Текст книги "Волшебники Гора (ЛП)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)

– Но Вы же не стали бы делать меня рабыней, просто чтобы потом убить? – спросила Талена и, не дождавшись ответа, взмолилась: – Не убивайте меня!

Думаю, для неё было тяжело, если не болезненным удерживать голову на весу, лёжа на животе, да ещё и под несколькими слоями сети, но она продолжала смотреть на Марка. Однако юноша не говорил ей ни слова.

– Пожалуйста, не убивайте меня, – простонала женщина и в отчаянии добавила: – Господин!

– Я тебе не господин, – пожал плечами Марк.

Талена дикими глазами уставилась на него и растерянно спросила:

– А кто же тогда мой господин?

– Я, – сообщил ей я, и, рывком подтянув её к краю за ноги, схватил запутанную в сети женщину за плечи и, приподняв, поставил её на колени.

Талена испуганно повернула голову, и бросила на меня взгляд поверх правого плеча. Когда наши глаза встретились, я понял, что она узнала меня. У неё перехватило дыхание, и с мучительным стоном она обвисла в моих руках, потеряв сознание. Уложив безвольное тело на меха, я бросил соединённые с кандалами наручники на кровать слева от него и осторожно выпутал его из сети. Уже через мгновение, руки женщины были скованы за спиной наручниками, цепь которых шла к её лодыжкам, также закованным в кандалы.

– Я подпишу документы, – сообщил я Тольнару, закончив со своей новой рабыней.

– А я удостоверю их и поставлю печати, – кивнул он.

27. Мы уходим

– Протяни вперёд левое запястье, – приказал я Мило, а когда он это сделал, то отомкнул серебряный рабский браслет, и передал ему вместе с ключом.

Новообращённая рабыня, темноволосая оливковокожая красотка, ещё недавно бывшая Убарой Ара, всё ещё оставалась без сознания. Теперь она лежала на боку на прохладных гладких плитках пола, куда я переложил её с мехов, в нескольких футах слева от кровати, если стоять к ней лицом. Запястья женщины были закованы в наручники за её спиной и присоединены цепью к щиколоткам. На шее Талены красовался ошейник, прикреплённый короткой цепью к ближайшему рабскому кольцу. На полу рядом с ней, готовый к использованию, лежал кляп.

– Я не понимаю, – удивился Мило.

– Это серебро, – бросил я. – Думаю, Ты сможешь его продать.

– Не понимаю, – повторил он.

– А это бумаги, – сообщил я, – имеющие прямое отношение к тебе. Они в полном порядке. Тольнар и Венлизий надлежащим образом оформили их для меня прежде, чем уйти.

– Бумаги, Господин? – переспросил мужчина.

– Ты ведь умеешь читать, не так ли? – осведомился я.

– Да, Господин, – кивнул Мило.

– И не называй меня Господином, – сказал я.

– Господин? – тем не менее, спросил он.

– Эти бумаги – бумаги твоего освобождения, – пояснил я. – Я больше тебе не господин. У тебя вообще больше нет господина.

– Освобождение? – эхом повторил Мило.

– Ты свободен, – сообщил я ему.

У Лавинии, стоявшей на колени поблизости, перехватило дыхание, она дикими глазами уставилась на Мило.

– Я никогда не был свободен, – растерянно проговорил тот.

– Нет, – усмехнулся я, – ну и что.

– Господин не хочет меня? – спросил мужчина.

– У меня даже нет театра, – развёл я руками. – Какая у меня может быть надобность в актёре?

– Вы могли бы продать меня, – напомнил он.

– Ты же – не женщина, – пожал я плечами и, заметив какими глазами Мило посмотрел вниз на Лавинию, добавил: – Да, а вот она женщина. И это естественно для неё быть рабыней.

– Но Вы теряете значительные деньги, – заметил он.

– Один бит-тарск, если быть точным, – усмехнулся я, вызвав улыбку и на его лице. – За столь немногое, можно было бы купить разве что услуги какой-нибудь новообращённой рабыни в захудалой пага-таверне, той, которая всё ещё отчаянно стремиться научиться, ублажать мужчин.

– Женщины восхитительны! – воскликнул Мило.

– Они небезынтересны, – подержал его я.

