Текст книги "Птичка-в-клетке (СИ)"
Автор книги: Noremeldo Arandur
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)
– Готов выслушать, и хочу узнать твой ответ, это разные вещи, не находишь? Я не милости у тебя пришел просить, и если ты хочешь говорить лишь сам, то я не собираюсь тратить свое время и навязываться тебе, – глаза умаиа блеснули холодом, но Маирон взял себя в руки. – И ты так и не попросил о помощи, сколько я не спрашивал, но ты получишь ее. Когда ты вернёшься в комнату, тебя посетит мой целитель.
Кирион сжал зубы, и Лагортал чуть дёрнул плечом.
– Не думаешь же ты, что мне в радость эта беседа? Ты, не я, желал её; как ты принудил меня, знаем мы оба, – их же Саурон пытался убедить, что он вовсе не жесток…
Волк мысленно щёлкнул зубами и оскалился. Да, выходило, что эльф его поймал на слове, но не так должно было быть.
– Я исходил из того, что ты из нолдор*, мудрых, и стало быть, разговор тебе интересен. Тем более, что ты упустил другие аспекты жестокости, присущие твоему народу и воспеваемые в нем, – но это было еще не все, и Маирон продолжил. – Ты согласился прийти не по доброй воле, это правда. Но ты сказал, что придешь и будешь вести себя как гость. Однако, вместо того, что обещал, ты выказываешь мне свое негодование. Так ты держишься своих слов? А я своих держусь и воздаю еще и сверху, так справедливы ли слухи, что обо мне ходят? Или это больше похоже на рассказ того, кто злится на себя самого, а винить выбирает меня?
Лагортал опустил голову, стараясь сдержаться после того, что он узнал о Ламмионе и Нэльдоре…
– В самом начале я недаром спросил – что для тебя входит в обязанности гостя и хозяина? Потому что мы можем понимать их не одинаково: как и оказалось ныне. Ты говоришь – я веду себя не так, как подобает в гостях. Чем же? Тем, что сказал – «мне это не в радость, и ты нас принудил к этому»? Эти слова правдивы и вежливы, и… негодование выказывают не так. А обычая притворяться, будучи в гостях, или говорить одно лишь приятное у нас нет. Зато приглашать в гости подобным образом против всех обычаев. И это не единственное, что мы понимаем не одинаково – скажем, твои представления о вине для меня являются более чем странными, – безумными и искажёнными, если бы он мог сказать прямо.
Волк только хмыкнул. Этот эльф не интересовался знанием. И ставил себе выше Маирона. И при том начинал то ли злиться, то ли бояться, балансируя на грани – интересно, куда он с этой грани сорвется? Или сможет взять себя в руки, устоять?
– Я ответил тебе, Лагортал, что буду доволен, если мы будем беседовать. А ты уклоняешься от беседы. Ты сказал свое мнение и ответил, что плевать хотел на мое. Ты начинаешь огорчать меня, эльф. Мы оба скованы нашей враждой, но даже враждовать можно по-разному. Я проявляю к тебе милость и благородство, удивительное для Севера, но ты не видишь этого, и для тебя это само собой разумеющееся, и тебе всего мало. Ты ставишь мне в вину, что я заставил тебя сменить подвал и мучения на удобные комнаты и доброе отношение; ты ставишь мне в вину, что вместо допросов вам двоим досталась беседа. Ты не видишь милости в том, что ради тебя я согласился не только не трогать Кириона, но и остановил все допросы, дал сверх нашего уговора, чтобы вам было удобнее сидеть со мной. Ты наговорил мне дерзостей, за которые другие бы давно жестоко расплачивались, но я не выказал гнева, и ты тоже считаешь, что ничто особенное ради тебя не сделано. Но – не испытывай мое терпение вечно, эльф. Я избавил вас всех от пыток, но если ты хочешь вместо благодарности ставить мне это в вину, я могу вернуть все, как было. Ты будешь сидеть на троне, а все твои спутники пройдут перед тобой. Узнаем, кто из них сколько может вынести.
Ужин подходил к концу. А за окном всё сильнее разыгрывалась буря.
