Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)
Нэльдор побледнел, вскинул голову.
– Ты, конечно, лжёшь! Ламмион не мог… – пусть эльф сам и выдал, что они из Нарготронда, но в брате он не сомневался. Даже Нэльдор знал, что открыв разум врагу, можно выдать все тайны и самому подвергнуться внушению, а Ламмион был старше, отважней, умнее!
Нэльдор прикусил язык. Когда он-то поумнеет?! Тёмные наверняка до этого не знали точно, что они двоюродные братья! Предположили, а он и подтвердил. Эдак у него всё, что пожелают, вытянут – придут, скажут что-то, что сильно заденет, хоть бы и ложь, а он опять отзовётся, как сейчас, и как тогда, рядом с Линаэвэн.
Находясь в душевном смятении, юноша не заметил, как Фуинор окутывает его паутиной заклятий. Внешне казалось, что умаиа постоял немного, а потом вышел, не ответив.
Осталось лишь ждать. Кошмары будут преследовать Нэльдора каждый раз, как тот закроет глаза. Кошмары, сводящие с ума, после которых эльф будет просыпаться в ужасе и рыданиях. Если удастся довести Нэльдора до бреда, то он может проговориться и о чем-то важном. Пока же юный нарготрондец будет видеть, как он предал всех – своего брата, чей разум теперь во власти Врага, Линаэвэн, что теперь добровольно служит Саурону, Нарготронд, что был им раскрыт… Фуинор улыбнулся, предвкушая развлечение.
В самом деле, Нэльдор, измученный переживаниями и принуждаемый заклятиями, вскоре уснул и метался во сне, оказавшись во власти умаиа, некогда принадлежавшего к народу Ирмо. Во сне Нэльдор не сомневался, что Ламмион открыл свой разум врагам, и это случилось из-за него. И с Линаэвэн тоже. Они не пришли бы в гости, если б не он, а там их околдовали, связали незримыми путами, и потому они делали то, на что не согласились бы сами. Из-за него одного… Хотя он и ушёл… Откуда-то выплыло лицо Химмэгиля, осуждающее и холодное. Вот кто не согласился бы! И в лице его читалось горькое: «Ты предал нас, ты предал наш город».
– Нет, тебе сказали неправду, – заговорил юноша. – Я подвёл вас всех, но… Я не предавал.
Эльф во сне Нэльдора, лишь молча развернулся и пошел прочь, не слушая, а Нэльдор не мог сдвинуться с места: Фуинор хотел вытянуть из пленника имя гордеца, напарника Арохира. Но время умаиа кончалось, он знал, что скоро эльф начнет просыпаться.
Юноша опустил голову, закусил губу. Он не был предателем, но он был виновен и заслужил осуждение товарища: Химмэгиль не поступил бы так, как Нэльдор…
***
Время близилось к утру, когда Эвэг закончил свою работу. Умаиа был все ещё зол на Химмэгиля, хотя именно этот эльф доставил ему больше всего удовольствия в эту ночь. Целитель постучал в комнату Лагортала и Кириона. Разумеется, умаиа мог войти и сам, но он хотел сохранить иллюзию того, что гости и правда могут решать, пускать или не пускать к себе.
Кирион поднялся на стук, открыл. На пороге стоял адан с сумкой целителя. Лагортал, уснувший ближе к рассвету, резко вскочил, приняв стук за знак опасности и только затем осознал, где он и что с ним. Как решили эльфы, вошедший был человеком, что служит Саурону; он объявил о том без тени стыда и уверял, что пришёл лечить Лагортала по просьбе Линаэвэн.
– Не знай я достоверно, кто тебя послал, мог бы и поверить, – холодно произнёс нолдо, вечером слышавший от Саурона, что тот пришлёт целителя. – Я не приму твоего лечения.
Он согласился на многое ради Кириона, но уступать ради своего облегчения и удобства, принимая подачку, воин не желал.
Эвег не стал спорить, развернулся и вышел, чтобы спустя четверть часа вернуться вместе с Маироном. Дождавшись, когда дверь откроют, явно раздражённый Волк резко вошёл внутрь и мрачно посмотрел на Лагортала.
– Что за мальчишество? Почему ты отказываешься от лечения? Никак не ожидал такого от тебя!