Лавиния застенчиво опустила голову, поскольку именно на неё были направлены глаза актёра, когда он произнёс своё восторженное определение. Безусловно, когда мужчина может рассмотреть красоту в одной женщине, он легко увидит её и в тысячах других.

– Я всегда был рабом, – сказал он, – даже когда был совсем ребёнком.

– Понимаю, – кивнул я.

– Я был красивым мальчиком, – вздохнул Мило.

– Могу себе представить, – сказал я.

– И мне всегда отказывали в женщинах, предостерегали от них, ругали, когда я выказывал к ним интерес, а иногда даже били, когда я разглядывал их.

– Я знаю мир, в котором такое, в некотором смысле, стало повсеместной практикой, – заметил я, – мир в котором, в политических целях определенных групп, для защиты их интересов и удовлетворения их амбиций, в массовом порядке делаются попытки подавить, унизить, остановить и запретить мужественность. А в итоге, этому сопутствует снижение и прекращение женственности, что, однако не касается тех групп, которые это всё затеяли, поскольку собственные интересы для них важнее всего.

– Как такое вообще могло произойти? – ужаснулся Мило.

– Проще, чем тебе кажется, – пожал я плечами. – В искусственном мире, приученном одобрять идеологии отрицания, полном определений и организаций, использующих методики психологических манипуляций, в которых они используют в своих интересах антибиологические прецеденты далёкого прошлого, этого легко можно достичь.

– Неужели их не останавливает даже вырождение и безумие, угрожающие будущему их собственного мира? – спросил он.

– Конечно, нет, – развёл я руками.

Мужчина вздрогнул.

– Некоторые люди боятся открыть глаза, – сказал я.

– Почему? – удивился Мило.

– Им сказали, что так делать неправильно.

– Но это – безумие, – заметил мой собеседник.

– Нет, – вздохнул я. – Это – мудрость со стороны тех, кто боится того, что другие смогут видеть.

Мило снова вздрогнул.

– Но, возможно, однажды они откроют глаза, – улыбнулся я.

– А теперь выбрось все мысли о таких местах из своей головы. – Ты теперь свободен. Тебе больше не требуется скрывать или отрицать свои чувства. Тебе больше нет нужды скрывать или отрицать твою мужественность.

– Я действительно свободен? – недоверчиво спросил мужчина.

– Да, – заверил его я, вручая бумаги, которые он бегло просмотрев, спрятал под тунику.

– Признаться, я даже не знаю, что мне делать и как мне быть, – смущённо признался свободный мужчина.

– Позволь твоим инстинктам и твоей крови подсказать тебе это, – посоветовал я. – Их сущность превыше той идеологической обработки, которой тебя подвергали.

– Я – мужчина, – с гордостью произнёс Мило.

– Это верно, – согласился я.

– Вы не побрезговали бы коснуться моей руки? – поинтересовался он.

– Я даже пожму её, – заверил его я, – в знак дружбы, и также в знак дружбы положу другую руку на твоё плечо. Можешь сделать то же самое и со мной, если пожелаешь.

И мы пожали руку друг другу правые руки, положив левые на плечи.

– Ты – мужчина, – сказал я. – И не бойся им быть.

– Я благодарен вам, – ответил Мило и добавил: – Сэр.

– Пустяки, – отмахнулся я, – Сэр.

– По-моему, для него было бы разумно, как можно скорее исчезнуть, – проворчал Марк. – Исходя из всего, что мы знаем об Аппании, он, скорее всего, уже раскаялся в своей неосмотрительности и возвращается со своими людьми.

Во взгляде смотревшей на Мило Лавинии читалось неподдельно страдание.

– Мне понравился твой «Луриус из Джада», – признался я актёру.

– Спасибо, – поблагодарил тот.

– А мне нет, – буркнул Марк.

– У Марка предвзятое отношение, – усмехнулся я.

– Но он тоже прав, – заметил Мило.

– О? – удивился я.

– Вот видишь? – бросил мне Марк.

– А мне понравилось, – сказал я.

– На самом деле я не актёр, – вздохнул мужчина.

– Почему? – полюбопытствовал я.

– Нет, – развёл он руками. – Актёр – от слова акт, и он должен быть готов к акту, к поступку, к действию. А я всего лишь играю самого себя под разными именами. И это – всё.

