Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)
“…Разве что – если такая встреча отвечает замыслам Саурона, и тогда он подготовит её…”
Март, выслушав Линаэвэн, вздохнул:
– Вот видишь, ты снова стремишься обмануть. Некоторые думают, что просто такова натура твоего народа, как у орков тяга к жестокости. Но я, как и Повелитель, думаю, что вас просто так воспитали. Вот сейчас ты только обещала мне остаться со мной, а теперь говоришь, что будешь жить в темнице.
– Когда я сказала тебе, что останусь, то и не думала тебя обманывать; да и станет ли искусный обманщик тут же сам рассказывать о своём обмане? – дева грустно улыбнулась: Саурон, конечно же, никогда не скажет Марту о своём обмане. – Ты неверно понял меня, или я – тебя. До того я сказала твоему господину – я пойду на кухню только при условии, что после буду жить, как мои товарищи, в подземелье. Я раздумывала над тем, буду ли приходить сюда готовить и впредь – и согласилась – а не над тем, не пойти ли мне в гости к Саурону вновь, чтобы ночевать в комнате, на шёлковой постели, когда другие остаются в темницах…
Март слушал Линаэвэн и с горечью видел всё то, о чем говорил Маирон.
– Вы все таковы, эльфы, – вздохнул Март. – Ты сказала, что останешься со мной, но подразумевала, что будешь сидеть в темнице; вы обещали, что будете гостями, но подразумевали, что ударите в спину при первой возможности. Ты говоришь, что вы не обманщики, и явно веришь в то, что говоришь, но это лишь значит, что ваш ум настолько затянут пеленой, что ты даже не видишь несоответствия.
Увы, наверное, Повелитель прав, и все они безнадежны. Однако Маирон был так бесконечно благороден в своем сердце, что продолжал попытки до них достучаться, хотя и понимал, что это почти бесполезно.
Линаэвэн печально произнесла:
– А ты, говоря “Останься со мной” – подразумевал “Иди в гости к моему Повелителю и беседуй с ним”, так? – она провела рукой по волосам. – Если бы ты хоть однажды мог увидеть, сколько несоответствий в том, что говорил ты… Насколько странно и неразумно, скажем, уверять того, кто видел событие своими глазами – он, мол, не знает, как было на самом деле, а ты, не видев, не расспросив свидетелей и участников, слыша в одном-единственном пересказе – твёрдо знаешь. И как считаешь, если я сказала прежде Саурону, что пойду в темницы, а после решила не разделять участь товарищей, но спать на мягкой постели и принимать ванну – то в этом не было бы обмана? Или – ты сочтёшь меня обманщицей, как бы я ни поступила и что бы ни выбрала?
Март вспыхнул, услышав такие слова от эльдэ.
– Когда я звал тебя остаться со мной, я говорил именно то, что говорил! И если для эльфов обычное дело быть двуличными, не надо так же думать о людях! Если ты говорила, что тебе так противно быть гостем Повелителя, ты могла бы стать моим гостем, Маирон был бы только рад и не возражал. Но ты и меня задумала обмануть, а теперь говоришь мне о несоответствиях?! Я видел всё своими глазами, Повелитель показал мне то, что видел и помнил. И он ни разу не обманул ни меня, ни кого-то при мне, так с чего мне отвергать его слова и верить тебе, деве из народа, так легко отказывающегося от своих слов? Маирон доказал мне, что ему можно верить, а что сделала ты? Сказала, что останешься со мной, хотя всё это время собиралась уйти в подземелье, наверняка, чтобы я начал уговаривать Повелителя отпустить ради тебя и остальных пленников, что желают ему зла?
Март негодовал и с трудом сдерживал себя. Ведь предупреждал его Повелитель: не верить эльфам, их прекрасным лицам и голосам, помнить, что от них всегда надо ждать подвоха. А он хорош, поверил, купился на ее притворные слезы…
– Ты возмущаешься, когда я только предположила, что ты можешь намеренно говорить неправду; а всё это время обвинял меня и мой народ, – тихо и устало ответила Линаэвэн. – Многие твои слова были жестоки, Март, хотя ты и не замечал этого. Какое зло сделал нам твой господин, ты знаешь – сколько бы ни говорил о том, что это необходимо. Какое зло я сделала тебе? А видеть своими глазами и видеть глазами твоего господина – не одно и то же; майар способны показывать и ложные видения – это Воплощённые не могут солгать мыслью. Никаких козней против тебя я не строила. Ты спрашивал, вернусь ли я в свою комнату, поэтому я даже не думала, что ты говоришь о том, чтобы поселиться вместе с тобой, а не продолжить готовить. И это – тот страшный обман, причинивший тебе много вреда, коим ты так возмущён?