«Конечно, Эвэгу велели – он не мог просто согласиться с отказом и уйти», – подумал Лагортал, а вслух ответил:
– А чего ты от меня ожидал? Если я принимаю от тебя нечто и соглашаюсь, то не ради моего удобства. – Лагортал не стал произносить «ради Кириона», но синда понял и сам, и опустил глаза.
– Ты знал ещё вечером, что к тебе придет целитель, и не возражал, а теперь вдруг что-то в тебе взыграло? – насмешливо спросил Волк. – Или просто хочешь Кириона лишний раз ткнуть носом, что он виной всему, что ты делаешь? – Волк надеялся, что ударил по обоим.
– Кстати, тебе неплохо бы извиниться перед Эвегом за оскорбление: он и правда приходил по просьбе Линаэвэн.
Лагортал обратился к Кириону.
– Ты же понимаешь, что на тебе никакой вины нет? Только сознательный поступок может быть виной. – Затем нолдо вновь перевёл внимательный взгляд на Саурона, неожиданно поняв, что именно могло бы послужить тем самым разграничением, о котором он думал… Что помогло бы понять: хочет ли умайа раскаяться и идти к Свету, но не может, или он только жаждет Света лично для себя, как Тёмные.
– Я в самом деле не ответил на слова о целителе, хотя и услышал, и запомнил их. Слишком уж напряжённым был наш разговор, а в конце я пришёл в смятение и должен был всё обдумать… Этой ночью я и обдумывал то, что ты говорил мне, и решал; но это решение не связано с тем, чтобы принимать лечение от этого человека.
Пожалуй, человеку, в самом деле, нужно было что-то сказать… Линаэвэн наверняка была введена в заблуждение, но человек этого мог и не знать:
– Я готов извиниться за свои слова, если ты был честен со мной; но каких слов ты заслуживаешь по другим своим делам, смотри сам, – он пристально взглянул в глаза целителя… и там увидел нечто странное. Взгляд Эвэга отличался от человеческого, хотя это и не было тем, что можно легко заметить.
– Перестань, Лагортал, – отрезал Волк: было видно, что он рассержен. – Мы все знаем, что ты здесь из жалости к Кириону, который не выдержал даже простейшего испытания. И мне порядком надоело, что ты постоянно пытаешься прикрыться тем, что ты здесь не ради себя. Ты дал обещание, и не важно, по какой причине, но если ты пытаешься выкручиваться, то изволь – давай называть вещи своими именами. Ты сжалился над своим жалким и слабым родичем, а не ради себя пошел ко мне. Ты достаточно горд и силен, чтобы терпеть пытки и боль от ран, не прося помощи и не принимая лечения от врага. Ты ведь это имел в виду. И если ты хотел быть благородным, то стоило бы быть благородным до конца, а не ставить Кириону в вину все время свое «ты знаешь, почему я здесь». Да, знаем: потому что ты герой, а твой родич слабак. А теперь ляг и дай Эвегу сделать свое дело, – Волку не нравилось, куда Лагортал клонит, и потому умаиа сменил тему, заострив внимание совсем на другом.
– Неблагородно согласиться с твоими словами, унижающими Кириона, – ответил нолдо. – Свойства нашего тела, привычки или опыт – не то, что делает нас более или менее достойными. Но раз мы говорим начистоту – верно, что ты держишь меня здесь тем, что грозишь пытать моего товарища. Ты сказал мне вчера, что слишком тесно связан со своим Господином и не можешь уйти, и не знаешь куда… – Он полагал, что умайа вряд ли хотел вести этот разговор при целителе, но теперь он мог и должен был говорить. – Но мучить пленных или нет в своей крепости, над этим ты властен. Ты попросил меня не оставлять тебя без Света, и я тоже попрошу в ответ: сними свою угрозу, своё условие, и обещай, что не возобновишь. Чтобы за то, что я однажды откажусь и уйду или буду молчать, или скажу то, что ты сочтёшь дерзостью, или нарушу ещё нечто, ни Кириону, ни другим моим товарищам не грозит кара. Это в твоей воле, ведь я по-прежнему остаюсь в плену, и у тебя есть орки и многое иное, чтобы угрожать лично мне.
