Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)
– Даже не знаю, – задумчиво отозвался Волк. – Наверное гребень-заколку в волосы, это должен быть беспроигрышный вариант.
Браслеты могут мешать наручникам, кольца врезаются в опухшие от переломов пальцы, ожерелье глупо будет смотреться в подземелье. Да – заколка будет лучше всего.
– Не то чтобы я предпочитаю заколки, но это будет лучшим для Линаэвэн. А так – я люблю делать украшения, любые. А ты, Кирион?
– Любые – то есть у тебя нет предпочтений в предметах или темах? – синда спрашивал как будто и не Саурона, а того, кем он был когда-то… Наверное. – Если я сделал бы гребень из дерева, на нём были бы сплетённые тонкие травы; и на вырезанной ложке тоже…
Лагортал смотрел на синда с некоторым недоумением и понял – тот сейчас может согласиться что-то делать из дерева, он не понимает, что здесь есть опасность. Спросил:
– А маленький корабль? Для детей? – здесь, в темнице, детей не было… А на Севере? Никто не даст им игрушек, так или иначе. Это не то, что могут счесть полезным. А что вырезать Кирион умеет, Саурон уже знает…
– Да, мне более нравится вырезать игрушки, – согласился Кирион. – Если речь о чём-то небольшом.
– С тех пор как началась война, я редко имею время на украшения, – ответил Маирон. И, в самом деле, в основном сейчас умаиа делал оружие и орудия пыток. – В ваших землях, видимо, это не так… Я люблю сложное: украшение одновременно должно быть и простым, и красивым, и функциональным. И лучшая тема для этого – огонь.
А вот дерево для украшений Маирон совсем не любил.
Напряженный Лагортал словно попытался перебить товарища – детские игрушки. Да уж, детей тут нет. Хотя… Пусть эльф сделает хоть что-то, а там видно будет, куда это деть.
– Может быть, ты тоже сделаешь что-то для Линаэвэн?
– Маленький кораблик? Я бы мог, но ведь ты едва ли допустишь это… – это будет поддержкой. Саурон не даст её оказать…
По тону синда Лагортал тоже понял: он просто не верит, что Саурон, в самом деле, позволит им чем-то заняться. Хотя кораблик и казался чем-то безвредным, но…
– Тебе тоже нужно восстановить силы, – почти невпопад сказал Лагортал. Кирион заметил, наконец, что его предупреждают, но не понимал о чём, и вернулся к трапезе.
– Да, – одобрил Волк, – уверен, Линаэвэн будет рада твоему подарку, делай, что пожелаешь, – а затем умаиа, покачав головой, посмотрел на нолдо. – Гость мой, ты пытаешься обмануть меня. И пока ты старался делать это ненавязчиво, я все понимал, но не останавливал тебя, теперь же ты и вовсе потерял стыд и, как говорят люди, «в наглую» хотел посмеяться надо мной. Так принято, по твоему, себя вести гостям? А что, если и я тебя теперь обману?
В голосе умаиа звучали сдерживаемая обида и отзвук металла.
– Ты хочешь, чтобы я высказался прямо? – поднял голову Лагортал. – Нам, в самом деле, нужен отдых и восстановление сил. Ты знаешь о том не хуже меня.
Лагортал сцепил руки; пальцы немного дрожали.
– Но при этом… я не хочу что-то изготавливать и не хочу, чтобы это делал Кирион, чтобы ты не мог использовать сделанное нашими руками во вред нашим же собратьям.
Незаметно уклониться было нельзя… что ж, он ответил. По крайней мере предупредил товарища – тот теперь наверняка не станет делать… подарок.
– Ты и правда хочешь убедить меня в том, что вы двое слабее всех своих спутников, и вам, двоим из всех, так необходим отдых? Или ты так говоришь из-за Кириона, считая его слабым и готовым сломаться в любой момент?
Воин сжал зубы.
– Нет. Мы не слабее других, и, конечно, Кирион не слаб. Просто… Нэльдор, Ламмион и Линаэвэн не были подвергнуты пытке прежде, чем прийти сюда. Потому они и менее нуждались в отдыхе.
Это нолдо так ответил, а что о своей слабости думает Кирион? Вот кто сейчас был основной целью.