Линаэвэн продолжила нарезать овощи, но не могла не сказать при этом:
– И уж конечно, я не ждала, что тот, кто считает правильным пытки моих друзей – будет уговаривать их отпустить. Да и не послушал бы тебя твой господин, если бы ты и стал… Ты не веришь не только мне – ты не веришь и собственному разуму. Ты ведь даже не задавался вопросом, как могут безоружные пленники причинить зло могущественному духу в захваченной им крепости, среди многих орков и тёмных духов.
Март упёрся ладонями в стол. Как же тяжело и изматывающе оказалось говорить с ней.
– Ты ничего не знаешь о Повелителе, Твердыне, всех нас, но ненавидишь нас и не скрываешь это. Но когда я говорю только о том, что сам вижу, о том, как ты и твой народ играете словами, ты говоришь, что мои слова злы и жестоки. Но как же вы, эльфы, не понимаете, что это не справедливо? Вы ведете войны против Севера, и ещё обвиняете нас в том, что страдаете в этих войнах. Ты постоянно пытаешься поймать меня в ловушку слов, словно важна только очень четко проговоренная формулировка, а все, что не оговорено заранее, то можно не учитывать и использовать как будет удобно. И коль так, я отвечу тебе – нет, я не стану жить с тобой в одной комнате, и не только потому что негоже жить вместе мужчине и женщине, но и потому, что я не знаю, как доверять тебе, и что ты сделаешь из неуговоренного, пока я сплю. Но если ты останешься как моя гостья, то я буду приходить к тебе в комнату, говорить с тобой, гулять с тобой, готовить с тобой, но при условии, что ты обещаешь, что не отравишь или иным образом не испортишь пищу.
Март боролся с желанием сжать пальцами виски – его голова разрывалась от боли после этого изматывающего разговора с выросшей среди неверных теней эльдэ.
– Конечно же, Повелитель не отпустит тех, кто хочет зла его народу, даже сойди я с ума и проси его об этом. А вам нет нужды причинить вред немедленно, вы много видели, вам достаточно вернуться и принести весть своим, и готовиться к новой войне…
Линаэвэн видела, что Марту тоже было тяжко. Он был околдован и заморочен, а она заговорила с аданом слишком резко, будто с тем, кто сознательно избрал Тьму.
– Тебе тоже тяжело говорить со мной, как и мне с тобой? – спросила она. Все же беорингу было проще: он не тревожился за участь товарищей, не ожидал худшего от будущего, не страдал от плена. Но именно этот разговор был тоже тяжел для него – ведь Март был совершенно уверен, что истину знает Саурон, а она слепа и заморочена…. Ей было больно за дортонионца, но разве тут поможет обвинение? – Мне жаль, что я не сдержала себя – и жаль, что ты почитаешь меня чудовищем, способным отравить своих товарищей или тех дев, что приходили в ванну. Идя сюда, я решила есть то же, что сама приготовлю: чтобы, если еда окажется отравлена, я пострадала вместе с другими; но тогда я даже не ведала, что буду готовить вместе с тобой, а не отнесу товарищам приготовленное.. неизвестно кем. И, конечно, я не испорчу пищу.
Она покачала головой.
– Должно быть, ты опять не поверишь, но эльдар не способны намеренно плохо приготовить, сшить или сковать. Пленных нолдор заставляют ковать оружие против своих, не опасаясь, что клинок окажется хрупким или обратится против владельца. Не стану я делать и что бы то ни было с тобой во сне против твоей воли; нарушать ваш обычай я не хочу, – о традиции, запрещающей женщинам и мужчинам эдайн (или только народа Беора?) жить вместе Линаэвэн не знала, – но если я вернусь в ту же комнату, орки могут счесть, что я в гостях у Саурона, а я, конечно, не пойду следом за ними к нему на ужин…
“Линаэвэн начала жалеть меня – вправду или притворно?!? Как жаль, что не всем можно верить так, как Маирону”.