В этом Лагортал видел возможность провести границу. Если Саурон хочет… перестать быть Сауроном, идти к Свету – он сделает этот шаг: даст свободу в тех пределах, в каких он в силах её дать. Если хочет только заполучить Свет себе – откажет: ведь иначе он лишится лучшего способа удерживать и принуждать Лагортала.
– Ты хочешь сказать, что правда может унизить? – прорычал Волк, теряющий терпение. – Кирион слаб, и не надо это прятать за красивыми словами о привычке или опыте. Дух определяет все, и достоинство в том числе. Но ты все время пытаешься меня обмануть, пытаешься вывернуться, хотя я честен с тобой и заранее сделал для тебя, что смог. А теперь ты хочешь вновь обмануть меня – уловкой вытянуть из меня обещание, а потом уйти и ничего мне не дать. И раз ты так решил поступить со мной, то вот и тебе мое слово: что будет с тобой, то станет и с Кирионом. И если твои раны нельзя лечить, то пусть и он разделит твою боль, – с этими словами Волк развернулся и в гневе вышел, а Эвег, подняв бровь, вопросительно посмотрел на Лагортала.
Для себя нолдо решил что ответ был ясен, и продолжения прошлого быть уже не могло: умайа не только отказал, но прибег к угрозе и каре. Однако сейчас Саурон ушёл, а рядом оставался этот Эвэг. И Кирион…
– Он прав, я много слабее тебя, – заговорил до сих пор молчавший синда. – Но ты – ты сильный, не соглашайся же! Не соглашайся больше ни на что ради меня.
– Ты вовсе не…
– Я говорю так не потому, что обижен; я знаю, что ты не думаешь обо мне так, как Гортхаур, просто тебе тяжело было видеть, что я едва держусь… – Кирион опустил голову, горько сжал губы. – Но если ты будешь соглашаться ради меня, от тебя будут требовать больше и больше того, что не принял бы ты сам. Как и сейчас он требует то одно, то другое; а потом всё равно объявит тебя обманщиком, как и сейчас объявил. Не соглашайся больше, даже если я потом не выдержу и буду тебя просить, помни, что я хочу другого, а прошу… просто потому что слаб…
– Ты не слаб, Кирион, иначе не мог бы сказать таких слов. В одном Саурон, – нолдо вновь назвал его так открыто, – прав: важнее всего дух. И добавлю – выбор. Тогда, на стене, ты не сдался; хотел, быть может, но преодолевал себя.
Лагортал сжал руку товарища, зажмурился… Он знал, что умайа заставит платить за этот отказ и Кириона, и других, но теперь не мог не отказать. Эвег молча слушал эльфов – пусть говорят. Однажды и это пригодится.
Затем Лагортал, открыв глаза, выпрямился и обратился к самому целителю, твёрдо и ясно:
– Запомни мои слова и передай их своему господину, ибо с ним я больше говорить не стану: «Что я не обманщик, ты знаешь сам. При первой встрече ты проверял меня, а теперь – я тебя. Ответь ты «да», я остался бы рядом свободно, приложил усилия, чтобы помочь тебе выйти к Свету, и ушёл бы нескоро. Но ты хочешь Света только для себя лично, и отдавать тебе свет своей фэа так же немыслимо, как самому отдать Древа Унголиант в пищу или Моринготто для освещения Ангамандо. Впредь я отказываюсь от бесед с тобой и от самих гостей.» Передай это своему господину. Что до твоего лечения, теперь моё согласие было бы и не вполне честным – я принял бы подарок, связанный с «гостями», отвергая их на словах. Да и сам Саурон может передумать лечить меня, когда услышит мой ответ.
Эвэг, склонив голову набок, слушал послание.
– Ты уверен, что больше не станешь говорить с Повелителем? Я бы не зарекался на твоем месте. И не хочешь ли ты сам сохранить свой Свет лишь для себя? Я слышал, что Свет, которого так не хватает Повелителю, – тут Эвег откровенно усмехнулся: он не верил, что Маирон чего-то ищет, считая слова Волка очередной уловкой и его способом забавляться, – что Свет всегда действенен, обращен к другим. Не знаю, так ли это. Валар сидели в Амане в лучах Света, а весь мир тонул во Мраке, но их зовут Светлыми… Не таков ли и ты? Ты не дашь свой Свет Повелителю потому, что он не достоин твоего Света, а мне казалось, что солнце равно должно светить всем, и достойным, и нет. Так что подумай еще раз, эльф. Я, ради Повелителя, буду добр к тебе: я не прикажу нанести Кириону те же раны, что у тебя, как распорядился Маирон, но я исцелю тебя.
