Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)
– Нет, я не намерена отказываться от дара жизни, это в самом деле Искажение, и я понимаю, что тебе страшно слышать о таком… – Эйлиант был так испуган тем, что она сказала, что она начала успокаивать его, и через это успокаивалась сама, и не заметила, как коснулась его руки. – Нет, я не впадаю в чёрное отчаяние, а только пытаюсь приготовиться к худшему, чтобы меня не могли им устрашить, – эллет чуть нахмурилась, не сердясь, а серьёзно задумавшись. – Не знаю, можно ли пройти через такой плен, так близко соприкасаться с Тьмой, не получив шрамов; если бы я могла выйти сейчас, то сочла бы верным искать помощи целителя, но здесь едва ли можно обрести её. Лаирсул, по счастью, смог уйти, и ему не позволили бы говорить со мной ради помощи – или потребовали бы взамен того, что будет на пользу Тёмным. А обращаться к целителю-умайа… – она покачала головой. – Это неразумно. Но и получая шрамы, мы можем сберечь подлинно важное для нас. Ты наверняка перенёс куда больше, чем я, но ты отважен, чист сердцем и более всего переживаешь за других: меня, Кириона… Я видела, как Саурон может калечить фэар, он и его умайар делали это на моих глазах! Но и этого адана ему пришлось воспитывать годы, готовя от юных лет… Меня не так-то просто искалечить и изменить.
Линаэвэн села, подогнув ноги. Воспоминание о Марте, о том, как мучили Нэльдора, следы пыток на руках Эйлианта (она осторожно коснулась их), обманы и ловушки, в которые попадала она сама, и содеянное ныне – соединялось вместе, усиливая гнев и отвращение к Саурону.
– Ты страшишься за меня, потому что это глумление оставило след: отвращения, страха… Но ты видел и иное: я не пыталась убежать от этого страха и мерзости, тем, что выдала бы Тёмным известное мне или предложила иное взамен на то, что они прекратят. Я не воин, и потому вам тяжелее видеть это, но я не слаба. Я должна перенести это… – Линаэвэн остановилась. – Ты прав в том, что орки не поступят со мной, как угрожают, ведь иначе они убили бы меня; но когда я узнала, что они могут, чего хотят, то их взгляды и прикосновения стали куда отвратительней, при невозможности уклониться. Их тяжелее терпеть… – Эллет осознавала, что ей придётся самой искать, как принять это… на целителя надежды нет, Эйлиант молод, и чтобы он мог утешить, как хочет, ей самой же придётся подбирать слова о себе. – Но любая пытка отвратительна: не только боль, но и то, что её причиняют намеренно и с удовольствием, лишив возможности сопротивляться. Что за мерзкая тварь этот Саурон! Если они повторят со мною… нужно будет так и смотреть на это как на разновидность пытки, только не болью, а мерзостью. И помнить, что если я не буду уступать, но терпеть, орки однажды остановятся, вернее, их остановят те, чья цель отнюдь не орочьи забавы…
Эллет осенило, и она поднялась и воскликнула:
– Эйлиант, я поняла! Молчи в следующий раз, как бы ни было тяжко смотреть! Саурон мерзок, но расчётлив и всегда нацелен на свою выгоду. Он не будет повторять что-то, если увидит, что не может этим ничего добиться. Если же будет чего-то добиваться, то обязательно повторит. Понимаешь? Вы в силах избавить меня от нескончаемых повторений пытки тем, что будете держаться и не уступать, если я также буду держаться; тогда они попробуют ещё и прекратят, увидев бесплодность, бесполезность для себя того, что творят.
Линаэвэн казалось, она нашла одновременно слова, чтобы укрепить Эйлианта, и способ избавления. Только умолкнув и ожидая ответа, она осознала, что держит юношу за руку, осторожно, но без страха, без мысли об орках… Она сможет брать за руки друзей, обнимать их – Тёмные не сумели изменить это. Хотя сейчас она протягивала руку сама, принять прикосновение, объятие будет труднее, и страх и тяжёлое воспоминание не уйдут скоро. Но если одно может быть преодолено за часы – можно было бы многое изменить за годы. Если чудо произойдёт, и она спасётся, у неё будет много времени, и будет возможность обратиться к целителю.