– Я запомню, что вы не можете работать плохо, – ответил Март, думая про себя: “спрошу у Повелителя”, – и очень надеюсь, ты в очередной раз не нарушишь слово и не причинишь вред через пищу. И я поговорю о тебе с Повелителем Маироном, а ты, хотя бы при мне, не зови его этим оскорбительных именем, если ты хоть немного уважаешь закон гостеприимства. Встретимся вечером, а пока мне нужно закончить обед для Повелителя, спасибо за помощь.
Линаэвэн вовсе не была уверена, что Саурон в самом деле послушает повара. У умаиа могли быть совсем другие замыслы – и, конечно, он сумеет объяснить их важность и верность тому, кто совершенно не сомневается в нём.
– Хорошо, – ответила тэлерэ Марту и заметила. – Ты терпелив. Для тебя оскорбительно имя “Саурон”, но ты не говорил о том до этого. Имя “Гортхаур” ты тоже почитаешь оскорбительным? Хотя я могу звать его просто “твой господин”. Спасибо за то, что ты готов помочь мне.
“…Хотя мог бы и предупредить о том, что ныне готовит обед для Саурона, а не для несчастных рабынь, когда она заговорила о том”.
Линаэвэн обдало холодом и жаром: она послужила удовольствию Саурона, для него старалась – но дева сдержалась и ничего не сказала.
Март же с удивлением посмотрел на Линаэвэн, не ожидая, что она отнесется к его просьбе с таким пониманием:
– Если ты будешь звать Маирона Гортхаур, это уже будет не так плохо. – “Какой странный разговор…” – Я приду к тебе вечером!
– Оставим ныне все споры, – ответила Линаэвэн; она касалась мисок с приготовленной пищей, которую скоро должны были отнести пленникам, сосредоточилась, погружаясь в воспоминания, и тихо запела:
– Волны морские находят на берег,
Волны могучие, мирною силою
Дышат и пеной сверкают серебряной
В отблесках звёздных, и дальше катятся.
Нет им преград, точно ветру небесному,
С коим дружны они от рождения…
Не вплетя имена Валар в свою песню открыто, дева знала, что всё же напомнит пленникам о Манвэ и Ульмо; а дыхание свободы в тихом голосе, как она думала, слышал и Март. Увидел ли адан, о чём она пела? Все тэлери хорошо пели, но менестрелем Линаэвэн не была. Она была летописцем, но то, что она знала и видела – околдованный и обманутый адан принять не мог.
***
Саурон улыбался, слушая песню Линаэвэн. Было удачей, что она решила петь для пленных, и ещё большей удачей, что дева не стала призывать Валар – тем проще будет вмешаться в её нехитрое заклятье и доработать его.
***
Время, что Линаэвэн могла оставаться на кухне, истекло, и в двери вошел орк, проводить “гостью”. Она вновь не видела верного выхода. Если остаться, то – опять она будет спать в мягкой постели, пока других будут мучить в подземелье. Но, быть может, ей удастся что-то важное донести до Марта… Однажды он усомнился, и, быть может, усомнится снова. И не легче ли будет так сберечь тайну? Если она не выдержит в подземелье, не будет ли вспоминать с горестью, как отказалась?
– Я хочу остаться, – сказала, наконец, Линаэвэн, когда орки уже выводили её из кухни. – Не в гостях у вашего господина, а в гостях у повара Марта.
Орки, услышав о том, что Линаэвэн всё ещё гостья, хоть и не ждали этого, повели пленницу в её прежнюю комнату. С горечью и печалью смотрел Март, как уводят Линаэвэн.
“Виновата ли она в том, какой она стала? Есть ли еще для неё надежда?”
Марту нужно было закончить обед и вынуть, разложить еду для пленных эльфов, а потом поговорить с Повелителем, рассказать ему радостную новость, что эдэлет согласилась остаться с ним, с Мартом… Ох, сколько же дел впереди…. Как непросто будет открыть деве глаза на правду, но он будет стараться и будет советоваться с Повелителем.