– Это тоже своего рода действие, – заметил я.

– Возможно, Вы правы, – вздохнул Мило.

– Конечно, я прав, – заверил его я.

– Вы – замечательный актёр, Господин! – воскликнула Лавиния, но тут же быстро опустила голову и съёжилась, опасаясь, что сейчас на неё обрушится удар.

– Ты назвала меня господином, – удивлённо сказал ей Мило.

Женщина несмело подняла голову.

– Это ей подобает, – пожал я плечами. – Ведь она – рабыня, а Ты – свободный мужчина.

Конечно, она заговорила без разрешения, но в данном случае, как мне показалось, это были рефлекторно вырвавшиеся слова, и с этим она ничего не могла поделать. Учитывая все обстоятельства, я решил пропустить это мимо ушей. Думаю, это не приведёт её к привычке к таким заблуждениям.

– Простите меня, Господин! – прошептала Лавиния, обращаясь ко мне.

– Ты можешь говорить, – кивнул я.

– Дело в том, как мне кажется, великий и прекрасный Мило – действительно удивительный актёр, – пояснила женщина. – Ведь суть не в том, чтобы выступать в тысяче ролей, и мы не смогли узнать его вошедшего в ту или иную роль. Важнее то, что он остаётся собой, играя тысячу ролей, и это именно его мы любим, его – великолепного самого по себе, а не его персонажей!

– Вот, – указал я Марку. – Видишь?

– Любим? – переспросил Мило, глядя на стоящую на коленях рабыню.

– Конечно, мое мнение – всего лишь мнение рабыни, – поспешила заверить его она, опуская голову вниз.

– Это верно, – не мог не признать я.

– Любишь? – снова спросил Мило, не сводя глаз с Лавинии.

– Да, Господин, – всхлипнула та, не поднимая головы.

– Подними голову, рабыню, – приказал я рабыне, и она послушно выполнила моё требование. – А теперь запрокинь голову, насколько сможешь.

Когда женщина сделала это, контуры её выпяченных грудей стали ещё соблазнительнее, а ошейник стал виден во всей красе.

– Она хорошенькая, не правда ли? – осведомился я.

– Она – красивая рабыня, – согласился Мило.

Слезы уязвимости и переполнявших её эмоций, навернулись на глаза Лавинии.

– Для Мило будет лучше поскорее уйти отсюда, – напомнил Марк.

– Ты прав, – признал я.

Лавиния затряслась от рыданий, но позу она изменить, конечно, не решилась.

– Всего несколько енов назад, – сказал Мило обращаясь ко мне, – мы оба принадлежали вам!

– Верно, – кивнул я.

– Тебе нужно уходить, – намекнул Марк, вызвав новый всплеск сдавливаемых рыданий Лавинии, которая затряслась всем телом, но смогла удержать позу.

– Признаться, – обратился ко мне Мило, – я охотно остался бы вашим рабом.

– Почему? – спросил я.

– В этом случае, я мог бы когда мне это было бы разрешено, – объяснил он, – иметь возможность смотреть на эту женщину.

– Ты находишь её интересной? – уточнил я.

– Конечно! – страстно воскликнул актёр.

– Тогда она твоя, – бросил я.

– Моя! – поражённо вскрикнул Мило.

– Конечно, – кивнул я. – Она – всего лишь рабыня, имущество, пустяк, безделица. Я отдаю её тебе. Вот ключ от её ошейника.

Я вложил ключ в его руку.

– Ты можешь изменить позу, – сообщил я рабыне.

Лавиния тут же бросилась на живот передо мной и, покрывая мои ноги слезами и поцелуями, запричитала:

– Спасибо! Спасибо, Господин!

– Твой новый господин там, – усмехнулся я и указал на Мило.

Не заставив просить себя дважды, рабыня быстро переползла к нему, и принялась целовать уже его ноги.

– Я люблю Вас, Господин! – всхлипывала она при этом. – Я люблю Вас!

Смущённый таким вниманием актёр, склонился над женщиной и довольно неловко попытался поднять её. Но оказалось, что она изо всех сил сопротивляется этому, в результате Мило смог дотянуть её только до колен. Правда, его успех оказался временным, и Лавиния, приведя своего нового хозяина в состояние изумления, снова нырнула вниз, припав губами к его ногам. Она смеялась и плакала.