– Все остальные тоже были растянуты, как и вы, но им гордость об отдыхе говорить не позволила. Сдается мне, что ради себя самого ты тоже не стал бы просить. Впрочем – оставим. Вы получите свой отдых. О мастерстве ты Кириону говорить запретил, хоть и зря. Предложи тогда сам тему для беседы.
Кирион чуть побледнел – он как раз считал, что он слабее других; Лагортал из-за него не выдержал, пришёл в гости, но ободрял его и сейчас…
– Вторую причину я тебе назвал, – произнёс Лагортал. Он вдруг ощутил, что эта просьба об отдыхе, в самом деле, не в ущерб его гордости: он говорит об этом потому, что не хочет делать нечто для Саурона, который не ответил, чем обернёт сотворённое ими. – Мало ли есть тем? Говорить можно даже о небе и о погоде, – заметил эльф и взглянул в окно.
– Да, говорить о погоде очень интересно, – фыркнул Волк. – Что же, давай попробуем, вдруг и правда занимательно получится. Начинай.
– Многим, в самом деле, интересно изучать изменения в погоде, как и смену времён года – ведь в Амане подобного нет, – ответил Лагортал. – Ни опадающей листвы, ни первого снега, ни подснежников, ни летних ливней и гроз. Даже таких туч, как собираются ныне.
– За четыре с половиной сотни лет не привыкли к изменениям? – удивился умаиа и начал подозревать, что ему просто достался какой-то калечный эльф. О понятии скуки ему не известно, к смене погоды он не привык, да и в гости пошел, за стол сел, беседу ведет… Волк с сомнением посмотрел на «гостя». Нет, вряд ли в такое путешествие послали покалеченного. Хотя… эльфы, мало ли.
– И какую погоду ты любишь? – спросил умаиа, а сам внимательно, но незаметно, осмотрел Лагортала: есть ли у того следы от плена или тяжелых ран? Или он мог повредить разум в Хэлкараксэ?
– Ясную или близкую к тому. Когда ярко сияет Исиль и много звёзд или Анор, – нолдо старался скрыть напряжение, тревогу и ещё мысль – что он делает, беседует о погоде с Сауроном… Будто не знает, кто перед ним, и что он и творил, и творит! …А что было бы лучшим? Не соглашаться – и оставить Кириона растянутым? На неприемлемое он не соглашался и старался смотреть, чтобы не выдать чего-либо (а – выдержит, не согласится ради родичей? Он надеялся, что выдержит…). Выбрал самую безопасную из тем. – Но и не только. Мне нравится смотреть за переменами в небесах и на земле, хотя – в самом деле, прошло более четырёх столетий.
А вскоре это станет ещё интереснее и нужнее: он никогда не сидел подолгу в четырёх стенах.
«А ты наблюдателен и терпелив, эльф», – подумал Волк, все еще не решивший для себя вопрос вменяемости нолдо. Было бы обидно, окажись предположение верным, ведь тогда единственный Светлый из пленников на поверку бы оказался лишь идиотом.
– Ты должен любить ясную спокойную погоду, – задумчиво проговорил Маирон, – ты и сам так ясен и спокоен… Расскажи мне о себе. Что хочешь, что посчитаешь безопасным и не важным. Я хочу узнать тебя, – доверчиво, с некой надеждой, и при том словно хищно, словно затая дыхание, спросил Волк. – Я хочу убедиться, что ты тот, каким кажешься, что ты ясная звезда в моих ладонях, что ты тот, каким был Замысел о вас.
Со странной смесью муки, надежды и то ли тоски, то ли ненависти, Волк всматривался в Лагортала. Это будет его пленник. Его, до последней капли крови, Волк никому его не отдаст, и все остальное… Тайна Нарготронда нужна, но город никуда не денется, о нем известно важное, и другое приложится, но что вот и правда ценность и важность – Светлый. Один Светлый важнее всех тайн этих гордецов и глупцов. И Волк доберется до этого Света, он обретет эту тайну, он покорит этого пленника, а все его спутники будут лишь средствами.
