Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)
– О, не волнуйся, – засмеялся Волк, – тебя никто не поставит драить котлы – ты слишком ценен для такой работы, ее могут выполнить и рабыни. Что до вежливости, ты прав, принимается. В остальном ты не возражаешь. Я со своей стороны подтверждаю, что Эйлиант будет в безопасности, что бы он сам ни учинил. Договор заключен.
Волк не стал указывать Бэрдиру на его промашку, на то, что он назвал феаноринга по имени, хотя сам же предостерегал родича не говорить. В общем-то… именно ради таких оговорок Бэрдир и здесь.
На том, чтобы именно готовить, Бэрдир настаивал не только потому, что могли бы потребовать и уборки или мытья посуды. Ничто не мешало Саурону или тому умайа, что приходил к завтраку, явиться на кухню и потребовать исполнения любой службы, какую он только измыслит, и какую возможно исполнить на месте… а отказ счесть нарушением договора.
Обед был завершён; Бэрдир отставил кубок и поднялся из-за стола, глядя на Саурона мрачнее, чем когда входил. В прошлый раз проигрыш был куда меньше. Ничего страшного, если рассказать о любимой еде… нашёл кого слушать, умайа! Книги, язык – это куда безопасней.
От согласия готовить Бэрдир чувствовал себя скверно. Хотя ещё тогда, когда он решился идти в гости ради Лаирсула, по сути согласился не пытаться бить врагов, бежать, клясть Саурона. «Гость» оказывался большим пленником, чем тот, кто оставался в подземелье. Ради Эйлианта нарушил это – и ради него же теперь отправлялся на кухню. А ещё после слов Саурона он понял, что проговорился.
И что делать, если Саурон ещё кого-то сюда приведёт?
Умаиа поднялся из-за стола.
– Тебя проводят в твои покои, а к ужину отведут на кухню, – теперь Бэрдир обещал, что не будет пытаться бежать. Он и так бы далеко не убежал с Острова Волков, это не Ангамандо, где даже Властелин не знает всех ходов, нор и туннелей. И все же данное обещание будет угнетать пленника, а мнимая свобода будет недоступна.
– Ах да, совсем забыл, – произнёс Бэрдир… настолько любезно, насколько был способен. – Получай, дарю.
Он снял с себя рубаху и передал Саурону.
***
Тем временем к феанорингу привели его старшего друга, и так же, как и раньше, растянули на стене. Пусть пленники думают, что все повторяется, тогда они меньше смогут подготовиться к тому, что грядёт.
– Меня водили к Саурону, но не на допрос. Якобы в гости, но насильно, с помощью умайа в обличье орка – представляешь, как они нас боятся? Мне удалось ударить его, – кратко пересказал события Эйлиант, ведь Оэглир не знал, что с ним было. Однако в этот раз эльфов не стали оставлять одних: трое орков привалились к стенам камеры и таращились на пленников; орки что-то принесли с собой, но пока не спешили доставать. Говорить при них нолдор не хотелось, хотя эльфами не мешали общаться. Такого приказа не было, пусть языки чешут.
– Как тебе во второй раз пялиться на товарища? Попривык уже? – поинтересовался вожак у Эйлианта. Нолдо промолчал. А орки развернули знамя Первого Дома, один из штандартов, что попал к Повелителю Волков после Дагор Браголах, не на поле боя, а найденный среди добычи. Вожак принялся расписывать, что можно сделать с такой расшитой тряпкой – и ноги вытереть, и нос, и зад. Можно сказать, предмет первой необходимости.
Эйлиант, слушая, как орк будет глумиться над их знаменем, пытался оборвать путы; Оэглир на стене в ярости рычал и силился вырваться, пока на это сил хватало…
Орки вдоволь позабавились, видя, как пленники пытаются вывернуться из пут из-за какой-то расшитой тряпки.
– Младший голуг знает, что надо сделать, чтобы прекратить это.
Повелителю Волков было интересно узнать, что для феанорингов проще: унизиться самим и по принуждению назвать свои имена, кто их Лорды и Верные ли они (мало кто из такого тайну делал, чаще сами всем в нос своим Лордом тыкали, да своей принадлежностью кичились); либо же эльфы промолчат и позволят унизить свои знамёна. Вот об этом их Лордам тогда и правда стоит донести.