Нолдо хотел обнять и прижать Линаэвэн к себе, но не посмел, только поднял свою руку, которую держали пальцы эльдэ, и осторожно прижал их к губам, и Линаэвэн улыбнулась. Если тень пережитого долго будет мешать ей спокойно принимать объятия, она может сказать родичам, чтобы они были бережны – и они, несомненно, будут. Только что она была почти уверена, что отсюда ей не выйти иначе, чем через Чертоги Ожидания, а слова Эйлианта стали словно свежим ветром…
Тело эльфа, чародейством Энгватара, заживало, но сил организма не хватало, чтобы так быстро восстанавливаться – Эйлиант был покрыт уродливыми шрамами и выглядел изможденным, но его глаза смотрели прямо и были все также ярки.
– Я слишком юн, чтобы быть в состоянии помочь тебе. Но ты мудра, и ты сама нашла, как освободиться от Тени, и более того, рассказала мне, чтобы и я знал и держался… Ты очень сильная и мудрая. Теперь я понимаю, почему Финдарато и Маитимо послали именно тебя. Они знали, что даже если случится худшее, ты все равно справишься с их поручением. Я… постараюсь об этом помнить и молчать. И Кириону постараюсь сказать то же. И… – феаноринг боялся, что их подслушивают, потому не мог сказать напрямую, – кто знает наперед? Быть может, исцеление к тебе ближе, чем ты думаешь. Кажется, ты уже встала на этот путь.
– Должно быть, Тёмные так и считали, что ты слишком юн, чтобы помочь, иначе не позволили бы нам беседовать. Я сумела разобраться и нашла пути, но без тебя мне трудно было бы справиться. Я старше вас, но ты помог мне сейчас, а прежде Бэрдир помог избавиться от чар и не подвергнуться допросу раньше времени; к несчастью, его отправили в Ангбанд. Рада, что мы с тобой сейчас можем быть рядом. У нас есть время для отдыха… потом тебе, верно, понадобятся силы… – опять эллет умолкла, сознавая, что и для Эйлианта должно быть большой радостью встретиться с ней, но не нужен ли ему отдых сейчас? – Мы можем поделиться друг с другом тем, что было с нами, или, хочешь ли, я могу спеть для тебя? – Линаэвэн больше не дрожала, и слёзы её высохли.
– Мне нечем особо делиться, – мотнул головой эльф. Ему не хотелось говорить о случившемся Линаэвэн, но молчать теперь было нехорошо. – Меня допрашивали всю последнюю неделю, каждый день. После допроса Эвег лечил меня, и все повторялось. Каждый раз они придумывают все новые пытки… хотя вряд ли придумывают, знакомят меня с еще более тяжёлым. Но не тревожься за меня, я держусь, и… все, правда, не так плохо, как кажется. И теперь я буду рад, если ты споешь мне. И Кирион тоже услышит тебя и поймёт, что все хорошо.
Эйлиант снял с себя рубаху и передал ее деве.
– Возьми, тебе это будет, как платье, – нолдор в большинстве высоки ростом, в то время как тэлери заметно ниже. И так как Линаэвэн доставала макушкой Эйлианту только до груди, его длинная рубаха и правда была деве, как платье.
Линаэвэн поблагодарила юношу и надела рубаху, а поверх накинула плащ. Даже эта грубая ткань на ней смотрелась изящно. А Эйлиант лег у ног девы и слушал ее пение, пока не забылся.
Юноша лежал, а Линаэвэн пела – о птице, улетающей ввысь, о яркой камнеломке, что пробивается сквозь скалы. Эти песни были и о них всех, и о ней самой, и служили знаком для Кириона, как и говорил Эйлиант. Потом она перешла к более спокойным песням – что могли принести хороший отдых спящему. Так закончился для Линаэвэн четырнадцатый день плена. И это был последний день отдыха для Кириона.
***
Утром Линаэвэн забрали из камеры и вернули в ее комнату. Проведённая рядом с родичем ночь, несмотря ни на что, была, быть может, лучшей из тех, что эллет встретила в крепости. А к обеду ее вновь повели на кухню:
– Теперь будь с Мартом поласковее, помни, как тебе везёт быть здесь!
