Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)
– Оставь свои клятвы при себе, твои слова не много стоят. Не ты ли говорила Повелителю, что больше не зовешься Линаэвэн, а потом снова так представилась. Что до рубашки – да, она была в крови, но ты помнишь, сколько времени прошло, прежде чем ее тебе принесли? Раны, и правда, были слабые, и пришлось долго ждать, пока ткань от них пропиталась кровью.
Хотя, на самом деле, время ушло на глумление над пленниками перед кнутом, но зачем говорить правду? Больдог едва не рычал от досады: да, удалось отбить и эти обвинения, но пришлось потратить слова об имени, хотя они были заготовлены про запас.
– А обещаний быть гостями вы не давали, нет, – подхватил эстафету Фуинор, видя, что надо помогать Больдогу. – Просто вы ни слова не сказали против и с удовольствием приняли тот отдых, что вам предложили. Зачем обещать, когда можно просто пользоваться, о дева благородного народа!
– И откуда я знаю, что вы там удумали – напасть или просто бежать вперед. Вы дернулись в сторону парней, парни среагировали на угрозу. Да что ты мне вообще сочиняешь, – разозлился орк, – кто поверит, что вы просто бросились вперёд? Что за глупость – просто решить побегать по замку врага? Нет, ты верно говоришь, что были вы без оружия, вот и решили захватить его, застав нас врасплох.
Март сидел с бледным лицом – его крайне расстроило все, что он услышал. И ведь как легко и плавно она врёт! Не будь рядом товарищей, он мог бы придти в смятение, быть может, даже отчасти поверить ей, начать сомневаться в Больдоге. С замиранием сердца Март слушал, как же слова Линаэвэн опровергнут дальше.
– Взмах руки, и Ламмион с трудом шел? – переспросил суровый и молчаливый Ханор. – Прости, но твой товарищ слабак. Я дрался с Больдогом врукопашную на тренировках, у него тяжёлая рука, но не настолько, чтобы потом едва идти.
– Живого места не оставили, – возмутился Больдог. – Ты же не видела пленника, почем знаешь, зачем о нас так говоришь?
А Март вспомнил, как Линаэвэн, узнав о смерти жены старосты, сразу приписала это убийство оркам, и совсем погрустнел. А Больдог продолжал:
– Наказали не за вред, что вы причинили, а за вероломство. И я тебе о том ещё тогда прямым текстом сказал.
– Ты прав, сказав об имени, – признала тэлерэ, выслушав Больдога и Фуинора и сдерживая себя. Она не должна была называться прежним именем здесь после того, как решила сменить его. Но к новому имени нужно было хоть немного приучиться; и были многие волнения, и неожиданность, и Март – она говорила с ним так, как не стала бы говорить с умайар… – Я не знала заранее, с чем могу столкнуться здесь, скажем, не думала, что могу познакомиться с кем-то, кроме врагов… Но какое отношение это имеет к клятвам, которые нельзя нарушать безнаказанно, ибо таковы законы мира? Что на моём товарище живого места не оставили, я подумала по тому, сколько было крови. Но я готова поверить твоему объяснению: ты нанёс слабые раны, а после нарочно ждал, пока ткань пропитается кровью. Чтобы создать для меня и Ламмиона видимость жестокого истязания. Облегчение, что мой товарищ страдал меньше, как вы представили; но после твоего признания – согласись, и у меня есть причина не верить твоим словам. И не одна, если ты почитаешь молчание знаком согласия. Ведь ты промолчал, когда я спросила – что говорил обо мне ваш повелитель, и Фуинор ответил “Ничего”; а теперь оказалось: ты знаешь, что я сказала ему об имени.
– Твои слова об имени имеют то же отношение к клятвам, что и молчание Больдога, – возразил Эвэг. – Они показывают, что тебе нельзя верить, и что твои слова и обещания ничего не стоят.
– И на меня ты зря наговариваешь, – поддержал Больдог. – Повелитель лишь назвал твое имя, прося привести. Сначала сказал “Линаэвэн”, а потом оговорился, что ты так больше не зовешься. Прости, но ты не слишком-то интересна, чтобы о тебе рассказывать.
