Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 39 страниц)
Март грустно вздохнул, взял деву за руку, отвел ее к скамье у стены, посадил, сам сел рядом.
– Конечно, я буду говорить с тобой, если ты так хочешь. И конечно, я тоже постараюсь не говорить плохого о твоем народе, – горец помолчал, и лицо его стало жестким. – Я был в подземельях, Линаэвэн. Ты спросила меня, согласился бы я на твоем месте на гости. Я видел, что пришлось вынести одному из твоих спутников, их начали допрашивать. Так вот, я бы, если бы мог прикрыть своих товарищей, согласился бы на все, кроме предательства.
Краска схлынула с лица эллет.
– Кто это был, и что сделали с ним? Что ты видел? – спросила она, страшась и желая услышать ответ. Затем постаралась взять себя в руки. Товарищам она не могла сейчас помочь… или могла? Если Марту дозволили спуститься в подземелье, может быть, если он попросит хотя бы за одного, Саурон согласится на время, ради того, чтобы горец продолжал считать его добрым, пощадить пленника… Только неприятно царапнуло по сердцу выражение лица адана, та улыбка, с которой он вошёл на кухню. Ей думалось, такой человек, как Март, не мог не испытать потрясение и ужас, увидев пытки своими глазами.
– Не думай об этом, прекрасная дева, – вздохнул Март. – Если ты решила оставить товарищей в подземелье, то какая разница, с кем из них и что происходит? Разве что, ты передумаешь, и мы сможем забрать его сюда.
– Не я решаю, кого оставить в подземелье, – ответила Линаэвэн. Охватила ладонями лицо. Март не ответил, что именно происходит в товарищами, только сказал, что он согласился бы на всё, чтобы прикрыть их, кроме одного предательства… – Я у тебя в гостях… Март, ты… Я понимаю, если это невозможно, но теперь, когда ты видел… ты мог бы просить за одного из них?
Адан служил Саурону и говорил порой дикие вещи, мог передать Саурону их разговор, но он был добрым и искренним. Эллет не верила словам Марта, ибо он был обманут, но доверяла поступкам.
Март с сочувствием смотрел на Линаэвэн. Быть может, хотя бы сейчас она одумается?
– Госпожа моя… Я не уверен, что мне под силу сделать то, что было бы легко сделать тебе. Я могу, по твоему желанию, просить Повелителя отдать мне еще одного из твоих спутников, но… Это то же самое, что просить отдать мне одного из врагов. Как это возможно? Если бы хоть кто-то согласился забыть вражду, препятствий бы не было, но ты не хочешь так поступать и другие тоже.
Март вдруг отчетливо понял, что не может простить эльфам-воинам, что ни один из них не прикрыл свою спутницу. А раз так – то пусть они получают, что заслужили.
Линаэвэн услышала в словах Марта не только сочувствие и мягкий отказ, но и новый упрёк, что она не делает ничего ради своих. Собравшись с духом, тэлерэ представила себе Арохира, Долхэна, Кириона, Нэльдора… Они были в подземельях, и их пытали.
– Я не могу помочь им, – взгляд тэлерэ стал твёрже. – Тогда я должна разделить их участь, быть с ними. Это единственный путь, – это, как считала Линаэвэн, был единственный путь, при котором ей не за что было бы укорить себя; и не было сомнений и метаний: верно ли она поступает? Но сейчас дева пыталась помочь горцу, можно ли было бросить его, даже не пытаясь вытащить из-под власти Саурона? Когда им дали так мало времени. – Я не ухожу сейчас; но ты слышал слова своего господина: через три дня я должна оставить тебя.
– Ты никому не поможешь, если отправишься вниз, – рассерженно ответил Март. – Ты боишься выдать что-то за беседой, так почему ты думаешь, что не расскажешь все, что знаешь, под пыткой? Ты думаешь, ты тверже камня? Если тебе есть, что скрывать, то ты всеми силами должна стараться избежать допросов, а не стремиться к ним.