Линаэвэн не ответила. Войдя в кухню, она была молчалива и сосредоточена: ей нужно было подготовиться к тому, что спустя неделю всё могут повторить. С Мартом она почти не говорила – да и не была уверена, что ему это нужно.
========== 33. Те, кто остался. ==========
Лаирсул вместе с Оэглиром долго шли быстрым шагом прочь от границ Таурэ Хуинэва. Наконец они остановились. Лаирсул прислушался и к видимому, и к Незримому: нет, за ними никто не следил, вблизи не было умайар… Только тогда последние из ушедших на свободу стали обсуждать, куда идти. Лаирсул был дортонионцем, Оэглир – Верным Лорда Куруфина, и до того, как направиться в Фалас, они мало общались друг с другом, так что хотели разного:
– Мы не можем вернуться в Нарготронд, – произнёс Оэглир.
– Верно, – отозвался Лаирсул. – Я ничего не приметил, но проследить за нами всё же могут. Да и что мы скажем, вернувшись? Не лучше ли нам направиться в Хитлум? Я слышал, там живут некоторые из былых дортонионцев, правда, больше из эдайн, чем из эльдар.
– А я слышал, что часть воинов Ангарато и Аиканаро осталась в Химьярингэ, – Оэглир поднял голову. – Попытаемся добраться туда? Я не сомневаюсь, что там примут бывших пленников, как мы, и в целителе там есть нужда… А мне это… необходимо.
Лаирсул коснулся руки родича:
– Идём.
Они были последними, кого отпустили. Другие так и останутся на Тол-ин-Гаурхот.
***
Между тем отведённая Кириону неделя отдыха истекла. Кириона и Эйлианта снова притащили в застенок.
– Ну что, феаноринг, сразу заговоришь или будешь ждать, пока мы начнём калечить Кириона?
Синда был готов (насколько можно быть готовым к такому), что его опять будут пытать, но Тёмные обещали худшее – искалечить его. Однако, как ни страшно было обещанное, он не стал ничего говорить. Эйлиант заговорил, но совсем не о том, чего ждали Тёмные – попытался до начала пытки рассказать Кириону, что если один из них сейчас уступит, это обязательно повторят: как и сейчас Тёмные подвергли пытке Кириона на его глазах, а не его самого, потому что видели, что боль феаноринг переносит много лучше… Нужно было научиться переносить и это.
Кириона опять измучили до предела, а после вывернули ему руки из суставов, исполняя обещанное.
– Продолжать, или вы заговорите?
Синда стонал, кричал, вздрагивал всем телом, но заговорить и не думал. К тому же… твари уже исполнили, что хотели, если он что-то скажет, лучше не станет. Или станет, а потом они повторят то же самое снова. И снова. Кирион услышал сказанное феанорингом и держался.
Держался и Эйлиант. Ему было тяжело переносить мучения громко кричащего Кириона, но на сей раз юноша ни о чём не просил и рассказывать что-либо Темным не собирался.
Больдог и помогающий ему Март поняли, что ничего не смогут сделать с пленниками, и допрос завершился.
Оставшись наедине с орком, Март сказал:
– Мы допрашивали Эйлианта, и было тяжело видеть, как гордый и достойный нолдо выносит мучения и молчит; но то, что мы делали сегодня, заставляя одного говорить через страдания другого – это же подло! Это недостойно воина Твердыни!
– Если тебе что-то не нравится, иди и скажи это Повелителю, – ощетинился орк.
– Так и сделаю! – ответил Март. – И лучше бы тебе идти со мною, чтобы мне не говорить за твоей спиной!
***
Вдвоем они пришли к Волку, Маирон выслушал Марта и изобразил гнев на Больдога, который только глаза закатывал, но в результате получил от Волка наказание: двадцать плетей, а когда шкура заживёт, на месяц удалиться из крепости и строить дорогу.
– Мне все равно нужно, чтобы кто-то присмотрел за тем, что там строит твой сброд, – мысленно сказал Маирон Больдогу.
– Больно много ты воли этому щенку даёшь. Не наигрался еще с ним в благородство? – огрызнулся в ответ Больдог.