Март обхватил голову руками и сидел, опершись о стол. О еде ему думать больше не хотелось.
Линаэвэн вновь сжала губы, и её обдало страхом: возможно, и после этого ужина за неё накажут товарища, и представят это Марту, Ханору, Эвэгу как справедливое… Затем, собравшись, продолжила:
– Конечно, мы не просто желали побегать по замку… Вы цените свою свободу так, что даже возможная угроза оправдывает войны, а мы её уже лишены. Попробуйте поставить себя на наше место, – она вновь обращалась в основном к эдайн. – Вас схватили по дороге, убив часть товарищей, связали и несколько дней гнали кнутами в захваченную вашим врагом крепость. Разве для вас не будет естественным желание вновь обрести свободу? И разве вы станете предупреждать о желании бежать тюремщиков, а не постараетесь выбрать удобный и неожиданный момент? Мы ни словом, ни кивком не соглашались идти в гости – но нас только что развязали и дали немного отдохнуть, набраться сил; и когда нас повели дальше, бросились вперёд. Это и есть то самое подлое вероломство? – собственно, она поддержала Ламмиона, но должна была и говорить за него… – И извини меня, Ханор, но кто же сражается на тренировках в полную силу, как с врагом? Больдог много сильнее, чем выглядит…
Ханор лишь пожал плечами:
– Проще говорить, что враг слишком сильный, чем признавать, что товарищ просто слабый.
Линаэвэн словно задалась целью вывести сегодня Больдога на чистую воду, что было, в целом, ожидаемо от эльфов, но от этой девы никто проблем уже не ждал, и потому сейчас все, включая Фуинора, с осуждением посмотрели на Больдога, услышав, как он гнал пленников кнутом.
– А что мне еще было делать? – ощетинился орк. – Да, мы простые и грубые вояки, и с голугами у нас ни привычки, ни повода миндальничать нет. Вы думаете, их взяли в плен и все? Да ни варга. Всю дорогу голуги старались то сбежать, то убить кого из нас; ни днём, ни ночью мы с ними не могли рядом быть в безопасности, и даже спать приходилось в полглаза. Потому мы обычно и гоним голугов без сна и отдыха, чтобы они измотались и меньше зла могли причинить нам. Это порода такая, нельзя с ними по-другому. И видите – как только они отдышались в крепости, так снова за свое – опять пытались бежать от охраны, а дальше что? Завладели бы оружием и напали бы на нас. Нельзя им доверять, ошибается Повелитель. Говоришь, Линаэвэн, вы не давали согласия? Да неужто? Когда вас позвали в гости, тебя что, пришлось волочь силой? Ниче подобного. Повелитель сделал приглашающий жест, и ты пошла. Ты согласилась, не сказала “нет, я остаюсь”, не выбрала быть среди своих, а добровольно пошла к ванне, отдыху и ужину, зная, что остальных бросят в тюрьму.
Март был опечаленным. Хотя Больдог и был прав, все равно было грустно от того, что он был вынужден делать.
– Я пошла. Зная, что остальных бросят в тюрьму, – повторила тэлерэ слова умаиа. – Это моя вина, хотя и не перед вами. Ты прав, мне следовало ответить “нет” и сопротивляться, пока меня не поволокут силой.
Линаэвэн не слишком верила в то, что Саурон мог заговорить о ней с Больдогом, назвать её имя и ничего более, да ещё вначале ошибиться с тем, какое имя называть. Зато не могла не ответить на новую ложь – будто бы нолдор всю дорогу пытались убить орков. Пожалуй, им сделало бы честь, будь все так, но сейчас этот рассказ был рассчитанной на эдайн клеветой, объяснением, почему жестокость была совершенно необходима. Дева не прерывала Больдога, слушала, чуть опустив голову, и, хотя была задета последними его словами – прежде ответила на иное. Не оправдать себя было её целью; в этом стоило держаться ранее принятого: увидеть в обвинениях Тёмных призыв и разобраться, хочет ли она следовать этому призыву.