Лагортал и Кирион побледнели и стиснули руки, выслушивая Саурона. Он представлял свои действия, своё принуждение к гостям через пытку Кириона как «милость и благородство»… А то, что нолдо беседовал с Сауроном, так вежливо и сдержанно, как мог, и за всё винил себя – было для того только поводом для обвинений и угроз. «Кирион», – думал нолдо, дрожа от сдерживаемого гнева. – «И остальные…» Угроза была поистине страшной. Лагортал не мог взять и согласиться с Сауроном, даже ради Кириона. И не мог смолчать, это было «нарушением условий».
– Я отвечал тебе, и отвечал долго, и сидел за одним столом, и принимал от тебя пищу. Вначале ты сказал, что этого будет довольно. Теперь же требуешь большего – хотя сам отказался вначале назвать точные условия. Отчего, тебе лучше знать. Я и сейчас не знаю, чего ты желал от меня. Я не сообщал тебе всего, что о тебе думаю. Если бы стал притворно хвалить твою милость и благородство, то я точно стал бы много хуже себя; ты, кажется, не этого желал? А искренне счесть тебя благородным и милостивым… – эльф резко мотнул головой. – Я не сужу о достоинствах по меркам Севера или того, что я знаю о Севере. И если ты считаешь одним из условий искреннее почтение и благодарность, это условие невыполнимо.
Это было самым сдержанным и любезным, что Лагортал мог сказать сейчас захватчику и палачу.
Волк почувствовал, как защекотало от удовольствия загривок, глядя на то, какой эффект произвели на эльфов его слова – всего лишь слова, легкая угроза. И это приятное щекотание и холодок несколько остудили умаиа, его жажду крови и криков, что начала подниматься из-за этого упрямца и его последних препирательств. И это было хорошо, было уместно. Лагортал… он был отважен, но страх за других сковал его и заставил судорогу сдерживаемого гнева пройти по всему телу. Как же… будет с ним интересно, когда они все же спустятся в подземелье. Но на пока стоило сдержаться.
– Ты прав, Лагортал, – согласился Волк, кивнув, и оставил свой гнев. – Я был слеп так же, как и ты. Я не подумал о том, каких сил для тебя, гордого, благородного, отважного и стойкого, стоит прийти ко мне, сидеть и говорить, вместо того, чтобы броситься на меня…
Умаиа задумался и замолчал на какое-то время.
– Нет… Я не жду от тебя почтения, вовсе нет… Но надеюсь все же, что мы сможем говорить друг с другом. Я вижу в тебе Свет, Лагортал. Свет, который крайне редко виден в ком-либо из твоих родичей. И ради того Света, что есть в тебе, я готов тебя оберегать. Не оставляй меня без этого Света, не прекращай бесед со мной. Надеюсь, я не многого прошу у тебя?
Сейчас, как и вчера, в начале встречи, Лагортал ждал, что Саурон ищет повода покарать его, и, конечно же, найдёт его. Но ответ его был совершенно неожиданным. Лагортал был ошеломлён и растерян, так что не сразу нашёлся с ответом. Ему на краткое время показалось, с ним сейчас говорил не наместник Моринготто, не господин орков и волколаков, а именно аину, некогда светлый – и жаждущий Света до сих пор, не знающий, как выбраться из им же раскинутой паутины после всего, что натворил… Если бы Саурон изменился, как много зла было бы предотвращено!
Умаиа выпрямился за столом, показывая, что ужин окончен.
– Идите отдыхать теперь. Как только целитель закончит с твоими друзьями, он придет к тебе, Лагортал. Уверен, ты не хотел бы иной последовательности.
– Ты прав, не хотел бы, – ответил нолдо, словно приходя в себя. Не его разговорам исправлять падших аинур… Умайа говорил, что редко видел Свет в других эльдар – но видел же! А что он, Лагортал, мог и должен был ответить на такую просьбу?
– Ты говоришь – не оставлять тебя без Света, – голос его звучал искренне и твёрдо. – Но для этого нужно, чтобы ты и сам принял его, не отворачивался, а шёл к нему шаг за шагом. Отпусти пленных – без хитростей, без условий, просто… ради Света, и ты не останешься без него.