Кто мог знать, что в действительности Эвег не наносил ран не ради Повелителя, а ради… того, кого не видел уже столетия. Про себя же умаиа надеялся, что и над его словами эльф задумается. Если он так Светел, как полагал Маирон.
Лагортал, а затем и Кирион, всё лучше понимали: перед ними отнюдь не человек. И он может даже не подчиниться Саурону в чём-то.
– Ты говоришь не о том. Хочу, не хочу, считаю достойным, не считаю… Это просто немыслимо. Невозможно, – и если бы Лагортал согласился теперь, после того, что осознал, он утратил бы то, чего так жаждет Саурон. – Но ты не понимаешь этого, Тёмный.
Отнюдь не по незнанию: аину не просто знал о Свете, он некогда жил в нём; и отрёкся от него, и стал безумным. Потому объяснять было бессмысленно…
Смысла притворяться человеком больше не было, и Эвег мысленно позвал орков. Те вошли почти мгновенно, ведь они были в коридоре, и одним из них был Больдог. Двое орков подошли к Кириону, двое к Лагорталу.
– Сам ляжешь или к тебе применить силу? – поинтересовался Эвег.
После угрозы применить силу эльф тем более не хотел покоряться. Лагортал долго сдерживал себя, беседуя с врагом, теперь нолдо знал, что ни ему, ни его товарищам пощады не будет, зато мог сделать то, что и подобало воину: ударить.
Эвег молча кивнул оркам. Те были готовы скрутить пленников. По два орка на эльфа оказалось маловато, но Больдог всегда был готов применить Волю. И Лагортала, ударившего одного из орков головой о каменную стену, так, что тот затих, немедленно настигла сильнейшая боль, и эльф застыл, беззвучно хватая ртом воздух, а затем скрючился на полу. Растянуть на кровати скрученного болью проблемы не составило – орки привязывали нолдо с бранью и ударами, впиваясь когтями.
В конце концов, после короткой борьбы, Кирион лежал на одной кровати, на животе, с заломленными руками, стянутыми веревкой, в неудобном и болезненном положении (это была инициатива Больдога); на другой кровати лежал Лагортал, привязанный за руки и ноги к резным ножкам.
Глаза Кириона расширились, он пытался дёрнуться, но в таком положении не мог. А нолдо с удивлением осознал, что сейчас стал свободнее, чем чуть раньше. До того он не был связан верёвками, но скован условиями, своим согласием; теперь же он мог сопротивляться так, как будет в его силах.
– Кто жил раньше в этой комнате, не знаешь? – усмехнулся Эвег, садясь рядом с Лагорталом. – Уж не сын ли Артаресто с его наставником? Повелитель отвел тебе лучшие комнаты, а ты так неблагодарен.
И началось лечение. Эвег был почти бережным, не торопился и делал свою работу на славу. Это тело должно быть готово к пыткам чем раньше, тем лучше.
Пока Эвег работал, он думал о словах нолдо:
– Я и правда не понимаю тебя, эльф, – неторопливо говорил целитель, временами, когда нужно было сосредоточиться, делая паузы. – С тобой обращались, как с принцем, все твои желания, даже не высказанные, учитывались. Я не помню, чтобы хоть одному пленнику досталось такое отношение. Ради тебя одного не трогали никого: ни Верных Финдарато, знающих все о Нарготронде, ни Линаэвэн, что давно ведет переговоры со всеми соседями для Финдарато. Сколько всего хранится в ее прекрасной головке? Но ради тебя Повелитель отложил нужды войны, поставил нужды своей души во главу угла. Думаешь, Владыка Севера это оценит? Нет, уверяю тебя. Маирон рискует. Но ты не ценишь. И я не понимаю этого. Линаэвэн допросят как следует, Наместник Владыки должен знать о землях вокруг себя и о планах врагов. Из Линаэвэн вытянут все, что она знает, если будет нужно, в её теле переломают каждую косточку, а я все сращу обратно. Но если дева каким-то чудом будет молчать, ее отправят в Ангамандо, где валараукар своими бичами вытянут из нее нужные ответы. Она не Маитимо – рано или поздно она заговорит. И произойдет это потому, что однажды отказался говорить ты. И отметь при том – не о тайнах, не о запретном.