Тёмный заговорил иначе, чем прежде – назвал его терпеливым, ясным и спокойным; взгляд и тон Саурона переменились, стали живыми… и тоскливыми. Лагортал изумлялся про себя: что он мог сказать столь важного? Явно же – сказал… не тайное, не полезное Ангамандо, а именно нечто важное для этого умайа. Хотя чуть раньше он только фыркал в ответ на предложение поговорить о погоде. Что он такого сказал? Анор, Исиль и звёзды… Наместнику Моринготто важны светила, или он некогда, до своего падения, хорошо знал Ариэн либо Тилиона? Нолдо в первый момент был обескуражен; затем напомнил себе – это могло быть хитростью, нужно было внимательно следить за собой и не расслабляться. Рассказать о себе, безопасное… Можно было попробовать. Если не говорить ничего о своей жизни в Нарготронде и том, что могло оказаться полезным… Имя его Саурон уже знал, значит, об этом – можно сказать…
– Я нередко состязаюсь с другими – в беге, скачках, плавании. Многих обхожу, но лучше, если среди соперников есть тот, кто быстрее меня – тогда есть за кем гнаться и кого поздравлять потом. Конечно, можно состязаться и с самим собой, но тогда меньше заметно, чего достиг, – это казалось ему чем-то обыкновенным, что нельзя использовать…
Волк, подавшийся сначала вперед, взял себя в руки, выровнял дыхание, выпрямился, отпил вина.
– Ты любишь состязания, любишь бороться, умеешь проигрывать. Это заслуживает уважения.
«Ты будешь моим», – Волк хотел обладать этим эльфом, и тем Светом, что был в нем. А если не получится… «Я сам растерзаю тебя, я буду лакать кровь из твоих ран, твой Свет умрет вместе с тобой, зажатый меж моих зубов».
– Ты можешь назвать мне имя своего Лорда? Вряд ли это тайна, но я хотел бы знать, кого ты славишь своим именем.
О Кирионе Волк словно забыл и только сейчас понял, усилием воли отгоняя от себя наваждение и одержимость Лагорталом.
Сейчас вопрос был важным, но… была ли это тайна? Лагортал помедлил, тоже отпив вина. И заметил, что трапеза близится к завершению – тарелки и кубки почти опустели.
Саурон уже знает, что в отряде есть Верные как Финрода, так и Ородрета, и погибших Ангрода и Аэгнора. Знает, что он, Лагортал, тоже нарготрондец. Что, вероятно, сделает умайа, если назвать имя Лорда? Лагортал не знал этого и, помедлив, произнёс:
– Хорошо… Государь Фелагунд, – чувствуя, что дальше стоит быть осторожнее, и вместе с тем продолжая внутренне удивляться перемене, спросил, частью ради защиты от вопросов, что могли быть опасными, частью… потому что не понимал происходящего, частью и желая узнать. – А ты можешь рассказать о себе… нечто неважное и неопасное?
– Я слышал много хорошего о твоем Государе, – задумчиво ответил Маирон. – Может быть, однажды удастся и его увидеть… И конечно, я отвечу тебе. Что бы ты хотел знать? – Волк был столь щедр и взволнован, полон предвкушения, захвачен своим пленником, что был готов, и правда, пойти ему навстречу. Не просто сказать нечто по своему желанию, что принесет пользу, а сделать шаг… доброй воли, можно сказать, открыться этому нолдо.
Нолдо удивился ещё более. Он не ждал, что умайа предложит ему самому задать вопрос.
– Я не знаю, о чём ты готов сказать… Скажем, я бы спросил тебя о том, был ли ты хорошо знаком с Тилионом, но станешь ли ты говорить? – он знал, что Саурон был некогда учеником Аулэ, а не Оромэ, но вместе с тем в нём было нечто от охотника… ещё более – хищника, но это сейчас, когда перед ним был умайа, слуга Моргота. А – прежде?
– Тилион… мы никогда не были по настоящему близки. Он слишком… непостоянен, – Маирон поморщился, подбирая слова. – Я всегда интересовался результатом, а Тилиону нравился сам процесс. Я считал это потерей времени.
Умаиа был удивлен, что «гость» спросил не о насущном, не о войне, не о крепости, а о столь давних вещах. Впрочем… это был поступок действительно Светлого. Лагортал прощупывал его, Маирона, так же как и Маирон его. Это… делало происходящее еще более интересным.