– Я люблю Вас, Господин! – слышалось сквозь её приглушённые всхлипы. – Я люблю Вас! Я буду горячей, преданной и покорной! Я ваша! Я буду жить, ради того, чтобы Вы были довольны мною! Я буду жить, чтобы любить и служить вам! Я люблю вас, мой господин!

И она целовала своего мужчину снова и снова, покрывая поцелуями его стопы, лодыжки и бока икр. Наконец, немного успокоившись, рабыня робко подняла на него глаза, и трудно было не заметить сиявшую в них любовь.

– Я попытаюсь быть хорошей рабыней для вас, Господин! – пообещала она.

– Наверное, я должен освободить тебя! – растерянно сказал Мило.

– Нет! – внезапно в ужасе вскрикнула женщина.

– Нет? – ещё больше растерялся он.

– Нет! – повторила Лавиния. – Пожалуйста, не надо, Господин! Я слишком долго ждала моего рабства! Это – то, чего я желала и жаждала всю свою жизнь! Не забирайте у меня этого!

– Ничего не понимаю, – впав в ступор, проговорил мужчина.

– Я же не мужчина! – напомнила она. – Я – женщина! Я хочу любить и служить! Полностью, беспомощно, без сомнений, без ограничений, без меры! Я хочу, ничего у вас не прося, отдавать вам всё! Я хочу быть одержимой вами, быть вашей буквально, принадлежать вам по закону!

Кажется, Мило на некоторое время потерял дар речи.

– Моё рабство драгоценно для меня, – призналась рабыня. – Пожалуйста, Господин, не забирайте его у меня!

– Что я должен делать? – наконец, сумев выговорить, спросил он у меня.

Лавиния, стоявшая перед ним на коленях, и обнимавшая его ноги, тоже обернулась и сквозь слёзы умоляюще посмотрела на меня.

– А чего бы тебе сейчас хотелось бы сделать? – поинтересовался я.

– По правде? – уточнил Мило.

– Конечно, – кивнул я.

– Она красивая! – сказал он.

– С этим трудно спорить, – улыбнулся я.

– Я хочу её, – признался мужчина.

– С какими-нибудь ограничениями? – уточнил я.

– Без каких-либо ограничений, – ответил Мило.

– Значит, насколько я понимаю, Ты хочешь её полностью, – заключил я.

– Да, – кивнул он, – полностью.

– Есть только один способ владеть женщиной полностью, – улыбнулся я, – и он заключается, для неё, в том, чтобы быть твоей рабыней, а для тебя быть её хозяином.

– Пожалуйста, пожалуйста, Господин! – залебезила Лавиния, умоляюще глядя на Мило. – Пожалуйста, Господин!

– Делай с ней, всё, что тебе хочется, – посоветовал я. – Но помни, что она – рабыня в сердце, и это – единственное, что по-настоящему доставит ей удовольствие. Это – единственное, что может сделать её действительно счастливой.

– Но я не знаю, что мне делать, – растерянно признался Мило.

– А что Ты хочешь сделать? – полюбопытствовал я.

– Я хочу владеть ей! – страстно выкрикнул мужчина. – Я хочу владеть каждым её дюймом, каждой частицей, каждой клеточкой, полностью, каждым волосом на её голове, каждой родинкой на её теле, всей ей! Я хочу владеть ей полностью!

– Да, Господин! Да, Господин! – выдохнула Лавиния.

– Это то, чего хочешь Ты, и это именно то, чего хочет она, – сказал я.

– Ты понимаешь, – спросил Мило у рабыни, – что, если я приму это решение, то оно будет окончательным?

– Да, Господин! – заверила его она.

– Как только это будет сделано, это будет бесповоротно, – предупредил мужчина.

– Да, Господин!

– И это приемлемо для тебя? – осведомился он.

– Она – рабыня, – напомнил я. – Не имеет никакого значения, приемлемо это для неё или нет. Ты – господин.

Мило посмотрел на Лавинию вниз с высоты своего роста.

– Конечно, он прав, Господин, – согласилась она. – Мои пожелания – ничто, так как они – всего лишь пожелания рабыни. Моё решение – ничто, так как это – всего лишь решение рабыни. Я в вашей власти. Полностью. Я завишу от вас. Полностью.