– Твои слова разумны, но у меня есть три причины, Март. Первая: я думаю, что всех пленных не будут допрашивать одновременно. Моих товарищей не будут трогать в то же самое время, как меня. Вторая… и на ужине, и после меня справедливо упрекали, что я принимаю ванну, трапезу, покой в то время, как мои товарищи остаются в подземельях. Это был не мой выбор, но это так. Я не знаю, что они претерпели там, но знаю, что кто-то, вначале отказавшийся идти в гости, после согласился… Их не допрашивали, но они страдали, тогда как я оставалась и остаюсь в тепле и покое. Я не должна была принимать это, но разделить общую участь. И если приняла временно, то не насовсем. Третью причину объяснить сложнее, и прежде я спрошу тебя… Как думаешь ты сам, зачем твой повелитель так хочет, чтобы мы пришли к нему в гости, что даже готов не допрашивать нас ради этого?
В душе Марта поднималось возмущение, но он глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки.
– Я не понимаю тебя, Линаэвэн. С одной стороны, ты говоришь, что не можешь быть гостьей Повелителя и защитить хотя бы одного товарища, потому что боишься выдать что-то о тайне. С другой стороны, ты говоришь, что должна разделить судьбу своих спутников, быть может, отвлечь внимание от них на время, пока пытают тебя, и притом готова поставить под угрозу раскрытие всех своих тайн. Разве это разумно?
Март знал, что никуда эта девушка теперь не уйдет, он не даст ей, не позволит. Новое чувство, что он может теперь решать за другого, позволять или нет, всколыхнуло в горце что-то доселе неизвестное, но все же горец предпочел бы, чтобы Линаэвэн осталась с ним по доброй воле. А последний вопрос Линаэвэн вовсе привел беоринга в недоумение.
– Я ведь говорил уже тебе об этом. Повелитель хочет преодолеть вражду и закончить эту войну. Он предпочитает видеть вас гостями, не пленниками.
– Преодолеть вражду… – произнесла Линаэвэн. У Марта сложилось ощущение, что его вообще не слушают, потому что другие слова тэлерэ проигнорировала. – Тогда он мог бы согласиться на то, чтобы мы не вели беседы, по крайней мере, постоянно? Чтобы у нас и не было причины опасаться выдать тайну в разговоре?
Сомнение пробежало по лицу Линаэвэн, и она сосредоточенно задумалась. Она не сможет говорить с Сауроном хотя бы так же, как в прошлый раз, и её поведение наверняка будет сочтено нарушением условий. Саурон был врагом, и не следовало принимать его игры. Ни из страха не выдержать допроса, ни из желания сделать как лучше.
– Ты можешь спросить Гортхаура, хотя я думаю, он не согласится. Нет, всё-таки нет. Слишком важное было открыто в беседе с ним: так Гортхаур узнал, что мы из Нарготронда, так узнал и о части границ, даже до того, как я заключила пари, где сказала о южной… Я не думаю ныне, что окажусь умнее Гортхаура; насколько стойкой окажусь, не ведаю. Но если страшно и то, и другое, и последствия неведомы, лучше избрать то, что велит сердце, то, за что оно не осудит.
– Не принимай скоропалительных решений, – покачал головой Март. Терзания и метания девы начали раздражать его. Теперь, когда не было нужды уговаривать ее, можно было просто сообщить ей свою волю; но горец скрывал свои чувства. – У нас еще есть время, и, я надеюсь, ты передумаешь, – и тут в голову Марта пришла хорошая идея. – И, к тому же, если бы ты была здесь с товарищем, вам вдвоем, наверное, было бы легче меня убедить?
Март лукавил, но кто мог бы его поймать на этом?
Правда, Линаэвэн показалось, что в тоне, лице Марта что-то переменилось, но она не была уверена. За вопрос беоринга она ухватилась как за соломинку, с надеждой произнесла:
– Ведь сейчас нет других гостей… Так ты готов просить за одного из моих товарищей, как прежде за меня? Благодарю тебя, – и тут только заметила нечто странное в самой фразе: «Вам было бы легче убедить меня». Но Март никогда не желал, чтобы его убедили, и не склонился в последнее время к ней, напротив… Или всё же увиденное повлияло на него, и теперь он не так уверен в правоте Саурона? Эллет внимательно смотрела в глаза адана, но ничего особенного не заметила. Если бы горец сумел поступить так, как просила Линаэвэн, это помогло бы ему пусть не освободиться от пут Тени, но сделать важный шаг к тому. Каждый поступок, каждый выбор что-то переменял, быть может, более, чем могли бы самые мудрые слова, найди их эллет; каждое доброе дело не проходило бесследно для того, кто его совершал. Если бы сострадание или потрясение, или просто веление сердца побудили Марта избавить кого-то от страданий… Но для адана просить о таком Саурона, в самом деле, должно быть, риск и жертва. Могла ли она настаивать? Тем более, что сама Линаэвэн действительно не рисковала ничем… до поры.