– Итак, – начала Линаэвэн, – ты утверждаешь, что вас, вооружённых и с гаурами, всю дорогу пытались убить обезоруженные и крепко связанные нолдор. Ещё, если я верно поняла, ты утверждаешь, что если бы меня не хлестали бичом всякий раз, как я отставала, или если бы давали по пути спать и есть – я непременно захватила бы оружие и кого-нибудь из вас убила. И также при попытке бежать – я, не воин, завладела бы оружием и успешно напала на вас. Если твои слова не просто отговорка, и ты, в самом деле, верил и опасался, что так бы случилось… извини, но ты трус. А ещё, чтобы не оказалось, что у твоих действий снова есть странное для меня объяснение, и я вновь на тебя наговариваю… для чего ты выжидал, пока ткань пропитается кровью? Когда вы вели нас в гости, оружия не было видно, значит, оно было скрыто под одеждой – зачем? Или его, в самом деле, не было – тогда как, ты думаешь, мы могли бы захватить его, застав вас врасплох?
Затем она провела рукой по волосам. Умаиар будут обвинять её и, возможно, потешаться от того, что она признает свою вину и свою слабостью. Но если не ответить, то эдайн утвердятся во внушённом им мнении об эльфах, если не ухудшат его.
Больдог лишь фыркнул.
– Я утверждаю, что большинство голугов бешеные, и стоит им увидеть малейший шанс, как постараются ближайшему орку башку отвернуть, и пусть им после этого все кости пересчитают, они же дурные, им главное чужую глотку перегрызть. А ты нет, – орк отмахнулся, – ты не помеха, не воин, но кто тебе помешает помочь своим дружкам? Кто-то же помог тому паршивцу руки развязать, когда он в речку сиганул – уж не ты ли?
На остальное Болдог просто отвечать не стал.
– Нет, не я, – сдержанно ответила эллет, знавшая, что ему сумел помочь Таврон. – Только “все нолдор бешеные, поэтому мы всю дорогу ждали нападения, если они освободятся” и “нолдор всю дорогу пытались нас убить” – разные вещи, не находишь? Те, кто не был с тобой рядом, по твоим словам, думают, что у вас выхватывали оружие, хватали за горло или нападали иначе, по-настоящему нападали, а на деле это только “если бы, то они бы”.
То, что Больдог просто не ответил на неудобные вопросы, не было неожиданным. То, что на признание вины никто не ответит, тоже. Ведь Темные хотели, чтобы она и дальше оставалась в гостях. Заметит ли это Март, задумается ли? Он мог видеть, как умайар обманывают и притворяются, уже из их слов… или не заметить ничего.
– Ой, да ладно, – отмахнулся орк. – Козу держат в загородке и говорят, что она норовит сожрать, что увидит, но не потому, что у нее есть шанс сожрать, а потому что и так всем ее повадки известны. Не надо для этого ее пускать к себе в дом. Так и я прекрасно знаю, чего голуги хотят и ждут, и никто из моих парней не расслабляется рядом с такими.
– Это непростая служба, – поддержал товарища Фуинор. – Да и орки, не твои, Больдог, часто куда более жестоки с пленными, чем необходимо. Но именно вы основные солдаты Севера. Однако, радуйся, Линаэвэн, все больше и больше людей встает под знамена Владыки Севера, надеюсь, что люди и нолдор смогут найти больше взаимопонимания.
Эллет побледнела от слов Фуинора, с горечью вскинула голову. Она видела Марта, видела Ханора, слышала о детях, угнанных в Ангбанд – возможно, не на муки, а для того, чтобы их воспитали как командиров и палачей Ангбанда. Нет! Каждый обманутый – это горечь, но эти эдайн не видели жестокостей тех, кому поверили. Подлинно стать воином Севера мог только подобный орку… Не такой, как Март. Но что, если долгим воздействием людей могли сделать подобными? Немногих… но потом у них появятся дети, внуки… Она отбросила страшный образ.
– Кто мог бы радоваться, если его друзей убедят сражаться против него и его родичей? – тихо и горько произнесла эльдэ. А затем, вдохнув, обратилась к Больдогу. – Итак, полагаю, я поняла твою позицию. Нолдор убивали орков, поэтому, если орки жестоко обращаются со связанными пленниками, ожидая, что иначе будут убиты, то это дело правильное или хотя бы оправданное. Орки убивали и брали в плен нолдор, поэтому, если нолдор убивают других орков, ожидая, что иначе убьют их – это дело неправедное и злое. А ещё не почитаешь зазорным сказать перед людьми, что верят тебе – “всю дорогу пытались убить” вместо того, что сказал сейчас.