***
Март не захотел присутствовать при наказании Больдога, вместо того беоринг спустился в темницу к Эйлианту.
– Я пришел просить у тебя прощения от имени Твердыни. То, что позволил сегодня себе Больдог, допрашивать тебя через товарища, это подло и низко. Такого больше не повторится. Больдог понёс сегодня свое наказание за то, что сделал, Повелитель Маирон покарал его, но… забыл про меня. Я также участвовал в преступлении и не воспротивился происходящему, я также заслужил кары. И сейчас, договорив с тобой, я пойду просить воздаяния. Впрочем… я виноват перед тобой, возможно, ты сам хочешь взыскать с меня за то, что тебя заставили смотреть на мучения друга?
Когда человек-палач пришёл просить прощения, Эйлиант не сразу нашёлся, что сказать.
– Не ждал, что любой из вас может просить прощения или назвать подлым то, что вы творите, – в голосе феаноринга слышались словно отзвуки свежего ветра. – Больше не повторится… Едва ли ты в силах добиться, чтобы меня больше не допрашивали через Кириона и Линаэвэн, как уже делали! Через других больше не будут только потому, что они уже ушли.
– Линаэвэн? – щеки Марта вспыхнули. – Я знаю, что Больдог отводил ее в подземелье, понять, что ее жизнь не так и плоха, но разве ее осмелились… допрашивать? И сегодня я не видел на ней следов, или чтобы она двигалась неловко.
– Линаэвэн не пытали, если ты об этом, её осмелились… – по лицу юноши прошла судорога отвращения; для эллет в этом не было ничего постыдного, но ещё отвратительней и ненавистней был Вонючка, отдавший такой приказ… – отдать оркам… на потеху, как говорят эти твари; они не совершили насилия, это убьёт эллет, но угрожали им, содрали с прикованной одежду, оставив нагой, хватали ее и глумились.
Этот человек знал тэлерэ… Не о нём ли с такой горечью говорила Линаэвэн? Хорошо хоть, пытать деву этот Смертный не считает верным… Март невольно расширил глаза и сжал кулаки, услышав о том, что сделали с Линаэвэн, но… это невозможно. Эльф врёт, как обычно!
– Я видел Линаэвэн сегодня. Она… вовсе не выглядит… как должна бы после такого. Она спокойна, молчаливее обычного, но и только: она не плачет, не прячет глаз. Ты лжешь! – возможно, воля этого эльфа и была прочнее железа и тверже камня, но умом он явно не отличался.
Эйлиант испытал облегчение от того, что Линаэвэн не плачет и не прячет глаз. Значит, она в самом деле справилась! На обвинения во лжи нолдо не стал отвечать. Перед Эйлиантом стоял один из палачей, и можно было бы добиться того, чтобы он заплатил за содеянное…
– Ты предлагаешь мне стребовать с тебя воздаяния за содеянное. Но ты явно не худший из Темных, хоть и палач, чтобы желать именно для тебя кары от Саурона. И ты хоть в чем-то раскаиваешься… Взыскать сам… Я бы ударил тебя, но ты, верно, и противиться не будешь… – нолдо мог бы убить человека-предателя прежде, когда он участвовал в пытке, но не теперь же, когда Смертный сам желал для себя наказания!
– Эйлиант… – Март решил зайти издалека, – я буду присутствовать на допросах и следить, чтобы такое не повторилось. Я восхищаюсь твоей стойкостью, и… я был бы рад не искать, где у твоей воли пределы… Я искренне надеюсь, что мы не найдём их! – вдруг выдохнул Март. – Но… ради нашего народа… мы не можем не допрашивать тебя. О, если бы ты заговорил, как остальные, и смог уйти! Да, Больдог поступил низко, но виной тому лишь отчаяние и страх за своих. Страх за другого толкает нас на безумства, тебе ли не знать? А воины и друзья Больдога падут первыми при вашей атаке. И потому Больдога можно оправдать, он совершил преступное ради любви к товарищам. Меня же вряд ли можно простить, я не прервал это из глупости и нерешительности. И если ты ударишь меня, я приму это, как должное.