Однако, время не ждало, и нужно было вставать и разносить обед.
– Увы, сегодня нет времени петь, – торопил эльдэ Март. – Мы здорово задержались.
Они принялись доставать еду из печей, нарезать хлеб, собирать миски, переливать суп в супницы.
– Возможно, я смогу уговорить Повелителя, – продолжил Март, – но мне не нравится твое стремление: загребать жар чужими руками. Ты хочешь, чтобы кто-то из твоих друзей оказался с тобой, к тому же, ты хочешь, чтобы ты, вместе со своим другом, лишила меня преданности, показала мне некую правду. Но при этом ты хочешь, чтобы я и сам заточил топор для своей шеи. Ты хочешь, чтобы здесь был твой товарищ, и при том ты не хочешь ничего для этого делать сама. И если так себя ведут эльфы, то Тьма благороднее.
– Ты прав, что мне нужно самой просить Гортхаура, но для него я враг… – произнесла Линаэвэн и тут же вспомнила о том, как не пожелала просить прощения, после не спросила о своих товарищах только потому, что сочла это бесполезным. В первом случае она заблуждалась, во втором, как считала и ныне, была права – но спроси она прямо и получи отказ или уклончивый ответ, это могло бы быть доводом для адана. – Я должна попытаться. Быть может, прямо сейчас пойти к Саурону и просить за одного из своих товарищей… И я думаю, ты лучше мог бы узнать эльфов, если бы говорил не только со мной. Потому что и робость, и склонность метаться, и то, как я говорю… это не эльфийские черты, а мои.
Март, хотя и был добродушным, миролюбивым и не обучался военному делу, но обладал стойкой волей, как и большинство в его народе. Он хранил невозмутимость, не желая выказать слабость перед обожаемым Повелителем, но зрелище окровавленного и все равно гордого и прекрасного эльфа не шло из головы. И горец был искренне рад, что хотя бы один пленник избежит страшной участи.
– Маирон согласится, вот увидишь! – с жаром откликнулся Март. – Я буду вместе с тобой, я поддержу тебя, но этого и не понадобится. Давай сходим сразу после обеда? Сейчас мы заняты, а в обед не хорошо отрывать других от еды. Я не боюсь прихода твоего родича, – горец хотел ободрить деву. – Я буду рад ему, – про себя беоринг подумал, что, похоже, рад приходу пленника и ждет его больше, чем сама эдэлет, и сделал для этого больше нее. Но не стал говорить вслух, не желая новой ссоры, не желая в очередной раз говорить о черствости и жестокости эльфов. – Ты уже знаешь, кого назовешь? Я рад, что ты передумала о гостеприимстве Повелителя.
Линаэвэн вздохнула, сжала губы. Нужно было договорить, иначе Март сочтёт сейчас, что она передумала и согласилась идти в гости, а узнав, что это не так, сочтёт, что она опять обманула его. В этом тоже проявлялось либо влияние чар, либо долгие внушения Саурона: там, где другой увидел бы нерешительность, собственное непонимание или хотя бы чужое заблуждение (что видела она в самом Марте), то адан понимал как обман.
– Я попрошу и спрошу, согласится ли Гортхаур не ставить условием беседу. Ты утверждаешь, что такого условия и не было… и я не раз уже отказывалась что-то делать, не веря, что получится.
Март с удивлением посмотрел на деву:
– Ты хочешь вновь просить Повелителя быть его гостьей и при этом не собираешься говорить с ним? Как же ты тогда понимаешь роль гостя? – окровавленный эльф упорно стоял перед глазами беоринга. Он бы на месте Линаэвэн пожертвовал ради своих спутников многим.