Пожалуй, впервые в жизни Волку достался Светлый пленник так, что не надо его делить ни с кем иным. Ни с Властелином, который ненавидел подобных пленных и спешил растоптать и уничтожить, если они попадали в его поле зрения; ни с другими умаиар, которые не понимали ценности таких пленных и просто допрашивали их на равных с другими, не ведая, что они творят… И вот теперь, впервые, этот поистине ценный и редкий пленник полностью принадлежит ему, Волку. Тонкая и теплая улыбка скользнула по губам умаиа. Лагортал получил разрешение идти, но не двинулся с места – и это тоже было хорошо. Даже если эльф найдет в себе мудрости отказать, он все равно уже задет и пойман мыслью, он начинает понимать, что их отношения становятся совсем иными.
– Возможно, возможно, я так и сделаю, – задумчиво отозвался Маирон. – Возможно, что наши разговоры приведут к этому. Но не сейчас. Ты не представляешь, как сильна связь меж мной и Владыкой Севера. К тому же – куда мне идти? Тех из нас, что придут в Валинор, будут убивать еще на подходе, как и обещали гонцу до того, как его самого убить. Все вовсе не так просто, Лагортал.
Лагортал и Кирион переглянулись, с изумлением услышав: «Возможно, возможно…» Саурон… он, в самом деле, желал измениться? Но то, как он вёл себя совсем недавно, только что, когда распространялся о своём благородстве и о том, как Лагортал не ценит его – это мало походило на действия того, кто готов раскаяться и двинуться к Свету. Но…
– Я всё же пойду, раз я могу идти, – произнёс нолдо, но, пожалуй, впервые его голос звучал не до конца уверенно. Эльф желал всё обдумать.
Комментарий к 14. Ужин с Сауроном.
* Квэнта Сильмариллион
** По Серым Анналам гномы сражались на обоих сторонах, особенно в Предначальной Эпохе. А похже, сказали нолдор что подождут кто победит, на ту сторону и встанут.
*** Утраченные Сказания, Том 1.
**** Тулкас и его народ скинули гонца Моринготто со скалы, вопреки запрету Манвэ. Утраченные Сказания, Том 1.
========== 15. Ужин с Темными. ==========
Когда Линаэвэн и Март вошли в зал, все уже собрались к ужину, но еще не сели за стол – ждали беоринга.
– А я думал, что буду последним, – улыбнулся Март.
– Ты и правда последний, – в тон ему отозвался Фуинор и усмехнулся Линаэвн. – Повелитель занят сегодня вечером и не сможет ужинать с нами. Но он передавал всем свой теплый привет и желал доброго вечера.
– Жаль, – вздохнул Март, и все стали рассаживаться.
– Занят? – переспросила эллет. Это было облегчением, но и тревогой. Саурон мог кого-то допрашивать или пытаться подловить… или мог исполнять их пари… – Знаешь ли ты – украшением или чем-то иным?
С одной стороны от Линаэвэн сидел Март, с другой – Фуинор. Напротив были Больдог и еще двое… похоже, что людей. Тэлерэ вздохнула про себя. Всего только день минул, как Больдог, умайа в орочьем обличье, вёл их сюда и издевался над ними. Еще вчера Линаэвэн удивлялась, как низко может пасть тот, кто некогда пел в хоре Аинур. Дева лишь прикрыла глаза на миг в печали от того, как говорил с Больдогом адан, как гордился тем, что служит вместе с ним Ангбанду.
– Нет, не украшением, – отозвался Фуинор. – После того, как ты отказалась быть его гостьей, у Повелителя оказалось свободное время для… других. Кажется, он сейчас говорит с кем-то из твоих товарищей.
Тон и вид умаиа был непринужденным, даже дружелюбным.
– Я видел этого парня, – бросил Больдог, на общем фоне выглядевший грубым. – Он сильный и упорный, думаю, он понравился Повелителю. Разговор у них выйдет долгий.
Орк ухмыльнулся, а Март подумал, что его товарищи куда благороднее эльфов – они могут оценить силу и доблесть противника. Линаэвэн должна это увидеть и понять!
Март не сомневался, что речь об обычном разговоре, а Линаэваэн, услышавшей “сильный и упорный”, представилось, что это мог быть и допрос… Сумеют ли родичи избежать ловушек, Линаэвэн не знала. Но и она сама не сумела, а другие нолдор отряда не были юными, как Нэльдор. Почти все они помнили Аман, а у иных был и опыт плена, тогда как она сейчас не знала, как вести себя: прежний опыт не мог пригодиться. Саурон пытался подловить других, а эти умайар (Больдог и Фуинор), вероятно, попытаются подловить её.