Большинство сидящих за столом с той или иной степенью успешности старались скрыть, что скривились от скуки и раздражения, а Больдог откровенно разозлился, но сказать ничего не успел, его опередил умаиа, некогда бывший из народа Ирмо.
– Линаэвэн, – мягко сказал Фуинор, – тебе не кажется, что стоит прерваться? Мы уже все поняли, что ты готова спорить до рассвета, и что так или иначе, но ты постараешься обвинить Больдога во лжи, назвать его исчадием зла, жестоким и бессердечным. Мы и не ожидаем от тебя иного, тем более что Больдог воин, а не мастер слова, и тебе легко его спровоцировать на любые необдуманные высказывания.
Тэлерэ вновь опустила голову.
– Не вы решаете судьбу пленников и то, когда и как их наказывать… – Линаэвэн печально умолкла, закусила губу. Ей было страшно, но наказание менее пугало её, чем пытки на допросе. Потому что не было опасности выдать нечто важное о Нарготронде. Она однажды пыталась разделить судьбу товарищей, но не удержалась, думала помочь Марту… хотя в итоге скорее навредила. Возможно, сумеет помочь товарищам? – Вы не решаете, но в ваших силах передать своему повелителю мою просьбу. Чтобы за мои действия отныне наказывали только меня саму, а не других. Возможно, просьба, чтобы и каждого наказывали только за то, что он сделал сам, а не за то, чего не делал, покажется… чрезмерной милостью. Но тогда… может быть, он согласится, чтобы в таких случаях, когда за одного пленника хотят наказать другого, этим другим, – всё же эллет прервалась на миг… – тоже становилась я.
Темные, хотя, казалось бы, и отбились от Линаэвэн, были внутренне ощерены и готовились к тяжёлому бою, как вдруг – дева взяла и сдалась сама. Вместо ярого воина перед ними снова сидела слабая и нежная тэлерэ, умоляющая дать ей жертвовать собой, не способная к сопротивлению. Эвэг встал со своего места, подошёл к Линаэвэн и обнял ее за плечи.
– Ну-ну, успокойся, – мягко сказал он. – Давай никто никого не будет наказывать. Ты в безопасности, все хорошо. Я сегодня же приду к твоим товарищам и попрошу их одуматься, стать гостями. И тогда они тоже будут в безопасности, и все будет хорошо, правда? Ну, успокойся. Тебе никто не причинит вреда. Я лекарь в крепости, я осмотрю твоих товарищей, всем помогу. Ведь можно, Фуинор?
– Ну конечно, можно, – тоже мягко отозвался умаиа.
Март обвел взглядом собравшихся за столом, и от его доброго и мятущегося сердца словно отлегло – ну конечно же, его друзья – не чудовища! Вон как они заботливо собрались возле Линаэвэн, хотя она только что нападала на них. И Март, преодолевая себя, тоже ободряюще погладил деву по плечу. Тэлерэ слабо и печально улыбнулась. Все эти люди были, в сущности, добрыми – и ни один из них не был готов хоть попытаться уменьшить творящееся зло.
– Ты добр ко мне, Эвэг, хотя мне и очень жаль, что вы не передадите хотя бы первой моей просьбы. Но прошу тебя, осмотри их всех, ты увидишь сам, в чём более нужна помощь. И прошу, не уговаривай их идти в гости: если они не соглашались до сих пор, то тверды в своём решении, а ты можешь услышать резкий ответ. Будет выглядеть, словно ты предлагаешь им сдаться в обмен на лечение.
– Я осмотрю их всех.
Лекарь улыбнулся, и эта улыбка была странной. В ней не было горечи или хотя бы привычной печали, от того, что приходится осматривать раненых. Как мог адан, целитель, не проникнуться сочувствием к пленникам? …Если только он – адан. А Ханор? Он не приходил в смятение или печаль от услышанного, как Март, но спокойно поддерживал умаиар, что бы ни слышал – это просто сдержанный нрав, как виделось, или… нечто иное?