– В гостях не всегда беседуют, по крайней мере, непрерывно… Могут и, скажем, петь песни… – дева совершенно забыла, что Саурон уже предлагал при их первом разговоре петь песни, и она отмела эту мысль как невозможную. Теперь Линаэвэн внутренне сжималась от мысли, что она будет петь перед врагом. Но её товарищей мучили сейчас.
После того как женщины унесли подносы и столики-тележки с едой с кухни, Март положил часть оставшегося обеда им с Линаэвэн.
– Для меня действительно страшно выдать ещё некие тайны. Ведь это может означать… что смерть или плен ждут очень многих… – Линаэвэн наклонила голову, задумалась. – Я могу объяснить причину; если нас приглашают в гости не ради тайн, Гортхаур может согласиться.
Или он может согласиться, чтобы лучше выглядеть перед Мартом.
– Если ты будешь вести себя так, как пристало вести себя приехавшей в гости, я уверен, что Маирон будет считать это честным. Разговаривай, пой песни, танцуй, даже спорь с ним, но сохраняя уважение, и ты будешь вести себя, как ведут гости.
Все же Марту не нравилась идея: держать рядом Линаэвэн как свою пленницу; и если она добровольно согласится остаться – это будет к лучшему.
***
Тем временем Волк вымыл руки от крови, оправил одежду и отправился к Бэрдиру. Остановившись возле двери, Маирон негромко постучал.
Оставшись один, Бэрдир всё думал о Лаирсуле… он должен был попытаться вновь защитить целителя от допроса. Быть может, на сей раз он сможет переиграть умайа. Услышав стук в дверь, эльф решительно поднялся, резко открыл дверь. За дверью стоял Саурон. Бэрдир был собран и сосредоточен, и его глаза мрачновато блестели. Теперь он больше знал о хитроумии своего противника.
– Здравствуй, Бэрдир, – заговорил Волк. – Я проходил мимо и решил лично пригласить тебя на обед.
Маирон говорил правду. Можно было проследовать в кабинет и послать орка, но Волк решил – почему бы не пригласить самому?
– Вот как. Здравствуй, – мрачно ответил Бэрдир врагу. – Я готов.
Насколько готов в самом деле, справится ли, покажет встреча. Но как мог, так подготовил себя.
Маирон скользнул взглядом по Бэрдиру, иронично улыбнулся и сделал приглашающий жест – пойдем, задира.
– Удобно ли тебе в комнате, гость мой? Могу ли что-то сделать, чтобы скрасить твой досуг? – без тени насмешки спросил Волк, пока они шли в его кабинет.
– Удобно, – ответил Бэрдир. – А досуг… Нет ничего лучше беседы с другом. Ведь я более не вижу родичей.
Он глянул искоса: ты правда намерен играть в доброго хозяина? Ну-ну… А если гостю одиноко без товарища, что ты будешь делать? Откажешь, выйдя из роли, сочинишь отговорки… Или согласишься? Тогда он или увидит Лаирсула, или вытащит кого-то еще.
Волк улыбнулся. Тот, кто вчера отказался от гостей сам и велел уходить товарищу, теперь вернулся и просит привести к нему одного из товарищей.
– Да, ты прав… Это всегда хорошо, когда рядом товарищ. Кого бы ты хотел призвать к себе? Ты заставил Фуинора чуть ли не поклясться, что Лаирсул сюда больше не придет, тогда – кого бы ты хотел?
Они вошли в покои Волка, стол к обеду уже был закрыт.
– Присаживайся, Бэрдир, – чего интересно ждал этот эльф? Чтобы одного из пленных избавили от допросов, но к Саурону на обеды и беседы не водили?
Разумеется, Бэрдир желал именно этого. Но, естественно, то, чего желал он, и то, чего желал умайа, было совершенно противоположным. И всё же… стоило попробовать.
– Не знал, что в моих силах заставить Фуинора. Но поверь, мне на встречах с тобой и так не скучно и не одиноко, – хмыкнул Бэрдир, и Волк не удержался от усмешки. У пленника прорезалось чувство юмора. – Но я говорю о том времени, когда остаюсь в комнате наедине с собой. Пожалуй, тогда мне интереснее всего было бы побеседовать с Линаэвэн или же с синда из нашего отряда, ты легко узнаешь его по внешности.