– Я Эйлиант, Верный Лорда Келегорма – довольны?! – выкрикнул юноша, сразу припомнивший слова Саурона. Разве можно было допустить, чтобы орки издевались над знаменем Дома?!..
– Ты забыл, о чем тебя спрашивал Повелитель, голуг? Назави и второго тоже, – потребовал вожак, поднимая знамя с пола.
– Я Оэглир, – опередил Эйлианта старший товарищ.
– Верный Лорда Куруфина, – продолжил бледный юноша, не отводя глаз от знамени. После выкрикнув: – Будь проклят Саурон!
Орки ржали – они были довольны.
– Брань на вороту не виснет, Эйлиант, – смеялся вожак. А потом укрыл знаменем мальчишку, положив ткань на колени. – Это тебе награда от Повелителя, за то, что не стал упрямиться попусту.
В действительности планы Маирона были куда коварнее. Укрытый знаменем феаноринг должен был еще больше почувствовать гордость, желать еще больше противостоять Врагу. Как это смешно – даже их тряпки служили Северу. И теперь, когда Эйлиант будет готов сопротивляться врагам до последнего вздоха, ему расскажут о Бэрдире и будут заставлять ненавидеть его. А самому Эйлианту не нанесут ни единой раны, так что свою доблесть он проявить не сможет.
И верно, когда на колени Эйлианту положили знамя Первого Дома, нолдо выпрямился. «Словно сделали меня хранителем знамени, и сами не понимают, что я теперь буду держаться ещё крепче», – думал юноша.
– Ты видел Бэрдира, голуг. Он живет припеваючи, и притом его напарника никто не пытает. Ты мог бы согласиться на то же.
– Мы не уступим, – произнёс нолдо сначала с гневом, и, только увидев вопрос в глазах Оэглира, подумал, что друг может подумать о Бэрдире много хуже, чем было на деле. Например, что он оплатил свой покой, выдав тайну. – Бэрдир согласился идти в гости к Саурону и обедал с ним за одним столом; он развязал меня и пытался помочь, когда я напал на умаиа, но после уступил, рассказал о себе. Не тайное, но…
Ответ эльфа был ожидаем заранее, и потому к Оэглиру подошли палачи. Нет, их целью пока не были какие-то знания, просто страдания. Старшего феаноринга покрывали неклубокими разрезами (о, конечно, он их даже не замечал, а что если в них когтем поскрести?), а потом рану прижигали. После пятой раны остановились, пленник был нужен в сознании. Оэглир держался как мог, кусая губы, пытался сдержать крики.
– Ну что, Эйлант, не надумал спать мягко да Оглира защитить? – справился у феаноринга вожак, коверкая имена.
– Развяжите и узнаете, что я надумал!
Забава шла, как Повелитель Волков и предполагал – оба эльфа были готовы терпеть, но не сдаваться. Хотя старший уже тяжело дышал, и глаза его подернулись легкой дымкой – боль не отпускала его, и когда палачи отошли.
– Странный ты эльф, Эйлант! – удивился вожак. – Перед Бэрдиром даже не мучали никого, а он согласился идти в верхние комнаты, живет теперь, как и мне с парнями не снилось, а вчера днем еще был тут же, в цепях да грязи. Эй, парни, дайте-ка Оглиру еще пяток отметин. Ну что, голуг, согласишься променять ради товарища подземелье на мягкую постель? Можешь и товарища с собой взять.
Орк всё болтал о Бэрдире, старался сделать его словно… примером и приманкой…
– Не дождётесь, твари! Оэглир, мы почти достали Саурона… – Оэглир с трудом дышал, а его продолжали мучить, и Эйлиант в это время меньше всего думал о Бэрдире. Был Оэглир, и были палачи.
Феаноринги не желали сдаваться, и тогда старшего сняли со стены, чтобы увести. Оэглир шёл с трудом, едва переставляя ноги, но нашел силы сказать:
– Эйлиант… Ты защи… тил наше знамя… Помни это, – нолдо думал, что теперь будут пытать его юного друга. Но Оэглира вытащили в коридор, и больше ничего он сделать не смог.