– Хорошо, если ты сможешь помочь им, исцелить, – ответила эдэлет, внутренне похолодев (быть может, она всё же сама направляет к ним тёмного майа!) и вместе не зная, не ошиблась ли. – И ныне, в самом деле, лучше было бы заговорить о другом, более приятном. Из каких вы Домов, и кто был вашими Лордами прежде? – адан ответит на этот вопрос не задумываясь, пусть он и отверг ныне былых Лордов. Возможно, легко ответит и не человек, особенно если подготовился к тому заранее, но Линаэвэн подняла взгляд, всматриваясь в Эвэга и, в меньшей степени, Ханора.
Эвэг же еще раз ласково провел рукой по плечам Линаэвэн и вернулся на свое место. Но пока он стоял спиной к эльдэ, в его глазах промелькнула досада и раздражение – что-то смутило деву…
– Мое призвание – знать травы, составлять настои и мази и исцелять раны. Я помогу твоим товарищам. До войны я занимался примерно тем же. Жил в тихой лесной деревеньке, был лекарем. Лордами же земли были братья Финрода Фелагунда и их вассал Барахир. Разве ты не знала?
Ханор согласно кивнул, а Март сказал за него:
– Мы с Ханором из одной деревни, он брат мужа моей старшей сестры. Он всегда был молчаливым и суровым, Линаэвэн, не думай, что он неприветлив к тебе.
Эвэг говорил ласково, но в его ответе было нечто странное, как и в его улыбке. Для адана, спрошенного о Доме и Лорде, естественным был бы ответ: “Я из Дома Беора, мой Король – Финрод Фелагунд” или “моими Лордами были Ангрод и Аэгнор”. Если бы Эвэг, перешедший на сторону Тёмных, сказал – не хочу, мол, говорить об этом, или назвал это неважным для себя и обвинил былых своих Лордов, это было бы печально, но понятно. А его ответ был уклончивым и скользким – он не сказал “моим Лордом был…”, но “Лордом земли”. Хотя, быть может, ей только кажется так после бесед с Сауроном и с этим Больдогом, изображающим “обычного орка-вояку”, и с Фуинором.
– Знала. Не знала только, все ли вы родом из Дортониона и из Дома Беора. Так как эдайн разных Домов могут вступать в браки между собой, не всегда легко узнать Дом Хадора по золотым волосам и голубым глазам; ещё труднее отличить Дом Халэт, не слыша их родного языка. И есть ещё эдайн восточного Белерианда, вожди которых происходят от Амлаха; он объявил себя врагом Севера, когда во время спора меж эдайн среди них явился тёмный майа, который говорил против эльдар, приняв облик человека – самого Амлаха – и притворяясь, что это действительно он, – Линаэвэн посматривала на Эвэга, как он отреагирует, но не то чтобы пристально. – Не знаю, выделяют ли ваши мудрецы этот народ как четвёртый Дом эдайн, по земле и по Лордам, или же нет – от того, что он не пришёл в Белерианд в числе первых, а выделился позже.
Затем дева грустно улыбнулась Марту и кивнула в ответ на его слова.
– Я и подумала, что Ханор сдержан и немногословен, – хотя и не была рада убедиться в том. Лучше бы он оказался коварным умайа, чем ещё одним соблазнённым Тёмными из числа Друзей эльфов. – Твоя сестра и брат Ханора ныне живут там же, в твоём родном селении?
– Наши деревни были малыми и дальними, – покачал головой Эвег. – В них редко кто был из других племен.
На слова же об Амлахе Эвэг усмехнулся, вспоминая хорошую шутку, но вслух сказал:
– Да, я слышал эту легенду, что живет средь людей. Но я всегда думал, что это сказки. Не может такого быть, чтобы некто выдал себя за другого, и никто вокруг этого не заметил.
А Ханор ответил за Марта:
– Вся семья ушла, и я не знаю куда: многие бежали из Дортониона, говорят, они нашли приют у эльфов. Мне же повезло больше, меня раненого нашел отряд Повелителя, и вот я здесь.