***
Придя в свою комнату, Линаэвэн села, закрыв лицо руками, переживая из-за того, что сделали с этим аданом, добрым от природы, и вместе из-за того, что вынуждена была сделать она. Отказаться от гостей – было бы вернее? Она не знала. Все пути были неверны, и всё грозило ловушками.
У Линаэвэн было некоторое время, чтобы отдохнуть. Постараться успокоиться и собраться. Обдумать дальнейшее. Пленникам вот-вот принесут приготовленный ими обед, значит, принесут и ей. Дева надеялась, что её песня станет поддержкой для товарищей. А позже она ещё встретится с Мартом, если он не забудет о тризне. Горец… совершенно не слышал её, когда эдэлет говорила о зле, сотворённом Сауроном и Морготом. Она не знала, насколько беоринг заморочен; но если бы не так – возможно, им бы и не позволили встретиться. А самого адана, наверное, Саурон готовил к тому, что эльфы будут говорить против его господина.
Может быть, напомнить Марту о прошлом, о доме? Но тогда, возможно, придётся говорить и о себе, а Март может передать всё Саурону.
========== 10. Меж двух огней. ==========
Утром, вскоре после того, как Линаэвэн отказалась быть гостьей Саурона и решилась идти на кухню, Бэрдира, уже оправившегося от ран, и Лаирсула пригласили на завтрак.
– Должно быть, Саурон посмеётся над твоими словами, – Лаирсул взъерошил волосы. Он не мог более выносить пытку избитого товарища, когда её можно было прервать; и им даже дали время отдохнуть. Но теперь наступило время идти, и это было горько. Целитель вспомнил гордый отказ Бэрдира: “Мы не гномьи кольчуги, чтобы продаваться”.
– Ты, не я, согласился идти, – ответил Бэрдир. И спросил: – Тебе будет намного легче, если я пойду с тобой и буду стоять поблизости, или наоборот?
Лаирсул чуть улыбнулся.
– Ты прав – наоборот… Останься здесь.
***
Когда орки пришли проводить “гостей” к Повелителю, идти решил только один, второй смотрел на товарища из глубины комнаты.
– Что, – ухмыльнулся орк, – на попятную решили пойти? Или только один из вас стал гостем Повелителя, а второго вернуть в камеру?
***
Им не дали разделиться, как они желали. Бэрдира не оставят отдыхать, если он останется, но вернут в камеру и вновь будут растягивать, а потом вновь изобьют кнутом. Эльфам дали немного отдыха только ради того, чтобы они встретились с Сауроном. Лаирсул закусил губу, обернулся к товарищу. Или снова терпеть, или… не получалось ли, что он вынуждал Бэрдира участвовать в том, чего воин не хотел?
– Что ж. Я пойду с тобой. Посмотрим, что там, и что придумал Саурон, – помолчав немного, произнёс Бэрдир. Ничто не мешало ему в любое время прервать замысел Повелителя Волков. Если, конечно, умайа не намерен удержать их силой. Это было возможно, несмотря на то, что вначале умаиа преподносил своё требование как “приглашение” – вынуждая принять это “приглашение” пыткой.
***
Третья встреча Волка с гостями ничем не отличалась от предыдущих: нолдор приветствовали, спросили имена и пригласили за стол. Свежеиспечённый хлеб, сыр, масло, яйца, творог, свежие ягоды, парное молоко, мёд и варенье – легкий, но приятный завтрак ждал их.
Лаирсул двинулся вперёд, к столу – и к Саурону. Чуткому целителю казалось, что он ощущал нечто, примешивающееся к манящему аромату хлеба и молока. Всякий отличил бы эльфийское вино от того, что делали люди, то же было и с пищей. Но это была не просто пища, приготовленная людьми – а Лаирсулу доводилось сидеть за одним столом с эдайн Дортониона. Тот хлеб пах домашним теплом, спокойной заботой, руками пекарей, что так старались для гостя из эльдар. Этот… не только. Как выращен он, кем испечён?
А Саурон желал услышать их имена… Прежде, чем представиться, Лаирсул обернулся на остановившегося на пороге Бэрдира.