А у младшего феаноринга с колен вожак медленно потянул знамя – пусть момент невозможности защитить и удержать растянется. Эйлиант напрягся всем телом, но ничего не мог сделать… Он назвал имена, чтобы защитить стяг Дома Феанора от глумления, и это оказалось напрасно. Они всё равно сделают, что хотят, и он не может даже попытаться отстоять его силой!
– Больше вы не услышите от меня ни слова, твари, – обещал юноша.
– Ты, Эйлант, из другого теста, чем Бэрдир, – хмыкнул вожак (со знаменем ничего плохого орки не сделали, унеся его прочь). – Он давно бы согласился, а ты нет, молчишь. А Бэрдир, между прочим, пошел к Повелителю работать на кухню, лишь бы тебя не трогали. Бэрдир теперь и готовит, и Повелителю кланяется, и не бежать, не нападать обещал, так ты ему удружил.
Эйлиант сжал зубы. Лучше бы его допрашивали… Эту мысль сменила другая: да ведь орки врут! Они и о нём таких небылиц насочинять могут…
После чего, уже со всеми предосторожностями, Эйлианта увели в камеру к Оэглиру, и их оставили одних.
========== 23. Март и эльфы. ==========
Когда обед у Саурона был закончен, Бэрдир вернулся к себе, а вечером пошёл на кухню. С Линаэвэн он встретился по пути.
– Рад видеть тебя в добром здравии, – приветствовал деву нолдо. – Мне сказали, тебя не трогали, это так?
Посланница была бледна и, казалось, нечто мучило её сильнее, чем в первый вечер после того, как их пригнали в крепость орки.
В обеспокоенном взгляде и тоне Бэрдира тэлерэ почудился укор, да и слова услышались иначе: «Мне сказали, тебя не трогали – какой ценой ты оплатила это»?
– Я согласилась остаться в гостях у Марта; он добр и сам желал защитить меня, хотя и служит Гортхауру, – Линаэвэн обернулась к адану. Вопреки всему он был для неё словно бы своим, просто околдованным… – И я согласилась служить на кухне, готовить.
– Спасибо тебе. Нас могли морить голодом или кормить орочьей едой. Но я теперь тоже согласился готовить, – дозорный чуть опустил голову. – Иначе Эйлианта подвергнут пытке.
Линаэвэн вздрогнула, услышав, что Бэрдир будто бы сказал: «Позор тебе. Лучше бы нас морили голодом или пытались накормить орочьей едой. Я сам согласился лишь потому, что иначе Эйлианта подвергнут пытке, и то стыжусь.»
Глаза её расширились.
– Мне осталось два дня с небольшим; затем я отправлюсь в подземелье.
«Вот отчего она бледна, – догадался Бэрдир. – Наверное, она думает постоянно о том, что ее ждет, даже ответила невпопад».
– Мне сказали, тебе сейчас опасность не грозит, – произнёс Бэрдир. – Значит, только на два дня… – в общем, этого стоило ждать. Нолдо сочувственно коснулся руки Линаэвэн.
Когда эльфы вошли в кухню, Март уже был там. Он заранее был предупреждён о Бэрдире и еще сегодня утром был бы рад новому гостю, но теперь, после всех представлений, что устроила Линаэвэн, атан смотрел на пришедшего настороженно.
– Здравствуй. Я Март, повар Повелителя, – с гордостью представился атан. – Хорошо, что ты присоединился к нам, я надеюсь, ты сможешь отговорить Линаэвэн от этой глупости: возвращаться в тюрьму. Зачем это ей? Линаэвэн никто не гонит, ничто ей здесь не угрожает, но меня эдэлет как не слышит.
Нолдо оценивающе взглянул на Смертного. Март не просто служил, гордился этим… Хотя вместе с тем не желал, чтобы эллет отправили в подземелье… Впрочем, Саурон говорил, что дева приглянулась ему… Если бы не услышанное от самой Линаэвэн, верней всего, Бэрдир и не стал бы здороваться с Мартом и произнёс бы совсем иное, чем сейчас:
– Здравствуй, Март. Я… уже слышал о тебе, в «гостях». Моё имя – Бэрдир. Спасибо тебе, конечно, что ты решил защитить Линаэвэн… – пока он по-прежнему ничего не понимал об этом человеке и держался сдержанно.