– Ай-и-и! – выдохнул мужчина, осознавая сказанное.

– Господин? – спросила Лавиния.

– Ты – моя рабыня, – объявил он, принимая её в свою собственность.

– Я люблю Вас, Господин! – всхлипнула женщина, прижимаясь щекой к его бедру.

– Ты принадлежишь мне, – сказал он, негромко и с любопытством, словно пробуя это на вкус.

– Да, Господин, – подтвердила рабыня.

– Действительно, – улыбнулся Мило.

– Да, мой господин! – улыбнулась она в ответ.

– Только помни, что одно дело владеть женщиной, – решил предупредить его я, – и совсем другое, чтобы иметь ее в узах превосходного доминирования.

– Несомненно, – согласился он.

– Признаться, я не думаю, что у тебя большой опыт в подобных делах, – заметил я.

– Нет, – признал актёр. – У меня его вообще нет.

– Возможно, Ты, рабыня, – усмехнулся я, посмотрев на Лавинию, – сможешь преподать ему кое-какие начальные навыки в обращении с рабынями.

– Конечно, Господин, – заулыбалась она.

– Ты должен быть уверен, что получил от неё всё, чего Ты хотел, – сказал я, – а затем, если пожелаешь, потребовать больше, и даже в тысячу раз больше.

– Ай-и-и! – выдавил из себя он.

– И она должна тебе всё это дать, – заверил его я. – Она – рабыня.

– Могу ли я поверить такому счастью? – спросил Мило.

– Не уступай искушению того, чтобы проявить слабость в своих отношениях с ней, – предостерёг его я. – Она любит тебя, но одновременно она должна бояться тебя. Она должна знать, что, Ты не будешь шутить с ней. Она должна постоянно осознавать, что живёт под угрозой твоего наказания.

– Я понимаю, – сказал мужчина.

– А поскольку она – женщина, – продолжил я, – иногда она может, из любопытства, или по глупости, особенно вначале, захотеть проверить силу твоей воли, чтобы определить, нельзя ли раздвинуть границы её условий.

– Господин! – попыталась протестовать Лавиния.

– Тогда твоё дело будет продемонстрировать ей, насколько они нерушимы, быстро, решительно, наглядно.

– Понимаю, – кивнул Мило.

– Она обязательно захочет знать, если можно так выразиться, длину её цепи, расположение стен её камеры. Но одновременно с этим, она захочет получить уверенность относительно твоей силы. Она захочет узнать, что Ты – её господин, действительно, и во всём изобилии реальности. Изучив это, она больше не будет устраивать подобных глупостей в будущем. Ей надо почувствовать, что камень твёрд и что огонь горит. Зато впредь она будет на своём месте, радостной и удовлетворённой.

– Плеть, – подсказала Лавиния, – расскажите ему о плети, Господин!

– Это – символ власти и инструмент наказания, – кивнул я. – Рабыня является объектом её приложения. Некоторые рабовладельцы считают, что весьма полезно иногда напоминать рабыне о её реальности на практике, хотя бы для того, чтобы напомнить ей, что она – рабыня.

– Как можно чего-то столь красивого касаться грубой кожей? – ужаснулся Мило.

– Это, помогает нам научиться повиноваться и знать, кто господин! – засмеялась рабыня.

– Купи плеть, – посоветовал я ему.

– Да, Господин, – поддержала меня Лавиния.

– Ты хочешь, чтобы я купил плеть? – удивлённо спросил Мило у рабыни.

– Да, Господин! – ответила она.

– Но, почему? – не понял мужчина.

– Таким образом, у меня не останется ни малейших сомнений в том, что должна повиноваться и угождать вам! – объяснила женщина.

– Понятно, – протянул Мило.

– Кроме того, у вас под рукой всегда будет удобное орудие для того, чтобы скорректировать моё поведение и провести наказание, – добавила она.

– Плеть, конечно, не то чтобы абсолютно необходима, – заметил я. – Существует множество других средств и способов наказания.

– Верно, – согласилась со мной Лавиния.