Тот оглядел всё и хмыкнул. Частью оттого, что умайа-тюремщик, командир над орками и волколаками, за столом с сыром и ягодами был нелеп, словно какая-то пародия на аинур Амана, что едят и пьют ради Эрухини. Частью от того, что свежая, приятная еда казалась заманчивой. Но прими он её от Саурона, попробуй этих ягод, отдохни за столом, даже молча: и не станет ли трудней вернуться назад? Не пытался ли умайа купить их этой едой – не напрямую, конечно, но вот сейчас он просит взамен назвать имя, потом попросит больше…
– Моё имя Ла… – сдержанно начал Лаирсул, и Бэрдир остановил его:
– Не делай этого. Лучше не называйся.
***
Волк с лёгкой улыбкой посмотрел на вошедших. Один шёл вперед, словно совершая подвиг, словно сесть за стол было деянием сродни лечь за друга на дыбу. Второй же всем видом показывал, что он тут не по своей воле, что он не смирившийся пленник, не давал своего согласия и презирает эти “гости”. Волк находил такое положение дел отличным – потому что тем хуже для первого пленника. Если все предыдущие “гости” старались поддержать друг друга, то в этой паре согласившийся был как меж двух огней. Или даже трёх. С одной стороны, он хотел спасти друга, с другой стороны, боялся того, что задумал Саурон, с третьей стороны, чувствовал недовольство друга и испытывал вину перед ним.
“Прекрасно. Очень хорошо”.
– Вы оба пришли сюда, чтобы стать моими гостями, – мягко заговорил умаиа. – Гости представляются, это традиция.
Бэрдир хмыкнул вновь, оценивая ситуацию. Саурон вёл себя мягко, вежливо, будто бы и не он вовсе велел их растягивать… Это ещё больше убедило эльфа в том, что оставаться здесь не стоит – ни ему, ни товарищу. Вроде бы и ничего страшного, легко можно расслабиться… И сейчас это может помешать (мало ли какие ещё вопросы задаст), а когда в камеру вернут – лишь труднее будет. Нужно было увести отсюда товарища и обоим уйти.
Пока Бэрдир думал и приглядывался, Лаирсул обратился к Саурону. Не представившись, а осторожно спросив:
– Это молоко… откуда оно? В его аромате есть нечто… странное, – эльф не формулировал точнее.
Волк не стал ходить вокруг да около, хотя “чувствительность” эльфа и казалась Маирону смешной и надуманной:
– Молоко привезено из деревни, оттуда же мука. А хлеб, сыр, творог, яйца – это всё труд моего прекрасного повара, как жаль, что он Смертен. Кстати, сейчас он как раз работает с Линаэвэн на кухне – ваша дева захотела приготовить следующую еду для пленных сама.
Волк улыбнулся и сел за стол:
– Ты не назвался, нолдо. Хочешь все переиграть и отказаться от своего обещания быть гостем? – умаиа скрестил вытянутые ноги и откинулся в кресле. – Ты можешь так поступить, и твоя совесть может оказаться послушной и не припомнить тебе мытья и мягкой постели. Но до сего момента никого из вас и ваших товарищей ещё не проверяли на прочность как следует. Моё терпение велико, но не бесконечно: если ты задумал шутить, могу пошутить и я. Так что сядь, назовись, и приступим к трапезе.
Волк перевёл взгляд на эльфа, стоящего у входа:
– А ты можешь и дальше продолжать терзать своего родича – говорят, муки души сильнее дыбы. Хочешь попроситься ко мне в ученики, да не знаешь, как лучше подобрать слова? – Волк видел, что уговорами он не заставит эльфа сделать нужный выбор, но где не помогут уговоры, может помочь насмешка.
На сей раз Бэрдир опередил Лаирсула.
– Ошибаешься, Саурон – я не в гостях у тебя.
Он повернулся к товарищу.
– И тебе здесь оставаться не стоит. Ты мне хотел помочь – или вот ему? – кивнул головой на вальяжно рассевшегося в кресле умайа; так он и на умайа не был похож… – Уходим.
– Уходим, – наконец отозвался Лаирсул, хотя напоминание о мытье и постели и уязвило его, и чуть заметно дрогнули пальцы. Целитель хотел помочь товарищу, но не против же его воли!
Слова Саурона всё же задели Бэрдира.
– Ты сказал, я терзаю товарища? То есть, если твои орки будут бить меня плетью, растянут или ещё что, а другие эльдар, увидев это, будут мне сострадать, то мучитель и палач как раз я? Я как-то привык учиться у наделённых разумом.