– Повелитель говорил обо мне? – с радостью вскинул голову Март. – Но тебе не за что меня благодарить, я рад, что Линаэвэн здесь, со мной… Впрочем, тому, что и ты здесь, я тоже рад. Мы не чудовища, как вы думаете. Мы хотим мира.
Бэрдир качнул головой, но не ответил, повернулся к Линаэвэн. Эльф и сам не хотел идти в гости к Саурону, предпочитая подземелье; но это была дева, не воин. Конечно, Бэрдир менее всего желал, чтобы ее допрашивали.
– Гортхаур, – нолдо назвал Саурона этим именем скорее потому, что оно лучше сочеталось с синдарином, чем по мной причине, – сказал, что ты гостья Марта, но ещё, что ты сама осталась здесь ради него. Отчего теперь ты говоришь, что уйдёшь спустя два дня? Это… как-то связано?
Линаэвэн в этом вопросе услышала суровое осуждение за ее согласие на службу, а не заботу: «Отчего спустя два дня, а не сейчас же»?
– Гортхаур дал мне три дня, чтобы я могла беседовать с Мартом и убеждать его; один уже истёк, – с горечью произнесла она: ничего доброго достичь не удалось, только его отношение к эльдар стало хуже.
Март удивился тому, как отчужденно Линаэвэн говорила с Бэрдиром. Горец думал, дева будет рада видеть родича, но никакой радости от встречи не было.
– Это не совсем так, – возразил Март, и его голос выдавал напряжение. – Линаэвэн поспорила с Маироном, что за три дня добьётся того, что моя верность будет принадлежать вам, а не Повелителю. Я согласился дать Линаэвэн шанс, и да, наш первый день почти закончился. Но, повторю, твоя спутница вовсе не должна идти в подземелье. Объясни ей это, она же даже не воин, – вот только вряд ли у них с Бэрдиром получится дружеская беседа, понял Март.
– Я сам здесь только по тому, что иначе моего товарища будут пытать, – сухо ответил Бэрдир.
Но Марту было все равно, каким образом Повелитель смог уговорить эльфа остаться и готовить, Маирон хотел добра этим остроухим, хотя они и ненавидели его.
– Пусть даже страхом за товарища, но Повелитель смог привести тебя сюда: теперь ты хорошо одет, живешь в офицерской комнате, и тебе ничто не грозит. Мой господин заботится о вас, эльф, даже если вы считаете его врагом.
– Ну да, после того, как я подарил ему рубашку, я одет чуть лучше, – хмыкнул Бэрдир. – Интересно, что сделали с моей прежней одеждой – сожгли, оркам на тряпки отдали? Впрочем, это только одежда… А ты, кажется, и не издеваешься; для тебя, значит, это и есть главное – чтобы выдавали одежду, держали в хорошей комнате, сытно кормили, не трогали?
– Подарил рубашку? – удивился атан. – Так вот почему ты по пояс голый. А почему ты не взял другую? В шкафу в твоей комнате достаточно чистой одежды. Твою старую, как вычистят и починят, если надо, повесят туда же.
Март смотрел на эльфа с недоумением. Вроде бы не с дикарём разговаривает, а такие странные слова приходится слышать…
– Что же касается того, что для меня главное, то знай – главное для меня, что я служу самому благородному и доброму Владыке мира. Но ты полон зла и ненависти и не способен увидеть в противнике ни добро, ни благородство! – Март был задет оскорблением, но заставлял себя изо все сил контролировать эмоции.
– Кого-то ты мне напоминаешь, – произнёс Бэрдир, вскинув брови. Он не верил, что такого человека, судя по внешности, из беорингов, возможно было переубедить. Он звал чёрное белым и восхвалял того, кто убил и угнал в плен его родичей, разорил его землю. В красивейшие сосновые леса теперь и орки заходить боятся… О чём было с ним говорить? – Так я злее и и страшнее Гортхаура? Надо будет оркам как-нибудь сказать. Не вижу смысла перечислять, что мой народ и товарищи от него получили, скажу о другом… Среди собак изредка встречаются такие, что ластятся к тому, кто им косточку бросит, а если кормит постоянно да конуру хорошую поставит, так этот некто и станет лучшим и добрейшим хозяином, а на того, кто их щенками выхаживал, они лаять будут. Ни я, ни товарищи мои несходны с такими псами. Если ты это зовёшь «полны зла» – твоё дело.