– Но есть очень много чего, что говорит в пользу плети, – сказал я. – Прежде всего, это самый простой и самый практичный аксессуар для подобных целей. Кроме того, он традиционный и, конечно, имеет немалую символическую ценность.

Лавиния, стоявшая на коленях, посмотрела вверх на Мило, своего хозяина и не замедлила подтвердить мои слова:

– Да, Господин!

– Вы думаете, что я действительно должен приобрести плеть? – осведомился тот.

Честно говоря, меня порадовало, что на этот раз он адресовал свой вопрос ко мне, а не к рабыне. Это намекнуло мне, что он начинал постигать смысл своей власти. В таких вопросах решение всегда принимает свободный мужчина, и только от него оно зависит, а никак не от рабыни. Лавиния искоса посмотрела на меня и довольно улыбнулась. Похоже, она тоже, к своему немалому восхищению, заметила, что была отстранена от этого вопроса. Мило быстро научился, как следует относиться к ней, а именно, как рабовладелец. Она была рабыней. Такие решения должны принимать другие. Она не могла участвовать в них, но, как и подобало для рабыни, обязана была принимать их последствия.

– Конечно, – заверил я Мило.

Казалось, он обдумывал этот вопрос.

– И если она, – сказал я, мельком взглянув на Лавинию, – вызовет твоё неудовольствие, сразу используй плеть на ней, буквально и жёстко.

Мужчина с трудом проглотил слюну, а его рабыня застенчиво склонила голову.

– Она – рабыня, – напомнил я, – а не свободная спутница, которую нельзя потрогать без её разрешения, которой ничего нельзя сделать, даже если она превращает твою жизнь в пытку, даже если она сводит тебя с ума, даже если она собирается разрушать тебя хорт хортом.

– Он она так красива, – прошептал он. – Мне трудно даже думать о том, чтобы коснуться её плетью.

– Иногда, – пожал я плечами, – именно те, кто оказываются самыми красивыми, больше всего нуждаются в хорошей порке.

– Я могу говорить? – спросила Лавиния.

– Да, – разрешил Мило.

– Дело в том, Господин, – сказала она, – что я люблю вас и хочу чтобы Вы иногда наказывали меня плетью.

Мужчина озадаченно уставился на неё.

– Я хочу знать, что я – ваша рабыня, – пояснила женщина.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Мило.

– Покажите мне, что Вы – мой господин.

– Не могу понять этого, – признался мужчина.

– Это связано с тем, чтобы быть зависимой от господина, – попытался объяснить я, – с тем, чтобы быть по-настоящему его собственностью.

– Интересно, – хмыкнул Мило.

– Для женщины, я рекомендовал бы плеть с пятью широкими ремнями, – посоветовал я.

Лавиния поражённо уставилась на меня. Похоже, она не ожидала, что это окажется именно такая плеть. Подозреваю, что рабыня уже успела пожалеть о своих недавних терпимости и энтузиазме. Если дело могло дойти до этого особого орудия, и она знала, что должна будет повстречаться с ней, то многие вопросы, следовало бы пересмотреть с учётом этой очень мрачной перспективы. На Горе невольница постоянно живёт в страхе перед этой плетью, разработанной специально для рабынь, чтобы можно было править их поведение с максимальной эффективностью, но не оставлять долго незаживающих следов, которые могли бы уменьшить ценность имущества.

– Что-то не так? – поинтересовался я у Лавинии.

– Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы мой господин был мною доволен, – заверила она меня.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, – усмехнулся я.

– Кажется, она знает эту плеть, – заметил Мило.

– Как минимум, она слышала о ней, – кивнул я. – Можешь мне поверить, что с этой плетью, висящей на стене твоего дома, она окажется самой превосходной рабыней, особенно если она хоть раз почувствовала её на своей шкуре. Это – превосходный инструмент. Ты сможешь купить один экземпляр всего за один, максимум два медных тарска. Сущая ерунда, учитывая те деньги, которые у тебя будут.

– Не понял, – удивился он.

– Я настоятельно советую тебе оставить Ар, – порекомендовал я ему.

– Я это и сам понимаю, – заверил меня он.

– Но для этого, – сказал я, – тебе нужны деньги.

– Увы, – улыбнулся Мило, – как раз их-то у меня и нет.