Он развернулся и двинулся обратно, махнув рукой и Лаирсулу.
Волк сцепил пальцы и задумчиво смотрел на эльфов.
Ему не нравилась эта пара, совсем не нравилась. Но Волк промолчал, не мешая делать глупость. А вот второму эльфу ответил.
– Ты думаешь, что ты дерзкий, но ты просто наглый, и твои остроты весьма примитивны. И да, ты терзаешь своего друга, и оказал мне большую услугу. Ради тебя твой товарищ согласился сделать то, что ему казалось очень скверным; он переступил через себя, самолично сломал себя, а теперь оказалось, что это всё было зря, и что ты его за это чуть ли не презираешь. Он пошёл против своего сердца ради тебя, а ты… по достоинству оценил жертву, ничего не скажешь.
Волк не задерживал гордеца, дал тому выйти и оказаться тут же схваченным. А вот второму эльфу уйти не дала словно прозрачная стена.
– Неблагодарного товарища в подземелье, – распорядился умаиа. – А с его другом мы еще поговорим. Закройте дверь.
***
Вести с Сауроном беседу ли, спор ли в намерения Бэрдира не входило. Раз ответил – и довольно. Неостроумно? Быть может, зато правдиво; хорошей шутке место меж приятелями, не перед врагом. Задет Саурон не был – наверняка почитал себя мудрейшим созданием Арды; зато умаиа мог задеть Лаирсула – тот немного задержал дыхание. Нужно было сказать, что Бэрдир вовсе не презирает товарища, только пусть больше не переступает через себя вот так – и другим не поможет, и себе навредит. Только перед Сауроном говорить – не лучшее…
Что орки сразу схватят его, Бэрдиру было ясно, зато он не ждал, что Лаирсулу просто так выйти не позволят. Шагнувший следом за другом, он точно в стену упёрся.
– Не отвечай ему и не слушай! – крикнул Бэрдир. – И я не пре…
Договорить не дали орки – одни утащили его, другие захлопнули дверь, и Лаирсул остался наедине с Сауроном. Понимая, что совершенно напрасно согласился на эту встречу, и вместе с тем… выходя, целитель сказал Бэрдиру – мол, мне будет легче, если ты останешься. И вот, его желание сбылось, только не так, как Лаирсул думал: Бэрдир в подземелье, не в комнате.
Нолдо остался стоять перед дверью напротив Волка, а тот сидел в кресле и задумчиво смотрел на эльфа.
– А ты ведь в каком-то смысле рад, что остался без товарища. Рядом с ним ты чувствовал вину. Зря. Ты помог ему всем, чем тогда смог. И ещё можешь помочь и теперь. Моё предложение по-прежнему в силе – стань моим гостем, и ни волос не упадет с его головы.
Лаирсул стоял, закусив губу. Перед ним был враг, и верно сказал Бэрдир – помочь целитель хотел уж точно не Саурону. Но слова умаиа были разумны, нолдо не видел в них пока подвоха, и Саурон ничего не требовал, разве что имя назвать… Наверное, потребует после, но ведь после можно сказать “Нет”.
Но пришёл он сюда зря.
Но Бэрдира будут мучить – или не тронут…
Лаирсул колебался.
Саурон говорил разумно. Но слова товарища против слов Саурона… Неужто он, в самом деле, предпочтёт послушать Тёмного?!
Наконец, справившись с собой, Лаирсул ответил:
– Нет, – понимая, что его ответ нисколько не помешает Саурону удерживать его силой.
– Нет так нет, – легко согласился Волк и взял со стола вазочку с творогом. – Я не стану тебя держать, но сначала ты получишь плату, что заслужил. Ты обманул меня. Я, до разговора с тобой, подарил тебе ночь сна, чистоты, ужина, отдыха, а ты, получив, что хотел, оставляешь меня без всего. И я не собираюсь прощать это тебе.
Повинуясь беззвучному приказу, в камеру Таугатола и Долхэна зашёл орк. Со скучающим видом подошёл к Долхэну и крест-накрест нанес несколько длинных и рваных ран кнутом, поверх рубахи, заставляя её превратиться в лохмотья, пропитанные кровью.
Сам же Волк, оставшийся наверху, не обращая больше внимание на “гостя”, приступил к завтраку.