– Не совсем удачный пример, – с большой задумчивостью сказала Линаэвэн, которую отповедь Бэрдира Марту отвлекла от горестных мыслей о своей вине, позоре и решении присоединиться к товарищам. – Собакам дают то, чего у них не было. У нас же сначала по велению Гортхаура всё отняли, потом дали взамен немного, частью тоже из отнятого у других. О Марте же ты судишь неверно: он не переметнулся к врагу взамен на благополучную жизнь, пренебрегая судьбой родичей, но учился с юных лет у Гортхаура и искренне верит всем его словам, и при этом… в самом деле хочет мне помочь и помогал. Хотя к эльфам он относился много лучше до встречи со мной. Но скажи, Бэрдир, как ты, что было с тобой в эти дни?
Она только видела, что нолдо исцелён от ран. Но большего не знала. Эльфы уже готовились приступить к работе, и нолдо отвечал на ходу.
– Всё не так плохо, как могло бы, – Бэрдира беспокоил тон эллет, кажется, она винила себя во многом… И, конечно, волновалась за товарищей. Рассказать ей стоило всё, как было, чтобы не было тревог о неизвестном и недосказанном, но как можно спокойней. А ещё ей стоило знать о том, что её может ждать. – После того, как вы с Нэльдором и Ламмионом ушли, нас разделили на пары и увели в подземелье: меня вместе с Лаирсулом. Опять потребовали согласия идти в гости, но требовать просто так было бессмысленно, так что… меня растянули на стене, а Лаирсула привязали к креслу, смотреть. Я воин, я мог держаться.
– Тебя взяли израненным… ты сильный и стойкий, – вздохнула эллет. – Но прошу, не думай дурно о Нэльдоре и Ламмионе. Юноша так желал защитить нас и не знал, как опасны могут быть такие беседы. Даже я знала не в полной мере.
Она смолчала бы, укори дозорный лишь её за согласие на гости, когда другие терпели муки, но, как ей виделось, из-за перенесённого Бэрдир осуждал теперь и Нэльдора с Ламмионом. Это могло нести раздор, который был на руку одному Саурону…
Март вздернул голову – эльф обращался к горцу, только чтобы оскорбить, сравнивая с собакой. Линаэвэн вступилась за него, но как-то вскользь, и вновь потом словно забыла о существовании горца.
– Не так уж изранен; кого действительно тяжело ранили, тот и пути не перенёс, – ответил Бэрдир. – И, конечно, я не думаю дурно о Нэльдоре и Ламмионе. Но что с тобой, Линаэвэн?
Казалось, дева то ли не слышала всего, что нолдо говорил ей, то ли отвечала на что-то своё, то о чем терзалась… И это казалось странным для Линаэвэн, терпеливой, вдумчивой, умеющей сохранить в сердце частицу покоя даже в тяготах.
Март с непроницаемым лицом принял и оскорбления, и игнорирование, но дальше их терпеть не собирался – он дал эльфам трудиться в двух разных концах кухни и постарался сосредоточиться на работе. Что он видел хорошего от эльфов? Бесконечные и непонятные попытки Линаэвэн обманывать всех, вражда Бэрдира к тому, кто ничего ему не сделал. За что же ему любить этих эльфов?
Линаэвэн не успела ответить. Человек не позволил им говорить дальше, разведя по разным концам; возможно, таков был приказ Саурона? Или недружелюбный к эльфам Март сам решил не дать им возможности беседовать? Бэрдиру он отнюдь не показался добрым, хотя дева и говорила так: даже если разделил адан их по приказу, будь он подлинно добр, не так бы реагировал на слова о пытке.
Линаэвэн Март поручил выбирать и нарезать травы и овощи, а Бэрдира отправил месить тесто.
***
Время после обеда для умаиар выдалось неспешным и приятным. Работы было мало: пленных было велено не трогать, только одного Нэльдора Больдог и Эвег перекидывали друг другу. Юноша почти не получал отдыха, и только чары умаиар удерживали его в сознании – эльфа допрашивали жестоко, пытаясь сломить сразу, а если не выйдет, то хотя бы запугать его и тех пленных, что оказались его соседями по деревянным камерам.