Как и в беседе с Сауроном, дева отвечала не сразу, делая паузы, но не слишком длинные.
– Я горжусь своими товарищами. Я далеко не лучшая в отряде, – сдержанно ответила Линаэвэн. Эта оценка была спокойным признанием достоинства тех нолдор, с которыми она разделила плен. – А что обо мне думает Гортхаур – он говорил вам?
Все собравшиеся за столом были согласны, что Линаэвэн вряд ли лучшая, но вслух об этом говорить было невежливо, а они ведь все были так гостеприимны! Умаиар неприятно задело, что их намеки словно прошли мимо эльдэ, или она не подала вида, что поняла – быть может, в этот самый момент, ее товарища пытают. Поняла и промолчала, но для такой выдержки нужны стальные нервы и воля, что вовсе не делало эльдэ в их глазах лучше, наоборот, заставляло ненавидеть сильнее. Быстрее молнии пронеслось осанвэ меж умаиар, и Больдог пробурчал себе под нос:
– Правду говорят, что у вас кровь холодная, и до других вам дела нет.
– Больдог! – гневно сверкнул глазами Фуинор. – Оставь ее. Не наше дело, как к кому относится Линаэвэн.
Изображая вежливость, повернулся к деве:
– Нет, Повелитель ничего не говорил о тебе. А должен был?
Март пока в разговор не вмешивался. Он хотел было попросить Больдога быть вежливее с эллет, но Фуинор сделал это раньше и куда резче, чем можно было ожидать – как приятно было знать, что могучий Фуинор так заботится о своем друге-человеке и его гостье.
– Мне кажется, у вас не очень много общих интересов, – дипломатично высказался один из молчавших людей. – Если не ошибаюсь, Повелитель о чем-то оживленно общался с Верным Ородрета и с эльфом, пришедшим из Гаваней.
Долхэн. Кирион. Теперь она думала, что знает, кем сейчас занят Саурон.
– У любого из нас с ним практически нет общих интересов, – ответила Линаэвэн человеку и принялась за еду. – Мы говорили долго, и… заключили пари.
Как бы ни переживала эллет, рядом с умайар нужно было сохранять сдержанность и сосредоточенность.
– Пари? – удивился Фуинор. – И о чем?
– О том, что Гортхаур ныне не сможет создать украшение, в котором я не буду чувствовать Тьму и Искажение, которое не будет тягостно для меня, – ответила эллет. – Если ему это, в самом деле, не удастся, он отпустит одного из пленников…
– А если удастся? – полюбопытствовал молчавший до тех пор адан. – Что тогда ты сделаешь для Повелителя?
– Кроме того, что признаю его правоту в этом и приму украшение? Я расскажу Гортхауру о южных пределах Нарготронда, – ответила Линаэвэн и обернулась к Марту. – Мне жаль, что я не сказала тебе раньше об этом споре; наверное, для тебя будет доброй вестью любой его исход.
Новость о том, что Линаэвэн выдаст свои границы, если проиграет спор, заставила всех за столом замереть и переглянуться. Больдог присвистнул:
– Неплохо… Чем выбивать правду из пленников, лучше с ними пари заключать.
– Кхм, – кашлянул Март, не зная что и сказать. – Да, ничего страшного, – выдавил он из себя невпопад.
Видя реакцию остальных, Линаэвэн не выдержала, на миг закрыла лицо руками. Она согласилась на что-то недопустимое! Даже Март понимал это. Что ж, она, в самом деле, была достойна и смеха, и осуждения.
– Так это… действительно важно? – дева полагала, что границы Саурон, если пошлёт войска, и так увидит… Потом вновь отвела руки. – Он сказал, что просит ничтожного взамен на возможность отпустить одного из пленников.
Линаэвэн взяла себя в руки – она была среди врагов, нельзя показывать слабость… и, по крайней мере, она узнала нечто важное для себя. – Всё же я почти уверена, что выиграю.
Дева так мило и наивно удивлялась, важно ли то, что она обещала, а потом начала винить Повелителя: мол, я же не виновата, это он меня обманул! Март не выдержал и отвернулся. Ему было стыдно за свою “гостью”.
– Никто из нас не знает, о чем с тобой говорил Повелитель, – проронил молчаливый беоринг. О том, кто победит в споре, он даже говорить не стал. Волк не заключает пари, если не знает, что выиграет.
– А какие интересы у тебя с Повелителем общие? – поинтересовался первый человек.
Этот вопрос был неожиданным, тэлерэ ненадолго задумалась.
– Возможно, песни – ведь он аину, – и вновь обдавало горечью от всего, на что Линаэвэн согласилась здесь; она не могла говорить себе то же, что говорила вчера, что она только берёт часть и так принадлежавшего ей. Не только. Сидит за одним столом с умайар, готовит для них…
– А отчего вы сейчас решили, что я холодно отношусь к другим? – возможно, враги выскажут прямо – что понимали под “долгим разговором”. А возможно, легко найдутся с тем, как ответить… Впрочем, если они и скажут прямо о пытке, Марта это может даже не обеспокоить…
– Я бы искал любую возможность помочь своим товарищам, – ответил Март. – А ты о них даже ничего не спрашиваешь. Но это особенность твоего народа, не твоя личная вина, мы все понимаем это.
Слушая Марта, Линаэвэн не столько была оскорблена за свой народ – беоринг был околдован и заморочен и повторял речи Тёмных, быть может, даже слова орков, – сколько спрашивала себя: неужели адан и встречу их на кухне уже не помнит?
– Это может быть особенностью народа орков, но эльфов – нет, – терпеливо ответила Линаэвэн. – Всё, на что я здесь соглашалась, было… ради других, не меня самой. И твой Повелитель недаром за действия одного наказывает или, напротив, выводит из темницы других: он знает, насколько это важно для нас. Спросить же об участи товарищей… конечно, я желала бы того. Но ответите ли вы на вопрос о них?
Тэлерэ полагала, что ей не откажут в ответе прямо, но – либо потребуют чего-то взамен, либо ответят уклончиво.
Март не удивился, когда дева, чтобы обелить себя, стала обвинять своих врагов: “мы так не делаем, это они так делают” – известная песня, так же мальчишки себе ведут: “это не я обзывался, это он обзывался”. А все же от такай красивой женщины эти слова было слышать грустно. Но Март знал, что Линаэвэн врет и в другом: ни на что она ради своих товарищей не соглашалась. Не она, а ее молодой друг принял приглашение о гостях, а сама Линаэвэн собиралась вернуться в камеру, но очень боялась, что там ее будут “мучить” (да, она постоянно повторяла это слово), и выбрала остаться с Мартом, который обещал ее защитить, выбрала только ради себя. А теперь она спокойно ест и пьет, и не думает о том, что может получить “награду” через себя для них. Но адан обещал ей защиту. И потому Март промолчал, не сказав вслух ни одного обличающего слова. И вместо этого произнес другое:
– Быть может, ты предпочла бы говорить о более приятных вещах?
Но Фуинор фыркнул и тоже ответил:
– Одни бывают щедры на похвалу, а ты, Линаэвэн, на обвинения. Ты не поинтересовалась, а, оказывается, это потому, что плохи мы. Вот так, Март, эльфы и создают свои сказочки о жестокой Тьме. “Наверное, мне не ответят… так я, на всякий случай, и не спрошу! О! Вы видите какие эти Темные жестокие, бессердечные и злые?!”
Больдог прыснул в кулак.
– У нас, знаешь ли, есть дела помимо того, чтобы узнавать, что да как там с твоими товарищами. Но, специально для тебя, я схожу после ужина и все узнаю. Впрочем, Повелитель сказал, что пленных не тронут, пока у него есть гости, и, если у него нет больше гостей, то, думаю, пленников допрашивает. Что время-то терять!
– Я видел стражу в коридоре, – качнул головой Март. – Видимо, кто-то все же в гостях.
– А стража была у двери? – поинтересовался Фуинор.
– Нет, в конце коридора, – ответил Март.
– Значит, в гостях кто-то, кому Повелитель склонен доверять, – поднял бровь умаиа. – Надо же, похоже среди пленников нашлись воистину достойные.
– Ну, так мне узнавать, нет? – буркнул грубоватый Больдог.
Эллет выслушала насмешки – больше того, вслушивалась в них, потому что речь шла о её товарищах, о том, что с ними. Она знала, что Тёмные едва ли скажут правду, и всё же… Некоторое время она боролась с собой, побледнев от напряжения. “Нет” – и она ничего не узнает. “Да” – означает самой послать к ним умайа, палача…
– Да, если при этом ты не причинишь им боли или вреда, – наконец ответила эллет: ничего лучшего она придумать не могла. Она ожидала новых насмешек, но, пожалуй, так было проще: когда смеялись открыто, а не пытались подловить. Но дева обратила внимание, что Март, несмотря на свои убеждения, не поддержал издевки, а предложил сменить тему, и обернулась к нему. – И я благодарю тебя, Март, за поддержку. Я и разговор начала неверно… – …Потому что была взволнована словами умайа и стала спрашивать о том, чем ныне занят Саурон.
– Кто ж мне позволит им боль и зло чинить? Да и мне самому это зачем? Странное у тебя о нас мнение.
– Все меряют по себе, – заметил первым адан.
Уличи она сейчас Больдога во лжи, напомни, как он гнал её кнутом вместе с другими, как не давал никому из пленных есть и отдыхать, о провокации и боли, причинённой Ламмиону – эдайн просто не поверят её словам, если услышат их, а умайар найдут, что сказать. Лучше было ответить об эльдар…
– Ни я и никто из эльдар никогда не применяет пыток, это для нас… ужасно; и я уверена, что никто из вас никогда не мог встретиться с подобным среди эльфов, хотя у иных из вас большой опыт. И… каким бы странным ни было моё мнение, я хотела бы услышать прямой ответ, Больдог. Ты – не причинишь?
– Ты дева, не воин, ты мало что знаешь о грязной стороне войны, – хрипло ответил орк. – И ты не знаешь о страшных пытках, которые ваши устраивают для нашего брата. Но меня ты можешь не бояться, я узнаю о твоих товарищах и расскажу тебе.
О да, он расскажет. Но только тогда, когда рядом не окажется Марта. Ему некоторые вещи знать не стоит.
Линаэвэн вздохнула. Непонятно было, зачем эдайн вообще говорят с ней, если не верят ни единому её слову. Когда же Больдог заговорил, она поняла, от кого ещё Март перенял эту позицию и эти слова.
– Я дева, не воин – но я знаю о природе эльдар. Твоим словам я не верю, как и вы не верите моим, но это легко разрешить. Ты утверждаешь, что ты как воин, знаешь о страшных пытках, которые применяют эльдар? Просто дай обещание, что эти твои слова правда, – люди могли бы и пообещать, искренне веря в то, что им рассказали; но умайа не наивен и не заморочен другими, а сам сеет ложь.
После того как Линаэвэн обратилась к Больдогу, за столом повисла тяжелая пауза.
– Мне своими глазами доводилось видеть, во что превращали эльфы захваченных парней, – медленно и жестко ответил орк.
Март и Эвэг опустили взгляд, немногословный Ханор молча положил руку на плечо орка и сжал губы, Фуинор молча ворошил еду в своей тарелке. Аппетит у всех, похоже, пропал окончательно, но Ханор тряхнул головой и первый продолжил есть, ибо нужно.
Линаэвэн покачала головой. Умайа сумел ответить на прямой вопрос так, что “подтвердил” для людей свою правоту. Они не поймут и не признают, что обещания Больдог не дал, а чёткую фразу о страшных пытках он заменил на расплывчатое: “видел, во что превращали”… Убитые стрелами или мечами – это тоже “во что превращали”.
– Ты, небось, ненавидишь нас? – спросил Больдог.
– Должно быть, вы не поверите, но – нет. Осуждаю, не доверяю, могу прийти в гнев из-за некоего действия и так далее, но ненависти к тёмным маиар не питаю. Эдайн скорее сочувствую: за что бы мне их ненавидеть?
– Почему же мы тебе не поверим, – возразил Фуинор. – Я рад, что ты так относишься к умаиар, оркам, людям, потому что мы относимся к вам точно так же. И, значит, не все еще потеряно, и мы можем не только убивать друг друга, но и разговаривать, и жить в мире.
Фуинор усмехался про себя – Линаэвэн в любом случае послужит Тьме, не информацией, так своими словами, тем, что еще больше убедит Марта и навсегда отдаст его душу Мэлькору.
Линаэвэн размышляла о другом. Жить в мире с тем же Больдогом – возможно ли это было? Ведь Тьма и Тёмные не будут жить в мире со Светом, хотя люди могли считать это возможным… Но Линаэвэн не ответила сразу – вначале вернулась к еде, обдумывая ответ. “Да, если он раскается”, – поняла она. Оглядела умайар и попыталась представить себе, какими они могли быть до падения.
– Да, если бы вы отказались от войны, разрушения и порабощения, хранили и украшали Арду, мы могли бы жить в мире, – подтвердила она. – В конце концов, в каждом есть Свет, и он не может быть уничтожен.
– Не мы начали эту войну, – заметил Фуинор. – И мы с радостью сложим оружие, как только нам не нужно будет защищаться. Но, боюсь, ты будешь говорить о мире, в котором наш дом разрушен, а мы подчиняемся Валар. Нашу свободу можно забрать у нас лишь силой, – и все собравшиеся за столом Темные согласно кивнули.
– Итак, вы говорите, что только защищаете себя, свой дом и свою свободу, – Линаэвэн было горько видеть эдайн из тех, кого называли Друзьями эльфов, и чьи родичи были убиты и страдали в плену Тёмных, а сами они соглашались со справедливостью слов Темных… – Верно ли я понимаю, что вы хотели бы жить подобно Элу Тинголу, Государю Дориата? Не позволяя другим приходить в ваши пределы – скажем, на Дор-Даэдэлот – разрушать, нападать, действовать в них против вашей воли. И вы готовы не вторгаться в чужие пределы, не вмешиваться в чужие дела, не покушаться на чужую свободу, только сообщать, чего вы хотите от других, а исполнят они или нет… это уже их дело, свободу нельзя нарушать силой или угрозой…
– Мы не хотим быть, как Дориат, – возразил Фуинор. – Мы не хотим закрываться от мира, мы рады жить в мире с соседями, учить и помогать. Мы не хотим крови, мы готовы протянуть навстречу пустые ладони, даже если в очередной раз поплатимся за доверчивость.
Линаэвэн не нашла, что ответить, и снова повисла пауза.
– Часть из вас знает, что моё имя – Линаэвэн. Я же не знаю ваших имён, кроме имени Марта и Больдога.
Все представились: Фуинор, и люди, Эвэг и Ханор.
– Ну, – заметил Эвэг, – если нам предстоит теперь часто встречаться, то надо знакомиться ближе.
– Чем ты будешь заниматься в крепости? – поинтересовался Фуинор.
– Помогать Марту готовить пищу… – она даже не знала, что будет делать завтра. Она металась, волновалась, колебалась, подобно водам озера. И думала ныне, поднося к губам вино: “Если бы я стояла на одном, то… с одной стороны, это могло быть ошибкой, но с другой, хоть чего-то достигла бы. Если бы решила молчать во что бы то ни стало, ничего бы не выдала. Если бы последовательно решила соглашаться на всё, что может облегчить участь товарищей, кроме совсем неприемлемого – облегчила бы их участь. А так – не достигаю ничего: и о Нарготронде что-то выдала, и где-то товарищам могла помочь и не помогла, и с Мартом тоже, и прислуживать стала… Но если бы я смолчала, оставила бы Нэльдора наедине с Сауроном; если бы отказалась сейчас готовить и идти в гости – отказалась бы от любой возможности помочь Марту и оставила бы без пищи своих товарищей…”
А Март всё это время пытался уложить у себя в голове мысль: Линаэвэн знала, что пока у Повелителя есть гости, ее друзей никто не тронет, и, зная это, не стала защищать своих товарищей, отказалась быть гостьей Повелителя, но при этом стала гостьей Марта. То есть отдала своих товарищей на допрос, а сама спряталась…
– Надеюсь, ты нас не отравишь, – попробовал пошутить Эвэг, зная, что отравить его было бы очень непросто. – А еще, надеюсь, мы узнаем друг друга лучше и подружимся. Скажи, тебе всего хватает? Быть может, что-то нужно?
– Конечно же, не отравлю, – с печалью ответила эльдэ, – и буду стараться, чтобы приготовленное было вкусным и красивым… Лично мне, кроме свободы, коей мне здесь не получить, нужно немного. В ваших ли силах помочь одному из моих товарищей, я не знаю; верно, вы и не видите их?
– Чем ты хочешь, чтобы мы помогли одному из твоих товарищей? – спросил Фуинор.
– Мы сделаем все из возможного, – согласился с ним Март. “И тогда Линаэвэн увидит нас, поймет, что ошибалась.”
– Я не знаю, что с ними сейчас, и в чём они нуждаются. Но когда мы пришли сюда, многие были ранены. Можете ли вы помочь одному из них?
– Все пленные получают уход и лечение, – возразил Эвэг. – Попроси о другом.
– Я пока не знаю, в каком они состоянии и что терпят. Знаю только то, что они в подземельях, и что есть те, кого… наказали за других, мне принесли залитую кровью рубаху, – сейчас она не обвиняла и даже думала не о том, а только мысленно видела это. И знала, что никто не избавлен от этой опасности. – Если и их вылечили, тогда я прошу, если это возможно, о защите одного из моих товарищей от наказаний – чтобы его более не наказывали за других ни болью, ни лишением пищи, ни иным образом.
А вот о рубахе пленница заговорила некстати. Март в изумлении выпрямился и недоуменно переводил взгляд с Линаэвэн на Фуинора. Делать нечего, кому-то нужно было исправлять положение. Больдог поерзали и нехотя пробурчал:
– Повелитель пригласил их в гости, а Линаэвэн и ее приятель, уже мытые, в новое переодетые, вдруг решилил напасть. Ну, голуга-то я приласкал, а этой говорю – проси, мол, у Повелителя прощения, что так его подло обманула. А она и ухом не ведет. Ну, что мне было делать? Не бить же девку? Вот я и выпорол одного из ее дружков, а ей его рубаху драную принес, чтоб, мол, впредь себя вела нормально. Да и крови-то там совсем ничего было…
За столом повисло молчание. Орк был груб, как уж за ними велось, но и в его словах и действиях был резон, а не бессмысленная жестокость, как хотела то показать Линаэвэн.
– И что? – спросил Ханор. – Помог урок?
– Да уж, больше не бросались… – проворчал Больдог.
– Мы не можем обещать тебе, что кто-либо из твоих товарищей не будет наказан за тебя, – наконец ответил Фуинор. – Не мы занимаемся пленниками, не мы решаем их судьбу. Но если ты не будешь обманывать и поступать подло, то тебе и не будет нужды опасаться за них.
Все это время Линаэвэн держала себя в руках, несмотря на волнение; но после реплик Тёмных стиснула руки – подлой обманщицей объявили не только её, но и Ламмиона… Подло обманули. Крови было совсем ничего. Один был оклеветан, а страдания другого преуменьшены.
– Если бы ты говорил только обо мне, Больдог, разумным было бы ответить иначе, но это касается и Ламмиона. И потому скажу: в твоих словах есть неправда, и я готова подтвердить это с клятвою… Вся рубаха была пропитана кровью – это называется “совсем ничего”? Иное ты высказал так, что не знающие могут подумать, будто бы Ламмион и я вначале передали Гортхауру, что согласны идти в гости; ни в какой форме мы не говорили этого. И Ламмион никакой не “подлый обманщик”, – дева глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. – Кроме того, мы были безоружны, и ни один из нас не нанёс удара, мы только ринулись бежать вперёд. А о себе скажу, что вы видите меня и видите Больдога, и, верно, лучше меня знаете о его силе. Я-то только однажды увидела, что он способен одним взмахом руки причинить такую боль, что эльф застынет посреди движения, и после с трудом будет идти… И безоружная дева могла бы так навредить Больдогу, что это заслуживает того, чтобы на одном из моих друзей живого места не оставили? Если бы некто много слабее вас, скажем, израненный старик из вашего народа, побежал на вас и даже не мог нанести удара, вы сочли бы справедливым преподать ему такой урок?