Бэрдир назвал самых чутких, тех, кому, как он думал, будет тяжелее всего перенести допросы.
– Увы, я не могу выполнить твоё пожелание полностью. Во-первых, это будет нечестно, держать твоих товарищей взаперти, здесь, в комнате, а не в камере. Во-вторых, Линаэвэн уже отдана другому, а Кирион занят. Впрочем… я придумаю что-нибудь.
– А чем занят Кирион, и кто ещё пришёл в гости, чтобы защитить Линаэвэн? – Саурон не согласился, это было ожидаемо. Хуже было то, что он вознамерился «придумать что-нибудь». Но гадать об этом не стоило. Когда умайа что-нибудь устроит, тогда и надо будет думать, что можно сделать.
Вопрос о Кирионе умаиа пока оставил и заговорил о более интересном.
– Как ты помнишь, юный Нэльдор вызвался быть гостем и прихватил с собой брата и деву. Впрочем, с тех пор много воды утекло, и теперь Линаэвэн здесь по доброй воле. Она готовит еду вместе с беорингом и желает остаться с ним, хочет вернуть его на вашу сторону. Думаю, это будет интересно…
– Готовит вместе с беорингом, – повторил он, думая: «Беоринг служил здесь? Так же «добровольно», как и Линаэвэн? Но тогда его не нужно было бы «возвращать». Тогда – предатель? Эллет слишком добра, стараться ради предателя…» – Я мог бы увидеть её? Тогда мы и могли бы поговорить, ведь готовит она не во время обеда.
– Я подозреваю, что сейчас она не готовит, но также обедает и беседует с Мартом, – отозвался Волк. – И тогда… они могут быть на кухне или в комнате у одного из них, или… да где угодно, если им вздумалось поесть на воздухе или посмотреть на окрестности с башни или со стены. Я могу приказать разыскать Линаэвэн, если ты, и правда, хочешь оторвать её от обеда. Но я бы посоветовал тебе встретиться позже.
– Нет, отрывать Линаэвэн от обеда в самом деле незачем, – качнул головой Бэрдир. Встретиться позже – этого желал и он сам. Опыт мог помочь эллет справиться и распознать обман. Но если возможно поговорить, не приводя её на трапезу к Саурону, это куда лучше.
***
А в дверях камеры Нэльдора появился ненасытный Эвег. Нэльдору предстоял длинный день. Сегодня Эвег и Больдог планировали сменять друг друга так долго, как только Нэльдор выдержит. Сначала его ни о чем не спрашивали, а потом начались вопросы о посольстве:
– Куда вы ехали?
– Что было в письме?
– О чем вы собирались говорить?
– К кому вы ехали?
– Что поручено Линаэвэн?
– Зачем вы ехали к Кирдану?
Вопросов было много, они были похожи один на другой, но с небольшими различиями. Враги хотели запутать Нэльдора, заставить сказать хоть что-то. Лечение Эвега сейчас причиняло такую боль, что само было пыткой. Самым худшим для юноша было то, что все эти действия, от которых Нэльдор не мог не кричать, совершал целитель. Это было воплощенное Искажение.
Но Нэльдор терпел. Когда пленников было двое, и страшное орудие соединяло их тела так, что они невольно причиняли друг другу боль, он удержался от просьб. Сейчас же ему и в голову не пришло просить прекратить это. Прекратить что – лечение? Ведь кровь в самом деле останавливалась, раны в самом деле заживали… Просить облегчения? Но этот Тёмный явно наслаждался тем, что делает… он не прекратит. Оставалось только… пережить это лечение. Которое, к изумлению Нэльдора, обернулось допросом. Больдог снова мучил его и спрашивал о посольстве и письме. Теперь Нэльдор знал, что облегчение действительно может получить… если заговорит.
Однажды, когда ему казалось, что из тела вновь выдирают крюки, медленно и мучительно, Нэльдор начал было:
– Ведь я… – но только мотнул головой и выдохнул со злостью: – Всё равно ничего не скажу.
Комментарий к 20. Беседы и допросы.