Нэльдор стонал, кричал, плакал, проклинал. Лечение сменялось пыткой. Пытка мучительным лечением. Умайар в орочьем и людском образе сменяли друг друга. Казалось, они могли продолжать так сколько угодно, не позволяя слишком ослабнуть, лишиться чувств и не давая облегчения. Юноша ненавидел обоих и не знал, сколько сможет выносить это. Не раз за этот бесконечный день Нэльдор был почти готов просить милости у врагов. То начинал что-то говорить и умолкал, не закончив; то взгляд выдавал его желание. Но молодой эльф повторял самому себе: «Что, не достаточно того, что ты уже натворил? Хочешь больше?!» И он ничего не отвечал.
Нэльдора лечили или прямо в пыточной, или утаскивали в одну из узких камер, где держали всех, кого уже начали мучить. Товарищи слышали его крики и стоны, шум шагов, но даже не знали наверняка, чей черед настал. Единственное, что могли знать – кто бы он ни был, им занимаются весь день, и он не сдался. То, что мальчишка упорно молчал, злило умаиар, тем паче что не раз было видно – он балансирует на грани. И все же их умения не хватало, чтобы заставить эльфа перешагнуть эту грань. Им было очевидно, что он что-то знал, хотя и был молод, и не желал выдавать это знание. Тем хуже для него.
Нэльдор так и не обратился к врагам ни с какой просьбой, и не сказал даже о своём незнании. Давно наступил вечер, когда, наконец, его оставили отдохнуть.
***
А на кухне вовсю кипела работа. И эльфы, и беоринг продолжали думать о своем. Март никак не мог отделаться от тягостного ощущения. На душе словно кошки скреблись. Ни он, ни его господин не сделали ничего плохого, они не заслужили столько злобы и оскорблений!
– Ты несправедлива, Линаэвэн, – наконец сказал Март деве. – Ты говоришь, что у вас отняли все, а потом вернули крохи, но ты забываешь сказать, что вы враги. Вас захватили в плен, но проявили к вам милость, только вы этого не способны оценить.
– А не забываешь ли ты, что не только мы – враги Гортхаура, но и он – наш враг? Вижу, ты оскорблён словами Бэрдира; но когда ты назвал заботой то, что ему, воину, пришлось работать для его врага из-за угрозы пытки товарища… он, в самом деле, мог воспринять это как издевательство, хотя ты и не имел этого в виду. Ты же слышал, что Бэрдир сказал о такой службе.
Теперь, когда заговорила Линаэвэн, Март увидел все иначе, увидел ситуацию глазами нолдо.
– Я не хотел оскорбить Бэрдира. Я просто рад, что он больше не в подземелье. Но как я могу объяснить это тебе, если ты сама мечтаешь там оказаться?
– Полагаю, сейчас ты тоже не хотел оскорблять; но если ты подлинно считаешь так, то теперь должен понять: только уходом я могу подтвердить, что, хоть и слабее других, осталась здесь… не потому, что меня купили за награду. Надеюсь, что и кнутом не возьмут. Ты хотел бы, чтобы Бэрдир признал Гортхаура добрым и благородным, а ты считал бы так на его месте? Его раненым подвергли пытке с первого же дня, – впервые Линаэвэн видела в Марте такое равнодушие к участи того, кого мучили, да и к её собственной: ведь адан знал, как она тревожилась о судьбе товарищей, как желала побывать в подземелье и узнать, что с ними. И как только она получила эту возможность, сам же Март, что с горестью говорил, что не может в этом помочь, не допустил их разговора. Тэлерэ переживала обо всём: о Марте, о товарищах, об упрёках Бэрдира, которые ей слышались, и ещё вспомнила сейчас: ей говорили, будто никого не допрашивали, пока кто-то был в гостях. – Что до милости… Я говорила тебе прежде, что милость это бескорыстный дар. Если пленники что-то получают за то, что исполнили некое условие своего врага или согласились исполнить некую работу, это не милость, но, скорее, как награда или поощрение. Принимать её тягостно, особенно тому, кто пошёл на жертву.