– А еще, я тоже люблю состязаться. Но достойный противник встречается крайне редко.
Кажется, не Тилион либо Ариэн были причиной перемены… Но – что тогда? Лагортал не понимал. Пока беседа не завершилась, нужно было продолжать её… И он продолжил – примерно о том же, о чём и начал:
– Мне нравится и процесс. Так, в состязании я бегу возможно быстрее – это устремление к цели; но если бы не скорость, не простор, не вольный ветер, я и не любил бы такие состязания.
Кирион пока не вмешивался. Помощь Лагорталу не была нужна, он действительно мог говорить с Сауроном так, чтобы не касаться опасного, и он скорее мог помешать, как уже помешал… и всё же лучше было бы прекратить разговор, как только это станет естественным.
– У меня возникает ощущение, что ты и со мой сейчас состязаешься, пытаешься предугадать мои шаги, смотришь, как бы не дать мне лишнего. Поверь, я знаю к чему приводит подобное, не… роняй себя. Такая защита ущербна. Оставайся честным, и я буду честным с тобой.
«Только попробуй разочаровать меня. Или я смешаю тебя с грязью!» – мрачно думал про себя умаиа.
– Ты считаешь нечестной защиту? – уточнил нолдо. – Согласен, обычно в гостях не защищаются и говорят свободно; но обычно и хозяин не несёт опасности ни для гостя, ни для его друзей.
– Ты полагаешь, что любое мое действие и слово опасно? Ты льстишь мне. Но будь это правдой, я ведь легко мог бы своими вопросами подтолкнуть тебя именно к тем поступки, что мне нужны. И тогда получается, что рядом со мной опасно не только говорить, но и молчать. И все же, я ни о чем дурном не думал, предлагая вам творить для развлечения. Я выполняю свои обязательства быть добрым хозяином настолько, насколько позволяет положение вещей.
– То, о чём ты говоришь – подтолкнуть к любым поступкам, которые тебе нужны… Это называлось бы уже не «опасностью». Опасность – это то, что если мы где-то проговоримся, ты это используешь. Но ты говоришь, предлагая творить, ни о чём дурном не думал… – Саурон, конечно же, мог солгать. Но мог и не солгать. Никто не лжёт всегда и во всём. – Ты утверждаешь, что не используешь против эльдар или эдайн то, что мы изготовим?
Это был очень странный разговор. Он не думал бы, что будет спрашивать так врага или ему рассказывать…
Кирион чуть опустил голову. Ведь именно так и было: рядом с Сауроном было опасно и говорить, и молчать. Даже из нежелания отвечать на вопрос он делал выводы.
– Ты можешь поверить мне, а можешь не верить. Мне нечем тебя убедить, но когда я предлагал вам творить, я не думал использовать это против вас. Обед заканчивается, вы можете идти отдыхать. А можете посидеть еще, спросить меня, о чем хотели бы, сказать, что бы я мог для вас сделать… В тех условиях, что есть.
– Лучше бы сейчас отдохнуть, – высказался синда. Лагортал кивнул. Не только потому, что это было безопаснее. Кажется, в разговоре обошлось, и всё же это было тяжело и требовало всё время пересиливать себя – обед с Сауроном… Сейчас, в самом деле, стоило бы отдохнуть.
– Тогда ступайте. Больдог проводит вас. И если вам будет что-то нужно – скажите об этом.
========== 13. Приготовления. ==========
Когда эльфы ушли, Волк отправился на кухню к Марту. Разговор был не особо длинным: умаиа выслушал рассказ горца, кивал, понимал, сочувствовал, хвалил за инициативу и напоминал, что эдэлет не только обманута, но и лжива.
– Будь осторожен в разговорах с ней и после передавай мне их в подробностях. Я знаю, что ты предан Тьме, но эльфы коварны и могут использовать чары против тебя.
Выйдя с кухни, Волк отправился в мастерскую, куда приказал придти одному из своих командиров.
– Собери орков, пусть начнут прокладывать дорогу от Острова к Нарогу.
Когда орк ушел, ничто больше не мешало Маирону приступить к созданию украшения.