Лаирсул молчал, ожидая наказания. Обманул? Верно, он ведь не просто пошёл к Саурону. Он, в самом деле, отдыхал вчера и ужинал вместе с другом. Тот ни на что не соглашался, но он – да.
– Хорошо, – неожиданно, пожалуй, и для себя, спустя время ответил эльф. – Моё имя Лаирсул. Считай это платой за вчерашний вечер. Большего я не дам, хоть ты и грозишь карой.
Нолдо ожидал кары для себя, не зная только – Саурон займётся им лично или же призовёт орков. Не зная, что наказание уже началось. Что внизу уже не стонет, кричит Долхэн. Рвётся вперёд, натягивая свои путы, Таугатол, но так и остаётся в кресле. И в такт ударам и крикам вздрагивает и тихо вскрикивает Нэльдор в другой камере.
Волк не удосужил эльфа взглядом:
– У нас был договор, Лаирсул. Не твоё имя было условием. Ты получил предоплату, а теперь решил меня обмануть.
Лаирсул сжал зубы. Сказал же ему Бэрдир – не говори! А он назвался. Совершенно бессмысленно. Решил, что так будет честней.
***
Саурон завтракал, не обращая внимания на эльфа. Какой же он забавный – решил отделаться крохами вместо того, что обещал, хотя уже многое получил, и теперь негодует, что Волк не принял подачки.
Умаиа знал, что наказание внизу скоро закончится, с пленника снимут рубаху и принесут сюда. А до тех пор – интересно будет понаблюдать за тем, что сделает Лаирсул. Эльф зря думает, что если он ничего не говорит, то ничего и не сообщает. По его поведению уже можно многое понять. Например, то, что он нерешительный и робкий.
Спустя некоторое время в дверь осторожно постучали, и Волк разрешил войти.
– Получи свою плату за обман, – сказал умаиа, и орк протянул нолдо окровавленную изодранную ткань.
Лаирсул отшатнулся и только что не вскрикнул, увидев окровавленные лохмотья. Нолдо ждал наказания себе, но тварь поступила более жестоко… и он ещё имя назвал…
Эльф ещё более жалел, что не послушал Бэрдира. Лаирсул перевёл взгляд на Саурона и медленно произнёс:
– Если в чём-то уступить тебе, но не сделать всё, что ты требуешь, это ничего не изменит. Я запомню.
Вновь закусил губу и шагнул к двери. Орк вошёл как-то… может быть, сейчас целитель сможет выйти?
– Если пообещать мне, а потом обмануть – я этого не прощу, – поправил эльфа Волк. – У тебя ещё есть возможность передумать. Советую ею воспользоваться.
***
Маирон не мешал эльфу выйти за дверь, и присланные орки повели его в камеру. Проходя мимо комнаты, соседней с той, где Лаирсул спал этой ночью, из приоткрытой двери нолдо услышал тихие всхлипы девы (не Линаэвэн ли? сложно было разобрать плачущий голос) и сетования на то, как ей тяжело выстоять одной. Из-за дверей в подземелье слышались мольбы, крики. Что именно происходит, Лаирсул не знал. Орки только ухмылялись, таща его дальше. Оставшись один в камере, некоторое время нолдо терпел, но затем не выдержал, бросился к двери.
– Бэрдир… держись!
И содрогнулся: может быть, это его кровь была на рубахе; и если да… это его, Лаирсула, вина…
А может быть, то была кровь Линаэвэн…
***
Бэрдира пока тоже поместили в отдельную камеру – быть может, не зная, где Лаирсул и что с ним, слыша страдание родичей, он изменит мнение? Крик Лаирсула разрушил планы Темных, но они не знали – быть может, ещё до того удалось случиться чему-то?
========== 11. Перемена мест. ==========
В подземелье день мало чем отличался от ночи. Долхэн не согласился бы вновь поменяться местами с Таугатолом, но его облегчение скоро сменилось болью; вначале он терпел, потом начал стонать, всё чаще. Таугатол, что сам на том же месте молчал, пока мог выдержать, клял сквозь зубы Саурона и обращался к товарищу:
– Ты выдержишь – мы выдержим. Мы прошли ночь и Льды, и бои, ты даже отсюда сумел вырваться.