Слова беоринга показались нолдо каким-то безумием. Эйлиант даже не сказал бы, чего в них больше: Тени и Искажения или немыслимой наивности (Больдог? Из любви к товарищам?!) Хоть смейся… Линаэвэн говорила про Марта: «Калечил фэа на моих глазах, воспитал от юных лет»… Да, этот мог быть… А беоринг продолжал.
– Больдогу назначили двадцать кнутов и ссылку, я не смогу принести пользы в ссылке, но я принёс кнут, чтобы ты отсчитал положенное мне, – и Март протянул кнут феанорингу. – Моя честь стоит дороже, чем моя спина.
Услышав последние слова, Эйлиант отшатнулся, его глаза полыхнули.
– За кого ты меня принимаешь, Смертный? Если меня под пыткой принудили бы бить кнутом, и то я не знал бы, как друзьям в глаза смотреть! – оскорблённый юноша отбросил кнут, словно ядовитую змею. Нет, напасть сейчас на этого адана было нельзя… Чего доброго, воспримет как наказание, и не ответит, а падёт ниц, как орк перед господином… Вместе с тем, как с орком с беорингом тоже не поступишь, ведь орки не придут просить прощения и кары… Эйлиант сумел взять себя в руки, выровнять дыхание и нашел, что ответить: – Если ты ищешь наказания, то я хотел бы, чтобы ты лишился права пользоваться кнутом и любыми орудиями пыток до тех пор, пока Больдог не вернется из ссылки. Для тебя же это почесть и отличие, не позор…
С точки зрения Марта, эльф повел себя странно – схватил кнут, чтобы отбросить, отскочил в угол, начал говорить какую-то несуразность… И тут беоринг, как ему показалось, все понял, и глубокое сожаление отразилось на лице горца – этот эльф запрещал себе даже кричать на допросе, но его разум не выдержал боли и помутился. Или… что, если его разум помутился от вида пытки товарища? Тогда эта вина лежит на Больдоге и Марте. Какой кошмар! Зато все слова о Линаэвэн – лишь бред повреждённого разума, ну конечно! Иначе и быть не может! Со скорбью, осторожно, не делая резких движений, Март поднял кнут и отошёл к выходу.
– Мы не гордимся пытками, для нас это тяжёлая необходимость. И делая это сам, я оберегаю от тяжкого бремени Фуинора или Повелителя, или любого другого. Отдыхай сейчас, я попрошу Маирона о заслуженном наказании.
Эйлиант не ответил ничего. Март решил, что безумный эльф после вспышки впал в прострацию, и вышел.
***
Кириона принесли к Эвегу, в этот раз даже не привязывали – что он, калека, сможет?
– Не бойся, я все поправлю, – тёплые и сухие ладони целителя снимали боль, пока Энгватар осматривал повреждения. – Пока они не решат, что ты ни на что не годен, тебя не будут непоправимо калечить, пока это лишь угрозы. Пленника пытаются заставить говорить, а если не выходит, заставить стать рабом. Если кого-то калечат безвозвратно, так, что я не могу исправить… обычно после этого недолго оставляют жить.
Слова Эвэга принесли облегчение Кириону. А как горько было бы сейчас узнать, что страх был напрасен, если бы они с Эйлиантом поддались на угрозы и заговорили!
– Спасибо тебе, Эвег, это настоящее утешение, и едва ли кто-то иной здесь мог бы дать его.
Казалось, благодарности Кириона приносят Энгватару лишь печаль. Целитель долго молчал, а потом вновь заговорил:
– Сейчас они хоть одного из вас, а то и обоих, держат ранеными, но настанет момент, когда вы оба будете исцелены, а новая пытка еще не случится. Я достану для вас оружие, и в этот день мы бежим. Или погибнем. Ты согласен? Я не знаю, как долго я еще смогу притворяться одним из них.
– Я согласен. Как только появится возможность, – ответил Кирион, чуть помедлив: он не сомневался, но предложение было неожиданным. Он не знал, что когда-то Энгватар уже думал о побеге.
– Только помни, я не смогу ни с кем сражаться, но все же смогу задержать кого-то из врагов. Шансов выбраться мало, но хотя бы вы сможете погибнуть не здесь, не так… и я с вами.