Каждое слово впивалось в Лагортала, как иголка, и он бледнел и сжимал зубы. Пока нолдо мог отодвинуть их, сказать себе «это только слова»… но понимал, что скоро они станут реальностью. И все же Тёмному он не ответил.
Эвег знал, что Кирион уже не чувствует онемевших рук, он ощущал это своим чутким восприятием целителя.
– Больдог, развяжи Кириона. Еще не настало время пыток; пусть он просто нам не мешает.
Развязанный синда ничего не мог сделать и лишь выдохнул:
– Будь проклят весь ваш Север…
– Ах ты гаденыш, – беззлобно, скорее укоризненно, буркнул Болдог (ишь ты, вместо благодарности начал проклинать) и сильно ударил Кириона по лицу ладонью, разбивая губы.
– Не пачкай кровать кровью, – поморщился Эвег. – Скоро он окажется в подземелье, и там ты сможешь обучить его манерам. Насколько я вижу, этот из понятливых.
Лагортал попытался было дёрнуться, но был слишком крепко привязан.
– Держись! – крикнул он товарищу, сознавая, что его ждёт. – Ты сильнее, чем думаешь: ты выстоишь. А этого палача и тюремщика убьют, не я, так другие.
Нолдо жалел, что не может ударить Эвега.
Вскоре целитель закончил лечение и собрал инструменты. Мертвого орка вытащили из комнаты, вслед за ним увели и Кириона, снова заломив руки. И Эвег вновь спустился в темницы: ему предстояло много работы. Пленных нужно было долечить, так, чтобы они были готовы к допросам уже сегодня.
***
Лагортал, все так же привязанный к кровати, остался в комнате один. Он молчал. Думал то о Кирионе. которого утащили, то о других, и в голове сменялись образы того, что с ними делают. Лагортал отгонял эти образы – это не правда, это его воображение – но образы возвращались. Лишь несколько часов спустя, когда утро разгорелось вовсю, к привязанному нолдо зашёл Саурон.
Волк сел рядом с Лагорталом на кровать.
– Вот, похоже, и все, да? – вздохнув, спросил умаиа. – Я не стану тебя пока отвязывать, иначе ты на меня бросишься, а я не хочу этого. Во-первых, успокойся, все в безопасности, никого не тронули. Во-вторых, Ламмион не вернулся на рассвете, но я получил от него весть: он пострадал от бури и задержится. Но я не трону Нэльдора, ведь это неумышленная задержка. Есть ещё и третье: я отдал Линаэвэн горцу, что верно служил мне много лет. Ваш гонец думает, что может переубедить человека, я не буду мешать ей. Ну, что скажешь? Разве я не стараюсь для тебя?
Лагортал ждал, что Саурон будет в гневе наказывать его. Сев рядом с привязанным, он, напротив, заговорил мягко и даже делал уступки. Но обещания – не дал. И, как понимал Лагортал, не даст. Он мог идти на уступки ради того, чтобы заполучить себе немного Света. Он не собирался оставлять Тьму и идти к Свету.
Лагортал прикрыл глаза… Он знал, что за его молчанием последует то, о чём сказал второй умайа. Он упорно молчал.
– Я не могу сделать большего, по крайней мере пока, – Волк вздохнул и потянулся, чтобы развязать эльфу ноги. – У Владыки повсюду глаза и уши, думаю, тот же Эвег с удовольствием доложит в Твердыню о первой моей оплошности. Еще день-два, и он начнет спрашивать, когда же я буду вызнавать тайну Нарготронда. Я тяну время, как могу, Лагортал, и делаю, что могу. И если бы ты мне помог придумать что-то еще…
Ноги «гостя» оказались на свободе, и Маирон застыл, с сомнением глядя на руки Лагортала. В этот момент Волк подумал, что если бы это эльф согласился остаться с ним, стать его другом, учиться у него, быть верным ему, то Волк и в самом деле мог бы распустить пленников, покинуть Остров и службу Владыке… Только вот где гарантия, что Лагортал не оставит его вновь, и как бы не получилось так, что Волк, все потеряв, ничего не получит?