***
«Держался-держался, а после всё-таки не стерпел», – думал Лагортал, когда его и Кириона провели в комнату с окном. Даже неплохо обставленную – не темницу. В темнице оставались другие. Хотя Саурон и говорил, что кто-то был избавлен от неё…
– Как думаешь – мог Саурон сказать правду про резьбу? Я не ждал, что он может позволить это… – Кирион лёг на кровать, стараясь дать отдых рукам и ногам.
– Не знаю, – Лагортал занял соседнюю кровать. – Только… когда я спросил, не будет ли он использовать сделанное нами против эльдар и эдайн, умайа уклонился от ответа. И когда сказал, что хочу побеседовать с тобой наедине, без свидетелей – тоже.
– Здесь никого, кроме нас. Орки под дверью?
– Или не орки.
Кирион задумался – ему хотелось всё обсудить и лучше разобраться в том, что произошло… Некоторое время лежал молча, а потом поднялся и перебрался на кровать товарища, прошептал на ухо Лагорталу:
– Кто бы ни подслушивал за дверью, так он едва ли что услышит.
***
«Гостей» правда не тревожили. Один орк стоял возле двери Линаэвэн, еще по стражу – в обоих концах коридора, но «гостям» выражалось доверие. Спустя некоторое время в их дверь постучали: орки принесли дерево, набор для вырезания, а второму гостю – бумагу и карандаши для рисования.
Больше до самого вечера ни пленников в подземелье, ни гостей не трогали. Разве что Первой паре принесли еду, а Линаэвэн Март позвал готовить ужин.
***
Волк тем временем закончил чертеж заколки-гребня с плавными линиями, напоминающими волны, и морские завитки и приступил к сплавлению металла. Это должен быть особый сплав, он не будет искажать смысл, но будет подменять одно другим, как волны были подменены металлом.
***
Дерево, бумага, карандаши…
Лагортал и Кирион переглянулись. Они решили отказаться от подобного… вручённого орками. Сейчас им, в самом деле, достаточно было беседы и покоя; оба они знали, что вскоре – не будет достаточно. Кирион смотрел на дерево, и нолдо чувствовал, что он видит перед собой маленький корабль. Синда не был ни корабелом, ни мореходом – но его близкие родичи были…
– Как думаешь, чьими они были прежде? – прошептал Кирион, и Лагортал прикрыл глаза, сжал кулаки, хоть это и причиняло боль.
Прошептал, хотя хотелось крикнуть:
– Я что же – примирился с ним?! С Сауроном?! – он оставался врагом, но как нолдо держал себя с этим врагом…
– Тогда уж «мы», а не ты, – горько выдохнул Кирион и высказал то, что казалось ему самым странным в произошедшим. – Умайа смотрел на тебя так странно, как будто ты… для него важен.
– Я? – удивился Лагортал. – Я понял бы – Линаэвэн, Арохир, Оэглир, Долхэн, даже ты. Он ведь думает – ты должен убедить Кирдана. А я просто один из воинов отряда. Думаю, я сказал нечто, что оказалось значимым лично для него, не для Ангбанда, но что – не понимаю.
***
Вечером к Линаэвэн постучал Март, пригласил готовить ужин.
– Доброго вечера, – произнесла она. Возможно, часть приготовленной еды отдадут Саурону… и она сама согласилась на это ради адана, ради возможности ему помочь. Одно немного утешало – другие пленники не останутся ни без пищи, ни без её поддержки. – Сейчас мы идём готовить, а после того – я хотела бы справить тризну. Где мы могли бы совершить её?
Март помнил, о чем они говорили сегодня, и кивнул:
– Я думаю, после ужина у тебя в комнате. Я принесу хлеб и вино, и мы смогли бы помянуть погибших в этой нелепой войне.
Для Линаэвэн война отнюдь не была нелепой, но теперь она знала насколько заморочен адан. По крайней мере, он готов поминать павших…
***
Работы на кухне в этот час было много, и на разговор времени не оставалось: дым стоял коромыслом, и все торопились, сновали туда-сюда. Да и не лучшее это было время для серьёзного и горького разговора. Эллет полностью сосредоточилась на хлебе и густой похлёбке, почти каше, из лущёного ячменя, наверняка доставленного с Севера. А там тоже такие как она, готовят для пленных и вместе для тюремщиков, надсмотрщиков, палачей? Горечь и печаль – будет, и не быть тому, что приготовлено в плену, таким же, как на воле.