– Да, мы сможем пасть как свободные, и ты… тоже. А быть может, хоть одному из троих посчастливится, – слова Эвэга изменили что-то важное: из тайного помощника среди врагов он обращался… в одного из своих. Невзирая на то, что он творил прежде. Их теперь оставалось четверо в плену, желающих побега… Четверо, а бежать могли трое. – Ты знаешь, что Линаэвэн бежать не сможет? Или есть возможность попытаться нам всем?
– Я подумаю, как помочь бежать Линаэвэн, – ответил Энгватар.
***
На кухне Линаэвэн была тихой тенью, и Март тоже мало на нее обращал внимание. Но что-то случилось с Лэннадир – она смотрела на Марта широко раскрытыми глазами и не сопротивлялась, когда ее обнимали, но сама ничего не делала. Ее подруги были удивлены такой переменой в подруге, но все молчали.
После подземелья тэлерэ осмысливала произошедшее и много думала – о себе, об Эйлианте, о Кирионе. И всё же она тоже обратила внимание, как переменилась возлюбленная Марта. Пока тэлерэ видела слишком стремительные, слишком откровенные, странные, но отношения влюблённых, она не желала вмешиваться ни словом, ни жестом. Но сейчас аданет казалась ошеломлённой напором Марта, и от того неприятный холодок пробегал по спине эллет. Вечером Линаэвэн незаметно подошла к Лэннадир и тихо спросила:
– Что случилось? Март… он не обидел тебя ничем? Ты можешь сказать мне, если хочешь, – ещё недавно Линаэвэн не подумала бы так о поваре… но тогда она считала его неспособным на пытки: на разговоры о них, на их оправдание, но не на участие.
Лэннадир посмотрела на Линаэвэн испуганно и загнанно:
– Я не понимаю, что происходит. Я последние дни была как во сне, а сегодня… – девушка расплакалась. Через всхлипы Линаэвэн удалось узнать, что сегодня аданет пришла в себя и поняла, что лежит совсем голая в одной постели с Мартом, и что лежит с ним, как с мужем, но Лэннадир ничего не помнит, а теперь, теперь уже поздно что-либо менять, и она должна быть с Мартом… если он ее только теперь не бросит.
В кухню зашли орки и вновь увели Линаэвэн в ее комнату.
– Мне так жаль, – только и успела произнести она, поняв, что несчастная Лэннадир была околдована. Что за ужас – принуждать к браку колдовством! Что следовало сделать теперь? Снять колдовство? Оно уже было снято… и несомненно, не случайно – как сами чары, так и их развеивание отвечали целям Тёмных. Рассказать Марту? Возможно, но так, чтобы он не оставил в ужасе Лэннадир, ведь для неё это будет ещё хуже, а напротив – осознал, что он теперь в ответе за неё.
***
Беоринг тем временем просил у Повелителя наказания для себя. Но Волк воспротивился. И долго еще в комнате Маирона горел свет, и умаиа словами и чарами успокаивал Марта.
– Нет твоей вины. А Больдог делал лишь то, что мог. Тебя же ждёт красивая женщина, лучшая из всех в крепости, о чем тебе печалиться?
Март, спокойный и безмятежный, вернулся к себе в комнату и даже не заметил, что его страстная подруга стала робкой и стеснительной.
***
На следующий день все повторилось. Эйлиант набирался сил для вечера, Кирион поправлялся, Линаэвэн работала на кухне.
Эллет обдумывала, как поступить… Лэннадир принудили к браку чарами, но теперь она опасалась, что Март может бросить её. Значит, брак именно с ним, хотя и не был желанным, не вызывал сильного отторжения? Но при том скромная и робкая аданет словно вдруг пробудилась супругой Марта и была ошеломлена этим… Как недоставало сейчас Бэрдира, куда лучше неё знавшего людей! Она могла ошибиться; после знакомства с Мартом, когда тэлерэ лишь оттолкнула простодушного и ещё доброго человека от эльдар, Линаэвэн охватило чувство, что прежде посещало её очень редко – опасение сделать хуже. И всё же она решила попытаться помочь Лэннадир. Утром на кухне Линаэвэн подошла к Марту.