Эвэг ответил усмешкой, и опять в ней было нечто странное… Линаэвэн почти убедилась, что перед ней отнюдь не адан. Но говорить о том вряд ли стоило.
– Хорошо, что твоя семья сумела уйти, а не погибла на войне, как многие, – ответила Линаэвэн. Она желала спросить Ханора, как случилось, что бившийся против орков или найденный раненным, но в любом случае захваченный, он перешёл на сторону врага. Но ужин подходил к концу.
– Благодарю тебя, Март, – сказала тэлерэ, наконец. – И за еду, и за поддержку, и за готовность помочь моим товарищам…
Ответил гостье Эвег:
– Наша встреча сегодня была непростой, но я надеюсь, что мы будем встречаться и, постепенно научимся говорить друг с другом. Ведь, хотя мы и враги, мы разумны и можем всегда договориться, не так ли? – все, включая Марта, согласно закивали, а Эвэг продолжил: – Мы с Больдогом зайдем к твоим товарищам, Больдог расскажет тебе о них, а я загляну к тебе утром и расскажу об их здоровье; ведь если мне понадобится кого-то лечить, это может занять много часов. Я не хочу тревожить тебя среди ночи, да и могу быть слишком усталым для визитов.
Март с чувством посмотрел на товарища, который был готов самоотверженно трудиться над ранами пленников, что ненавидели его, да и Линаэвэн была к нему вовсе не приветлива.
– Беседа и не могла быть простой, хотя мы и, в самом деле, разумны, – покачала головой Линаэвэн. – Для того же, чтобы договориться о чём-либо, нужна общая цель.
Только Эвэг не был человеком. То, что он может свободно пойти к пленникам в подземелье, а потом свободно зайти к ней, почти совершенно убедило тэлерэ в правильности ее догадки. И сказать о том было нельзя – если даже рожденная у Куивиэнэн с трудом сумела разобраться, кто перед ней, то эдайн и вовсе не поймут и не поверят. Линаэвэн просила, унижая себя перед этим Больдогом, и получила в ответ лишь обман и, быть может, то, что её товарищей будут мучить и передадут им, что делают это по её просьбе. И что можно было бы получить от Тёмных просьбами? Ждала, что откликнутся люди, но они здесь ничего не решали.
– Значит, до встречи утром, – ответила дева Эвэгу, сосредоточившись.
– Да, ты права, нам нужна общая цель… – задумчиво ответил Фуинор. – Думаю, это возможно, но лучше бы тебе поговорить об этом с Повелителем. Ты будешь приятно удивлена.
Линаэвэн предпочла бы более не беседовать с Гортхауром, но Март предупреждал её, что он бывает на таких ужинах. И следующий раз могло быть именно так.
– Я могла бы спросить, если мы встретимся за следующим ужином, – ответила эльдэ. Хотя и не верила, что у неё и Саурона могут быть какие-либо общие цели.
Услышав Линаэвэн, Март с надеждой поднял голову: да! Она поговорит с Повелителем завтра вечером при всех, и у них появится общая цель; дева увидит, что Повелитель добр и мудр и хочет блага.
– А эту встречу, – продолжила Линаэвэн, – я могу закончить добрым пожеланием и тебе, и всем собравшимся: удачи и помощи во всяком добром деле.
…И перешедшие на сторону Мэлькора могли творить добро – правда, либо раскаявшись, либо помимо собственной воли … Хоть бы раскаялись и вернулись на сторону Света эти эдайн, этот добродушный и искренний Март и хмурый Ханор…
Ужин закончился, и Линаэвэн прощалась со всеми. Собравшиеся с удивлением на лице (только Ханор остался по-прежнему непроницаем) поблагодарили деву за добрые слова, и все стали расходиться. Март, предложив свою руку, повел Линаэвэн в ее комнату. Было видно, что Март опечален – этот атан вообще плохо умел скрывать свои эмоции, будучи от природы открытым.