*Аксан (мн.ч. аксани) – это внутренний, нравственный закон, которого не преступают по своей воле.
Унат – это закон, который невозможно преступить, потому что так устроен мир.
========== 21. Бэрдир. ==========
Теперь эллет с горечью вспоминала о том, как не желала вначале петь перед Сауроном и слышать песню умайа. И говорила тогда с Темными свободно, почти без страха. А сейчас она боялась выдать тайну или вместо помощи причинить товарищам вред, словно заманив в расставленные ловушки. Боялась ещё больше навредить Марту. Боялась снова бессмысленно унизиться перед Тёмными. Ещё она, как и прежде, боялась быть околдованной, но этот страх был наименьшим. Если Саурон пожелает околдовать её песней или иначе, он найдет способ это сделать.
Петь перед Сауроном, танцевать… Быть может, и готовить при нём? Она уже готовила, по видимости, для Тёмных, а не только для пленников, но всё же лично не прислуживала. Линаэвэн думала, что товарищи будут презирать её, если ещё не презирают. Тёмные наверняка рассказали им и добавили подробностей, смешивая правду с ложью.
Но главным было иное: Линаэвэн сама себя осуждала. Внешне она держалась сдержанно, но в глазах отражалась мука. На что ещё она согласится? Наконец, дева произнесла твёрже, чем раньше:
– Нет. Мне не должно идти в гости к Гортхауру, оставаясь на особом положении, но следует разделить участь товарищей. Ты не сочтёшь это разумным, но так правильно.
«Довольно колебаний! Почти всё время плена я металась от одного к другому, и так из двух зол избирала оба».
– Таков мой выбор, и я более не переменю его, – едва произнеся это, Линаэвэн ощутила, что на сердце стало спокойней.
Она более не страшилась, что и этот поступок окажется неверным, словно вместо болота, где можно провалиться на каждом шагу, и где она увязала всё глубже, под ногами, наконец, оказалась твёрдая почва. Ей нужно было выстоять. Быть столь сильной, какой только сможет, ведь она хрупкая дева, что не воевала и тем паче не имела опыта плена.
Не от того ли и ошибалась на каждом шагу? У нее был опыт похода через леса, через великие реки и высокие горы, когда она шла на Запад вслед за Оромэ, и на квэнди нападали чудовища. Был у нее опыт перехода Льдов, когда она возвращалась на Восток. Но это сейчас не помогало, и еще… она тогда была не одна. Линаэвэн подняла взгляд к потолку:
– Ульмо, Владыка Вод, что никогда не забывал нас! Даруй мне свою помощь в тёмный час – да выдержу всё, что выпадет…
Март слушал Линаэвэн, и его пальцы, держащие ложку, побелели, с такой силой адан сжал их.
Она опять начала это. Она постоянно меняла свои решения. Вот только что она просила его идти, говорить с Повелителем, и хорошо, что Март не пошёл! Не прошло много времени, как дева уже отказывалась от своих слов. Беоринг знал, что некоторые орки ненавидят эльфов, и теперь он начинал понимать их. Когда же эта лицемерная дрянь, с лицом самой невинности, но полная коварства, вдруг подняла свои глазки к небу, Март едва не запустил своей миской в стену.
– Если Валар и правда хорошие, они тебе не ответят! – бросил горец, вставая. – Доешь, уберешь здесь все, и тебя проводят в комнату.
Это были уже слова для рабыни, не для гостьи. Линаэвэн большего не заслуживала, но и мучить ее он не даст.
– Мне следовало подумать сразу, что я не могу просить, зная, что не стану более беседовать, – с горечью ответила Линаэвэн, запоздало осознав: она не подумала, как её решение будет выглядеть для Марта. Думала о многом: о товарищах, о тайнах, о своей боли и своих страхах, но не об этом… А по её поступкам Март будет, как всегда, судить и о других. – Знай, по крайней мере, что другие эльфы не таковы, как я. Так и люди разнятся друг от друга.