– Март… быть может, ты сочтёшь, что я вмешиваюсь в то, что касается лишь двоих, – «И не сказать ему прямо – не поверит». – но я хотела поговорить с тобой о Лэннадир. Не знаю, заметил ли ты её смятение и боязнь в последнее время… – Казалось, вовсе нет… – Ведь перед тем, за немногие дни, вы стали держать себя, как супруги. Прости мой вопрос, но желал бы ты заключить с Лэннадир помолвку? Если сейчас и нет возможности исполнить все традиции, Лэннадир это принесло бы уверенность, что ты не оставишь её, а для тебя стало знаком, что ты принимаешь заботу и ответственность…
– Я не вижу какой-либо нужды связывать нас браком, – ответил Март. – У вас, эльфов, очень странные понятия обо всем. Зачем нам нужен брак? Нам хорошо вместе, и мы живём вместе, а если мы друг другу надоедим, мы найдём других, кто нам понравится больше. Мы – люди, мы свободны.
Линаэвэн была поражена ответом. Не тем, что Март не был готов вступить в брак – нравы людей на самом деле отличны от эльфийских – но тем, что отвергал его и тем гордился. Не от родичей усвоил он эти понятия, а от тех же, кто внушил ему, что пытки есть необходимая часть войны. Этот Пришедший Следом в самом деле мог не просто обидеть Лэннадир, без того пострадавшую от колдовства – обойтись с ней жестоко…
– Мы называем близкие отношения без желания брака Искажением, но я не буду сейчас говорить о нас, – Линаэвэн смотрела прямо, и её голос звучал непривычно строго… не мягко, как прежде в беседах с Мартом, и не с тем возмущением, с каким она говорила бы, будь перед ней адан, а не воспитанник Саурона, у которого в друзьях умайар. – Только задам тебе несколько вопросов, «свободный человек». Ты уверен, что Лэннадир разделяет твои мысли о браке? Или ждёт, что вы вскоре соедините свои судьбы, и то, как ты намерен поступить, причинит ей боль? Решив, что брак вам не нужен, спросил ли ты её? Ты говоришь «если мы надоедим друг другу», словно это может случиться лишь одновременно у обоих сразу. А если только она надоест тебе, а сама будет страдать от вашей разлуки, как ты поступишь? Примешь заботу о ней или бросишь, словно дитя игрушку, не заботясь, хочет ли она и может ли найти здесь «другого»? А как ты поступишь, когда у вас родится дитя? Примешь ответственность или убежишь от неё, и пусть Лэннадир одна разбирается, как его растить и как ей жить дальше?
Линаэвэн с горечью думала, что это последняя её возможность помочь. Если Март только бездумно повторял внушения Тёмных, даже не задаваясь такими вопросами, но на деле готов поступить достойно, сейчас он может понять и смысл брака и перестать отвергать его… Если же нет… Март слишком опутан паутиной Тени, и слишком глубоко она проникла, чтобы тэлерэ могла что-то изменить. Разве что, если случится чудо.
– Не вмешивайся не в свое дело, – высокомерно ответил Март и отошёл.
Март не только не повёл себя достойно и ответственно, он даже не задумался над этим и был надменен, как никогда прежде… Или – только казалось, что никогда? Разве он не ставил всегда людей – и даже Тёмных – выше эльдар?
Линаэвэн резко развернулась и с горечью отошла, вспомнив, как был уверен Саурон в своём поваре, когда эллет так надеялась спасти его фэа от Тьмы и ради него стала трудиться на кухне… Возможно ли было помочь ему здесь? И что можно сделать теперь? Утешить несчастную Лэннадир, передать ей, что нет ни её вины, ни стыда для неё, если с ней поступят недостойно? Но передавать заранее – только усиливать страх, что её бросят; а возможность, что Март всё же устыдится и поступит не так, как говорит, когда он столкнётся подлинно с тем, о чём не захотел и слушать, всё же есть. Хотя она и мала – если Тёмные привлекли Марта к допросам и околдовали Лэннадир, чтобы его искажённые представления о браке могли воплотиться… Темные намеренно стремятся выжечь из фэа Марта всё достойное и чистое, превратить в подобного оркам или умайар…
***
В подземелье Волчьего Острова находились и другие пленники, кого последний месяц просто не трогали – их хроар были настолько истощены и измучены, что их пришлось оставить в покое, в ожидании пока пленные снова будут пригодны к допросу. Их было восемь: двое беорингов, три гнома, двое синдар и один феаноринг.