«Если этот помешанный на боли болван и правда донесет на меня Владыке, мне не будет чем отвести от себя гнев», – думал про себя Маирон.
***
Словам Саурона почти можно было поверить. Скорее всего, они даже были почти правдой. Почти. Саурон говорил так, словно не искал пока сведений о Нарготронде – но он искал. Прежде, чем так переменил своё отношение. Он действительно особо относился к нему, Лагорталу, но он был врагом. Тем, кто убивал, захватывал, пытал, и будет делать это впредь.
Лагортал понимал что убьют его вряд ли, зато будут мучить товарищей… Но это, как ему обещали, произойдёт и так. Если он только не даст Саурону того, что он хочет. А он – не даст. И потому надо было молчать.
***
Лагортал не отвечал. Волк снова вздохнул.
– Хорошо, Лагортал, твое молчание красноречиво. Теперь послушай меня. Как ты помнишь, я во всеуслышание заявил, что пока ты у меня в гостях, ни одного пленного не будут допрашивать. Если ты выйдешь из этой комнаты, я не смогу больше тебя защитить. Я не жду, что ты переменишь свое решение, но остальным это знать не обязательно. Я не знаю, как долго наш обман продлится. День-два у нас точно есть. Надеюсь, что ты мне поможешь. Или хотя бы не помешаешь. Веришь ты или нет, но я делаю, что могу,– Воок был искренен, даже готов был идти на жертву.
И Волк отвязал Лагорталу руки. Если эльф бросится, то это скрыть уже не удастся ни от Эвега, ни от других, и пытки будут неизбежны. Но это будет не его вина, он сделал, что мог. Выбор судьбы для себя и других за нолдо.
А если эльф не нападет… То они начнут говорить. Для начала обсудят, что могут сделать для пленных, а там – и другое.
***
Эльф слушал Саурона, закусив губу. День-два избавления от пыток для других пленников… Как же он хотел этого! Саурон предлагал обмануть остальных Тёмных, чтобы помочь его товарищам, а после… Но путь к Свету не начинается с обмана, как и с угроз и насилия.
Лагортал был воином, и перед ним был враг. Он обещал дать пленным время, не требуя взамен чего-либо. Кроме готовности смириться со своим положением и молча сговориться с ним об обмане.
Лагортал втянул воздух и ударил – резко, метя в глаза. Ведь товарищей заставят заплатить за этот удар.
***
Эльф лежал на спине, его руки слегка затекли, он был ранен, и все равно его удар был яростным, и умаиа едва отразил его! Почти достал, даже пальцы уже касались век… С холодным гневом Волк нанес ответный удар – не руками, Волей. И смотрел, как эльф корчится от невыносимой боли, а когда тот почти лишился чувств, в комнату вошли орки.
– Ты выбрал, эльф. И все же – я хочу быть на твоей стороне. Я могу помочь тебе, а ты мне. Подумай об этом, а как надумаешь – позови меня.
Эти слова после едва отражённого нападения заставили нолдо задуматься. Могло ли быть, что он ошибся, оценивая по одному действию? Да, он мог ошибаться… Возможно, если сейчас его просто накажут, «потому что так здесь положено»…
Орки выволокли Лагортала из камеры и поволокли в подземелье.
***
От вчерашней бури остались лишь лужи по дорогам и низинам, да поломанные, расшвырянные ветром ветви.
Ламмиона, без ухода опытного целителя впавшего в беспамятство, подняли на носилки и повезли в крепость, на Волчий Остров.
***
Восходящее солнце золотило пронзительным осенним светом двор Темной крепости. Волк сидел в своем кабинете и задумчиво крутил в пальцах заколку для волос. Похоже, настало время забав для всех – и для обитателей замка, и для пленников. Бэрдиру обещали не трогать только Лаирсула. С кого же начать? Ранее Волк планировал начать с Линаэвэн: и потому, что она была женщиной, и потому, что больше знала (спасибо Ламмиону за сведения), и потому, что ее пытки деморализуют остальных. Но Линаэвэн успела стать «гостьей» Марта, и просто так отбирать ее у горца было нельзя.