– Найдётся ли среди трав лаванда? – спросила Марта эллет: с ней такая похлёбка могла бы стать куда вкуснее и ароматней. И вновь старалась поддержать товарищей и пела о просторах под звёздным светом: пусть ненадолго словно вырвутся из плена…
Лаванды на кухне не нашлось, хотя были другие травы. Но Март живо заинтересовался и расспросил, как с этой травой работать. Кто знает, быть может Повелитель найдет для него и лаванды?
Когда последний котел был повешен над огнём, а последний хлеб убран в печь, Март предложил Линаэвэн:
– Теперь здесь и без нас справятся, давай я провожу тебя, ты сможешь отдохнуть до ужина.
Она думала о поваре, которого жизнь в крепости врага, рядом с пленными и подвергаемыми пыткам, отнюдь не печалила… хотя он был добродушен. И даже старался помочь ей и избавить её от мучений – стоило ценить это при том отношении и к эльдар, и к пыткам, что внушали Марту.
– Спасибо тебе, – ответила дева.
После ужина они должны были встретиться вновь. Пока же у неё было время погрузиться в воспоминания. И подумать о том, что ещё она может сказать Марту. Пари с Гортхауром – это было то, о чём она могла бы сказать после; если умайа обещал отпустить пленника, очевидно, он был уверен в выигрыше. Но сама Линаэвэн думала, что в этом сказывается его гордыня: Саурон полагает, что для него нет невозможного в мастерстве.
***
Маирон тем временем «благословил» пищу для пленных. Отчасти будучи еще во власти мыслей о недавних чарах, Волк изменил лишь смысл песни Линаэвэн – звёзды в вышине остались, но достоин ли пленник был того света в вышине? Есть ли на что надеяться, есть ли чего ждать?.. Даже те, кто распознает чары, не смогут отказаться от этой мысли. Зачем лгать там, где довольно полуправды?
***
Если зачарованный обед на всех действовал по-разному, с ужином было иначе. Отведав вкуснейшей похлёбки, они ясней ощущали, что над потолком камеры, над крышей сияют звёзды, поднимали головы… Затем их печалью и горечью настигал один и тот же вопрос, и они горько смотрели в стены. Не было никого, кому было бы не в чем себя винить…
Хотя звёздный свет всё равно ощущался, словно сквозь завесу, и был он – светом. Одни, как Нэльдор, думали: ведь Линаэвэн, наверное, хотела, чтобы мы все были твёрже, вернее Свету, чтобы – стали достойны.
Другие, как Арохир, от чувства вины переходили к сочувствию – верно, она спрашивает о том себя, как и печалится, и потому этот отголосок слышится здесь…
И те, кто уже знал о колдовстве, не мог не задаться вопросом – достойны ли они.
Ардуиль поднял голову, напрягся, помолчал, а потом во весь голос, как мог, произнёс – наверняка же слушают!
– Мы – будем достойны. А ты – никогда.
***
Для Эйлианта и Оэглира сделали перерыв в допросе (ради Лагортала), и нолдор удалось поесть.
Эйлиант, рождённый уже после Исхода, тяжелее переносил бессмысленную пытку. Хотел согласиться на гости, но сдерживал себя. Оэглиру было тяжело смотреть на юношу, но старший нолдо мало сомневался: что он сказал вначале, то и сейчас думал… Сейчас, над мисками похлебки, нолдор ждали, что это будет отвратительное орочье варево, приготовленное орками, но нет: еда было прекрасной. И орки не преминули сказать, кем она приготовлена. Оэглир печально покачал головой – дыхание моря, Линаэвэн не могла не вложить эти образы… – а потом вскинулся, и лицо его исказили боль и гнев. Ныне направленный не на Саурона, а на Валар. Сколько нолдор и тэлери не сразили бы друг друга, если бы вестник явился не только к Тириону, но и к Альквалондэ, и сказал тэлери то же – что Валар, мол, не хотят препятствовать Исходу? Сколько родичей погибло в буре? А потом – Проклятье Мандоса.