– Вот десять монет золотом, – отсчитал я поблёскивающие диски в подставленную руку недоверчиво уставившегося на меня Мило.

Кстати, я уже отдал по пятнадцать монет Тольнару и Венлизию. Они поддержали законы Ара и сохранили свою честь. Кроме того, судьи собирались разослать с курьерами соответствующие бумаги и несколько заверенных копий с них в различные места и города, определенным заинтересованным сторонам, как официальным, так и неофициальным. Это должно было сделать практически невозможным для Серемидия, вернуть их все. Само собой, мои копии остались при мне. А Тольнар и Венлизий, послушавшись моих рекомендаций, что было весьма мудро с их стороны, решили удалиться из Ара сами, и прихватить с собой свои семьи. Пятнадцать золотых монет было целым состоянием. Это позволило бы им с лёгкостью перебраться в любое другое место и быстро восстановить своё положение до уровня, которого они могли бы пожелать. В тот момент, когда Бутс Бит-тарск заполучил Домашний Камень Форпоста Ара, у меня имелось что-то около девяноста золотых, оставшихся от той сотни, которые нам достались под Брундизиумом. Бутсу я отдал половину от этой суммы, то есть сорок пять монет, оставив себе остаток. Затем по пятнадцать – Тольнару и Венлизию, и вот теперь десять для Мило. В результате, у меня сохранилось ещё пять. Пять золотых монет, кстати, на Горе считаются весьма неплохим состоянием. На эту сумму во многих городах, за исключением, пожалуй, теперешнего Ара, с его ценами на жильё и дефицитом продуктов, можно было бы беззаботно жить в течение многих лет.

* * *

Хотя это и не в моих правилах включать примечания, сделанные Кэботом на полях, краткие пояснения, и тому подобные примечания, которые зачастую являются неофициальными и очевидно приписанными к тексту его рукописей в разное время, но думаю, что было бы правильно сделать некоторые гипотезы относительно приблизительной эквивалентности гореанских финансов. Безусловно, многое зависит от города и веса. Например, можно предположить, что «двойной тарн» является монетой равной по массе двум «одинарным тарнам». Точно также можно заключить, что один медный тарск обычно равен восьми бит-тарскам, которые являются результатом разрезания круглой монеты пополам, затем половины, также делятся пополам, и в свою очередь, каждая из четвертин делится ещё пополам. Аналогично на те же восемь частей разрезают круглый каравай гореанского хлеба выпеченного из са-тарновой муки. Также очевидно, что во многих городах сто медных тарсков равно серебряному тарску, а десять серебряных тарсков эквивалентны, в зависимости от их веса места чеканки и так далее, одной золотой монете, например, «одинарному тарну». Соответственно, на основе этого подхода, эквиваленты, конечно очень приблизительно и вероятно это истинно только для определенных городов, составили бы восемь бит-тарсков к медному тарску, сто медных тарсков к серебряному, и десять серебряных к золотой монете – одинарному тарну. Основываясь на данной гипотезе, можно вычислить, что в одинарном золотом тарне содержится примерно 8 000 бит-тарсков. J.N.

* * *

– В таком случае, разрешите мне вернуть одну из этих золотых монет вам, – попросил Мило.

– Почему? – поинтересовался я.

– Вы заплатили за меня бит-тарск, – смущённо улыбнулся он. – Таким образом я не хотел бы, чтобы Вы теряли деньги на этой сделке.

– Он уже научился чести и великодушию, – кивнул я Лавинии. – Причём очень быстро.

– Он – мой господин, – не без гордости заявила она.

– Вот видишь, – продемонстрировал я монету Марку, – я получил значительную прибыль.

– Тебе следовало бы подать прошение о вступлении в касту Торговцев, – усмехнулся он.

Новообращённая рабыня, что в браслетах и кандалах лежала на боку в стороне, прикованная к кольцу цепью за шею, издала тихий стон.

Тем временем я вернул сэкономленный золотой обратно в свой кошелёк.

– Тебе нужно уходить, – напомнил Марк актёру.

– Но чуть позже, – остановил я Мило, окинув взглядом мою новую рабыню, которую решил назвать «Талена».