========== 16. Бурная ночь. ==========
Тяжёлый для эллет ужин завершился, но она не могла позволить себе хоть немного расслабиться. Март был на стороне врага по заблуждению, однако сам он врагом не был. Линаэвэн не знала, усомнился ли адан хоть в чем-то. Она не говорила с умайар убедительно, и должным образом держать себя в руках не смогла… Линаэвэн провела рукой по волосам. Март был опечален – она не знала, отчего.
Адан заговорил первым.
– Это был не самый простой ужин, у тебя много обиды на Больдога, и все это понимают, – Март ободряюще улыбнулся. – Но зато ты хорошо рассталась с другими. У тебя начинают зарождаться теплые отношения с моими друзьями.
Линаэвэн немного задумалась, прежде чем ответить:
– Успеха в добром деле я готова пожелать каждому; и думаю, могу найти общий язык с тем, кто хочет того же. Не стану скрывать – в добрые намерения твоего Повелителя и тёмных майар, что служат ему, я не верю, но не буду продолжать эту тему; и я желала совершить тризну после ужина.
Март хотел возразить, спорить, но дева ясно выразилась, что желает закрыть тему, и потому адан замолчал. Но от последних слов вскинул голову:
– Ты хочешь совершить тризну? Сейчас, после ссоры за ужином? – беоринг не мог понять, как возможно так быстро перейти от ругани к печальному поминовению, но… да, он обещал. – Но если ты этого желаешь, то получишь.
– Для меня и в этом ужине было много горечи – хотя, возможно, ты не заметил этого из-за обвинений, моих и не моих. Я отвечала так частью из-за пережитого, частью из-за своих товарищей, что пострадали. Я думала о многом горестном, поэтому могу перейти к иным горестным мыслям – уже не о живых, о павших, но также пострадавших из-за войны. Я видела, что и ты опечален; но, конечно, лучше вначале побеседовать, если для тебя это резкий переход, и если время у нас есть, – дева развела руками. – Не могу отрешиться от мысли, что наша встреча может быть прервана в любой момент.
На взгляд Марта речь Линаэвэн была не связной, одно не вытекало из другого, и адан, с начинавшей болеть от всех последних бесед головой, больше всего мечтал уйти спать, а не устраивать тризну. И уж тем более не говорить о чем-либо с Линаэвэн. Но в этом было прямое нарушение взятых им на себя обязательств: ради Повелителя Март хотел убедить деву принять сторону Тьмы, увидеть ее доброту, красоту, благородство. Но как же тяжело было открывать глаза Линаэвэн, не желавшей ничего знать… Март возвел глаза к потолку и сделал над собой волевое усилие. Если он сейчас попросит Линаэвэн перенести тризну на завтра, жестокая и эгоистичная дева наверняка начнет снова обвинять его во лжи, коварстве и обмане. И ещё плакать, наверное, начнет.
– Не нужно никакой беседы. Я пойду принесу вина и хлеба, и мы совершим тризну. А страхи твои не имеют причины, нам никто не станет мешать, большинство вообще уже расходятся спать. А ты – моя гостья. Законы гостеприимства святы.
– Хорошо, – ответила Линаэвэн. Ей было тяжело, и она чувствовала отношение Марта: адан не умел скрывать своих чувств. Но она должна была пытаться снова добиться доверия этого человека, несмотря на то, что пока её слова привели лишь к противоположному. Если бы Март был ныне на свободе, Финрод мог бы говорить с ним, и, наверняка, всё было бы совсем иначе. Но они были в захваченной крепости среди врагов, и здесь была только она. …Счастье, что здесь была только она, а Государь Фелагунд был в Нарготронде…
– Вижу, что тебе трудно со мной; я, в самом деле, далеко не лучшая даже в этом отряде, и тем более – в своём народе, – с печалью произнесла Линаэвэн.
– Боюсь, я не узнаю каков тот, кто лучший: никто кроме тебя не “опустился” до разговора со мной. А кого бы ты сама назвала лучшим?
Март направился к двери, но задержался у порога.
– Я не могу называть имена тех, кто со мной, – развела руками Линаэвэн. – Думаю, они ныне в подземельях; они не колебались бы и не метались, подобно мне, и не пришли бы на кухню, как я. Ты мог бы действительно узнать их, если бы вы могли встретиться на свободе… – так недолго она была в плену и не подвергалась пыткам или допросам, и так тяжело было на сердце; что же испытывали те, кого угнали на Север?