– Линаэвэн, его с первого дня призывали к миру! – повысил голос горец. – А что до милости, Повелитель хотел мира с вами всегда. Он хотел дать вам милость, но вы понимаете лишь кнут и награду.
– Добро же и милосердие познаётся не по хорошему обращению с теми, кто скоро соглашается, и немедленному наказанию для отказавшихся. Ты можешь снова напомнить о войне меж нами, но если ты это зовёшь добром, что зовётся стремлением достичь своей цели и пользы?
Линаэвэн прикрыла глаза (слова адана, который почти кричал, были жестоки и оскорбительны), и Бэрдир понял, что этот слуга Саурона наносит ей обиду. Он оторвался от теста и направился к беорингу – отвлечь. Пока словами о еде.
– Март, – сдержанно произнёс подошедший Бэрдир, – хлеб станет много вкуснее, если добавить немного мёда, лучше гречишного. Здесь есть такой?
Март стиснул зубы и медленно выдыхал через нос.
– Да, Бэрдир, я принесу тебе мед, – в любой другой момент беорингу было бы интересно до безумия учиться у нолдо, но теперь он едва думал о своей страсти готовить. – Ты слышал Линаэвэн, эльф? Значит, она стремится в подземелье, чтобы доказать всем, что она не хуже прочих. Скажи мне, вам, эльфам, легче знать, что она на кухне, или что ее пытают? Я, враг, жестокий, подлый и коварный, сделал все, чтобы ее защитить; ты же, ее друг, благородный и добрый, не захотел делать ничего, – Март говорил холодно и жёстко, а потом обернулся к обоим. – Судят по делам, а не по красивым словам. Вы горазды лишь говорить, а Повелитель делает добро, пусть и не всегда лучшим образом, но как может, так и делает.
Бэрдир видел, что первой цели он добился – отвлёк гнев адана на себя. Но перевести внимание Марта на хлеб не удалось, так что он мог опять выплеснуть злость на Линаэвэн. Дева сама хотела заговорить, вступиться за товарища, но дозорный сделал знак молчать и молча пристально посмотрел на Марта.
Адан, выпрямившись, ответил нолдо твёрдым взглядом. Он – Воин Твердыни, не какой-то орк, которого можно запугать взглядом.
– Я поблагодарил тебя за помощь Линаэвэн, – заговорил Бэрдир очень спокойным тоном. – Гортхаур сказал, ты принял её как гостью. Мне неизвестно, что ты предпринял для этого; раз ты говоришь, что сделал всё, чтобы защитить её, вероятно, это много больше, чем попросить своего господина, и ты совершил нечто трудное для себя. Только для меня «сделать всё, чтобы защитить» означало: закрывать её своей спиной от стрел в круге всадников и после защищать, отбиваясь от врагов, пока рука держала оружие, когда мой конь пал. А когда не мог и этого, то принять своим плечом предназначенный ей удар. Спасти Линаэвэн от плена мы всё же не смогли, но ей не досталось ни одной раны.
Март не знал подробностей о том, как схватили этих пленных, и потому ничего не ответил на красивые слова нолдо. Эльф помнил картину боя именно так. А Больдог сказал бы, что эльф врёт, что не было никакой круговой обороны, что Линаэвэн схватили, уронив с лошади, что эльфы попались в ловушку как зайцы и были обстреляны со всех сторон.
– Мы не дикари, как вы. Я обратился к Повелителю с просьбой, и без условий Маирон согласился дать мне, что я прошу. А сделал я все, что мог, в попытках уговорить твою… – Март с трудом сдержался, чтобы не добавить «лживую», – подругу, убедить, что ей незачем идти на муки.
Бэрдир ждал иной реакции на свои слова. Перед ним был не орк, что не знает ни стыда, ни совести, а человек; и далеко не худший из слуг врагов. Он ждал, что Март, который, конечно, помог Линаэвэн, но вряд ли хоть чем-то ради этого поступился, устыдится своим превозношением перед эльдар. Или хотя бы остынет и осознает, что ошибается и обвиняет, ничего не зная. Мог он предположить и иное – Линаэвэн назвала Марта добрым, возможно, он сейчас поведает о том, что сделал для неё? Вспомнив о своих жертвах ради другого, дико тут же наносить ему обиды. Однако Марта совершенно не интересовало, справедливы его обвинения или нет, и он в ответ только оскорбил эльфов, назвав их дикарями.
