что он потерял коня. Нолдо даже не мог сказать заранее – не случится ли в эту грозу и бурю, что веяла ещё не наступившей осенью, новых происшествий, что слишком замедлят его путь, и не вернётся ли он к вывешенному на воротах мёртвому телу.