Марта обидели слова эльдэ, но он постарался себя сдержать:
– Я не знаю про имена ничего, но и не знал, что ты считаешь зазорным работать на кухне, даже если имеешь возможность самой готовить для своих товарищей, иначе бы их кормили орки. И, должно быть, ты с трудом тогда общаешься и со мной, – как же высокомерны эти эльфы…
– Ты говоришь, еду для пленных готовили бы орки – а как же ты и твои помощницы на кухне?
– Ты же видела нашу кухню. Она небольшая, в ней не готовят на весь гарнизон. Мы делаем еду лишь для Повелителя, его офицеров, близких друзей и себя. А у орков другая кухня. Больдог, конечно, держит ее в образцовом порядке, но, помня, как вы ненавидите его народ, я подумал – вам было бы ненавистно есть еду, сделанную ими.
– Да, ты прав, кухня у вас небольшая. Нам удалось на ней приготовить еду для моих товарищей, но я не знаю, сколько здесь пленников, кроме нашего отряда, или сколько бывает обычно. Я надеюсь, что приготовленная мной пища станет помощью и поддержкой для моих родичей, это так; хотя они и не будут рады знать, что я служу здесь… и, возможно, справедливо осуждают. Спасибо тебе, что думаешь о нас, – при том отношении и мнении об эльфах, что было у Марта, ему это давалось совсем не просто… – Что до тебя, я вижу, что ты искренен и добр сердцем. При этом ты считаешь Гортхаура своим повелителем и доверяешь ему, и…
Эллет чуть заметно запнулась, ей было горько думать о том, что сделали с этим аданом…
– Гордишься тем, что ему служишь. Но для нас-то он враг, и для любого из нас, конечно, дурно прислуживать врагу. Мы будем очень часто не понимать друг друга, если не попытаемся хотя бы иногда ставить себя на место другого и смотреть, как выглядит действие или событие с его стороны. В чём-то для тебя это легче. Хотя ты и не был пленником, но можешь вспомнить себя, каким ты был, когда впервые увидел Гортхаура или вовсе до войны, и подумать, как бы ты тогда отнёсся к одному или другому: так ты даже мог бы предсказать заранее часть наших реакций и отношений. Я так не могу, но могу пытаться представить, как бы могла повести себя на твоём месте.
Краска залила щеки Марта. Он и правда не думал смотреть на происходящее с точки зрения пленников, ведь времена, когда он ненавидел Повелителя и звал его Сауроном, были так давно и так далеко.
– Ты права, Линаэвэн. Я не подумал, что тебе может быть непросто служить врагу. Но… в данном случае ты не только служишь Саурону, но и помогаешь своим родичам. Подумай об этом, – с этими словами Март вышел, чтобы принести вина и хлеба для тризны.
Дева подумала, что и ей стоило бы больше стремиться понять адана. Говорить с ним, глядя не только со своей позиции – несмотря на то… что внушили ему. Иначе она просто не будет услышана, и винить в этом должна будет прежде всего себя.
***
Больдог и Эвег тем временем спустились в подземелье. Целитель отправился сразу в камеру к Первой паре, а Больдог пошел проверять у орков, есть ли новости о пленниках. Орки открыли Эвегу дверь, и человек с сумкой целителя через плечо прошел внутрь.
На него устремились два взгляда – Оэглира и Эйлианта. Оба эльфа были ранены и не получали после никакого лечения, только пытку… Оэглир задался вопросом: а зачем к ним прислали сейчас целителя, если раньше об этом не заботились? Взгляд Эйлианта стал выжидающим: адан, должно быть, был таким же пленником, как они сами, только его уже принудили к рабской службе.
Эвег предпочел не приближаться к эльфам раньше времени, опасаясь за свою фана.
– Меня зовут Эвег, я целитель и служу Повелителю. Сегодня за ужином Линаэвэн просила, чтобы я обошел всех ее товарищей и помог, кому нужно. А ещё… Я думаю, она была бы очень рада, если бы вы присоединились к ней наверху, она тревожится за вас.