Она осталась здесь ради него, для него уступала в том, в чём не желала уступать, говорила так, как не говорила бы в ином случае… и, возможно, всё оказалось бесполезным. Более того, пошло во вред. Возможно, если бы она не пересиливала себя, делая то, что считает неверным, и потому срываясь вновь и вновь, это было бы лучшим и для Марта? Тогда она не меняла бы свои слова и свои решения, и адан относился бы к ней с большим доверием. Сделанного было не исправить. Но можно было отныне поступать именно так, как велит сердце. Изменится ли что-то за три дня, если более она не будет метаться, но держаться принятого, и как изменится?
Март молча вышел из кухни.
***
Вернувшись в комнату, Линаэвэн вновь думала о том, что, принимая решение, более думала о себе, чем о Марте. Дева вспоминала его слова: «Если Валар хорошие, ты не заслуживаешь того, чтобы они ответили тебе!» Впервые, пожалуй, за время плена тэлерэ подумала: возможно, она, в самом деле, просто не заслуживает помощи. И всё же надеялась. Оставалось менее трёх дней до конца этого пари и до начала допросов… Размышляя и печалясь, эллет прикрыла глаза. Перед ее внутреннем взором предстало море и так ярко и ясно, как редко бывало, хотя дева не стремилась его представить.
«Быть может, это ответ Ульмо?» – подумала Линаэвэн, но затем решила: скорее, воспоминание и тоска по Морю вместе с мыслью об Ульмо вызвали в уме столь яркий образ.
***
Пока Линаэвэн еще оставалась в кухне, Волк продолжал говорить со своим «гостем».
– Снова будешь читать мне трактаты? – с легкой опаской поинтересовался Волк, разливая легкое золотистое вино по кубкам. – Или поговорим о чем-то? О Нарготронде я знаю уже все необходимое для успешного нападения, так что не бойся, что я хочу выманить сведенья из тебя. Собственно… я бы даже предпочел не нападать на твой город. Возможно, мы сможем решить дело миром.
– Нолдор любят книги, – ответил Бэрдир, стараясь скрыть ошеломление: Саурон знал о Нарготронде всё, что нужно для успешного нападения?! А зачем тогда Саурону разговор с ним? И зачем он сообщал об этом? Чего мог достичь? Того, что пленник понаивней, поверив, что всё важное уже известно, будет говорить, не особенно думая о секретах… И легко что-то выдаст.
Ну уж нет! Пусть он, Бэрдир, не сумел справиться вчера, на такой простой крючок он не попадётся. Мира Саурон, конечно, тоже не желал. Или тварь решила вот так, за обедом, предлагать предательство в обмен на мир?! Бэрдир продолжал думать о своей цели: ничего не выдать, защитив Лаирсула. Об этом, пожалуй, можно было сказать.
– Но я, пожалуй, обойдусь без трактатов. Я бы тоже хотел, чтобы ты не нападал. Но едва ли одного желания довольно. А ещё… – нолдо отпил вина, – я пока не понял, чем именно занят Кирион?
Услышав, что трактатов не будет, Волк несколько повеселел. У него сегодня было хорошее настроение (несмотря на то, что Лагортал ускользнул от него, зато Март при невольной помощи Линаэвэн оказался готов куда раньше, чем Волк того ожидал), и у Маирона возникло желание подурачиться. Услышав «хочу, чтобы ты не нападал», умаиа изобразил внимание на лице. Но сначала нужно было отмахнуться от Кириона. Сейчас упоминание о нем лишь мешало Волку.
– Судьба Кириона напрямую связана с Лагорталом. Полагаю, у тебя нет оснований сомневаться в Верном Финдарато? – умаиа вопросительно поднял бровь и перешёл к главному. – Ты же понимаешь, Бэрдир, если я не нападу на Нарготронд, то только вопрос времени, когда Нарготронд нападёт на меня. Из этой ситуации я вижу лишь один выход: мы должны договориться, заключить перемирие.
Бэрдир понял, что Саурон и правда знает немало. Однако расслабляться было нельзя, тем более что он попробовал местного вина. Оно могло быть и отравленным, и зачарованным… хотя могло оказаться и просто вином. Стоило прислушиваться к себе, не будет ли ощущаться нечто странное. Пока всё было, как обычно.