Наконец Маирон принял про себя решение, ухмыльнулся и отправился к Линаэвэн.
***
Тэлерэ, пробудившись от ясного света, подошла к окну. Эта радость оставалась с ней и здесь, в плену: синева и простор небес и плывущая в своей ладье Ариэн, а вечером, ночью Тилион и звёзды. Небо было свободным и светлым, и ему ничто не грозило…
Грозило – её товарищам. Вчера их пытали до обеда, а после отпустили, и к ним пришёл тёмный умайа, лечить… Будет ли также и сегодня? В гостях есть пленные, значит, никого не будут допрашивать, но Нэльдор и другие в иной опасности.
Эллет мысленно вернулась к своей дороге, к тому, как они были захвачены – с тех пор минуло уже шестнадцать дней. Две недели пути и два долгих и тягостных дня здесь, на Тол-ин-Гаурхот. К своей миссии, к письму для Кирдана, Линаэвэн старалась не возвращаться теперь даже мысленно, даже в одиночестве. Лучше бы и к Нарготронду не возвращаться мыслью, пока она здесь, тогда куда меньше опасность, что однажды она проговорится.
Вдруг сзади послышался звук, и тэлерэ обернулась: Волк не стал утруждать себя формальностями и стучать в дверь, просто вошел к ней.
– Как спала? – бросил умайа, проходя в комнату и садясь в кресло. – Я слышал, ты пытаешься вернуть Марта на свою сторону? Я не против, продолжай. Мне интересно узнать, насколько он предан мне в действительности, ведь я растил его из подростка. И ты поможешь мне узнать насколько я хороший… наставник.
Волк подбирал слова осторожно, так, чтобы если Линаэвэн будет «показывать» этот разговор Марту, горец бы не смог увидеть ничего дурного.
– Благодаря тебе я буду знать, где я был не прав, и что мне стоит изменить в моем обучении атани. Март лишь первая ласточка, все больше и больше Вторых будут преданы Тьме. Я ценю твой вклад в мое дело. Вас с каждой битвой все меньше и меньше, вы истаете, а мои ученики унаследуют королевство Арда. Вы обречены, и ты помогаешь мне ковать нашу победу.
Было горько, что Саурон обманом добился доверия некоторых атани, но Линаэвэн не хотела верить, что их может стать много. Марта пришлось держать в изоляции от других, его учил и растил лично Саурон (со времени, как он был подростком – Март оказался младше, чем она думала) – сможет ли Саурон так же поступать со многими? Что до других его слов… Вначале её обожгло горечью и страхом: неужели она и теперь принесла пользу Саурону? Но в сказанном было что-то не так. Она задалась вопросом, что за послание, что за призыв скрыт в его словах? – и так разглядела призыв не противиться и быть слабой. Следовать которому она не желала.
– Всякий раз, когда мы противостоим вам в чём бы то ни было, – отозвалась Линаэвэн, – вам становится известна наша сила и ваши ошибки. И тем более, чем большего достигаем. Нелепо из-за того, что вы получаете опыт, отказываться от противостояния, от побед.
Волк поднял бровь, слушая Линаэвэн. Дева, очевидно, говорила о чем-то своем, настолько невпопад звучали ее слова. Впрочем, Маирона это не интересовало.
– Кстати, надеюсь ты понимаешь, что ждёт Марта, если ты добьешься своего? Хочу убедиться, что ты действительно хладнокровно роешь юноше яму, а не просто не понимаешь, что творишь.
– Понимаю… – Линаэвэн невольно побледнела, сжала губы: да, если ей удастся убедить Марта, его подвергнут пыткам. – Но душа его будет свободна.
Ей было больно за этого адана, которого воспитали в преданности Тьме. Как же добр и светел он мог быть, если бы воспитал его не Саурон!
Волк усмехнулся и добавил:
– Спасибо за имена. Некоторых я до сих пор искал, теперь знаю, что могу больше не тратить свои силы на мертвых и направить внимание на другое.