***
Волк не имел возможности постоянно следить за всеми пленным, но зато мог выбирать моменты когда и за кем будут наблюдать.
Так, две “опытные” пары, которым Маирон присвоил номера “первая” и “пятая”, скорее всего, не сболтнут лишнего, пока отдыхают. А вот пары под пыткой могут проговориться – что и случилось с “шестой” парой, где Таугатол сообщил, что его друг был здесь при осаде и спасся. На первый взгляд, эта информация не казалась значимой, но была любопытной. И если над ней подумать, то становилась куда важнее, чем могло показаться. Отряд ехал куда-то с письмом, не с письмами: значит направлялись к одному правителю, без соправителей.
Значит, ехали не к Амон Эреб, что и так понятно, но – тогда куда? Остаются Финдэкано, Турукано и Кирдан.
Далее, в отряде из Нарготронда был как минимум один из эльфов Артаресто. И раз так, вряд ли это было просто дружеское послание, скорее уговор о чем-то… А везла письмо тэлерэ из древних… что могла знать Кирдана ещё по дням Похода. И к ней владыка Гаваней отнесётся с большим вниманием, чем к другому гонцу. Вряд ли письма к Финдэкано и Турукано везла бы тэлерэ – эльфы ехали в Гавани.
Волк довольно улыбнулся. Эльфы задумали что-то под носом самого Повелителя Волков, и он собирался выяснить, что именно.
С этого момента не только Линаэвэн, но и Долхэн был на особом положении. Волк слегка нахмурился – недаром тэлерэ сейчас выполняет то, что было предложено Долхэну, они словно связаны – нужно быть внимательнее к знакам. В них часто кроются подсказки. Что уготовить этим двоим, Маирон пока не знал, но скоро они сами покажут ему свои слабые места.
Волк улыбнулся, припоминая: при встрече Долхэн показал себя “никаким”, но подобное притягивает подобное. Не удивительно, что Верный Артаресто оказался таким же “никаким”, как и его Лорд. Кусочки мозаики складывались в картину.
Благодаря наблюдателям, Волк узнал и другие интересные вещи. Например, то, что Долхэн был слабее своих товарищей: после первого же часа растягивания начал стонать в голос. Вообще, первые стоны пленников Маирон считал очень важной вещью – большинство из тех, кто впервые попадал в плен, были уверены, что должны выдержать все, не проронив ни звука. Когда это не получалось, когда они начинали стонать и кричать, многие уже давали брешь, ощущали свою слабость, их охватывал страх. И этим нужно было пользоваться, пока пленник не понял, что стоны, крики, слёзы – это всё не важно: если ты решил хранить тайны до конца, то будешь их хранить, даже срывая горло.
Так же стонать, хотя и тихо, начал пытаемый в первой паре, чьи мышцы и сухожилия болели ещё после вчерашнего. А вот в четвертой паре пленник оказался достойным уважения: он также был растянут повторно, но находил в себе силы поддерживать бессильно наблюдающего товарища. Похоже, его будет не просто взять грубой силой, но что если попробовать иначе?
Повинуясь безмолвным приказам Повелителя, в камеру Четвёртой пары вошли орки и, скучая, переругиваясь меж собой, словно не замечая, что пленники живые, поменяли их местами. Теперь растянутый отдыхал в кресле, а наблюдатель оказался на стене.
Выказавшим стойкость был Лагортал, наблюдателем – его друг Кирион, единственный в отряде синда, но их имён Тёмные пока не знали.
***
В камеру к Долхэну и Таугатолу заглянул скучающий Больдог. Орк зевнул и лениво прокомментировал:
– Вы только посмотрите: тот, кто вчера сам не выдержал, сегодня уговаривает терпеть приятеля. Чья бы корова мычала.
Таугатол бросил на Больдога краткий презрительный взгляд – орк, мерзкое и жалкое создание – и продолжал ободрять Долхэна, не подавая вида, что его задели слова твари. Вчера сам Таугатол молчал, но согласился на гости… прежде всего, потому что не смог бы молчать дальше, стал бы стонать, быть может, плакать, что не подобает воину. Таугатол вернулся в уверенности, что теперь – выдержит и ни на что не согласится, но ему не удалось выказать стойкость теперь, когда у него была цель и причина.