.А потом Льды… Оэглир, воин Лорда Келегорма, никогда не видел всего этого, как видел теперь – крошащиеся, бесконечные, и пронизывающий ветер. Они не знали и не желали этого…
Эйлиант, рождённый уже после Исхода, был огорчён более тем, что Линаэвэн заставили готовить, чем родившимися в уме образами.
***
Прошло еще время, и Март, уже переодетый, вновь пришел к Линаэвэн – пригласить и проводить ее на ужин.
– Ты готова, госпожа? – спросил вошедший в комнату Март, после того, как Линаэвэн отдохнула.
– Да, – не без удивления ответила она: адан не спрашивал её, готова ли она вновь идти готовить. – Отчего ты спрашиваешь? Это будет особый ужин?
– Вовсе нет, – удивился Март, – самый обычный ужин. Повелитель каждый вечер собирает за столом своих командиров и друзей. – В голосе Марта слышалась не скрываемая гордость.
За окнами крепости легкий дождь сменился порывами сильного ветра – наступал черед осенних гроз.
Услышав ответ Марта, Линаэвэн прикрыла глаза, задержала дыхание.
– Когда я предположила, что согласие идти в гости к тебе, как ты предложил мне, означает согласие идти в гости заодно и к твоему повелителю и беседовать с ним – ты так возмутился… Но сейчас ты делаешь именно это: ведёшь меня на ужин и беседу с Гортхауром. Помнишь ли ты те свои слова? Понял ли, что я говорила о сути, не о названии: о том, чтобы не беседовать с Гортхауром, не приходить к нему более, не сидеть с ним за одним столом, а не просто именоваться или не именоваться его гостьей? Знал ли ты в тот момент, что поведёшь меня к нему на ужин или совершенно не ожидал, что так случится?
Вопросы были серьёзными, не риторическими, и в голосе не слышалось гнева. Адан слишком явно не понимал, что делает, и объявлял о своих намерениях с такой гордостью, что это походило не на обман, а на повреждение рассудка. Но может быть, если спросить явно, он заметит противоречие… а если повреждение слишком глубокое, хотя бы выявится, что с ним. Например, если Март возмущённо объявит, что они никогда не говорили ни о чём подобном прежде.
– Сознаёшь ли ныне, что такой ужин для меня испытание, после которого нужно будет приходить в себя? – она вздохнула, потом заключила: – Хотя я готова его вытерпеть ради тебя.
Март с изумлением смотрел на эдэлет. Он уже знал, что ложь и хитрость для ее народа так же естественна, как для волка охотиться, и все же встречаться с этим лицом к лицу Марту еще не доводилось. Адан лишь диву давался, как искренне может притворяться Линаэвэн.
С каменным лицом, стараясь не передавать эмоций, горец выслушал свою «гостью», полную лицемерия и яда: Март сам уже на знал, сможет ли он ей помочь, или дева слишком глубоко испорчена? Повелитель не мешал ему общаться с эльдэ, лишь сказал быть осторожным – отчего? Верит ли Повелитель, что Март справится, или просто хочет показать другу всю порочность эльфов, чтобы и тени жалости к ним не осталось?.. Вслух же Март сказал:
– Сегодня ты говорила, что хочешь следовать за мной, увидеть мир, как его вижу я, жить жизнью, какой живу я, а теперь ты пытаешься заставить меня отказываться от моей жизни, обвиняя меня в обмане и говоря, как тебе трудно выполнить, что сама же и обещала? – Март был в смятении. Ведь еще днем она так, казалось, искренне плакала, неужели и это был лишь эльфийский обман, один из тех, которым эльфы когда-то подчинили его народ?
Линаэвэн слушала беоринга с изумлением. Помня, что не произносила таких или подобных слов… Возможно, Саурон внушил ему, что произносила, или таковы чары, опутавшие разум Марта? Она смотрела на него с жалостью.
– Март, – тихо сказала дева, – я не в обмане тебя винила сейчас, а пыталась разобраться – и спрашивала… И я не отказываюсь идти с тобой. Но о таких вещах нужно предупреждать: неужели ты не догадывался, что для меня это тягостно? Я могла бы подготовиться – если бы ты сказал прямо…
Линаэвэн покачала головой.