Эллет покачала головой. Март не мог бы передать все имена что звучали вчера. Но что, если произнесённое здесь слушают? Ей было горько, что она вновь принесла некую пользу Врагу, и вновь подумалось: не лучше ли было так и молчать, как с самого начала? Но как было не поддержать Нэльдора, не помочь Марту…
Вскоре в комнату постучал и зашёл Март. Волк поднялся ему навстречу, обнял за плечи.
– Здравствуй, Март. Я позвал тебя сюда не случайно. Я знаю, что Линаэвэн за моей спиной пытается убедить тебя принять ее сторону и предать меня, восстать против меня. Я не хочу, чтобы меж нами с тобой что-то стояло, я хочу быть с тобой честным. Выслушай ее, посмотри своими глазами и реши, с кем ты хочешь быть, мой ученик: с нею или с Тьмой.
Линаэвэн вздохнула. Приходилось говорить с Мартом при Сауроне… И как же он будет относиться к ней после этих слов?
– Привет тебе, Март. Слушай своё сердце. Оно знает и о Свете, и о Тьме, и о добром и о злом более, чем может знать твой разум… – опутанный чарами Саурона… – И смотри подлинно своими глазами и узнавай. Если ты согласен на это.
Волк обернулся к Линаэвэн:
– У тебя есть три дня, Линаэвэн. В твоём распоряжении вся крепость, если тебе что-то понадобится. Через три дня, если тебе не удастся сбить Марта с толку, ты оставишь его в покое и больше не встанешь на его пути, – Волк был вполне уверен в Марте и с лёгкостью отдавал его на проверку Линаэвэн. Если горец не пошатнется, значит, методы Маирона были верными, и с другими людьми стоит работать так же. Если эльдэ перетянет Марта на свою сторону, то Волку придется искать, где же он ошибся. Но в любом случае эта тэлерэ хорошо послужит ему, его делу и Тьме.
– Три дня, чтобы попытаться помочь… Я принимаю твои условия.
Вопрос с Мартом был решен. Волк ухмыльнулся про себя и перешёл ко второму:
– Я сделал для тебя украшение, как и обещал, – Маирон протянул деве шелковую ткань, в которую была завернута заколка. – Скажи мне в присутствии свидетеля, можешь ли ты отличить ее от работы своих родичей.
Линаэвэн внимательно осмотрела подарок, взяла в руки, постаралась ощутить, что в ней. И к своему изумлению не ощутила ни чар, ни Тьмы, ни Искажения, ни тяжести. Красивая заколка, намеренно сделанная для неё, любящей море… И только.
– Я не чувствую в этой заколке Искажения и не смогла бы узнать, что это твоя работа, если бы ты сам не сказал о том, – произнесла дева с горечью и удивлением. – Я признаю, что была не права в этом. Ты не утратил искусство, каковым обладаешь как ученик Аулэ и действительно можешь создавать красивые вещи, которые не будут тягостны и темны для эльдар. Я проиграла спор.
Волку доставило большое удовольствие то, что Линаэвэн, тщательно осмотрев заколку, ничего не нашла. Хотя на самом деле чары были – они должны были путать мысли эльдэ, подменять одно другим. Март скажет: «Я не верю тебе», а Линаэвэн услышит: «Ты лжешь». Пленник скажет: «Спасибо, ты готовила нам еду», а Линаэвэн услышит: «Ты прислуживала Врагу, хотя нас пытали, но мы отказались». Просто в сказанном будут слегка смещены акценты, усилено чувство вины.
– Надеюсь, тебе нравится мой дар, я делал его весь день и большую часть ночи. Прошу, надень эту заколку, – Волк был почти уверен, что Линаэвэн не откажется при Марте, – а после, выполни свою часть обещания.
Эллет закрепила заколкой серебристые волосы. Если бы принятие этого дара от врага было всем, на что она согласилась! Она должна была рассказать о южных границах Нарготронда, уже зная, что эти сведения для Саурона важны. Эллет, побледнев ещё более, закрыла лицо рукой, но затем отняла её. Неразумно было спорить с умайа на что бы то ни было.
Когда зачарованная вещь оказалась в волосах девы, Волк, расстелив карту, сказал:
– Покажи мне границы Нарготронда, как обещала.
– Покажи мне границы Нарготронда. Или ты, как всегда, обманешь?– услышала Линаэвэн.