Им приносили еду, воду – вот и все; даже тёмный целитель и тот к ним заходил редко.
***
Кириона притащили в застенок – сегодня допрашивали Эйлианта, а синдо был наблюдателем.
– Вы знаете условия.
Эвэг не мог встретиться с феанорингом перед этой пыткой: нолдо сейчас не нуждался в лечении, а беспричинная встреча могла показаться подозрительной другим. Потому нового зелья Эйлиант сейчас не получил. Кажется, действовали ещё остатки прошлого: в самом начале боль была слабее, чем ожидалось; но вскоре… Эйлианта пытали еще более жестоко, чем прежде, и боль была так нестерпима, что феаноринг на сей раз не мог сдержать крика.
Как ни терзался Кирион из-за мучений родича, он даже не думал заговорить: это означало обречь Эйлианта на повторение того же! Вечно сомневавшийся в себе и своих силах синда никогда не клял подлость и злобу Тёмных с таким гневом, как сейчас…
Когда все закончилось, Эйлианта снова лечил Эвег и сказал феанорингу, что Кирион почти здоров; и если и будет искалечен, то разве что перед казнью. А еще целитель сказал нолдо о побеге.
– Конечно, я согласен! – ответил Эйлиант. – Если мы и не обретём свободу, то умрём, пытаясь. Я буду готов, – нолдо чуть улыбнулся, хотя улыбка и получилась кривой: лицо эльфа было рассечено и еще не обработано, не омыто от крови. Но новость была радостной! Теперь, когда Эвэг был готов помочь им в побеге, его участие давало надежду на то, что у них получится! – А если мы сумеем, – неожиданно спросил феаноринг, – как ты будешь звать себя? Такая перемена судьбы требовала бы и перемены имени…
– Если я выйду отсюда… и меня не казнят ваши, то я назовусь Прощенным, – ответил Эвег.
***
На сей раз Эйлиант и Эвэг были вместе много дольше: если раньше уже на второй день за одним допросом следовал другой, сейчас целителю пришлось заниматься эльфом в продолжение пяти дней, прежде, чем целителю-аину удалось поставил юношу на ноги.
Когда Волк узнал, что феаноринг оклемался, его вместе с Кирионом по приказу Повелителя провели по камерам с изможденными пленниками. Эльфам показывали то, во что они превратятся вскоре, побуждая говорить.
Когда Эйлианта провели по камерам, юноша впервые узнал, что в плену томится не одно их злосчастное посольство. А Кирион снова увидел, как лицемерны были посулы Саурона – отпуская эльфов, он, конечно, даже не сказал Лагорталу об этих пленниках.
Многие из них долго не видели своих, кроме как на допросах, и несмотря на тяжесть положения, увидеть кого-то, кроме Темных, было радостью. Особенно приходу эльфов обрадовался беоринг, обросшее лицо которого напоминало обтянутый кожей череп. Но была в такой встрече и горесть – Тёмные захватили ещё пленников (особенно сокрушался о том один из синдар: когда мимо его открытой камеры прошёл Кирион, оба вскинулись, узнав друг друга).
Из двух других синдар один изъяснялся жестами и взглядами (из-за кляпа), а на другом шрамов было больше, чем кожи без неё.
Второй адан, немолодой, поднял голову, когда эльфы входили – они его разбудили. Вместо приветствия вскрикнул:
– Опять эти твари! – и отогнал от себя подбиравшихся к нему больших крыс. – Палачи грозятся, не уступлю – свяжут, и они сожрут меня заживо.
На самом деле Маирон не допустил бы такого, да и крысы были не настоящими, мороками: он пользовался страхом человека перед крысами, чтобы подтачивать его волю, пока тело восстанавливается. Но адан об этом не знал. Феаноринг дёрнулся вперёд, но его удержали орки.
Трое гномов, сидевшие в одной камере, быстро отвернулись к стене, как только вошёл эльф. Потом один обернулся, слабым голосом произнёс:
