Текст книги "Волшебники Гора (ЛП)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 43 страниц)

– Подозреваю, что тебе пришлось изучить большую часть искусства рабыни в его палатке, – усмехнулся я.

– Нет, – отрицательно покачала головой Талена. – По большому счёту я была трофеем или политической пленницей. Я больше походила на свободную женщину в рабском шёлке, чем на рабыню в его лагере.

– Значит, получается, что на самом деле, – пришёл я к выводу, – кроме того, что Ты носила ошейник, тебе так и не пришлось испытать того, что можно было бы назвать полным рабством?

– Как общая рабская шлюха? – уточнила она.

– Вот именно, – подтвердил я.

– Нет! – раздражённо ответила бывшая Убара.

– Это, как мне кажется, было оплошностью со стороны Раска из Трева, – заметил я.

– Возможно, – сердито бросила Талена.

– Ничего, теперь другие рабовладельцы смогут исправить эту оплошность, – заверил её я.

– Я – Убара Ара! – заявила она.

– Нет, – отмахнулся я. – Ты – рабыня.

Заткнув и завязав ей рот, я встал на ноги и глядя на неё сверху вниз, сказал:

– Завтра придут гвардейцы, освободят тебя от цепей и вернут в Центральную Башню. Но даже в Центральной Башне Ты не должна забывать, что теперь Ты – моя рабыня. А также, советую тебе помнить, что я приеду за тобой. Когда это произойдёт? А вот этого Ты знать не будешь. Ты будешь трястись от страха, переходя из одной комнаты в другую или выходя без сопровождения коридор. А вдруг там тебя уже кто-то ожидает? Ты будешь бояться тёмных мест и теней. Вы будешь бояться высоких мостов и крыш, и избегать прогулок по ним, потому что будешь опасаться, что аркан тарнсмэна, затянется на твоём теле, утаскивая тебя в небо. Ты будешь бояться даже своей собственной спальни, возможно даже, для того чтобы открыть двери своего собственного шкафа Ты будешь звать телохранителя. А вдруг там может кто-то прятаться? Ты будешь бояться снять с себя одежду из страха, что кто-то, как-то или где-то сможет это увидеть. Ты будешь бояться заходить в ванну из страха, что тебя могут поджидать там. Ты будешь бояться спать, опасаясь, что можешь проснуться с кляпом во рту и беспомощно связанная.

Я смотрел, как из её глаз потекли слёзы, стекая по щекам и впитываясь в завязки кляпа. Она прекрасно смотрелась в цепях. Из неё выйдет соблазнительная рабыня.

– Пойдём, – сказал я Марку, и мы покинули комнату.

28. Комната

Я лежал на одеяле в маленькой комнатке, в инсуле Торбона, что на улице Деметрия в районе Метеллан. Город снаружи был погружён в тишину. Я лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Было темно. Время приближалось к двадцатому ану. К настоящему времени Мило и Лавиния должны были покинуть город. Также и Бутс Бит-тарск вместе со своей труппой, должен быть где-то в пути на север, возможно, уже на Виктэль Арии. А где-то среди их имущества, был спрятан тёмный камень, казалось бы, странный предмет для такого народа, непонятная причуда. Даже если присмотреться к нему, всё равно нельзя было бы понять, чем этот конкретный камень отличается от многих других. И всё же этот от них отличался, этот был особенным. Я часто задумывался над парадоксом Домашних Камней Гора. Многие из них выглядят маленькими и невзрачными. И всё же в честь этих камней и из-за этих камней, этих на вид простых и одновременно грозных предметов, возводились и разрушались города, сталкивались армии, рыдали сильные мужчины, империи возвышались и падали. Невзрачность многих из этих камней порой озадачила меня. Иногда я задавался вопросом, как получается, что они оказались наделены такой значимостью. Конечно, можно несколько упрощённо считать, что они символизируют различные понятия, причём, возможно, совершенно разные, для разных людей. Они могут обозначать, например, город и, в действительности, иногда идентифицируются с городом. Но также они имеют некую общность с территорией и с общиной. Даже у отдаленной хижины, построено вдалеке от мощёных проспектов огромного города, может быть свой Домашний Камень, и там, на месте его Домашнего Камня, самый скупой нищий или самый бедный крестьянин – Убар. Домашний Камень говорит, что это место – моё, это дом – мой. Я здесь. Но я думаю, что зачастую многие совершают ошибку пытаясь перевести Домашний Камень в значения. Это не слово, и не предложение. Его невозможно перевести, он не переводится. Это, ближе к дереву, или к миру. Он существует, он не ограничивается определениями, он превыше значений. В этом примитивном смысле Домашний Камень – это просто и непреодолимо Домашний Камень. Он слишком важен, слишком драгоценен, чтобы можно было описать его значение. И конечно, не из-за значения он становится самым значимым из всех. Он становится, в некотором смысле, фундаментом значения, и, для гореан, это является важнее значения и предшествует значению. Не спрашивайте гореанина, что значит Домашний Камень, потому что он не сможет понять такого вопроса. Это поставит его в тупик. Это – Домашний Камень.

Иногда я думаю, что многие из Домашних Камней столь просты, именно потому, что они слишком важны, слишком драгоценны, чтобы быть оскорбленными оформительством или украшательством. А также, иногда мне кажется, их сохраняют, настолько простыми, потому что это способ сказать, что важно и драгоценно, значимо и красиво всё, и маленькие камни у реки, и листья деревьев, и следы мелких животных, и стебли травы, и капли воды, и крупинки песка, и весь мир в целом. Слово «Гор» в гореанском языке, кстати, означает «Домашний Камень». А наше обычное солнца они называют «Тор-ту-Гор», что можно перевести как «Свет над Домашнем Камнем».

Прогрохотал фургон. Послышалось фырканье тарлариона. Мимо инсулы больше не проходило караванов из столь многих фургонов как прежде. В этом не было потребности. Ар к настоящему времени по большей части был разграблен, лишён своего золота, серебра, ценностей и даже многих своих женщин и рабынь. Этот фургон, скорее всего, принадлежал какому-нибудь официальному перевозчику, имевшему лицензию или разрешение. В конце концов, комендантский час начался уже давно.

Я думал о рабыне. Нетрудно догадаться, что завтра, или, точнее уже сегодня её ждала не слишком привычная для неё ночь. Я уже договорился, что курьер передаст в Центральную Башню запечатанное сообщение завтра после десятого ана. Интересно, обнаружили ли её отсутствие? Вполне возможно. А если ещё нет, то конечно к утру обязательно обнаружат, когда её женщины придут для её омовения и облачения в одежды перед утренними аудиенциями. Могу себе представить, какой переполох тогда начнётся в Центральной Башне, как будет метаться Серемидий, бить подчиненных, ругать и грозить своим офицерам и всему Ару, опрокидывать мебель, срывать занавески, расшвыривать стилусы и свитки, разбрызгивать чернила, выкрикивать приказы, отменять их и издавать снова, требуя чтобы никакая информация не просочилась в лагерь Мирона, и ещё, и ещё. Как нетерпеливо они будут хвататься за любую подсказку. Как стремительно и как отчаянно, они должны будут отреагировать на простую записку сообщающую о местоположении Талены. Можно не сомневаться, что они, не мешкая, помчатся туда и найдут её, ту, которую они сами выбрали, чтобы она была их Убарой, прикованную цепью к кольцу, словно она теперь была не больше, чем чьей-то простой рабыней. Представляю, как они обрадуются своей находке, как торопливо будут прикрывать её простынями, как пошлют за кузнецом, чтобы освободить её от надёжных и позорных уз. Потом они в глубокой тайне вернут её обратно в Центральную Башню, чтобы ни один человек в Аре не мог узнать о том, что произошло. Она уже не позднее ана или двух, вернётся к роли Убары, и, возможно, даже будет сидеть на троне. Интересно, будет ли ей неудобно, или возможно даже будет ли ей мучить страх от понимания того безумия, в котором она была теперь оказалась, смея возвышаться на троне, а не лежать на ступенях его постамента полуголой рабыней, у ног Убара, в качестве красивой безделушки. Конечно, она должна сознавать наглость и дерзость такого акта, бояться и опасаться его последствий. Трудно себе представить какие наказания могут наложить на ней, простую рабыню, за это. Насколько же озабочена она должна быть тем, чтобы держать свою неволю в секрете. И при этом она будет знать, что в Аре есть люди которые знают о её тайне, а у некоторых из них даже будет доступ к бумагам, являющимся неопровержимым доказательством этого.

Снаружи донёсся чей-то грозный окрик. Несомненно стражник.

– Стоять! Замри!

Потом послышался топот бегущих ног. Теперь стражники по районе Металлан, как и по всему Ару в целом передвигались только парами. Насколько я понял, на улице сейчас ловили некого товарища нарушившего комендантский час.

Нет, рабыня не проведёт спокойную ночь, лежа на гладком каменном полу, голая и с запястьями прикованными цепью к её лодыжкам, удерживаемая на месте цепью за шею. Это будет разительно отличаться от удобства мягких перин и подушек кровати Убары. Думаю, что это может стать полезным опытом для неё. В прошлом, когда она была рабыней Раска из Трева, насколько я теперь знаю, она рассматривалась по-особенному, скорее не как рабыня, а как свободная женщина, удерживаемая его развлечения ради, в позорной одежде рабыни. Её там держали скорее как приз или трофей, чем как рабыню. Конечно, технически она находилась в неволе, но, как мне кажется, была при этом сильно избалована. Однако в данный момент это не вызывало во мне недовольства. Пусть эта ночь научит её тому, каков может быть удел обычной девки, такой какой, она теперь была.

Я смотрел в потолок и лениво размышлял. Не думаю, что она забудет эту свою первую ночь в моей собственности. Мои губы невольно растянулись в довольную улыбку.

Пусть она ещё какое-то время посидит на троне Ара. Под одеждами Убары, во всей их красоте, сложности и витиеватости, она теперь была бы не больше, чем моей голой рабыней.

Снова снаружи до меня долетели звуки, на этот раз со стороны лестницы.

Подозреваю, что она постарается и, возможно, со временем у неё это даже получится, забыть, что она теперь рабыня, и снова придёт к тому, чтобы думать о себе как об Убаре Ара. Но ведь время от времени, возможно, в самый неподходящий или пугающий момент, она будет вспоминать о том, что она моя рабыня. Я нисколько не сомневался, что временами по ночам, она будет метаться по своей кровати, задаваясь вопросом, одна ли она в темноте своей спальни. А вдруг я уже пришёл за своей рабыней, и стою в тени с кляпом и кандалам в руке, собираясь стребовать свою собственность

Мои мысли плавно перетекли на Ар и его состояние. Перед моим мысленным взором мелькнули картинки дельты Воска, и вспомнилось та катастрофа, что произошла там, и ветераны, что возвратились оттуда. Насколько возмущён я был, даже притом что я не был из Ара, тем, что они, несмотря на всю свою верность и принесённые жертвы, за свою службу, храбрость и преданность, получили лишь презрение и пренебрежение от своих соотечественников. Презрение и пренебрежение, организованные группой лиц, надеющихся получить прибыль от порочной политики, и продолжающих использовать их для своих собственных целей, главной среди которых была задача привести Ар и его граждан в состояние ещё большей слабости и смущения, подорвать их стремления, иссушить их гордость, что должно было бросить народ Ара в ещё большую власть его врагов. И как ни печально, но многие в Аре, особенно среди молодёжи, менее опытные, но более легковерные и бесхитростные, а также, возможно, больше боящиеся трудностей, ответственности и опасностей со всеми сопутствующими им рисками, не привычные анализировать происходящее, те, кто всегда получал и никогда не отдавал, те, кто ничем никогда не жертвовал, оказались среди самых подготовленных упиваться подсказками, подброшенными им Косом, цепляясь за эти оправдания своей трусости, позволяющие им выдавать их отсутствие храбрости за новое достоинство, за новую и улучшенную, удобную храбрость. Но как же несправедливо было это определение к тем юнцам, что оказались проницательнее своих взрослых соотечественников, тем, кто не поддался пропаганде, презрел написанное на досках сообщений, осознал несказанное, понял то, что делалось с ними и их городом, кто, страдая от позора и горя от негодования, помнил о славе Ара, тем из молодых, в ком текла горячая кровь их отцов, тем, кто стал надеждой на будущее их города. Возможно, в конце концов, дело было вовсе не в возрасте, а в том, что были те, кто были готовы работать и служить, и были другие, кто предпочёл получать прибыль от работы и служения других, не рискуя ничем, не отдавая ничего. Но даже с учётом всех этих доводов, каким странным, мне казалось то, что те, кто не был в дельте, не слышал свист стрел ренсоводов, не бросался на копья косианцев, не видел перед собой зубастой пасти тарлариона, демонстрировали своё превосходство над теми, кто через всё это прошёл. Мне трудно было понять, как получилось так, что те чьей работой было служить и защищать народ, оказались под градом насмешек и презрения этого же самого народа, послушно лёгшего под власть Коса. Как вышло, что такие мужчины вернулись в такой Ар, оказавшийся настолько не достойным их? А ведь это было место их Домашнего Камня. Но теперь ветераны в Аре стали силой. Теперь перед Косом снова встала задача унизить их, подорвать их влияние, ещё раз настроить народ против них. Не исключено, что это у них может получиться. Косу надо всего лишь скрыть свои интересы под риторикой о морали. В прошлом это сработало. Возможно, это сработает и в будущем. Как говорится, тот, кто контролирует доски сообщений, тот контролирует городом. Хотя лично я в этом уверен не был. Гореане отнюдь не глупы. Их трудно одурачить больше, чем один раз. Они не склонны забывать такое.

Разумеется, косианцы по-прежнему мог рассчитывать на тех, чьи интересы совпадали с установленными Косом правилами, тем более что многие из них были людьми высокопоставленными в городе и более того даже сидевшими в Центральной Башне. К тому же, пропаганда Коса, словесная, визуальная и прочая оказалась весьма эффективным оружием. Подобные программы производят своих марионеток, легионы существ, убежденных в ценностях, над которыми они никогда не задумывались и не разбирались в их деталях. Всегда были, есть и будут простофили, того или иного вида, приспособленцы и трусы с их рациональностью. Однако я не сомневался, что в Аре найдутся и те, для кого Домашний Камень был Домашним Камнем, а не простым куском породы и не бессмысленным обломком скалы, а значит у Ара, даже остающегося под пятой Коса, есть надежда и гордость. А ещё Бригада Дельта.

А ещё я думал о силах наёмников удерживавших Ар под гнётом. И о Серемидии, которого я знал ещё со времён Цернуса. Я смело разговаривал с рабыней в комнате, но кто мог знать, что нас ждёт в будущем. Думал и о Марленусе из Ара. Несомненно, он убит где-то среди хребтов Волтая, во время своего карательного рейда против Трева. Скорее всего, его кости теперь лежат в каком-нибудь далёком ущелье, если их, конечно, ещё не растащили джарды. А иначе, разве существует в этом мире такая сила людская или природная, которая могла бы удержать его вдали от стен Ара в такое время?

В какой-то момент мне послышался тихий звук. Потом я уже явственно различил скрип досок в коридоре за дверью.

Я лежал спокойно, превратившись в слух. Кто-то тяжёлый остановился у двери. Стараясь не шуметь, я перекатился на бок. Мои пальцы сомкнулись на рукояти ножа лежавшего рядом с одеялом. Медленно вытащив нож из ножен, я положил его подле них, после чего намотал одеяло на левое предплечье, снова взял нож в правую руку и осторожно поднялся на ноги. Не хотел бы я оказаться на месте из того, кому предстоит войти сюда первым. Щель под дверью так и осталась тёмной, значит у того, кто стоит в коридоре, кем бы он ни был, лампы не было. Само собой, я не стоял сразу за дверью. Стальной арбалетный болт, выпущенный в упор, прошил бы эту пародию на дверь даже не заметив, да ещё и вошёл бы в противоположную стены по самое оперение. Что поделать, такие двери весьма характерная особенность плохо построенных инсул района Металлан.

Послышался звук поворачивающейся ручки двери, который тут же оборвался. Ручка лишь немного повернулась и замерла на месте. Ничего удивительного, ведь рычажок замка был опущен, и собачка осталась на месте. Помимо замка, кстати, в свои скобы были уложены и оба засова, пересекавшие дверь поперёк, один на высоте груди мужчины, другой на уровне его бёдер. Таким образом дверь, какой бы она ни была хлипкой, заперта была надёжно. С той стороны её можно было только выбить, вырвав скобы засовов из стены. Для этого понадобилось бы двое, а то и трое мужчинам, и пара попыток, да ещё понадобились бы те, кто немедленно ворвётся сюда с оружием в руках. Однако я был уверен, что по ту сторону стены находился только один человек.

Послышался лёгкий стук. Чьи-то пальцы пробарабанили по дереву двери. Я не ответил. Я ждал. Наконец, после паузы, раздалось четыре быстрых удара, повторившиеся через короткий интервал. Сказать что я был поражён, это не сказать ничего.

Я отбросил одеяло, заткнул нож за пояс и смело шагнул к двери. Разблокировав собачку замка, я один за другим убрал оба засова, и отошёл в сторону. Дверь медленно открылась.

– Я так понимаю, что входить безопасно, – послышался негромкий голос из темноты.

– Входи, – проворчал я.

Признаться, я бы и сам точно так же с опаской входил в тёмную комнату инсулы поздно вечером.

– Я был небрежен, – сказал он. – Меня заметили стражники.

– Входи уже, – бросил я.

– Но мне удалось оторваться от них. Я ушёл по крышам, а они по-прежнему ищут меня на западе.

– И что Ты здесь делаешь? – осведомился я.

– Честно говоря, я опасался, что не застану тебя здесь, – сказал он. – Боялся, что Ты сменишь место жительства.

– Не думаю, что было бы мудро с моей стороны внезапно менять место жительства, – заметил я.

– Надеюсь, что тебе хватит твоей единственной зарплаты на оплату ренты? – спросил голос, но я не ответил, возясь с лампой.

Это был оговоренный сигнал, после первого удара, привлекавшего внимание обитателей комнаты, четыре быстрых стука, с повтором после паузы. Четвертая буква гореанского алфавита – дэлька.

– Ты чего вернулся? – ворчливо поинтересовался я.

– А я никуда и не уходил, – усмехнулся он.

– А где Феба? – спросил я.

– Бредёт вслед за одним из фургонов твоего друга Бит-тарска, прикованная к его задку цепью за шею, в рабском капюшоне и с руками в наручниках за спиной, – ответил Марк.

– Она думает, что Ты тоже с ними, насколько я понимаю, – предположил я.

– То, что это не так, она обнаружит только утром, – сказал он.

– Она может захотеть последовать за тобой, – предупредил я.

– Она – женщина, – напомнил Марк. – Цепи удержат её там, где я желаю.

– Она будет без ума от горя, – вздохнул я.

– Плеть заставит её замолчать, – сказал юноша.

– Ты плачешь, – заметил я, наконец-то засветив лампу.

– Дым от лампы, – пожал он плечами.

– Конечно, – кивнул я.

– Её будут держать под строгой дисциплиной и под постоянным присмотром, – сообщил Марк. – Я распорядился по этому поводу. Кроме того, если она каким-либо образом вызовет недовольство, она должна быть продана по пути при первой же возможности за гроши, с единственным условием, её новый владелец должен быть не из Ара, и не иметь никаких деловых отношений с этим городом. Так что её единственная надежда на то, чтобы увидеть меня снова, если она, конечно, захочет этого, состоит в том, чтобы сопровождать Бутса Бит-тарска и его труппу в Порт-Кос, оставаясь идеально послушной.

– Мне жаль её, – вздохнул я.

– Не стоит, – попытался успокоить меня он. – Она – всего лишь рабыня.

– И что Ты будешь делать без своей рабыни? – поинтересовался я.

– Несомненно, в Аре есть и другие шлюхи, – пожал плечами юноша, как ни крути, бывший гореанским мужчиной.

– Несомненно, – согласился я.

– Из еды есть что-нибудь? – осведомился он.

– Только хлеб, – ответил я, указывая на пакет у стены.

Марк набросился на хлеб с жадностью голодного слина.

– Похоже, лампа всё ещё дымит, – заметил я.

– Да вроде нет, – принюхался он.

– Ты прибыл в Ар, чтобы вернуть Домашний Камень Форпоста Ара, – напомнил я. – Ты добился этого. Твоя миссия здесь выполнена. Ты должен вернуться в Порт-Кос.

– Не думаю, что в моём присутствии в труппе Бит-тарска есть хоть какой-то смысл, – пожал плечами воин.

– Тем не менее, твои дела здесь закончены, – попытался настоять я.

– Ты приобрёл женщину, из-за которой прибыл в Ар, – сказал Марк. – Она теперь твоя рабыня. На самом деле, Ты и сейчас можешь пойти и забрать её из того места, где она лежит, закованная по рукам и ногам, и беспомощная. Ты мог бы легко вывезти её из города, и увезти туда, куда тебе вздумается, но Ты не захотел этого сделать. Наоборот, Ты позволил ей уйти.

– Я смотрю на это несколько иначе, – заметил я. – С моей точки зрения, это скорее похоже на предоставление ей, на какое-то время, большей слабины её привязи.

– Тем не менее, Ты закончил свои дела в Аре, – сказал мой друг. – Почему Ты не уехал, забрав свою рабыню с собой, если Ты так желал заполучить её?

– Она для меня не имеет значения, – пожал я плечами. – Она – просто рабыня.

– Но Ты прибыл в Ар ради неё, – напомнил он. – И Ты сделал так, что она сама беспомощно пришла в твои руки. Это был куп, как говорят твои краснокожие друзья. Она – твоя.

– Думаю, что мне стоит остаться в Аре не какое-то время, – сказал я.

– Почему? – спросил Марк. – Ведь Ты не из Ара.

– А почему Ты вернулся? – полюбопытствовал я. – Ты что, так любишь Ар?

– Я ненавижу Ар, – буркнул молодой воин.

– Тогда почему Ты вернулся? – осведомился я.

– Потому, что Ты остался здесь, – ответил Мрак.

– Что-то я тоже проголодался, – пробормотал я дрогнувшим голосом.

– Держи, – сказал он, протягивая мне отломленный от каравая ломоть.

– Спасибо тебе Марк, мой друг, – поблагодарил его я.

– Да пустяки, – отмахнулся юноша.

В молчании, при свете мерцающего огонька крохотной масляной лампы, мы разделили с ним хлеб.