– Могу я попросить тебя – когда собираешься нечто сделать или предложить, или ожидаешь от меня каких-то действий, не держать при себе то, что… считаешь очевидным? Я вижу, что мы… рассуждаем не одинаково. Для меня твои слова противоречивы – но ты уверен, что говоришь искренне; ты же считаешь за обман и коварство всякий случай, когда я не понимаю тебя или ты – меня. Но к чему мы придём, на каждом шагу обвиняя друг друга во лжи?
Март не знал, что и думать. Теперь Линаэвэн, моментально сменив тон, смотрела на него, воина Твердыни, с жалостью, и горец вспыхнул от обиды – она считала себя лучше какого-то Смертного, смотрела на него как на убогого. Но Март сдержался, заставил себя смолчать.
– Я сделаю, что смогу, – сухо ответил повар. Не было смысла спорить, не было смысла доказывать. Она сама сначала согласилась на одно, а потом вдруг передумала, и теперь винит его в том, что не подготовил, или даже в том, что мучит. Наверное, так же и с Повелителем было, когда она сначала согласилась, а потом отказалась быть его гостьей.
Но последние слова Линаэвэн прозвучали так… ласково, что горец смутился и дрогнул.
Линаэвэн недоумевала про себя. Адан отвечал сухо и держал себя так, будто эллет причинила ему зло или хотя бы нанесла обиду; она совсем не была уверена, что он услышал её слова, а если услышал – то как.
Тэлерэ осознала с запозданием, что рассказывать ему об увиденном, о том, что помнила она, едва ли стоило. Март либо пропустит её слова мимо ушей, либо не поверит им. И всё же стоило попытаться помочь ему… Вряд ли в крепости сейчас есть кто-то, кто и захочет это сделать, и получит возможность хотя бы говорить с Мартом.
Ещё она осознала, что из-за её ошибок адан ныне относится к ней куда хуже, чем вначале, когда она только пришла на кухню. И хорошо, если только к ней, а не ко всем Эльдар.
***
Дева последовала за беорингом, ожидая возможной насмешки от Саурона. Умайа сумеет высказать её так, чтобы Март ничего не понял. Важным было не раскрыть что-либо ещё.
Март поколебался и предложил эльдэ руку. Не столько как жест заботы, сколько… желая коснуться, поддержать.
– Я не знаю, к чему ты собираешься готовиться, но, если это поможет, я готов рассказать тебе об ужине, о моем обычном дне.
Линаэвэн приняла руку Марта. Подумала, что при таком отношении, таких взглядах, таком состоянии ума… любую доброжелательность нужно ценить куда больше.
– Благодарю тебя, и – да, мне будет легче узнать заранее. Тогда я и не буду тревожиться о том, чего, на самом деле, не будет, и не будет неожиданностей от того, что я не представляла себе то, что меня ждёт… Расскажи мне, прошу тебя.
– Я не знаю даже, что рассказать. Сейчас мы спустимся в малую залу, там всегда на ужин собираются воины Твердыни. Мы говорим о том, что было днем, делимся планами. Собственно, я не вижу, к чему тут готовиться.
После этих коротких фраз Повелитель Волков и этого острова узнает, что деву страшит неизвестность, могут заставить тревожиться неожиданности.
Линаэвэн собралась. Воины Твердыни… орки? Она не поверила бы прежде, что дортонионец может ужинать вместе с орками, но Март… он мог, он упоминал, что среди них есть «неплохие»… Или это умайар? Если орки, ей нужно будет вытерпеть мерзость и издёвки, но, верно, их терпят и куда более её товарищи в подземельях; зато изощрённых ловушек не будет.
– Кого ты называешь Воинами Твердыни? – спросила она Марта. – Из какого они народа?
– Воины Твердыни это все, кто служит Учителю, Мэлькору, и Твердыне. В основном это люди, но есть и лучшие из орков, и ммм… такие же, как Повелитель. Я тоже Воин Твердыни, – с гордостью сказал Март.
***
Темнело, и Волк удовлетворено выпрямился, отойдя от сплава серебра, что он только что залил в форму, направляя своей волей, и создавая изысканнейшие завитки и волны. Будь это обычная заколка, хватило бы на все и часа, но чары требуют времени, особенно такие, что будут неприметны, словно часть замысла.