Вести о Кирионе были, кажется, важными: Саурон довольно легко сказал о Линаэвэн, а на вопросы о синда отвечал уклончиво и неопределённо. Здесь было нечто, о чём умайа говорить не хотел. Разговор о мире, напротив, Саурон куда-то клонил, но куда, Бэрдир понять не мог. Саурон же не мог не понимать, что ведёт речь о невозможном. Чего он ждал? Согласия воина отказаться от войны с врагом? Да, у Нарготронда недоставало сил напасть, но может хватить у других… А может быть, Саурон ждал как раз того, что он, Бэрдир, ответит: «Да, мы уже готовим нападение», или, напротив, «Да как бы мы напали с нашими войсками?» Но это слишком очевидно…
– Перемирие? И как ты его видишь? – теперь брови скептически поднял Бэрдир. – Кто и с кем мог бы договориться? Не знаю, в праве ли и в силах ли ты принять такое решение. Но я и мои спутники – нет.
– Куда важнее, что ты, чисто теоретически, мог бы предложить в качестве основы перемирия. Только прошу тебя, будь разумным, не требуй, чтобы мы сложили оружие, и Мелькор отправился добровольно на суд Валар, – Волк позволил себе легко улыбнуться. – Кстати, ты ешь. Линаэвэн старалась.
Умаиа вдохнул запах пищи над своей тарелкой. Да, эту пищу готовили в метании и тревоге, тоске и боли… Это были ароматы, что жестоко дразнят хищника.
Бэрдир усмехнулся:
– А разве разумно рассуждать о том, чего всё равно не исполнить? Хотя… если ты займёшься одной обороной и наблюдением, не идут ли на тебя войска Нарготронда, вот тебе и перемирие, для которого ни с кем не нужно встречаться, – Бэрдир отведал супа: да, его, в самом деле, готовила эллет. Ему уже приносили приготовленное ею, но пища пленников одно, а обед у Саурона, это совсем другое.
Волк поморщился:
– Бэрдир, если я буду сидеть и ждать, когда Нарготронд нападёт на меня, это будет не перемирие. Иначе можно сказать, что у нас уже перемирие: Нарготронд сидит и ждёт, когда я нападу на него. Может быть, в твоей мудрой голове есть идеи получше? Я предлагаю заключить мир, договор о взаимоненападении. А кто-то из пленных мог бы отнести составленное нами предложение мира в Нарготронд. Что скажешь?
Вообще пленники, что вначале забавляли Волка, теперь начали его утомлять. Все сведения, что можно было извлечь из них при таких беседах, уже были добыты, и теперь осталось положиться только на допросы. Причем, основную ставку Волк делал на допрос Линаэвэн, а также на допросы через неё.
Бэрдир некоторое время ел суп, поглядывая на Саурона.
– Видишь ли, для любого из нас отнести отсюда в Нарготронд что бы то ни было, всё равно что показать тебе дорогу. Может, моя голова и не слишком мудра, но именно в то время, когда и войско, и полководец будут близко, ты можешь послать к ним гонца с мирным посланием. Ты при этом почти ничем не рискуешь, в отличие от нас.
– Боюсь, Бэрдир, что твои опасения напрасны. Линаэвэн по доброй воле, без угроз и принуждений, назвала мне… нет, показала мне на карте границы Нарготронда. А Кирион напомнил о местах, где пропадали мои шпионы… Как я и говорил тебе, я знаю достаточно. И если я отпущу гонца, то это не будет ни чем иным, как жестом моей доброй воли. Предложением мира.
Этот пленник все больше злил и раздражал Волка. Он на все отвечал отказом, но хотя бы не бесповоротным, разговор все еще был возможен, а значит, из этого «гостя» все еще можно было что-то вытянуть.
Куда бы ни клонил умаиа, не стоило обсуждать то, что предлагала тварь. И Бэрдир решил перейти от этого бесполезного разговора к более важному:
– Кирион чем-то занят, потому что его судьба связана с Лагорталом. Я не сомневаюсь в Лагортале, но это звучит загадочно и непонятно, тем более, что я не знаю, чем он ныне занят.
Маирон улыбался, слушая Бэрдира. Эльф казался Волку больше всего похожим на продвигающегося по тонкому льду – осторожного, неуверенного, не робкого как Линаэвэн, все же рискующего, но так взвешенно и осторожно… что у Волка начинало сводить зубы.