– Я еще не закончил, Март, – холодно продолжил Бэрдир. – Что до красивых слов, я тоже предпочёл бы им дела. Ты произнёс добрые слова, когда просил меня убедить Линаэвэн не уходить в подземелье, и весьма патетические слова сейчас. Но я бы предпочёл, чтобы ты просто не мешал мне развеять тревоги Линаэвэн из-за того, что она ничего не знала о нас – неизвестность всегда хуже; и вместе предупредить о том, что может ждать её в подземелье, а ещё узнать, что её так гнетёт, что она здесь страдает больше, чем на пути. Не знаю, правда, разделил ли ты нас по собственному желанию или по приказу Гортхаура; но если второе, к чему были твои слова, когда ты знал, что сам же и должен не дать нам говорить?
Март смотрел на эльфа с гневом и едва сдерживая себя, напоминая, что перед ним пленник, и, значит, его нельзя наказывать.
– И много ты можешь рассказать Линаэвэн о пленниках, чтобы развеять ее тревоги? О ком ты, кроме себя, доподлинно знаешь? А то, что может ждать в подземелье, вы оба знаете лишь понаслышке. Может и зря. Может Линаэвэн и правда нужно показать, что там может быть, чтобы она одумалась?
– О чём смогу, о том расскажу, – отозвался нолдо. – В подземелье я был, пусть и не сегодня. Если ты доподлинно знаешь больше – расскажи. Что до «показать»… Надеюсь, ты сознаёшь, что мучить других на её глазах означает пытать её саму? – хотелось прибавить: «Если ты вообще думаешь о её благе, а не о том, чтобы оставить её у себя». Это скорее всего было так: Март даже не задумался о том, что Бэрдир мог бы убедить Линаэвэн или о том, что сам своими действиями заставляет её страдать, а он разозлился.
Март не верил эльфам и не понимал их.
– Я устал от пустых споров, Бэрдир. Делай, что хочешь, – он все равно в конце не даст Линаэвэн совершить глупость.
Женщины, что работали на кухне, смотрели на Марта с удивлением и страхом. Они никогда прежде не видели его таким, не слышали от него таких речей… А горец продолжал, и голос его звенел от гнева:
– Я разделил вас лишь потому, что я не знаю кто ты, но с первой минуты ты постоянно оскорбляешь меня, пользуясь тем, что я не ударю пленника. И я не желал твоего присутствия рядом со мной и Линаэвэн. Но если ты этого хочешь, – беоринг обратился к деве, – я могу оставить вас двоих.
Бэрдир вскинул брови. То, что Март сам постоянно оскорблял и возмущался, что в ответ не получает любезностей, не удивляло в слуге Гортхаура; то, что он не бил пленников, радовало; но он уже во второй раз произносил… странные слова, мало связанные со сказанным. И Линаэвэн тоже отвечала странно. Не было ли это как-то связано между собой?
– Как я мог бы «пользоваться», если не знаю, как ты поступаешь с пленниками? Хорошо, конечно, что ты считаешь зазорным бить… но ты кричишь на эллет и оскорбляешь её. Что до моих оскорблений… Я задам несколько вопросов вам обоим. Потому что здесь творится нечто странное, и я хотел бы понять, что, – серьёзно сказал нолдо. Возможно, кухня была заколдована? Действуют ли чары и на него самого? Ведь тогда и он может отвечать невпопад? – Ты, Март, в самом деле нашёл оскорбительными первые мои слова, прежде, чем ты стал восхвалять «заботы» обо мне? А когда я подошёл с советом, как сделать хлеб вкуснее… в самом деле слышал, что я назвал тебя жестоким, подлым и коварным врагом? Линаэвэн – что, по-твоему, я думаю о Нэльдоре и Ламмионе?
– То, что ты и сказал, – с лёгким удивлением отозвалась она. – Что мы ушли в гости, когда другие терпели муки; ты воин и мог держаться, а мы оказались слабы…
– Мы не друзья, но я встретил тебя так хорошо, как мог, а ты с первых слов затеял ссору. И сейчас, – Март усмехнулся, – не по моей злой воле, но мы больше не можем говорить. Продолжим, когда все будет готово.