Именно такое имя было указано в её бумагах в качестве её первой рабской клички, посредством которой она могла в дальнейшем упоминаться в судах, действующих по нормам общего права как, скажем, рабыня, которая на такую-то и такую-то дату была известна под именем «Талена». Это, конечно, ни с коем случае не мешало изменить её кличку, хоть сейчас, хоть позже, хоть один раз, хоть несколько. Рабынь, как и любых других животных, можно именовать и переименовывать так, как это понравится их владельцам. И вообще, если хозяин пожелает, то он может их никак не назвать.

Женщина издала ещё один тихий, словно протестующий, стон, затем немного шевельнулась. Я заметил, как её руки начали слабо дёргать браслеты наручников.

Подойдя к столику, я взял с него графин вина. Потом я вернулся к рабыне и, недолго думая, опрокинул графин, вылив вино на прямо на неё. Талена дёрнулась под тонкой холодной струйкой, и очнувшись, обнаружила, что лежит на полу, прикованная цепью.

– Кто посмел! – закричала она.

Не обращая внимания на её вопли, я передал графин Марку, который отставил его в сторону.

– Ты! – воскликнула женщина, по-прежнему лежавшая на боку, повернув голову и уставившись на меня. – Это – действительно Ты?

– На колени, рабыня, – рявкнул я, вздёргивая её на колени.

– Это – Ты! – в ужасе вскрикнула она, теперь стоя на коленях.

– Твоё имя – Талена, – сообщил я. – Это – имя я наложил на тебя.

– Слин! – прошипела женщина. Встать она не могла, поскольку цепь соединявшая наручники с ножными кандалами была совсем короткой.

– Лавиния, – позвал я. – Подойди сюда и встань на колени рядом с моей новой рабыней.

Рабыня Мило повиновалась, но с заметным беспокойством.

– Самка слина! – закричала на неё Талена.

Лавиния замерла, стоя рядом с ней и глядя прямо перед собой.

– Слин! – прошипела рабыня, та, что Талена, естественно, на Мило.

– Я был рабом-соблазнителем, – развёл он руками. – Я повиновался приказам моего владельца.

– Слин! Слин! – закричала женщина.

– Ты поосторожней, – предупредил я Талену, – Ты всё-таки обращаешься к свободному мужчине.

– Ты свободен? – поражённо спросила она, обращаясь к актёру.

– Да, – кивнул тот. – Я свободен.

– Это невозможно! – воскликнула бывшая Убара.

– Ну почему же, – пожал он плечами. – Теперь я свободен, а Ты – рабыня.

– Рабыня? – возмущённо повторила Талена. – Да как Ты смеешь произносить такое, Ты, слин!

– Итак, вот перед нами стоят рядом две рабыни, обе на коленях, обе доступны для осмотра, обе голые, – сообщил я, обращаясь к Мило.

Талена принялась дёргать за спиной руками, закованными в браслеты.

– Ты можешь натереть запястья, – предупредил я её.

– Слин! – всхлипнула она.

– Одна из них моя, вторая твоя, – продолжил я.

– Да, – кивнул актёр.

– А теперь я предлагаю тебе обмен, – сказал я. – Если хочешь можешь забрать себе ту женщина, которую я решил назвать Таленой, а мне тогда останется твоя Лавиния.

Талена сначала недоверчиво посмотрела на меня, а затем переведя сверкнувшие дикой надеждой глаза на Мило, внезапно закричала:

– Выбери меня! Выбери меня! Я не останусь в долгу! Я дам тебе тысячи золотых монет. Я вознагражу тебя виллами! Я отдам тебе сотню красавиц-рабынь. Если пожелаешь, я дам тебе мальчиков! Я назначу тебя на самые высокие должности в Аре!

– Ну уж нет, – даже отпрянул от неё мужчина.

– Но Ты же не предпочтёшь мне эту голую рабыню? – спросила бывшая Убара.

– Но Ты тоже – голая рабыня, – заметил Мило.

– Но Ты считаешь меня самой красивой женщиной на всём Горе! – заявила она.

– Нет, – отрицательно покачал он головой.

– Но Ты же сам говорил мне это! – напомнила Талена.

– И Ты мне поверила? – поинтересовался Мило.

Женщина в беспомощном гневе уставилась на него.

– Кто же тогда красивее меня? – осведомилась она.

– Лавиния, – улыбнулся он, глядя на свою рабыню.